Текст книги "Игра теней"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 59 страниц)

Как-то раз во время очередного перехода Бриони решила завязать с ним разговор.

– Твое второе имя Улиан, – сказала она, шагая рядом с Фейвалом. – Это означает, что ты родом из Улоса?

– Я и правда имел несчастье родиться в этой дыре, – ответил юноша со смехом. – Но едва начал что-то соображать, поспешил удрать оттуда. Тебе, я вижу, воздух родного Южного Предела тоже оказался не по нутру, – добавил он.

Слова его неприятно резанули принцессу.

– Я люблю Южный Предел, – заявила она. – И вовсе не считаю его дырой.

– Тогда почему ты оставил свою любезную родину?

Бриони с опозданием поняла, что разговор коснулся опасной темы.

– Ну… дома со мной плохо обращались, – пробормотала она, всем своим видом давая понять, что не желает обсуждать эту тягостную тему. – Поговорим лучше о тебе. В каком возрасте ты покинул Улос?

– Думаю, мне было не больше десяти. – Юноша нахмурился, задумавшись. – Честно скажу, по части цифр я не слишком силен. Наверное, сейчас мне лет восемнадцать или девятнадцать. Значит, тогда было десять.

– И ты сразу отправился в Южный Предел и стал актером?

– Нет, далеко не сразу, – усмехнулся Фейвал. – Поначалу я мечтал о лучшей участи. Если тебе доводилось слышать, что театр – храм искусств, а актеры – его служители, плюнь в глаза тому, кто это сказал. Театр – выгребная яма или, точнее сказать, рассадник пожирающих друг друга пауков. Угодить туда можно только от отчаяния. А уж если увяз в этом по самые уши, вряд ли сумеешь выбраться.

– Говорят, придворный лекарь Южного Предела тоже родом из Улоса, – осторожно подбирая слова, сообщила Бриони. – Кажется, его звали Чавен. Ты никогда о нем не слышал?

– Ты говоришь о Чавене Макаросе? – уточнил Фейвал, с удивлением глядя на нее. – Конечно, я знаю о нем. Он принадлежит к одной из самых знатных семей в Улосе. Если бы Улос был монархией, Макари стали бы его королями.

– Значит, у себя на родине он хорошо известен?

– Так же хорошо, как Эддоны в Южном Пределе.

Фейвал помолчал и сотворил знак Тригона.

– Бедные Эддоны, – произнес он со вздохом. – Боги были к ним не слишком милостивы. По слухам, все они мертвы, за исключением короля, который томится в заточении. – Юноша вперил в свою собеседницу пронзительный взгляд. – Если ты служил в замке, Тим, у тебя, конечно, были веские причины для побега. В Южном Пределе наступили скверные времена. И замок стал слишком опасным местом для молодой девушки.

– Девушки… – только и выдохнула ошарашенная Бриони.

– А кого же еще, дорогуша? Наших олухов ты можешь дурачить сколько душе угодно, а меня не проведешь. Я сызмальства представляю на сцене юных девиц и, не сомневайся, способен отличить хорошую подделку от скверной. Разумеется, когда передо мной не подделка, а оригинал, я вижу это в мгновение ока. – Фейвал покровительственно похлопал Бриони по плечу. – Признаюсь, роль испорченного мальчишки, готового услаждать старых развратников, удалась тебе неплохо. Предупреждаю, держись подальше от Хьюни. Он большой охотник до молодого мяса, и ему все равно, девочка ты или мальчик.

Бриони подавленно молчала. То, что один член труппы без труда раскрыл ее обман, было весьма неприятно. Но не это поразило принцессу сильнее всего. Фейвал упомянул между делом, что все Эддоны мертвы, и страшные слова эхом звучали в голове у принцессы.

«Не все, не все, не все», – мысленно повторяла Бриони, но слабый шепот тонул в волнах отчаяния.

Днем путники продвигались к Сиану, ночью отдыхали, разбив лагерь в какой-нибудь уютной долине. Так продолжалось до тех пор, пока бродячая труппа не оказалась во владениях местного лорда: этот рыцарь несколько лет назад радушно принял актеров и ныне опять с готовностью распахнул перед ними ворота своего замка. Хозяин не требовал, чтобы в благодарность за гостеприимство актеры устроили в замке представление, однако Педдир Мейквелл решил отправиться в покои лорда и усладить его слух, а также слух его супруги и домочадцев чтением трагических монологов. Педдир не отличался опрятностью, к тому же, по обыкновению, был нетрезв, так что перед столь важным визитом его пришлось выкупать в холодном ручье. Эстир, сестра Педдира, вызвалась сопровождать брата и следить за тем, чтобы он вел себя должным образом. По мнению Бриони, Эстир хотела воспользоваться случаем и поужинать за хозяйским столом, где подавали более изысканные блюда, чем угощение для актеров, разместившихся в конюшнях лорда. Принцесса ее не осуждала. Она и сама с превеликим удовольствием посидела бы в теплой комнате и полакомилась бы чем-нибудь повкуснее овощной похлебки. Впрочем, за последние месяцы принцессе далеко не каждый день доводилось насыщаться горячей овощной похлебкой, да еще с хлебом, и сетовать на это было бы черной неблагодарностью. Бриони успела понять: все познается в сравнении, и разумно поступает тот, кто умеет радоваться каждой малости.

Теодорос рано покинул товарищей, взял с собой миску с похлебкой и вернулся в свой фургон. Он объяснил, что хочет спокойно поработать над новой пьесой, которую обещал прочесть Бриони позднее.

– Уверен, мое творение покажется тебе весьма занятным, – заявил он. – Надеюсь также, что оно послужит тебе хорошим уроком.

Бриони не поняла, что он имел в виду. Когда Теодорос ушел, она продолжала размышлять над его словами. Минувший день оказался на редкость тяжелым, вместе с другими комедиантами принцессе пришлось вытягивать повозку, увязшую в грязи. Она в кровь стерла руки, однако сумела заслужить расположение товарищей. Нынешним вечером они обращались с ней куда более благожелательно, чем обычно.

– Полагаю, юный Тим, ты уже понял, что такое актерское братство, – пророкотал Невин Хьюни, щедро наливая ей эля из бочонка, который прислал им лорд, растроганный выступлением Мейквелла. – Жизнь актеров полна испытаний, и лишь солидарность и взаимовыручка помогают нам выдержать все выпадающие на нашу долю тяготы. Добропорядочные обыватели относятся к нам с презрением, они избегают нас, как зачумленных. Но мы, служители искусства, горды своим высоким уделом и не обращаем внимания на оскорбления невежд.

Бриони, на чью долю в последние месяцы выпали такие испытания, каких Хьюни не видел и в страшном сне, – изгнание, пожар, утрата близких, не говоря уж о многочисленных покушениях на ее жизнь, – равнодушно внимала пьяным жалобам поэта. Однако, чтобы не рассердить его, девушка с сочувствующим видом кивнула.

– Добропорядочные обыватели и в самом деле шарахаются от тебя, как от зачумленного, Хьюни, – заявил Фейвал и подмигнул Бриони. – Но дело вовсе не в том, что они презирают твое ремесло. От тебя смердит, как от козла, старина! Вот в чем главная причина.

Верзила Доуэн Бирч оглушительно расхохотался, и к нему присоединились три других актера – их имена Бриони так и не удосужилась запомнить. Эти тихие бородатые люди казались ей слишком заурядными, и она удивлялась прихоти судьбы, приведшей их на подмостки. Невин Хьюни вперил в обидчика испепеляющий взгляд. Глаза его готовы были выскочить из орбит, рот кривила злобная гримаса. Вскочив на ноги, он выхватил что-то из кармана камзола и бросился к Фейвалу, рыча, как разъяренный зверь. Бриони издала сдавленный крик. В следующий миг оскорбленный поэт нанес удар.

– Спасибо за угощение, дружище, но я сыт этой гадостью по горло, – спокойно произнес Фейвал и отбросил прочь морковку, послужившую Хьюни оружием.

Поэт еще несколько мгновений испепелял противника взглядом, затем невозмутимо поднял морковку, повертел ее в руках и с хрустом надкусил.

– А новенький-то не на шутку перепугался, – довольно изрек Хьюни. – Да, парнишка не привык к нашим невинным шалостям. Визжит он, надо сказать, в точности как девчонка.

Сердце Бриони забилось, как пойманная птица. Хьюни неотрывно смотрел на нее, на лбу его поблескивали капли пота, на щеках рдел багровый румянец. Принцесса догадалась, что поэт изрядно пьян.

– Неужели ты думал, что я и в самом деле убью нашего милого Фейвала?

Испуганной девушке оставалось лишь молча кивнуть.

– Что ж, если ты так пуглив, так и быть – я больше не буду изображать кровожадного убийцу, – заявил Хьюни. – Лучше я изображу галантного джентльмена, умоляющего юную красотку подарить ему поцелуй.

С этими словами он отвесил изящный поклон, придал своему багровому лицу томное выражение, закатил глаза и вытянул вперед губы. Фейвал, расправив воображаемые юбки, скромно потупился и принялся обмахиваться воображаемым веером. Этим самым веером он залепил Хьюни оплеуху, когда тот попытался обнять его за талию.

– Увы, моя нежная страсть осталась безответной, – горестно изрек Хьюни. – Но может, ты окажешься более снисходительным, свет очей моих? – повернулся он к Бриони. – Ты так прекрасен, что мог бы стать возлюбленным самого Зосима…

– Оставь парнишку в покое, Нев, – процедил Доуэн Бирч, прежде чем Бриони успела дать отпор разошедшемуся лицедею.

Ей очень не хотелось, чтобы Хьюни к ней приближался. Во-первых, объятия накачавшегося элем старика были отвратительны, во-вторых, он мог раскрыть ее обман.

– Если ты в дурном настроении, нечего цепляться к людям, – продолжал Бирч. – Никто не виноват, что Мейквелла пригласили в господские покои, а тебя нет!

– Да плевал я на эти приглашения! – возопил Хьюни и, сделав рукой широкий жест, потерял равновесие.

Он с трудом устоял на ногах, но сделал вид, что не собирался падать, а лишь хотел опуститься на землю около костра. Уже почти коснувшись задом пола конюшни, Хьюни заметил, что этот пол покрыт слоем навоза. Он сделал поистине акробатический поворот и уселся на бревно рядом с остальными.

– Прежде чем прекрасная дама из Улоса прервала меня самым бесцеремонным образом, я рассуждал о превратностях актерской судьбы, – произнес он как ни в чем не бывало. – Нам приходится выставлять напоказ то, что все прочие люди почитают нужным скрывать. Священники и жрецы ненавидят нас, ибо мы разоблачаем их ложь и лицемерие. Мы воспроизводим на сцене истории, которыми они пичкают свою паству, и нелепость этих историй становится очевидной. Двери театра являются вратами в подземный мир, хотя их не охраняет грозный Иммон. Но беспощадная правда соседствует в наших представлениях с самым низменным притворством, и никто не может сказать, где кончается одно и начинается другое. Мы сами давно утратили границы между реальной и воображаемой жизнью, и собственные лица порой кажутся нам масками.

Хьюни снова наполнил свой стакан элем и осушил его до дна, явно довольный своей глубокомысленной речью.

– О, я вижу, эль развязал язык нашему славному Невину, – насмешливо заметил Фейвал. – Пока бочонок не опустеет, наш друг успеет объяснить нам, почему именно его следует считать лучшим драматургом на свете.

– А вслед за потоком слов извергнет поток блевотины, – добавил один из актеров.

– Воздержитесь от таких грубых выражений, – подал голос Бирч. – Не забывайте, что среди нас юноша, которому актерские нравы пока еще в диковинку. Может статься, Тим получил более нежное воспитание, чем вы, дети черни.

– Не сомневаюсь, так оно и есть, – пробурчал Хьюни и вперил в Бриони пронзительный взгляд.

Сердце принцессы вновь лихорадочно заколотилось. К счастью, в следующее мгновение подвыпивший поэт позабыл о ней. Поднявшись на нетвердые ноги, он с пафосом провозгласил:

– Слушайте меня, братья, ибо устами моими глаголет истина. Первыми в мире лицедеями были боги – Зосим, Зория и хитроумный Купилас. Мы лишь следуем по их стопам. – Хьюни сделал добрый глоток эля и утер рот рукавом. В свете костра глаза его возбужденно посверкивали, влажная от эля борода блестела. – Какие картины предстают перед внутренним взором бедного поселянина, когда он падает ниц и вопрошает богов о том, что ожидает его за пределами этого мира? Неужели он вспоминает грубую роспись, покрывающую стены храма, примитивные изображения, представляющие богов чем-то вроде огородных пугал? Или же он воображает себе нашего закадычного друга Бирча, такого, каким он предстает в финале «Жизни и смерти короля Николаса»? Помните сцену, когда его герой забирает душу умершего? Надо признать, скромный наш товарищ является там во всем блеске божественного величия, повергающего в трепет и просветляющего души.

– Да, создания великого Невина Хьюни способны возвышать души, – с нарочито серьезным видом вставил Фейвал.

– Твоя ирония неуместна, любезный, – бросил Хьюни. – Вижу, смысл моих слов недоступен вам, жалкие недоумки, блуждающие во мраке невежества. Может, ты окажешься более понятливым, милый мальчик? – повернулся он к Бриони. – Я всего лишь хотел сказать, что, когда люди задумываются о самых важных вещах, какие только есть в этом мире, – о любви, о смерти, о божественном промысле, они вспоминают слова поэтов и представления, сыгранные нами, актерами. Не будь всего этого, люди не имели бы понятия, как выглядят боги и как они объясняются.

Эта тирада была встречена дружным хохотом всей компании, которому Хьюни внимал с видом оскорбленного достоинства.

– Можете ржать сколько угодно, – провозгласил он, в очередной раз наполняя свой стакан. – От этого истина, изреченная мной, не станет менее глубокой. Да, размышляя о великих богах, люди представляют нас, актеров. Они думают о феях, эльфах, демонах и тоже видят нас, наши жуткие маски и причудливые костюмы. Правда, сейчас, когда войска волшебного народа захватили изрядную часть королевств Пределов, у людей появилась возможность увидеть всю эту нечисть воочию. Зритель сам решит, что убедительнее – реальность или искусная театральная подделка.

Хьюни помолчал и откашлялся, словно при воспоминании о нашествии сумеречного народа на несколько мгновений лишился красноречия. Впрочем, пауза была недолгой.

– Наше ремесло позволяет нам уподобиться богам. Никто из представителей иных ремесел не может так воздействовать на умы. Идеи, провозглашенные со сцены, проникают в души людей куда глубже, чем законы и приказы, изданные королями. Неудивительно, что к нам относятся с опаской – ведь наша власть прочнее, чем власть правителей! – Хьюни несколькими глотками осушил стакан, вытер рукавом губы и продолжал: – Всякого, кто занимается изготовлением подделок, будь то подделка золота, драгоценных камней или купюр, объявляют преступником и подвергают суровому наказанию. Лишь мы, актеры, имеем право изготовлять подделки безнаказанно, наши творения вызывают всеобщий восторг и восхищение. Мы способны подделать все – рыцарей, принцев, королей, даже богов! Мы способны подделать любое чувство и вызвать потоки слез! Наше могущество воистину безгранично!

– Ты забыл упомянуть, что мы способны вброд перейти море. Ведь пьяным, как известно, море по колено, а по части возлияний актерская братия не знает себе равных, – отозвался Фейвал. Пафосная речь Хьюни сначала забавляла его, а потом начала раздражать.

– Жаль, что ты не можешь изречь ничего, кроме банальностей и избитых фраз, юный Фейвал, – сказал Хьюни со вздохом. – Из тебя вряд ли получится поэт!

– Скажу тебе честно, я не чувствую ни малейшего призвания к поэтическому поприщу, – усмехнулся Фейвал. – По-моему, сочинять напыщенные вирши – самое бессмысленное занятие на свете. Показав со сцены голый зад, я стяжаю куда более громкий успех, чем после глубокомысленного монолога.

– Как жаль, что обворожительная внешность зачастую соседствует с непроходимой глупостью, – вновь вздохнув, изрек Хьюни. – Остается надеяться, что ты хоть немного поумнеешь, когда твое свежее личико покроется морщинами, а твой хваленый зад превратится в печеное яблоко. Очень скоро так и будет, можешь не сомневаться, – это говорю тебе я, некогда самый красивый мальчик во всем Хелмингси!

– А ныне пригожий мальчик превратился в надутого индюка, и у него осталось единственное средство обольщения – многословные поэмы. Ненадежная приманка, особенно если домогаться любви молоденьких служанок, которые предпочли бы пару звонких монет, – заметил Фейвал; перепалка со старым поэтом явно доставляла ему удовольствие. – Твои стихи предназначены для продажи, и ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Жаль только, что они плохо продаются.

– Вдохновение не продается! – прогремел Хьюни. – Поэты неподвластны низменным расчетам!

Судя по реакции остальных комедиантов, сидевших у костра, они не раз становились свидетелями этой игры и хорошо знали ее правила. Товарищи умело подливали масла в огонь, задавая опьяневшему Хьюни провокационные вопросы.

– Ты сказал, что сильные мира сего боятся актеров, – подал голос один из бородачей. – А сами актеры чего-нибудь боятся?

– Как могут актеры влиять на умы, если они непроходимые невежды? – вторил ему Уотерман, мастер по части грома, молнии и прочих сценических эффектов.

– Актеры боятся лишь несдержанности глупцов, перебивающих их в самую неподходящую минуту, – отрезал Хьюни. – Что касается твоего вопроса, Уотерман… Да, по части знаний актеры не могут тягаться с книжными червями. Откровенно говоря, многие из них не умеют ни читать, ни писать. Но им открыт тайный смысл вещей и событий, который не могут постичь ученые, проглотившие сотни толстых томов. Одно наше представление позволяет людям узнать об этом мире больше, чем они постигли за всю свою тоскливую однообразную жизнь. Нам ведомы вечные и неизменные законы бытия, и мы готовы открыть эти законы всем… за достойное вознаграждение, конечно. И тот, кто пребывает во мраке неведения… может… если он готов…

Язык Хьюни начал заплетаться.

– Похоже, дружище Невин, тебе пора подышать свежим воздухом.

Голос раздался за спиной Бриони так неожиданно, что она вздрогнула и едва не завизжала вновь. Обернувшись, она увидела Финна Теодороса, с улыбкой взиравшего на собравшихся.

– Да, старина Финн, я несколько утомился, – кивнул головой Хьюни. – К тому же разговаривать с этими людьми – все равно что метать бисер перед свиньями. Надеюсь, что я никого не обидел этим замечанием. – Он взглянул на Бриони, и на губах его заиграла сладчайшая улыбка. – Возможно, этот милый юноша не откажется составить мне компанию во время прогулки. Он не так закоснел в тупости, как все прочие, и я расскажу ему много интересных вещей – о зарождении театра, о далеких днях, когда актеры были разбойниками и в перерывах между представлениями грабили путников на дороге…

– В следующий раз, – отрезал Теодорос и вперил в Хьюни суровый взгляд. – Сейчас мастер Тим пойдет со мной. А ты поступишь разумно, если дашь своему языку отдохнуть.

– Мой язык привык без отдыха трудиться на благо ближнему, – заявил Хьюни.

– На благо ближнему и на горе нашим бедным ушам, – подхватил Фейвал.

Слова эти были встречены взрывом дружного хохота.

– О чем он говорил? – спросила Бриони, поднявшись в фургон вслед за Теодоросом. – Я почти ничего не поняла.

– Не стоит искать смысла в пустопорожней болтовне старого пьяницы, – махнул рукой Теодорос, явно не желавший обсуждать эту тему. – Скажи лучше, Тим… моя девочка… давно ты покинула Южный Предел?

– Не помню… – с нарочито безучастным видом пожала плечами Бриони.

Она понимала, что в этом вопросе ей отнюдь не следует стремиться к максимальной точности. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь сопоставил начало ее скитаний со временем исчезновения принцессы Бриони.

– Кажется, я убежала из дома вскоре после Дня всех сирот. Сил больше не было терпеть побои. Хозяин каждый день угощал меня затрещинами и оплеухами.

– Когда армия сумеречного народа уже вторглась в королевство?

– Кажется, да, – кивнула Бриони. – Об этом волшебном воинстве никто ничего толком не знал. Говорили, что наша армия попыталась дать им отпор… но эти чудовища победили. – Как ни старалась Бриони держать себя в руках, голос ее предательски дрогнул. – А вы… вам известно что-нибудь о нашествии сумеречного племени?

Теодорос покачал головой.

– Я знаю не больше твоего. Слышал лишь, что на западе Южного Предела состоялось великое сражение, в котором встретились две армии. По рассказам выживших, армия сумеречного племени многократно превосходила армию королевств Пределов и числом, и военным искусством. Завязалась бойня, пролились реки крови. Был убит наш патрон Рорик Лонгаррен, а также многие другие благородные рыцари – Мейн Калон, Тайн Олдрич… Всех и не перечислишь. Со времен воинственного короля Келлика Эддона мир не знал таких кровавых битв.

– А принц… принц Баррик? Вы не слышали, что случилось с ним?

Теодорос пристально посмотрел на свою собеседницу и тяжело вздохнул.

– Похоже, ни одна живая душа не знает, какая участь постигла принца Баррика. Скорее всего, он мертв. Тело его не найдено, ибо по завершении битвы никто не отважился вернуться на поле боя. Все боятся сумеречных воинов, хотя с тех пор они не пролили ни единой капли крови и разбили лагерь у берегов пролива. Несомненно, они чего-то выжидают, но чего именно? – Теодорос невольно содрогнулся. – Так или иначе, больше никто не хочет совершать путешествие на запад. На Сеттлендской дороге не встретишь ни всадников, ни пешеходов. Город, захваченный волшебной армией, все обходят стороной. Чтобы попасть сюда, нам пришлось сесть на корабль в Оскастле.

Бриони казалось, что неумолимые железные тиски сжимают ей сердце – трудно было дышать, в голове помутилось.

– Кто… кто бы мог подумать, что настанут такие тяжелые времена? – пробормотала она.

– Никто, – кивнул Теодорос. – К счастью, людям неведомы горести, ожидающие их впереди… Но довольно сокрушаться, юный Тим. Жизнь продолжается, и ты подал мне великолепную идею.

– Я? О чем вы?

– Сейчас узнаешь. Погляди: здесь, на этих листках, записано мое последнее творение – «Похищение Зории». Я считал, что пьеса уже закончена, но знакомство с тобой, дорогая моя девочка, стало для меня источником вдохновения, и я добавил еще несколько сцен. К тому же я решил приправить пьесу изрядной долей добрых шуток. Они никогда не бывают лишними в кровавой трагедии. Зрители, знаешь ли, устают от битв и смертей и рады любой возможности посмеяться…

– Но при чем же здесь я? – нетерпеливо перебила Бриони. – И почему все поэты изъясняются так путано! Неужели они не могут выражаться просто и ясно, как простые смертные?

– О, как ты непонятлива, моя радость. Дело в том, что твой… маскарад натолкнул меня на удачную мысль. В пьесах часто изображают девушек, которые выдают себя за юношей. Это распространенный сюжет – дочь какого-нибудь бедного дворянина решает бежать из дома, переодевается в мужское платье и выдает себя… скажем, за пастуха. И я подумал: почему то же самое не может сделать богиня?

– Богиня?

– Именно богиня, милое дитя! Сначала в моей пьесе Зория, плененная Хорсом, убегала в одежде простой служанки. Именно в таком виде она странствовала по миру. Но после встречи с тобой я решил, что Зория может переодеться юношей. Превосходная идея, согласна? Богиня скитается среди смертных в обличье прекрасного юноши! Ты понимаешь, сколько увлекательных поворотов и пикантных сцен дарит подобный сюжет?

– Понимаю, – без особого энтузиазма откликнулась Бриони.

Волнующий разговор о битве с волшебным народом так утомил принцессу, что теперь ее клонило в сон. Однако она припомнила рассказы Лисийи и не удержалась от того, чтобы немного поддразнить Теодороса.

– Хочу подарить вам еще одну ценную идею, – заявила она. – Что, если Зорию никто не похищал? Что, если она влюбилась в Хорса по уши и бежала с ним по доброй воле? По-моему, ваша пьеса только выиграет, если вы изобразите в ней влюбленную богиню.

Теодорос потрясенно уставился на нее. Бриони никак не ожидала, что ее слова произведут такое сильное впечатление на человека, привыкшего вольно обращаться с богами и героями.

– Что ты несешь, девочка? – выдохнул он наконец. – Ты понимаешь, что слова твои противоречат священной Книге Тригона? Это же чистой воды богохульство!

– Я не собиралась богохульствовать, – поспешно возразила Бриони. – Я просто подумала, что вы хотите удивить зрителей, и такой сюжетный ход наверняка покажется им неожиданным.

Не дождавшись ответа, Бриони устроилась на краешке кровати Теодороса и свернулась калачиком под одеялом. Изумленный поэт молчал, глядя на пляшущий огонек свечи.