Текст книги "Содержательное единство 2007-2011"
Автор книги: Сергей Кургинян
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 53 страниц)
Предметом нашего внимания в данном случае является незаконное приспособление. Оно сопряжено с использованием, по общему признанию, запрещенных, но часто эффективных средств достижения, по меньшей мере, видимости определяемого культурой успеха – богатства, власти и тому подобного.
…Если учесть то презрение, с каким в системе нашей культуры относятся к физическому труду, и его коррелят – престиж интеллигентного труда, станет ясно, что результатом такой ситуации является стремление к инновации. Ограничение возможностей областью неквалифицированного труда и связанный с этим низкий доход не могут конкурировать в терминах общепризнанных стандартов достижения успеха с высоким доходом, связанным с эксплуатацией организованного порока.
В этой ситуации имеются два важных момента. Во-первых, такое антисоциальное поведение в известном смысле "вызывается к жизни" некоторыми общепризнанными ценностями культуры и классовой структурой, сопряженной с различным доступом к возможностям законного, придающего престиж достижения обусловленных культурой целей. Отсутствие высокой степени интеграции между средствами и целями, как элемент культуры, и данная классовая структура, взятые вместе, способствуют более частым проявлениям антисоциального поведения в таких группах.
Не меньшее значение имеет и второе положение. Обращение к первой из возможных реакций, а именно к использованию законных усилий, ограничено тем фактом, что реальное продвижение в сторону достижения символов успеха по общепризнанным каналам является, вопреки отстаиваемой нами "идеологии открытых классов", относительно редким и затруднительным для тех, кому мешает недостаточное формальное образование и скудные экономические ресурсы. Доминирующее влияние существующих в группе стандартов успеха приводит, вследствие этого, к постепенному вытеснению законных, однако сплошь да рядом неэффективных, попыток его достижения и ко все большему использованию незаконных, но более или менее эффективных средств аморального и преступного характера.
Требования культуры, предъявляемые к лицу в подобном случае, несовместимы между собой. С одной стороны, от него требуют, чтобы оно ориентировало свое поведение в направлении накопления богатства; с другой – ему почти не дают возможности сделать это институционным способом. Результатом такой структурной непоследовательности является сформирование психопатической личности и (или) антисоциальное поведение, и (или) революционная деятельность. Равновесие между определяемыми культурой средствами и целями становится весьма неустойчивым по мере того, как усиливается акцент на достижении имеющих значение для престижа целей любыми средствами. В этом контексте Капоне воплощает триумф безнравственного интеллекта над предписанным нормами морали "банкротством", когда каналы вертикальной мобильности закрыты или сужены в обществе, которое высоко оценивает экономическое процветание и социальное продвижение для всех своих членов.
Это последнее положение имеет первостепенную важность. Из него вытекает, что если мы хотим понять социальные причины антисоциального поведения, то наряду с особым акцентом на денежном успехе, следует учитывать и другие фазы социальной структуры. Многие случаи поведения, отклоняющегося от нормы, порождаются не просто "отсутствием возможностей" или преувеличенным подчеркиванием значения денежного успеха. Сравнительная жесткость классовой структуры, феодальный или кастовый порядок могут ограничивать возможности подобного рода далеко за пределами того, что имеет место в американском обществе сегодня. Антисоциальное поведение приобретает значительные масштабы только тогда, когда система культурных ценностей превозносит, фактически превыше всего, определенные символы успеха, общие для населения в целом, в то время как социальная структура общества жестко ограничивает или полностью устраняет доступ к апробированным средствам овладения этими символами для большей части того же самого населения. Иными словами, наша идеология равенства по сути дела опровергается существованием групп и индивидуумов, не участвующих в конкуренции для достижения денежного успеха. Одни и те же символы успеха рассматриваются в качестве желательных для всех. Считается, что эти цели перекрывают классовые различия, не ограничены ими, однако в действительности социальная организация обусловливает существование классовых различий в степени доступности этих общих для всех символов успеха. Неудачи и подавленные устремления ведут к поискам путей для бегства из культурно обусловленной невыносимой ситуации; либо желания, не получившие удовлетворения, могут найти выражение в незаконных попытках овладеть доминирующими ценностями. Характерное для Америки придание чрезвычайного значения денежному успеху и культивирование честолюбия у всех приводят, таким образом, к возникновению преувеличенных тревог, враждебности, неврозов и антисоциального поведения.
Этот теоретический анализ можно распространить на объяснение меняющихся отношений между преступностью и бедностью. Бедность не представляет собой изолированной переменной. Она включена в комплекс взаимозависимых переменных социального и культурного характера. Рассматриваемая в таком контексте, бедность представляется в совершенно ином аспекте. Бедность как таковая и сопутствующее ей ограничение возможностей сами по себе недостаточны для того, чтобы обусловить заметное повышение коэффициента преступного поведения. Даже часто упоминаемая "бедность среди изобилия" не ведет с необходимостью к такому результату.
Только в той мере, в какой нищета и соединенные с ней невзгоды в конкурентной борьбе за овладение ценностями, одобренными культурой для всех членов данного общества, связаны с восприятием обусловленного культурой акцента на значении денежного накопления как символа успеха, антисоциальное поведение представляет собой нормальный исход.
Так, бедность в гораздо меньшей степени связана с преступностью в юго-восточной Европе, чем в Соединенных Штатах. Возможности вертикальной мобильности в этих зонах Европы, по-видимому, ниже, чем в нашей стране, так что ни бедность сама по себе, ни ее сочетание с ограниченностью возможностей не достаточны для объяснения различий в корреляциях.
Только в том случае, если мы будем рассматривать всю конфигурацию, образуемую бедностью и ограниченностью возможностей, а также общую для всех систему символов успеха, мы сможем объяснить, почему корреляция между бедностью и преступностью в нашем обществе выше, чем в других обществах, в которых жесткая классовая структура сочетается с различными для каждого класса символами продвижения.
Таким образом, в обществах, подобных нашему, давление, оказываемое стремлением к успеху, связанному с завоеванием престижа, приводит к устранению эффективных социальных ограничений в выборе мер, применяемых для достижения этой цели. Доктрина "цель оправдывает средства" становится ведущим принципом деятельности в случае, когда структура культуры излишне превозносит цель, а социальная организация излишне ограничивает возможный доступ к апробированным средствам ее достижения. Другими словами, положение такого рода и связанное с ним поведение отражает недостаточность координации, существующей в системе культуры.
Результаты недостаточной интеграции в этой области очевидны в сфере международных отношений. Акцент на национальном могуществе не сочетается должным образом с неудовлетворительной организацией законных, то есть определенных и принятых в международном масштабе средств достижения этой цели. Результатом этого является тенденция к аннулированию международного права; договоры становятся лоскутом бумаги, "необъявленная война" служит технической уловкой, бомбардировка гражданского населения получает рациональное обоснование совершенно так же, как в подобной же ситуации в обществе расширяется применение незаконных средств во взаимоотношениях между отдельными лицами.
Описанный нами социальный порядок с неизбежностью порождает это "стремление к распаду". Давление, оказываемое этим порядком, действует в направлении опережения конкурентов. Выбор средств в пределах институционного контроля продолжает существовать до тех пор, пока эмоции, поддерживающие систему конкуренции, то есть проистекающие из сознания возможности опередить своего конкурента и тем самым вызвать благоприятную реакцию со стороны других, распространяются на все области человеческой деятельности, а не сосредоточены исключительно на достижении конечного результата. Для поддержания стабильности социальной структуры необходимо равномерное распределение эмоций в отношении составляющих ее частей. Когда происходит сдвиг от удовлетворения самим процессом соревнования в сторону озабоченности почти исключительно успехом в этом соревновании, возникает напряжение, ведущее к выходу из строя регулирующей структуры. Вместе с умалением в результате этого роли институционных императивов возникает ситуация, похожая на ту, которую утилитаристы ошибочно считают типичной для общества в целом, когда расчет на ожидаемую выгоду и страх перед наказанием являются единственными результатами. В такого рода ситуации, как заметил Гоббс, "насилие и обман становятся единственными добродетелями" ввиду их относительной эффективности для достижения целей, которые для него, конечно, не проистекали из системы культуры…"
У меня возникает ряд вопросов. Неужели американцы, для которых "Социальная структура и аномия" Мертона – это настольная книга, не понимали, что произойдет в советском обществе при обещанной трансформации? Или же они все-таки понимали это? По-моему, вопрос риторический.
Кто-то, может быть, скажет, что это теория.
А вот вам практика.
6 сентября 2007 года в "Независимой газете" вышла статья Михаила Бойко "Шершавый Подводный Рыцарь" (подзаголовок "Крокодилисты" отметили день города").
Бойко, который с июня 2007 года является пресс-секретарем "Клуба метафизического реализма ЦДЛ", описывает некую Crocodile-party, состоявшуюся 2 сентября в клубе "ИКРА". Организовано все это было поэтессой Алиной Витухновской.
Помимо описания самой вечеринки, автор статьи расшифровывает и пропагандирует новый экзотический культ крокодила, который был недавно придуман поэтом Алексеем Широпаевым и быстро распространился в Интернете:
"За короткое время Крокодил приобрел множество поклонников и заметно потеснил Ктулху – того самого, с отношением к пробуждению которого не так давно пришлось определиться Путину. Впрочем, два культа неплохо уживаются: и Крокодил, и Ктулху – подводные хтонические чудища. Почему именно Крокодил? Когда медведь стал тотемом крупнейшей российской партии, его оппонент по сказке Чуковского автоматически оказался востребован".
Витухновская, в свою очередь, предъявляет свои права на Крокодила, ссылаясь на фрагмент из "Эссе о лисе" (1999 г.) из своей книги:
"Крокодил, патриот сакральной тьмы, дети ненавидели тебя, а сказочные твари зверей были готовы растерзать за адекватность бунта. Я одна любила тебя, Шершавый Подводный Рыцарь, расчищающий путь к запредельной моей великой цели… Крокодил-богоборец! Я чувствую, как горит твое горло. Солнце отрубленной головой кровавого мясника прожигает твою плоть. Почти насквозь …взгляни на солнце, где на костре будущих инквизиций сжигают ведьму-меня за то, что я слизнула поцелуем несколько твоих крокодиловых слез".
Оценка автора – восторженна: "Витухновская – она навсегда. Потому что и не поэт она вовсе. Это икона. Икона нашего времени, как "Черный квадрат" Малевича. Черная икона русской литературы. Икона поколения Икс".
При этом такая увлеченность и восхищенность темой "крокодила" – совсем не единична.
1 ноября в "НГ-Exlibris" появилось интервью с Вадимом Штепой того же автора – М.Бойко – под названием "Гражданин Новгородской республики". Вот несколько ответов Штепы на вопросы Бойко:
Бойко: Какое отношение имеет зоометафора крокодила к примордиальной традиции? Не является ли интернетовский "Культ Крокодила" инверсионным мифом?
Штепа: Я согласен с прозрением моего давнего друга, поэта Алексея Широпаева: Ящер (Крокодил) – это "примордиальный северный культ наших вольных предков"… И если сегодня этот культ пробуждается в игровом, молодёжном, постполитическом варианте, то это вовсе не инверсия, а именно его актуализация. Традиция вечна – но её внешние формы постоянно меняются. "Инверсионным мифом" ныне можно назвать скорее христианскую и исламскую (одним словом, хрисламскую) "фофудью". Это носители последней принимают за традицию беспробудный консерватизм и формальную реставрацию прошлого.
Бойко: Вы не хотели бы что-то добавить к набору историософских доктрин: "Москва – Третий Рим" (Филофей), "Москва – Третий Сарай" (Александр Дугин), "Москва – Третий Карфаген" (Алексей Нилогов)?
Штепа: Как символический гражданин Новгородской республики я не хотел бы вмешиваться в региональную самоидентификацию москвичей.
Бойко: Могли бы вы сформулировать своё философское кредо?
Штепа: Воплощать утопии. Напомню девиз, вынесенный на обложку моей книги "RUтопия": "Если утопии не сбываются – то сбываются антиутопии". Расшифровка: утопии требуют творческих, волевых субъектов – и если таковых не находится, то антиутопии сбываются как бы самопроизвольно и "объективно", под влиянием исторической инерции.
А вот еще практика.
"На площади Святого Петра в Риме 28 октября было совершено торжественное богослужение. В этот день Католическая Церковь причислила к лику блаженных сразу 498 испанцев, погибших от рук республиканцев во время гражданской войны 1936-1939 годов. На площади присутствовало почти 50 тысяч верующих, главным образом испанцев. Некоторые из них прибыли в Рим с франкистскими флагами, что в самой Испании было воспринято как политическая акция".
Это уже не первый случай причисления Ватиканом к лику блаженных погибших франкистов – "в 1994 году Папа Иоанн Павел II пошел навстречу настойчивым просьбам руководства Католической Церкви Испании и причислил к лику мучеников сотни священников, погибших в республиканской зоне".
После смерти Франко в 1975 году мирный переход к демократии был основан на принципе национального примирения и согласия. "Возвеличивание жертв гражданской войны, принадлежавших лишь одному из противостоящих лагерей, франкистскому… многие испанцы считают попыткой наиболее консервативных иерархов Католической Церкви расколоть испанское общество…
Показательны слова священника-доминиканца Кинтина Гарсия Гонсалеса: "Я не поеду в Рим на это фараоновское мероприятие, на котором будут чествовать память только одних. Я пойду к могилам жертв с той и другой стороны, чтобы почтить их память уважительным молчанием".
В свою очередь, известный богослов Энрике Мирет Магдалена утверждает: "Ультраконсервативные католики и большая часть иерархов чествуют память жертв войны с одной стороны, забывая о жертвах с другой, вовсе не в религиозных, а в политических целях". Он же, как живой свидетель той войны, напоминает о том, что десятки священников и сотни тысяч верующих были убиты франкистами потому, что остались верными республике, а тысячи священнослужителей надолго попали в тюрьмы и концентрационные лагеря". ("НГ-Религии", 7 ноября 2007 года, статья испанского политолога и журналиста Хауна Кобо "Блаженные и общественное благо").
Вы, надеюсь, понимаете, что испанский трансформационный процесс запущен как бы отсюда? Или, если говорить иначе, контринициатический (карнавальный, регрессивный) процесс здесь запущен для того, чтобы русские пробили бреши во всех завоеваниях западного мира. И демонтировали все, что связано с этим завоеванием. Чтобы именно они сделали эту грязную работу. Россия превращена в эту клоаку для того, чтобы миазмы клоаки взрывали мир, создавали в нем глубокие трещины. Это и называется русский инволюционный контринициатический котел. Или же – контринициатическая тяга. Отсюда же все остальное – архаизация и постмодерн, крокодилы и псевдофундаментализм. Плюс элита, работающая на территории вахтовым методом.
Во всем этом есть проработки на будущее. Распад СССР потянул за собой распад Югославии. Распад Югославии породил Косово. Косово потянет за собой распад Европы. Распад Европы потребует какого-то оформления. Оформление – это огромная проблема. Это не только проблема Бельгии и Валлонии, Шотландии и Уэльса, Каталонии и Басконии. Это еще и проблема отсутствия идентичности вообще, поскольку в эпоху феодальной раздробленности диссоциацию идентичности, созданной Римской империей, скомпенсировала власть Ватикана и единство Римско-католической церкви. Что будет происходить сейчас? Что несет с собой кризис идентичности здесь, и как он будет соединяться с глобальным кризисом идентичности? Притом, что ни исламская, ни китайская идентичности никуда не уходят?
Возможна ли архаизация при сохранении христианства? Какова вообще мощность процесса, которому надо противостоять? Где тут правильная оценка масштаба вызова? И кто согласен работать с этой оценкой? Предположим, что завтра чекизм падет. Согласны ли вы, чтобы на его обломках возник этот самый крокодил? Чтобы произошла дальнейшая сегментизация территорий и ее дальнейшее стремительное опускание? Или что – я описываю неправильную проблему? Я ее утрамбовываю под выборную конъюнктуру, а на самом деле проблемы нет?
Постпутинизм – это штепизм или что еще?
Но я хочу вернуться к ранее заявленной теме (рис. 28).
Если раньше отстраняющиеся от смрада бежали в параллельные культурные миры и несли туда энергию, то теперь они продают дачи или квартиры, перебрасывают на Запад скромные сбережения и бегут туда. Иногда увозя несколько миллионов. А иногда сотню тысяч. Иногда обзаводясь квартирой под Берлином, а иногда домиком в испанской провинции. Можно их осуждать. Но тогда давайте договаривать до конца.
При каких формах регресса вы готовы оставаться на территории? Предположим, что регресс вернет крепостное право. Или жесткое сословное разделение. Почему вы считаете, что вы при этом будете дворянами, а не крепостными? Готовы ли вы ради жизни на территории, проходя мимо лица с другой, более высокой, сословной причастностью, кланяться ему и говорить: "Здравствуйте, барин"? Вы считаете, что я издеваюсь? В подмосковных и других провинциальных местах этот процесс идет полным ходом. Вырастают усадьбы. При них будут крепостные. Раньше, позже, но будут. Возникает новая культура анекдотов.
Путин – олигархам: "Вы все приватизировали, пора о людях подумать".
Олигархи – Путину: "Вы правы, господин президент. Душ по триста не мешало бы".
Документалисты показывают в кино: сидит мурло в усадьбе и говорит в камеру – "тут хорошо, утром мужики приходят, докладывают, какая погода". Наши респонденты сообщают, что целые села выкупаются вместе с людьми по факту. Возникают ниши криминального феодализма или рабовладения. Процесс образования новых, вторичных фавел и бидонвилей не остановлен. Выселение неплатежеспособных обладателей квартир сопровождается их последующим заселением в бараки XIX века. Даже если не будет социального взрыва, почему мы считаем, что гниение из этих социальных ниш не перекинется на все остальное?
Вы еще не кланяетесь барам (с татуировками на руках). Но если вашего родственника собьет "Мерседес", в котором будет сидеть такое татуированное существо, то почему вы считаете, что возобладает справедливость? И считаете ли вы так? Что такое приговоренность к зарплатам в 7 тысяч рублей по факту профессии? В моем бывшем институте – в Московском геологоразведочном – столько получает профессор. При этом у подъездов стоят иномарки. Но это значит, что выбор прост – либо честная профессиональная жизнь, и тогда маргинализация. Либо верчение в очень специфическом вареве, где все на продажу. Верчение вообще представляет собой форму жизни. Люди не работают. Они вертятся. Это все напоминает грузинские анекдоты конца 70-х годов: "Слюшай, бэдненький! Ты все еще работаешь или, наконец, устроился?"
Клиентеллы, прислонение к любым патрональным средам, способным дать шанс на выживание. Этническая среда – пожалуйста. Католики – почему нет? Да кто угодно! Лишь бы можно было прислониться и выжить.
Профессия – это возможность взаимодействия с определенными инфраструктурами. Что такое врач или ученый без необходимой инфраструктуры? Это земский врач в XXI веке? Он никогда не будет иметь инфраструктуры новых лекарств, новых инструментов для проведения операций, новой диагностической аппаратуры. Но почему тогда он врач? То же самое – с ученым.
Сама логика построения общества – в чем? Почему усиливается остаточность тех сфер жизни, которые не имеют право иметь остаточный характер?
Что значит жить во всем этом просто так?
Значит, остается третья норма. Я хочу жить здесь, но я хочу эту жизнь менять. Что значит ее менять в условиях регресса? Когда нормальные формы влияния на власть в принципе невозможны… А структурирование самой власти в соответствии с такими вызовами крайне проблематично…
Что и за счет чего можно менять? Либо речь идет о построении глубоких контррегрессивных структур. И тогда надо отдавать себе отчет, что это такое. И решать проблему энергии, проблему множественных контррегрессивных сборок, объединяющихся в социально-культурную контррегрессивную сеть. Либо нужно что-то как-то поддерживать, понимая при этом логику подобной поддержки. А такая логика в сложившейся ситуации не может не быть фаустианской. В каком смысле? В том смысле, что в пределах регресса источником какого-то относительного блага (а о нормальном благе тут говорить не приходится) может быть не управляемая демократия, а управляемое зло. Зло, управляемое по Фаусту: "Частица силы я, желавшей вечно зла, творившей лишь благое".
Понимая всю условность этой цитаты применительно к данной ситуации, я все же хочу спросить: что лучше – крокодил или туркменбаши? Я понимаю, что туркменбаши обязательно породит крокодила. Я не наивен. Но в чем состоит альтернативное предложение? Наверное, не в том, чтобы придирчиво описать качество ситуации. И, конечно же, не в том, чтобы представить это качество в виде чего-то, подлежащего восхвалению. Да, мы залетели так, как залетели. Что будем делать? Да, регресс – и дальше?
По отношению к регрессу есть три стратегии (рис. 29).
Что произойдет, если отпустить вожжи? Я вам скажу, что – сброс в новое, еще более регрессивное, качество.
Что произойдет если сдерживать? Я тоже отвечу. Сначала сброс замедлится, а потом усилится и будет носить еще более глубокий характер (рис. 30).
Я понимаю, что все мне скажут, что ситуацию надо переламывать. Но тогда надо очень серьезно спросить с себя, а не только с других (рис. 31).
И в принципе понять, что все случившееся – из разряда того, что не переламываемо без предъявления к самим себе какого-то крайнего энергийно-трансцендентального счета. Люди загнаны в ситуацию беспрецедентную. Выйти из нее обычным образом они не могут. Им либо придется выходить за рамки навязанных им человеческих, энергийных, сущностных возможностей, бросая вызов регрессу на социальном и культурном уровне, либо оказываться частью этой самой клоаки. Либо, наконец, просто выходить из игры.
Но давайте переживем эту ситуацию честно. А не риторически. И может быть, тогда, посмотрев правде в глаза, соберем какую-то энергию для настоящих форм преодоления и выхода. Это почти безнадежное дело. Но все остальное просто безнадежно. А вдобавок, еще и унизительно.