Текст книги "Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5"

Автор книги: Семен Бабаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 42 страниц)

27

Максим и Настенька искренне обрадовались нежданному приходу Степана и Таси. Выслушав брата, Максим не стал расспрашивать его и вдаваться в какие-то подробности и сразу же, нисколько не раздумывая, посоветовал Степану поступить в механическую мастерскую, в бригаду слесарей-ремонтников.

– Там как раз люди нужны, мне говорил сам бригадир Остаповский, – пояснил Максим. – Да ты знаешь Илью Самсоновича Остаповского. Мужчина бедовый, дело свое знает. Так вот он просил подыскать ему двух старательных парней. Если пожелаешь, то одним из них будешь ты. Я уверен, Остаповский охотно возьмет тебя в свою бригаду.

Практичный в житейских делах Максим рассуждал просто и разумно:

– Не понимаю, зачем тебе куда-то уезжать и где-то на стороне искать свое счастье, когда его можно найти в своей станице? И батю нашего не понимаю: как же можно давать тебе такие советы? Некуда тебе уезжать и незачем. У Остаповского можно хорошо заработать, ремонт грузовиков и тракторов его бригада производит по сдельной оплате, так что только старайся. Иметь же дело с машинами тебе не привыкать: в армии ты был шофером, дома – трактористом. Грузовики и тракторы тебе не в новинку, а слесарные работы ремонтников несложные. Правда, работенка грязная и не из легких, поначалу может показаться трудной, но потом, когда втянешься и привыкнешь, дело пойдет легко.

– Трудностей я не испугаюсь, – сказал Степан.

– Да, кстати, а как твоя повесть? – вдруг спросил Максим. – Все еще пишешь или забросил?

– Не об этом сейчас речь.

– Да я только спросил. – Лицо у Максима расцвело и улыбке, глаза заблестели от внутренней радости. – Степа, а хочешь стать токарем? Могу обучить! Месяца за два-три сделаю из тебя настоящего мастера. Но только дай мне слово: писательству конец, забудь! Токарное мастерство – это исключительно тонкое дело, ему надлежит отдать всего себя, без остатка. Сможешь?

– Не смогу.

– А токарем хочешь быть?

– Не хочу, – смутившись, ответил Степан. – Мне бы устроиться на любую работу и окрепнуть материально. Писать же я не брошу, не могу я без этого… Пойми меня, Максим.

– Понимаю и советую, – сказал Максим. – Завтра же иди к Остаповскому и оформляйся слесарем-ремонтником. – Он обратился к Тасе: – А как считает Тася?

– И я так считаю, – несмело ответила Тася.

– Степа, Тася, – вмешалась в разговор все время молчавшая Настенька, – жить будете у нас!

– Предложение совершенно справедливое, – поддержал жену Максим. – У родителей хатенка маленькая, тесная, а у нас дом большой, четыре комнаты, самую большую отдадим вам. Пока поживете у нас, а потом соберемся с силами, построим и вам гнездо в Холмогорской, и заживете вы, как все холмогорцы. Ну что, согласны?

Степан и Тася не знали, как и благодарить Максима и Настеньку. На второй день, в понедельник, они перебрались к ним на жительство, а во вторник вместе с братом Степан пошел на работу.

В субботу, как и обещал, вернулся Василий Максимович. Увидел заплаканную жену, сказал:

– Нехорошо, мать, получается. Уезжал – плакала, приехал – опять плачешь. Что случилось?

– Степан и Тася бросили нас и нашу хату. Поселились у Максима.

– Правильно сделали. – Василий Максимович сдавил в кулаке усы, помолчал. – Наша хатенка старая, как и мы с тобой, а у Максима дом городской. Молодым людям там жить лучше. Вот и пусть живут, и плакать нечего.

– А тут еще, как на беду, нету весточки от Гриши, – вытирая кончиком косынки слезы, говорила мать. – Как он там, бедняжка? Душой изболелась. Вася, поехал бы к нему, разузнал бы…

– И я так считаю, надобно ехать, – согласился Василий Максимович. – Повидаю Гришу, да заодно и с Дмитрием потолкую насчет холмов. Должен же своему родителю подчиниться.

– А кто подменит тебя на работе?

– Со сменщиками уже договорился. Ребята охотно согласились, так что завтра можно и в дорогу.

– Вот хорошо, что поедешь, – обрадовалась мать. – Надо мне успеть собрать для Гриши гостинцев.

– Ничего не собирай! Не маленький, обойдется и без гостинцев.

– Да как же так можно? Я и пирожков ему испеку, и варенья передам. Он любит сладкое. Да и сала повези, меду. Житуха-то у него небось голодная.

– Денег дам, пусть, что нужно, купит.

– То – само собой, а без гостинца нельзя, – стояла на своем Анна Саввична. – И внуку Генке, – наверное, уже большой, – положу пирожочков. Так и скажешь: от бабушки Анны.

– Да не срамись ты, мать! Нужны этому внуку твои пирожочки!

Рейсовый автобус Холмогорская – Степновск уходил из станицы в шесть утра, один раз в сутки. Сегодня пассажиров было мало, всего трое. Две немолодые женщины в цветных полушалках, с одутловатыми, сонными лицами везли плетеные корзины, сверху затянутые марлей, наверное, с яблоками, и Василий Максимович с небольшим чемоданом и с раздутой авоськой. Все ж таки Анна Саввична уговорила мужа взять и пирожки с яблоками и со сливами, которые она испекла ночью, и банку вишневого варенья, и баночку меду, и кусок сала, и новую рубашку, и носки, и носовые платки.

Как только автобус оставил Холмогорскую и выехал на просторный Ставропольский тракт, взору открылась равнина. Кубань и желтевший в ее пойме лес отошли влево, поближе к горам. Справа, рядом с кюветом, лежала жухлая, по-осеннему скучная стерня, то там, то тут тянулись черные кушаки пахоты. Мощный «Кировец» на высоких резиновых колесах тянул борозду, было видно, как лемеха отворачивали глубокие пласты чернозема, как следом подпрыгивали бороны, своими острыми зубьям расчесывая влажную землю. «Это уже поля „России“, – подумал Василий Максимович. – Молодцы, хорошо пашут»… Вскоре пахоту сменили ярко-зеленые, поблескивающие росой, озимые. «И пшеничка у наших соседей не хуже, чем у нас, – заключил он. – Любо-мило посмотреть»… И снова понеслись навстречу чужие поля, незнакомые и непривычные. Василий Максимович смотрел то на скирды, маячившие вдали, то на опустевшие, с разорванной ботвой бахчи, то на застаревшие проселочные дороги, не переставая думать о предстоящей встрече с сыновьями. Он решил сперва зайти к Дмитрию, потому что знал его адрес, а потом побывать и у Гриши. В Степновске задерживаться не собирался. По его расчетам с делами можно управиться быстро и завтра к вечеру вернуться домой.

По дороге автобус охотно подбирал пассажиров, кто поднимал руку, тому и открывались двери. И когда он, пламенея на солнце стеклами и неся на своих плечах свежую дорожную пыль, по-молодецки, с ходу, влетел в широкую улицу Степновска, с обеих сторон обставленную высокими тополями, в нем уже не было ни одного свободного места. С той же молодцеватой проворностью он пролетел по улице и въехал на базарную площадь, где в ряд стояли его собратья, – тоже, если судить по их завьюженным пылью спинам, прибыли издалека.

Василий Максимович вышел из автобуса и тут же у знающих людей спросил, как отыскать нужную ему улицу. Она находилась близко. Он прошел по переулку, затененному уже слегка оголенными тополями и усыпанному желтыми листьями, и увидел новый многоэтажный дом. В подъезде Василия Максимовича встретила женщина, на вид немолодая, строгая, покосилась на его чемодан и авоську и спросила:

– Гражданин, вам к кому?

– К Беглову Дмитрию. Я его родитель.

– Папаша Дмитрия Васильевича? – повеселев, спросила женщина. – Прошу вас, поднимитесь в лифте на шестой этаж, квартира шестьдесят шестая.

Поднявшись в лифте, Василий Максимович отыскал на шестом этаже нужную квартиру и нажал белую кнопку. Подождал немного и нажал еще. Щелкнул замок, и дверь открылась. Василий Максимович увидел незнакомую ему женщину с седеющей копенкой волос на голове и длинными сережками, с желтыми, очень похожими на капли меда, стеклышками. С удивлением и с растерянной улыбкой глядя на коренастого мужчину в плаще и в картузе, с чемоданом и авоськой в руках, она сказала:

– Гайворонский, не валяй дурака! – При этом ее сережки закачались так усердно, что капельки меда вот-вот должны были слететь с них. – Не разыгрывайте меня, Вениамин Герасимович!

– Я ничего… Мне бы… – буркнул Василий Максимович.

– Какое перевоплощение! Чудо! Гайворонский, ты же талант!

– Дмитрий Васильевич Беглов тут проживает? – спросил Василий Максимович. – Мне бы повидать Дмитрия…

– Вениамин Герасимович, это бесподобно!

– Мне нужен Дмитрий Беглов…

– Неужели я ошиблась? А что вам угодно?

– Приехал к сыну…

– Так вы кто?

– Его батько…

– Неужели? Тогда одну минуточку.

И женщина с длинными сережками захлопнула дверь.

«Наверное, с кем-то она меня перепутала, – подумал Василий Максимович. – С каким-то Гайворонским. Кто он? И кто она сама, эта молодящаяся бабочка с сережками? И почему не встретили меня сын или невестка Галина?»

– Василий Максимович! Какая радость! – Это Галина, распахнув дверь, протянула свекру обе руки. – Прошу вас, проходите! Какими судьбами? Каким ветром?

– Можно сказать, попутным, – улыбаясь в усы, ответил отец. – Приехал проведать. Давно собирался, да все как-то не получалось.

– Очень, очень хорошо, что собрались и приехали! Снимайте ваш плащ, фуражку, будьте как дома. – Галина обратилась к женщине с сережками: – Тетя Катя, принеси Митины комнатные туфли… Вот Митя обрадуется! Но чего же вы не предупредили письмом или телеграммой? Мы бы вас встретили.

– Не успел, быстро собрался.

– Василий Максимович, смотрю на вас – и верите, будто вижу впервые. Встретила бы на улице и, честное слово, не узнала бы. А ведь я ваша сноха.

– Не мудрено, сношенька. Видимся-то мы редко.

– Вы изменились к лучшему, помолодели.

– Живу в степи, на приволье.

Галина смотрела на свекра по-детски умиленными глазами.

– Да и усы у вас какие-то особенные, интеллигентные, – сказала она. – Они вам очень к лицу, честное слово!

– Зять постарался, малость подмолодил. – Василий Максимович повесил на вешалку плащ, картуз. – Жан, муженек Эльвиры, большой специалист по части усов.

– Да, да, как же! – воскликнула тетя Катя, и ее сережки с желтыми капельками заплясали от радости. – Помнишь, Галя, Митя рассказывал, какой это прекрасный мастер, муж Эльвиры. Такому специалисту работать бы в театре гримером. – Она положила гостю под ноги мягкие, из войлока, туфли. – Василий Максимович, надевайте и проходите.

– Как поживает Анна Саввична? – спросила Галина.

– Еще бегает…

– Взяли бы и ее с собой да погостили бы у нас.

– Домашнее хозяйство, кому-то надо оставаться дома.

Василий Максимович снял свои ботинки, изрядно побитые, пропитанные пылью и машинным маслом, надел удивительно мягкие туфли и направился следом за Галиной.

– Это Митин рабочий кабинет, – пропуская вперед свекра, пояснила Галина. – На старой квартире у нас такой большой комнаты не было, Митя буквально мучился со своими книгами и чертежами.

В чужой, непривычной обуви Василий Максимович тихо, по-кошачьи, ступал по красивому толстому ковру, раскинутому во всю комнату.

– Садитесь на диван, – приятным голосом говорила Галина, не переставая улыбаться. – А как здоровье Анны Саввичны? Не болеет?

– Годы уже не молодые, иногда жалуется на сердце… Поклон всем переказывала.

– Спасибо.

Василий Максимович присел на диван и удивился: в квартире у сына все было мягкое. И этот диван – сел на него и утонул, и этот ковер под ногами – наступишь, как на траву-отаву, и эти туфли – их и на ноге не чувствуешь.

– Давно сюда перебрались? – спросил он, чтобы не молчать.

– Еще зимой. Дом построен по Митиному проекту, с новой планировкой квартир. Жильцы очень довольны. Митя получил эту квартиру как премию. – Галина присела на другом конце дивана, не переставая улыбаться. – Квартира очень удобная, улица тихая, вся в зелени, живем как в станице.

– В станицах таких жилищ еще нету, – сказал Василий Максимович.

– Митя теперь занимается проектами производственных комплексов, ему эта работа нравится, – сказала Галина. – А раньше он строил жилье. У него и дипломная работа была – многоквартирный жилой дом.

– Где же Дмитрий?

– Митя и Гена на зорьке укатили к озеру. – Лицо Галины озарила та добрая улыбка, какая бывает у женщин, когда она собирается сообщить что-то необыкновенное. – Вы же знаете, у нас есть «Жигули», четыре года Митя копил деньги. Теперь наши мужчины частенько ездят на рыбалку. Озеро недалеко, полчаса езды. Ах, как жалко, что Митя не знает о вашем приезде! – Она посмотрела на стоявшие в углу часы – было без четверти десять. – Скоро наши рыболовы заявятся. Василий Максимович, есть хотите? Или чайку?

– Благодарствую, дома поел и чаю попил.

– Может, хотите умыться?

– И умывался дома. – Василию Максимовичу давно хотелось спросить о Грише. – Григорий бывает у вас?

– Редко.

– Что так?

– С Митей они что-то не поладили. Мы хотели, чтобы Гриша жил у нас. Не пожелал.

– Да оно там, вместе со всеми, жить сподручнее. И вам не в тягость. А как он учится?

– Хорошо… Василий Максимович, вот свежие газеты, вы пока почитайте, а я займусь домашними делами. Что-то Дуси долго нету. Дуся наша приходящая домработница, – пояснила она. – Вы курите? Сейчас принесу сигареты.

Галина еще раз показала свекру, как она умеет мило улыбаться, и ушла. Василий Максимович остался один. Ему нравилась светлая и в самом деле очень просторная комната, нравились и широкий диван, и вместительные кресла, и шкафы с книгами, и стол с разложенными бумагами, и какие-то столики с чертежами, и высокие часы в углу. Как раз перед диваном висела картина: три охотника о чем-то беседовали. Василию Максимовичу понравилась и эта картина, и он подумал: «По всему видать, развеселые мужчины, говоруны и балагуры»…

Сигареты, зажигалку и большую медную пепельницу, похожую на тарелку, принесла тетя Катя. Теперь она была в брюках и в длинном жакете. Села на диван, закинула ногу на ногу, и Василию Максимовичу показалось, что это была совсем другая женщина, хотя и с теми же качающимися сережками и с той же копенкой седых волос. От ее прежней суровости не осталось и следа, на ее одутловатом лице лежала печать радости. И сережки с капельками меда, как заметил Василий Максимович, теперь показались ему не такими длинными, да и покачивались они как-то уж очень плавно и приятно. Тетя Катя взяла сигарету, прикурила ее от зажигалки и предложила сигарету Василию Максимовичу.

– К сожалению, раньше мы не были знакомы, – заговорила тетя Катя. – Я родная тетя Гали, Екатерина Астафьевна, киноактриса. В Степновске находится наша съемочная группа, и я остановилась не в гостинице, а у племянников. Мы снимаем многосерийный телефильм из жизни колхозного крестьянства, и съемки сейчас ведутся в поле, так сказать, на натуре… Вы, наверное, были сильно удивлены, когда я открыла дверь и сказала: «Гайворонский, не валяй дурака!» Гайворонский наш актер, в фильме он играет главную роль – колхозного механизатора. И вот, увидев вас, я была уверена, что это Гайворонский в гриме. Он частенько меня разыгрывает… И как это я вас не узнала?

– Трудновато узнать человека, ежели раньше и в глаза его не видел, – рассудительно заговорил Василий Максимович. – Я вас тоже не признал, потому как допрежь не видал.

– Но ведь Митя так много о вас рассказывал, фотографии ваши показывал. – Екатерина Астафьевна рассмеялась, давая сережкам вволю покачаться. – Смотрю на вас, на живого, и вы даже не можете себе представить, как мне радостно сознавать, что мы с вами родственники. Не верится, что у Мити именно такой отец. Я просто не нахожу слов, и мне хочется потрогать вас руками…

– Какой же я, извиняюсь, по-вашему? – Василий Максимович важно погладил усы. – Самый обыкновенный…

– Ну что вы! Герой войны и Герой Труда! Василий Максимович, а где награды? Почему они не украшают вашу грудь?

– Ношу по праздникам.

– Награды возвышают, делают человека этаким необыкновенным!

– Тут вы, Екатерина Астафьевна, несправедливы, – возразил Василий Максимович. – С наградами или без наград, человек должен быть самим собою, то есть без прикрас, каков он есть от самой природы.

– Да, да, совершенно с вами согласна, и мне хотелось сказать, собственно, не о наградах, а о том, что вы натуральный, как бы это сказать попроще… вы из самой жизни, что ли! – смело говорила Екатерина Астафьевна. – Есть герои, которые пришли в фильм из жизни. Вы же, Василий Максимович, пришли в жизнь словно бы из художественного фильма!.. Все у вас натурально, правдоподобно, без подделки, без прикрас.

– Такой похвалы я не заслуживаю, – опустив кудлатую голову, возразил Василий Максимович. – Перехваливаете вы меня, а зря.

– Еще как заслуживаете! – стояла на своем Екатерина Астафьевна. – Я смотрю на вас, и мне кажется, что вы с экрана шагнули на землю, в самую гущу жизни. Мне приходилось играть в фильмах многих женщин-тружениц, и я знаю, что такое человек от земли…

– Значит, по-вашему, я из художественного фильма? – не поднимая головы, спросил Василий Максимович. – А как понимать эти ваши слова? В смысле положительном или в смысле отрицательном?

– Безусловно, в положительном смысле, как же еще! – уверенно ответила Екатерина Астафьевна. – Василий Максимович, вы натурально положительный герой современной деревни! А мои слова – вы с экрана шагнули на землю, в самую гущу жизни – это образное выражение. И вы не скромничайте, ведь я говорю не ради похвалы, вы в ней, думаю, не нуждаетесь, а ради истины! Ваш труд на полях, ваше мужественное лицо, эти загрубелые руки труженика и вот эти, как правильно подметила Галя, интеллигентные усы…

– Я уже пояснял: усы не моя заслуга, Жан постарался…

– В искусстве важнее всего натуральность, так сказать, достоверность, то есть то, что мы постоянно видим в самой жизни. И чтобы показать на сцене или в кино вот такого человека, к примеру, как вы, актер должен достичь не только внешнего сходства. – Екатерина Астафьевна доверительно улыбнулась своему собеседнику. – Василий Максимович, а вы любите смотреть художественные фильмы?

– Люблю. Кто же этого дела не любит?

– И часто бываете в кино?

– Совсем редко.

– Почему же так?

– Недосуг. Человек я степовой, более всего пребываю возле своей машины.

– Вот вы механизатор, а я актриса. Скажите, Василий Максимович, чей, по-вашему, труд тяжелее – пахаря или артиста?

– Мне трудно судить, потому как вашего дела я не исполнял. Но я могу сказать так: тут вопрос, как я себе мыслю, не в тяжести, а в том, как человек относится к труду, – со свойственной ему рассудительностью отвечал Василий Максимович. – Ежели дело исполняет старательно, с любовью, то он и тяжести не замечает, Вот у вас, у артистов, это я приметил, как раз и имеется эта старательность, так сказать, рвение к делу.

– Вы хотели сказать – вдохновение?

– Может, и оно, вдохновение, – согласился Василий Максимович. – Не подумайте, что я хвастаюсь, но сказать надо: у нас, у хлеборобов, тоже есть настоящие артисты своего дела, и еще какие! Смотришь на работу такого артиста, а он словно бы и не трудится, а играет. Для наглядности беру своего шурина, Андронова Андрея Саввича. Вы его не знаете. Так вот Андронов на работе артист! Сколько я его знаю, он всегда пашет, сеет или убирает не только умело, а и с какой-то своей особенной любовью. Поглядишь на Андронова во время уборочной страды и невольно скажешь: труд для него не в тягость, а в радость. Тут, на косовице, горит в нем настоящее вдохновение. Или скажу о своем сменщике Тимофее. Парень только что со школьной парты, а какое проявляет в работе старание! Позавидовать можно! Так что, Екатерина Астафьевна, мое суждение такое: ежели хорошенько присмотреться, то между артистами и хлеборобами никакой разницы не видать. Может, и есть она, разница, так только в том, что вы покультурнее нас – это да, с этим я согласен. А на работе мы идем, можно сказать, в одной упряжке. Но молодые хлебопашцы, те, что идут нам на смену, и в культурности от вас не отстанут, люди они грамотные, образованные.

– Как это точно и верно: мы идем в одной упряжке! – восторженно сказала Екатерина Астафьевна. – Именно в одной упряжке! Василий Максимович, это вы очень образно подметили! Как я жалею, что нету сейчас здесь Гайворонского. Вот удивительный труженик кино! Пусть бы он послушал, что вы, знатный механизатор, говорите о нас, актерах. Вот вы обратились к своему шурину, а я хочу как бы в ответ вам сказать о Вениамине Герасимовиче. Человек необыкновенного трудолюбия! Каждую свою роль готовит и с любовью, и с вдохновением. Неужели вы не видели игру Гайворонского?

– Как-то не довелось, – смутившись, ответил Василий Максимович. – А может, и видал, да не запомнил.

– Наверное, видели. Собой он коренаст, плечист, вот как вы. Перевоплощение потрясающее. Потому-то, открыв дверь и увидев вас, я изумилась и подумала: это загримированный Вениамин Герасимович. Гайворонский талант необыкновенный. Недавно он сыграл роль председателя колхоза. Создал образ изумительный! Жизненность, правдоподобность, натуральность. В фильме есть сцена. Общее собрание колхозников избирает нового председателя. Гайворонский сидит за столом, слушает, что говорят колхозники, искоса поглядывает в набитый народом клуб, мнет в руках кепчонку. Вы бы видели эту его кепчонку… И вот Гайворонский, с той же смятой кепчонкой в руках, выходит на трибуну и произносит ответную речь…

– Постойте, постойте, – перебил Василий Максимович. – Эту картину я видел. И картуз помню! Так это был Гайворонский?

– Да, это был он. За великолепное исполнение роли председателя Вениамин Герасимович удостоен премии. И таких, как он, в кино и в театрах немало, – заключила Екатерина Астафьевна.

– Охотно вам верю, потому как в каждом человеке, ежели ему дать возможность, обязательно отыщется что-нибудь хорошее, приличное, – согласился Василий Максимович. – Хорошего, приличного в людях завсегда больше, нежели плохого, неприличного. Для наглядности возьмите жителей станицы Холмогорской. Наше поселение разрослось и в ширину, и в длину, и вы пройдите по улице, загляните в каждый дом и присмотритесь, какие люди там живут. С виду будто и обычные, ничем не примечательные. А поговори…

Василий Максимович умолк на полуслове, потому что в это время Галина приоткрыла дверь и сказала:

– Тетя Катя, можно тебя на минутку?

– Что случилось?

– Нужен твой совет. Пойдем.

Было видно, что Екатерине Астафьевне не хотелось прерывать беседу со своим родственником, а приходилось. Вставая, она недовольно крутнула головой, и ее сережки сердито закачались.

– Василий Максимович, извините, я вас оставлю, – сказала она, уходя. – Но мы еще продолжим наш разговор. Вечером обещал прийти Вениамин Герасимович, я вас познакомлю.

– Быстро ты нашла общий язык с моим свекром, – сказала Галина, когда они пришли на кухню. – О чем вы говорили?

– Твой свекор, оказывается, отличный собеседник. Он высказал свое мнение об артистах.

– Да? – удивилась Галина. – Ну и что?

– Говорил он оригинально, по-своему просто и убедительно, – ответила Екатерина Астафьевна. – Вечером у нас будет Гайворонский, мы продолжим наш разговор, и ты послушаешь.