Текст книги "Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1"
Автор книги: Семен Бабаевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)
– С успехами? А я уже смотался на конезавод. Обещали помочь.
– Бабочки, дайте дорогу!
– Ты проходи, да не обнимайся!
– Да как же вас не обнимать.
– Разве Артамашов может без этих шуток!
В дверях, меж женских платков, показался Артамашов, чернея низенькой кубанкой, сбитой на затылок.
– Сергей Тимофеевич, – сказал он, здороваясь. – Ну, что там о нас люди говорят?
– Всякое говорят.
– Хвалят! – сказал Савва.
– А иначе и быть не могло! – воскликнул Артамашов. – Кого ж еще и хвалить, как не нас.
– Алексей Степанович, ты только об этом и думаешь, – отозвался сидевший у стола Рагулин. – Гляди, чтоб от тех похвал да не вскружилась голова, как у той вороны, что сидела на дубу.
– Савва, всегда на заседание исполкома собирается столько народу? – шепотом спросил Сергей, когда они уже сели за стол.
– Сегодня с активом, – пояснил Савва. – Я пошел к тебе, а Дорофей тем временем проскакал на коне по станице… Всем же интересно послушать…
Савва постучал о чернильницу карандашом, подождал, пока наступит тишина, и объявил:
– Давайте заслушаем сообщение товарища Тутаринова.
Сергей рассказывал о своей поездке неторопливо, не упуская даже мелких подробностей. Слушали его внимательно, но все знали, что говорит Сергей пока не о главном, что самое интересное где-то еще впереди. Сергей в живых красках рисовал степь, виденную им в полете, очень лестно отозвался о Ставрополе. «Лежит этот город на таком высоком месте, что его видно на десятки верст в окружности». Всем нравился его рассказ и о степи, и о городе, но все по-прежнему думали, что это тоже не главное. Когда же Сергей сказал: «И вот, товарищи, позвал меня Андрей Петрович Бойченко, и вхожу я в его кабинет», – сразу сделалось так тихо, что было слышно, как за окном шелестели листья акации. Сергей подробно рассказал о своей беседе с Бойченко, о том, как тот расспрашивал его об урожае, – «верите, даже поинтересовался, почему у Рагулина один урожай, а у Артамашова – другой», – о животноводстве, о строительстве, как похвалил Ивана Атаманова. О сплаве леса Сергей нарочно умолчал.
– Прохор Ненашев здесь? – спросил он.
– Я тут! – донеслось из соседней комнаты.
– Подходи ближе.
Прохор подошел к столу. Ему уступили место на лавке. Он оправил рубашку и сел, еще не понимая, зачем его позвал Сергей.
– Ну, Прохор Афанасьевич, – заговорил Сергей – вышло по-твоему. Тот лес, что лежит в Чубуксунском ущелье, будем сплавлять. Так что готовься. Депутат так и сказал, – прибавил от себя Сергей, – что есть у вас в станице опытный человек, старый сплавщик Прохор Афанасьевич Ненашев, вот вы ему это дело и поручите.
Прохор смущенно улыбнулся. Как-никак, а приятно было услышать, что о нем так высоко отзывается Андрей Петрович Бойченко. Прохор встал и хотел было что-то сказать, как со всех сторон послышались советы:
– Молодых послать.
– Три колхоза – три бригады.
– А я так думаю, что молодежь в таком деле не справится. Это же не косовица!
– А что такого – бревна гнать по воде? Возле воды и не жарко. Чуть что – купайся.
– Там купаться некогда. На какой-либо крутизне бревна станут торчмя, запрудят все русло.
– Тише, граждане, – сказал Савва. – Давайте послушаем Прохора.
Прохор выпрямился, одернул под поясом рубашку. Он понимал, что такой важный вопрос без него решен не будет, поэтому и держался с достоинством, гордо посматривая по сторонам.
– Вообще, сказать так, – заговорил он, – что такое есть сплав леса по нашим бурным рекам? Называется он молевой, и работа эта трудная. В молодости мне довелось побегать за бревнами, а они, верите, несутся по воде, как сумасшедшие. Вообще надо бояться поворотов.
Воспользовавшись случаем, Прохор подробно изложил свою биографию, особенно ту ее часть, которая относилась к молодым годам. Затем дал несколько практических советов по организации труда на сплаве. По его мнению, необходимо послать на сплав не менее трех бригад. Каждой бригаде нужна подвода, железные крюки, багры, веревки, лопаты, топоры, потребуются поварихи и на месяц продуктов. Кроме того, необходимы лодка или даже две, волы или лошади для подтаскивания бревен к берегу.
– А молодежь вообще обучить можно, – сказал он, уже усевшись на лавку. – Тут главное – поворотливость.
Все предложения Прохора были записаны в протокол. Председателям колхоза поручалось в течение трех дней подобрать бригады из молодежи, не занятой на уборке, поделать багры, крюки, выделить подводы и продукты.
Кажется, все должно было радовать Сергея: и удачная поездка, и только что прошедшее собрание, и то, что было принято решение о сплаве леса, а на сердце у него было почему-то неспокойно. Возвращаясь домой, он думал об Ирине. «Почему она не пришла? Очевидно, не знала, что я приехал».
На чистом вечернем небе стоял ущербный месяц, от хат, от деревьев далеко на улицу выползли тени. Было тихо. Станица спала. «А тебе я советую подумать. Надо заменить Федора Лукича», – вспомнил он слова Бойченко и посмотрел на высокое и пышное дерево вдали, залитое лунным светом. От дерева навстречу Сергею шли парень и девушка. «Да ведь это Семен и Анфиса. Вот черти, даже на собрание не пришли».
– А мы идем на собрание, – сказал Семен, здороваясь с другом.
– Опоздали. Пойдемте обратно. – Сергей взял Анфису и Семена под руки. – Я вам завидую.
Ему не ответили. Некоторое время они шли молча.
– Семен, – спросил Сергей, – чем ты моего отца так сильно обидел?
– Как-то раз я нелестно отозвался об Усть-Невинской. – Семен помолчал. – Но я этому разговору не придал значения… А вообще, Сережа, я тебя ждал. Ты сам видишь, что мы с твоей сестренкой… – Он не договорил. – Мы с ней обо всем самом главном договорились.
– Проще сказать – полюбили друг друга?
– Сережа, и чего ты допрашиваешь? – сказала Анфиса, прижимая к себе руку брата.
– Но ты понимаешь, – заговорил Семен, – отец уперся и стоит на своем. Вот я тебя и ждал, надо бы как-то решить, чтобы и стариков не обидеть.
– Чтобы и волки были сыты, и овцы целы?
– Братушка, ты все шутишь!
– А почему бы и не пошутить? Эх вы, черти влюбленные. Я знаю, на собрание вы и не думали идти, а просто хотели меня встретить. Я вам нужен, а то, куда я ездил и что сделал, – вас это не касается? А тебя, Семен, я просто не узнаю. Да ты ли это – мой верный радист-пулеметчик?
– Конечно, я, – смущенно проговорил Семен.
– Сережа, ты его не обвиняй.
– Нет, друзья, я без шуток, – сказал Семен. – Сережа, ты должен нам помочь.
– Значит, взаимная выручка? Отлично, так и быть, помогу. Отца мы уговорим, но только не раньше как через месяц. Теперь же нам надо ехать на лесосплав, и тебе, Семен, как проверенному товарищу, я думаю доверить бригаду. Анфису мы возьмем поварихой. Сможешь, сестренка? А вот когда вернемся с лесосплава, тогда и свадьбу справим.
Семен и Анфиса охотно согласились поехать на лесосплав. Поездка представлялась им красивой прогулкой в горах. Они шутили, смеялись, и Сергей тоже развеселился. Но как только он вошел в хату, оставив Семена и Анфису у калитки, в голову снова пришли мысли о Бойченко, о Федоре Лукиче.
Сергей долго не мог уснуть. Закрывал глаза и видел Федора Лукича – то они ехали с ним по степи на «газике», то сидели в кабинете… «Да, мне надо подумать». Сергей хотел представить себя председателем райисполкома – и не мог. Ему казалось, что в районе все привыкли к Федору Лукичу, привыкли видеть его седую, коротко стриженную голову рядом с приметным белоголовым шофером. И вдруг в станицу приезжает та же машина, тот же белоголовый шофер, а рядом с ним сидит не Федор Лукич, а какой-то молодой парень, чернолицый, как цыган, с широкими густыми бровями.
В окно была видна луна, и Сергей вспомнил птичник, курган, блеск мокрой травы, и его так потянуло к Ирине, что он вскочил с кровати, быстро оделся и, боясь, чтобы не услышала мать, на цыпочках вышел из хаты. А через несколько минут он разбудил Савву и сказал, что ему срочно нужна верховая лошадь.
– Да куда ты в ночь? – удивился Савва.
– Тут близко. На птичник.
– А-а-а… – догадался Савва. – Теперь понятно. Иди на конюшню и скажи Дорофею, чтобы подседлал серого. Рысью идет хорошо.
Дорофей проснулся с трудом, но, увидев перед собой Сергея, не стал ни о чем расспрашивать, а снял со стенки попону и седло и направился к выходу.
– Седлать не надо.
– Покрепче держите поводья, – предупредил Дорофей, когда Сергей уже сидел на коне, – а то этот серый – пужливый.
Сергей шагом выехал со двора. Но уже на площади пригнулся к гриве и пустил коня в галоп. Осадил его только вблизи знакомого домика. К окну подъехал шагом, почти неслышно, слез с коня, привязал его к ставне. Осторожно приподнял занавеску. Ирина спала, слабый свет луны освещал ее лоб, темную, лежавшую на подушке косу. Сергей тихо постучал. Ирина вздрогнула, но не поднялась, а только открыла глаза, узнала Сергея и снова их закрыла, не веря – сон ли это или явь.
В станицу Сергей вернулся на рассвете. Передал Дорофею коня и пошел домой. Ниловна гремела дойницей, собираясь доить корову.
– Сережа, – сказала она, – ой, как долго у вас было собрание.
– Да, затянулось, – с улыбкой проговорил Сергей и ушел спать.
Глава XXIПроснулся Сергей поздно. Не одеваясь, босиком, в трусах пошел по огороду к реке. С разбегу бросился в воду и нырнул так глубоко, что коснулся ладонями скользкого дна. В глубине вода была такая холодная, что казалось, будто в тело впились тысячи мельчайших ледяных игл. Всплыл Сергей на быстрине, встряхнул мокрым чубом и, легко взмахивая руками, направился к противоположному берегу. Там темной стеной возвышался лес, бросая тень на реку. Не доплыв до тени, Сергей повернул обратно, навстречу течению…
Купался он долго, пока не продрог. Бодрый, чувствуя прилив сил, он вбежал в хату, схватил полотенце и начал старательно растирать руки, грудь, спину. «Надо поехать к Кондратьеву, а заодно проведать и Федора Лукича», – подумал Сергей. Он оделся и пошел к Савве просить верховую лошадь.
Ниловна хлопотала у летней печки.
– Мамо, – сказал Сергей, – я на минутку схожу к Савве, а вы приготовьте мне позавтракать.
Через полчаса Сергей привел под седлом того же серого коня, на котором вчера ездил к Ирине.
– Сереженька, ты опять уезжаешь? – огорчилась Ниловна.
– Проскачу в район. Дайте мне поесть, только побыстрее.
– Ты хоть к обеду возвращайся. У меня варится борщ с курятиной.
Не прошло и десяти минут, как Ниловна поджарила яичницу, нарезала малосольных огурцов и вынула из погреба махотку со сметаной, – знала мать, для кого берегла эту махотку! Сергей ел торопливо, а Ниловна сидела за столом, опершись щекой на руку, и смотрела на сына влажными и грустными глазами. Ей казалось, что за эти дни Сергей и похудел, и постарел, и брови у него стали лохматей, и глаза невеселые.
– Сережа, и когда же ты набегаешься?
– А что?
Мы еще с тобой и не посидели и не побалакали. Вот и Анфиса в таком горе. Как с ней быть? Они с Семеном, как я думаю, все уже и без нас порешили… Я-то и согласна, бог с ними, слюбились, так и пусть себе женятся. А батько – ты его знаешь. Посоветовал бы ты Семену – он же твой друг, – пусть бы оставался жить у нас. Да пусть бы пришел к батьке да поговорил бы. Можно им хатенку построить, а то и у нас место нашлось бы.
– Не печальтесь, мамо, – сказал Сергей. – Я поговорю и с Семеном и с батей. Все уладится.
И на ходу поправляя гимнастерку, вышел из хаты. Ниловна пошла за ним. Когда Сергей садился в седло, ей приятно было взять коня за повод и придержать рукой стремя. А как только выпустила из рук повод, подняла заплывшие слезами глаза – услышала стук копыт, уж сколько ни смотрела за ворота, а Сергея так и не увидела.
Подбадривая хворостинкой коня, бежавшего ленивой рысью, Сергей выехал за станицу и направился вдоль Кубани, В эту летнюю пору пойма была покрыта сочной зеленью. По взгорью разбежались невинномысские хутора, тоже все в зелени, так что издали нельзя было понять, – хутора ли это или рощи. Сергей пустил коня шагом и долго смотрел на бригадные станы – одни в кущах садов, другие – на голом поле; на овечьи кошары, ютившиеся под горой наподобие пещер; на серые пятна базов, огороженных плетнями, – лежали они либо в ложбине у родника, либо вблизи речного водопоя.
И широкая, в зелени, пойма, и станица, и скрытые в садах хутора, и стада коров, пасущихся в низине, и даже пустые и скучные своим серым видом базы – все казалось Сергею и необычным и значительным. «Странно, – подумал он, – как будто я вижу все это впервые. А ведь сколько раз еще до войны я проезжал по этой дороге».
В пойме Сергей видел огородные плантации с балаганами и водокачками. Тут должно лечь русло будущего канала. Может быть, за дальними холмами отойдет от Кубани рукав, протянется вдоль берега, а вот в этом месте, у каменного обрыва, подымется вода. И Сергей представил себе протоку, которая не только вращает турбину, но и орошает огороды. «Радуйтесь, огородники, – подумал он, – скоро вода к вам сама пойдет». В воображении его выросли и квадратный домик у обрыва, где белой пеной вскипают буруны, и бегущие от домика в Усть-Невинскую на смолисто-черных столбах медные провода. Невдалеке от обрыва наискось через всю реку лежал мелкий перекат. Вода здесь шумела совсем тихо, и для Сергея это уже был не перекат, а удобное место для приема сплавляемых бревен. «Лучшей запани и желать не надо», – подумал он и представил себе плывущий лес, штабеля мокрых, только что вытащенных из воды бревен.
Отъехав в сторону от Кубани, Сергей нагнал в степи длинную вереницу конных упряжек. Брички с деревянными ящиками были нагружены ячменем. Обоз двигался медленно, лошади сворачивали на обочину и тянулись к траве. Возчики предоставили лошадям полную свободу: кто ел еще недоспелый арбуз, а кто просто лежал, изнемогая от жары. На головной подводе двое подростков и пожилой рыжебородый мужчина играли в карты. К ним и подъехал Сергей:
– Эй, друзья-картежники! Куда везете зерно?
Обоз остановился. Парнишки, игравшие в карты, проворно соскочили на землю и побежали к своим подводам.
– Как – куда? – отозвался рыжебородый. – Известно – на заготпункт.
– Откуда?
– Из Белой Мечети, – неохотно ответил возница, собирая карты. – Колхоз «Пролетарская воля».
– Ты старший возчик? – Сергей зло посмотрел на рыжебородого.
– Я. А об чем разговор? Какое имеешь право задерживать движение обоза?
– И ты это называешь движением? Да разве так возят хлеб на заготпункт? Лошади на ходу спят, возчики загорают, а ты, старшой, в карты режешься. Ишь нашел место картежничать! Стыда у тебя нет.
Рыжий, поглядывая на Сергея, погнал своих лошадей рысью, и когда на всех подводах послышалось понуканье, хлопки кнута, разом загремели десятки колес, и обоз, подымая пыль, покатился по хорошо укатанной дороге.
Подъезжая к мосту, за которым на высоком глиняном берегу лежала районная станица, Сергей усмехнулся:
«И надо же додуматься – возить зерно и в карты играть. Нет, непременно поеду в «Пролетарскую волю» и сообщу об этом председателю. Пусть он их хоть на собрании постыдит».
Наступил полуденный зной. В станице было душно. Деревья покрылись пылью, особенно на главной улице, где часто проезжали грузовые автомобили. По этой улице Сергей выехал на площадь. В жиденькой тени акаций, недалеко от магазина, стояли три подводы с пустыми корзинами. С женщинами, приехавшими на этих подводах, о чем-то оживленно разговаривал Рубцов-Емницкий. Увидев Сергея, он крикнул:
– Сережа! Здорово, дружище! – оставил женщин и подбежал к Сергею. – Поздравляю, Сергей Тимофеевич! Значит, все на мази! Вчера проездом был у нас Бойченко. Говорил о сплаве леса. Я уже дал указание обеспечить лесосплав походными ларьками, забросить туда нужные товары. Да ты чего на меня так смотришь? Обиделся? – Рубцов-Емницкий блеснул золотым зубом. – А обижаться нечего… То, что ты отказался от услуг Ираклия Самсоновича, это, я думаю, даже к лучшему. Почему к лучшему? Этот человек еще пригодится на будущее.
– Не думаю, – неохотно проговорил Сергей.
– Поживем – увидим… А я на всякий случай в одном месте закинул удочку насчет турбины. Такой товар, для ясности, на дороге не валяется.
– Обойдемся без ваших дружков, – сухо сказал Сергей. – Да и вообще…
Рубцов-Емницкий не дал договорить.
– Безусловно можем обойтись. Но это я говорю на тот случай, если, к примеру, будет нужда. Да, кстати, слыхал? Федор Лукич захворал. Слег старый конь. Но сегодня я виделся с его женой, ему лучше. Непоседливый казачина, рвется в поле. Где он живет? Совсем близко, почти рядом с райисполкомом. Видишь палисадник в кубанском стиле? Вот эти кусты сирени и эти две вишни. Дом под белой черепицей.
«Сперва заеду к Федору Лукичу, а потом уже к Кондратьеву», – подумал Сергей и, давая понять Рубцову-Емницкому, что им говорить больше не о чем, тронул каблуками коня. «Опять липнет, – думал Сергей, проезжая по площади. – Смола, а не человек. Но я с ним как-нибудь поговорю по душам».
Сергей слез с коня возле небольшого одноэтажного домика под белой черепичной крышей, с белыми стенами и с закрытыми ставнями. Через палисадник, где росли две вишни, густо осыпанные спеющими ягодами, рядок крыжовника, кусты сирени, он прошел во двор. Возле сенец Сергей привязал коня и загремел щеколдой. Отворилась дверь, и вышла пожилая женщина, немного похожая на Федора Лукича: такая же грузная, тот же ласковый взгляд спокойных глаз, те же черты доброго, открытого лица. «Наверно, сестра», – подумал Сергей. Он назвал свою фамилию и сказал, что приехал навестить Федора Лукича.
– А он вас давно ждал, – сказала женщина. – Но вот беда, только-только уснул. Я и ставни позакрывала.
– Марфуша, кто там пришел? – послышался слабый голос Федора Лукича. – Кто там? Пускай заходит.
– Это я, – сказал Сергей.
– Сережа! Вот спасибо, дорогой, обрадовал. Проходи в мою темницу. Марфуша, открой ставню.
В спальне, где лежал Федор Лукич, было темно и прохладно, пахло лекарствами и полевыми цветами. Сюда не проникали ни свет, ни жара, и Сергей вначале ничего не мог разглядеть. Но вскоре Марфуша открыла ставни, и небольшая чистенькая комната наполнилась светом. Первое, что бросилось Сергею в глаза, был портрет Ивана Кочубея, висевший над кроватью, чуть выше ковра. Легендарный комбриг был изображен в косматой бурке и в белой, лихо заломленной назад папахе: он скакал на коне, устремив зоркие глаза вдаль.
На невысокой кровати лежал Федор Лукич. Опираясь локтем о подушки, сложенные одна на другую, он хотел подняться. Он постарел, осунулся, давно небритое лицо его обрюзгло и потемнело. Глаза были тусклые – не найти в них былой веселой искорки. Седая щетина на голове отросла и стала еще белее.
– Как я рад, что ты приехал навестить, – тяжело дыша, проговорил Федор Лукич, слабо пожимая руку Сергею. – А то вот лежу один, а тут еще Марфуша окна закроет – как в погребе… Мою натуру ты же знаешь – такая житуха не по мне. Лучше помирать, чем так жить. Я теперь как тот старый конь, приученный к боевым походам, – чует запах пороха, слышит звон трубы, бьет копытами, прядет ушами, а уже никуда не годится. Мне бы по степи мотаться, а я вот лежу… пошаливает… болит. – И он положил руку на левую сторону груди. – Крепкий был мотор, думал, и износу ему не будет, а сработался. Дает перебои.
– Федор Лукич, – участливо заговорил Сергей, – хоть вы и пренебрежительно смотрите на курорты, а все ж таки надо бы вам поехать в Кисловодск.
– Покамест обойдусь. Если совсем будет плохо, тогда поеду. Мне уже лучше. То было левая рука немела и не подымалась, а сегодня она у меня действует. – И как бы в подтверждение своих слов поднял руку. – Скоро встану. А что дышу тяжеловато – это пройдет. Ванюша с ветерком промчит по полю, и сразу отдышусь. А лежать нельзя. Кондратьеву одному трудно. Лето, хлебозаготовки, сам знаешь.
Федор Лукич спросил, как идет уборка в усть-невинских колхозах, приехала ли автоколонна. Сергей отвечал и все ждал, что Федор Лукич вот-вот спросит о результатах поездки в Ставрополь. Но Федор Лукич об этом и не вспоминал. Он справился о здоровье Тимофея Ильича, Ниловны. Затем они говорили о международных новостях. О поездке Сергея в Ставрополь Федор Лукич так и не спросил, точно ничего за эти две недели и не произошло. «Значит, старик сердится и ничего не хочет знать, – подумал Сергей. – А я все-таки ему расскажу. Не сейчас, а когда буду уходить».
– Сережа, лежал я эти дни и думал, – сказал Хохлаков, – о чем только и не передумал, и пришла мне в голову мысль: поговорить бы нам надо об одном важном деле.
– О каком, Федор Лукич?
– Дело это такое. – Федор Лукич с трудом поднялся и опустил на коврик босые, припухшие в щиколотках ноги. – Здесь нас двое – два кубанских казака. Есть еще казачка, Марфа Игнатьевна, моя жена. Пусть она тоже послушает. От нее у меня секретов не бывает.
– Вы секретничайте, а я пойду. Мне надо сбегать за льдом, – сказала Марфа и вышла.
– Ну и лучше, что мы теперь одни. – Федор Лукич вздохнул и вытер полотенцем мокрый лоб. – Да. Так вот о чем. Сидят два казака. Один, будем говорить прямо, уже глядит в могилу, а другой только начинает жить… К чему это я? А к тому, что надо нам, Сережа, подумать о кубанском казачестве. Смотрю я на нашу молодежь, вот на таких героических парней, как ты, на наших старательных девчат и радуюсь: доброе казачество подросло, надежная смена.
– Федор Лукич, может быть, я вас и обижу, – сказал Сергей и посмотрел на портрет Кочубея, – но скажу то, что думаю. Правильно вы заметили, люди на Кубани выросли, новые и интересные люди. Но того казачества, о котором вы постоянно печалитесь, давно нет.
– Как же это так нет? – удивился Федор Лукич. – А мы с тобой кто же такие? Разве мы – не казаки? А все станицы от Преградной и до Темрюка – разве не казаки в них живут?
– Казаки, – согласился Сергей и снова посмотрел на Кочубея. – Да, живет казачество, только не старое, о котором вы говорите, а новое, колхозное казачество. Нет того старинного форса, которым когда-то кичились казаки, не блестит у молодого парня на поясе кинжал, но зато и голове ума стало больше, жизненные интересы шире, а этому как раз и надо радоваться. Так что давайте, Федор Лукич, подумаем о кубанских колхозниках.
– Что ты мне рассказываешь, – не сдавался Федор Лукич. – А в книгах, а в романах что написано? Читал?
– Читал. Есть у нас такие писатели, которые очень любят казачью старину. На выдумку они мастера – чего только и не напишут: тут и бешметы, и кинжалы, и черкески, и башлыки, и шаровары не какие-нибудь, а с лампасами, и женщины тоже надевают шаровары и скачут на конях, – словом, как в спектакле. А в жизни ничего этого и нет. В кубанских станицах произошли такие изменения, что не замечать этого и проходить мимо – значит быть слепым… Правда, кое-где, как островки в море, сохранились старые обычаи и порядки, особенно в семейном быту, но этим восхищаться не следует. Да вот вам живой пример – мой отец. Вы его знаете – казак первосортный. Дети его занимают в государстве видные посты, а он живет себе по старинке. Родную дочь не хочет выдать замуж за любимого ею парня и считает, что имеет на это право. И это называется казачий обычай. Да кто же ему рад!
– Но вот ты – тоже казак?
– Да, я сын казака. – Сергей встал, подошел к окну. – Но разве, Федор Лукич, вы не видите, что я похож на своего отца разве лишь тем, что брови у меня такие же пучкастые, как и у него. А что во мне от казачьей старины? Да ничего! Я не джигит, черкески и бешмета не носил, кинжала и в руках не держал. Так чем же я отличаюсь от не казака? Ничем. А станичная молодежь, уезжающая в техникумы и вузы, – что в ней от старого казачества? Жизнь-то наша, Федор Лукич, не стоит на месте, и мы, молодое поколение, поднялись на несколько ступеней выше своих отцов, на окружающую жизнь смотрим иными глазами, а этому надо только радоваться! Я вот смотрю на портрет Кочубея. Лихой был вояка, благородный человек. Неграмотный был, а понимал, что его дорога с Лениным. Мы благодарны ему за то, что воевал он храбро, что не уронил чести кубанского казачества в тяжелые годы рождения Советского государства, – родство наше с Кочубеем кровное. Но кто теперь того не знает, что нынче и на войне, и в мирное время одной лихостью ничего не сделаешь, что не конь теперь главное, а машина.
– Ну, ну, тебя только затронь, – примирительно заговорил Федор Лукич. – Хорошо, не будем спорить. Я заговорил с тобой не для спора. Ты видишь, я уже стар, и как я ни бодрюсь, как ни расправляю крылья, а сил нету. Все ж таки придется мне ехать и в Кисловодск, а может, еще куда и подальше. Так вот я и думаю: кому доверить район? Бывало, в старину, отходя на покой, отец передавал власть в доме старшему сыну. Будь, Сергей Тимофеевич, таким моим старшим сыном. Я проработал в этом районе на разных должностях восемнадцать лет. А теперь берись ты, Сережа, за дело. Ты – депутат райсовета, кооптировать тебя не придется. Созовем сессию, и люди проголосуют за тебя всей душой. Ты чего крутишь головой? Боишься, что будет трудно? А ты не бойся. Впереди – немало работы, но вам теперь легче. Мы, старики, начинали этот путь на коне, а вы оседлали машину. У вас, молодых, впереди ясные горизонты. Так что берись, Сережа, за дело, становись на мое место, и тогда я буду спокоен. Вчера был у меня Андрей Петрович Бойченко. Долго мы разговаривали, советовались и пришли к тому, что нет более подходящей кандидатуры.
– Об этом со мной Бойченко тоже говорил, – сказал Сергей. – Спасибо, Федор Лукич, за такую честь и доверие, а дать согласие я не могу.
– Почему?
– Собираюсь ехать учиться.
– Учиться? Да ты и так грамотный.
– Институт хочу окончить.
– Разве это обязательно? – строго сказал Федор Лукич. – Я в институте не был, а с работой справлялся.
– У вас большая практика. – Сергей задумался, посмотрел в окно.
– Чего же ты молчишь? Неужели испугался?
– Нет, Федор Лукич, я не испугался, но не знаю, что вам сказать. Дайте мне хорошенько подумать. Посоветоваться с отцом, с товарищами.
– Думать-то некогда, вот беда, – сказал Федор Лукич, болезненно морщась и откидываясь на подушки. – Сам же советуешь ехать в Кисловодск.
– Я это понимаю, но у меня сейчас в Усть-Невинской столько дел. Ведь я вам еще не говорил, что пятилетний план утвержден и лесу теперь у нас будет столько, сколько сплавим по реке.
– Про все это я слыхал. Молодец, что своего добился. Только передай там от меня Остроухову, что пускай не мечтает, а засучивает рукава. А то он к облакам взлетать мастер.
– Теперь у нас главное – организовать сплав леса. Я сам туда поеду.
– Дело, конечно, нужное.
Федор Лукич устало закрыл глаза и умолк. Сергеи посидел немного, еще раз посоветовал Федору Лукичу поехать на курорт, распрощался и вышел.
Подъезжая к райкому, он вспомнил слова Федора Лукича: «Будь моим старшим сыном. Становись на мое место, и тогда я буду спокоен».
В райкоме никого, кроме машинистки и управделами, не было. Все разъехались по колхозам. Кондратьев уехал еще вчера вечером. Сергей подтянул подпругу и сел в седло. За мостом он свернул с дороги и поехал напрямик по скошенному полю. В горячем воздухе приглушенно гудел мотор. Близко, на квадратной клетке ячменя, трактор тянул комбайн с волокушей, похожей на хвост огромной птицы. У дороги стоял вагон, дымилась вырытая в земле печка, кухарка варила обед. Рядом с вагончиком стояла легковая машина. По жнивью от комбайна к вагону шел Кондратьев. Без фуражки, в серой запыленной блузе, и темно-синих брюках он был похож на механика.
– Тутаринов, ты откуда? – крикнул он, издали узнав всадника.
– Был у Федора Лукича.
– Ну, как старина?
– Лежит.
– Ну, а как твои дела? Слезай и рассказывай все подробно.
Они сели в тени возле вагончика, и Сергей обстоятельно рассказал и о поездке в Пятигорск, и о своем разговоре с Бойченко.
– Я знал, что так и будет, – сказал Кондратьев. – Вот только зря ты ездил в Пятигорск. Ну, это тебе наука. Да, так вот что. Берись за сплав леса. Ты сейчас едешь в станицу? Передай секретарям парторганизаций всех трех колхозов, чтобы завтра утром приехали ко мне. Я им скажу, что надо делать. – Кондратьев посмотрел на Сергея, и его чуточку прищуренные глаза точно говорили: «А почему ж ты мне не все сказал? Не скрывай, не скрывай, я все знаю». – Бойченко тебе еще что-нибудь говорил? – спросил он.
– Да, говорил. Смена нужна Федору Лукичу.
– Правильно, нужна. Но ты сейчас ничего мне не говори. Сперва подумай. Поезжай на сплав, а потом мы все решим.
От комбайна доносился гул мотора и какое-то звонкое дребезжание. Кондратьев прислушивался, вставал и снова садился.
– Только сегодня наладили машину, – сказал он. – Пришлось и мне помогать.
– А вы разбираетесь в машинах?
– Немножко.
Подошла повариха и пригласила обедать. Сергей принялся за вкусный борщ и тут только вспомнил наказ матери: «Хоть к обеду возвращайся…»
