Текст книги "Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1"
Автор книги: Семен Бабаевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)
«Чем тебе тут языком трепать, ты побывал бы у нас на полях да посмотрел, что там делается».
Федор Лукич не знал, что ответить, потер кулаком глаза, хотел больше не думать о Рагулине, но навязчивые мысли не давали покоя, и снова перед ним стоял Рагулин и поглаживал бородку.
– А ты меня не учи! – крикнул Хохлаков, так что гуси, подходившие к реке, подняли головы. – Ишь какой учитель нашелся! Я, может, больше твоего бывал на полях и еще побываю, ежели потребуется.
«А чего ж кричишь: «Караул, посевы погибли! Акты давайте писать! А кто тебе сказал, что посевы погибли?»
– Все люди видят, а тебе повылазило… Нацепил Золотую Звезду и уже ничего не видишь? А за что получил награду? За хлеб! А теперь от хлеба отворачиваешься?
«Ты моей награды не касайся – руку обожжешь! Да и о посевах не печалься – присмотрим!»
– Помяни мое слово – повезешь комиссию.
«Да разве мы затем приставлены к делу, чтобы понятых возить по полю? Дескать, поглядите, люди добрые, какие мы есть заботливые хозяева, об актах своевременно беспокоимся, не зеваем. Так, что ли?»
– Смейся, смейся! – сказал Хохлаков и со злостью плюнул.
«…Нет, Федор Лукич, лично я на это не согласен. Да ежели ко мне явится такая комиссия, то я за свое спокойствие не могу поручиться – так попру со степи, что они и детям своим закажут туда ездить».
– На язык ты герой, а поглядим, что ты запоешь осенью!
Тут Федор Лукич облегченно вздохнул – ему показалось, что теперь-то Рагулину уже нечего сказать, а только сердце почему-то ныло еще сильнее, ломило грудь, а к горлу подкатывался комок острой и обидной боли.
«И что же это такое? – думал Хохлаков. – Кажись, раньше со мной ничего такого не случалось. А может, и случалось?»
Федор Лукич тоскливым взглядом посмотрел на перекат. Там конюх, молодцеватый чубастый парень, поил шестерых лошадей, сидя верхом на гнедом мерине. Конь, низко нагибая голову, пил воду, и передняя нога, немного согнувшись в колене, мелко и нервно вздрагивала. Только Хохлаков взглянул на конюха, как глаза его затуманились, точно их затянуло поволокой: и перекат, и сидевший на коне парень, и слабо согнутая, подрагивающая нога мерина вдруг унесли Федора Лукича в далекую пору молодости, и в памяти воскресло то, что было давным-давно забыто.
Вспомнился кочубеевский отряд, свежий осенний рассвет, мелководная, вот такая же, как и здесь, речонка и в балке хутор Извещательный. В то горячее время Федор Лукич был и молод и вспыльчив, и носил такой же, как у парня-конюха, чуб, и слыл в эскадроне гордым и своенравным юношей. И только он подумал об этом, как перед ним живой картиной встала атака на хутор Извещательный. Только-только рассвело, белела изморозью зеленая трава по низине. Эскадрон подходил к хутору, и командир эскадрона приказал на рысях пересечь речонку на мелком песчаном перекате. Хохлаков, гарцуя впереди отряда, не подчинился командиру и, желая прихвастнуть и показать лихость перед товарищами, пришпорил коня и погнал его напрямик по кустам. Вблизи речонки конь споткнулся, упал на колени, и Хохлаков, не удержавшись, вылетел из седла. Эскадрон помчался вперед, вспенилась, взлетела брызгами вода на перекате, а Хохлаков лежал возле своего коня и не мог подняться.
Гремела земля под копытами скачущей конницы, блестели вскинутые над головами сабли, кто-то хлестнул плеткой с такой силой, что у Хохлакова зазвенело в ушах, и поскакал мимо. И вдруг в эту напряженную минуту по эскадрону прокатился громкий смех, и Хохлаков понял, что это смеются над ним. Постепенно дробь копыт стихла, но уже вблизи хутора в туманном утреннем воздухе пронеслось «у-р-р-ра-а-а-а!», а Хохлаков хватался за дрожащую переднюю ногу коня, который тревожно всхрапывал и косился на своего хозяина. Хохлаков понимал, что бой начался и что хутор будет взят без него, и ему стало так обидно и стыдно, что на глаза выступили слезы, а сердце заныло вот такой же, как сейчас, страшной и тупой болью. Напрягая последние силы, Хохлаков вскарабкался в седло и, не помня себя и только чувствуя тупую боль в груди, во весь галоп помчался в хутор, где уже шел бой.
«Догнал же я тогда эскадрон и дрался со всеми. И никто меня не мог упрекнуть. Ну, свольничал, упал и сам же поднялся. А разве зараз не смогу подняться?»
Федор Лукич услышал за спиной конский топот и вздрогнул. К нему подъехал конюх и, не слезая с лошади, сказал:
– Федор Лукич, или же пасти копей, или же поехать за хворостом?
Хохлаков вытер хусткой мокрую голову и, опираясь на палку, тяжело поднялся.
– Запрягай, – сказал он, и лицо его побледнело. – Запрягай всех шестерых да положи лопаты, кирки.
– Или же куда ехать собрались, или же еще что? – спросил конюх.
– Чего ты илижкаешь? – гневно сказал Хохлаков. – Тебе сказано – запрягай, значит, и делай, что тебе говорят!
Глава XXXIVПосле заседания исполкома Сергей и Ирина вошли в кабинет, остановились у окна и долго смотрели друг на друга усталыми глазами.
– Сережа! – сказала Ирина. – Вот так мы и будем жить?
– Да ты что? – удивился Сергей. – Конечно же, все будет по-иному. И получим квартиру, и вообще все, как полагается.
– А мне и так нравится. Веришь, Сережа, мне так радостно. Только очень спать хочется. Ночь не поспала, и так хочется спать, как малому ребенку. А тебе, Сережа?
– Еще терпимо, – с достоинством ответил Сергей. – Да тебе со мной и не равняться. Я еще на фронте избавился от сонливости.
– Ой, Сережа, какой же ты обманщик! По глазам вижу, что и ты хочешь спать.
– И ничего ты не видишь.
– Сережа, поедем в Усть-Невинскую… Я так соскучилась по дому!
– Быстро соскучилась. – Сергей обнял Ирину и посмотрел ей в глаза. – Спать хочешь. Но мы скоро уедем. Я только посмотрю почту, это быстро. А ты устраивайся на диване. Хочешь, у меня есть свежий журнал.
Сергей сел за стол и начал просматривать поступившие из края бумаги. И пока Ирина перелистывала журнал и рассматривала фотографии, прошло минут пятнадцать. Ирина старалась не мешать Сергею, даже не смотрела в его сторону. А Сергей, читая какой-то объемистый циркуляр, написанный под копировальную бумагу слепым шрифтом, уснул, и голова его мягко, словно на подушку, опустилась на стол.
«Эх ты, – добродушно подумала Ирина, – закаленный!»
Затем тихонько, на цыпочках, подошла к столу и присела на стул. Ей так было приятно видеть Сергея спящим, что она несколько минут не сводила с него глаз, – хотелось попристальнее рассмотреть и его широкий, с двумя поперечными морщинками, лоб, и чуточку приоткрытые губы, и клок жесткого чуба, упавшего на правую бровь. И чем внимательней она всматривалась, тем больше находила в его лице таких черт, каких раньше не замечала. Уголки губ были слишком вогнуты, отчего на щеках образовались еле приметные ямочки; брови шириной в палец лежали густой стежкой через весь лоб.
«Ой, какой же ты бровастый! Да еще и горбоносый, – сдерживая смех, подумала она. – А я этого раньше и не замечала».
И только сейчас Ирина рассмотрела, как же заметно Сергей изменился с тех пор, как встретила она его на полустанке: черты лица сделались строже, кожа матово-темная, и две тончайшие морщинки уже подкрадывались к глазам.
В дверях стоял Кондратьев.
– Спит или заболел? – спросил он.
– Тише, – прошептала Ирина. – Он так устал.
– А ты кто будешь?
– Ирина Любашева…
– А! Ирина! – Кондратьев присел на диван. – Ирину помню, помню. Как же! Но почему Любашева? Тутаринова, пожалуй, будет точнее.
– Нет, Любашева. – Ирина подсела к Кондратьеву. – Знаете, Сережа всю ночь вот и столечки не спал.
– Ай, ай, ай! – Кондратьев сокрушенно покачал головой. – Так-таки и не спал?
– Да вы тише, а то разбудите.
– А я и не сплю.
Сергей поднял голову и, виновато улыбаясь, стал оправлять гимнастерку.
– Так вот ты, оказывается, как столбы ставишь? – сказал Кондратьев. – Посадил у стола надежный караул, а сам задал храпака!
– Вздремнулось, – смущенно ответил Сергей. – Николай Петрович, мы тут без тебя приняли важное решение.
– Вдвоем с Ириной? – шутя спросил Кондратьев.
– Да нет, я не об этом. Решение о строительстве.
– Знаю, знаю. – Кондратьев встал. – Правильно и весьма кстати. Пойдем ко мне, поговорим. – Он взглянул на Ирину. – Так почему же все-таки Любашева, а не Тутаринова?
– Мы еще не регистрировались, – ответил Сергей.
– Все равно. Пусть привыкает.
Кондратьев выслушал Сергея, принял все его предложения и только решительно не согласился создавать специальную тройку или нечто наподобие оперативного штаба.
– Никаких троек и штабов нам не нужно, – сказал Кондратьев, строго глядя на Сергея. – Руководить всеми работами будешь ты, как председатель райисполкома, и надо организовать дело без шума и крика. Побольше деловитости. Созови совещание специалистов, к нам их приехало много, выслушай их. Дай им верховых лошадей, чтобы они не сидели в Усть-Невинской. Выдели каждой станице участки, распредели людей так, чтобы не было толкучки. Работы вести нужно одновременно по всем трем линиям. Но сперва выспись хорошенько.
– Да что ты, Николай Петрович, я спать не хочу.
– Ну, ну! Без хвастовства!
Обогнув Верблюд-гору, главная магистраль вырвалась на простор и побежала напрямик по полю. Еще не поднялись над степью провода, а уже на десятки километров обозначилась будущая электрическая дорога: по ней и группами и в одиночку разбрелись строители – рыли ямы, ставили столбы, тянули провода; взад и вперед по одному следу двигались конные и бычьи упряжки, развозя бревна; встречались и расходились тракторы, тянувшие вереницу подвод с грузом и без груза; там и здесь раскинулись походные таборы – балаган или палатка, – поднимался дым от костра и белели косынки поварих, удивительно ровной стежкой чернели бугорки свежей земли, напоминая кротовьи насыпи, и возле этих насыпей лежали столбы. Ямки начинались от Усть-Невинской и убегали все дальше и дальше, а вслед за ними шли люди с лопатами, ползли обозы, передвигались таборы, – издали вся эта живая вереница людей и подвод была похожа на муравьиную тропу.
Где-то там среди строителей затерялся и Прохор Ненашев. Сергей проехал добрых пять километров, кого только из своих знакомых не встречал, а Прохора отыскать не мог. А Прохор был ему очень нужен. Дело в том, что в Родниковскую еще позавчера был завезен кирпич, цемент и камень, нужно было начинать возводить стены трансформаторной будки, а каменщиков не хватало. Посоветовавшись с Виктором, Сергей решил послать туда Прохора, человека, как о нем говорили в станице, проворного, на все руки мастера.
– Серега! Ты кого разыскиваешь?
К Сергею подошел Рагулин, ведя на поводу оседланного коня.
– Прохора хочу повидать, – сказал Сергей, подавая Рагулину руку. – Не знаете, где он тут запропал?
– Ты погоди о Прохоре печалиться, – сказал Рагулин, хитро усмехаясь. – Я тебе зараз более важную новость сообщу.
– Какую?
– Мой соперник Федор Лукич, оказывается, пригнал подводы с людьми и сам заявился.
– Серьезно?
– Честное слово, явился! – Рагулин махнул рукой. – Видать, поумнел. Но злой, – ты бы только посмотрел, – как черт! Увидел меня и кричит: «Раскатываешься на коне, умник!» Ну, я, конешно, смолчал и от греха не стал к нему подъезжать.
– Где же он?
– Савва услал за дручьями.
– Новость хорошая, – сказал Сергей, глядя вдаль. – А все ж таки, где мне отыскать Прохора?
– А ты его ищи там, где самая шумная компания.
– Да тут везде народ шумный.
А Прохор в это время и не предполагал, что он так нужен Сергею. Подойдя со своей бригадой к столбу, лежавшему возле готовой ямки, Прохор отдал команду привязывать канаты. И когда более тонкий конец столба был заарканен, мужчины с гиком и криком натянули канаты, подхватили рычагами, столб пополз по траве, затем сунулся засмоленным краем в ямку и начал подыматься.
– Вставай, вставай, браток! – кричал Прохор, подпирая столб плечом. – Я тебя, сатанюку толстую, по воде сопровождал, знаю тебя, знаю – лентяй! Рычагами, рычагами! Ну-ка, еще! Ах ты кабанчик эдакий! Десять раз застревал, в карчи лез, а теперь тоже противишься? Ну, ну! Левый канат сильнее! Подымай, подымай голову, молодчик эдакий! А ну, становись, становись да посмотри, что там делается вокруг!
И столб, как бы и в самом деле внимая словам Прохора, встал с такой гордой осанкой, точно и впрямь хотел посмотреть на зеленеющую в окружности степь.
Через час Прохор уже ехал с Сергеем в Родниковскую. Эх, и какой же славный характер у этого человека! Что ему ни поручи – он все сделает, и возьмется за работу охотно, с какой-то особой душевной радостью. Другой на его месте еще подумал бы, уезжать ли ему в Родниковскую или оставаться поближе к своей станице, – все же тут можно вечерком сходить домой, помыться в бане; иной стал бы уговаривать Сергея, просил бы оставить на прежней работе, при этом приводил бы столько доводов и такую уйму уважительных причин, что возразить на них было бы нелегко. Но Прохор Афанасьевич Ненашев не таков! Он с гордой улыбкой выслушал Сергея и, не говоря ни слова, начал собираться. И только когда машина, тряско подпрыгивая по пахоте, проезжала мимо неровной шеренги столбов, – и поднятых, и торчащих наискось, и еще только подтянутых к ямке, – Прохор сказал:
– А что, Сергей Тимофеевич, – знать, без Прохора и родниковцы не могут обойтись?
– Выходит, что так.
– Вот оно какая вещь!
Встречались наскоро устроенные таборы, возчики, едущие в Усть-Невинскую за лесом, мелкие группы строителей, и Прохор, картинно сидя в машине, помахивал картузом и кричал:
– Прощайте, хлопцы! Еду родниковцев выручать!
– Как же мы без вас, Прохор Афанасьевич?
– А я скоро вернусь! Сооружу им будку – и домой!
Чем ближе Сергей и Прохор подъезжали к Родниковской, тем линия столбов становилась стройнее – тут работали беломечетинцы. На небольшом участке электрики уже дроздами маячили на столбах. Трактор тащил огромную, на деревянных колесах, катушку, и красный провод упруго разматывался и поблескивал в траве, точно ползущая змея. На нескольких столбах провод был уж натянут, искрился и дрожал на солнце.
«А красиво», – подумал Сергей.
На столбах, связанных буквой «А», – стояли они на изгибе линии, – Сергей увидел Соню и Виктора. У столба стояла Лена и смотрела вверх. Ванюша нарочно подъехал к ней так ловко, что они оказались рядом, и подал руку.
– Здравствуй, Лена!
– Сумасшедший! Как испугал! – крикнула Лена.
– Так это же я от приятных чувств, – почти шепотом проговорил Ванюша.
– Виктор Игнатыч! – крикнул Прохор. – Ты знаешь, что я командируюсь в Родниковскую?
– Поезжай, поезжай, дядя Прохор, – сказал Виктор. – Да только поторапливайся. Видишь, провода натягиваем.
– Ну, как твои практиканты? – спросил Сергей.
– Посмотри и оцени.
Соня боялась взглянуть и на Виктора, и вниз, на Сергея, разрумянилась, держа в руке пучок тонкого алюминиевого провода. Привязанная широким поясом, она стояла на «когтях», заколов снизу юбку булавкой.
– Ну, действуй, Соня, – говорил Виктор. – Сперва обведи проволокой вокруг чашечки. – Вот так. Правильно! У тебя получились усики, – видишь, как они торчат. Теперь этими усиками притягивай провод с двух сторон.
Соня закрутила проводки и посмотрела на Виктора, как бы спрашивая: «Ну, как?»
– Вот это Соня! – сказал Сергей.
– Даже Сергей одобряет! – проговорил Виктор. – Молодец, Соня!
– На то ж мы обучались, – важно заметил Прохор.
Виктор и Соня, гремя «когтями» и позвякивая цепью пояса, спустились на землю.
– Итак, Сережа, – сказал Виктор, – моя миссия закончена. Сам смог убедиться – курсанты знают дело и могут обойтись и без меня. А мне нужно закончить кое-какие монтажные работы, сдать станцию в эксплуатацию – да и в путь-дорогу.
Сергей заметил, как Соня с грустью посмотрела на Виктора, и ее ласковые, постоянно задумчивые глаза тревожно заблестели.
– Сережа, не отпускай Виктора, – сказала она. – Все к нему так привыкли.
– Да ты хоть на пуске станции побудешь? – спросил Сергей. – Ведь уже недолго ждать.
– Пожалуй, не смогу. – Виктор задумался. – Я жду нового назначения. Сдам станцию, как полагается, по акту и уеду.
– Виктор Игнатыч правильно сказал, – отозвался Прохор. – Обучены мы добре. Правду сказать, девчата не так чтобы уж очень – у них на уме не всегда бывает серьезность. Что ж касается пожилых мужчин, таких, как, допустим, я, то тут, Виктор Игнатыч, можете быть без всякого сомнения.
– Вот, слышал? – сказал Виктор.
– Все мы теперь могем, – продолжал Прохор. – Ежели сказать такое дело, как лампочку провести, мотор-динамку наладить – все пойдет как нельзя лучше.
Сергей взял Виктора под руку и отвел в сторонку.
– Витя, это не по-дружески.
– Ты о чем?
– Побудь до конца.
– Я и сам хотел бы, но не смогу. Ждут меня в другом месте. – Виктор поправил спадавшие на лоб русые волосы. – И уезжаю я не один, ты этого еще и не знаешь, Соня поедет со мной.
– Неужели?
– Да! Мы с ней о многом говорили, вспоминали детство – все-все припомнили. И, веришь, очень мне хорошо с ней, она славная.
– Да, выходит, что я был прав.
– В чем?
– Соня тебя больше любила.
– Возможно. Но теперь-то тебе все равно.
Они минуту стояли молча.
– Ну, что ж, Витя, хорошие мы тебе проводы устроим. А все-таки я тебя прошу – задержись.
– Постараюсь, – сказал Виктор, – но боюсь – отзовут. Из «Главсельэлектро» есть телеграмма.
Всю дорогу до Родниковской Сергей ехал молча, на расспросы Прохора отвечал неохотно и все думал о Викторе и Соне. А Прохор был в таком хорошем настроении, что молчать не мог.
– Сергей Тимофеевич, – говорил он, – а как оно пойдет у нас жизнь на будущее? Разные меня думки волнуют.
– Какие ж это думки?
– Все про жизнь. Вот, сказать, наше теперешнее положение. Будет у нас электричество и все что ни на есть передовое. А потом что ж?
– Жить станем лучше, – сказал Сергей. – Это самое главное.
Между горами показалась Родниковская. Станица растянулась по ложбине, как в корыте. В этом углублении, обставленном со всех сторон холмами, солнце грело жарко и над садами стояла сизая пелена. Вскоре машина въехала на площадь. Каменный дом станичного Совета смотрел окнами на кущу молодых деревьев. Под тутовником на траве сидели девушки – одна читала старенький, побывавший в руках журнал «Огонек», а остальные слушали. Та, что читала, была повязана шелковой косынкой с напуском на лоб. Увидев подъехавшую машину и в ней Сергея и Прохора, девушки встали, и та, что читала журнал, вышла вперед.
– Вы Никиту Никитича шукаете? – спросила она, блеснув из-под косынки большими, как у совы, глазами.
– Да, его.
– Так вы поезжайте в штаб.
– В какой штаб?
– А вы разве не знаете? Вон, поглядите – на той вершине маячит балаганчик, то и есть штаб. Там и Никита Никитич. Он велел всех, кто заявится в станицу, направлять туда.
– А вы что же тут делаете?
Девушки заговорили все сразу:
– Мы – тыждневные.
– Журнал читаем.
– От каждого колхоза по одной единице.
– Просились на строительство, а Никита Никитич не пустил.
– Говорит – находитесь для связи.
– А вы хотите поехать на строительство? – спросил Сергей.
Девушки переглянулись.
– Мало что мы хотим.
– Мы ж на посту.
– Поговорите с Никитой Никитичем, пусть он даст нам распоряжение.
– Хорошо, поговорю, – сказал Сергей. – А вы знаете, кого я привез? Большого мастера. Прохор Афанасьевич, знакомьтесь, эти девушки будут вам помощницами.
– Слов нет, девчатки бедовые, – сказал Прохор, выходя из машины, – а все ж таки были бы сподручней мужчины. – Прохор покрутил усы. – Вы, девчатки, на мои слова не обижайтесь. Оно ежели бы скинуть с меня годов тридцать, то для таких помощниц нашелся бы у меня веселый разговор! А? Что, правду я говорю?
– Вы, дедушка, будете будку сооружать? – спросила та, что читала журнал. – Мы вам поможем.
– Ну, ежели согласны, – сказал Прохор, – то раздобудьте ведра и лопаты. Глину месить сумеете?
Они пошли к красневшим невдалеке столбикам кирпича. Принесли ведра, лопаты, и Прохор начал размечать шнуром место, где должно быть вырыто углубление для фундамента.
Сергей поехал к Никите Никитичу.
Никита Никитич Андриянов любил при случае прихвастнуть перед соседями. Вот и на этот раз, желая хоть как-нибудь показать себя, он решил, как он сам говорил, «перебазироваться поближе к массам». Находиться на участке какого-либо одного из пяти колхозов Никита Никитич считал неудобным – обидятся другие. Поэтому, вернувшись с заседания исполкома, он спешно, в один день, соорудил на самой высокой вершине балаган из хвороста, покрыл его свежим камышом, привез сюда стол, стулья, захватил с собой секретаря станичного Совета с чернилами и бумагой, обзавелся коннонарочными и для пущей важности назвал свой балаган «станичным штабом по электрификации».
Место Никите Никитичу показалось весьма удобным. С возвышенности – даже не нужно было выходить из балагана – были видны все станичные поля. Обширная, до десяти гектаров, площадь земли, по которой должна пройти электромагистраль, лежала в низине и формой своей напоминала (если смотреть на нее сверху) гигантскую птицу в полете. Казалось, эта птица не могла подняться и улететь только потому, что правое ее крыло, упиравшееся в курчавый лесок, было уже прошито столбами, как гвоздями.
Никита Никитич, в черевиках на босу ногу, в стареньком бешмете, вобранном под очкур непомерно широких в шагу суконных шаровар, стоял подле балагана и смотрел в бинокль. Чуть поодаль шесть человек коннонарочных держали в поводьях лошадей, курили и о чем-то разговаривали.
Сергей оставил машину под горой и быстрыми шагами взошел на вершину.
– Никита Никитич! – сказал он. – Да ты примостился на этой вершине, как орел!
– Удобно! – воскликнул Никита Никитич. – Погляди, какой обзор в окружности! Все перед очами!
– Вид, верно, хорош. А как идут дела?
– Помаленьку движемся, – ответил Никита Никитич, поглаживая куцую, молодцевато подрезанную бородку. – По последним донесениям, впереди идет «Власть Советов». Родионов прислал рапорт – поставлено уже более сорока столбов. Малость похуже в остальных колхозах, а особенно в «Ударнике». И опять же беда с транспортом. Председатели доносят – не хватает подвод, задерживается доставка леса. А где я им возьму? Все, что у меня было, мобилизовал. – Никита Никитич с мольбою посмотрел на Сергея. – Сергей Тимофеевич, подбрось мне хоть с пяток машин.
– А это что за казачья сотня? – не отвечая, спросил Сергей, кивнув на верховых.
– При мне. Связные.
– Играешься, Никита Никитич, на старости лег? Штаб открыл, полководца из себя строишь? Связные, в бинокль смотришь? А к чему все это?
– Как к чему? – возразил Никита Никитич. – Не сидеть же мне в станице? Тут я у всех на виду, и передо мной все как на ладони. Вот на этом ближнем участке люди уже обедают, потом прилягут отдохнуть – и я все вижу. Или какое совещание созвать – пошлю нарочных.
– Вот что, Никита Никитич, – строго сказал Сергей, – этот спектакль на вершине горы нужно кончать.
Никита Никитич нахмурился, склонил голову и стоял молча.
– И чего ж ты мне упрек делаешь? – глухо сказал он. – Сам же на заседании намекал, чтоб все на военный лад и чтобы штабы.
– Намекал, да не сделал. – Сергей посмотрел на коннонарочных. – Вот ты жалуешься, что у тебя не хватает транспорта, а шестерых лошадей держишь на горе. В станичном Совете тыждневные без дела скучают, а ты тут в бинокль даль рассматриваешь. Чтоб сегодня этого ничего не было! Приехал Прохор Ненашев, ему нужны люди.
Никита Никитич пристыженно молчал, но по лицу его, красневшему пятнами, было видно, что он злится.
– Где находится «Власть Советов»? – спросил Сергей.
– Там. – Никита Никитич указал рукой.
– Поедем к Родионову. Верховых отправь в станицу, пусть они там помогают Ненашеву строить трансформаторную будку.
Был послеобеденный час отдыха. Строители спали. Над ними царила тишина – ни ветерка, ни песни жаворонка, – только слышалось тяжелое дыхание, как в большом общежитии среди ночи, да изредка позвякивали уздечками лошади, стоявшие у корыт. Казалось, люди упали на землю, где кто стоял.
Сергей и Никита Никитич пошли, осторожно переступая через спящих, боясь потревожить их покой. А люди спали таким крепким сном, что хоть пали из пушки – не проснутся! Кто спрятал голову под бричку, в тень, широко раскинув ноги; кто поудобней устроился возле колеса, на влажной и прохладной земле, прикрыв от солнца лицо платком или картузом; кто соорудил из рядна подобие шатра и сунул туда голову. Вот трое мужчин растянулись посреди дороги: они лежали навзничь, широко, по-богатырски раскинув сильные руки; под самодельным шатром спали девушки, спрятав в холодок лишь молодые, опаленные солнцем лица и подогнув едва прикрытые юбкой колени; вокруг столба гурьбой лежали мальчуганы-подростки, – сон их был так сладок, что и жара им была нипочем; невдалеке от них ничком лежала женщина, и волосы ее, широко распустившись, покрывали голые, под цвет меди, плечи.
Не спал только Иван Родионов. Он сидел под бричкой, без рубашки, в галифе с алыми лампасами, все такой же краснощекий, с пышными и красивыми русыми усами. На коленях у него лежала толстая книга. Он читал ее, задумчиво поглаживая усы. Увидев Сергея и Никиту Никитича, Родионов сунул книгу между спицами и крикнул:
– Сюда! Эй, сюда!
– Удивляюсь, Иван Герасимович, – сказал Сергей, подавая Родионову руку, – как ты можешь не спать, когда вокруг тебя такой богатырский сон.
– А вот так и могу. Тут секрет простой: ни черта, брат, не спится. Еще никогда меня так не мучила бессонница. Веришь, на фронте и то со мной этого не случалось, спал нормально.
– Отчего ж теперь не спишь? – спросил Сергей, усаживаясь в тени.
– Думки беспокоят.
– О чем же те думки, если не секрет?
– Все о том же. Столбы стоят перед очами.
– Так ты ж еще мало их поставил?
– Да не в том дело, мало или много. – Родионов притронулся пальцем к усам, задумался, как бы решая, погладить их или уже ответить Сергею, а тогда заняться и усами. – Столбы поставим, не в этом мое беспокойство. А вот сама теория меня смущает. Ведь это же не шуточное дело – в станицу идет электричество! В любой отрасли хозяйства будет электромотор, техника! А ты спроса так, для интереса, любого председателя колхоза, что он смыслит в электричестве. Ну, допустим, меня спроси. Или вот Никиту Никитича.
– Я уже старый, пусть молодежь этому обучается, – буркнул Никита Никитич.
– Ишь ты! Нашел оправдание! – Родионов черкнул ладонью по усам. – Руководить станицей не старый, на вдовушек небось засматриваешься, а технику изучать – года мешают? Это никуда не годится. – Родионов достал книгу. – Вот она, большая наука! Но я читаю, читаю, зубрю, зубрю, будто все и понятно, а полностью уяснить себе не могу.
– Да, Иван Герасимович, – проговорил Сергей, – это не только твоя печаль. Будем все проходить курсы.
– И правильно, – подтвердил Родионов. – Иного выхода я не вижу, а то что же может получиться? Электричество будет, а обращаться мы, руководители, с ним не сможем – это же позор!
Родионов взял гимнастерку, достал из кармана часы.
– Ого! Пора подымать людей.
