Текст книги "Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1"

Автор книги: Семен Бабаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

На Кубани исстари повелось: в зимние вечера хозяева зазывают к себе в хату парней и девушек, желая послушать гармониста и посмотреть пляски. Под Новый год, когда в каждой хате шло веселье и Усть-Невинская не спала до рассвета, Тимофей Ильич Тутаринов тоже зазвал в свою хату молодежь с гармонистом. Давно часы пробили двенадцать, давно было выпито вино за счастье в наступающем 1947 году. С приходом молодежи в обеих комнатах стало тесно. Пришлось отодвинуть к стенкам столы и стулья. В переднем углу, под иконой, посадили гармониста – чубатого парня с большими глазами, похожего на сыча. Девушки и парни расселись, кто на лавке, кто на сундуке. Никита Мальцев со своей Варей (они пришли встречать Новый год к Семену и Анфисе еще засветло) сидели за столом. Никита, поглядывая на парней и девушек, вполголоса рассказывал Семену и Анфисе о том, как с ним разговаривал Кондратьев. И хотя этот разговор был уже месяц тому назад, перед тем как Мальцева избрали председателем колхоза, но он передавал свою беседу с секретарем райкома с такими подробностями, как будто бы он приехал от Кондратьева только вчера.

Три женщины-квартирантки сидели на кровати чинно и с тем гордым видом, с каким обычно сидят свахи, пока им еще не поднесли по рюмке. Василиса Ниловна, в новой кофточке и в белом платочке, завязанном узлом ниже подбородка, в новой юбке с широкой оборкой, поднесла гармонисту стакан вина и кусок домашней колбасы с хлебом. Глазастый парень усмехнулся, посмотрел на девушек и разом выпил вино, но закусывать не стал. Он поправил на плече ремень, притронулся короткими сильными пальцами к клавишам и заиграл полечку. Пары образовали круг. Девушка с быстрыми, смеющимися глазами пригласила «женача» Никиту танцевать. Никита быстро посмотрел на Варю, как бы говоря: «Ну что ж, Варюша, я бы и не пошел танцевать с этой красивой девушкой, но надо же показать парубкам, как я умею танцевать». Но Варю в это время подхватил парень, и они закружились. Пошли в круг Семен и Анфиса, а Ниловна подсела к женщинам на кровать и, подперев кулаком морщинистую щеку, с улыбкой смотрела на молодежь.

– Эх, был бы мой Сережа! – говорила она, ни к кому не обращаясь. – Ой, какой же он весельчак. А только не приехал. Как он там, бедняга, встречает Новый год?

Тимофей Ильич и квартирант Трифон Яровой, – тот черноусый, похожий на грача казак, который ехал с родниковским обозом и разговаривал с Сергеем, – изрядно подвыпили и сидели в кухне за столом с недоеденными яствами и недопитым вином в кувшине. Тимофею Ильичу достался такой разговорчивый и сведущий квартирант, что они часто проводили за беседой весь вечер. Теперь же, когда в голове немного шумело, разговор у них был особенно оживленный. Трифон любил козырять своей партийностью, считая, что его мнение для беспартийного старика – непререкаемый авторитет. А Тимофей Ильич этого не признавал. «Ты член партии, – говорил он, – а я на свете прожил шестьдесят семь годов. Кто из нас жизню лучше знает?»

– Тимофей Ильич, – сказал Трифон, – а слыхали вы одну важную новость?

– Об чем же та новость?

– По всему видать, ныне мы будем голосовать за вашего сына.

– Кто ж тебе про то сказывал?

– Все люди говорят.

Старик насупился и промолчал.

– Мой сын и так в почете, – сказал он, наливая в стаканы вино. – С него хватит – только поспевай поворачиваться.

Тимофей Ильич не досказал. Распахнулась дверь, и в клубах белого пара показались Савва Остроухов и Еременко, в шубах, повязанные поверх кубанок башлыками. Покрасневшие от вина и мороза, они, поздравив и хозяев и гостей с наступившим Новым годом, сняли шубы, башлыки и прошли в горницу. Они, казалось, были очень обрадованы, что напали на такую веселую вечеринку, – оба шутили, смеялись, и оба частенько посматривали на Семена, как бы говоря: «Ты, Семен, не смотри, что мы такие веселые, а у нас есть к тебе важное дело». Савва даже попробовал обнять быстроглазую девушку, свою соседку, но та вырвалась и убежала на кухню. Еременко заказал «барыню» и начал старательно выбивать о пол своими коваными сапогами, приговаривая: «А барыня под кушак. А барыня шита-крыта». На помощь ему вышел Никита. Посмотреть танцующих пришли Тимофей Ильич и Трифон. Они стояли у порога.

Когда гармонист заиграл вальс и молодежь закружилась, заполнив всю хату, Савва и Еременко вызвали Семена в кухню, сели за стол и закурили.

– Семен Афанасьевич, – сказал Еременко, – ты с Сергеем Тутариновым всю войну прослужил?

– Как сошлись мы в бронетанковом училище, да так до конца войны и не расставались, – ответил Семен. – А что такое?

– Люди поговаривают насчет Сергея, – сказал Савва, – чтобы выдвинуть своего станичника в депутаты от нашего округа. Тебе, Семен, как фронтовому другу Сергея, дадим первое слово.

– Это хорошо. Но вот беда – речей я не умею говорить.

– Да ты только почин сделай, нарисуешь его боевой путь, о теперешней его работе скажешь, а там тебя все поддержат, – сказал Савва. – Тут нужна запевка. Я следом за тобой выступлю. Я же с ним еще без штанов бегал, знаю его с самых детских лет.

– Когда же собрание? – спросил Семен.

– В пятницу днем, прямо на площади. Соберем не только устьневинцев, но и всех строителей. Теперь же у нас не станица, а город. Поставим трибуну, украсим ее полотнищами, поставим знамена всех двадцати шести колхозов. Это будет такое собрание, каких у нас еще не было!

Семен задумался, вспоминая Сергея – то таким, каким встретил его в бронетанковом училище, каким знал на фронте. Предстоящее собрание, мысли о друге как-то ярче воскресили в памяти картину недавних походов. Вспомнилась Кантемировка, переправа через Днепр, прорыв на Прагу. Семен задумчиво сидел у стола, склонив голову.

Вошел Тимофей Ильич.

– Об чем совещание?

– Вашего сына будем выдвигать в депутаты, – ответил Савва. – Одобряете, Тимофей Ильич?

– Одобрить можно, – задумчиво проговорил Тимофей Ильич. – Ежели люди пожелают, то почему же и не одобрить.

– Вот и вам, Тимофей Ильич, выступить бы с речью, – сказал Савва. – О себе, о своей прежней жизни рассказали бы.

– Могу и я высказаться, – согласился старик. – А что? Про старинную жизнь казаков зараз мало знают. Могу поведать, как оно тогда было.

– Вот и хорошо, – поддержал Еременко.

Глава XX

Никита Мальцев давно мечтал войти в доверие пожилых людей, а особенно стариков. Он и рано женился, и охотно брался за тяжелую «мужскую» работу, и отрастил пучкастые, некрасивые усы, и говорил хрипловатым баском, и носил табак в расшитом кисете на очкуре – словом, все делал так, как пожилые казаки. Парторг Еременко давал ему важные поручения – то доклад в бригаде, то беседу с чабанами, то громкую читку в красном уголке. С ним раза два о делах колхоза говорил Сергей Тутаринов, к его советам прислушивались даже старики, а на собрании Никиту частенько избирали председателем. А не так давно с ним, как равный с равным, беседовал Кондратьев, и то, что после этой беседы колхозники избрали своим председателем именно его, Никиту Мальцева, только лишний раз говорило, что в глазах людей он вырос, ему доверяют в станице и в районе.

И вот из рядового колхозника Никита стал руководителем, и это настолько его окрылило, что он забыл и о сне, и об отдыхе, работал горячо, с юношеским пылом и задором. Прошел всего только месяц, – казалось бы, что можно было сделать за это время? А Никита сумел вывести свой колхоз на первое место в станице по ремонту бричек и посевного инвентаря. Заметно улучшился уход за лошадьми и волами, повысилась трудовая дисциплина, были утеплены телятники, овчарни, подвезены корма на фермы, наведен порядок в колхозной кладовой. Никита похудел, взгляд его серых глаз сделался строже, но был он по-прежнему таким же молодцевато-веселым и по-прежнему под пепельно-серыми усами таилась ребяческая улыбка, которая точно говорила: «Вот каков есть Никита Мальцев! Но вы погодите: это же еще только начало, – а вот весной мы поспорим с буденновцами».

Приняв дела колхоза, Никита пошел к Стефану Петровичу Рагулину, снял перед стариком кубанку и сказал:

– Стефан Петрович, я до вас с просьбой. Помогите советами.

– А какие тебе нужны советы?

– Как лучше колхозом руководить.

– А по дороге Артамашова не пойдешь?

– Не затем меня избирали.

– Так, так. А жадюгой меня обзывать не будешь?

– Что вы, Стефан Петрович.

– Ну, так и быть, помогу, чем сумею. Ты человек молодой. – Стефан Петрович задумался. – Так тебе, Никита, хочется знать, как лучше колхозом руководить? Мудрость, Никита, нехитрая. Руководи так, чтобы твой колхоз из года в год рос и рос, чтобы все хозяйство на ногах крепко стояло. А совет тебе мой будет простой: перво-наперво – завсегда беспокойся об урожае. Запомни, что я тебе скажу: будет у тебя высокий урожай – будешь и ты хорошим председателем, а не будет урожая – грош тебе цена даже в базарный день. На то мы с тобой и поставлены, чтобы об урожае беспокоились. А что для этого надобно сделать? Заставь бригадиров собирать золу, куриный помет, а по весне все это отвезешь на озимые посевы. Я слыхал, что Артамашов находится в полеводческой бригаде. Ну, вот ты его и погоняй хорошенько. Требуй, чтобы каждое твое слово исполнялось. Ты же не сам взялся за дело, а тебя избрали, – вот ты и требуй, чтоб тебе подчинялись. Был ты нынче в поле? Не был? А ты поезжай. Там снегу лежит по колено, а подует ветер – и снег улетит. Прикажи бригадирам, пусть нарубят хворосту, сделают плетни и поставят на зеленях затишки. И еще тебе один совет – превыше всего ставь интересы не свои, а государственные, чтобы у тебя ни по хлебу, ни по каким другим обязательствам хвостов не было. А еще вот что – тоже важная штука: береги колхозную копеечку, не транжирь, не вольничай сам и не позволяй вольничать другим. Кладовую запирай от воров и бездельников. Завхоза завсегда держи на вожжах, чтобы он чувствовал удила и тоже берег колхозные деньги. Скупись – этого не бойся. Покупки делай поосторожнее. На всякую купленную вещь требуй счет да смотри, чтобы те, кто покупает, не переплачивали. Ты хозяин, и с тебя спросят. Дорого куплено – документы не принимай, не подписывай, потому что тратишь не свои гроши, а колхозные. Из года в год увеличивай неделимый фонд, – это, Никита, самый ценный капитал. Будет у тебя расти неделимый фонд – и колхоз будет крепнуть и сил набираться. Бухгалтерию почаще ревизуй, подбери себе бухгалтера честного, трудолюбивого. А кто у тебя предревкомиссии? Тимофей Тутаринов? Знаю, старик с хозяйской жилкой. Только ты ему помогай. Запомни – ревизионная комиссия есть твоя правая рука. И напоследок тебе скажу: знай, Никита, – колхоз не любит бесхозяйственности.

Никита не только внимательно выслушал, но и все, что сказал ему Стефан Петрович, записал в блокнот. Он знал, что работать ему будет нелегко. В наследство от Артамашова досталось разваленное хозяйство, с долгами, с недостачей семян, с истощенным тяглом. За что Никита не брался – всюду нехватки, неполадки. Везде нужны были лошади, волы, а их не хватало. К тому же за станицей полным ходом шло строительство электростанции – ежедневно нужно было посылать на канал пятьдесят человек и десять подвод. А тут надо было готовиться к весне. Одно дело наседало на другое – только успевай поворачиваться!

Ему хотелось с кем-либо поговорить, поделиться мыслями, и он пошел на канал к Семену Гончаренко.

Они прошли вдоль трассы и вышли к реке. Сели на каменный выступ и закурили. Внизу вода с глухим шумом гнала мелкую кашицу льда.

– Семен, помнишь, как мы с тобой разговаривали на лесосплаве, когда ночью сидели на камне посреди реки? – заговорил Никита. – А я хорошо помню. Тогда ты тоже радовался, что я становлюсь передовым человеком. Но разве в ту ночь я мог даже подумать, что зимой стану председателем колхоза?

– В гору идешь, Никита, в гору, – вот тебе и весь ответ, – сказал Семен, растирая в горячих ладонях мокрый снег. – И хорошо, что так получается. Это как раз то, что человеку нужно, – идти вперед! И нечему тут удивляться. Парень ты молодой, с деловой жилкой, немножко, правда, хвастоватый, но зато честный, преданный, – а это самое главное. Ты теперь стоишь у всех на виду. А как было у нас на фронте? Ах, ты не был, не знаешь. То же самое: скажем, приходит в роту новичок, парень как парень, и никто его сперва не замечает, будто его и нету. А покажет себя в бою, вот его сразу и приметят – в штабе, и в политотделе, и в редакции. Пример – Тутаринов. За храбрость его приметил сам генерал, – и не ошибся… Вот так и тебя приметили, а только ты смотри не подведи, не опозорься.

Тимофея Ильича и пугало и радовало предстоящее выступление на собрании избирателей. Думать ему об этом было и приятно, и лестно, и как-то боязно – оттого и не спалось. Кровь приливала к вискам, тяжелели веки, и когда он закрывал глаза, силясь уснуть, перед ним вставала гудящая голосами станичная площадь, людная и густо расцвеченная знаменами. Старик видел себя на трибуне: тысячи глаз смотрели на него и ждали, а он робел, запинался и не находил нужных слов.

Ворочаясь на постели, он вздыхал, вставал курить и подолгу сидел, опустив на пол сухие, костлявые ноги в белых подштанниках. Возле печки на соломе спали родниковские женщины, на лавке храпел Трифон.

– Тимофей, – сердито проговорила Ниловна, не подымая с подушки головы, – и чего ты все куришь и тяжко вздыхаешь?

– А того и курю, – неохотно ответил Тимофей Ильич, – что думки лезут в голову, а какие они есть – тебе про то знать нельзя.

– А может, ты насмотрелся парней и девок, да и вспомнилось тебе твое молодечество?

Тимофей Ильич промолчал, докурил цигарку и лег.

«Задал я сам себе задачу, – думал он, натягивая на голову одеяло, – придется посоветоваться с Трифоном, человек он в этом деле сведущий».

Тимофей Ильич стал думать о своем, о привычном: о том, что пора бы уже ремонтировать парниковые рамы, но нет оконного стекла, и где его достать – трудно придумать; о том, что время провести ревизию в кладовой – пойти и поговорить об этом с Никитой; о том, что в январе надо будет перебросить на огороды весь навоз, который лежит во дворах третьей и четвертой бригад. Тимофей Ильич стал в уме подсчитывать, сколько потребуется подвод, немного успокоился, но уснул не скоро.

Только-только начинало рассветать. В сенную дверь кто-то настойчиво стучал кулаком.

– Эй, хозяева! Пора вставать!

Ниловна по голосу узнала Савву.

– Тимофей, – сказала она, толкая мужа, – к нам Савва стучится. Иди впускай.

Тимофею Ильичу не хотелось вставать.

– И за каким делом он пожаловал в такую рань? – бурчал старик.

Покрякивая, Тимофей Ильич не спеша сунул ноги в валенки, зажег лампу и, накинув на плечи тулуп, вышел в сенцы.

Савва Остроухов, в бурке, накинутой поверх шубы, с замотанной башлыком головой, словно не вошел, а влез в хату, и от него повеяло холодом. У порога он гремел коваными сапогами, очищая снег, полой бурки опрокинул таз. От шума и от холода в доме все проснулись. Обе женщины, закрываясь одеялом, надели юбки, кофточки и уже сидели на постели, заплетая косы. Трифон тоже проснулся, но еще лежал под шубой на лавке и закручивал папиросу. Спали только в соседней комнате Семен и Анфиса, и их не будили.

– Савва Нестерович, тебе бы бригадиром быть, – сказал Тимофей Ильич, поглаживая свисающие, желтые у губ усы. – Никто бы не проспал!

– Дело есть спешное, – пояснил Савва, – ваш сын вызывает к восьми часам. А к вам я забежал, – может, что пожелаете ему передать.

– Ой, Саввушка, спасибо, сынок, что зашел! – всполошилась Ниловна, слезая с кровати. – Я зараз соберу посылочку, он так любит моченые яблоки. А еще захватишь ему соленых арбузов.

Ниловна надела шубчонку, взяла спички, огарок свечи и пошла в погреб.

– А от меня передай Сергею выговор, – сказал Тимофей Ильич. – Скажи ему, что так сыны не делают. Ну, посуди сам! Позавчера, под самый Новый год, как я дознался, Сергей был в станице, заезжал на птичник к своей Ирине, а родной дом не навестил. Разве это по-сыновьи?

– Да, это нехорошо, – согласился Савва. – Я ему скажу. Ну, а как у вас, Тимофей Ильич, с речью? Готовитесь?

– Думок, Савва, полная голова.

– Ничего, Тимофей Ильич, все будет хорошо.

– Пособи, Савва, как мне составить речь, – попросил Тимофей Ильич. – Нету у меня опыта.

– Возьмите бумагу, – советовал Савва, – запишите главную мысль. Поставьте несколько наводящих вопросов, а потом по ним и режьте!

Такой совет Тимофея Ильича не удовлетворил.

«Режьте, поставьте наводящие вопросы, – думал он, – а с чего начинать – вот моя загвоздка».

Тимофей Ильич хотел обстоятельно поговорить, но Савва торопился, у двора его поджидали сани, а тут еще засуетилась с посылкой Ниловна, укладывая в кошелку и моченые яблоки, и соленые арбузы, и какие-то пирожки. Когда Савва уехал, Тимофей Ильич подсел к своему квартиранту и рассказал ему о будущем собрании на площади и о том, что ему, Тимофею Ильичу, предстоит выступить там с речью.

– По характеру я говорливый, – похвастался старик. – Вот ежели, допустим, какую присказку рассказать или так запросто промеж себя побалакать, то я очень даже могу. А вот чтобы речь произносить – не приходилось. Как-то дажеть боязно.

Чернявое, еще сонное лицо Трифона просветлело.

– Не бойтесь, Тимофей Ильич, – как всегда авторитетно сказал Трифон, сбрасывая с себя шубу. – Эй, бабочки! Не глядите в мою сторону! – Трифон быстро оделся и участливо обратился к Тимофею Ильичу: – Я вам помогу составить речь – ничего в этом хитрого нету. Савва правильно советовал – надо сперва написать тезисы.

– А разве без тезисов нельзя?

Черные глаза Трифона оживились.

– Да вы послушайте, что я вам скажу. Я всю эту премудрость знаю. Еще до войны приезжал к нам в станицу докладчик – настоящий оратор! Так у него все течет – заслушаешься! А почему? Потому, что говорит исключительно по тезисам. Он и меня учил, как все это составить. Слушайте, я и вас научу. Это не трудно. Сперва наметьте себе главный тезис – с чего начинать. К нему припишите два-три примера – в виде наводящих вопросов. Затем идет дальнейшее развитие и углубление главного тезиса. Еще два-три наводящих вопроса – и довольно. После этого запишите себе основную мысль и тоже с наводящими вопросами. А в конце – краткие выводы и заключение. Вот и вся речь! Жаль, что мне надо идти на канал, а то бы я вам все написал.

Тимофей Ильич некоторое время молчал, комкая в горсти усы. Лицо у него сделалось грустным.

– Мне такие тезисы не подходят.

Трифон стал уверять, что именно так и нужно готовиться к выступлению, но Тимофей Ильич даже не захотел слушать.

– Не по тезису я хочу говорить, а по сердцу, – сердито сказал Тимофей Ильич и вышел из хаты.

Он прошелся по двору, постоял у калитки, потом начал расчищать в снегу дорожки. Работая лопатой, он старался ни о чем не думать, а мысли о предстоящем собрании сами лезли в голову.

«И Сергей на ту беду не едет, с ним бы посоветовался», – думал он.

Расчистив дорожки, Тимофей Ильич прошел мимо хаты в сад, постоял на берегу Кубани, – от реки доносились людские голоса, цокот копыт, скрип колес. Взошло солнце. В холодном тумане над лесом лежал багровый шар, и голые, темные верхушки деревьев, тронутые оранжевой краской, отчетливо рисовались на белом фоне невысокой горы. Тимофей Ильич вернулся во двор, поднял плетень, напоил корову, сменил в свинарнике постилку, занятый все теми же мыслями о предстоящем выступлении.

После завтрака Тимофей Ильич направился в правление. Там он поговорил с бухгалтером, худым и подслеповатым мужчиной, сказал ему, что пора провести в кладовой ревизию. Потом зашел к Никите Мальцеву и попросил выделить огородной бригаде пару саней с волами; посоветовался с Никитой, где бы достать оконного стекла для парниковых рам; поругал плотников за то, что до сих пор не сделали деревянные коробки, которыми будут накрываться парники. Собравшись пойти в кладовую, Тимофей Ильич, как бы между прочим, спросил:

– Никита, а собрание в пятницу?

– Ровно в двенадцать.

– И прямо на площади?

– А то где же? Такого здания у нас нету, чтобы всех людей вместить. Знаете, сколько там соберется народу? Шесть станиц! Еременко говорил, что и Кондратьев приедет.

– А ты, Никита, как насчет речи? – спросил Тимофей Ильич, не поднимая головы. – Подготовился?

– У меня, папаша, речь будет короткая.

– И без тезисов? – осведомился Тимофей Ильич.

– Безо всего.

– А как же так ты будешь – без тезисов?

– А так. Что есть у меня на душе, то и выскажу.

«Вот так бы и мне, безо всего», – рассуждал Тимофей Ильич, направляясь в кладовую.

Возле амбаров он встретил Еременко с газетами и журналами. Он шел напрямик через огороды. Сапоги и полы шубы у него были в снегу.

– Тимофей Ильич, а я к вам забегал, – заговорил Еременко, вытирая ладонью нагретый лоб. – Как у вас дело с речью? Не подведете? Еще не готова? Тимофей Ильич, вы сядьте за стол и напишите.

– Это вроде тезисов? – со вздохом спросил Тимофей Ильич.

– Во, во! – обрадовался Еременко. – Только расширенные. Я пришлю комсомольцев, они помогут.

– Обойдусь и без помощников.

Тимофей Ильич не пошел в кладовую, а вернулся домой, разделся, сел за стол и начал составлять конспект. В хате была одна Ниловна. Она с удивлением смотрела на мужа, который придвинул ближе чернильницу, положил перед собой ученическую тетрадь и что-то писал.

– Аль письмо сыну задумал послать? – спросила Ниловна.

– Не письмо, а тут, Ниловна, такое дело, что не знаю, как тебе и пояснить. – Тимофей Ильич поправил на носу очки. – Речь мне надо произносить – вот оно какая вещь. А без написанного неможно.

– Так по написанному говорить, как я думаю, труднее, – участливо заговорила Ниловна.

Тимофей Ильич только тяжело вздохнул.