Текст книги "Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1"
Автор книги: Семен Бабаевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 45 страниц)
Долго от Рубцова-Емницкого не было никаких вестей. Только двенадцатого февраля наконец пришла телеграмма, извещавшая, что изоляторы, крючья, шпуры, лампочки и провода уже находятся в пути, а электрические моторы и еще кое-какое оборудование будет отправлено к концу месяца. Через неделю груз прибыл на станцию Невинку. Сергей в тот же день выехал в Усть-Невинскую, велел Савве спешно снарядить обоз, а сам заскочил на гидростанцию к Виктору.
К тому времени монтажные работы заметно продвинулись вперед. Посреди просторного здания лежало массивное тело гидротурбины, а по соседству возвышался на фундаменте генератор. Вдоль стены были установлены какие-то железные каркасы и мраморные доски, – во всем машинном отделении казалось теперь и светлей и уютней. В стене вблизи турбины была пробита дыра, в которой уже спускалась опоясанная тросами водонапорная труба.
– Виктор! Едем! – крикнул Сергей, увидев Грачева.
– И куда все торопишься? – Виктор пожал Сергею руку. – Что случилось?
– Радуйся, Витя! Оборудование прибыло! Поедем на станцию.
– А транспорт?
– Савва отправляет. Ну, собирайся, да побыстрее. Мы заранее все осмотрим.
– Ну вот и прекрасно! – сказал Виктор, когда они уже выехали за станицу. – Теперь нужно побыстрее сооружать электролинию.
– Поможешь? – спросил Сергей. – Да кстати и учеников своих посмотришь на практике. Ну, что же ты молчишь?
Виктор посмотрел на сурово сдвинутые брови своего друга, на его жесткий чуб, выбившийся из-под картуза.
– Смотрю на тебя – и меня смех разбирает. Хитрый ты, Сережа! Помню, когда мы еще были подростками, ты и тогда любил обращаться за помощью. Хитрый!
– Ах, ты вот о чем!
– То же и сейчас. Я приехал установить турбину, а ты меня к электрикам пристроил, преподавателем сделал. Но этого, оказывается, мало, – хочешь, чтобы я был инженером на строительстве линии электропередач?
– Хочу, – откровенно признался Сергей. – Ну, ты же понимаешь, нужно помочь. А за подготовку электриков тебе большое спасибо!
– А за Ирину и не благодаришь? – шутливо спросил Виктор.
– Это твоя добрая воля! – так же шутя ответил Сергей.
– Моя, это верно. – Виктор хлопнул Сергея по плечу. – А ты, оказывается, Сережа, ревнивый, как черт! Конечно, не Отелло, а все же. И небось побаивался, думал – влюблюсь, вот и пропала твоя Смуглянка! Эх ты, дьявол бровастый!
– Я знал, что этого не случится.
– А если бы случилось? Скажу тебе по секрету – Ирина мне нравится.
– А ты ей? – в упор спросил Сергей.
– Ну, это уже второй вопрос.
– А по-моему – первый! – Сергей искоса посмотрел на друга. – Именно первый, ибо если девушка тебе нравится, то это еще не означает, что и ты ей тоже по сердцу. Часто бывает как раз наоборот!
– Да ты вообще большой оригинал!
– Да уж какой есть, – неохотно ответил Сергей.
– Между прочим, – заговорил Виктор, глядя на подтаявшие лужи у дороги, – в такую своенравную особу, как Ирина, влюбиться просто невозможно.
– А вот я полюбил!
– Видно, что искал по характеру.
– Все насмешечки?
– А брови! Да не хмурься, ничего я о тебе плохого не думаю. Полюбил – и люби себе на здоровье.
– Спасибо за совет, – сухо проговорил Сергей. – А все же, Виктор, мне хочется знать, почему твой выбор пал на Ирину? Я понимаю, намерения твои благородные, но разве мало в станице девушек?
– Хочешь знать правду?
– Безусловно.
– Во-первых, – рассудительно начал Виктор, – Ирина очень смышленая девушка, ее обучить не трудно, а теперь я уже уверен, что диспетчер из нее выйдет.
– А во-вторых?
– Во-вторых же, – с расстановкой проговорил Виктор, – мне казалось странным: как же так, девушка готовится стать твоей женой, а сама – простая возница?
– Так вот что тебя беспокоит? И ты говорил об этом Ирине?
– Конечно, сказал.
– Вот это ты сделал глупо! – Сергей насупился, склонив голову. – Противно даже слушать. Не любил я по расчету и не буду. Да и тебе не советую.
– Чего же ты обижаешься? – Виктор задумался. – Вообще ты для меня стал и странным и даже непонятным. Ну, скажи, зачем ты объявил Ирину своей, женой, наложил, так сказать, бронь, а к себе не берешь?
– Это уж наше дело.
– Да я понимаю. Но мне теперь как-то даже неудобно ходить с уроками к замужней женщине.
– А ты можешь и не ходить.
– Нет, на полдороге останавливаться нельзя.
– Знаешь что, Виктор? – Сергей поднял голову и холодно посмотрел на друга. – Я бы тебе сказал… по-дружески, но мешает Ванюша.
Наступило молчание. Машина, разбрызгивая желтый, смешанный с песком снег, выехала на пригорок. Сергей напрасно опасался своего шофера: он мог бы говорить все, ибо Ванюша в этот момент был занят своими мыслями и ни одного слова из того, о чем говорили Сергей и Виктор, не слышал.
А мысли у Ванюши были все те же, – никак он не мог понять: что с ним стряслось после того, как он побывал в колхозе «Светлый путь», и почему та хорошенькая Лена, которая не дала ему выспаться, до сих пор не выходит из головы? Он знал, что Лена учится на курсах электриков. Сколько раз, бывая в Усть-Невинской, Ванюша хотел навестить Лену, но случалось всегда как-то так, что не оказывалось даже минуты свободной. А между тем с каждым днем Лена нравилась Ванюше все больше и больше, мысленно он частенько с ней разговаривал, – чего только не говорилось, и, может быть, от этого он потерял покой, видел ее во сне. Вот и в эту поездку Ванюше было, конечно же, не до чужих разговоров: припадая к рулю и всматриваясь в бегущую под машину дорогу, он думал о Лене и видел перед собой ее улыбающееся лицо.
Через два дня наступила такая дружная оттепель, что казалось, будто вместо марта неожиданно в верховье Кубани заявился апрель. А солнце грело уже не по-апрельски, а по-майски, дни установились погожие, даже жаркие. Снег испуганно припал к земле и, еще не зная, что бы такое могло случиться, сперва ушел только с пригорков, надеясь не сегодня, так завтра снова вернуться. Но назавтра весна положила по всем пригоркам бледноватую зелень, а степь вдруг с утра закурилась, по ярам, по ложбинам загремели вешние воды. В одну ночь вскрылась ото льда Кубань, тревожно загремела, точно выговаривая: «У-у-ух! Ка-ак же я люблю весну!» С запада повеяли теплые ветры и принесли ранний, но дружный дождь. Прошла неделя, и умытая степь преобразилась, помолодела и покрылась свежими красками.
Планы весенних работ, составленные агрономами, вдруг стали никуда не пригодными, – все сроки нарушились, и то, что намечалось делать в апреле, приходилось делать в первых числах марта. И вот потянулись на поля тракторы с вагончиками и прицепами сеялок и плугов, загремели подводы, груженные семенным зерном, задымились костры, а третьего марта уже почти повсеместно начался сев ячменя.
Рано утром в райкоме состоялось совещание актива. Вернувшись в исполком, Сергей стал готовиться к выезду в район. Неожиданно распахнулась дверь, и в кабинет вошел торопливым шагом невысокого роста мужчина, усталый и небритый. Поставив у порога чемодан, опоясанный дорожными ремнями, он, блеснув золотыми зубами, протянул обе руки, и тут Сергей невольно воскликнул:
– Лев Ильич! Ты ли это?
– Я, я! Доброго здоровья, Сергей Тимофеевич! – Лев Ильич схватил руку Сергея и начал ее трясти с невероятным усилием. – Очень рад, для ясности, поздравить тебя со столь высоким доверием народа!
– Да еще успеешь поздравить! – сказал Сергей, еще не веря, что перед ним стоит Рубцов-Емницкий. – Садись и рассказывай! И где ты пропадал столько времени.
– Изъездил, для ясности, полсвета!
Лев Ильич тяжело опустился на диван, а Сергей смотрел на него и только улыбался. Да, теперь уже Сергей не сомневался, что на диване сидел не кто другой, а именно Рубцов-Емницкий, хотя узнать его с первого взгляда было нелегко. И так же нелегко было, увидев Рубцова-Емницкого, сказать: в чем же он изменился, что в нем прибавилось и чего недоставало? Было заметно, что он похудел, стал смугл до черноты, в глазах светилась живая искорка, но от этого и его лицо, и взгляд сделались куда приятнее, чем прежде.
Может быть, вся загадка скрывалась в том, что вместо хорошо нам известного плаща под цвет осенних листьев каштана Рубцов-Емницкий надел коричневый полушубок, который раздобыл, очевидно, во время поездки у своих новых приятелей; что на ногах у него не было знакомых нам парусиновых сапожек с тупыми носами, которые уж очень мягко и неслышно ступали по земле, а были фетровые валенки, обшитые красной кожей; что не вышитая на украинский манер сорочка украшала его грудь, а обычная гимнастерка; что на голове вместо соломенного картуза ловко сидела кепка из черной смушки с нацепленными над козырьком темно-синими очками.
Но надобно сказать, что и новая одежда была ему так же к лицу, как и все то, что он носил раньше. Нет, по всему было видно – перемена, происшедшая в Рубцове-Емницком, коренилась не во внешнем его виде, а жила где-то глубже. Поэтому и Сергей, так хорошо знавший своего председателя райпотребсоюза, удивлялся как раз не новому его одеянию и не смуглости побритого лица, а тем необычным для Рубцова-Емницкого суждениям о жизни и тем интересным рассказам о поездке, в которых чувствовалась какая-то благородная гордость: «Вот, мол, какой есть Рубцов-Емницкий! Может, и были такие, кто считал меня бездельником и плутом, а я поехал по важному заданию и показал себя, и хотя трудно мне было, а я не сдался и дело сделал, оборудование получил и отгрузил, и теперь горжусь сам собою!»
– Да что – грузы! – воскликнул Рубцов-Емницкий, продолжая рассказывать о поездке. – Грузы уже дома, и о них ты меня не спрашивай. Ты лучше спроси, что я там увидел, в каких я побывал городах. О! Замечательные те города! А какие видел заводы! Ведут меня по цехам, а я гляжу на все и, веришь, только удивляюсь! Какие механизмы! И какие там люди! Золото, а не люди! А как работают! А обхождение с приезжими! А какое тебе внимание!
– Значит, обошелся и без сливочного масла? – шутя намекнул Сергей.
Рубцов-Емницкий не обиделся.
– Куда там! Люди не мелочные. – Тут он уже не мог сидеть на диване, встал, снял полушубок и стал расхаживать по кабинету. – И очень хорошо, что тебя послушался, а то пришлось бы там краснеть. Правда, были моменты трудные, не все шло гладко, и мысль моя тогда работала во все стороны. Но знаешь, кто меня выручал в трудные минуты? Усть-Невинская! Ого! Оказывается, нашу станицу знают повсюду! Бывало так: затормозится дело, всякая мелочь лезет под ноги и мешает, я и так и эдак – ничего не помогает. Тогда я иду к тому человеку, от которого зависит решение, и говорю: «Так ведь это же груз для Усть-Невинской ГЭС!» И сразу начинается другой разговор. Вот она какая, наша станица! Так у меня было, когда семь вагонов в один день получил. А еще, для ясности, друзья, конечно, здорово помогали!
– И там оказались у тебя друзья? – спросил Сергей.
– А как же! Без них я и жить не умею. Вот только все же беда: не сумел заполучить лишних моторов. По одному на колхоз достал, но ведь это же недостаточно? Как по-твоему, Сергей Тимофеевич?
– Да, маловато, – со вздохом сказал Сергей. – А в общем, на первое время хватит. Спасибо тебе, Лев Ильич, за старание.
– Погоди, погоди! – Рубцов-Емницкий подсел к Сергею. – Благодарность приму, но не в данный момент. А знаешь, когда? Будешь произносить речь на торжественном пуске гидростанции – вот там упомяни, для ясности, и мое имя.
– Долго ждать!
– А я подожду. Только дай слово, что упомянешь как активного строителя.
– Хорошо, упомяну, – пообещал Сергей. – Но знаешь, Лев Ильич, сколько у нас еще дел? По всему району должны вырасти столбы с проводами, все, что ты отгрузил с заводов, нужно пристроить к делу. Работа не маленькая! А тут и посевная в разгаре.
Поговорив еще немного с Рубцовым-Емницким, Сергей выехал в район и в тот же день проезжал полями колхоза «Светлый путь». На широком загоне зяблевой пахоты двигались четыре сеялки – на свежей, еще влажной земле лежали следы дисков. Сзади за сеялкой шел, помахивая чистиком, Петр Несмашный, – Сергей узнал его издали по пустому рукаву, подоткнутому за пояс.
– Петро, как оно сеется? – крикнул Сергей, когда сеялка, позвякивая цепочками, подошла к дороге.
– Сеем исправно. Моя Глаша определила меня на новую должность. «В завхозах, говорит, тебе ходить не годится, становись за сеялку».
– Ну, а ты? Согласился?
– Сперва не хотелось, – чистосердечно признался Петро, – а теперь даже охотно соглашаюсь.
– А что случилось?
– Так разве не читал? – Петро вынул из кармана аккуратно сложенную газету. – Постановление Пленума ЦК. Тут и про сеяльщиков сказано – очень важная мысль! Так что есть прямой расчет быть сеяльщиком.
– А где мне повидать Глашу?
– Наверно, в хуторе.
Хутор виднелся из ложбины одними крышами и голыми верхушками деревьев. Въезжая в улицу, Сергей встретил линейку, на которой ехала Глаша Несмашная.
– Ну, Несмашная, решения Пленума ЦК читала? – сказал Сергей, показывая на газету. – Что скажешь?
Глаша взглянула на Сергея, и ее быстрые глаза с белыми, как волокно льна, бровями точно говорили: «На такой вопрос мне ответить легко. А вот если бы ты спросил меня, что я думаю о тебе и почему я так улыбаюсь, то тут я бы ничего не могла ответить».
– Мы уже обсудили и одобрили, – сказала Глаша, закрывая губы кончиком платка. – Более всего, конечно, радуются зерновики, а особенно Лукерья Ильинишна. А меня тоже завидки берут. Сергей Тимофеевич, переведи меня в бригаду. – Глаша посмотрела на Сергея, и он понял, что она шутит: глаза ее заблестели, и она стыдливо усмехнулась и покраснела.
В тот же день Сергей позвонил Кондратьеву. По телефону они условились на этой неделе созвать совещание председателей колхозов и бригадиров. Сергей предложил пригласить на совещание Ефима Петровича Меркушева.
– Вези, вези, – сказал Кондратьев. – Пусть он познакомится с нашими людьми. Да не забудь, поезжай в Усть-Невинскую и скажи Рагулину, чтобы готовился к совещанию. Ему в этом хоре – первый голос. Так и скажи!
В правлении Рагулина не было. Сергей заехал к нему на дом. На огороде, недалеко от хаты, жена Рагулина, полная пожилая женщина, расчищала граблями грядки. Сергей спросил, дома ли хозяин.
– Эх, сынок, сынок, – певучим голосом заговорила она, – разве ж ты моего Стефана не знаешь? Он у меня, как грач. Услыхал тепло и улетел. С весны до осени я его вижу редко, как гостя. Ежели хочешь его повидать, то скачи на Иван-венец. Туда он поехал с обозом озимь кормить. – Старуха огорченно махнула рукой. – И такое придумал – пшеницу кормить!
Поля буденновцев – Сергей это знал – лежали на левом крыле усть-невинского земельного клина. За станицей, если ехать от Верблюд-горы, дорога уходила все левее и левее. Навстречу бежала равнина – то подступало квадратное, гектаров на сто, поле, уже засеянное ячменем, – еще свежи были следы колес сеялки; то попадалась весенняя пахота со стальным блеском; то тянулась серая и унылая стерня, за зиму прибитая к земле и еще не совсем сухая. По ней ходили конные бороны, девушки-бороновальщицы стягивали блеклую солому и поджигали ее – костры выстроились в одну линию и сильно дымили.
«А где же будет все ж таки этот Иван-венец?» – подумал Сергей и подъехал к бороновальщице, прочищавшей у дороги борону.
Девушка разговаривала с ним, не глядя в его сторону.
– Бачите, вон потянулся обоз? – сказала она. – Так это они и едут на Иван-венец.
У дороги стоял вагончик. Сколько таких вагончиков с цинковыми крышами, со ступеньками и с окнами, на которых белеют занавески, разбросано по кубанской земле! И вблизи каждого вагончика, как правило, лежат бочки, заботливо обложенные камнями или обсыпанные горкой земли, и стоит полуразобранный трактор, похожий на скелет неведомого животного, вокруг которого копошатся трактористы, чумазые, как машинисты, и виднеется плуг с блестящими, как зеркала, лемехами, и в сторонке – печка из самана, вместо трубы – ведро без дна, – по всему видно, тракторная бригада по-настоящему обосновалась на жительство. Повариха, пожилая женщина, повязанная косынкой, сидела на корточках и раздувала в печи огонь. На пригорке два колесных трактора пахали под пропашные. Они шли одни вслед за другим, удаляясь от дороги, – Сергей видел только блеск начищенных шпор, согнутые спины рулевых и сычами сидевших на корпусе плуга подростков-плугарей.
Бычий обоз двигался по взгорью медленно, со скрипом. Сергей насчитал девять подвод. На каждой стояли чаны ведер на сто, кадушки, а то и продолговатые, очевидно, специально сделанные корыта. Вся эта разнокалиберная посуда была наполнена жидкостью цвета хорошо прожаренного подсолнечного масла. От обоза веяло запахом конского помета. Впереди на вислозадой кобыленке без седла ехал Стефан Петрович Рагулин. Он сидел несколько боком, лицо его, давно не видавшее бритвы, было серое и грустное. В своем будничном костюме, – старенькие, вобранные в носки шаровары, ватный пиджак, подпоясанный веревкой, изрядно поношенный картуз, – Рагулин напоминал конюха, едущего в поле на самой старой кобыле. Старик не то дремал, закрыв глаза, не то о чем-то думал.
– Стефан Петрович, – сказал Сергей, поравнявшись с Рагулиным, – далеко путь держите?
– Харч везем озимым, – ответил Рагулин, слезая с лошади.
– А что ж вы там будете делать? – спросил Сергей, хотя знал, куда и зачем едет обоз.
– Эх ты, сын казака-хлебороба! Как же ты так – ничего не можешь понять? Везем мы пищу для озимой пшеницы – вещь дюже питательная. Слов нет, в земле имеются питательные соки, но мы же порешили взять урожай невиданный, вот и надо тому делу подсоблять. Каждый корешочек подмочим, попоим, – работа дюже хлопотливая, да зато выгодная.
– Теперь вам надо еще больше постараться, – сказал Сергей. – Читали постановление Пленума?
– Читал. И ты знаешь, о чем я думал, когда читал? О том марьяновском бригадире, о котором ты мне рассказывал. Как я рассудил про себя – молодчага тот бригадир, ей-богу! Надо бы мне с этим человеком повидаться.
– Скоро вы с ним повстречаетесь. На той неделе в среду созывается районное совещание. Будем обсуждать решение Пленума ЦК. Так что вы, Стефан Петрович, подготовляйтесь.
– Не смогу подготовиться.
– Почему?
– Не кончу к тому времени сеять.
– Так вы постарайтесь.
– Стараюсь, а вот не кончу. – Старик посмотрел на обоз, который уже выползал на гору. – Сергей, а скажи, этот Меркушев по технике, конечно, спец, а по урожаю как, высоко идет? Какая там у него цифра запланирована?
– Точно я не знаю, – сказал Сергей, – но думаю, что от вас не отстанет.
– А опережать не думает?
– Вот он приедет, мы его и попросим рассказать. Так что готовьтесь и приезжайте.
Проезжая полями, Сергей завернул в бригадный стан ворошиловцев. Подворье бригады было убрано, расчищено и подметено. Две женщины белили стены невысокого саманного домика. Тут же старик плотник чинил дверь. Под навесом трое мужчин очищали на триере ячмень, ручку триера вращал Алексей Артамашов. Его нельзя было узнать. Вместо красивой кубанки с синим верхом на голове у него была поношенная кепка, вместо галифе и длиннополой сорочки, подтянутой казачьим поясом, – обычные брюки и рубашка, вобранная за пояс.
– Сергей Тимофеевич! – крикнул Артамашов, легко вращая ручку. – Не узнаешь? Эге! Артамашова скоро и родная мать не узнает.
– Вижу, вижу, нарядился, как артист! – откликнулся Сергей. – Опять хвастаешься. Не живешь, Алексей, а играешься!
Сергей вошел в дом. В передней комнате с одним столом и длинной – от угла к углу – лавкой находились Никита Мальцев и бригадир Антон Солод, грузный мужчина с лукавым взглядом. Никита о чем-то разговаривал с Антоном, который подошел к окну и задумчиво смотрел на веяльщиков.
– Сергей Тимофеевич, – сказал Никита, – посмотри ты на этого совестливого дядьку. – Он указал на бригадира. – Совестится поехать к Рагулину. А я ему говорю, что стыдно будет тогда, когда урожая не будет.
– Да не в этом дело, – проговорил Антон. – Как же я к нему поеду, ежели я с ним еще в прошлом году поругался. Это ж такой вредный старик.
– А так и поедешь, – сказал Никита. – Нет своего ума, так иди к чужому дяде с поклоном. В этом, как я полагаю, нет ничего плохого.
– Пусть бы лучше Артамашов поехал, – глядя в окно, проговорил Антон. – У него же зерновой участок, ему и надо ехать.
– Заставь, ты бригадир, – сказал Никита.
– Да, его заставишь! – со вздохом возразил Антон. – Рассуди, Сергей Тимофеевич, как же мне тут начальствовать. Мне дали Артамашова. В прошлом году он мною управлял, а теперь мы вроде ролями поменялись. И Артамашов меня не слушается. Я ему насчет Рагулина намекнул, так он на меня таким зверюкой посмотрел.
– А о чем у вас разговор? – спросил Сергей.
– Посылаю к Рагулину за опытом, – пояснил Никита. – Хочу в этом году подкормку зерновым дать, а этой премудрости никто у нас не обучен. Я был у Рагулина, упросил его показать, как оно делается. Старик уважил, он ко мне хорошо относится, но не могу ж я, как председатель, за всем успеть. А Антон, видишь ли ты, совестится, не хочет ехать. По правилу, лучше всего поехать бы Артамашову, как у него все посевы зерновые, но ты ж знаешь, что Артамашов и Рагулин – давние враги. А побывать у Рагулина нужно. Зараз он на конеферме раствор делает.
– Опоздал, Никита, – сказал Сергей. – Рагулин давно выехал целым обозом на поля.
– И раствор повез? – Никита махнул рукой. – Ах ты, горе! Надо его догнать. А ну, Антон, зови Артамашова. Я с ним сам поговорю.
Артамашов вошел в комнату все той же легкой походкой, какой он не раз появлялся здесь, когда был председателем. И хотя он был одет в обычный крестьянский костюм, но был по-прежнему строен, и на его смуглом лице все так же играла гордая улыбка.
– Алексей, – сказал Никита, – знаешь, зачем я тебя позвал?
– Скажешь – вот я и узнаю.
– Ты читал постановление Пленума ЦК о поднятии урожая? – Никита показал Артамашову газету.
– А как ты думаешь? Не только читал, а уже на практике реализую.
– Не вижу.
– О! Видал ты его! – Артамашов рассмеялся. – Погляди ты на него, какой быстрый. Молодой, а нетерпеливый! Погоди до осени, вот тогда и увидишь. Раз я, Алексей Артамашов, сказал, что согласно этому решению подыму урожай и заработаю орден, – знать, так тому и быть! Это точно! Можешь взять себе на заметку.
– А Рагулина обгонишь? – спросил Сергей.
– Эге! – Артамашов снял кепку и смял ее в кулаке. – Этого чертяку старого на самом лихом коне не обскачешь.
– А хочется?
– Хоть и хочется, а не смогу.
– А я думаю, что мы сможем, – уверенно заявил Никита. – Ты, Алексей, поезжай к Рагулину да поучись у него, как надо делать подкормку озимых, а потом у себя все это сделаем. Вот и сумеем обогнать буденновцев. Сергей Тимофеевич, куда поехал обоз?
– На Иван-венец.
– Алексей, зараз же седлай коня и скачи!
– Это чтобы я ехал к Рагулину? – удивился Артамашов. – Ни за что! Я, Алексей Артамашов, – и поеду на поклон к Рагулину, к этому жадюге? Да ты, Никита, смеешься!
– Вот видишь, как ты постановление реализуешь, – упрекнул Никита. – На словах ты герой, я тебя знаю.
– А ты мне молодой указывать, – решительно заявил Артамашов. – Я и без Рагулина как-нибудь управлюсь.
– Как-нибудь, Алексей Степанович, нельзя, – сказал Сергей. – Если ты всерьез решил поднять урожай, то забудь все, что было между тобой и Рагулиным, а седлай коня и поезжай. Да все хорошенько там изучи.
Артамашов низко склонил голову и молчал.
– Алексей Степанович, ты всюду говоришь о каком-то другом Артамашове, – продолжал Сергей. – Если же и в самом деле после того собрания на свет появился новый Алексей Артамашов, то он должен немедленно оседлать коня и ехать на Иван-венец. Иначе всем твоим разговорам грош цена.
– На коне все одно не поеду, – мрачно проговорил Артамашов. – На коне я с ним никогда не встречался. Дай мне, Никита, бывшую мою тачанку. – Лицо у него побледнело. – Понимаешь, не могу я к нему ехать на коне. А ежели надо ехать, так прикачу на тачанке, как прежде. И эту обмундированию сниму, а надену все праздничное.
Никита крикнул кучера и велел запрягать. Вскоре к домику подкатила тачанка. Артамашов посмотрел в окно на знакомых ему лошадей, на кучера Андрона, потом взглянул на Сергея, точно говоря: «Ну, будь что будет, поеду». Губы его скривились, точно он превозмогал страшную боль. Видимо, ему хотелось что-то сказать, но он удержал себя, махнул рукой и вышел.
– Ну, Андрон! – крикнул он кучеру, садясь в тачанку. – Снова мы вместе. Вези меня сперва в станицу, я там малость приоденусь, а потом понесемся мы с тобой в гости к Рагулину.
Тачанка загремела по дороге.
