Текст книги "Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 1"

Автор книги: Семен Бабаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

«Что-то мне эти рассуждения не нравятся, – подумал Сергей, терпеливо слушая управляющего. – Ну и говорил бы конкретно, практически… Нужно шестнадцать вагонов леса – вот об этом и надо вести речь. А он развел теорию».

Сергею нетрудно было понять, что управляющий Н-ской конторой был человек разговорчивый, любивший, не в пример другим, не минутный разговор со своими посетителями, а, так сказать, затянувшуюся беседу. По складу своего характера он был из числа тех хозяйственных руководителей, которые считают: если они разговаривают с посетителями подолгу, то тем самым показывают, что не зря же они занимают такие ответственные должности.

Таков был и наш управляющий. Начав свой разговор с похвалы фронтовикам, он перешел к международному положению, бегло коснулся и последнего выступления Черчилля, и Парижского заседания четырех министров, и даже не забыл упомянуть о промелькнувшем в печати сообщении об испытании атомной бомбы в районе атолла Бикини. Сергей слушал, слушал, а потом, набравшись смелости, спросил:

– А как же все-таки насчет моей просьбы?

– Ах, да! Видишь ли, все это делается не так просто. Но ничего, я помогу тебе добрым советом. Поезжай в Ставрополь. Это же очень просто: сел в самолет и через сорок минут в Ставрополе. Да, в крайплане вам утвердят объекты строительства, дадут наряды, тогда уже милости просим к нам…

Управляющий говорил убедительно, и Сергей ему поверил. Но обидно было, что столько потеряно времени. «И надо же мне было послушать этого Емницкого, – думал он, выходя из кабинета. – Ну, ничего, полечу и в Ставрополь. Там я сразу все и сделаю. Там можно будет заодно и строительные объекты, и весь пятилетний план станицы утвердить и получить наряды».

День был знойный. Сергей вошел в комнату гостиницы, облегченно вздохнул и лег на кровать. Он думал о поездке в Ставрополь и мысленно ругал Рубцова-Емницкого. «Ну, какой же я дурак! И послушался ж этого, «для ясности». Сколько дней потеряно».

Вошел Дорофей. Молча постоял возле кровати. Кашлянул.

– Дядя Сергей, – сказал он, тронув Сергея за плечо, – а та девушка, что в белом переднике, вас спрашивала.

– А! Дорофей, дружище! – сказал Сергей, вставая. – Не беда, что она меня спрашивала. Вот что, Дорофей! Завтра ты поедешь домой. Отвезешь Савве письмо.

– А вы как же? Тут остаетесь?

– Нет. Я полечу в Ставрополь.

– И чего ж вам летать? Летать, как я полагаю, страшно. Лучше поедемте на тачанке. Дорогу я хорошо знаю.

– Далеко. Долго будем ехать, а мне надо быстро. – Сергей задумался. – Завтра подвезешь меня на аэродром. Готовься, выедем на зорьке. А теперь пойди и позови дежурную. Надо с нею расплатиться.

Дорофей непонимающе посмотрел на Сергея, но ни о чем не стал спрашивать и пошел звать дежурную.

Глава XV

На сером поле стояли, готовые к вылету, четыре авиалимузина типа У-2. Не прошло и десяти минут, как Сергей сидел в самолете. Напротив него, спиной к пилоту, уселся полный мужчина в белой рубашке, с кожаным портфелем, лежавшим у него на коленях. Самолет еще не успел оторваться от земли, а попутчик Сергея уже склонил набок голову и в сладкой дремоте закрыл глаза, – видимо, ему не первый раз приходилось летать по этой трассе.

Под крылом проплывали кустарники, стога сена, пасущиеся коровы, телеграфные столбы, – самолет медленно взбирался по невидимой горе все выше и выше. Степь была залита мягким светом утренних лучей. Открылась взору прикумская пойма. Рисунок Кумы, с желтыми глиняными берегами, имел причудливые изгибы. Проходя село, эта тихая степная речка выделывает и кренделя и петли – то потечет в одну, то в другую сторону, то изобразит колесо, то бублик, а то, как бы себе на удивление, начертит огромный вопросительный знак и только тогда уже выйдет за село, в степь. А в степи простор, и тут Кума дает себе волю и начинает писать такие восьмерки, такие узлы и петли, что рябит в глазах, когда на нее долго смотришь с высоты. В пойме Кумы серебром отсвечивали виноградники, темными полянами рисовались сады и лежали села – одно длиннее другого, с белыми хатами, сверху похожими на ульи.

Сергей посмотрел на юг. Там, совсем близко, из-за зеленых гор выступал Кавказский хребет, не белый, а синевато-розовый. Он изогнулся как бы перевернутой подковой, и в середине ее в виде шипа возвышался Эльбрус с искрящимися шапками своих вершин. Сергей еще раз взглянул на Пятигорск. Лучи солнца, только что показавшиеся из-за горы, залили всю низменность красным светом, и белые дома, и крыши, и окна так ослепительно блестели, что издали трудно было понять – город ли это или у подошвы Машука раскинулась необыкновенного размера оранжерея под одной стеклянной крышей… Вершины Пятигорья были охвачены синей дымкой и приобрели как бы приплюснутую форму. Бештау тоже словно прижалась к земле, раскинув свои большие и малые отроги; она постепенно темнела и темнела, а потом и совсем скрылась из глаз.

А впереди расстилалась ставропольская степь в радуге летних красок, с зеркалами озер и прудов, и Сергей долго, как зачарованный, смотрел на плывущую под ним равнину, – смотрел, смотрел, а потом махнул рукой и сказал: «Какая ж ты широкая!» Простор, и какой простор уходил к горизонту! Степь и степь вокруг. Как же описать тебя всю сразу, со всеми твоими цветами, какие только рассыпались по тебе, со всеми твоими посевами, какие уже созрели и какие еще зреют, с холмами и водоемами, с садами и лесами?

В степи властвовала страда с ее палящим зноем. Сергею казалось, что вся степь охвачена движением. Села и хутора опустели и приутихли – все живое переселилось на станы и на тока, к тракторам и комбайнам. Поля стали многолюдны: там машут крыльями лобогрейки, в которые впряжены то четверка коней, то пара добрых волов; видны погонычи, сидящие либо в седле, либо на ярме; там покажется одноконная бедарка с ящиком, похож им на гнездо, а в том гнезде сидит либо бригадир тракторной бригады, либо участковый агроном; там растянулся по степи ровной стежкой обоз бычьих упряжек, – в бричках-бестарках бронзой отсвечивает зерно, и сидят в этом зерне мальчуганы-возчики с белыми, выгоревшими на солнце головами; там снуют взад и вперед грузовики, подняв такую непроницаемую гряду пыли, что она похожа на дымовую завесу, под прикрытием которой целая дивизия может идти в бой. Эх, шоферы, шоферы, знатные люди нашего века! Вот уж где вы вволю наиграетесь с ветром!

С воздуха хорошо видно, как движутся по пшенице комбайны. Тракторы, идущие впереди, напоминают степных жуков, волокущих свою ношу. Над соломотрясами подымается белая пыль, похожая на пар, у руля стоит штурвальный. Повсюду жнивье и жнивье, и только изредка заиграет на солнце сочное цветенье подсолнуха или ляжет то темная, как тень облака, кукуруза, то черный квадрат паров, похожий на отрез добротного сукна. А сколько же здесь дорог – и малые и большие, все они спустились, сплелись одна с другой. Ранней весной это были обычные, ничем не примечательные дороги, лежавшие по проселкам в траве и в бурьянах. Теперь же над ними закружилась пыль, и они расширились, ожили, и что ни дорога, то уже считай ее степным трактом. А какие села стоят на этих дорогах! Растянулись они по балкам, точно людям на удивление, и что ни название села, то кусочек самой поэзии: Нагут, Кынкыз, Курсавка, Суркуль.

Смотрит Сергей на запад далеко за эти села и диву дается: ведь вот же рядом и его родные места – белыми парусами красуются казачьи станицы Барсуки, Надзорная, Николаевская… Вдоль Барсуков, как лезвие, блестит Кубань в разливе. Да где ж в самом деле граница Кубани и Ставрополья? Нет такой границы, да, пожалуй, и не было. Раньше удобно было считать такой границей две горы – Стрежамент и Недреманную, стоящие стеной на пути Кубани в Ставрополье. Это они не пустили полноводную реку на ставропольские равнины и повернули ее на Армавир. Теперь и эта несправедливость устранена: на Кубани, вблизи Невинномысска, встала стена, более грозная, нежели Стрежамент и Недреманная, – поднялась над водой белая гранитная плотина, а от этой плотины вырвался на простор, в степь, канал, и прошел он сквозь толщу Недреманной, и Кубань прорвалась на Ставрополье.

Сергей любовался то отарой овец на зеленом склоне, то конским табуном, идущим к водопою, и не заметил, как на горизонте показалось что-то белое – не то полотно, растянутое для сушки длинными полосами, не то стая гусей, слетевшаяся на пригорок. Когда же самолет подлетел ближе, Сергей увидел не полотно и не гусей, а белые дома; они потянулись вдоль улиц, разбежались во все стороны, утопая в пышных кустах зелени, стройных рядах тополей. Это и был Ставрополь.

Летчик сделал круг, как бы желая показать своим пассажирам весь Ставрополь, чтобы под крыльями проплыли и базары, запруженные людьми, и просторная площадь, и главные проспекты с зелеными бульварами, и окраины с широкими улицами. Над центром города летчик даже помахал крылом. Приземлился он так спокойно, что даже не потревожил спавшего пассажира.

Сергей тронул своего спутника за плечо и сказал:

– Подымайтесь.

– Уже приехали? – огорчился пассажир, протирая ладонью глаза. – А я, кажется, немного вздремнул. – Он энергично закинул правую ногу за борт и легко спрыгнул на землю.

– Как вы думаете добираться в город? – спросил он. – До центра километров шесть наберется.

– Об этом я еще не подумал, – ответил Сергей. – В крайнем случае можно и пешком.

– Зачем же пешком? Поедемте со мной. Я сейчас вызову машину.

Он пошел в диспетчерскую звонить по телефону, а Сергей лег на траву вверх лицом, и глаза его, увидев синеву неба, сами закрылись. Почему-то он вспомнил Рубцова-Емницкого и тут же мысленно перенесся снова в Пятигорск. Неслышно к нему подошел его спутник. Он тоже прилег на траву и сказал, что машина вышла из гаража, затем вынул из портфеля сверток и предложил Сергею отведать пирога с рисом и яйцами.

– Жена в дорогу завернула, – сказал он. – Работаю я в Ставрополе, а живу-то в Пятигорске – хорошенькое удобство. Вернее, семья моя там живет.

Они ели пирог и разговаривали, и Сергей узнал, что его случайный спутник – руководящий работник края, что он считает себя старожилом Ставрополя, но что его жена живет в Пятигорске.

– Никак не хочет уезжать с Кавминвод, – пожаловался он. – Просто беда!

Сергей тоже рассказал о себе: и кто он, и откуда, и как попал в Пятигорск; говорил о пятилетием плане станицы Усть-Невинской и о цели своей поездки в Ставрополь.

– Я готов тебе помочь. – Его спутник перешел на «ты». – Да, так вот ты меня послушай. Завтра приходи прямо ко мне. Сегодня день, можно считать, загубленный, а завтра прямо с утра являйся, и я тебе помогу. На всякий случай запиши мои телефоны. Запиши все три. Зачем три? Техническое удобство. Один занят – звони по другому. Звони и спрашивай Николая Николаевича. Это я и есть. Значит, я буду ждать. А вот и моя машина.

На желтом пригорке показалась черная «эмка».

– Тебе куда? – обратился Николай Николаевич к Сергею уже как к другу. – В гостиницу? И чудесно! Сейчас мы подкатим и к гостинице!

Сергей сел в машину, обрадованный таким неожиданным и приятным знакомством.

Глава XVI

Сергей умылся, причесался перед зеркалом и вышел из гостиницы. Его радовало и то, что он так быстро долетел на самолете, и то, что познакомился с Николаем Николаевичем, и то, наконец, что в гостинице оказался свободный номер, – словом, было приятно сознавать, что с самого начала поездки в Ставрополь ему во всем сопутствует удача.

С особенным удовольствием он прошелся по теневой стороне бульвара, не спеша выпил кружку пива, купил приличную порцию мороженого себе и какому-то мальчику, вертевшемуся у киоска. Затем поднялся на Комсомольскую горку, на гребне которой возвышался в виде вздыбленных танков памятник генералу Апанасенко, сооруженный из светло-серого известняка. Здесь была самая высокая точка, поднявшаяся над Ставрополем, и Сергей, увидев террасы улиц, в недоумении остановился.

Перед ним лежал не обычный город, а столица степного края со своим особым, неповторимым колоритом, с широкими, как и сама степь, проспектами и улицами. Белые дома и садах, и чем дальше от центра, тем зелень садов становилась сочнее, – там она совсем скрывала строения и сливалась с красками поля. Чудесная панорама лежала на многие версты, – все перед вами как на ладони! Сюда, к Ставрополю, идут все степные дороги и тракты, скрещиваются и снова разбегаются во все стороны, а белый город, как сторожевой маяк, стоит на высоком плато, и у ног его – куда ни посмотришь – стелется холмистая степь.

Увиденное так взволновало Сергея, что он невольно опустился на траву и просидел, наверное, более часа, мечтательно глядя вдаль. Становилось знойно. От яркого света болели глаза. Сергей все смотрел и смотрел, и теперь город, укрытый дымкой, казался ему белой птицей, плывущей по синему простору. Ставропольская степь! Вот ты какая! Протянулась от горизонта к горизонту, и не видно ни начала, ни конца! И хороша же ты, степь, и есть у тебя прекрасное место, откуда люди любуются тобой, и над твоими равнинами вот уже второе столетие летит эта белая птица. А что, если бы ее не было? В самом деле, что сталось бы с тобой, если бы на твоей возвышенности не вырос Ставрополь, раскинув свои кварталы от Пелагиады и до Татарки? Тогда и вид твой был бы мрачен, и сеть дорог позарастала бы травой. И если бы не было города, то кому нужны были бы те дороги? Куда, в какую сторону пошли бы скрипучие обозы, колонны машин, груженные зерном, шерстью, кожей, если бы не маячил впереди белый город. И потянулись бы они если не к Невинке, то к Армавиру. Теперь же дороги прямые и людные, и каждая подвода или автомашина, днем ли, ночью ли, не собьется с пути, идет смело: наверняка знает, что на пути – Ставрополь.

Сергей покинул Комсомольскую горку, когда солнце уже стояло в зените. Он спустился вниз и в каком-то переулке заметил вывеску «Чайная». Он направился к одноэтажному домику в надежде найти там стакан горячего чая, булочку с маслом, искренне веря, что перед ним находилась в самом деле чайная, ибо в добавление к вывеске на двери был изображен чайник величиной с добрую бочку. Но, подойдя ближе, Сергей ощутил приятный запах шашлыка. «Забавно, – подумал он. – Я, кажется, ошибся дверями… Да оно и лучше, ибо я давно не ел настоящего кавказского шашлыка… Но почему же на дверях изображен чайник?» Сергей не успел подыскать ответ, как в дверях показалась рослая фигура в белом фартуке и с усами чернее смолы. Усач взял Сергея под руку и увел в чайную, говоря:

– Дорогой мой! Пожалуйста, заходи!

Прошло не более получаса, и Сергей вышел из чайной несколько навеселе и до конца дня гулял по бульварам, заходил в городской парк. И, странное дело, где бы он ни ходил, о чем бы ни думал, а степь так и стояла перед глазами. Только когда стемнело и с ложбин потянуло прохладой и запахом скошенного хлеба, степь утонула во мраке, и Сергей забыл о ней.

В десятом часу он вернулся в гостиницу. В открытое окно была видна необыкновенной величины луна на чистом небе, а под луной – опять степь, только уже не в яркой, а в бледной ночной окраске… Сергей закрыл глаза, хотел подумать о завтрашнем разговоре с Николаем Николаевичем, а в воображении стояли то степь, то город с широкими террасами улиц, сады, бульвары… Когда же уснул, то и во сне видел город, плывущий над степью наподобие большой белой птицы.

Проснулся Сергей рано и, подойдя к раскрытому окну, снова увидел все ту же необозримую степь, свежую, в серебре росы. А когда взошло солнце, Сергей гулял по базару, и в руках у него были завернутые в газету булочки. Надобно сказать, что он с детства любил сметану, а поэтому, подойдя к базару, мог бы с закрытыми глазами разыскать молочный ряд. Известно, что на Кавказе нет такого базара, где бы не было своего молочного ряда. Пусть это будет самый крохотный базарчик, живущий, как правило, только на восходе солнца, а молоко там все равно есть, и стоит оно особняком, на самом видном месте. А на ставропольском базаре, шумном и людном, молочные продукты занимают не один ряд, а несколько. Сметана стояла в глиняных махотках и горшках, прикрытых вышитыми рушниками, на которых, того и гляди, во всю мочь загорланят петухи. И какая же все-таки вкусная сметана в Ставрополе! Сергей только взял на язык и уже ощутил какую-то особенную сладость и какой-то необыкновенный аромат. Да, черт возьми, это была именно та сметана, которая, прежде чем попасть на базар, побывала в глубоком погребке, отстоялась в кувшинах, накрытых дощечками, – именно та сметана, которую собирают непременно деревянной ложкой и не более как по четыре-пять ложек из каждого кувшина, Съесть такой сметаны один стакан – значит только раздразнить себя. Он ласково посмотрел на молодую, белолицую молочницу, тут же, как бы невзначай, подморгнул ей и сказал:

– А ну, белолицая, повтори!

И белолицая охотно исполнила просьбу. После третьего повтора Сергей снова ласково посмотрел на смутившуюся молочницу, поблагодарил, расплатился и пошел на прием к Николаю Николаевичу.

Сергей поднялся на третий этаж и вошел в небольшую и чистенькую комнату. За столом в окружении телефонов сидела девушка. Из кабинета вышел Николай Николаевич. Поздоровавшись, он обнял Сергея и повел по ковровой дорожке в свой просторный кабинет.

– Итак, мы можем приступить к делу, – сказал он. – Где твои наметки? Давай их сюда, посмотрим.

Он взял из рук Сергея тетрадку и стал читать. Лицо его, свежее, гладко выбритое, было задумчиво. Читая, он говорил:

– Так, так. Что ж, это идея! Все правильно. Превосходный план, – сказал он, кончив читать. – Все это мы размножим на пишущей машинке и дадим для ознакомления специалистам.

– А это не затянется? – спросил Сергей.

– Почему же затянется? А ты и не спеши. Такие вещи быстро не делают.

Николай Николаевич нажал беленькую, как клавиш баяна, кнопку, и в дверях появилась девушка-секретарь. Он попросил ее снести тетрадь в машинное бюро и снять восемь копий.

– Такое количество, я полагаю, вполне будет достаточно, – сказал он, обращаясь к Сергею.

Сергей утвердительно кивнул головой. Девушка вышла, а Николай Николаевич нажал вторую кнопку, уже не белую, а коричневую, и в кабинет через некоторое время вошел юноша в военном костюме, но без погон, с двумя полосками орденских ленточек. Это был инструктор. Николай Николаевич познакомил с ним Сергея и поручил сейчас же связаться по телефону со специалистами, направить им копии пятилетнего плана станицы Усть-Невинской. Пока Николай Николаевич пояснял инструктору, что и как надо сделать, Сергей думал о том, что тетрадка его, размноженная на машинке, пойдет гулять по всему городу, и когда к нему вернется – неизвестно. А Сергею не терпелось, хотелось кончить все дело если не сегодня, то уж непременно завтра. Кончив разговаривать с инструктором, Николай Николаевич успокоил Сергея.

– Завтра же, – сказал он, – мы получим ответы, и тогда никакой другой консультации не потребуется.

На следующий день Сергей снова поднялся на третий этаж. Николая Николаевича еще не было. Девушка-секретарь предложила Сергею сесть. Поджидая Николая Николаевича, они разговорились, и Сергей успел сказать что-то приятное о глазах своей собеседницы… Девушка сделала вид, что такой откровенный комплимент ее не обрадовал. После этого им приятно было сидеть и разговаривать. Сергей рассказывал о том, о сем, потом спросил о достопримечательностях города, но ответа не услышал, так как в это время вошел Николай Николаевич.

Он пригласил Сергея в кабинет. Некоторое время они сидели молча. Лицо у Николая Николаевича было строгое, и он сказал, что придется подождать денька два. Оказалось, что специалисты еще не сообщили своего мнения.

Прошло два дня, и утром, когда Сергей снова вошел в кабинет Николая Николаевича, тот сообщил:

– Ну, Сергей Тимофеевич, все идет хорошо! Специалисты одобрили пятилетний план Усть-Невинской. К тому же есть и еще одна важная новость.

– Какая? – вырвалось у Сергея.

– А вот какая… – Николай Николаевич не смог сдержать улыбку. – Твой план я также послал нашему депутату Верховного Совета Бойченко Андрею Петровичу. Вчера вечером я у него был. Он ознакомился и очень одобряет. Просил тебя зайти для беседы.

Прием у депутата был назначен на утро следующего дня.

Глава XVII

Весь день Сергея беспокоили мысли о предстоящей встрече с Андреем Петровичем Бойченко. Он подготовил пространную речь, точно ему предстояло выступать с докладом о пятилетнем плане перед огромной аудиторией. Ему казалось, что Бойченко, выслушав такое подробное сообщение, скажет:

«Не много ли просите, товарищи Тутаринов?» – «Да как же много? Очень даже немного. Посмотрите план. Это же только то, что крайне необходимо…» – «План ваш я видел и читал… Но кто же это проставил такие непомерно большие цифры? Шестнадцать вагонов строительного леса? И это только для одной станицы? Многовато… А нельзя ли весь ваш план сократить и заново пересоставить? Может быть, пока обойдетесь без электростанции и кинотеатра?» – «Никак нельзя, – возразит Сергей. – Как же без электростанции? Да и кинотеатр крайне нужен…» – «Но нельзя же строить все сразу. Впереди пятилеток еще много».

Мысленно Сергей стал доказывать, что сократить количество строительных объектов никак нельзя, что Усть-Невинская больше других станиц пострадала от фашистской оккупации, что у усть-невинских колхозов есть средства, есть рабочая сила.

«А разве в других станицах нет ни средств, ни рабочей силы?» – скажет депутат. «Вы говорите, что все это есть и в других станицах. Да, правильно, есть! Но вы не забывайте, что у нас, кроме материальных возможностей и рабочей силы, есть еще и горячее желание строить. Вот я и приехал к вам, и вы должны нас поддержать».

После таких доводов Сергей был уверен, что депутат не сможет ему возражать. Однако разговор начался совсем не так, как предполагал Сергей. Бойченко поднялся из-за стола, протянул Сергею руку и пригласил сесть. Он был высок, строен, и темно-серый костюм на нем сидел как-то особенно красиво. Взгляд его темных глаз показался Сергею и строгим, и несколько даже суровым. Гладко выбритое лицо было еще молодым, но голова уже изрядно была тронута сединой.

– Ну, рассказывай, как ты там с Хохлаковым поссорился? – спросил Бойченко, и его глаза повеселели.

– Уже приезжал жаловаться?

– Нет. Был у меня Кондратьев.

– Я это не считаю ссорой. Меня Федор Лукич, если хотите знать, и удивляет и злит. Нельзя же так смотреть на жизнь… Вот как было дело.

– Не надо, – перебил Бойченко. – Кондратьев мне подробно рассказывал. И ты не волнуйся. Федора Лукича я знаю, и Кондратьеву я уже сказал, что устьневинцев поддержим. Вот сейчас мы вместе и рассмотрим ваш план. Подсаживайся поближе…

Сергей пододвинул стул. Бойченко раскрыл папку, В кабинете почему-то сделалось душно, Сергей вспотел, чувствуя, как теплые и твердые капельки одна за другой катятся по спине, и ему казалось, что даже в танке в самый сильный бой ему не было так жарко.

– По трем колхозам вы запланировали разный урожай зерновых. Разве земля у вас не одинаковая?

– Я поясню. – Сергей торопливо вытер платком мокрое, раскрасневшееся лицо и склонился над столом. – Земля одинаковая. Но вы взгляните на эти цифры. Колхоз имени Буденного уже в этом году соберет пшеницы по двадцать центнеров с гектара, а имени Ворошилова и Кочубея – восемь – десять, не больше. Так что за буденновцами угнаться трудно. А председатель этого колхоза Стефан Петрович Рагулин, самонравный старик, недолюбливает за это своих соседей, и особенно Артамашова – председателя ворошиловского колхоза. Когда он узнал, что и ворошиловцы и кочубеевцы планируют на третий год пятилетки двадцать пять центнеров зерновых, то себе записал сорок, и на общем собрании колхоза эта цифра была принята единогласно. Сорок центнеров – это, конечно, много, и буденновцам придется очень трудно, но я знаю, что Рагулин этим хочет доказать Артамашову, как надо бороться за урожай.

– А сумеет ли доказать?

– Если ему помочь, сумеет, – уверенно ответил Сергей. – Вы не знаете Рагулина? Настойчивый, и если что задумал, то своего добьется.

– Значит, надо ему всячески помогать, – сказал Бойченко. – Взять такое количество зерна с гектара – это похвально и стоит того, чтобы над этим потрудиться.

Затем он подробно расспросил Сергея о плане развития животноводства, обратив особое внимание на коневодческую ферму колхоза имени Ворошилова, где предполагалась постройка трех конюшен и ветеринарной лечебницы.

– А почему одной этой ферме такое преимущество?

– За эти конюшни была настоящая борьба, – сказал Сергей. – Иван Атаманов, заведующий этой фермой, настоял на своем, и с ним пришлось согласиться. Если бы вы знали этого Атаманова! Врожденный конник: в Отечественную войну служил в Плиевской кавалерии, награжден шестью боевыми орденами. За дело берется горячо, ну и не удовлетворить его просьбу мы не могли. Дальше идет поголовье свиней и овец. Тут никаких особых споров не было. Все колхозы идут одинаково.

После этого были рассмотрены сады, виноградники, пчеловодство, птицеводческие фермы, огородничество. Бойченко обвел кружком цифру, которая обозначала количество гусей к концу пятилетнего плана.

– Значит, решили острова заселить гусями? – спросил он. – Да, птица эта веселая.

Когда дошли до главных объектов строительства, записанных на отдельном листе, Бойченко задумался и долго сидел молча. Это молчание показалось Сергею необыкновенно длинным, и от этого ему стало еще жарче.

– Хорошо, – сказал Бойченко, – план мы одобрим и примем специальное постановление бюро крайкома, чтобы и другие станицы и села последовали вашему примеру. Но я должен тебя предупредить.

Бойченко снова задумался, а Сергей облегченно вздохнул и почувствовал, как в раскрытые окна повеяло прохладой.

– Да, должен предупредить, ибо составить и утвердить пятилетний план тоже, конечно, важно, но это только начало, первые шаги. Выполнить его – вот главная задача, и, чтобы успешно ее решить, придется приложить немало сил, старания и самоотверженного труда. Об этом тебе, Сергей Тимофеевич, не надо забывать – Бойченко внимательно посмотрел на Сергея, точно впервые его увидел. – Вот ты – человек военный и легко поймешь меня, если я сошлюсь на такой пример… Будем условно считать Усть-Невинскую отдельным полком. Этот полк хорошо вооружен, в нем есть отличные старшие и младшие офицеры, есть опытные сержанты, есть, наконец, храбрые, хорошо обученные солдаты. К тому же за последние десять – пятнадцать лет полк выдержал не одно испытание, выиграл не одно сражение. И вот теперь в нем зародилась дерзкая идея – штурмом взять крепость противника и этим показать другим полкам, как надобно решать подобные задачи. В штабе разработали план операции, и надо сказать, что этот план смелый. Генерал такой план охотно одобрил и утвердил. Что необходимо делать дальше?

Бойченко снова посмотрел так внимательно, что Сергей невольно наклонил голову. Когда же он поднял ее, Бойченко лукаво улыбнулся, точно говорил: «Ага, вот видишь, ты и отворачиваешься, и молчишь, и не знаешь, что мне ответить».

– Знаю, – сказал Сергей. – Только я буду говорить о танковом подразделении.

– Все равно.

Необходимо готовить людей и материальную часть. Это-то мне знакомо!

– Правильно! Именно теперь необходимо готовить людей и материальную честь. Люди будут решать исход сражения. О них и надо побеспокоиться. Важно, чтобы не только Иван Атаманов горячо брался за дело и отстаивал интересы своей фермы, а чтобы каждый бригадир, звеньевые – эти сержанты и старшины – знали бы и сами и могли бы рассказать своим колхозникам, как и что они должны делать, борясь за выполнение пятилетнего плана. В полку есть политработники, агитаторы, коммунисты, комсомольцы – в Усть-Невинской они тоже есть. Пятилетний план станицы должен стать знаменем их партийной и политической работы. С Кондратьевым я на эту тему уже говорил, он вам поможет, но и с тебя не снимается ответственность. А как у нас обстоит дело с материальной частью? Все ли у нас хорошо? Нет, далеко не все. Чем будет подкреплено желание буденновцев получить высокий урожай? Об этом тоже необходимо подумать. Тут одного желания мало. А строительный материал? Хорошо, цемент и железо мы вам дадим из краевых фондов, а на большее не надейтесь. А где взять кирпич, саман? Значит, прежде всего необходимо ускорить ремонт кирпичного завода и наладить выделку самана. Без этого ни о каком строительстве и мечтать нечего. А чем покрывать здания? Соломой, камышом – это не годится. Значит, надо уже теперь подумать о местном производстве черепицы. Найти станки, специалиста, а глина у вас, я знаю, есть отличная. А лес? На поступление леса извне рассчитывать нельзя. Единственный выход – изыскать лес на месте. А такая возможность есть. В горах, в Чубуксунском ущелье, лежит готовый лес, который предназначался для военных целей, а теперь передан нам. Но этот лес можно только сплавить по реке, иными средствами его оттуда не вывезешь.

– Чубуксунское ущелье? – переспросил Сергей. – Так я там уже был и видел лес. Дайте его нам, и мы сплавим.

– Дадим, – сказал Бойченко, – и дадим не шестнадцать вагонов, а сколько сумеете сплавить к усть-невинским берегам.

Беседа затянулась надолго, и, когда они обо всем договорились, Бойченко поднялся, подошел к окну и посмотрел на степь, укрытую знойной дымкой.

– Когда выезжаешь домой? – спросил он.

– Я готов лететь хоть на крыльях! – сказал Сергей.

– Зачем же на крыльях? – Бойченко подошел к Сергею. – Я понимаю, у тебя выросли крылья. Это хорошо, но лететь на них не стоит. Поедешь на машине. Сейчас иди к Николаю Николаевичу. Я ему позвоню и скажу, что еще надо сделать, а в конце дня заходи ко мне. Я поеду в ваши края и подвезу тебя до Усть-Невинской.

Николай Николаевич встретил Сергея на пороге своего кабинета.

– Поздравляю! – сказал он весело. – Вот видишь, говорил я тебе, что все устроится прекрасно… Я вот еще позвоню кое-куда. Словом, как говорится, делу дан законный ход.

Николай Николаевич снял трубку и стал звонить в крайплан, в крайсельпроект, в крайзо, в крайснаб, в крайсельэлектро, потом какому-то Петру Спиридоновичу, а затем – Олегу Александровичу. Со всеми говорил коротко, точным и деловым языком, ссылался на указания Андрея Петровича Бойченко, требовал ответа не по телефону, а в письменной форме, и с точным указанием, когда и что будет сделано. Петру Спиридоновичу после непродолжительного разговора сказал:

– Ты меня обещаниями не корми, а на этой неделе посылай в район Усть-Невинской изыскательскую партию.