Текст книги "Сказочная фантастика"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Клиффорд Дональд Саймак,Лайон Спрэг де Камп,Энтони Пирс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 49 страниц)

– Мы думаем, что так оно и есть, – сказал Хэл.

– Все эти годы здесь сохранялся мир, – сказал епископ. – Много лет назад военные покинули наши места, потому что в них не было больше необходимости. Десятилетиями тут царило спокойствие, не нарушилось оно и когда солдаты ушли отсюда. А теперь я ничего не знаю. Теперь я боюсь, что случится нечто ужасное. Достаточно искры, чтобы вспыхнуло пламенем все Приграничье, и Беккет может стать этой искрой. Мне хотелось бы убедить вас в том, что сейчас, когда на свободе бродит команда Беккета, не время искать приключений в Затерянных Землях.

– И все же мы отправимся туда, – возразил Джиб.

– Понимаю, – грустно сказал епископ. – Все вы пустоголовые, и убеждать вас – это только попусту тратить время. Будь я помоложе, я бы присоединился к вам, чтобы уберечь вас от глупостей, которые вы готовы совершить. Но поскольку годы и обязанности препятствуют мне, я сделаю для вас лишь то, что могу. Я не позволю, чтобы вы брели навстречу своей смерти. Вам будут предоставлены лошади и все, в чем вы нуждаетесь.

17

Чутье не обмануло Снивли и Оливера. Они стали жертвами огромной несправедливости и бессердечного пренебрежения: им досталась одна лошадь на двоих.

– Мне не лучше, – сказал Хэл. – Мы устроились вдвоем с Енотом.

– Но Енот – твое домашнее животное, – заметил Оливер.

– Ничего подобного, – возразил Хэл. – У себя дома мы делим одно дерево на двоих. Мы живем там вместе. Нам вечно приходится все делить поровну.

– Тебе надо будет брать его на коня, – сказал Снивли, – только, когда мы будем пересекать реку, чтобы он не промок. А так он пойдет пешком. Ему вообще не нравится ездить верхом.

– Лошадь такая же его, как и моя, – упорствовал Хэл.

– Не думаю, что лошадь придерживается такого же мнения, – возразил Джиб. – Мне кажется, она несколько испугана. Еноты на ней никогда не ездили.

Они пересекли брод, древний волок, рядом с которым стояла башня. Но когда брод остался позади, башня и окружавшие ее стены, которые ныне никого не охраняли, предстали перед ними обветшавшими развалинами, давно потерявшими свою военную мощь; это было далекое эхо тех времен, когда несокрушимая твердыня противостояла вторжениям с Затерянных Земель. Тут и там в трещинах стен росли деревья, а очертания некогда массивной башни скрывались под гущей виноградных лоз, которые ползли вверх, цепляясь за каменную кладку.

Маленькие фигурки, неразличимые на этом расстоянии, толпились на стенах башни, воздев руки в прощальном приветствии.

– Еще есть время, Мэри, повернуться и снова пересечь реку, – сказал Марк Корнуэлл. – Тут тебе не место. Нас ждут суровые дни.

Она упрямо покачала головой.

– Что меня ждет там, позади? Снова стану ползать с грязной тряпкой? Я никогда больше не прикоснусь к ней.

Корнуэлл подстегнул лошадь, и она пошла рысью по узкой тропке, которая вилась у подножия холма, свисающего над рекой. Как только они пересекли реку, характер окружающей местности сразу же изменился. К югу от речи густой лес покрывал крутые каменистые берега, прорезанные глубокими лощинами. Здесь же холмы были пониже и лес не такой густой. Заросли покрывали большое пространство, но тут и там были видны прогалины и опушки и, поглядев на восток, Корнуэлл увидел, что северные склоны холмов обнажены.

Как было бы хорошо, сказал он себе, если бы у нас была карта – любая карта, пусть самая примитивная, с множеством ошибок, но она дала бы хоть какое-то представление, куда двигаться. Он говорил об этом с епископом, но насколько тому было известно, подобной карты нет и никогда не существовало. Солдаты, в течение многих лет охранявшие брод, не удалялись от него и лишь иногда, отражая набеги через реку, сами переходили ее. Нападали на брод только обитатели Затерянных Земель, да и то не часто. Служба на этом посту была скучной и утомительной. В глубь Затерянных Земель время от времени отправлялись случайные путешественники вроде Тейлора, написавшего о своем походе отчет, который ныне находился в Вайалусинге. Но оставалось под большим вопросом, сколько было правды в рассказах таких странников. Корнуэлл нахмурился при этой мысли. Не было никаких данных, подумал он, позволявших считать отчет Тейлора более точным, чем все остальные. Этот человек на самом деле не был у Старцев, а лишь слышал рассказы о них, а для того, чтобы их услышать, ему совершение необязательно было путешествовать по Затерянным Землям. Древний топорик, который вез Джиб, был куда лучшим доказательством существования Старцев, чем все рассказы Тейлора. Странно, припомнил он, что епископ сразу же опознал топорик, как принадлежавший Старцам. Ему хотелось еще поговорить с епископом об этом, но времени оставалось немного, а других тем было в избытке.

Стоял безмятежный осенний день. Двинулись они в путь довольно поздно, и солнце стояло уже высоко. В небе не было ни облачка, воздух был теплым, и когда они поднялись на вершину холма, перед ними простерлась панорама речной долины, напоминавшая ковер, вытканный человеком, который обожал буйство красок.

– Там на утесе кто-то есть, – сказала Мэри. – И за нами наблюдают.

Марк поднял голову, всматриваясь в горизонт.

– Ничего не вижу, – признался он.

– Я и сама увидела лишь на мгновение, – ответила Мэри. – Может, мне и почудилось. Там могло быть все, что угодно. Я не заметила ничего определенного, но уловила какое-то движение.

– Мы будем сами вести наблюдение, – сказал Снивли, который, сидя за спиной Оливера, подъехал к голове колонны. – Мы должны считаться с тем, что за нами могут постоянно следить. Они знают все, что тут делается.

– Они? – спросил Корнуэлл.

Снивли пожал плечами.

– Что мы знаем? На свете так много разных существ – вроде нас. Гоблины, гномы, баньши, предвещающие смерть. Может быть, тут живут домовые и феи, к которым вы, люди, относитесь не так плохо. И все остальные. На свете много такого, о чем вы даже не предполагаете.

– Мы не представляем опасности для них, – сказал Корнуэлл. – Мы не будем им угрожать ни единым жестом.

– Как бы там ни было, – возразил Снивли, – мы для них захватчики.

– Даже вы? – спросила Мэри.

– Даже мы, – ответил Снивли. – Даже мы с Оливером. Мы не из Земель. Мы предатели или, может быть, дезертиры, беглецы. Потому что мы или наши предки покинули эти края и ушли жить в Приграничье, рядом с их врагами.

– Увидим, – сказал Корнуэлл.

Тропа наконец привела их к утесу. Перед ним простиралось не плато, как можно было бы предположить, а подножье другой скалы, вырисовывавшейся на горизонте, как взметнувшаяся волна.

Тропа ныряла вниз со склона, покрытого пожухлой травой. Подошва утеса поросла густым лесом, он занимал все пространство между холмами. Поблизости не было видно ни одной живой души, даже птицы исчезли. Непривычное чувство пустоты и одиночества охватило их, но и в этой незыблемой тишине Корнуэлл ощущал спиной что-то странное и неприятное.

Двигаясь медленно, словно что-то мешало им, лошади спускались по тропе, которая, извиваясь, подошла к огромному дубу, одиноко стоявшему на лужайке. Высокое и в то же время коренастое дерево с огромным стволом и широко раскинувшейся кроной простирало ветви не выше, чем в двенадцати футах от земли.

В густой чаще ветвей Корнуэлл заметил какое-то движение. Рывком остановив лошадь, он поднял голову. Рядом с ними, примерно в двух футах, что-то было глубоко всажено в ствол дерева; было оно несколько дюймов в диаметре, цвета белой слоновой кости.

Марк услышал, как у Снивли перехватило дыхание.

– Что это? – спросила Мэри.

– Рог единорога, – ответил Снивли. – Осталось не так много этих созданий, и я не слышал о таких, которые всаживали бы рог в дерево.

– Это так, – торжественно сказал Оливер.

Корнуэлл тронул лошадь с места и, склонившись, прикоснулся к рогу, потянул, но вытащить его не удавалось. Марк попробовал снова, но с тем же успехом он мог стараться вытащить ветку из ствола.

– Мы должны попробовать вырубить его, – сказал он.

– Дай мне, – попросила Мэри.

Спрыгнув с седла, она ухватилась за рог. Он подался, и Мэри без малейших усилий вытащила его. Рог был примерно трех футов в длину и с острым концом. На нем не было ни следа повреждений или облома.

Все в изумлении смотрели на рог в руках Мэри.

– Никогда раньше не видела таких штук, – удивилась Мэри. – Конечно, слышала в старых сказках Приграничья, но…

– Великолепное предзнаменование, – сказал Снивли. – Хорошее начало!

18

Ближе к сумерках они расположились лагерем на поляне рядом с долиной, которая вилась между холмами. С вершин окружающих холмов срывались легкие порывы ветерка, и тогда по поверхности протекавшего рядом ручейка шла рябь. Джиб нарубил сухостоя – его было в изобилии вокруг лагеря. Весь день стояла спокойная теплая погода; теперь запад окрасился в лимонно-желтый цвет, но солнце опускалось все ниже, и небо постепенно напитывалось зеленью. Лошади паслись в густой траве. Плотная стена леса, окружавшая полянку со всех сторон, защищала путников от порывов ветра.

– Они вокруг нас, – сказал Джиб. – Мы беспомощны перед ними, словно стоим на коленях. Они наблюдают за нами со всех сторон.

– С чего ты это взял? – спросила Мэри.

– Я это точно знаю, – ответил Хэл. – И Енот знает. Он видел их там, наверху; они сидели у костра. Услышать их невозможно, но Еноту удалось. Как бы они ни скрывались, он услышал их. И, конечно, к тому же унюхал.

– Мы не будем обращать на них внимания, – сказал Снивли. – Будем вести себя так, словно их не существует. Мы должны привыкать к этому, потому что не можем заставить ветер дуть в другую сторону. Но пока все идет, как и должно идти. Они ни на минуту не оставляют нас, и следят, неустанно следят. Пока бояться нечего. Вокруг нет никого, кроме самых маленьких – эльфов, троллей, домовых. Они не опасны. Ничего существенного нет. Ничего угрожающего.

Корнуэлл разворошил угли и положил на них початки кукурузы.

– А что будет, – спросил он, – когда появится что-то в самом деле существенное и грозное?

Снивли пожал плечами. Он сидел на корточках рядом с Корнуэллом, глядя на тлеющие угли.

– Не знаю, – ответил он. – Нам остается только прислушаться… как ты говоришь – к своим предчувствиям. Это все, что мы можем сделать. Пока у нас есть несколько вещей, которые могут принести нам пользу. Во-первых, рог. Это очень мощное средство. Дня через два история о нем широко распространится, и о ней будут знать все Затерянные Земли. Кроме того, у тебя на поясе волшебный меч.

– Я рад, – что он со мной, – сказал Корнуэлл. – И все хотел спросить тебя. Мне не давало покоя, почему ты вручил его Джибу. Конечно, он рассказал тебе, для кого меч предназначается. Но тут ты сделал ошибку, мастер Гном. Ты должен был выяснить, кто я такой, посмотреть, достоин ли я волшебного меча. Ведь обыщи ты хоть весь мир, все равно человека, более неподходящего, чтобы владеть этим мечом, ты не нашел бы. Да, я носил меч, как и многие другие, ведь у многих мужчин есть мечи. Лезвие у него было иссечено и источено; это была просто фамильная реликвия, она не представляла никакой ценности, с ней не было связано никаких чувств. Я по году даже не вытаскивал его из ножен.

– И все же, – усмехнулся Снивли, – скажу тебе, что ты вел себя более, чем достойно, во время стычки в конюшне.

Корнуэлл с отвращением фыркнул.

– Я отлетел к лошади, и она так лягнулась, что для меня все кончилось. Джиб со своим верным топором и Хэл со своим луком – вот кто были настоящими героями в этой стычке.

– Однако, не будем забывать, что ты убил своего противника.

– Чисто случайно, уверяю тебя, чисто случайно. Эта глупая деревенщина просто напоролась на острие.

– Во всяком случае, – сказал Снивли, – не так уж важно, по моему мнению, как там было. Главное, что ты сделал свое дело.

– Неловко и неуклюже, – возразил Корнуэлл, – и славы я не заслуживаю.

– Порой мне кажется, – заметил Снивли, – что большая часть славы, которая достается на долю великих деяний, присуждается незаслуженно. По прошествии времени простая резня предстает как благородный рыцарский поединок.

Откуда-то появился Енот, вошел в круг света от костра и положил передние лапы Корнуэллу на колени. Ткнув носом в обжаренный початок, он зашевелил бакенбардами.

– Подожди немного, – попросил Корнуэлл. – Он дойдет, и я обещаю, что кусок тебе достанется.

– Я часто думаю, – сказал Снивли, – много ли он понимает. Умное животное. Хэл все время разговаривает с ним. И уверяет, что тот ему отвечает.

– А я и не сомневаюсь в этом, – сказал Корнуэлл.

– Они очень привязаны друг к другу, – продолжал Снивли. – Словно они братья. Как-то ночью за Енотом гнались собаки. Он был совсем еще малышом. Хэл спас его и взял к себе домой. И с тех пор они не разлучаются. А теперь, когда он вырос и поумнел, ни одно здравомыслящее существо не рискнет покуситься на него.

– Собаки должны хорошо знать его, – сказала Мэри. – Хэл рассказывал, что самогонщик, который почти каждую ночь охотится на енотов, потерпел с ним неудачу. Собаки не идут по следу Енота. Даже когда он гуляет один, они его не беспокоят. Правда, они могут напасть на его след и погонять немного, но только ради удовольствия поноситься по воздуху, и в конце концов бросают это занятие.

– Собаки достаточно умны, – сказал Хэл. – Умнее их только Старый Енот.

– Тут по-прежнему кто-то есть, – предупредил Джиб. – Я то и дело замечаю какое-то движение в темноте.

– Они не расстаются с нами с того момента, как мы перешли реку, – пояснил Снивли. – Мы, конечно, не видим их, но они здесь и наблюдают за нами.

Кто-то дернул Мэри за рукав и, повернув голову, она увидела маленькое создание с морщинистым лицом, полным тревоги.

– Вот и один из них, – сказала она. – Выходи на открытое место. А вы не делайте никаких резких движений, а то перепугаете его до смерти.

– Я – Бромли, тролль, – представилось создание. – Ты помнишь меня?

– Я не уверена… Ты один из тех, с кем я играла в детстве? – помедлив, спросила она.

– Ты была совсем маленькой девочкой, – ответил Бромли. – Не больше любого из нас. Мы приходили к тебе – я и домовой Фиддлфингер, а порой кто-нибудь из фей или эльфов. И ты не замечала, что мы отличаемся друг от друга. Ты была еще слишком маленькой, чтобы задумываться над этим. Мы лепили песочные пирожки на берегу ручья, Фиддлфингер и я говорили тебе, что они очень вкусные, я ты покатывалась со смеху. Каждый раз, когда тебе хотелось лепить пирожки, мы приходили к тебе в гости.

– Теперь я припоминаю. Вы жили под мостом, и я всегда думала, как странно жить под мостом.

– Теперь ты должна знать, – с легкой надменностью заявил Бромли, – что все настоящие тролли живут только под мостами. В иных местах они не селятся.

– Да, конечно, – подтвердила Мэри. – Я знаю, что тролли живут под мостами.

– И еще мы ходили дразнить великана – людоеда, – напомнил Бромли. – Мы бросали в его пещеру камни и ветки, а потом удирали, чтобы он не успел нас поймать. Думаю сейчас о нашем безобразном поведении и сомневаюсь: подозревал ли великан, что это мы хулиганим. Ведь выглядели мы такими робкими, что, казалось, даже собственной тени боимся.

Корнуэлл собрался было подать голос, но Мэри остановила его движением головы.

– Почти весь ваш народец тайно наблюдает за нами? – спросила она. – Почему бы им не показаться? Мы разведем большой костер, рассядемся вокруг него и поговорим. Мы даже можем потанцевать. Еда найдется. Поджарим еще початков. Хватит на всех.

– Они не придут, – ответил Бромли. – Даже ради початков. Они были против того, чтобы я подходил к тебе. Но я должен был подойти. Я помню тебя еще с тех давних пор. Ты жила в Приграничье?

– Меня туда отнесли, – сказала Мэри.

– А я ходил и искал тебя и ничего не понимал. Мы же неплохо проводили время. Хотя, надо признаться, что изготовление песочных пирожков было довольно грязной и утомительной работой.

– А где сейчас Фиддлфингер?

– Не знаю. Исчез из виду. Домовые разбрелись кто куда. Они вечно бродят. Лишь мы, тролли, остаемся на месте. Находим мост, который нам нравится, устраиваемся под ним и живем всю…

Внезапно раздался какой-то писк, хотя потом, припомнив все, что произошло, выяснили, что звук не был таким уж неожиданным. Он раздавался неоднократно, пока тролль беседовал с Мэри, но весьма смахивал на те звуки, которые издает цикада, когда, примостившись в кустах, пиликает на своей скрипочке. Но в тот раз писк превратился в квакающую трель, а затем перешел в настоящий вопль, потрясший воздух; он не смолкал ни на секунду, он рос и рос, превращаясь в дикую жуткую мелодию, в которой было что-то и от стенаний, и от боевого клича, и от бормотания сумасшедшего.

Мэри, перепугавшись, вскочила на ноги, то же сделал Корнуэлл, отбросив лежавший на коленях початок кукурузы. Лошади, привязанные к колышкам, заржали от ужаса. Снивли попытался завопить, но издал только слабый стон.

– Темный Волынщик, – пробормотал он, повторяя снова и снова. – Темный Волынщик, Темный Волынщик, Темный Волынщик…

Что-то круглое и влажное двигалось по склону к лагерю. Оно катилось, подпрыгивая, и каждый раз, опускаясь на землю, издавало глухой звук. Подкатившись к костру, предмет остановился и уставился на них, искривив рот в ухмылке.

Перед путниками была отрезанная человеческая голова.

19

На следующий день они нашли место, откуда в них запустили отрезанную голову. После краткой церемонии и торопливых молитв, она была предана земле на месте их ночной стоянки у подножья большого гранитного валуна, и на его поверхности был выцарапан крест, чтобы обозначить место последнего ее упокоения.

Оливер возражал против креста.

– Они нас не трогают, – говорил он. – Почему мы должны нарываться на оскорбления? Эти две глупые перекрещенные палки пугают их.

Но Корнуэлл был непреклонен.

– Крест – не оскорбление, – сказал он. – А как насчет того, что в нас швыряют отрезанную голову? Что-то непохоже, чтобы нас оставили в покое. Голова эта принадлежала человеку и, скорее всего, христианину. А он как минимум, заслуживал заупокойной молитвы и креста над могилой, вот мы и исполнили свой долг перед ним.

– Тебе не кажется, – спросил Джиб, – что это мог быть один из людей Беккета?

– Вполне возможно, – сказал Корнуэлл. – После истории с гостиницей мы не слышали о них. Не знаем даже, пересекли они уже границу или нет, но любой человек здесь, скорее всего, относится к компании Беккета. Он мог пройти вдоль линии болот и забрести сюда, где наткнулся на кого-то, кто не испытывает симпатии к людям.

– Ты упрощаешь, – возразил Снивли. – В Затерянных Землях никто не симпатизирует людям.

– Если не считать этой отрезанной головы, – заметил Корнуэлл, – они ничего не предпринимают против нас.

– Дай им только время, – ответил Снивли.

– Кроме того, необходимо учитывать, – сказал Оливер, – что вы единственные люди среди нас. Возможно, нам нечего рассчитывать на снисхождение, а уж вам…

– Но с нами Мэри, – сказал Хэл.

– Да, Мэри еще ребенком жила здесь, и кроме того, не забывай о роге, который какой-то глупый единорог всадил в дерево.

– Мы не армия завоевателей, – сказал Джиб. – Мы просто группа совершенно безобидных… ну, странников, что ли. У них нет никаких причин опасаться нас.

– Но мы имеем в виду не страх, – сказал Снивли. – Это, скорее, ненависть. Ненависть, пронесенная через столетия, глубоко укоренившаяся здесь ненависть.

Корнуэлл прикорнул. Каждый раз, когда он засыпал, им овладевали бесконечные кошмары, и он снова и снова видел перед собой голову или, точнее, то, что от нее осталось. Это была чудовищная карикатура на голову человека, с застывшим выражением ужаса на лице. Он отбрасывал одеяло и вскакивал, весь в поту от страха. Постепенно он приходил в себя, снова укладывался, засыпал и явственней явственного видел голову: вот она подкатывается к огню, подкатывается так близко, что искры опаляют бороду и волосы, и на коже остаются пятна ожогов. Глаза широко открыты и напоминают куски тусклого камня. Рот и все лицо так искорежены, словно две могучие волосатые руки скручивали голову с шеи. Оскаленные зубы поблескивают в пламени костра, и из угла перекошенного рта тянется засохшая струйка крови, исчезая в бороде.

К утру, вконец измученный, Марк провалился в такой глубокий сон, что даже видение головы не могло его разбудить. Когда Оливер наконец поднял его, завтрак был уже готов. Марк изо всех сил старался проглотить хоть что-нибудь, но это ему не очень-то удавалось, потому что перед его глазами стоял грубо нацарапанный на плоской поверхности валуна крест. Разговаривать никому не хотелось, и, торопливо оседлав коней, они двинулись в путь.

Тропа, по которой они ехали, продолжала оставаться лесной тропкой, она нигде не расширялась, ничем не напоминая приличную дорогу. Плато становилось просторнее, и обретало все более дикий характер: оно было изрезано глубокими расщелинами и изборождено хребтами: тропа, огибая хребты, спускалась в узкие тенистые долинки, заваленные камнями, а оттуда меж толстых стволов сосен и высящихся валунов продиралась на вершину холмов, чтобы снова нырнуть в следующее ущелье. Здесь царило неколебимое спокойствие, которое не хотелось нарушать даже шепотом, тем более, что было трудно понять, чего пугался человек: то ли звука собственного голоса, то ли топота копыт, который мог вспугнуть кого-то, кто следовал за тобой по пятам. Здесь не было ни убежищ, ни укрытий, ни открытых пространств, ни намека на то, что когда-то в этой глуши обитало хоть одно живое существо.

Молча, не договариваясь, они решили не останавливаться на полуденную стоянку.

День уже давно перешел на вторую половину, когда Хэл, обогнав остальных, подъехал к Корнуэллу, возглавлявшему шествие.

– Взгляни-ка туда, – попросил Хэл, показывая на узкую полоску неба, которая показывалась меж мощных стволов деревьев, загораживавших все пространство над головой.

Корнуэлл поднял голову.

– Ничего не вижу. Ну, тучи плывут. Птицы летают.

– И я за ними наблюдаю, – сказал Хэл. – Они слетаются сюда. Скоро их тут будет целая стая. Это стервятники. Они видят какую-то падаль.

– Может, корова.

– Откуда здесь коровы? Ты что, видел фермы?

– Значит, олень. Или, может, мышь.

– Больше, чем мышь, – сказал Хэл. – И больше, чем олень. Если так много стервятников, значит смерть тут изрядно поработала.

Корнуэлл натянул поводья.

– К чему ты клонишь? – спросил он.

– Та голова, – напомнил Хэл. – Она же ведь откуда-то взялась. Тропа ведет к другому ущелью. Там Можно было устроить прекрасную засаду. И никто бы оттуда не вырвался.

– Но мы же убедились, что Беккет не пошел этим путем, – ответил Корнуэлл. – Эта милая компания не проходила мимо башни. Мы не заметили ни следа, ни отпечатка копыт, ни кострищ. Если бы там была засада…

– Я ничего не знаю ни о засаде, ни о компании Беккета, – уточнил Хэл. – Но я знаю повадки стервятников; их там слишком много.

Оливер и Снивли подъехали к Хэлу.

– В чем дело? – спросил Оливер. – Что-то не так?

– Стервятники, – ответил Хэл.

– Не вижу никаких стервятников.

– Вон те пятнышки в небе.

– Ну и что? – задал теперь вопрос Корнуэлл. – Они там, и ладно. Значит, какая-то падаль. Снивли, я хотел бы поговорить с тобой. Прошлой ночью, как раз перед тем, как кинули голову, были такие звуки…

– Это Темный Волынщик, – пояснил Снивли. – Я тебе рассказывал о нем.

– Да, теперь я припоминаю. Ты мне в самом деле рассказывал. Но с тех пор так много всего случилось Так кто же он, Темный Волынщик?

– Никто толком не знает, – слегка передернувшись, сказал Снивли. – И никто его никогда не видел. Слыхали его, это да. Но не очень часто. Порой о нем не слышно годами. Он предвестник беды. И играет только тогда, когда ожидается какое-то темное дело…

– Брось свои загадки. Что это за темные дела?

– Вот голова, например, – напомнил Хэл.

– Не только голова, – запротестовал Снивли. – Еще хуже.

– Не понимаю. Что за темные дела? Кто попадет в беду? – спросил Корнуэлл.

– Не знаю, – ответил Снивли. – И никто не знает.

– Что-то знакомое почудилось мне в этом свисте, – сказал Оливер. – Я старался припомнить, но никак не мог ухватить толком. Свист был таким страшным, что мне показалось, будто я схожу с ума. Но сейчас, пока мы ехали верхами, я вспомнил. Хотя бы кое-что. Пару тактов. Они из старинной песни. Я обнаружил ее ноты в одном из свитков в Вайалусинге. Там как раз были эти такты. Им отроду, говорилось в свитке, тысячи две лет. Может, это самая старая песня на Земле. Но я не представляю, откуда человек, который писал этот свиток, мог знать…

Хмыкнув, Корнуэлл пришпорил лошадь. Хэл остался у него за спиной. Тропа круто спускалась вниз, плотно нахоженная, она вилась между огромных стен выщербленного камня. По скалам стекала струйка воды, вокруг которой лепились мхи и лишайники. На краю скалы стояло дерево; оно беспомощно простирало ветви и казалось, вот-вот потеряет равновесие и рухнет. Солнце не заглядывало в это ущелье, тут было сумрачно и сыро.

Порыв ветерка пролетел между отрогами скал, взвихрив пыль; он принес сладковатый запах, еле заметный запах гниения, даже скорее, намек на него, но и от этого першило в носу и горле и мучительные спазмы сжимали внутренности, предвещая рвоту.

– Я был прав, – сказал Хэл. – Там, внизу, – смерть.

Тропа сделала крутой поворот. Когда они обогнули его, ущелье закончилось, и перед ними открылся каменный амфитеатр, зажатый вздымающимся кольцом скал. Прямо перед ними вскипели хлопающие черные крылья; огромные черные птицы садились и садились на трупы, и присоединялись к пиршеству. Несколько этих уродливых созданий, обожравшихся настолько, что уже не было сил взлететь, ковыляя, стали отскакивать в сторону.

Запах все усиливался и наконец стал невыносимым.

– Боже милостивый! – воскликнул Корнуэлл, поперхнувшись при виде того, что лежало в каменистом ложе ручейка, протекавшего через амфитеатр.

Среди клочьев мяса и разбросанных костей, которые лишь смутно походили на останки человеческих тел, лежали бесформенные груды плоти – это были лошадиные трупы, с выпотрошенными животами и окостеневшими ногами, между ними валялись и трупы людей или то, что от них еще оставалось. В траве скалились черепа, белели грудные клетки, из которых были вырваны все внутренности, болтавшиеся теперь на ветках кустов. Как пьяный восклицательный знак, покачивалось под порывами ветерка воткнутое в землю копье. Лучи заходящего солнца поблескивали на валявшихся мечах и щитах.

И среди разбросанных покойников и трупов лошадей лежали и другие тела – поросшие черным мехом, с застывшими в вечной ухмылке огромными клыкастыми ртами с короткими пушистыми хвостами, широкими тяжелыми плечами, узкими талиями и огромными руками (руками, а не лапами), снабженными боевито загнутыми когтями.

– Все кончено, – сказал Джиб. – Беккет шел этим путем.

В дальнем конце амфитеатра дорога (не тропа, по которой они все время следовали, а настоящая, хорошея, проторенная дорога) огибала каменную стену, окружавшую чашеобразное углубление, в котором они находились. Пересекая чашу амфитеатра, дорога в дальнем конце его ныряла в очередное ущелье, чтобы подняться на соседний холм.

Корнуэлл пришел в себя от оцепенения и оглянулся. Остальные путники, застыв, сидели в седлах, с бледными от ужаса лицами.

– Здесь мы ничего не сможем сделать, – сказал Джиб. – И лучше уехать отсюда поскорее.

– О Иисусе! – воскликнул Корнуэлл. – Да почиют они в мире и пусть будет легок их путь…

– Нет таких слов, – хрипло сказал Джиб, – которых они были бы достойны. И мира им нет. Здесь нет мира.

Кивнув, Корнуэлл подстегнул свою лошадь, она пошла рысью, и остальные последовали за ним. Вокруг били крыльями стервятники, которых отогнали от пищи; кружась, они снова садились на останки. Взмахнув хвостом, с тропы отпрянула лиса. Мелкие зверюшки шныряли под ногами.

Наконец путники выбрались на дорогу, омерзительное пиршество осталось позади. Вдоль дороги тел уже не было. Стайки маленьких серых птичек, чирикая, перепархивали с ветки на ветку. А огромные мрачные птицы снова слетались на поле боя.