Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 50 страниц)

Я оторвалась от чтения и недоуменно посмотрела в склонённую над столом спину Аманды.

– Что за бред написан! Почему ребёнок пахнет? Какие к чёрту духи…

Аманда не ответила, и я заметила, что плечи её как-то странно вздрагивают. Я подалась вперёд и поняла, что Аманда плачет. Отложив книгу, я поднялась с дивана.

– Что случилось?

Она не сразу подняла голову. Глаза действительно покраснели от слёз – похоже, она плакала уже давно. Из-за чего на этот раз?

– Какого хрена ты подобное беременной читаешь?

Я пожала плечами и ответила:

– Что задали, то и читаю. В чем проблема? Ты что, про детей слушать не можешь? Это ж не про собак… Ты мне лучше объясни, чем таким невыносимым может пахнуть ребёнок.

– Ребёнок мёртвый! – закричала на меня Аманда. – Ты что, не поняла?!

– Какой мёртвый? Ты что, с ума сошла!

Я взяла книгу и стала пробегать строчку за строчкой, беззвучно шевеля губами. Через день героиня выбросила ребёнка в мусор и стала думать, как спрятать тело, потому что к нему начали слетаться мухи. Я опустила книгу на колени.

– Так она мёртвого ребёнка с улицы притащила?

– Ну да, – Аманда смотрела на меня зло, будто я была автором этого жуткого рассказа, а не Эдвидж Дантикат. – Она же не могла родить ребёнка, вот и подобрала выкинутого кем-то, чтобы хоть на время почувствовать себя матерью. Не надо читать дальше вслух. Скажи просто, чем закончилось.

Аманда опустила руку на свой бугорок, а я опустила глаза в книгу. Осталось прочитать всего три страницы, но слова путались, внутренний голос пропадал, начинало щипать глаза.

– Ну что там? – нетерпеливо топнула Аманда.

– Садовник, с которым она спала, нашёл ребёнка и вызвал жандармов, обвинив её в похищении и ритуальном убийстве. Героиня не стала оправдываться.

– Вот козёл! – ахнула Аманда. – Как все мужики, впрочем. Я хочу родить дочку. Зараза… Я ж теперь не усну.

– Пошли за почтой, – предложила я, закинув книгу в угол.

На улице было уже по-ночному прохладно. Черно-зелёные силуэты деревьев и аккуратно подстриженных кустов высвечивались солнцами фонарей. На декоративном озерце раздражающе шумел фонтан. Мы молча дошли до почтовых ящиков. Фонарь под навесом светил как-то совсем тускло, и Аманда лишь со второго раза попала ключом в замок. Она подхватила пачку рекламных газет и, выудив пару застрявших меж страниц писем, отправила остальное в бак для бумаги.

– Письмо из лаборатории.

Я почему-то напряглась, хотя мы уже знали результат. Он был отрицательным. Аманда тут же встала под уличный фонарь, вскрыла конверт и выудила бланк.

– Суки! – вскрикнула она. – Страховка ничего не оплатила. Все шестьсот баксов лаборатория мне прислала!

– Шестьсот? А какую предоплату ты вносила?

– Шестьдесят баксов, и те обещали вернуть после оплаты страховки. Я же сама звонила агенту – у них шло стопроцентное покрытие. Охренеть!

– Не нервничай заранее. Завтра позвонишь в страховую и разберёшься.

– Да что за день-то такой! Всё из-за твоей собаки!

– А Лесси-то тут при чём?

Но Аманда уже шла обратно к нашему зданию, нервно размахивая письмами. Я догнала её.

– Ты только не нервничай. Хрен с ними, с деньгами. Как-нибудь выкрутимся. Отец мне сегодня прислал больше обычного. К тому же, подработка была в этом месяце. Может, ещё что из шарфиков продастся, если цену опустить. Это всё мелочи. Главное, что малыш здоров.

Аманда остановилась и обернулась со словами:

– Кейти, у меня иногда создаётся впечатление, что ты отец этого ребёнка.

Я недоуменно посмотрела на неё. Она усмехнулась как-то недобро.

– Ты всё время говоришь «мы»? Это мой ребёнок, это мои счета, это мои деньги, это мои проблемы, которые ты не обязана решать. И уж тем более деньгами твоего отца. На крайний случай у меня есть моя собственная мать.

Я не знала, что сказать. Просто пожала плечами и пошла дальше. Аманда и не подумала меня догонять. Даже, кажется, специально замедлила шаг. Я чувствовала себя паршиво, будто меня только что уличили в присвоении чужой игрушки в песочнице. Сразу вспомнилась гаитянка из рассказа – я ведь не сделала ничего плохого, за что же меня так?

Аманда бросила письма на барную стойку и закрыла за собой дверь ванной комнаты. Под шум льющийся воды я стала просматривать письма. Счёт за воду, рекламное предложения от кредитной компании, предложения по автомобильной страховке и вот он, злосчастный счёт. Я взяла бланк в руки и стала тупо читать буквы, чтобы расслабиться – дочитала аж до мелкого шрифта и подпрыгнула.

– Аманда!

Я забарабанила в дверь ванной комнаты. Через какое-то время послышались мокрые шлепки по плитке, и дверь отворилась. Аманда стояла передо мной голая, мокрая и злая.

– Я могу нормально принять душ? У тебя что, пожар?

Я отступила на шаг и показала письмо:

– Тут написано, что они не посылают запрос в страховку. Ты должна сама зайти на их сайт и ввести все данные со счёта.

Аманда вырвала у меня листок, и на том месте, которого коснулись мокрые пальцы, образовались пятна.

– Вот суки! Я им все данные в анкету переписывала! Эти козлы мне ещё крови попортят!

– Надеюсь, что в этой лаборатории мы больше ничего делать не будем.

Аманда грозно взглянула на меня, и я потупилась.

– Ты опять? Мы с тобой – не мы, а ты и я. Поняла?

Я кивнула.

Глава десятая «Две буки»

Аманда ждала, а я нарочно тянула с ответом в надежде, что подруга испытает ту же боль, что и я давеча, когда она чётко очертила границу наших отношений. Другая на моём месте сняла бы с себя хотя бы половину домашних обязанностей. Но как я могла заставить беременную мыть пол и возиться со специями, если все стойкие запахи были ей неприятны. Я даже сменила дезодорант, чтобы не раздражать Аманду. Короче говоря, ничего не изменилось, если не считать того, что я за неделю не открыла ни одного сайта по беременности и не прикоснулась к журналам.

– Так ты пропустишь занятия, чтобы пойти со мной на УЗИ?

Сколько бы она не делала вид, что ей безразличен мой ответ, я знала, как ей страшно идти одной. Аманда вновь начиталась про различные отклонения и выпросила у врача направление в специализированный центр, потому что там якобы более крутые аппараты. Что скрывать, я тоже сгорала от желания увидеть на экране сосущего палец малыша и первой узнать его пол. Но я никогда больше не дам Аманде понять, насколько сильно за неё переживаю, чтобы не получить новую порцию насмешек.

Всю неделю я стойко сносила её кряхтения. Гордость не позволяла Аманде во второй раз попросить массаж, но и моя собственная не желала капитулировать. Аманда вела себя, как наказанная маленькая девочка, уверенная, что громкий рёв заставит маму первой пойти на примирение и признать ошибку. И пускай руки так и тянулись к спине Аманды, но я мысленно била себя по рукам.

– Ну если тебе так надо, то я, конечно, схожу с тобой, – выдала я наигранно безразличным тоном.

– Ну нет, если тебе так надо пойти на историю искусств, – в тон мне парировала Аманда, – то…

– Ладно, я пойду, – резко согласилась я, чтобы поставить наконец точку в нашем недельном противостоянии.

Аманда встретила меня вопросом про УЗИ, когда я вернулась с прогулки с собакой. Пусть она и дальше игнорирует ходьбу и стонет по поводу ноющих мышц, зато я отлично проветриваю голову, пытаясь разобраться в природе своих чувств к подруге. Всю неделю я задавалась вопросом, почему мне стало так больно, когда Аманда отвергла мою помощь? И отчего заявление подруги о том, что она чётко разделяет наш бюджет привело к недельному сопению с обеих сторон? Она не могла или не хотела скрывать боль. Мы открыто дулись друг на друга, будто маленькие сестры, одной из которых подарили куклу, а другой предложили ждать до следующего дня рождения. Или же за денежным вопросом я увидела нечто другое – нежелание допускать меня в свою жизнь?

С чего я вообще взяла, что моё общество для Аманды нечто большее, нежели просто неудобная реальность, с которой ей придётся мириться ещё два года до получения диплома? Хотя какие два года? Она уедет в мае, как только закончится контракт на съём жилья, или того раньше, как родится ребёнок, ведь она с февраля берёт академку. С чего это я решила, что Аманда допустит меня к малышу? Ну да, она попросила меня присутствовать на родах, но, конечно, лишь потому, что не хочет видеть там мать.

С чего я вообще взяла, что она мне в действительности подруга? За два года мы не стали близки по-настоящему. Не делились детскими воспоминаниями, не говоря уже о том, что творилось у нас в душе. Рассказала бы мне Аманда, что переспала летом с бывшим, если бы не забеременела – нет. В общем-то положительный тест на беременность послужил толчком к разговору с примесью эмоций только с моей стороны. Это я сказала, что я люблю её как сестру, а она даже не подтвердила, что я ей подруга. Она плакала у меня на плече, потому что другого не оказалось рядом. Наверное, я просто однокурсница, с которой выгодно снимать жильё.

Мы даже познакомились не сами. Её мать и мой отец случайно оказались за одним столом на родительском собрании, и это миссис ОʼКоннор предложила поселить нас вместе. Но прилагалась ли к квартире дружба? Аманда сравнила моё поведение с поведением мужа – какие глупости! Я просто хочу помочь, как любой нормальный человек. Так почему она то хватает меня за руку, то воспринимает помощь в штыки? Рядом нет ни мамы, ни отца ребёнка – никого, кроме меня, а ей нужна помощь, что тут отрицать!

Аманда кинула мне короткое спасибо и вернулась на балкон, где ловила последний дневной свет, чтобы дорисовать плюшевого мишку. Даже с акриловыми красками она теперь работала только на свежем воздухе. Я же прошла на кухню и достала из пароварки рис, к которому приготовила итальянский соус из сухофруктов. После прогулки жутко хотелось есть, но я не стала отвлекать Аманду от живописи и приступила к трапезе в одиночестве.

– Ты теперь со мной даже есть не будешь?

Аманда подошла неслышно, включила воду и стала промывать кисти.

– Я думала, что тебе ещё долго, – ответила я с набитым ртом.

– А спросить?

Я пожала плечами и хотела подняться, но Аманда остановила меня.

– Не надо. Я сама положу, ты и так готовишь, стираешь, убираешь… Я же беременная, но не инвалид. К тому же, скоро межсеместровые экзамены, а у тебя по истории доклад не дописан. По рисунку нет достаточно набросков, да и твоя фисташка нарисована очень плохо. Пожалуй, единственный твой нормальный проект за этот семестр – медведь, хотя не понимаю, как ты могла вставать в шесть утра всю неделю, чтобы по часу его рисовать… Так нельзя.

Она положила себе немного риса и задумалась.

– Твой чернослив, конечно, хорош, но…

– Прекрати паниковать. Начнутся проблемы, тогда и исключим рис. Я и так уже не знаю, чем тебя кормить. Иди жуй свою брокколи.

– Не злись, – прошептала Аманда примирительно. – Просто я не знаю, что мне можно есть, а что нельзя. И спасибо тебе большое за всё, что ты делаешь.

– Мне это ничего не стоит, – буркнула я и уткнулась носом в тарелку.

С чего вдруг Аманда рассыпалась в благодарностях? Решила напомнить про массаж? Или ей совестно за своё поведение? Кисло-сладкая еда стала вдруг пресной, потому что фразы звучали книжно-заученно.

– Послушай, это так странно. Я ни разу не почувствовала ещё шевелений. Наверное, потому что живот пучит. Явно ем что-то неправильное.

Я подняла глаза. Аманда тут же виновато отвела свои. Вот, и минуты без упрёка не прошло.

– Составь меню. Буду готовить, что скажешь.

– Ну вот, ты опять обиделась.

Ещё бы не обидеться! Когда ты заговорила со мной только потому, что необходим слушатель для беременных тем. Аманда вновь схватилась за живот.

– Вот и сейчас что-то там дёргается. А может со мной что не так? Написано же, что худые наоборот начинают раньше чувствовать. А вдруг…

Я звонко уронила вилку на пустую тарелку.

– Ты посмотри, как за неделю вырос твой живот!

Она встала и оттянула назад футболку. Живот мягко нависал полусферой над свободной резинкой штанов.

– Ну, а шевеления тогда где?

– Так может это они и есть?

– Знаешь, – в голосе Аманды вновь появилась злость. – Я уж газы от взмахов крылышек бабочки могу отличить!

– Не знаю! Ничего не знаю! Завтра у врача спросишь!

Я ополоснула тарелку и сунула в посудомоечную машину.

– Кейти…

Я приготовилась к очередной просьбе. Аманда не просто так пошла на примирение.

– Посмотри ролик на Ютюбе. Спина болит.

– Завтра, – буркнула я. – Сейчас сяду за доклад.

Спать я легла поздно, уже в первом часу ночи, и думала, что Аманда давно спит, но она выждала какое-то время и, решив, наверное, что я уснула, подползла ко мне и прижалась спиной к моей спине. Я замерла, боясь пошевелиться. Неужели ей так плохо?

Глава одиннадцатая «УЗИ»

Аманда заполняла очередную кипу бумаг, а я разглядывала животы беременных. Такого маленького, как у Аманды, ни у кого не было. Мой взгляд скользнул от плотно сжатых коленей по коротким свободным штанам к загорелым ногам. Аманда зачем-то сняла шлёпки.

– Ты что, ногу натёрла?

Аманда отрицательно мотнула головой.

– Просто ноги вспотели, и вообще я мокрая, как мышь.

Я спрятала её левую ладонь в свою и сжала что есть силы. Она улыбнулась мне и продолжила заполнять медицинские формы. Я разжала пальцы и накрыла её влажную ладонь второй рукой, почувствовав, как у меня тоже учащённо забилось сердце. Аманда вытащила руку, и я не смогла подавить вздох разочарования.

– Спасибо, что переживаешь за меня.

Она потянулась к сумке и вытащила бутылку с водой. Я следила, как пальцы Аманды с коротко подстриженными ногтями отвинчивают крышку и подносят горлышко к бледным, не испорченным помадой, губам. Я не могла отвести взгляда от дёргающейся в такт коротким глоткам шеи, и даже сама непроизвольно сглотнула наполнившую рот слюну.

– Хочешь пить? – спросила Аманда, заметив мои конвульсии, но я лишь отрицательно мотнула головой, будучи не в состоянии отыскать пропавший голос.

Со словами «Я в туалет » Аманда собрала бумаги и направилась к стойке регистрации. Мой взгляд остался прикованным к её фигуре. Аманда не шла, а плыла, гордо откинув назад голову и выпячивая живот, чтобы все видели, что он у неё тоже имеется. Она отдала девушке заполненные формы и спросила, где находится туалет. Прежде чем отправиться в указанном направлении, она обернулась, будто заметила мой изучающий взгляд. Я успела опустить глаза в пол, молясь не покраснеть. И тут заметила, что Аманда босая. Я хотела подхватить шлепки и побежать за ней, но ноги будто вросли в пол, а руки – в подлокотник кресла. Я застыла подобно изваянию сфинкса, только вместо печати вечности, на моем лице лежала печать тупости.

И всё же я справилась со ступором, в который меня ввело непонятно что, и схватила со столика журнал. Первая статья была посвящена грудному вскармливанию. Я пропустила абзац о полезности и замерла на описании изменений, происходящих с грудью будущей матери. Я давно приметила, что ареола у Аманды стала тёмной и соски были постоянно напряжены. И все это видели, ведь она отказалась от бюстгальтеров. Сама же Аманда будто не замечала посторонних взглядов. Я думала, что она натирает соски тканью, но не знала, как сказать об этом. Теперь всё стало ясно.

В следующем абзаце автор предлагал потрогать бугорки, проступившие на ареоле. Я тут же мысленно представила себе аккуратную грудь Аманды – такую, какой я нарисовала её весной. Не такую, какой видела теперь по утрам. Аманда ни с того ни с сего стала чистить зубы в одних трусах. Я невольно приложила руку к груди и даже через два слоя материи почувствовала остриё собственного соска.

– У тебя грудь болит?

Я не заметила, как Аманда вернулась, и, словно нашкодивший ребёнок быстро спрятала руку за спину.

– А у тебя появились на груди бугорки? – спросила я шёпотом и заодно сунула ей под нос журнал, чтобы Аманда не подумала лишнего.

– Ну есть. Дома могу даже дать потрогать, если тебе интересно, – Аманда приложила руку к основанию груди. – У меня временами железа болит. И, похоже, грудь стала ещё больше. Я ощущаю её при ходьбе, такого раньше не было. Тебе так не кажется?

Она натянула ткань, и под футболкой ещё чётче прорисовались соски. И даже бугорки. Она покрутила грудью из стороны в сторону, без тени стеснения, словно в зале ожидания мы были одни. Глаза загорелись в предвкушении ответа, но я отвела взгляд и сухо соврала:

– Не знаю, я не обращала внимания на твою грудь.

Я будто погрузилась в воду. В ушах зашумело, и потому я не услышала вздоха разочарования, даже если тот был. Мой растерянный взгляд блуждал по залу в поисках спасения и замер на соседнем диване. Женщина водила руку мужа по своему беременному шарику. У меня тут же свело живот, и даже начало покалывать в груди.

– Она ему шевеление показывает, – пояснила Аманда.

Наверное, вместо отвращения она прочла в моем взгляде вопрос. Впрочем, так даже лучше, потому как я не могла объяснить природу своих ощущений, и даже если бы смогла, то не желала облачать их в слова. Меня спасла медсестра, позвавшая Аманду. Мы обе подскочили и кинулись к стеклянным дверям.

– Ты забыла шлёпки, – улыбнулась медсестра, и Аманда виновато побежала обратно к креслу.

В этот момент её грудь действительно колыхалась. Я тряхнула головой, отгоняя видение обнажённой груди, отражённой в зеркале ванной комнаты. Надо прекратить читать эти сумасшедшие журналы для беременных, потому что непонятно что в очередной раз родит мой мозг, не посоветовавшись с нервной системой.

Коридор показался нескончаемым, и вот наконец мы очутились в большом и светлом из-за огромного количества ламп дневного света помещении. Узист был внушительных размеров, и я пожалела об его воспитанности, потому что когда тот поднялся со стула, мы трое почувствовали себя лилипутами. Кроме него, аппарата, кушетки, пары стульев и огромного телевизора, подвешенного к потолку, в комнате ничего не было. Впрочем, книжный Гулливер располагал к себе больше, чем этот дядя с лучезарной улыбкой. От неё меня передёрнуло, и я надеялась, что он если и заметил, то списал мои конвульсии на нервы. Из-за беременности Аманды меня воротило от всего мужского населения долины да и всей планеты – от принца Вильяма до того, кто лапал живот жены в зале ожидания. Я опустилась на стул и замерла, глядя на детину в халате, которому больше подошёл бы тромбон, чем аппарат ультразвука.

Аманда осторожно, с помощью медсестры, опустилась на кушетку. Узист не замолкал ни секунду, но я совершенно не улавливала смысла произносимых им слов. Я видела лишь белый тюбик, из которого тёк прозрачный гель на ставший в горизонтальном положении совершенно плоским живот Аманды. Детина щёлкнул пультом, и экран сначала зашипел черно-белой рябью, а потом показал очертания полукруга матки и размытые контуры ребёнка. Изображение то расплывалось, то вновь принимало чёткие очертания, потом опять рябило и сползало вниз, растягивалось в бок, качалось из стороны в сторону и порой увеличивалось до неимоверных размеров, когда даже я видела огромный глаз. Узист без остановки щёлкал по клавиатуре, чертя на экране отрезки и кривые, вводя в пустые поля цифры. Не знаю, что чувствовала в этот момент Аманда, но мне самой хотелось, чтобы всё закончилось, и узист наконец сказал, что ребёнок здоров. Но дядя лишь улыбался, говорил, что сейчас смотрит сердце, а теперь вот лёгкое и желудок, а что видит там – не сообщал.

Аманда ничего не спрашивала, лишь по-идиотски улыбалась, глядя на экран телевизора. Я же чувствовала каждую лицевую мышцу и понимала, что сижу с каменной физиономией без намёка на улыбку. Я не улыбнулась даже тогда, когда на экране высветилась картинка головы и засунутого в рот большого пальца.

– Вы будете узнавать пол?

Я вскинула голову, когда поняла, что вопрос адресован мне. Я ничего не смогла сказать, лишь недоуменно подняла брови одновременно с плечами и махнула в сторону Аманды. Та тоже не смогла раскрыть рта, но всё же кивнула в знак согласия. Картинка на экране снова замерцала, расплылась и сфокусировалась в нечто, что напоминало живот, ноги и…

– Ну что ты видишь?

Я вновь захлопала ресницами, пытаясь подобрать нужное слово и не решаясь вообще произнести его вслух. Почему это я должна разрушить мечту Аманды? Она сама всё прекрасно видит, ведь это была первая чёткая картинка. Лицо Аманды осталось каменно-улыбчивым. Детина понял, что словесного описания изображённого на экране от меня не получит, и сказал:

– Это мальчик.

Я смотрела на Аманду. К лицу намертво приклеилась улыбка, но хлопающие опахала ресниц выдавали замешательство.

– Вы уверены? – озвучила я её вопрос.

– Я не могу сказать на сто процентов, потому что надо допускать возможность ошибки, но на девяносто девять и девять процентов это мальчик. Девочки в основном скромницы. Но мальчики любят демонстрировать свои достоинства. Разве такое спутаешь с пуповиной? Футболистом будет. Как лупит-то!

Аманда немигающим взглядом смотрела на экран.

– Это что, и есть шевеления? – голос был мёртвым.

Узист рассмеялся, но у меня не возникало желания подхватывать его смех.

– А что ты ожидала от сына, который весит всего-то восемь унций?!

Он вынул из принтера несколько фотографий и прикрепил к распечатке данных, а остальные протянул мне и сказал, что отнесёт документы доктору Адамсу, и тот зайдёт к нам и объявит свой вердикт.

Лишь только за ним закрылась дверь, я вскочила со стула, чтобы помочь Аманде слезть с кушетки, но та уже была на ногах и протирала салфеткой уже вытертый узистом живот. Из плоского он вновь стал округлым, и даже, казалось, вырос за время УЗИ. Настолько, что мне впервые захотелось до него дотронуться, но Аманда будто прочитала в моих глазах желание и демонстративно одёрнула футболку.

– Слушай, мальчик – это же здорово, – сказала я весело. – Велики, коньки, скейтборды…

Аманда ничего не ответила. Села на стул и сложила на коленях руки. Я тоже села, оставив между нами лишний стул. Так мы и просидели молча, глядя в пол, пока в дверь не постучали. Вошёл невысокий седеющий мужчина с животом, даже побольше живота Аманды. Мы обе вскочили.

– Я посмотрел данные и хочу сказать, что у тебя будет замечательный здоровый мальчик. Я отправлю подробный отчёт твоему врачу, и ты сможешь обсудить с ним всё, что тебя интересует. Но если у тебя сейчас есть вопросы, я могу ответить.

Вопросов не было, и мы молча покинули кабинет. Лифт ехал вниз намного медленнее, чем час назад вверх. Молчание давило, но я решила, что не нарушу его первой. Я уже попыталась заговорить в кабинете, и меня проигнорировали. Мы в полном молчании покинули здание и почти дошли до машины. Вдруг Аманда остановилась.

– Когда вчера я ехала из библиотеки и стояла на светофоре, на стекло села божья коровка, – сказала она, глядя поверх кустов на дорогу. – Я не видела их уже много лет и была уверена, что у меня будет дочь.

– Ну так будет у тебя ещё и дочь.

Аманда промолчала, но у машины, глядя мне в глаза, чётко произнесла:

– Больше детей у меня не будет.

Я пожала плечами. Что с ней сейчас спорить? К чему повторять, что женщины и с двумя и даже тремя детьми находят себе пару. Потому я только повторила стандартную фразу:

– Главное, что ребёнок здоров.

Аманда с силой рванула дверцу, и я порадовалась, что мы приехали на её машине.

Глава двенадцатая «Экватор»

Я теребила в руках меню в надежде справиться с желанием заказать к блинам ещё и молочный коктейль. Вчера мы взвесились в бассейне, и если Аманду весы порадовали, то меня расстроили, причём жутко! Токсикоз отпустил Аманду четыре недели назад, и она за это время набрала четыре фунта. Фунт в неделю, как и положено. Я бы предпочла терять по фунту в неделю. Жор, вызванный появлением в холодильнике привычных продуктов, сыграл с моей талией злую шутку. Я ела теперь, как и Аманда, за двоих, а вот не бегала даже за одного. Пешие прогулки с Лесси были каплей в море по сравнению с поглощаемыми мною калориями. Аманда теперь честно выгуливала собаку два раза в день, но я не могла вернуться к бегу. Вдруг собака потянет, и Аманда упадёт. Оставалось одно лишь средство – повесить на холодильник записку «пошла вон». Но в темноте я её всё равно не прочту, когда пойду ночью на ощупь к холодильнику.

Аманда стала ужинать рано, потому что жаловалась на тошноту, если съедала что-то перед сном. Я же вторую неделю до полуночи сидела над проектами, потому что на носу были межсеместровые экзамены. Я нервничала, взирая на плачевные труды двух месяцев учёбы, и от осознания своей никчёмности безумно хотелось есть. Я обкладывалась орехами и яблоками, но они лишь подстёгивали и так хорошо подстёгнутый нервами ночной аппетит.

Надо взять себя в руки, потому что если стремительно набираемые Амандой фунты принадлежали водам, плаценте и малышу, то мои были моей личной собственностью и совершенно меня не красили. А вот Аманда наконец-то стала выглядеть нормально: щеки округлились, ребра немного спрятались, и кости на бёдрах выпирали не так сильно. Даже джинсы больше не висели на заднице. Другими словами, по беременной подруге теперь нельзя было изучать строение человеческого тела.

– Возьми уже себе коктейль, – сказала вдруг Аманда, будто прочитала в моих глазах сомнение. – Сегодня можно, у нас ведь праздник.

У нас? Она сказала «у нас»? Да что я цепляюсь к словам – никакого подтекста нет. Это только у неё сегодня так называемый экватор – двадцать недель беременности. Типа, половина пути пройдена. Пузо, конечно, ещё не выглядит беременным и спокойно скрывается под свободными кофтами, но в свои старые джинсы Аманда больше не влезает. Незастёгнутая ширинка выглядит теперь равнобедренным треугольником. На прошлой неделе мы заглянули в «беременный» отдел «ГЭП»-а и купили джинсы с заниженной талией и на резинке. Пока её надо подворачивать наружу, но через пару недель надобность в этом отпадёт. А мои джинсы предательски больно впивались пуговицей в живот, требуя отложить в сторону меню и не доедать третий блин, сливки с которого, впрочем, я уже съела.

– Я тоже буду коктейль и ещё шоколад, – продолжала весело Аманда. – Потом будем вместе худеть. И вообще… Мы будем ходить на занятия аква-йогой, так что ешь спокойно!

Да, в понедельник и среду между курсами вырвемся в фитнес-клуб. Мы уже через стекло наблюдали занятия. В основном там старушки, заботящиеся о здоровье больше, чем о внешнем виде, и пара беременных тёток. Мы, похоже, будем самыми маленькими.

– Так ты будешь коктейль или нет?

– Буду, – выпалила я и помахала официантке. – И даже тортик буду. Праздновать так праздновать!

– Как здорово, что недельки сменяются в субботу. Можно каждую праздновать, – сказала Аманда, когда девушка принесла наш заказ и, пожелав приятного аппетита, положила на стол счёт.

Аманда улыбалась. Боже, Аманда снова улыбалась! Я думала, что после УЗИ её лицо больше никогда не озарится улыбкой. Когда мы вернулись домой, она самолично убрала всю квартиру: расставила книги, расправила одежду в шкафу, разобрала стопочками тарелки в кухонном шкафчике. Всё это она делала молча и с серьёзным видом. Даже можно сказать – с непроницаемым лицом, чтобы я вдруг не подумала, что могу с ней заговорить.

Я молча сидела на балконе с блокнотом и зарисовывала пальмы. Мальчик. Ну и пусть мальчик. Меня вот, можно сказать, отец воспитал, потому что мама работала днём, а он ночью, и всё детство был подле меня: отводил в школу, забирал, развозил по кружкам. Мы даже за покупками с ним ходили, он сам выбирал платья. Почему же Аманда думает, что не в состоянии вырастить сына? И почему она вообще думает, что не встретит мужчину, который примет её ребёнка как своего? Может, она вообще раскроется перед биологическим отцом, ведь не могла же она спать с полным ничтожеством – никогда не поверю! Да и вообще, что рыдать над состоявшимся фактом? У неё будет сын, и надо получать от ситуации максимум удовольствия.

Только я ничего не сказала вслух. Даже на улице воздух казался слишком раскалённым, будто все ещё стояла летняя жара, а на самом деле дул ветерок. Однако голова горела от мыслей и страха, что Аманда начнёт рыдать. За пару дней до УЗИ она потащила меня в магазин в отдел детской одежды и битый час рассматривала розовые комбезики и супер-маленькие платьица в цветочек. Даже в «ГЭП»-е, когда мы уже знали, что максимум, что сможем купить для малыша, это жёлтые штанишки, она минут пять молча стояла перед вешалкой с платьями. А сейчас Аманда улыбалась. Смирилась, что ли?

– Слушай, когда я ем сладкое, он начинает сильнее пинаться. Мне даже кажется, что можно почувствовать и снаружи. Сейчас наемся шоколадного крема и проверим, хочешь?

– Хочу! – чуть ли не закричала я.

Меня снедало любопытство. Я была младшей в семье и жутко завидовала одноклассникам, которые рассказывали, как трогали малышей в мамином животе. Мне даже хотелось подойти к их мамам и попросить потрогать огромный живот, но я так никогда и не решилась на подобную просьбу, пока была в начальной школе. В старших классах желание прошло, вернее – уснуло и вот теперь проснулось с новой силой. Что же это за «пузырьки», «рыбки» и «порхающие бабочки» – какие же дурацкие сравнения!

– Вот, оно! – закричала на всю забегаловку Аманда.

Мирно завтракающие люди обернулись, но покраснела только я. Аманда сидела с абсолютно прямой спиной, замерев античной статуей, и держала руку с растопыренными пальцами на животе.

– Иди сюда, – позвала она, едва пошевелив губами, будто боялась спугнуть малыша.

Я вылезла из-за стола и присела в проходе на корточки, не решаясь протянуть руку. Аманда взяла мою пятерню и положила себе на живот. Он был абсолютно мягким, будто в него запихнули уйму пончиков.

– Жди, – изрекла Аманда голосом дельфийского оракула.

И я стала ждать, не обращая внимания на взгляды окружающих. Ждала долго и успела почувствовать неприятное напряжение в коленях.

– Не хочет он чужую тётку пинать, – вздохнула я, и Аманда скорчила недовольную мину.

Я вернулась на своё место, чтобы запихнуть в рот остаток пирожного, а Аманда продолжала сидеть с рукой на животе.

– Ну вот, опять…

Я подавила вздох разочарования только благодаря набитому рту.

– Не расстраивайся, – успокоила меня подруга. – Я рукой ничего не почувствовала. Наверное, ещё рано. Ты ведь подождёшь?

– Конечно.

Куда я денусь…

Глава тринадцатая «Поправка отношений»

Как же я люблю Хэллоуин… Йа-а-ху! До конца школы я позволяла себе ходить по соседям собирать конфеты, а потом с чистой совестью поедала их. А сейчас люблю наряжаться в разных чудиков и полностью согласна с радио-рекламой, что проблема этого праздника не в количестве пожираемых сладостей, а в панике при выборе костюма. В этом году ломать голову не пришлось. Я отправилась в комиссионный магазин за новой парой старых джинсов, которые не жалко было пачкать краской и углём. Я выбрасывала по паре в месяц, потому что уголь, сколько бы я не тёрла пятна, до конца никогда не сходил. Там я увидела офигенное чёрное платье, которое можно было надеть либо на свадьбу, либо на Хэллоуин, и я решила превратиться в вампиршу! Разноцветный парик имелся с прошлого года, когда я изображала кислотную русалочку. Остались только клыки, и я полночи просидела в ванной комнате, размачивая в горячей воде термопластик уже без всякой надежды, что он когда-нибудь примет форму моих зубов.