Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 50 страниц)
– Как до лета? – хозяйка отбросила шарф в сторону. – У тебя интенсив заканчивается в конце января, а следующий семестр ты не берёшь…
– Мам, я не приеду в Рино. У меня врач в долине, я буду там рожать, и я вообще, мам, не собираюсь возвращаться в Рино.
Повисла тишина. Я даже постаралась не дышать, потому что дыхание миссис ОʼКоннер было слишком громким.
– А как ты собралась там жить? – наконец спросила она дочь.
– Мам, у меня есть подработка, я постараюсь найти ещё что-то… И ты, ты ведь будешь присылать деньги? Ну всё те же, мне не надо больше, мы с Кейти справляемся.
– С Кейти? – миссис ОʼКоннер скосила на меня глаза. – А при чём тут Кейти? Ладно, у нас контракт на вашу квартиру до мая, и быть может, она согласится жить с твоим ребёнком пару месяцев, в чём я сомневаюсь, потому что малыш не даст ей учиться, но потом-то? Она найдёт себе другую соседку, а вот ты…
– Я останусь с Амандой! – выпалила я так громко, что хозяйка чуть не подскочила с дивана, а я вся сжалась от неловкости. – Мы с Амандой решили помогать друг другу, и сделать всё возможное, чтобы она вернулась на учёбу в осенний семестр. И ещё, у моего отца пустой дом, и там воздух намного лучше Рино и долины, и вообще моему отцу будет веселее, и я буду приезжать на выходные. Потом до родов Аманда может взять какие-то курсы онлайн… Не надо только переживать, мы справимся. И мы ведь не соседки, а подруги.
Теперь они обе смотрели на меня, и я чувствовала, какими тёплыми стали мои уши и радовалась, что не убрала с них волосы. Извинившись, я направилась в свою комнату, решив, что матери с дочерью надо переговорить без посторонних ушей. И вообще у меня не были собраны вещи, потому что я не знала, что мы уезжаем. В комнате я быстро покидала всё в сумку – благо вчера перестирали грязное. Только Аманда вернулась слишком быстро и как-то странно посмотрела на меня, словно хотела отругать за то, что я влезла в их разговор, но она лишь сказала тихо-тихо:
– Спасибо.
Потом вновь замолчала и добавила:
– Я своё уже кинула в машину. Мать там шоколад собирает. Возьмём в школу, раздадим народу или можешь сама съесть, ты же любишь…
Через полчаса мы уже отъехали от дома Аманды. Она – за рулём, а я держала стиснутые замком руки между разведённых коленок. В голове была каша из мыслей о Стиве, Майке, матери Аманды и Санта-Клаусе, потому что из динамиком лилась рождественская музыка.
– Знаешь, – вдруг нарушила тишину Аманда. – Я вдруг подумала, как же я смогу научить ребёнка верить в Санту, когда сама не верю? Вообще не верю в чудо…
Я повернула к ней голову и поразилась серьёзному выражению её лица.
– Ну, ты сама поверишь снова… Ты же будешь песенки ему петь, ну там про алфавит, паучка… Ну это как второй раз детство пережить, и вера сама придёт… Ну я так думаю.
– А ты веришь в предсказания из китайских булочек? – снова спросила Аманда серьёзным тоном.
– Верю, – ответила я быстро. – Я вообще во всё верю. И я в тебя верю, в то, что всё у тебя получится… И я, я серьёзно про отца говорила.
– Ему что, собаки мало? – бросила Аманда, сбавляя скорость на светофоре. – Хватит того, что я сижу на шее у матери и на твоей, твоего отца хотя бы трогать не будем. Я хочу найти работу, очень хочу…
– Не дури, даже в компаниях дают три месяца после родов. Какая работа! Я вообще не уверена, что ты спать-то будешь…
– И где твоя вера в лучшее?
– Погибла под натиском здравого смысла, – парировала я и увидела, как Аманда поджала губы.
Но что я могла сделать? Говорить ей, что она спокойно справится с учёбой, работой, материнством без посторонней помощи? Или убеждать её, что я не отступлю и буду ей помогать, но разве я понимаю сейчас, что потребуется от меня. Хотя я постараюсь всё сделать, постараюсь… Пока я убеждала себя в том, что не просто сотрясала воздух в гостиной Амандиного дома, мы покинули город и направились к горному перевалу. Мы с Амандой договорились, что как кончится снег, я сяду за руль и доведу машину до дома. У первой, а теперь для нас последней, снежной горки мы вновь купили себе по стакану горячего шоколада и отправились дальше. Дорога домой отчего-то всегда короче, или всё же Аманда была права, и дорога пока пустовала, поэтому в восемь вечера мы уже припарковались в долине подле китайской забегаловки с огромной пандой на эмблеме.
– Подожди, – остановила я Аманду, которая первым делом решила разломить булочку с пожеланием. – Обычно принято делать это после еды.
Аманда тяжело вздохнула. Ну, конечно, она не мечтала о лапше со сладкой курицей или даже брокколи, которую заказала себе, потому что вычитала, что острая еда вредна при беременности. Она хотела попытать счастья у китайской мудрости. И вот Аманда с горящими глазами разломила булочку, чтобы вытащить мятую полоску бумаги.
– Ну? – подалась я вперёд, потому что лицо её стало каким-то странным после прочтения пожелания.
– После тебя, – изрекла Аманда загадочно, и я вытащила свою полоску.
– Все вокруг считают, что ты всегда говоришь в лицо, что думаешь, – прочитала я.
– Ну так это правда, – тут же отозвалась Аманда. – Только ты иногда не думаешь, хотят ли твои друзья это слышать. Ну, что ты хочешь мне сказать?
– Ничего, – сказала я обиженно и, закрыв коробку, поднялась из-за стола, чтобы выкинуть её в урну.
– Ты чего? – схватила меня за руку Аманда, когда я ещё не успела отойти от стола. – У меня просто написано, что у друга есть для меня хорошие новости.
Пришлось улыбнуться, потому что лицо Аманды вновь было серьёзным, как будто она говорила с самим Конфуцием.
– Я рада, что мы дома, – выдохнула я. – Почти дома. Так что допивай и поехали, а то у меня уже руки окоченели, а у тебя спина отвалилась.
Аманда, не доедая лапшу, схватила свою коробку, и мы почти одновременно выбросили остатки китайской еды в мусорный бак. Рождество заканчивалось, но мне отчего-то совсем не было грустно.
Глава тридцать восьмая «Запах гари»
После многочасовой дороги из Рино я спала как убитая и проснулась достаточно поздно, когда солнечные лучи уже пробивались сквозь полоски жалюзи. Мне полночи снилась заснеженная трасса и сломанные щётки. Сновидение было, конечно же, не из приятных, но, как и от любого кошмара, проснуться от него не удавалось. Хоть я на краткие мгновения и возвращалась к реальности, но потом вновь погружалась с головой в пучину страха, стискивая пальцами край одеяла, будто то был автомобильный руль. Однако ближе к утру мне всё же удалось забыться пустым сном, потому что Аманда, которая тоже, наверное, не спала сном младенца, скомкала во сне ногами свою длинную бананообразную подушку, и я сумела прижаться к половине её спины, в который раз со стыдом признаваясь себе в том, что тайно мечтаю спать в такой позе все ночи напролёт. Впрочем, усталость взяла верх над размышлением о бессознательном, и я променяла все свои дневные тревоги на краткий покой предутренних часов.
Проснулась же я, уткнувшись лицом в спинку дивана, хотя всегда спала с краю, чтобы Аманда во сне не упала и не навредила малышу. Я обернулась, всё ещё продолжая лежать с подтянутым к носу одеялом, хотя и чувствовала, как нагрет воздух в комнате, и с удивлением воззрилась на Аманду, которая стояла подле дивана на четвереньках и на манер кошки выгибала спину. Руки были вытянуты вперёд, а голова лежала между локтями так низко, что Аманда лбом касалась пола. Я смотрела на её живот, который в этой странной позе тоже трогал ворсинки ковролина. Аманда не заметила моего пробуждения, поэтому я свесила с дивана босые ноги и пожелала доброго утра первой. Однако она же всё равно никак не реагировала на моё приветствие и продолжала тянуть спину. Я присела рядом на корточки и положила руку ей на поясницу. Аманда лишь тихо простонала в ответ, и я просто предложила то, что, мне казалось, было ей сейчас нужнее моих приветствий:
– Сделать массаж?
Она повернула в мою сторону голову и тихо сказала:
– Мне уже легче, но если не трудно, потри ладонями бока.
Не знаю, как давно Аманда проснулась и лежала на полу в кошачьей позе, но на ней была лишь майка, собравшаяся под грудью в складки словно шея мопса, и бикини, резинка которых до красноты врезалась в по-зимнему бледную кожу. Мы обычно не грели на ночь, потому что Аманда не любила сухой воздух, но сейчас она явно поставила термостат выше семидесяти градусов по Фаренгейту, чтобы не одеваться и не замёрзнуть. Мои же руки, хоть и были спрятаны под одеялом, сейчас послужили бы хорошей заменой холодному компрессу, поэтому я принялась неистово тереть ладони, словно желала высечь искру. Наконец почувствовав исходящее от рук тепло, Аманда опустила голову ещё ниже, чуть не поцеловав ковролин, и я поняла, насколько ей плохо.
– Знаешь, – сказала она глухо, будто рот был набит попкорном, – вчера я так была счастлива, что мы наконец-то уехали из этой чертовой Невады подальше от всех их проблем, что даже не заметила, как меня скрутило, а сегодня еле сползла с кровати. Правильно врачи говорят, что нельзя прекращать заниматься в беременность, потому что сразу всё заболит. А надо ещё неделю пережить, потому что наша инструктор по аква-йоге прислала письмо, что до следующего понедельника занятий не будет. Кейти, что ты делаешь?
Аманда спросила это так раздражённо, что я тут же отдёрнула руки, будто ошпарилась. Что я делала? Да я просто гладила её, а если честно, то смотрела на две складки, образовавшиеся по обе стороны её талии – такие упругие, словно корочки на подрумяненных французских багетах. Вместе с дурацким сравнением, живот кольнуло от ощутимого голода, а рот окропило слюной, или же я снова начала борьбу со своим бессознательным, не понимая, отчего не могу перестать смотреть на Аманду как объект желания. Всему причиной был дурацкий бесплатный журнал для беременных, очередной номер которого ждал нас в почтовом ящике. Аманда сразу завалилась спать, а я, как всегда, крутилась на своём краешке дивана и в итоге стала листать страницы при свете телефона. Гвоздём номера оказалась статья-размышление психолога на тему сексуальности женщины во время беременности. Помимо обычных высказываний о том, что беременность самое лучшее время для секса, потому что не надо бояться забеременеть, и убеждений женщин в том, что если нет ограничений от врача, то секс навредить малышу не может, автор делала упор на то, что женщины занижают свою сексуальную самооценку. Они замечают лишь отсутствие талии, пополневшие руки, отёкшие ноги, тогда когда их партнёры видят в них идеал женщины-матери, и многие будущие отцы в опросах признавались, что во время беременности жёны в их глазах достигали пика своей сексуальной притягательности. И вот сейчас я смотрела на Аманду глазами мужчины и понимала, что даже булочные складки её совершенно не портят, и есть что-то дико-животное, чем веет от беременной женщины, но чему я не могу найти название.
– Я просто боялась сильно нажать, – прошептала я в своё оправдание, а потом вдруг выдала фразу, которая давно крутилась в голове. – Аманда, а ты никогда не задумывалась о том, что именно беременная фигура – это идеал женщины, а совсем не модельная внешность оголодавших девиц?
Она ничего не ответила, но села на пятки и опустила руки на колени, продолжая выгибать спину дугой, будто балерина у станка, а я, не получив отпор, с жаром продолжила:
– Ведь ты только подумай о том, что первые изображения женщины, которые делали первобытные люди, представляли её беременной.
– Ничего удивительного! Они видели женщину только беременной, – Аманда наконец-то повернулась ко мне или же просто решила потянуть поясничные мышцы, уже не веря в мой чудодейственный массаж. – Если так разобраться, то у первобытной женщины, наверное, менструация была лишь раз в жизни – первая, а потом беременность за беременностью, а то кто у них бы на мамонтов охотился да коренья собирал… Уж в средневековье точно, тогда и прокладок с тампонами не было, юбками подтирались, если вдруг забеременеть не удавалось.
Голос Аманды звучал как-то зло, словно она злилась на мои слова, хотя я ничего обидного не сказала – ведь не подумала же она о том, что я сравнила её нынешнюю фигуру с теми примитивными пузатыми изображениями фигур плодородия, которые оставили нам доисторические цивилизации? Но вдруг глаза её вспыхнули, и морщинка между бровей, которая всегда указывала мне на её испортившееся настроение, сгладилась, и Аманда сказала:
– Знаешь, в том приюте, где мы взяли собаку для твоего отца, было написано на стене изречение какого-то из наших первых президентов о том, что отношение людей к животным показывает степень развития общества. Мне вот кажется, что средства женской гигиены показывают отношение общества к женщине. Даже в Древнем Египте изобрели мазь, изменяющую щелочную среду во влагалище, чтобы умертвить сперматозоидов, а с учётом того, что врачи-то были только мужчины, то они оставляли за женщиной право решать рожать той или же нет, поэтому они и придумали тампоны из папируса для богатых и льняные тряпки для бедных, а потом всё это кануло в лету вплоть до нашего времени, словно женщина создана лишь затем, чтобы рожать детей.
– Ну если взять твоих любимых греков, то женщина была нужна мужчине только для воспроизведения потомства, а любить и дружить можно было лишь с равными мужчинами.
– Ну у них ведь совсем другое, – как всегда резко перебила меня Аманда. – Для них одним из главных преимуществ человека перед животными была способность контролировать свои страсти, а женщины, по их мнению, не могли их контролировать в силу своей ненасытной сексуальной природы. Они так были поглощены своими пьянками и изображениями голых мальчиков, трогающих друг друга за яйца, которыми украшали килики, из которых мужики лакали вино на своих симпозиумах, что задуматься о том, что женщину сложнее удовлетворить в постели, чем мужчину, им было некогда. Понятно, что когда мужчина уже доволен, женщина хочет ещё. Но какого чёрта мужикам стараться, ведь вместо того, чтобы научиться контролировать себя и доводить женщину до оргазма, можно поступить проще, объявив, что женщина ненасытна, поэтому её с первой же менструацией надо выдать замуж. Поскольку, если быстро не лишить ту девственности, кровь у неё в голову ударит и попрёт не из матки, а из ушей. Ну и запереть дома, чтобы не думала искать удовлетворения на стороне.
– А у кого искать, у соседа, что ли? У того ведь тоже мальчик есть, – пожала я плечами и поднялась с ковра, чтобы пройти на кухню и засунуть хотя бы что-то в живот. Хотя кроме фиников, ничего в холодильнике не оказалось, а у греков на завтрак была хотя бы лепёшка с вином, а вот мы вчера забыли заехать в магазин, чтобы купить хотя бы бананы и молоко.
– В морозилке оставались вафли, – сказала Аманда, будто прочитала мои скорбные голодные мысли.
Я быстро достала упаковку и сунула парочку в тостер, гипнотизируя его, будто тот был способен разогреть вафли быстрее, чем за две минуты.
– Их мужья на три дня в году отпускали в храм Деметры, богини плодородия, – продолжала Аманда, которая, если бы когда-то решила стать лектором, то явно бы не слышала звонка с урока. – Развалины показали, что у них были в храме пиршественные залы с каменными скамьями на манер мужских. Только мужчинам позволялось есть полулежа, а женщины ели отдельно на кухне, сидя за столом на стульях, а тут раз они вели себя как мужчины, то явно не ограничивались вином…
– Ну это всё гипотезы, – буркнула я. – Можно всё за уши притянуть, а лучше бы мы виноград купили.
– Ну так по дороге в Салинас и купим.
– Куда? – я даже выронила вафлю, которую подцепила из тостера.
– Мы ведь к отцу твоему едем, – сказала Аманда, прошлёпав голыми ногами на кухню, чтобы вытащить вторую вафлю.
– Да я думала, что это просто шутка…
Нет, ну я серьёзно не собиралась ехать к отцу, ведь делать там абсолютно нечего. На улице, конечно, светит солнце, но всё равно ноги в песок на пляже не позарываешь, а морозить ноги в океане Аманде сейчас совсем не желательно, а я и не полезу, такое только в детстве можно делать.
– Почему шутка? Ну что ж это такое! Он троих детей вырастил, а никто даже не заглянет к нему в праздник. К тому же, я тут вычитала про одного английского художника, который стал своеобразным родоначальником нового направления – портретов животных, ведь до этого собачки лишь тёрлись у ног хозяев, а он писал их парадные портреты – на природе, в интерьере, на мягкой подушке… Я вот и подумала написать портрет собаки твоего отца в манере этого англичанина.
– Ты уже рисовала собаку, – промычала я, засовывая в рот вафлю.
– Тремя мазками, – буркнула Аманда с набитым ртом, – а сейчас я хочу написать её парадный портрет как… Черт, забыла его имя, сэр, сэр, сэр… Лэндсир. Знаешь, как он назвал одну из своих картин? «Достойный член человеческого сообщества», но я, честно, на месте ньюфаундлендов, которые были его излюбленным сюжетом, не спасала бы людей, которые потом их в приюты сдают…
– Послушай, – я наконец-то проглотила вафлю, хотя она и встала у меня поперек горла, – ты можешь хоть иногда не изворачивать факты, чтобы лишний раз найти повод позлиться?
– Я злюсь? – Аманда взглянула на меня с искренним удивлением. – Нет, я просто трезво смотрю на жизнь. По-твоему, лучше плакать? Нет, если уж нет сил на любовь, лучше ненавидеть.
– Ненависть разрушает, – сказала я, отливая себе из кофейника кофе, который успела заварить, пока жевала вафлю. – У твоих греков есть классификация ненависти?
Аманда промолчала и вырвала у меня из рук кофейник.
– Вот видишь, – сказала я даже как-то победно. – А для любви у них вон там сколько всего выдумано, четыре любви, да?
– Послушай, – Аманда с такой силой задвинула кофейник обратно в кофеварку, что я подумала, что стекло непременно треснет. – Вот какого чёрта ты со мной возишься? Это такое христианское отношение, когда любят всяких убогоньких, чтобы показать свою силу духа? Какого чёрта тебе сдалась я с моим ребёнком? Это уже даже не Агапэ называется, а просто издевательство над собой и мной!
Она пригубила кофе и, скривив рот так, словно хлебнула огненного соуса Табаско, быстро подошла к раковине, отодвинув меня бедром, и вылила содержимое чашки. Я решила промолчать, потому что кофе был нормальный, даже не без кофеина, поэтому я стала спокойно пить его.
– Слушай, он же пахнет гарью? Пережаренные зерна, что ли, были… Знаешь, у нас и ковёр воняет жутко, надо бы почистить, только хозяева, вряд ли, согласятся…
– Давай возьмём на прокат моющий пылесос и почистим, вот проблема-то, – сказала я быстро, допивая залпом кофе, надеясь избежать ответа на вопрос, который перебил мой жуткий кофе. Голыми ногами я ощущала холод плитки и стала перебирать пальцами, словно это помогло бы согреться.
– Чёрт, ну пахнет же гарью!
Я принюхалась и поняла, что Аманда права. У нас на плите ничего не было, поэтому явно не мы были виновниками запаха.
– Кто-то кастрюльку забыл, что ли?
Но ответить я не успела, потому что уши заложило от воя пожарных сирен.
– Ну вот…
Аманда быстро направилась к шкафу и натянула на себя джинсы с футболкой, а я продолжила стоять в пижаме на кухне, пока к нам в дверь не забарабанили слишком сильно для вежливых соседей. Я стояла в трёх шагах от двери, поэтому без вопроса распахнула её, чтобы упереться в грудь высокого пожарного, сияющего начищенной каской. До того, как он что-то сказал, я успела краем глаза увидеть другого, который стучался к нашим соседям, и заодно лёгкую дымовую завесу в коридоре. Наверное, мне он тоже что-то сказал, но услышала его лишь Аманда, которая схватила меня за руку и потащила по коридору в противоположную сторону, а я даже не успела сказать ей, что я босиком и в пижаме.
– Ну представь, что ты в школе, и у вас пижамный день, – усмехнулась Аманда, будто вновь прочитала мои мысли, когда мы уже вышли во двор к столпившимся на дорожках и газонах жильцам. – Если бы было землетрясение, ты тоже бы тапочки искала?
Ну что я могла ей ответить? То что я квашня и в отличие от неё, не успела одеться? Ну так оно и было. На гостевой парковке стояло три пожарных машины и две полицейские. Машины парамедиков не было, что не могло не радовать. Жильцы нашего дома тихо переговаривались, но никто ничего толком не знал.
– Огня не видно, значит всё нормально, – сказал кто-то.
Аманда лишь хмыкнула и потащила меня к соседнему зданию, в котором находился подземный гараж с нашим парковочным местом. Оказалось, что она даже успела схватить со столешницы ключи и сумку. Облокотившись на машину, я подняла ногу и посмотрела на свою ступню, чтобы вынуть маленький камешек, застрявший между пальцами. Аманда тем временем открыла багажник, и так как вчера мы только взяли домой две спортивные сумки, тот огромный мешок, в который Аманда запихнула собранную для меня одежду, остался лежать в машине.
– Посмотри, эти штаны очень мягкие, и ты сможешь надеть их без трусов, ничего не натрёшь. И вот эта кофта.
Я взяла из её рук вещи и залезла в машину.
– Быстрее давай переодевайся, – сказала она, захлопывая дверцу. – Я скажу, если кто появится. А сейчас заедем в магазин и купим тебе носки с кроссовками.
– Зачем? – спросила я, подтягивая завязки штанов.
– Во-первых, они ещё долго не пустят нас в дом, а, во-вторых, я совсем не желаю дышать этой гадостью. Солнышко светит, тепло, поехали в парк какой-нибудь, походим. Может, у меня болеть всё перестанет…
И не дожидаясь моего согласия, она села на место водителя и завела машину. Мне же пришлось вылезти с заднего сиденья и перебраться на пассажирское.
– А к отцу твоему завтра поедем. У нас ещё столько дней до начала зимнего интенсива, а на Новый год я хочу в Сан Франциско, согласна?
Я ничего не ответила, ведь заданные вопросы были риторическими, и всё-таки такая строящая планы Аманда мне нравилась больше, чем злящаяся без повода на доисторических людей.
Глава тридцать девятая «Поспешишь, людей насмешишь»
Денёк для последней недели декабря выдался достаточно тёплый. Солнце совсем по-весеннему светило в безоблачном высоком небе, и мы даже пожалели, что не оставили кофты в машине. Мне было немного некомфортно в только что купленных кроссовках, потому что я всегда очень долго привыкаю к новой обуви и потом ношу её до тех пор, пока не отвалится подошва или порвётся шнурок, чтобы отсрочить мучения с поиском новой. Впрочем, шли мы достаточно медленно, потому что у Аманды вдруг начало покалывать в боку.
– Вернёмся?
Мы прошли не больше пятнадцати минут и ещё даже не начали подъём в гору, а просто обходили по ровной дороге озеро. Она отрицательно мотнула головой, не отнимая руки от бока, и тут только я поняла, что Аманда, растопырив пальцы веером, просто наглаживает бок живота.
– Пинается? – спросила я и вдруг подумала, что Аманда уже несколько недель не предлагала мне потрогать свой живот.
Интересно почему?
– Шевелится? – продолжала допытываться я.
– Нет, спит, – Аманда подняла на меня глаза, продолжая улыбаться, как делала всегда, когда тактильно общалась с ребёнком. – Я заметила, что он никогда не пинается при ходьбе, словно я укачиваю его. Говорят, когда носишь потом младенца в слинге, ему кажется, что он снова в животе и потому чувствует себя в безопасности.
Аманда сделала ещё несколько шагов и вновь остановилась, повернув голову в сторону озера.
– Знаешь, у меня сейчас ощущение, будто в животе камень, который, похоже, передавил мне какой-то орган, не могу вспомнить, что у нас находится тут справа…
– Почка? – наобум предположила я.
– Я не могу нащупать ничего острого, – продолжала Аманда, будто не слышала меня. – Наверное, это спина… Думаю, скоро уже смогу различать, чем он там ко мне прижимается. Хочешь потрогать?
Я тут же отрицательно мотнула головой, даже не знаю почему. Будто сработал рефлекс, ведь я привыкла отказываться от всех предложений беременной подруги на автомате, словно боясь обременить её заботой о себе. Стало жутко обидно, что я упустила возможность потрогать малыша, но решила не выглядеть глупо, объясняя, что отказалась, не подумав. Да и Аманда уже стала спускаться по гальке к озеру и явно позабыла об оброненной вскользь фразе. Я смотрела ей вслед, давясь вздохом разочарования, и мне даже показалось, что она стала сильнее раскачивать бёдрами, словно пыталась перевалить малыша на другой бок. Хотя, не знаю, возможно ли такое? Это же не мячик в аквариуме!
– Знаешь, за что я люблю Калифорнию? – обернулась ко мне Аманда, остановившись почти у самой кромки воды, которая сейчас в безветрии почти не колыхалась. – За то, что природа не даёт промёрзнуть за зиму и дарит время от времени такие вот тёплые денёчки.
Она протянула ко мне руку, и я недоуменно уставилась на её призывные пальцы. Мой мозг как-то странно сегодня реагировал на окружающую действительность, словно я ещё не пробудилась ото сна или же передышала гарью. Какое-то слишком долгое мгновение я смотрела на согнутые руки Аманды, словно та выставила их вперёд, прося милостыню, и только потом сообразила, что мы нашли в машине только одну бутылку воды, которую я сейчас держала в руках. Извинившись, я тут же протянула её Аманде и стала смотреть, как та пьёт. Уровень воды в бутылке стремительно уменьшался, и я подумала, что так будет нечем утолить жажду, которая разыграется за время подъёма. Я-то могу не пить, всё-таки не лето, но она-то пьёт постоянно, потому что у неё, если я правильно запомнила, околоплодные воды должны три раза в день обновляться.
– Извини, – сказала Аманда, закручивая бутылку. – Чувствую себя, словно в пустыне. Я потерплю. Ты хочешь?
Я отрицательно мотнула головой и забрала бутылку.
– Знаешь, – Аманда бросила на гальку снятую с пояса кофту, чтобы сесть на неё. – Я прочитала тут в одном из журналов, что нельзя в машине хранить воду в пластике – только в специальных питьевых бутылках, потому что в нагретом салоне пластик начинает выделять в воду какие-то токсины.
– Сейчас не жарко, – тут же вставила я и уселась рядом на свою кофту, чувствуя через тонкие штаны колкость гальки. – Так что пей спокойно. Кстати, ты заметила, как в парке сухо? Раз на Тахо был такой снегопад, то и тут должно было стеной лить. Однако ненасытная земля выпивала моментально все капли, словно боясь что те окажутся последними.
– Да, – протянула Аманда, набирая в ладонь камешки. – Смотри, какой низкий уровень воды. Неужели будет засуха?
– Какая засуха! Ещё январь и февраль впереди! Потом обычно, когда зима без дождей, в марте начинает лить. Помню, один год три недели лило без остановки. Мы тогда ещё на пасхальные каникулы ездили кататься на лыжах.
– А я наоборот хочу, чтобы было в этом году тепло, а то во что я буду кутаться с большим животом? Да и вообще не люблю я дожди… Словно природу кто-то обидел, у меня в дождь всегда плохое настроение. А сейчас…
Она замолчала и откинула голову, подставляя лицо яркому слепящему солнцу. Я тоже взглянула вверх и зажмурилась даже в солнцезащитных очках.
– Как хорошо, что у нас нет веснушек, хотя тебе бы они пошли, – услышала я голос Аманды и резко повернула в её сторону голову.
Она смотрела на меня и улыбалась, и я улыбнулась в ответ, хотя воображаемый мой портрет с веснушками улыбку не вызывал, ну совсем. Глаза Аманды стали влажными от долгого смотрения на солнце. Я протянула руку и опустила её солнцезащитные очки со лба на глаза.
– У тебя действительно ничего не болит? – спросила я, потому что её свободная от камней рука продолжала лежать на животе.
– В боку всё ещё колет. Похоже, засиделись мы с тобой в Рино… Надо быстрее приводить себя в норму, а то как рожать-то буду, третий триместр уже… Время летит, а я… Я совершенно ещё не готова… – Аманда отвела от меня глаза и вновь уставилась на гладкую поверхность озера, в котором отражалось высокое небо и плавали одинокие жёлтые листья. – Будем кататься на велосипедах у твоего отца?
– Нет, – тут же ответила я. – Ты можешь рисковать собой и ребёнком, сколько хочешь, но я в этом участие принимать не собираюсь.
У меня вообще не укладывалось в голове, как она может думать о вещах, которые запросто могут навредить малышу и, не приведи Господи, вызвать преждевременные роды.
– Ты вообще не слушай моего отца. Что он может помнить про мамины беременности! Это так, скупая мужская фантазия. Я вообще считаю, что и в горы идти не надо, раз у тебя что-то колет, а мы ещё и полмили не прошли. Поехали домой, а?
– Так и колет, потому что не ходили. Сейчас отпустит и пойдём, а пока давай камни в воду кидать.
Аманда швырнула первый камень, и тот с гулким бульком тотчас пошёл ко дну. Я сгребла побольше камней и, разложив на ладони, стала искать плоские. Только даже те, которые по всем правилам мальчишеской физики, должны были скакать по воде, исправно шли у меня ко дну. Аманда расхохоталась и сказала сквозь смех:
– Ну и как мы будем учить моего парня бросать камни?
Я смолчала – во-первых, вопрос был риторическим, а во-вторых, она употребила местоимение «мы», а я все ещё прекрасно помнила её фразу о том, что «мы – это я и ты». Что-то изменилось? Серьёзно? Неужели она действительно стала размышлять о том, чтобы принять мою заботу после рождения ребёнка? Похоже, я слишком долго размышляла, потому что Аманда поднялась на ноги и, вытащив из заднего кармана штанов телефон, принялась фотографировать озеро.
– Знаешь, я после интенсива хочу действительно пописать акварелью в стиле Ван Гога.
– Кого?
Я не могла поверить своим ушам – утончённой Аманде нравится эта мазня. Я с каким-то остервенением стала отряхивать от песка свою кофту, а когда повязала её на пояс, то увидела, что Аманда смотрит на меня, сжимая телефон в руках.
– Я знаю, о чём ты думаешь, – сказала она. – Просто ты никогда не видела его акварельных работ. Я сама была в шоке. Это такая красота, всё прописано детально, словно он работал с фотографий. Если бы я не знала, что это Ван Гог, никогда бы не догадалась. Вот!
Она стала копаться в телефоне, отыскивая акварельные работы одноухого художника. Я наклонилась к экрану, но картинки мелькали передо мной как стекляшки калейдоскопа – я видела лишь яркую вспышку солнца, которая, играя в волосах Аманды, красила их в медный цвет. Я вдыхала их арбузный аромат, ведь Аманда, начитавшись про разную химию в шампунях, стала пользоваться только детским. Однако вчера, когда мы вечером ввалились домой после длинной дороги из Рино, она не мыла волосы. Как же запах мог сохраниться?
– Взгляни, как он комбинирует акварель с углем. Это же обалдеть! – продолжала она скользить пальцем по экрану телефона, не замечая, что я вообще не смотрю на работы Ван Гога. – А никто и не знает, что он рисовать на самом деле умел, а не просто цвета мешать! Хотя он брату своему писал, что его акварели далеки от шедевров, но, по-моему, они намного лучше его живописи. Вот, гляди, какая перспектива, какие пропорции моста и домиков, как прописана размытая дождём дорога… Не, это пропустим, тут пошла мазня в его обычном стиле… Вот, фигура, ты глянь, как прописана каждая жилка на стариковских руках, каждая складка на штанах… О, чёрт! Сеть пропала… Да что за дрянь-то!
