Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 50 страниц)
– Ты уже решила, что скажешь про… про свою беременность?
Аманда не отвела взгляда от дороги, но поправила лямку ремня безопасности под животом. Прошло больше минуты, и я уже подумала, что мой вопрос проигнорирован.
– Оставь это мне. Я знаю, что мать станет расспрашивать тебя, но ты молчи.
– Да что мне говорить, если я ничего всё равно не знаю.
– Ты знаешь кое-что, что моей матери знать совсем не нужно.
– Ты бы хотя бы позвонила ей, а то вваливаться вот так, без предупреждения, даже к собственной матери немного не вежливо.
– Хочешь – звони. Я за рулём, мне штрафы не нужны.
– Так остановись вообще… Сколько там штраф-то, двадцатка? Да и шерифов тут в лесу днём с огнём не сыщешь.
– Сто восемьдесят, не хочешь? Со всеми судебными выплатами. Стива в Сакраменто поймали недавно, да и меня почти что тоже пару месяцев назад. Стою на светофоре на выезде с трассы, решила музыку сменить на Айфоне. Выбираю альбом и чувствую, как моё правое ухо гореть начинает. Поднимаю глаза, а на соседней полосе стоит полицейская машина, и шериф уже шею сломал, пытаясь увидеть, что у меня в руках. Слава Богу, у меня телефон на кресле лежал почти у самой дверцы. Я улыбнулась шерифу и вцепилась в руль. Я потом глаза скосила, следя в зеркало, поедет он за мной или нет. Сердце, думала, выскочит. Меня за пять лет ещё ни разу не останавливали.
– Счастливая, значит. Гоняешь, как чокнутая, и хоть бы хны… А меня просто так поймали. Я всё пыталась её уломать отпустить меня, но разве бабу разжалобишь – мы же ненавидим друг друга. Она ещё в довершение всего афроамериканка была.
– Говори – чёрная, к чёрту политкорректность.
– Не, я к ним нормально отношусь. У меня училка по английскому классная была. Потом… Ну их культура даже интересна. Та же Кванза. Жаль, что мы в этом году не сходили послушать их барабаны.
– Сдались тебе эти барабаны! Один раз послушать достаточно. Я тоже к ним нормально отношусь. Я вообще ко всем нормально отношусь. Только дружить я с ними не собираюсь, у меня химии с ними нет и не будет. Они другие, и всё тут, но это, конечно, не повод загонять их вновь в конец автобусов. А праздник их глупый… Ну, может, в шестидесятые, когда чёрные боролись за свои права, его введение и имело смысл, чтобы доказать, что вместе они сила и могут победить предвзятость белых, а сейчас… Даже они сами забыли, что это праздник урожая и, думаю, считают его африканским Рождеством. Наверное, как и еврейские дети здесь свою Хануку. Я вот помню, как меня маленькой мать привела в библиотеку, а там тётка-клоун рождественские гимны пела под бой барабанов и учила детей, как латкес печь… Жаль ещё индусские огоньки для полного салата не зажгли… В Калифорнии, наверное, зажигают.
– А я не согласна с тобой, – перебила я и выдержала паузу, если вдруг Аманда начнёт возмущаться по-привычке, но она молчала и делала вид, что ей интересно моё продолжение. – Знаешь, я беседовала с одной еврейской мамой, так она сказала, что объясняет ребёнку, что здесь многие верят в Иисуса, поэтому у них есть ёлка, и они дарят друг другу подарки. А у нас есть минора, и мы тоже дарим друг другу подарки…
– То есть детям важны материальные ценности? А? Согласна? Остальное – это уже фетишизм взрослых.
– Неужели ты не чувствуешь духа Рождества? – искренне удивилась я. – Я целый год жду его…
– Для чего? – перебила теперь Аманда. – Чтобы ёлку срубить? Чтобы подарки подарить и получить? Для чего? Это ведь у нас в Штатах давно не религиозный праздник, а повод по дешёвке что-нибудь купить на распродажах, содрать с сердобольных пожертвования на полицейских собачек да смотаться куда-нибудь на каникулы втридорога, потому что других каникул ни у кого нет. Хотя мать моя потащится в церковь. Хорошо ещё, что к баптистам, хоть песенки весёлые можно послушать.
– Знаешь, а я католичка, как и все ирландские предки.
– А когда ты последний раз была на мессе?
– В садике. Я в католический садик ходила. Мне так нравилось, когда нам Библейские сказки читали…
– О чёрт! – Аманда нажала на тормоз, и я даже подалась вперёд, почувствовав, как больно врезался в грудь ремень безопасности. – Какого хрена они дорогу этой дрянью посыпали!
Непонятно, откуда на трассе оказалось столько народа – по идее все должны были ехать в противоположном направлении на горнолыжные курорты. Зачем возвращаться в город с утра? Но затор имелся, дорога обледенела, и машины ползли медленной вереницей. Можно было бы порадоваться, ведь скоро исчезнут высоченные ёлки в белых тёплых шапках. Дорожное полотно совсем не было снежным. Из-под колес впереди идущих машин на лобовое стекло летел смешанный с солью песок. Смахнуть щётками это достижение цивилизации было невозможно: щётки скрипели, но толку от них было мало, потому что это «нечто» всё летело и летело из-под чужих колес. Все машины в миг стали черепахами, и даже Аманда не думала идти на обгон.
– Аманда, ты хоть что-то видишь?
Зачем я спросила. Даже через музыку я услышала скрежет её зубов.
– Дай мне перчатку, – вдруг попросила она.
Я перегнулась назад и вытащила из кармана куртки свою лыжную перчатку. Аманда тут же, помогая себе зубами, натянула её на левую руку и, опустив стекло, принялась тереть лобовое стекло. Я молчала, боясь вымолвить слово, потому что толку от её стараний не было никакого – грязь налипла подобно замазке.
– Дура… – простонала Аманда, и я не знала, кого она сейчас имеет в виду. – Надо было залить нормальный стеклоочиститель… Идиотка, Стив же мне сразу сказал сделать это!
Она злилась, и я её не осуждала, потому что видела, как тяжело ей вести машину. Однако, в душе радовалась, что за рулём сейчас нахожусь не я. Веди я машину, мы давно бы либо съехали на обочину, либо влепились в кого-нибудь.
– Как-нибудь дотянем, – протянула Аманда и ударом руки выключила радио.
Повисла тишина, в которой я чувствовала её дыхание, неровное, прерывистое. Так она обычно дышала, когда начинались тренировочные схватки. Вести машину было тяжело, поэтому обе её руки остались на руле, хотя обычно во время схваток она опускала их на живот и коротко и часто дышала. Я молча следила за её вздымающейся под свитером грудью, то и дело поднимая глаза на бледный профиль с приоткрытыми губами. Наверное, она перенервничала, что и спровоцировало начало Брекстонов. Когда я спрашивала её, насколько они болезненные, она всегда отмахивалась от меня со словами «Живот просто каменеет и всё», но я до сих пор не могла забыть её панику на представлении в церкви.
Я взглянула в просветы на лобовом стекле в надежде увидеть приближение города, но днём не было никаких опознавательных знаков, это вечером Рино превращался в калейдоскоп огней.
– Может, всё же позвонишь матери, а? – осторожно спросила я, откидывая голову на подголовник.
– Пошли ей с моего телефона сообщение, – буркнула Аманда. – Мы только что пересекли границу. Можешь обернуться и помахать рукой калифорнийской ёлке.
Может, и надо было это сделать, потому что этот час дороги стоил Аманде море нервов, но я только поправила свой ремень безопасности, потому что сама прекрасно видела знаменитый невадский знак с улыбающимся рисованным ковбоем: «Добро пожаловать в Неваду. Пристегните ремни безопасности». Только Аманда даже не повернула в мою сторону головы. Можно было бы обидеться, но, признаться, с такими узорами на лобовом стекле, мне надо было сидеть подобно мышке и молчать, что я и сделала. Правда, мышка немного пошуршала и вытащила с заднего сиденья коробку с финиками. Всю еду мы оставили ребятам, взяв с собой пару бананов да печенье.
– Я тоже буду, – сказала Аманда раньше, чем я успела открыть коробку. – Он от голода пинается.
Она протянула руку, но я тут же сунула ей финик в рот, чтобы она даже не думала держать руль одной рукой.
– Я буду тебя кормить, а то мне и так страшно, – тут же сказала я, чтобы Аманда не начала возмущаться.
Впрочем, она и не думала сопротивляться. Лицо её выглядело до жути серьёзным, глаза прищурены, руки намертво вцепились в руль. Мы ехали так медленно, что казалось сидим в машине вечность, но часы показали, что мы выехали из города чуть больше часа назад. Я перевела взгляд обратно на Аманду и поняла, что та не знает, куда деть косточку. Не долго думая, я подставила к её рту ладонь, но она отрицательно мотнула головой.
– Аманда, какого чёрта! Выплюни ты её! У меня там пакетик есть.
Она скосила на меня глаза – счастье, что не повернула голову на такой-то дороге! – и я увидела, что губы её виновато сжаты. Тогда я просто сунула ей в рот палец, и ей ничего не оставалось, как разжать зубы. Я бросила косточку в пакетик и протянула ей новый финик, но она будто нарочно долго засасывала его в себя, и когда я уже была готова убрать руку, её губы точно специально коснулись кончиков моих пальцев, и я с ужасом отдёрнула руку. С ужасом, потому что это лёгкое прикосновение дрожью пробежалось по телу, запрятанному в тёплую кофту с капюшоном. Я с минуту боялась поднять на Аманду глаза, сжав пальцами другой финик, но так и не донеся до своего рта.
– Кейти, ты это чего? – сказала Аманда не очень чётко из-за косточки во рту. – Я просто спасибо хотела тебе сказать.
– Ничего, – я быстро вскинула на неё глаза. – Просто задумалась, а что мы так долго до Рино едем? Даже с учётом пробки.
Я увидела, что косточка уже торчит между зубами Аманды, поэтому, затаив дыхание, двумя пальцами вытащила её и быстро бросила в пакетик.
– Мы не в Рино едем. Я хотела показать тебе памятник одному очень хорошему человеку в дыре, которую считают колыбелью Невады и до которой нормальный человек никогда не добирается, а памятник красивый. Во всяком случае, как я его помню. Должны были за полчаса доехать, но с этой дурью на дорогах. Впрочем, вон уже и указатель – можешь увидеть его в боковое стекло.
Я повернула голову и действительно увидела коричневый указатель с надписью: «Генуя. Первое поселения штата Невада. 1851», и ещё поразилась, как за этими чертовыми финиками не заметила, что мы въехали в городишко – правда, даже слово «городишко» звучало слишком громко для домиков, разбросанных вдоль двуколейки. Зато мне вдруг сразу стало приятно от мысли, что я родилась не совсем в деревне. Аманду же порадовало наличие заправочной станции.
– Слушай, попытайся вымыть стекло, – попросила она, вылезая из машины, чтобы в танцевальных движениях афроамериканцев размять спину. – А я пока нам горячий шоколад куплю.
– И кексы не забудь! – бросила я совсем не зло.
Но Аманда ничего не ответила. Не расслышала, что ли, или обиделась? На размышления, впрочем, времени не было. Я нацепила перчатки и вылезла из машины. Было прохладно, но я поняла, что смогу побыть минут пять без куртки. Не знаю, что за химию они тут добавляют в воду для мытья стёкол, но мне даже не потребовалось и двух раз обмакивать щётку, чтобы отодрать налипшую на окно дрянь.
– Представляешь, – сказала Аманда, возвращаясь с двумя стаканами к машине. – Хотела у них стеклоочиститель купить, а у них ни черта нет, даже втридорога… Деревня… Надеюсь, больше мести не будет.
Я взяла протянутый стакан и села в машину.
– Спасибо за стекло, – улыбнулась Аманда, возвращаясь в водительское кресло. – Осторожно, не обожгись. Тут минута до главной площади, если это можно так назвать, а там и памятник почтальону.
– Кому? – переспросила я, пристёгивая ремень безопасности.
Я не стала следовать примеру Аманды и ставить стакан в подстаканник. Холодная щётка проморозила пальцы через перчатки, и теперь я с наслаждением отогревала их теплом стакана.
– Тут почтальон один, имя не помню, на памятнике посмотрим, два раза в месяц целых двадцать лет со стопудовым мешком за плечами совершал почтовый поход между Плэйсвилем, чёрт знает, где такое у вас в Калифорнии, и этой Генуей. Если не ошибаюсь, это порядка девяноста миль через горы, в снег, пешком… А мы тут на машине проехать не можем. Кстати, три дня шёл и жрал лишь сухари да сушёную говядину, запивая топлёным снегом. Ему на могиле монумент поставили в виде скрещённых лыж. Он сам их смастерил – длинные такие, только шёл без палок, балансируя посохом. Двадцать лет, прикинь?
– Угу, – промычала я. – Работы лучше, что ли, найти не мог…
– Ты что, он свято исполнял долг, ведь почте сугробы не помеха, если зимой ты остаёшься единственной связью с внешним миром. Наверное, эта мысль его грела в мороз. Жители зимой никуда не выбирались, да и сейчас то же самое, у них с октября все музеи закрываются, и город вымирает.
Ну да, фермерская деревня… Главная улица, состоящая из загонов для лошадей… Впрочем, чему я удивляюсь, у нас в Калифорнии не лучше. Единственное отличие, что снега нет, поэтому белые заборы с выжженным пейзажем не сливаются.
– А ты откуда всё это знаешь? – я попыталась сделать глоток и чуть не облилась, так резко Аманда затормозила машину.
– Нас сюда в начальной школе возили изучать историю штата. Больше ничего и не помню, а мужик впечатлил, особенно памятник. Вон глянь.
О, мы действительно припарковались на обочине, и на этой же обочине стоял знаменитый дядька. Мы вылезли из машины, нацепили куртки и подошли поближе к памятнику.
– Томпсон его фамилия, – указала Аманда на надпись. – А как зовут-то…
– Ну, Джон, наверное, – усмехнулась я. – Раз тут написано, что он истинный герой Запада, то другого имени и не должно быть.
Я смеялась, но Аманда смотрела на памятник очень серьёзно и явно рылась в памяти.
– А ты права, – вдруг радостно выкрикнула она. – Точно! Джон его зовут. Только жители его «лыжником» звали.
Я смотрела на памятник и жалела, что этого Джона изобразили в осенней одежде, да и заплечная сумка как-то не тянула на стопудовую. Лишь развевающиеся полы куртки указывали на движение, и знаменитый посох способствовал балансу, к которому взывал постамент в виде выкорчеванного дерева. Или это моё больное воображение дорисовало картину, но я бы мужика, который через горы шагал в занесённый снегом город, только в сугробе бы и изображала… Все эти мысли я озвучила Аманде, но та в дискуссию вступать не захотела. Она просто ходила вокруг памятника и изучала его как в первый раз.
– Слушай, обычно, когда смотришь на что-то второй раз, видишь изъяны, а у меня опять то же детское восхищение… Ну красиво ведь, особенно на фоне этого дерьма… Это я про поселение мормонов, – отвлёк меня от создания собственной эстетической концепции голос Аманды.
Прямо за памятником темнел занесенный снегом комплекс из бревенчатых приземистых домиков, между которыми были раскиданы столики для пикника.
– Город военные основали, потому что им нужен был перевалочный пункт для провизии, а поселились здесь мормоны. Поэтому город долго называли просто мормоновской деревней. Терпеть не могу мормонов!
– А чего так? – спросила я, хотя мои представления о вероисповедании и образе жизни мормонов были очень скудными. Они облюбовали Юту и до Калифорнии так и не дошли, хотя у меня учительница по рисованию в школе была мормонка, и у её дочери было трое детей, и все от трёх разных отцов, и ни один из них о детях не заботился. Правда, может, это не имело отношения к мормонам…
– Да потому что я против полигамии. Её придумали мужчины для удовлетворения своей похоти, – сказал Аманда с ненавистью смотря на ни в чём неповинные домики.
– Так там и женщинам разрешается много мужей иметь, – робко вставила я.
– Ну разрешается, только какой мужик это допустит? И потом какого сорокалетней бабе делить своего благоверного с пятнадцатилетней?
– A что тебя история-то волнует? Это, кажется, было в девятнадцатом веке, а сейчас они наоборот за семьи, за верность, здоровый образ жизни без алкоголя и наркотиков. Что плохого-то?
– Да все у них есть, только они не афишируют, и полигамия есть, только не официальная… И алкоголь и секс до брака и… И шизофрения у них на почве обращения себе не подобных. У них в Солт-Лэйк-Сити есть классная библейская экспозиция, действительно качественная. Ну так вот, ты якобы приходишь в музей за эстетическим наслаждением, а к тебе так девушки ненароком подваливают с вопросом: а что вы знаете про Иисуса? Ну типа, чтобы сейчас тебе мозги промывать начать и обращать в свою веру. Так я одной ответила, что я знаю лишь то, что его отец таких, как они, водой затопил. Она не нашлась что ответить – они же как зомбированные, заучили текст и выдают в темпе рекламы, потому с извинениями удалилась. Правда, тут же кого-то другого заловили.
– Я бы тоже не нашла, что ответить, если честно, ведь Бог как бы…
– Ой, не начинай Кейти мне католических проповедей здесь… ладно? Вся деревня, – она махнула рукой на бревенчатые строения, – к чёртовой матери сгорела от гнева божьего, наверное, а все эти дома – реплики… Но какого черта они не просто всё восстановили, но ещё и пикники тут устраивают, я бы жрать здесь не могла.
– Аманда, ну у мормонов есть и много положительного.
– Ничего у них нет положительного! Ничего! Единственное положительное – это то, что жена там какого-то их предводителя стала первой женщиной, ступившей на территорию Невады. Луиза её, кажется, звали. А больше ничего хорошего. Все они – уроды! И дети их уроды!
Аманда перешла на крик. Я стала судорожно оглядываться по сторонам с надеждой, что никого рядом нет. Хотя, похоже, что и наличие толпы не остановило бы сейчас Аманду. Глаза её заблестели и нижняя губа затряслась. Расстёгнутая куртка оставляла открытым живот, который сейчас вздымался так же, как и грудь – слишком быстро, и вдруг я поняла… Чёрт тебя дери, Аманда! Ну почему не рассказать, когда тебе так плохо! Только лишь я шагнула вперёд и даже не успела развести руки, Аманда уже уткнулась мне в плечо. Я не решилась гладить её по спине, просто стиснула в объятьях, выгнув назад спину, чтобы не придавливать её живот. Так сильно, как всегда обнимал меня отец, когда я падала с велосипеда, и ощущение чьей-то превосходящей твою силы всегда успокаивало меня быстрее любых слов.
– У вас всё хорошо?
От мужского голоса Аманда дёрнулась и вырвалась из моих объятий. Как она смогла так быстро высвободиться, когда, казалось, я намертво сцепила свои руки за её спиной? Я обернулась и не сразу поняла, кто с нами говорил: мужчина средних лет или же молодой индеец. Впрочем, какая разница, потому что теперь вместо того, чтобы выплакать свою боль, а, может, наконец-то и выговорить, Аманда вновь втянет в себя слёзы и наденет маску спокойствия. Умеют же люди со своей заботливостью влезать в самый неподходящий момент!
– Всё оʼкей, – ответили мы обе, казалось, в унисон и отошли от памятника, чтобы мужчины не вздумали лезть с расспросами.
– Терпеть не могу местных индейцев, – шёпотом сказала Аманда, не сводя глаз с парня, вернее с его спины, на которой висела плетёная люлька и, скорее всего, с ребёнком внутри.
Вместо того, чтобы спросить, чем ей индейцы-то не угодили, я выдала то, что намного больше интересовало меня в тот момент.
– Я такую люльку в музее видела и была уверена, что они ими уже не пользуются. К тому же, мне казалось, что у них только женщины таскают детей…
– Пользуются, всем они пользуются. Ещё за тысячу четыреста баксов готовы тебе такую же продать, я в резервации их видела. Как не спаивали мы их, так и не споили до конца. Всё равно они остались верны своим истокам без всяких там манифестаций. Но они нас ненавидят.
Аманда продолжала шептать, хотя молодой отец и не смотрел в нашу сторону, а что-то вдохновенно рассказывал белому мужчине, стоя перед памятником. А за что им нас ненавидеть-то? Вон в Неваде да и у нас в Калифорнии им разрешено на своей территории казино строить и не платить налоги с дохода – неужели на жизнь резервации не хватает?
– Когда Стиву машину купили в шестнадцать – первому у нас из класса, – продолжала Аманда, начав двигаться к нашей «тойоте», – мы решили с ним прокатиться и не куда бы там, а на Пирамидное озеро в резервацию. Озеро – фигня, там просто скалы в середине в виде пирамид растут, просто он не имел права ещё с пассажирами ездить, а там дорогая пустая, куда шерифы не суются. Делать там только нечего. Единственное, индейцы сдают лодки моторные, чтобы по озеру покататься. Ну мы взяли лодку, а в ней короткое весло лежит – такое, что они в своих каноэ пользуют. Стив хотел его вынуть, но старый индеец сказал, пусть валяется, вдруг пригодится… Лодка была старая, но мотор как-то завёлся. Только на середине озера у пирамидок мы решили его заглушить и поснимать чудо природы. А потом мотор мы завести не смогли. Я такого набора немецких, итальянских и английских ругательств не слышала. Стив полчаса дёргал за верёвку, а эти уроды втроём сидели на берегу и наблюдали за нами. Ну что, ещё час Стив грёб этим веслом. А на берегу они с ехидной улыбочкой спросили: «Ну как покатались? Понравилось?» Свиньи, слов нет… И дома ещё влетело, потому что Стив меня с собой взял, а я на сестру его совсем не тяну, слава Богу, если бы шериф остановил, и потом добрались мы только к вечеру, а ему ещё нельзя было водить в темноте. Вот так мы все друг друга любим.
Аманда села в машину и пристегнула ремень безопасности.
– Может, матери всё же позвонишь?
– Ты уже послала сообщение. Достаточно.
– Аманда, можно я тебя спрошу…
Я ещё даже не успела начать вопрос, как замерла под гневным взглядом её покрасневших глаз.
– Нет.
Я лишь кивнула и уставилась в чистое лобовое стекло. Не хочешь говорить, не надо. Аманда включила радио, и я поняла, что наши разговоры закончены. Ну что ж, это её боль, это её право. Быть может, я совсем не тот человек, с которым она хочет делиться.
Теперь же я так же безучастно смотрела на собственное отражение в зеркале над камином и думала что, быть может, она сейчас говорит о своей боли с матерью. Иначе, что им так долго сидеть взаперти? Я прошла на кухню, взяла из вазочки хурму и стала грызть, не порезав на куски. Затем, уставившись на след от зубов на оранжевой мякоти, подумала, что словами мы можем кусаться намного сильнее, чем зубами.
Глава тридцать вторая «Стена лжи»
Вкусовые качества булки не уступали её запаху. Я уминала уже третью, хотя какао не отпила и на половину. Я бы съела ещё и четвертую, только бы не открывать рта, потому что, мне казалось, что любой разговор на отвлечённую от беременности Аманды тему сейчас более чем неуместен. Наверное, так думали все, поэтому над столом и нависла грозовая туча тишины. Сама Аманда улыбалась, но лишь уголками рта, не являя миру жемчуг зубов. Мать же её не улыбалась вовсе, и какао в её чашке особо не уменьшалось, а булка так и осталась лежать на блюдце нетронутой.
Я жевала и смотрела на абстрактную картину, аляповатую и совершенно не гармонирующую с желтоватым цветом стены. На ней были изображены непонятные синие цветы или что-то ещё из мира флоры – или же то была абстракция выше моего понимания. Я боялась повернуть голову, чтобы не встретиться взглядом с миссис ОʼКоннер, потому что лбом чувствовала, что та смотрит на меня.
– Тебе нравится?
Я вздрогнула от звука её голоса и недоуменно сощурилась на неё, потому что глаза, долго смотревшие на яркие цвета картины, вдруг начали слезиться.
– Эту картину Аманда нарисовала в десятом классе на первом курсе живописи. Вот уже пять лет она здесь висит.
– Пора снять, – буркнула Аманда.
– Но ведь ты ничего больше не нарисовала для меня.
– Если я завтра нарисую, ты эту наконец выкинешь? – сказала Аманда с вызовом.
Мать её кивнула и, отхлебнув какао, добавила:
– Съешь хотя бы булку. За обедом ты ни к чему не притронулась.
– Понимаешь, мам…
Дальше можно было уже не слушать и спокойно жевать четвёртую булку. Я съела всё, что предложила мать Аманды, потому что, во-первых, была жутко голодной, а, во-вторых, я не верю, что что-то может случиться от одного супа из банки и картофельного пюре из порошка. Да мы всё детство так ели и не умерли! Но то была Аманда. Ещё в прошлом году она стала исключать из нашего меню готовые блюда после курса по правильному питанию, на который она зачем-то записалась в университете, а с беременностью её страсть к истинно домашней еде выросла в геометрической прогрессии. Но ради матери, ради первого дня дома можно было пожертвовать своими принципами или хотя бы не смотреть на меня с осуждением. Но до Аманды это не доходило.
– Я же не знала, что ты… – прервала её растерянная мать и не смогла произнести слово, которое комом стояло у неё в горле вот уже два часа. – И что ты теперь ешь?
– Нормальную домашнюю еду, – грубо ответила дочь.
– Сама готовишь, неужели? И вообще ещё летом моя готовка тебя устраивала.
– Не устраивала, но я терпела, а сейчас есть кто-то поважнее моего терпения. А готовит в основном Кейти.
Мать посмотрела на меня с удивлением, и я поспешила спрятать глаза в чашку. Конечно, я готовлю, потому что Аманда терпеть не может плиту. Все её блюда прекрасно бы вписались в меню по сыроедению. У меня, конечно, имелся трёхгодичный кулинарный опыт, который пришлось приобрести после смерти матери, но всё же последний год я штудировала кулинарные сайты один за другим – наверное, с таким же безумством, как сейчас Аманда читала сайты о беременности. Миссис ОʼKоннер взглянула на меня, как мне показалось, немного даже умоляюще и произнесла, обращаясь то ли ко мне, то ли к дочери:
– Так давай съездим в магазин и купим, что надо.
– Мы сами съездим, – ответила Аманда, пока я решала, от кого ждут ответ.
Мать снова отпила какао и поджала губы. Мне её стало немного жаль. Я не понимала, почему Аманда грубит. Когда мы только подъехали к дому и пошли вдоль украшенной светящимися рождественскими леденцами дорожке к парадной двери, на которой висел еловый венок с посеребренными шишками, мне на мгновение показалось, что Аманда сейчас расплачется от счастья или страха, от всех чувств понемногу, наверное. Она специально нацепила куртку, чтобы мать сразу не увидела живот. Кто первый кого обнял, я не поняла, так быстро обе женщины метнулись друг к другу и замерли чуть ли не на полминуты, после чего хозяйка поздоровалась со мной и пригласила в дом.
Мы слишком долго топтались в холле, и миссис ОʼКоннер начала нервничать, не понимая причины нашего промедления. На ногах Аманды были «угги», так что шнурков, с которыми можно провозиться минут пять, не было, поэтому она стянула сапоги и сделала вид, что на куртке заело молнию. Она стояла лицом к двери, спиной к матери. Я повесила в стенной шкаф свою куртку, которую от машины несла в руках, и поставила свои сапоги на полку для обуви.
– Мама, у меня для тебя небольшой сюрприз, – услышала я за спиной голос Аманды и, захлопнув дверцу шкафа, обернулась к ней.
Она уже держала куртку в руках, и никакие складки на тунике не могли скрыть большой живот. Последовала немая театральная сцена. Мать её просто смотрела на живот и бесшумно шевелила губами, пытаясь справиться с шоком и подобрать нужные для ответа слова.
– Почему ты мне не сообщила? – наконец сказала она, но я знала, что Аманда проигнорирует вопрос, во всяком случае сейчас он выглядел риторическим. – У тебя же нет страховки, как же ты к врачу ходишь?
– У меня есть страховка от штата и прекрасный врач.
Я отступила от шкафа, чтобы дать Аманде возможность повесить куртку. Она с шумом бросила на пол две пары тапок и так же шумно, возя их по полу, обулась. Я тоже сунула ноги в тапки и стала ждать. Хозяйка, нервно прикрывая рот ладонью правой руки, пригласила меня пройти в гостиную движением левой. Я замерла, не зная, что делать – сесть в кресло, на диван или продолжить стоять вот так, у камина.
– Кейти, садись, – увидев мою нерешительность, сказала хозяйка.
Глаза её нервно бегали от моего растерянного лица к спокойно-мрачному лицу Аманды, которая пыталась улыбаться, что ещё больше придавало лицу сходство с трагической маской древне-греческого театра.
– Аманда, а кто… Я его знаю, или ты нас познакомишь?
Похоже, миссис ОʼKоннер наконец сформулировала вопрос, который родился в её голове, конечно же, раньше медицинской страховки.
Аманда опустилась в кресло и сложила руки на коленях, будто прилежная ученица католической школы.
– Мама, я замуж не выхожу, поэтому ни с кем тебя знакомить не буду.
– Что ты хочешь сказать? – хозяйка оперлась о дверной косяк, потому что так и не прошла из залы в гостиную. – Он тебя бросил? Ну почему ты молчишь? Я вообще не понимаю, как ты могла скрыть от меня свою беременность?!
Миссис ОʼKоннер даже хлопнула себя по обтянутому джинсами бедру и вступила наконец в гостиную, но не дошла до кресла, в котором сидела её дочь.
– Ты узнала об этом сейчас… – сказала Аманда, не поднимая на мать глаз. – Какая разница…
– Разницы, быть может, никакой бы и не было, если бы ты приехала сейчас ко мне не с Кейти, а…
– Мам!
Голос миссис ОʼKоннер поднялся на целую октаву, но Аманда сумела перекричать мать, и мне даже показалось, что по тональности её «мам» было сродни «дуре». Я дёрнулась и вжалась в спинку дивана, считая себя здесь абсолютно лишней. Впрочем, они сейчас меня всё равно не замечали, или же моё присутствие не играло роли сдерживающего элемента.
– Аманда, не смей повышать на меня голос. Я задала нормальный вопрос, который любой родитель задал бы, обнаружив дочь, вернувшуюся с учёбы с шестимесячным животом, ведь я права, да? И без какого бы то ни было мужа на горизонте.
– Мам, если тебя волнует финансовый вопрос, то я его постараюсь решить самостоятельно, как я самостоятельно приняла решение относительно моего сына.
– Мальчик! – перебила её мать. – Ты ещё решила одна воспитывать мальчика!
– Да какая разница?! Вон отец Била Клинтона погиб в автокатастрофе за три месяца до его рождения, и что? А родители Джоди Фостер разошлись до её рождения, а Тома Круза вообще отец бил…
– Ты ещё Эрика Клэптона в пример возьми, который считал свою мать сестрой, а бабушку с дедушкой родителями…
– Если тебя волнует, повешу ли я тебе ребёнка на шею, то не переживай. Я сама прекрасно справлюсь с воспитанием своего ребёнка.
– Да? Ты хоть знаешь, сколько стоит страховка на ребёнка? А одежда? Еда? Кружки? Я уже не говорю про…
– У него будет страховка, не переживай, такая же как и у меня сейчас.
– Ну, конечно, может тебе повезло с офисом своего доктора, но ты разве не знаешь, что многие хорошие врачи отказываются принимать государственные страховки? И вообще, по этим страховкам можно месяц ждать визита к специалисту? Ты не представляешь, что такое, когда твой ребёнок плачет, а ты не знаешь, что с ним и как ему помочь.
– Мам, хватит! Меня от твоего пессимизма тошнит! – перешла на крик Аманда и вскочила из кресла, но не отошла от него. – С моим ребёнком и со мной всё будет хорошо!
– Ах, какая уверенность маленькой девочки. Я ведь прекрасно знаю, что такое воспитывать ребёнка одной! Но у меня хотя бы были алименты. Кто отец твоего ребёнка? Даже если вы не желаете быть вместе, он обязан обеспечить малыша. Кто он?
