Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 50 страниц)

– Да, сегодня. Да, девочка. Стив, откуда ты знаешь?

Если Аманда ему сообщила про дочь, то какого чёрта звонить мне уточнять?! Или он теперь не верит ни одному её слову?

– Миссис О’Коннор позвонила моей матери, а та мне… И… Можно мне приехать?

– Зачем? Через неделю Аманда будет в Рино.

– Домой я пока не собираюсь. И в долину мне ближе как-никак. Так можно?

– Почему ты у меня спрашиваешь?

– Потому что не хочу тревожить Аманду. Я ей поздравление послал.

– Я спрошу.

На этом получилось закончить разговор, но за его время я успела сесть на диван и вытянуть ноги. Подняться у меня уже не получилось. Я прикрыла воспаленные веки и вздохнула, а через секунду вновь зазвонил телефон. Что он ещё забыл?!

– Ты где вообще? Уже ужин принесли!

В открытую балконную дверь дуло. За окном разлилась темнота и, похоже, давно. Так и есть – восемь вечера.

– Я уже три раза медсестру вызывала, чтобы переодеть Патришу. И даже Логана просила поменять подгузник. Где ты?

Аж уши вспыхнули, но я заставила себя сказать правду:

– Уснула…

– Кейти!

– Но я же не специально!

Голова покоилась на валике дивана – я проспала несколько часов сидя. Почему тело само не приняло горизонтальное положение? Лишнее движение, похоже, оказалось ему не под силу.

– Мне нужно ещё два часа, Аманда, чтобы сушку запустить и… – я пыталась вставить слово между её недовольной тирадой. – Аманда, я не могу всё бросить… Я постараюсь побыстрее.

– Можешь не торопиться, – выплюнула она с такой злостью, что я даже щёку утёрла, когда Аманда отключила телефон.

Чёрт! Будто я для себя всё это делаю! Для себя надо хотя бы тост поджарить и умять с вареньем. Сон не дал сил для чего-то большего. Но сначала я спустилась в прачечную по лестнице, а наверх поднялась уже на лифте. Ноги продолжали болеть. Еда и окончание уборки заняли минут двадцать. Остальное время я решила провести за компьютером. На отсканированном рисунке моей феи быстро появилось имя новорожденной, рост, вес и фраза, что Аманда с гордостью сообщает о рождении дочери.

Без колебаний я отправила файл Аманде и побежала забирать бельё. В ответ не пришло даже сухого «спасибо». Наверное, Аманда уснула. Положив в рюкзак ноутбук на случай, если потребуется исправить открытку, я пошла к двери, но, взявшись за ручку, вспомнила про масло. Значит, мозг успел отдохнуть или хотя бы немного проснуться.

Аманда уже спала, когда я наконец добралась до госпиталя, и пришлось тихонько забраться в кресло с ногами. В темноте не видно было Патришу, но я успела запомнить её личико, и воображение прекрасно прорисовало его во мраке. Я достала блокнот и принялась водить по листу карандашом, вспоминая давнишние рисунки вслепую, которыми учителя мучили нас на первых порах. Время медленно, но верно приближалось к полуночи, а мой карандаш к последнему листу блокнота, когда Патриша наконец проснулась. И Аманда подскочила, как по будильнику, но ни «здрасте», ни «как дела?» в мою сторону не полетело, сразу «принеси ребёнка», будто я никуда и не уходила.

Я принесла, но она не взяла дочь.

– Подгузник поменять забыла!

Да, забыла, но быстро вспомнила. До бутылки с маслом руки опять не дотянулись – благо салфетки не закончились, и пользоваться ими я уже приноровилась. Если даже у Логана получилось, то чем я хуже?! Нет, не хуже. Смотрителем в зоопарк меня бы точно взяли: детёныш сух, чист, закутан в пелёнку и передан на кормление. Мною сделан набор простых механических движений, которые легко отработать до автоматизма. А что делать с душой, которая ничего не чувствует, кроме любопытства?

Неужели в женском организме спрятан специальный рычажок, который открывает канал с материнской любовью? И открывает его только при родах… Или Аманда сейчас ощущает то же опустошение, что и я – может, в организме вначале что-то должно отмереть, чтобы нечто новое дало ростки? Новая любовь, материнская, которая не сравнима ни с какой другой… Но она не для меня. Она для Аманды… Что же вырастет в моём вакууме, не скажет никто, но время покажет. Покажет так же чётко, как часы сейчас показывают час ночи.

– Выключи, пожалуйста, свет.

Я совершенно забыла о нём, включив машинально локтем, уже держа Патришу на руках. Тело заржавело и скрипело при каждом движении, но я сделала пять шагов в коридор.

– Я не почистила зубы, – продолжала Аманда из кровати.

– Может, утром?

– Нет, сейчас! – почти приказным тоном выдала она, и я больше не стала настаивать на утре и помогла ей слезть с кровати и дойти до туалета. Кто это делал весь вечер? Неужели Бьянка? Нет, Аманда не показала бы перед ней слабость больше той, что отразилась при встрече на лице, лишённом косметики. Сейчас даже макияж не скрывал мешков под глазами, в которых полопалось ещё пара сосудов. В желтоватом свете лампы Аманда не выглядела счастливой матерью, она выглядела уставшей женщиной. А, может, это одно и тоже. Мне даже сделалось совестно, что я не вернулась вовремя. Она ведь могла и в туалет не ходить при Логане и Бьянке…

– Стив звонил. Хочет навестить тебя, – сказала я, решив, что в таком состоянии Аманда откажет ему, не раздумывая. Пусть встречаются на нейтральной территории в Рино, а не в наполовину моей квартире. Когда же, когда меня перестанет колотить от одной только мысли о нём?!

– Пусть приезжает, – выдала Аманда полным белой пены ртом и лишь потом сплюнула пасту. – Знаешь же, что не отстанет…

Последовавший тяжёлый вздох явно относился не к принятому решению. Внутри всё сжалось от злости за её согласие и немного от жалости. И последняя пересилила.

– Может, косметику смоешь? – предложила я, но Аманда тут же замотала головой:

– Хочу уснуть, пока не так больно.

– Сходить за таблеткой?

Она вновь молча отказалась.

– Лучше новую прокладку дай. Сколько же во мне крови! А если вся вытечет? – спросила Аманда почти что серьёзно, но моей серьёзности было недостаточно, чтобы умно пошутить. Пришлось молча исполнить просьбу и вернуть Аманду в постель.

– А я открытку для тебя сделала из моей феечки, – сказала я, пока не забыла о ней напрочь, а я почти это сделала. – Хочешь посмотреть? – спросила я, надеясь отвлечь Аманду от боли, но та с ещё большим ожесточением, чем в ванной комнате, замотала головой.

– Я хочу спать!

Хорошо не закричала: мне не нравится твой рисунок и твои идеи! А могла… И я испугалась и попятилась к креслу: вдруг ей действительно не нравится моя легкокрылая красотка… Отличные мысли для сна в неразобранном кресле! Впрочем, сон не испугался отсутствия подушки. Я даже проспала ночной обход, если он был, и открыла глаза, когда медсестра уже заканчивала измерять Аманде давление. Тогда проснулась и Патриша. Неужели тоже спала всю ночь? Не могла же Аманда вставать к ней сама, да и мне не проспать детскую сирену… Впрочем, временной отрезок «вся ночь» мог оказаться коротким, ведь стрелки только подкрадывались к цифре семь.

– Выбери обед, – остановила Аманду медсестра, когда та потянулась к ребёнку.

Да, я сама не заметила, как оказалась возле пеленального столика с Патришей в руках. Патриша даже на мгновение перестала плакать, когда я сильнее прижала её к груди. Правда, пару раз ткнувшись носом в мою футболку, разревелась пуще прежнего, досадуя на обман.

– Обед тебе положен даже при утренней выписке, – продолжала медсестра абсолютно спокойно, протягивая Аманде лист и карандаш. – Я сделаю пометку, чтобы тебе подали его в полдень.

Наконец Патриша дождалась завтрака и, в последний раз всхлипнув, впилась в материнскую грудь.

– Я не могу и трёх капель выцедить, – выдохнула Аманда, сморщившись. – Чем она там наедается…

Это не был вопрос. Это был лишь глубокий вздох. Но во мне сработал студенческий механизм. В голове, словно на экране кинотеатра, встала лекция Ванды о грудном вскармливании. Паниковать нельзя – малыши чайной ложкой наедаются! И то верно, иначе бы не спали столько и не писали. Только пересказывать лекцию я не стала, меня не просили – её Аманда никак не могла забыть.

– Дай крем, – Аманда махнула рукой в сторону трубочки, и я тут же протянула ей тюбик.

Патриша откинулась на руку мамы и спала, не думая о надкусанном соске, а на нём действительно горело покраснение.

– Я неправильно снимала её с груди, – проследила Аманда за моим взглядом. – Надо было не просто вставлять мизинец в уголок рта, но и дожидаться, когда Патриша сама отпустит его, а я вытягивала сосок из стиснутых дёсен.

Я кивнула, благодаря за разъяснения, хотя ни о чём не спрашивала. Я просто не могла оторвать взгляда от соска, который впервые увидела при свете. Он вытянулся раза в два, не меньше, будто закрученная макаронина и напоминал цветом обветрившееся мясо. Меня аж передёрнуло от такого сравнения. Хорошо, Аманда не заметила моей реакции, потому что в это время осторожно наносила на сосок заживляющую мазь.

– Унести?

Спросила я про ребёнка, а Аманда протянула мне тюбик. Я убрала крем и уставилась на спящую Патришу.

– Унести? – повторила я вопрос.

Аманда отказалась. Хотела чувствовать дочь, но я всеми доступными мне словами пыталась убедить её перенести ребёнка в люльку сейчас, а не когда принесут завтрак – вдруг проснётся, но Аманда осталась непреклонной. Как всегда, у меня не хватило аргументов. Даже на то, чтобы она наконец посмотрела мою открытку. Неужели она о ней забыла, а я старалась. Старалась, как всегда, напрасно. Лучше бы уроки сделала. Вот сейчас возьму и усядусь перед ней с наушниками в ушах! Но нет, не успела.

Теперь Аманде потребовалось, чтобы я принесла автокресло. Я о нём забыла, а могла бы захватить из машины ещё вечером. Пришлось зашнуровывать ботинки и спускаться вниз, а когда я вернулась назад с оттянутой от тяжести кресла рукой, Патриша уже лежала в люльке, а Аманда спокойно уплетала завтрак. Мне опять досталась овсянка, но на этот раз без шоколада, который Аманда умяла сама.

– А переодевать ребёнка сложно? – вдруг спросила она, даже не прожевав кекс.

Аманда ещё ни разу не меняла подгузник и не вставала с кровати с ребёнком на руках. Сейчас Патришу перенесла в люльку явно медсестра, которая принесла завтрак. Хотелось ответить грубо. Сказать, что очень легко, раз даже у меня получается. Но я не хотела превращать глупый вопрос в бурю. К тому же, во мне теплилась надежда, что Аманда вспомнит о моей открытке. И она действительно вспомнила, ответив:

– Наверное, проще рисовать феечек.

Если фраза задумывалась шуткой, то я ей не рассмеялась За этот год мне вдруг всё стало делать сложно, если то не было механическим выполнением приказов Аманды. Но я заставила себя достать ноутбук и поставить открытым на прикрытые одеялом ноги Аманды.

– А мне твоя феечка изначально понравилась, – выдала она, кажется, даже не взглянув на экран. – И это только сильнее резануло по сердцу. Может, я так и не сумела смириться с тем, что у меня будет сын, потому что организм знал, что это неправда?

Я пожала плечами. Вопрос, наверное, не требовал ответа.

– Убери ноутбук, ты мне на живот поставила. Больно.

Я тут же схватила его. Как так получилось – я была уверена, что там ноги.

– Очень болит? – спросила я, чтобы не бросать простое «извини».

– Ну, с чем сравнивать, – почти улыбнулась Аманда. – Если со схватками, то я совсем ничего не чувствую. А если с месячными, – и тут она рассмеялась в голос, – то я забыла, как оно. Но судя по тому, как ты корчилась на диване, у меня, наверное, всё же не так болит. И я даже от таблетки отказалась.

Она помнила, как я корчилась, неужели?

– Или ты просто такая нетерпеливая. Но пока ты не родишь, мы не узнаем.

– Я пока не собираюсь рожать, – буркнула я почти шёпотом, вспоминая ужас ложной беременности.

– Ну пока не собираешься…

Патриша спасла положение. Только при первом же крике дочери лицо Аманды перекосилось.

– Так болит? – спросила я уже про грудь.

Аманда лишь кивнула, потому я решила отвернуться и действительно заняться уроками, чтобы оторвать взгляд от экрана лишь тогда, когда потребуется перенести Патришу в люльку. А потом Аманда попыталась самостоятельно дойти до ванной комнаты и даже попросила не помогать ей в душе. Оделась она тоже сама, радостно сложив на подушку больничное бельё. Мне оставалось только смотреть.

Зря она взяла с собой спортивные штаны —резинка пережала живот, и тот жировой складкой нависал над ней. Я видела этот лишний бугор даже под спортивной кофтой, потому даже обрадовалась, когда Аманда присела к столу, чтобы съесть ланч. Как же быстро наступил полдень. Я лично даже не успела проголодаться, но меня заставили поесть со словами, что дома всё равно есть нечего. Да, нечего, но магазины никто не закрывал. И не могла же я заниматься готовкой вместе с уборкой. Не могла, даже если бы захотела. Но придётся, потому что в понедельник Аманда останется с ребёнком одна, хотя я не представляла, как после бессонной ночи доберусь до учёбы.

Но пока стоило подумать о том, как посадить ребёнка в автокресло в том комбинезоне, который мы приготовили на выписку. Обе здраво оценивали двадцать один дюйм, на котором ткань придётся собирать гармошкой. Выбора не было – пришлось разложить на кровати, что имелось. Патриша почти не сопротивлялась – мы решили упаковать её сразу же после еды, полусонную или скорее полубодрствующую, но лишь на груди малышки щёлкнула застёжка ремней безопасности, как Патриша мгновенно уснула, будто фея волшебной палочкой махнула.

– Я нормально себя чувствую, – возмутилась Аманда, увидев в дверях палаты кресло-каталку, и я в этом с ней соглашалась: она впервые взяла дочь на руки и сама усадила в автокресло, потому что это для меня оказалось слишком сложно – больно тряслись собственные пальцы, чтобы протаскивать через ремни крошечные пальчики Патриши.

– Такое правило, – отрезала медсестра, и Аманда вскарабкалась в каталку, к ручке которой успели привязать подаренный Бьянкой шарик, а потом и меня лишили автокресла, которое я успела поднять. Его, по очередному правилу, поставили Аманде на колени – будто я выронить могла! А, может, кто-то и ронял…

Но если не доверяют мне, то как можно доверить катить каталку старушке, которая на ногах, казалось, не держалась. Тонкие руки её болтались в узких рукавах синего халата, словно ветки дерева по ветру. Я испугалась за Аманду и Патришу. Как только медсёстры с нами попрощались, я тут же обратилась к старушке с просьбой передать мне каталку, но получила строгий взгляд и отповедь:

– Это моя работа, и я с ней справляюсь.

Я извинилась и даже покраснела – хотела помочь и никак не рассчитывала на то, что обижу старушку. Потому минута в кабине лифта показалась мне вечностью. Но вот мы спустились в холл, где меня отпустили за машиной, и я чуть ли не стометровку сдала, пока бежала до гаража. Мне повезло в этот раз припарковаться под зданием госпиталя, а не через дорогу. И пяти минут не прошло, как машина была у дверей, но Аманду зачем-то выкатили на улицу раньше. Я бросилась к автокреслу, но от меня потребовали фотографию, и в спешке я чуть не выронила телефон. Наконец мне отдали ребёнка, и, даже услышав, как щёлкнуло крепление базы, я не успокоилась, пока не подёргала кресло за ручку раз десять.

– Опусти её! – скомандовала Аманда, когда уселась рядом на заднее сиденье.

Про ручку я напрочь забыла!

– Впереди больше места.

– У меня нет швов, ничего не болит, я нормально сижу. Давай уже уедем отсюда.

И мы уехали. В новую жизнь втроём. Вернее в неделю жизни втроём. А дальше нас ждёт неизвестность жизни вдвоём и жизни одной. Действительно одной.

Глава семьдесят восьмая «Крупицы сна и капли молока»

Первая ночь дома прошла хорошо, во всяком случае для меня – я застегнула спальник, вцепилась пальцами в подушку и проспала до самого утра. Аманда не разбудила меня, а, может, не добудилась, и сама поменяла дочке подгузник. Перед сном мы накинули на торшер кофту и превратили в ночник. В ногах дивана расстелили клеенку с одеялком, превратив в пеленальный столик, так что Аманде не потребовалось вставать, оставалось только переползти от подушки к клеёнке и обратно – путь достаточно короткий и безопасный даже в сонном состоянии. За вечер я пару раз поменяла подгузник, уча Аманду нехитрым премудростям ухода за ребёнком, а уход за собой сейчас был абсолютно прост – сон, сон и ещё чуть-чуть сна.

Когда я протёрла глаза, Патриша преспокойно спала в гнездышке, которое Аманда скрутила под своим боком из подушки для беременных. Могла бы ещё час наслаждаться сном, хотя тот и не был особо красочным – перед глазами разлилось чёрное пятно и поглотило всё моё существо, но впервые за последнее несчитанное количество ночей я действительно выспалась. Аманда уже не спала. Она отвела глаза от дочери и уставилась на меня. Распухшее приплюснутое лицо, круги под глазами – она выглядела ужасно.

– Ты не смогла уснуть? – спросила я осторожно.

– Смогла. Ненадолго. Неужели ничего не слышала?

Я уже сидела в спальнике, потому смогла пожать плечами.

– Если б услышала, то встала бы, – даже обиделась я немного за её недоверие. – Патриша не спала?

– Ела, спала, ела, спала, потом опять ела и спала…

– И давно она спит сейчас?

– Минут пятнадцать.

Что там говорили про детей, рождённых ночью? Патриша, кажется, и вправду перепутала время, потому что, пусть я и ходила по кухне на цыпочках, но не шуметь четыре часа не могла, а именно столько она проспала. Аманда же подскакивала каждый час, проверяя, что ребёнок дышит.

– А мы с собакой гулять больше не будем? – спросила я во время дневного кормления.

– Наверное, лучше не отказываться. Ты же два месяца сможешь её выгуливать. Наличных лишних не бывает.

Вечером я отправилась на прогулку одна, оставив Аманду кормящей ребёнка и нашла её в той же позе спустя почти час.

– Кажется, опять не будем спать, – сжала губы Аманда, принимая от меня чай с молоком.

– Может, днём не надо давать ей спать? – предложила я осторожно и во избежание отповеди пожала плечами.

– Не вариант. Если она уснула, её не добудишься.

Я сама разбудила себя с трудом, чтобы выгулять собаку. В эту ночь я бодрствовала вместе с Амандой и даже пыталась укачивать Патришу, но она плакала и смолкала только на руках у мамы. Аманда тоже попыталась наматывать с ней по комнате круги, но Патриша смолкала лишь, взяв её грудь и, потеряв, тут же просыпалась. В конце Аманда сдалась, подложила под голову руку и нависла над дочерью, чтобы та не слишком оттягивала сосок. Уснуть в таком положении мог только окончательно вымотанный человек.

Утренний сон Патриши вновь был крепок, хоть устраивай посудой барабанную дробь. После короткого сна Аманда не стала выглядеть лучше, и я предложила ей пойти погулять. Примотать малышку слингом-шарфом у нас не получилось, но Патриша отлично уснула в слинге-кармане, и мы даже сумели, не разбудив её, перевесить слинг на меня. Что бы Аманда ни говорила, а я чувствовала плечом вес ребёнка, хотя Патриша уже не казалась мне такой тяжёлой, как в госпитале.

Прогулка окрасила щёки Аманды в розовый, в глазах больше не лопались сосуды, даже живот, кажется, перестал так сильно выпирать из-под кофты, хотя, конечно, ничего не могло радикально измениться в её фигуре за одну прогулку – просто я привыкла к её новому образу, и недостатки перестали бросаться в глаза. Ешь йогурт с мюсли и гуляй с коляской – так сказал доктор. Можно ведь и со слингом гулять, верно?

Выходные как кот языком слизнул, я бы и не вспомнила, что сегодня понедельник, если бы не сработал будильник. Аманда зашипела на меня и зря – я только дольше тыкала пальцем в экран телефона, чтобы отключить звук. Заварив в термос какого-то специального травяного чая с бьющим в нос запахом аниса, я оставила Аманду с Патришей одну.

– Не задерживайся, – бросила она мне в спину.

Я кивала долго, даже когда вышла на улицу. Просыпаться было мучительно больно. Выгуливала собаку я с почти закрытыми глазами и потом так же нащупывала в кармане ключи от машины. Там, кажется, в экзаменационных билетах, был вопрос про подобное состояние, и верным ответом было – не садиться за руль ни в коем случае. Но я села, молясь доехать без приключений. На одном из долгих светофоров я даже выключила зажигание, чтобы закрыть глаза, и хорошо, что мне посигналили. Толку от нынешней учёбы не было никакого, но пропускать занятия я больше не могла. Мне надо было как-то отучиться эти четыре дня и ещё умудриться доехать в пятницу до Рино, не уснув за рулём. Может, надо будет в четверг вставить в уши беруши?

Патриша плакала ночью, а днём спала, как убитая. Пять дней. Прошло всего пять дней, а они казались вечностью. Выпив в университете два стакана кофе, я приехала домой готовая принять вахту, но не получилось. Патриша не позволила мне даже поменять ей подгузник. Орала, как резаная, пока вновь не получила грудь. Я даже липучки перестёгивала, когда она лежала на руке Аманды, и просто прикрыла её полотенцем.

– Завари ещё чаю, – попросила Аманда.

Это был специальный чай для кормящих матерей, хотя, по мнению многих, нет ничего лучше нашего обычного ирландского чая с молоком, но Аманда требовала травяной.

– Я уже кормлю её второй час, – сказала она, когда я подсела рядом, дуя на чашку, чтобы Аманда могла пить.

– Может, ей молока не хватает? – спросила я и почувствовала, как губы Аманды оттолкнули протянутую мной чашку.

– Всего ей хватает. Я записываю, сколько раз она писает, как посоветовала медсестра, – выплюнула Аманда и больше ничего мне не сказала.

Пока она пила чай, Патриша пару раз бросала грудь и начинала орать так сильно, что личико делалось багровым. Аманда пихала ей в рот сосок, но малышка не брала, она изгибалась всем телом и кричала ещё сильнее. Я обрадовалась возможности отнести в раковину пустую чашку. Патриша снова ела и снова орала. Аманда поднялась и начала ходить с ней по комнате.

– Посади в автокресло, – вспомнила я услышанный на курсах совет.

Аманда пристегнула Патришу и, сев на пол, принялась качать кресло за ручку, но ничего не помогало. Тогда мы решили ехать в магазин. Выбрали самую длинную дорогу и, когда Патриша наконец уснула, я всё не могла решиться остановить машину, а потом всё же пошла в магазин и, сметя в корзину продукты со скоростью урагана, вернулась в машину. Патриша продолжала спать, и даже дома мы не решились вынуть её из кресла. Аманда откинулась на спинку дивана и задремала. Тогда проснулась Патриша, и ужас начался по новой.

– Аманда! – перекрикивала я малышку. – Это ненормально! Она не должна так кричать. Позвони медсестре!

– Всё нормально, – рычала Аманда в ответ. – У меня просто ещё не пришло молоко.

– Как? – я едва на ногах удержалась от такого заявления. – А чем ты её кормишь?

– Молозивом, – процедила она, не разжимая зубов, будто сама держала сосок. – Там есть несколько капель. Молоко придёт. Вот завтра обязательно придёт.

– Завтра шестой день, Аманда! У тебя шесть дней нет молока!

– Ну и что? Оно придёт! Она просто ещё не рассосала грудь! – кричала Аманда слишком звонко, и я поняла, что это крик сквозь слёзы.

Я присела подле дивана и заглянула в лицо Патриши. Та судорожно жевала сосок. Пустой сосок.

– Аманда, дай ребёнку смесь.

– У меня будет молоко, слышишь?

– У тебя нет молока. У тебя есть голодный ребёнок!

– Она не голодная. Она писает!

– Аманда, она орёт, как резаная! – теперь орала я.

Патриша уже бросила грудь и завела голодную руладу по новой, но мать её оставалась глуха.

– Если я только дам ей смесь, она не станет рассасывать грудь, и молоко не придёт.

– В твоей груди нет молока, Аманда…

– Есть, просто она слабо сосёт. Не у всех молоко приходит на второй день!

– Аманда, это уже шестой день!

– Пятый! Только пятый!

Я закрыла глаза, будто то были уши. Сердце сжималось от крика. Я не хотела видеть, как Аманда суёт ребёнку пустую грудь. Почему она молчала? И как я не видела, что молока нет? А как, как я могла сама догадаться?

– Аманда, один раз. Дай ей смесь один раз…

– У нас нет смеси!

О, Господи, она сдалась…

– Смесь есть, я её не выбросила…

– Как ты могла! – точно фурия закричала Аманда и, не будь на коленях ребёнка, явно бы вскочила, чтобы огреть меня чем-нибудь.

– Не выкинула, – повторила я, чувствуя на данный момент себя в безопасности.

В сумке для детских принадлежностей, которую подарили Аманде при выписке помимо подгузников и купонов было две банки молочной смеси. Их Аманда велела тут же выкинуть, но я тайком поставила на полку. Собственно для себя. В школе подружка добавляла эту смесь в чай вместо молока в тайне от своей мамы. Это было вкусно. Во всяком случае, мне так помнилось.

– Аманда, только один раз, – не унималась я и даже сделала шаг к шкафчику.

– Нет, не сегодня!

Я хлопнула входной дверью и бросилась бежать по коридору. Она ненормальная, абсолютно чокнутая. Мои слова, что грудное молоко не сделает её автоматом самой лучшей матерью, сейчас бы не достигли её ушей… И говорить о том, что нет её вины в том, что организм отказался дать ребёнку молока, тоже бесполезно. Она не услышит, она ничего не слышит. Такое бывает. Редко, но бывает. И выбор природы пал на неё.

Я сбежала с лестницы, выскочила во двор, забрала собаку и бросилась с ней в парк, чувствуя, что на щеках горят слёзы. Надолго меня не хватило. Я уселась на скамейку и разревелась. В ушах звенели не ночные цикады, а надрывный плач Патриши. Кто-то даже остановился рядом со скамейкой и предложил помощь. Ох, если бы они пошли со мной и отобрали ребёнка у сумасшедшей матери, я сказала бы им спасибо. Но я могу сделать это только сама, и когда на смену слезам пришла уверенность в своих силах, я двинулась домой бодрым шагом, а потом даже побежала. Я сделаю это молча, просто разведу смесь, заберу ребёнка и накормлю. Не станет же Аманда со мной драться.

Однако квартира встретила меня тишиной. Обе спали. Обе выбились из сил. Борьба за молоко не прошла даром. И мне их сон был даже на руку. Я прочитала на банке инструкцию, приготовила бутылочку и воду. Она как раз остынет до нужной температуры, когда Патриша проснётся. И села ждать. Ни о какой учёбе не могло идти и речи. О сне тоже. Смысл засыпать, если тотчас же проснёшься. И я оказалась права. Правда, на часах тогда было почти одиннадцать. Сон придал ребёнку сил громче требовать еды.

– Что ты делаешь? – вскричала Аманда, заметив мои телодвижения на кухне.

– Ты прекрасно видишь, что я делаю, – ответила я, взбалтывая бутылочку.

– Это мой ребёнок и только мне решать…

Но я не дала ей договорить:

– Ты не о ребёнке думаешь, а о себе. Ты не хочешь смириться с тем, что у тебя не получилось кормить грудью. Шестой день, Аманда! Молока уже не будет. Но тысячи, миллионы детей, и мы с тобой тоже, выросли на смеси. Аманда, она голодная, – подступала я к дивану с бутылочкой.

На моём запястье горела капля искусственного молока. Оно было верной температуры. Оставалось дать его ребёнку, голодному ребёнку. Шестой день голодному.

– Ещё пятый день не закончился. Дай мне время до утра, – сквозь слёзы рычала Аманда. – Хочешь, я уйду с ней гулять на улицу, если мы мешаем тебе спать, – выдала она уже абсолютную чушь.

– Аманда, ребёнок голодный!

– Она не кричит, она сосёт. Не видишь, что ли?

Я наблюдала эту картину не один день, не понимая, что грудь Аманды пуста. Она оставалась полной с беременности, но не молоком, а лишь бесплотной надеждой матери быть лучше других. Потом будет, как обычно – Патриша побагровеет от крика, но не сумеет докричаться до своей чокнутой матери. Но она уже докричалась до меня. Она, может, даже больше мой ребёнок, чем Аманды, потому что я думаю прежде всего о ней, а не о том, получилось у меня стать образцовой матерью или же нет!

– Отойди, ты мешаешь! И убери бутылку!

Не надейся! Я не дам Патрише орать и минуты. Но пока ребёнок молчал и судорожно грыз сосок, даже щёки у неё раздувались от натуги выкачать из пустой груди каплю пропитания. Несчастная шумно сглатывала воздух, и у меня аж во рту пересохло от жалости.

– Слышишь? Слышишь?

Да, я слышала, это только Аманда оставалась глухой. Её уши оставались такими же закрытыми, как и глаза Патриши. Наконец, обессилев, малышка откинулась на руки горе-матери, и при свете ночника я увидела на её щеке две белые капли.

– Видишь? Видишь? Видишь?

Неужели молоко? Не может быть! Я даже на пол плюхнулась.

– А ты не верила мне! – вновь через слёзы, но теперь, видно, слёзы радости кричала Аманда, не боясь разбудить ребёнка.

Патриша впервые за пять дней насытилась и теперь явно проспит до утра. Но я ошиблась. Через два часа она вновь с жадностью накинулась на грудь и провисела на ней с полчаса, а потом выплюнула половину молока на плечо Аманды. Пришлось взять малышку на руки, пока Аманда переоденется. Только в этот раз Патриша не плакала. Она смотрела на меня и вытягивала губки, будто хотела сказать «молоко». Это слово светилось в её больших блестящих глазах. И в моих, наверное, тоже.

– Отдай ребёнка!

Я отдала и занялась приготовлениями ко сну. Патриша просыпалась три раза, но молча, без криков, присасывалась к груди, и я благополучно опять проваливалась в сон. Вернувшись же с занятий, я нашла Патришу бодрствующей и не сосущей грудь.

– Она уже полчаса так на меня глазеет, – улыбнулась Аманда. – Дай игрушку.

В подарочной сумке нашлось небольшое кольцо с шариками. Патриша осознанно взглянула на него, когда я подняла игрушку к её лицу, и даже потянулась к ней руками. Но я, конечно, это выдумала. Она просто махала руками. Передо мной был абсолютно другой ребёнок – довольный и счастливый. Молоко сотворило с ней чудо.

– Теперь ты выкинешь смесь?

– Нет, – И когда лицо Аманды напряглось, я поспешила добавить: – Я сама её съем. Она вкусная.

– Моё молоко вкуснее, – заявила она и нажала на сосок, из которого тотчас брызнуло несколько тонюсеньких струек, будто из душа, прямо мне в лицо. – Ты рот открой.

И я действительно подставила рот, чтобы почувствовать на губах приторно-сладкий вкус грудного молока.

– А говорят в смеси много сахара! – попыталась пошутить я, облизывая губы.

– Много, в смеси много сахара. Потом зубы у детей плохими вырастают.

Я поспешила отойти от дивана, чтобы не слышать продолжения. В ушах всё ещё стоял вчерашний голодный крик Патриши. Наверное, я уже никогда не забуду его.

– Сегодня тепло. Давай вместе собаку выгуляем.

– Патриша в тёплом не влезет в карман.

– А мы её в автокресло посадим и одеялом прикроем. Надо же колеса к нему опробовать.

Аманда улыбалась, и я не смогла отказать. Мы вместе зашли за собакой, и хозяйка протянула Аманде открытку и игрушку-собачку, яркую с разными колечками на лапках и с косточкой в зубах. Мы повесили её на ручку автокресла, хотя Патриша уснула, как только мы вынесли её в коридор. Мы гуляли молча, не зная, наверное, с чего начать беседу, пока Аманда не тронула под кофтой грудь.