Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 50 страниц)

– Ты знаешь, что такое небезопасная скорость на мокрой дороге? – я пыталась перекричать ревущий в динамиках рок.

– А ты знаешь, что означает слово «заткнись»?! – его голос обдал холодом сильнее дождя, и я была рада, что он не отвёл взгляда от дороги. – Так что закрой рот на четверть часа, о’кей? А можешь и глаза, если так страшно.

– Стив… – пропищала я сквозь стиснутые зубы, когда он резко дал по тормозам, поняв, что вереница машин перед нами плывёт намного медленнее его желания выкинуть меня из машины.

– Заткнись! – заорал Стив и шарахнул ладонью по стерео, и я не поняла, на кого в этот раз была направлена его злость. Только рокер, получив по кнопке два раза, запел вновь.

– Стив, – промычала я вновь, когда он принялся вклиниваться в соседнюю линию.

– Кэйти, заткнись! Я хочу жить не меньше твоего, потому не собираюсь попадать в аварию. А коли села в мою машину, прими мой стиль вождения и не лезь. Пусть тебя греет мысль, что видишь ты меня в последний раз. Я больше не купаюсь в вашем дерьме, так и передай своей подружке.

Он включил радио на полную мощность, и теперь я беспомощно закрывала уши ладонями. Наконец он затормозил у решётки наших апартаментов. Я дёрнула ручку, но дверь оказалась запертой, потянулась к кнопке, но нажать не успела. Стив развернул меня к себе. Я вновь зажмурилась, испытывая перед ним животный страх.

– Смотри на меня! – Я подчинилась. – Передай ей, – он вновь не пожелал произнести имени Аманды, – чтобы она забыла мой телефон и как меня зовут. Я знать не хочу ни её, ни её ребёнка. И мне абсолютно плевать, что будет с тобой. Ты дура и это неизлечимо. И мне остаётся благодарить Бога, что он уберёг меня от тебя. Убирайся!

– Стив, – теперь моя футболка была мокрой изнутри. – Стив, что случилось? Я ведь видела твоё сообщение…

– А я и не сомневался, что видела. Вы это ночью спланировали, да? – он вновь тряс меня за плечи. – Только зачем же так грубо, а? Или ты думаешь, что ты так мне нужна? Не нужна. Ты мне не нужна! – кричал он мне в лицо. – Какая же ты жалкая, что позволяешь платить собой.

Он отпустил меня и ударился лбом о руль, да так сильно, что машина запищала.

– Какая же она сука! – голос его дрожал. – Я ведь помочь хотел. Даже не ей, а Майклу.

– Чем помочь? – выдохнула я, шаря рукой по дверце в поисках кнопки. – Сказав, что это твой ребёнок?

– Да! – он волком глядел на меня. Мокрые волосы полностью закрыли ледяные глаза. – Я не хотел, чтобы она лила грязь на Майкла. Он не в силах оправдаться, и я не верю… Я не верю, что она говорит про него правду. Я ей вообще больше не верю. А я, я… Я бы выкрутился. Но сейчас нет, всё! – он вновь рычал. – Я сказал тебе убираться! Убирайся!

Я выпрыгнула из машины почти что к самым воротам, боясь, что он тут же даст газу. И не ошиблась. Ливень заливал глаза. Или слёзы вырвались наружу. Синий джип умчался. Бежать от Стива уже не имело смысла, но и возвращаться к Аманде не хотелось. Там, вне всякого сомнения, меня поджидала новая партия оплеух, если… Если Стив прав, и Аманда действительно предложила ему недопустимое – жить втроём, платить моим телом за то, что он содержит её ребёнка. В голове не укладывалось, и хотелось, как только что делал Стив, биться головой о руль. Я чуть не пошла в сторону своей машины. Сесть и уехать к отцу. До понедельника. Хотя разве понедельник вычеркнет из списка нависший надо мной разговор?

Я пригладила волосы. Шапка промокла, потому что я даже не подумала забежать под козырёк, так и осталась стоять посреди стоянки, размазывая по лицу дождь и сопли. Наконец, я вытерла лицо шапкой и, пройдя мимо лифта, стала медленно подниматься по лестнице, мечтая, чтобы та упёрлась в потолок и никогда не закончилась дверью, ведущей к Аманде.

Глава шестьдесят первая «Незнакомые родители»

На последней ступеньке лестницы я посмотрела на телефоне время. Чуть больше десяти, Аманда явно ещё не легла. Да и как уснёшь, дожидаясь ответа от Стива. Может, он сжалился надо мной и сам послал ей сообщение, содержание которого так не хотелось озвучивать самостоятельно. На пальцах блестели капли дождя, но на джинсах не нашлось сухого места, чтобы обтереть руки. Вот и дверь. Я не успела нащупать в кармане ключ. Аманда сама открыла, хотя мне показалось, что я совсем не топала. Не стояла же она под дверью, вслушиваясь в шаги в коридоре? Хотя, сгораемая от нетерпения, она могла…

– Смотри!

Аманда замахала перед моим мокрым носом каким-то листком, но, заметив мой жалкий вид, отступила.

– Он что, не мог заехать под крышу?

– Не мог, – ответила я коротко и тут же выдала то, что она так ждала. Вернее не ждала. – Он просил передать, что больше знать нас не желает. Обеих.

Действительно ответ её ошарашил, даже ошпарил. Аманда отступила – нет, отскочила! – ещё на шаг, распластав листок по огромному животу.

– Вы успели поругаться? Из-за чего?

Удивительно, как ей удаётся сохранять такое невинное выражение лица на фоне всемирной катастрофы!

– Мы не ругались, – отчеканила я, стараясь справиться с дрожащими от холода руками, не находившими замка молнии. – Стив просто сказал – нет.

Я пыталась заставить голос звучать отрицательно сухо, несмотря на мокрые ноги. Я тоже говорила нет. Я его кричала, только кричать после десяти было нельзя! Хотя вообще кричать нельзя. Аманда всегда говорила гадости предельно тихим голосом. Вот бы научиться делать так же. Но нет же! Тут же в аккомпанемент вступил хлюпающий нос, и я опять не сумела отличить сопли от слёз.

– Чего ты не раздеваешься? Сейчас чай заварю.

И она действительно спокойно прошествовала на кухню. Внутри меня кровь закипела громче воды в чайнике, но я была слишком мокрой для ругани. И ещё мне безумно хотелось в туалет. Протащив брюки и носки до ведра с грязным бельём, я швырнула их так, будто выплёскивала пиво, только непонятно, кому в лицо. Аманда улыбалась, продолжая трясти цветным листком. Я всё ещё стояла в футболке и трусах – в ванне не оказалось домашних штанов. Точно, Аманда их выстирала в среду! Проигнорировав лист, я прошла к шкафу и первым делом вытащила тёплые носки.

– Да посмотри уже! – наконец-то я сумела разобрать в голосе Аманды привычные злобные нотки. – Это сертификат по окончанию курсов. Смотри! – она вплотную подошла ко мне, чуть не толкнув животом. – Наши имена рядом. На официальном документе. Будто это тоже твой ребёнок. Смешно, да?

Она выжидающе глядела на меня, а я не знала, чего она ждёт, потому вместо ответа принялась перерывать одежду в поисках спортивных штанов! Только бы отвернуться от её пронизывающего взгляда. За два года Аманда так и не выучила, как я раскладываю одежду! Наконец я обернулась со штанами в руках. Она всё ещё ждала ответ.

– Нет, не смешно, – я постаралась сказать это спокойно. Слишком близко она стояла, и я боялась, что забрызгаю её слюной возмущения. – Пустая бумажка!

– Не пустая. Ведь ты тоже прошла через мою беременность. Она у нас одна на двоих была, а ребёнок, он… – Она сделала паузу не для того, чтобы услышать мой ответ, а подбирая верное слово, чтобы сильнее ударить: – А тебе… Почему тебе кажется, что ты имеешь право требовать, чтобы всё было по-твоему?

Теперь пауза действительно предназначалась мне, но разве вопрос изначально не был риторическим? По-моему тут давно уже ничего не было, если вообще когда-то было! Я уже не помню, как мне жилось с небеременной Амандой. Это было целую вечность назад. Я, наверное, свои дошкольные годы лучше помнила!

– Так неправильно, – Я даже не стала спрашивать, что Аманда имеет в виду. – Ребёнок только мой… И решение принимать только мне…

– Какое решение? – мне хотелось вовсе проигнорировать разговор. Абсолютно бесполезный разговор. – Какое? – переспросила я против собственной воли.

– Что говорить матери. И Стиву, – в голосе Аманды слышалась такая реальная обида, что не расстанься я только что с взбешённым Стивом, я бы, может, даже и поверила в её невинность! – Стив не должен решать за меня, как я должна себя вести. Тем более вот так, заявляя что это его ребёнок. И ты, ты сейчас смотришь на меня его глазами. Ты бы очень хотела, чтобы я согласилась. Ты всегда ищешь лёгких путей! Ты, наверное, и ему это сказала, так что я даже не понимаю, чего он с тобой-то поругался!

Я натянула штаны. Теперь можно было не прятаться. Я смотрела на Аманду. Открыто и даже с вызовом, как не делала давно. Хотя плечи мои трясло, но уже не от холода, а от возмущения, будто Стив передал мне своё – его руки будто впечатались в мои плечи, как в незастывший гипс. Навсегда. Или нет. Это не отклик на обиду Стива, это моё собственное негодование.

– Я не планировала с ним ссору, – продолжала Аманда разговор сама с собой. Конечно, её не интересовало моё мнение. Меня хотели разменять, как пешку. – Может, я и злилась слишком открыто, но он планомерно с Рождества действовал мне на нервы!

– А я тоже? Я тоже действую тебе на нервы?! – Я сорвалась на крик, но через мгновение вспомнила о соседях. – Ты всё упрекала меня на Тахо, что я смогла напридумывать себе такое про тебя. Значит, я была близка к истине, если сейчас ты открыто предложила меня ему!

– Что?

Аманда отступила к дивану, а я перешла в наступление, выстреливая в неё словами Стива, пока она не плюхнулась на диван, точно признала себя поверженной.

– Это твои слова или его? – спросила Аманда не своим замороженным голосом.

– Его, – ответила я и стушевалась. Спина согнулась, словно под стопудовым мешком, и я рухнула в кресло, как подкошенная, и оно даже не закрутилось подо мной. – Я бы не поняла такой тонкий намёк.

– Идиот!

Аманда обхватила голову руками и уткнулась в колени. Хотя какие там колени! Конечно, в живот, который огромным арбузом лежал у неё на коленях. Куда же ещё ему расти… Прошла минута, две или даже три. В полнейшей тишине.

– Знаешь, – Аманда вдруг стала совершенно спокойной. – Иногда судьба сама за нас решает. Фейсбук подсунул мне эту статью, когда Стив сидел напротив и ждал положительный ответ, не собираясь принимать никаких «нет», – и добавила радостно, по-детски звонко. – Это на самом деле здорово, что он ушёл. И пусть подольше не возвращается.

– А если он насовсем уйдёт? – я ещё до конца не приняла объяснения Аманды, слишком тяжело было раскрутить запущенное Стивом колесо в обратном направлении. Аманда не поднимала на меня глаз. Сидела, уткнувшись в пупок, который щекотала через ткань ногтем. – Позвони ему. Объясни, что он не так всё понял. Аманда!

Я говорила, а она не слушала. Пупок оказался важнее друга детства, который стольким готов был ради неё пожертвовать.

– Аманда!

Я повторяла мысль разными словами, пытаясь достучаться, и наконец выкрикнула:

– Ты жестокая!

Она подняла глаза и выплюнула мне в лицо:

– Иногда полезнее ударить, а не погладить!

Я отвернулась, почувствовав слёзы. Из-за чего я плакала? Какое мне дело до Аманды и Стива…

– Ты потеряешь его, если не позвонишь.

– Значит, потеряю, – отозвалась Аманда абсолютно спокойно. – Я пыталась с ним говорить, но он… Он мужик, он не понимает женщин. И даже не пытается. Как, впрочем, они все…

И тут я вскочила, всплеснула руками, словно на сцене, и затараторила:

– Кто они? С кем ты можешь сравнивать? Да у тебя ни с одним парнем толком отношений не было. С отцом? Да ты и его не знаешь? С моим? Да? И тут же говоришь, что мечтала бы иметь его своим отцом…

Теперь она не дала мне договорить:

– Я этого не говорила!

Аманда только вскинула голову, но создалось впечатление, что вскочила и стоит против меня, испепеляя взглядом.

– А этого не надо говорить! – я уже завелась и не могла остановиться. – Я видела это в магазине, когда вы выбирали ошейник для собаки!

– Ничего ты не видела! – И вот тут я думала, она вскочит, но Аманда напротив выключила звук голоса и прошептала: – Ты просто ищешь повод поругаться, чтобы защитить Стива. Так вот, – теперь она не шептала, но твёрдость голоса не сдобрила громкостью. – Защищать его не надо. Я знаю, что он хороший. Просто сейчас его доброта обернётся для меня злом. И не только для меня, но и для него самого. И его матери. Он и на миг не подумал, что почувствует она, узнав, что вырастила сына-подлеца, который решил откупиться от ребёнка деньгами? Ты подумала, что существует ещё кто-то в этом мире, помимо Стива и его благой миссии? Странно. Понятно, что он о матери не подумал даже на миг, но ты? Ты-то девочка! Это мальчики дальше своего носа не видят. И поэтому, поэтому я так не хотела сына! – А вот последнюю фразу она выкрикнула.

Я молчала, потому что не знала, что возразить. Я ни на минуту не задумалась о его семье.

– Сейчас ехала с курсов, – продолжала Аманда, вновь обняв живот, – и услышала рекламу про детей. Типа меня мать родила в пятнадцать лет, меня вырастили три женщины, мать, бабушка и прабабушка. И теперь я работаю с трудными семьями, чтобы помочь им и передать полученную любовь… А меня, меня вырастила чужая женщина… Чужая, и сейчас её сын собирается сделать ей больно своей ложью, чтобы защитить честь мёртвого друга. Понимаешь?

Я кивнула. Теперь я понимала мотивы её отказа. Даже больше, чем хотела бы понять.

– И только поэтому ты отказалась от его помощи?

– Нет! – ответила Аманда слишком резко. – Не только. Но это то, что я пыталась донести до него. И это то, отчего он отмахивался, не считая чем-то важным. Для него собственная мать не важна. А важен какой-то засранец, который уже мёртв! Понимаешь?

Теперь она кричала, и такой крик обязан был закончиться слезами, но вместо того, чтобы напомнить про давно вскипевший и успевший остыть чайник, я задала ненужный в тот момент, жутко болезненный вопрос:

– А ты разве не делаешь больно своей матери, не говоря ей правды про ребёнка?

– Кейти, – Аманда выдохнула и вновь согнулась над животом. – Я столько раз говорила тебе, – прогнусавила она в футболку, – что тебе не понять моих отношений с матерью. У тебя была семья и есть… У тебя такой отец. Ты любишь его, и он тебя…

– Аманда!

Я вновь кричала. Бедные соседи!

– Что Аманда? – она вскинула голову. – Что Аманда! В чём я не права? Ведь ты предлагаешь мне прийти к твоему отцу за помощью, потому что знаешь, что он не откажет, а я не знаю. Я не знаю свою мать, Кейти. Кейти, я не знаю, что сделает эта женщина с моей правдой, понимаешь? Нет, конечно, ты не понимаешь!

– Аманда…

– Не надо! – Она вскочила и направилась в кухню. – Не надо говорить очередную глупость! – бросила она, не обернувшись. – Если бы я знала, что эта женщина поддержит меня, я бы не врала. Я бы, может, ей первой позвонила. А я не знаю, ничего про неё не знаю… Кроме этого вечного шоколада на Рождество. Ученики её любят, а я… Я не люблю.

На этих словах Аманда повернулась ко мне с чайником.

– Я не люблю свою мать.

– Аманда, не говори так…

Я сделала шаг к барной стойке. И Аманда, будто защищаясь от меня, шарахнула чайником по столешнице, чуть не расплескав воду.

– Это правда, Кейти! Правда про меня. Ты требуешь от меня правды, а потом бежишь от неё. Да, вот она – правда! И вот почему я такая…

– Какая?

Я уперлась в стойку, будто собралась делать растяжку перед бегом.

– Никчёмная…

Аманда выдохнула это жуткое слово и полезла в шкафчик за чашками.

– Я, я… – она решила говорить, а я уже не хотела слушать. Это слово не подходило к ней. И какие ещё слова она подберёт? – Я вот не ем соль, пью много воды, гуляю… И всё потому, что боюсь навредить ребёнку, если сделаю не так, как просит врач. Я не хочу, чтобы он потом меня упрекал, что я не родила его здоровым. Я не знаю, что делать с его будущем. Но сейчас, сейчас пока он в животе, мне кажется, я знаю…

– Да, ты знаешь, – Я поняла, что нужно подобрать какие-то хорошие слова, чтобы утешить, но, как всегда, в голове было пусто. – Ты всё делаешь правильно, – только и смогла я сказать.

– Я хочу в это верить.

Аманда наполнила чашки и отвернулась к холодильнику за молоком. За молоком ли? Я с трудом приняла вертикальное положение и обогнула стойку. Аманда так и не открыла холодильник. Я была права. Только как теперь протянуть руки? Но я сделала это. И она, она вновь, как полгода назад, рыдала у меня на плече. Только теперь она была далеко. Из-за огромного живота. Он разделил нас.

– Чай уже не заварится, – промычала Аманда удивительно буднично в моё мокрое плечо.

Но я уже забыла про дождь и холод. Мне было тепло от горькой правды, которая была намного слаще жуткой лжи, пробравшей нас со Стивом до самых костей.

– К чёрту чай!

Мне уже ничего не хотелось. Я почувствовала странное облегчение, хотя Аманда толком-то ничего и не рассказала. Но такая краткая правда была в тысячу раз теплее самой длинной лжи.

– Знаешь, – Аманда уже почти залезла под одеяло, но голос не предвещал ничего хорошего. – Опять этот долбанный Фейсбук подсунул… Шоу Хэлен, ну то, про добрые дела… Там девка в ресторане, заметив, как две военнослужащие совещаются, как бы им ланч оплатить, когда денег мало, взяла и сама за них заплатила… И у неё с зарплаты остались восемь баксов, а дома у неё пятнадцатимесячный малыш, которого она с мамой воспитывает одна. Она нас на год старше. Значит, залетела в девятнадцать. Почему мать ей разрешила оставить ребёнка? Зачем? Чтобы всю жизнь в ресторане пахать за чаевые?

Я так и осталась без одеяла. Благо мы всё ещё помнили про землетрясение и легли в пижамах. О ком она говорит сейчас? О незнакомой девке или о себе? Она боялась, что мать не разрешит ей оставить ребёнка? Но неужели она изначально хотела его, когда у неё нет даже тех восьми баксов в день…

– Знаешь, я, когда на лето уезжала, все оставшиеся деньги в собачий приют пожертвовала, потому что Макс, ну тот риэлтор, помнишь, всё собирал ходил… В Рино с пустыми руками ехать не хотелось. Я купила маме платье, и у меня действительно осталось четыре двадцатки. Я машину заправила, потом в кино сама себе попкорн купила и билет, чтобы не чувствовать себя ему обязанной, а потом…

Аманда замолчала. Я думала, она вгрызлась в палец, но нет… Никаких слёз в голосе, только руку положила на живот. Наверное, Брекстоны опять…

– В аптеке мне десяти баксов на таблетку не хватило… И, чёрт, взять было не у кого. Я первая приехала в город. А просить у матери не могла. Боялась разреветься и всё рассказать. Да и потом я дни посчитала. Ничего не должно было быть.

– А потом, а потом-то что? Ведь можно было бесплатно…

– Когда он у тебя внутри, ты совершенно другой человек… Я тебе говорила. Это не понять.

– Зачем ты это рассказала сейчас?

– А потому что, как я скажу матери, что побоялась попросить у неё десять долларов?

И Аманда отвернулась. Как всегда, она не ждала от меня ответа. Я уставилась в потолок. Тёмный, как и душа Аманды, но бессонница меня не мучила. А утром мы слили холодную воду в чайник и вскипятили по новой. Я наконец посмотрела диплом за курсы, который вовсе не был подтверждён хоть какими-то знаниями с моей стороны. Смутившись, я спросила, о чём рассказывала вчера Ванда. Аманда пожала плечами.

– Так, напутствия и всё.

И всё… Скоро действительно будет всё, а пока я предложила поехать к отцу на пару дней. Аманда сделала серьёзное лицо и взяла с меня обещание ни о чём его не просить. Я ответила, что просто хочу отвезти домой коробку с моими детскими вещами, пока ничего не потерялось. И я не врала. Впереди был самый ответственный семестр. По его итогам принималось решение оставлять меня в программе по дизайну или переводить на другую специализацию. Сейчас у нас был конкурс в четыре человека на место, но, возможно, будет намного больше желающих, если вернутся ребята с прошлых годов, чтобы вновь попытать счастье. Я обязана была взять следующий курс по типографии и введение в фотографию. Четвёртым курсом я выбрала простое – испанский, хотя не занималась им со школы. Весна предстояла тяжёлой, и я понимала волнения отца относительно моей вовлечённости в беременность Аманды, но мы же как-то вытянули курсы в тяжёлые месяцы, а сейчас я почти что была свободной птицей.

Отец работал сегодня до пяти, и потому мы решили ехать вдоль океана, который нынче оправдывал своё название. Мы купили краба одного на двоих и расположились на скамейке с солнечной стороны ресторанчика – отсюда можно было наблюдать и за прохаживающимися у кромки воды чайками, и за морскими котами, облюбовавшими пирс. За ними было весело наблюдать – словно в цирк пришли: они переползали с палки на палку, извивались, хлопали хвостами.

– Интересно, а их совсем не дрессируют? Просто берут на арену из природы? – я скорее не спросила, а озвучила мысли вслух.

– Потому я люблю «Цирк дю Солей». Там хоть люди сознательно позволяют над собой издеваться, а животных никто не спрашивает. Кстати, может, купим билеты? Мне скидка на почту пришла.

Аманда облизала с пальцев масло, чтобы взять телефон, а меня вновь от такого детского жеста охватила непонятная дрожь, потому я поспешила отвернуться. Коты орали так, что хотелось заткнуть уши. Интересно, захочется ли заткнуть уши от крика ребёнка? Но этот вопрос я решила не озвучивать. Аманда действительно купила билеты, и мы пошли к чайкам чуть в сторону от котов, куда доносились лишь отголоски пронзительного хора.

– В понедельник я начну рисовать, – заявила Аманда, делая телефоном пару снимков.

– А, может, всё-таки пойдёшь со мной? – я попыталась вложить в просьбу весь свой детский страх оказаться в аудитории одной.

– Нет, – отказалась Аманда жёстко. – Я хочу сделать пару открыток и попытаться продать их. Акварели никогда не занимали у меня много времени. И посмотри, какая сегодня красота. Какие цвета… Тут и выдумывать ничего не надо.

Она вновь принялась фотографировать. Океан действительно был пленительно прекрасным с необычным насыщенным синим оттенком поверх привычной зеленоватой бирюзы, а волны с тонкими белыми гребешками походили на кофе, сильно разбавленный молоком. Берег по другую сторону бухты едва просматривался, и скрытое серой дымкой тускло-голубое небо, к удивлению, на линии горизонта перенимало цвет воды.

Я специально не звонила отцу, чтобы тот не вздумал уходить раньше с работы для того, чтобы встретить нас, но и сюрприза не хотелось. Мы заехали в магазин за овощами и минеральной водой с газами, без которой Аманда вновь не садилась за стол. Я послала отцу сообщение, когда открыла дом и успокоила радость собаки. Он прислал странный ответ – спасибо. За что?

– Я же говорила, что он скучает без тебя, – сказала Аманда, бросив в раковину овощи для салата.

А я не могла понять, насколько скучаю я. Наверное, не очень, потому что знаю, что меня разделяет с ним каких-то два часа дороги. И в этом году я провела дома намного больше дней, чем в предыдущий год. Из-за Аманды. Скорее всего это ей не хватало дома, пусть и чужого.

Я запекла брокколи с сыром, когда-то любимое блюдо отца. Аманда сказала, что вряд ли сможет это съесть. Ей сладость краба продолжает напоминать о себе. Отец за столом выглядел странно озабоченным и, заявив, что Аманда, наверное, устала, предложил мне вместе с ним выгулять собаку. Мы обе поняли, что ему надо со мной поговорить, но мы почти обошли наш блок, а он так и не открыл рта.

– Пап, я просто так приехала. У меня всё хорошо, – не выдержала я, всё ещё надеясь, что это простое родительское беспокойство. Его приятель любил шутить, что сыновья звонят отцам только в трёх случаях: папа, дай денег, я разбил машину или я в тюрьме. Судя по моему брату, он не далёк от истины. Если мне Эйтан ещё присылает всякие глупости в Фейсбуке, то отцу не звонит совсем.

– Я надеюсь, Аманда не обиделась, но я боюсь, вдруг ты опять вскочишь и умчишься, не дав мне решить то, что меня волнует.

– Пап, Аманда остаётся до мая, и я не буду жить одна, – тут же вставила я, испугавшись, что он имеет в виду что-нибудь похуже. Что если ему звонила мать Аманды?

– Кейти, я хочу, чтобы ты училась.

– Пап, я учусь. Ты видел мои оценки.

– С ребёнком в одной комнате невозможно учиться.

– Я смогу.

– Зачем?

Он остановился и преградил мне дорогу не только выставленной ногой, но и вопросом. Мне действительно надо было через него перешагнуть.

– Потому что я обещала помочь, – Нет, это не то слово. – Потому что я хочу помочь. Потому что мы так решили. Да потому что я живу с этим ребёнком уже почти девять месяцев. Это почти что мой ребёнок, пап!

– Это не твой ребёнок, к счастью. Я понимаю твоё рвение помочь. Я понимаю, что у неё горе, и всё это должно было быть иначе. Но она не одна. У неё мать. В конце концов, у её жениха есть родители. А твоё дело сейчас закончить учёбу. Я понимаю, что врач, роды, госпиталь. Но она не должна приносить ребёнка в съёмную квартиру, потому что там нет места для ребёнка. Ты это понимаешь?

– Пап, там есть место! Мы справимся…

Отец не дал мне ничего добавить. Я давно не слышала его кричащим.

– Я устал слышать твоё «мы»! Ты – это ты. Она и её ребёнок тебя не касаются. Тебя касается только твоя учёба. Отношения Аманды с матерью – не твоего ума дело. Я говорил с ней, и она приезжает, чтобы решить все проблемы, которые её дочь создаёт тебе.

– Она не создаёт мне никаких проблем! – я тоже кричала, позабыв про соседей. – Ты ничего не понимаешь!

– Нет, это ты ничего не понимаешь, – теперь он говорил тихо, но его голосом можно было гвозди вколачивать. – Одно дело дать подружке платье поносить или на машине прокатиться, но Аманда уже не подружка. Она уже не будет просто она. У неё ребёнок. Она совершенно в другом статусе. Почему ты не хочешь этого понять? И твои краски, твои клеи, скальпели… Какой ребёнок рядом?! Ты не понимаешь, что такое ребёнок. И я не понимаю, почему ты так упёрлась. Аманда не в безысходном положении, в котором мы никогда бы не бросили человека. У неё есть мать, у матери есть для неё решение. Почему ты мешаешься у них под ногами? А если она тебя просит о чём-то, то ты должна сказать твёрдое нет. Или я скажу это за тебя.

– Не надо ничего говорить, – процедила я тихо. – Мы сами во всём разберёмся.

– Нет, вы ни с чем не можете сейчас разобраться, но мы разберёмся, и ты не скажешь мне поперёк и слово. Ни мне, ни её матери.

Я сжала кулаки. И у него я хотела попросить приютить Аманду. Я совершенно не знаю этого мужчину. Совершенно. Он только платья мне умел выбирать. Да, и никогда не спрашивал, нравится мне оно или нет. Я хотела попросить его убрать на антресоль коробку, но сейчас мне вообще не хотелось его видеть, но отец назло торчал на кухне, будто посудомоечная машина без него бы не справилась, и вышел в гараж за собачьей едой как раз в тот момент, когда я забралась на самую верхнюю ступеньку лестницы, чего нельзя было делать. Потеряв равновесие, я бы в лучшем случае отделалась переломом ноги. Теперь пол был усеян шариками собачьей еды, и отец, наверное, побил мировой рекорд по прыжкам в длину.

– Куда ты полезла!

Он вновь кричал на меня, но теперь за дело, а я ползала вокруг лестницы, собирала рассыпанные детские рисунки и пыталась проглотить слёзы. Аманда прибежала на крик и, не поняв, что произошло, подхватила полупустую теперь коробку. Отец уже схватил метлу. Я почти плакала.

– Мне всегда казалось, что желание свернуть шею – это прерогатива твоих братьев!

Я всхлипнула, и отец, заметив мои слёзы, бросил швабру и рванул меня с пола вверх, и я повисла на нём, как в детстве, осознав, что последнее время утыкалась ему в плечо максимум секунды на три перед отъездом из дома и возвращением.

– Испугалась, дурочка. Какой ты всё ещё ребёнок.

Аманда перехватила швабру. Отец дособирал рисунки и вдруг уставился на один.

– Я калы засыпал у дома.

Я уже не всхлипывала, но всё равно с трудом понимала, о чём идёт речь.

– Калы ведь сорняк, они пробьются, – сообразила раньше меня Аманда.

– Через месяц узнаем.

Накормив собаку, отец наконец-то отправился спать. Не сумев выплакать на его плече обиду, я обрадовалась его уходу. Аманде про разговор я ничего не сказала. Не хотелось признаваться в разочаровании в отце. Хорошо ещё, она не рассчитывала на его помощь. А если нет? Если она ждала от меня этого шага и отнекивалась лишь для вида? Но ни сегодня, ни завтра я не стану с ним говорить. Хотелось вообще уехать, но сядь я в машину раньше воскресного утра, отец обидится.

Аманда удалилась следом. Выдержать двойное игнорирование было выше моих сил, но прошло не меньше пяти минут, прежде чем я постучалась к ней.

– Ты что-то хотела?

Аманда успела лечь, но сейчас скинула одеяло. Пижамы остались дома, и сейчас майка забавно собралась над животом в гармошку.

– Мы вчера пропустили массаж, – произнесла я шёпотом, затворяя за собой дверь. – И сегодня опять. Так и родишь… – Я хотела добавить «с разрывами», но вовремя прикусила язык. В прямом смысле, до настоящей боли.

– А если твой отец войдёт? – Аманда говорила вообще едва различимым шёпотом.

– Куда он может войти? Ненормальная, что ли?

В темноте было намного спокойнее. Дурацкие сравнения на миг покинули голову. Её заполнял разговор с отцом. Они явно о чём-то договорились с матерью Аманды у нас за спиной. Только лучше молчать. Спокойствие Аманды явно наигранное. И моё – не лучше. Наверное, поэтому она с энтузиазмом поддержала поездку в Салинас, чтобы между нами постоянно стоял отец, не давая возможности обсуждать проблемы. Но с утра отец поспешил ретироваться к баскетбольной сетке. Сбежав от Аманды, я взяла второй мяч. Злость на отца не стала меньше, но жгла уже не так сильно, и, возможно, побарабанив мячом по асфальту, я вообще её выбью и сумею спокойно поговорить. Только отец не стремился открывать рот, даже за завтраком ел очень мало, и это не укрылось от Аманды.

– О чём вы вчера говорили? – спросила она у раковины, ополаскивая чашки.

Я легко соврала.

– Стив позвонил мне тогда на пляже. Я нахамила ему при отце. В общем-то это его заинтересовало, но я его разочаровала.

Аманда купилась на мою ложь.

– Знаешь, у твоего отца ужасный беспорядок на кухне.

Я обернулась: при мне было намного хуже.

– Я говорю, что у него всё перепутано. Специи с мукой стоят. Макароны с солью. Это неудобно. Давай приберёмся, а?

Субботнее утро даже в Салинасе не могло обойтись без уборки. Отец пытался сопротивляться, но в итоге вооружился пылесосом. Я считала минуты до воскресенья. Мне так хотелось уехать, хотя отец больше не возвращался к разговору. Мы выгуляли собаку в парке, вышли вечером за пиццей, посмотрели дома фильм. Аманда улыбалась, будто действительно не чувствовала в воздухе напряжения. Или же её внутреннее перед встречей с матерью было намного выше.

Глава шестьдесят вторая «Как кровь для шоколада»

В понедельник я с ужасом обнаружила себя посреди неизвестной мне толпы. Придется вновь заводить знакомства, чтобы было с кем сходить в кафетерий или хотя бы спросить про материалы курса. Некоторые лица вызывали в памяти воспоминания, но слишком смутные, чтобы вспомнить имена. Оказаться в середине программы новичком могла лишь я, привыкшая тенью следовать за Амандой. Даже сейчас я пыталась представить, что она делает дома, вплоть до цветов разводимых ею красок. Фантазия оказалась настолько явственной, что нос среди кофейного смрада уловил тонкий акварельный запах.