Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 50 страниц)
– А вот пирог почти готов!
Аманда решила побаловать нас каким-то одуренным пирогом, поручив мне взбить яйца с сахаром, затем добавить муки с пекарским порошком и залить тестом выложенные в форму клюкву и грецкие орехи. Всё это почти час сидело в духовке и, наверное, тоже вкусно пахло, но запах сухофруктов в брюхе бедной индюшки не победило. В душе я радовалась, что Аманду больше не тошнит, потому что, если верить отцу, и на улице от запахов было бы не спастись. Хотя в День Благодарения спасения искать бесполезно – вся страна пропахла жареной птицей и дурацким тыквенным пирогом, который мы решили заменить клюквенным. Однако отец накануне притащил из пекарни тыквенный хлеб, и нам из вежливости придётся его съесть.
Аманда сполоснула руки, надела прихватку-перчатку и открыла верхнюю духовку, чтобы снять с формы фольгу и увеличить температуру. В который раз я поразилась маминому спокойствию и силе. Уже зная о своей болезни и скрывая от нас отведённые врачом сроки, она затеяла полную перепланировку кухни и косметический ремонт дома, зная, что отец и пальцем не шевельнёт после её смерти. И верно, кухонная утварь оставалась на тех местах, где я оставила её, уехав в университет. Я открыла шкафчик и достала соковыжималку.
– Не могу сидеть и смотреть, как вы тут крутитесь.
Отец встал рядом и принялся выжимать сок из половинок апельсинов. Стало интересно, куда он девает урожай – неужели в мусор? Вот она, проклятая земля обетованная, как литераторы окрестили Калифорнию. Мы не знали, как убить вчерашний день. Аманда стонала после двух часов дороги и отказалась от прогулки к океану, поэтому я не нашла ничего лучше, как отвезти её в центр Стейнбека. Ну что поделать, если мой городок только и славен тем, что был родиной знаменитого писателя и местом действия многих его романов. За два года я так и не пригласила Аманду к себе домой – кому интересна наша деревня, а в винодельни нас всё равно не пускают! На городской печати Салинаса изображено солнце и пашня – больше у нас действительно ничего нет. Кроме апельсинов, конечно. Впрочем, они есть даже в Сан-Франциско. Но когда дерево увешано оранжевыми шарами, его просто необходимо спасти, хотя я и терпеть не могу апельсины.
– Ты только руки поднимать не думай! – закричала я, когда Аманда потянулась к высокой ветке.
Я, наверное, слишком громко кричала, потому что она даже отпрыгнула от дерева.
– Прекрати визжать! – зло отмахнулась Аманда. – Я подумала, что сейчас какая-нибудь дрянь мне на голову свалится. Я ещё спокойно могу поднимать руки, ничего плохого с малышом не произойдёт. Ты там что, тоже стала форумы читать?
В ответ я покраснела и со злостью швырнула в таз очередной апельсин.
– Всё равно не надо. Я сама дособираю. Я лучше понимаю, какие спелые, а какие нет.
Аманда отошла от дерева и, сев в шезлонг, скрестила вытянутые ноги. В руках так и остался сорванный апельсин, и она принялась его чистить.
– Хорошо, что апельсины зимой созревают.
– Почему? – не поняла я.
– Сама подумай, как эти несчастные их собирали. Даже беременная, она ведь тоже работала, да?
– Ты о чём? О «Гроздьях гнева», что ли? Я сюжет смутно помню.
– Я тоже, но вот последняя сцена меня потрясла, забыть такое невозможно. Это когда она мёртвого ребёнка родила, а потом умирающего от голода мужчину грудью кормила.
– Бред, – ответила я тут же. – Я, конечно, старину Джона уважаю, но ему не повезло, что в начале двадцатого века форумов для молодых мамочек не было. Молоко-то только на третий день приходит, а молозива всего чайную ложечку малыш может высосать.
– Слушай, если ты уже всё лучше меня знаешь, то зачем мы на курсы записались?
Аманда с ожесточением вгрызлась в апельсин, и я улыбнулась, заметив, как перекосилось её лицо.
– Сказала же, что лучше тебя понимаю, какой созрел, а какой пусть висит.
– Да как тут поймёшь! Оранжевый и оранжевый!
– У нас для них всё же солнца мало, это не Сан-Диего, поэтому у самого ствола срывать не стоит – кислятина кислятиной. Вот, держи.
Я протянула ей апельсин, она взяла и тихо поблагодарила. Казалось, она о чём-то глубоко задумалась, и я решила вернуться к сбору апельсинов, чтобы не мешать.
– Вот Роза там в книге без курсов родила, даже почти не заметила….
– Это не она родила, – отозвалась я, слезая со стремянки. – Это Стейнбек так написал. Мужики-то тогда при родах не присутствовали, а у женщины поинтересоваться, наверное, было ниже его мужского достоинства. Я не помню, в каком произведении Джейн Остин была фраза – типа, вы не понимаете женскую психологию, потому что все книги про женщин написаны мужчинами. Ну и, как ты думаешь, мне бы хотя бы десять центов заплатили за работу?
Я с тоской посмотрела в таз и сказала:
– Всё-таки какая на хрен земля обетованная… Столько воды выливаем, чтобы вырастить хоть что-то. Вон индейцы веками жрали свои оладьи из желудей и не думали клубнику выращивать!
– Да ладно тебе! Лучше уж апельсины собирать, чем на ферме пахать… В Канзасе. Откуда они там ехали на своём грузовике?
– Из Канзаса Дороти была в «Волшебнике из страны Оз», а эти… Да какая разница, всё равно хрен на редьку сменили. Помнишь, из музея плакаты того времени – улыбающаяся блондинка держит в руке артишок? Люблю я плакаты того времени, не то что сейчас мы фотошопим всё, а там акварель не хуже Тулуз-Лотрека.
– Он не писал акварелью, – скривилась Аманда. – Но ты права – произведение искусства, а не то, что мы с тобой делаем.
– Только правды в рекламе, что сейчас, что тогда не было и не будет. Посмотрела бы я, как эта блондинка заулыбалась бы после двенадцати часов в поле под палящим солнцем или на конвейере консервного завода. Достижения! Консервы научились делать! Похоже, они так и людей в консервы закатывали на таком рабском труде. Впрочем, что изменилось-то? Мексиканцы до сих пор землю обетованную вспахивают за гроши.
– А их никто не звал сюда, сидели бы у себя в Мексике…
– Злая ты, Аманда, – я бросила в таз последний апельсин. – Им же детей надо кормить… К тому же, вот ты ведь не хочешь ни дома убирать, ни клубнику собирать, а кто это будет делать?
– Знаешь, я и налоги не хочу платить, чтобы их содержать!
– Опять ты не права. Ты ничего не изменишь – одного нелегала выкинешь из страны, десять приползут. Так лучше пусть их дети сыты и здоровы будут, да образование получат наравне с нашими, потому что нашим детям с ними бок о бок жить.
– Это тебе отец в голову вбил? – Аманда уже доедала апельсин, и было непонятно, из-за чего перекошено её лицо: из-за кислого сока или моих слов. – Права геям, которые налоги ваши не тратят, вы давать не хотите, а вот всяких нелегалов готовы спонсировать. Ты почитай, сколько наших собственных детей голодает! Ты вот отнесла еду бедным в этом году?
Я кинула ещё пару апельсинов в таз и подняла его.
– Отец каждый год жертвует на благотворительный обед. И вообще, он двадцать лет волонтерил в пожарной команде.
Я прошла в дом, оставив Аманду во дворе одну. Отец на диване читал газету.
– Похоже, в журналистике действительно кризис, и правильно, что газеты закрывают. Читать абсолютно нечего.
– Папа, включи компьютер и читай что угодно. Выброси ты этот местный мусор – чего там могут написать из того, что тебе кассир ещё не рассказал?
– Вот тут статья есть о том, какая смесь лучше. Может, твоей подруге будет интересно?
– Папа, она грудью собралась кормить. Материнское молоко лучше самой дорогой биологически чистой смеси.
– А вы завтра когда собираетесь уехать? – спросил отец, отложив в сторону газету, и я поняла, что все предыдущие реплики были прелюдией к этому вопросу. Он стал вдруг каким-то совсем грустным.
Я поджала губы и ответила:
– Мы утром поедем на океан рисовать. Нам надо на этой неделе сдать пейзаж по живописи.
– Возьмёте меня с собой?
Я поджала губы ещё сильнее, зная, что Аманда не терпит посторонних во время работы, но не могла подобрать нейтральных фраз для отказа. И вдруг услышала голос Аманды и, обернувшись, увидела её стоящей подле балконной двери, как обычно, с рукой на животе.
– Конечно, Джим, поедем все вместе. Кейти хочет побыть вместе, раз на Рождество она едет со мной в Рино.
– А может всё-таки не стоит ей ехать? – спросил отец, будто меня вообще не было рядом. – Ты захочешь побыть с женихом, Кейти будет только мешать.
– Нет, всё нормально. Он только на один день прилетит. У него очень много работы, – не краснея, соврала Аманда.
Это дурацкая ложь пришла на ум обеим одновременно. Все два часа дороги Аманда с каменным лицом смотрела в окно на выжженные горы, с нетерпением ожидавшие зимних дождей. Она то и дело нервно сжимала пальцы, распластанные на заметно выросшем за неделю животе.
– Тебе действительно так важно, что подумает мой отец? – спросила я, не отрывая взгляда от дороги.
– Нет, не важно, – ответила Аманда очень тихо. – Я просто боюсь, что он помешает нашему с тобой общению. Ну типа я такая непутёвая, что буду оказывать на тебя дурное влияние, бла-бла-бла, бла-бла-бла… Ну ты же знаешь, как родители умеют.
– Так давай… – начала я и осеклась, боясь толкать Аманду на вранье, но она сама закончила мою фразу.
– У меня ведь кольца нет, не прокатит помолвка.
– Скажем, что у тебя аллергия. Я вон не могу носить кольца, отец это знает.
– Ага, встретились такие две аллергичные, блин…
– Тогда скажешь, что боишься потерять, а страховку на бриллиант вы не оформили.
– Кейти, тебе романы писать надо…
– Тогда скажи отцу, что он учится на восточном побережье и прилетит только на Рождество, тогда вы и объявите о помолвке или… Ну прямо и поженитесь, у вас же в Рино это все в один день можно сделать, а?
– Не хочу врать.
– Но и правду говорить не хочешь! Ну я тоже не хочу врать отцу, но… Это только на три дня вранье.
Отец снова взял газету и попытался начать читать, а мы пошли на кухню мыть апельсины. Проведя всё утро на кухне, мы не планировали покидать её до обеда. Теперь уже втроём. Было приятно видеть отца при деле, а не сгорбившимся на диване. Отец протянул полный стакан Аманде:
– Ты непроцеженный пьёшь? – Аманда кивнула. – А вот моя жена терпеть не могла мякоть, приходилось дважды процеживать. Получалась прозрачная муть, но ей нравилось.
Аманда приняла из его рук стакан и виновато улыбнулась. Я сжала пальцы. Отец почувствовал напряжение и со вздохом опустился на стул у стола.
– Когда мы родили первого ребёнка, – начал отец, и я наградила его убийственным взглядом, но он его не заметил, потому что изучал рисунок салфетки под вазой с фруктами, – в Сан-Франциско только-только спала волна хиппи, и педиатры стали всех пугать мёдом. Хиппи ведь тоже тогда ратовали за всё натуральное – никакой смеси, только грудное молоко. Однако, дети у них заболевали очень странной болезнью, с судорогами.
– Папа! – не выдержала я. – Не надо страшилок!
– Кейти, дослушай, это вовсе не страшилка, – отец поднял на меня глаза, вынудив меня опустить свои. – Это наша история. Вы все теперь знаете, что детям до года нельзя давать мёд, но каких-то тридцать лет назад никто об этом не знал. Хиппи решили, что сахар – это химия, поэтому воду детишкам подслащивали исключительно мёдом. А в мёде может содержаться ботулотоксин, с которым организм младенца не способен бороться. Врачи зашли в тупик и устроили тогда целое расследование. Они стали пристально изучать, как хиппи за своими детьми ухаживают – так и вышли на медовую воду. Хорошо, что удалось спасти малышей. Ладно, не слушайте меня, вы всё теперь сами со своим интернетом знаете и без врачей.
Аманда сумела не ответить. Но слишком уж шумно открыла духовку, чтобы достать пирог. Отец помог перевернуть его на блюдо клюквой вверх, а потом они вместе достали индюшку, а я зачем-то буркнула:
– Осталось только индейцами вырядиться…
– Помнишь, – оживился отец. – У тебя отличная фотография есть в костюме индейца со спектакля в третьем классе, кажется. Надо поискать…
– Не надо!
Я не понимала, почему у меня вдруг резко испортилось настроение. Даже не хотелось пробовать ароматное чудо – хотелось запереться в комнате, как в детстве. Но тут я почувствовала на плече отцовскую руку. Оказалось, что второй он обнимает Аманду. Мне вновь стало неловко – будто я была в гостях, а не дома. Ну, а потом отец сказал:
– Знаешь, жалко, что мы не родили четвёртого ребёнка. Парни росли вместе, и тебе было бы хорошо с сестрой.
Я искоса взглянула на Аманду, вспомнив свои слова о сестринской любви. Но она не глядела на меня, она смотрела в пол.
Глава двадцатая «Собака»
Аманда просто дура! Ну как можно так поступить за моей спиной?! Если бы я только знала, во что выльется наш пустой ночной разговор, то выпроводила бы её в комнату брата! В центре Стейнбека, кроме консервных банок да грузовичка, смотреть нечего, потому я потащила Аманду в дом, где жил писатель, но тот оказался закрыт, чему я скорее даже обрадовалась, ведь мы сумели попасть в супермаркет не в час-пик и купить всё необходимое для кулинарных изысков Аманды. И всё равно пришлось отстоять приличную очередь, потому что, как бывает перед каждым Днём Благодарения, у всех неожиданно закончились продукты, подчистую – надо, как на случай войны, запастись, ведь завтра магазины не будут работать до самого вечера!
От нечего делать мы решили обследовать гараж, заваленный коробками с вещами братьев, хотя старший брат уже лет так пятнадцать жил отдельно, а другой четыре года назад закончил колледж. Моего ничего не осталось, потому что свои вещи я перед колледжем отвезла в благотворительный магазин. В Древней Греции перед свадьбой невесты приносили свои детские игрушки в дар богине Артемиде. Вот и у меня было такое же своеобразное приобщение к самостоятельной жизни. Рядом не было уже мамы, которая могла меня остановить, сказав, что это память. Впрочем, в отличие от соседей, в наш гараж помещалась хотя бы одна машина. Двух здесь давно не было, а пяти и подавно. Никому не нужный хлам, оставшийся после братьев, отец, наверное, выкинул бы, если б у него хоть до чего-то дошли руки. Хотя, как сказала Аманда, он может и рассматривает вечерами детские вещи. Вырастил троих детей, и в итоге, как все родители, остался один в доме. Умеет же Аманда испортить настроение одной фразой!
Она остановилась около стенки, на которой висели два велосипеда, и опустила руку на одно из седел, будто это был её живот – так же нежно.
– Давай покатаемся по району, пока не стемнело?
– А тебе, разве, можно? – спросила я, хотя и была уверена, что кататься ей ни в коем случае нельзя.
– А чем это отличается от тренажёра? Наоборот мышцы подкачаю. Легче рожать будет. На этой неделе мы пропустили всю аква-йогу. И вообще я хорошо катаюсь, так что не упаду. Я читала в блоге у одной мамы, что она до сороковой недели ездила на велосипеде.
– Слушай, давай не будем экспериментировать, а? Она пусть катается, а тебе не надо.
– Мне надо! – отрезала Аманда и потянулась к велосипеду, чтобы снять с крюка.
– Я сама!
Ну что, если не удаётся убедить не кататься, надо хотя бы уберечь её от поднятия тяжестей. Я позвала отца, в надежде, что он откажется накачивать шины, и мы никуда не поедем. Но вот черт разберёт этих мужчин! Он не только накачал колеса, он ещё её подбодрил.
– Моя жена с первым ребёнком тоже каталась на велосипеде. Мы тогда даже не задумывались, что от этого может быть вред. Молодые были. Вот с Кейти всю беременность тряслись. Все-таки рожать надо рано, а не как сейчас, только к сорока раскачиваются. Даже с Эйданом я ещё в походы ходил, в теннис играл, а с Кейти уже как-то тяжело всё давалось.
– Не ври, пап, ты и со мной в горы ходил, и в теннис играл и ещё много чего делал.
– Да, но ты не знаешь, чего мне это стоило. Ну, хорошо вам покататься.
Мы надели шлемы и отправились осматривать местные достопримечательности, которые составляли припаркованные у домов машины. У нас здесь, признаться, как в автомобильном музее Рино, можно кучу старья на четырёх колёсах увидеть. Не могут люди выкинуть своих динозавров – кто в гараже хранит, кто на улице под навесом, кто укрывает брезентом, а кто выставляет на всеобщее обозрение свою рухлядь. У некоторых эта рухлядь даже заводится каким-то образом и проходит техосмотр. Старики любят собираться на парковках перед каким-нибудь торговым центром и вспоминать, как молоды они были и с ними их кони. Неужели и мы такими будем? И наши дети с интересом будут разглядывать машины, которые управлялись людьми. Хотя уже сегодня я предпочла бы робота!
Я лично не смотрела на машины, которых с прошлого лета ни убыло и ни прибыло. Я не сводила взгляда со спины Аманды. Внутри всё дрожало от одной только мысли, что она может упасть. Я пыталась гнать от себя негатив, зная, что мысль материальна, но ничего не могла с собой поделать, поэтому после пятого блока умоляюще закричала Аманде в спину, что у меня уже болят ноги, и я хочу есть! Впрочем, живот у меня действительно сжался и прилип к позвоночнику, но все же не от голода, а от тревоги за эту совершенно безбашенную особь женского пола. Животные никогда бы не стали так рисковать потомством!
Дома отец встретил нас макаронами с сыром, что сразу напомнило школьные годы. Когда мама слегла окончательно, мы – тогда Эйдан жил ещё с нами – перешли на ужины из микроволновки. У меня взяло год изучить поваренную книгу и начать готовить что-то, что двое моих мужчин могли бы съесть. Я до сих пор вспоминаю еду в доме моего серба, хотя я и уходила оттуда со слезами, ведь у него была мама, а у меня больше не было.
Отец остался смотреть спорт, а мы пошли ко мне. Ложиться спать было рано, хотя относительно свежий воздух нашего городка навевал сон раньше положенного, или же сказалось вечное студенческое недосыпание. Но учёба и тут не дала расслабиться. Мы завалились с ноутбуком на кровать и стали выбирать курс на зимний семестр. В итоге мы остановились на типографии. Имя преподавателя было незнакомым. Однако, перспектива скинуть за три недели обязательный курс, обещающий быть жутко нудным, стоила риска.
Аманда, как всегда, лежала на боку и наглаживала живот.
– Что-то не очень ему макароны понравились, – сказала она то ли мне, то ли себе. – Распинался. Будешь трогать?
Я отрицательно мотнула головой и пробурчала:
– Знаешь, оказывается, существует примета, что если тронуть живот беременной…
– Сама забеременеешь, – закончила за меня Аманда. – Знаю, знаю… А ещё знаю, что беременность воздушно-капельным путём не передаётся.
– Ну это как посмотреть…
Ну и чего я покраснела на смороженную глупость, будто мне десять лет, и я только недавно точно узнала, откуда берутся дети. Последнее время я постоянно краснела под испытующими взглядами Аманды. Я решила перевести разговор в безопасное русло и спросила:
– А мы в Рино полетим или поедем?
Аманда перевалилась на спину и стала изучать вентилятор под потолком.
– Я бы хотела на машине, чтобы от матери не зависеть. Да и вообще я думала, что мы куда-нибудь с тобой смотаемся. Перспектива неделю с лишним торчать с матерью меня не прельщает. Ты в Вирджинии-Сити когда-нибудь была?
– А где это?
– Понятно… Что ты в школе на литературе делала? Или, кроме Стейнбека, ты никого не знаешь?
Опять этот пренебрежительный тон, ну за что? Я попыталась улыбнуться, поощряя Аманду на развитие мысли.
– Это тот город, в котором ничего не происходит. Самюэль Клеменс в нём журналистом работал, и весь город теперь ему принадлежит – вот бы он порадовался при жизни. Они таблички на все здания повесили – типа, салон Марка Твена, банк Марка Твена…
– Ну и? Что там делать?
– Нечего, как и везде у нас на Диком Западе. Но там главная улица выдержана в духе того времени – будто город-призрак. Под ногами все скрипит, не то что в Универсал-Студио, где все картонное.
– И смысл, если в салун нас всё равно не пустят…
– Тебе что, выпить хочется? Так попроси отца вина купить. Даже моя святая мать мне наливала. Неужели…
– Я всё перепробовала в доме серба, там никого не смущало то, что мы несовершеннолетние. Вообще бред какой-то – голосовать можем, а вина купить – нет.
– А ты сможешь сама доехать до Рино? У меня сейчас за два часа все разболелось, а за рулём…
– Доеду, конечно. Так ты бы сказала, что спина болит, мы бы остановилась и походили немного.
– Да в машине ничего ещё было, а вот как вышла. Ну и черт с ним, не сидеть же дома всю беременность. Доктор сказал, что сейчас самое лучшее время для путешествий, а вот в третьем триместре уже тяжело и опасно.
Тут к нам заглянул отец поинтересоваться, когда мы собираемся ложиться спать. Обалдеть – неужели он до сих пор ложится спать в девять вечера! Хотя, что ему ещё делать – так быстрее ночь пробежит, и он пойдёт на работу в свой банк. Наверное, всё ещё не может насладиться счастьем спать ночью. Он лет до десяти со мной нянчился, работая в ночную смену.
– Слушай, мне кажется, он жутко по тебе скучает, – сказала Аманда после ухода отца. – Почему ты никогда не ездишь к нему на выходные? Ну хоть раз в месяц? Два часа ведь, не восемь, как мне. К тому же, моя мать не особо скучает. Она у нас общественница, у неё всегда куча дел – от распродаж барахла всей улицей до выставки биглов.
– У вас собаки?
– Не у нас, у неё. Последний раз я насчитала восемь биглов.
– Сколько?
– Она состоит в обществе по спасению этих вечно тявкающих идиотов. Она их по приютам собирает, чтобы их не усыпили, а потом ищет им новых хозяев. Только они никому не нужны, вот и живут у нас. Признаться, временами меня охватывало желание погрузить клетки в машину и отвезти обратно в приют, чтобы им там вкололи, что и планировали.
– Аманда…
Она смотрела на меня чистыми голубыми глазами и гладила живот.
– Погоди, вот когда они лаем тебя в пять утра разбудят… – и тут же серьёзно спросила: – А почему у твоего отца нет собаки? Ему бы было не так скучно одному.
– Ой, не надо про собак. У нас такая история была…
И я рассказала, как случайно прочитала на форуме сообщение о том, как одной тётке стало тяжело ухаживать и за ребёнком, и за собакой, поэтому она решила отвезти её в общество спасателей овчарок, чтобы те пристроили псину в хороший дом. Однако в обществе сказали, чтобы она везла собаку в приют для животных, и уже оттуда они её заберут. Только в итоге эти сволочи отказались забирать собаку, и приют принял решение по усыплению. Осталось два дня, чтобы найти желающего взять собаку. Такое подросткам, потерявшим маму, читать строго запрещается. Я весь вечер долбала отца этой собаки, и в итоге он согласился позвонить в приют. Ему ответили, что собака не прошла поведенческий тест и не подлежит усыновлению. Её могут взять только люди из того самого сообщества под свою личную ответственность, и через них мы можем забрать собаку, если пожелаем. Времени остаётся на всё про всё до следующего полудня. Отец тут же позвонил в это общество, где милая дамочка сказала, что собака не прошла и их поведенческий тест, потому они её и не забрали. Но тут включилась в разговор я и стала просить их забрать для меня собаку. Тогда дамочка рассказала то, что бывшая хозяйка не пожелала озвучить общественности. Оказалось, что у собаки боязнь разлуки, и когда её оставляли дома, она разносила всё к чертовой бабушке, а в последний раз разбила стекло и сиганула со второго этажа. Такую собаку нельзя ни на минуту оставлять одну, потому что она может в страхе покалечить и себя, и окружающих. Короче, дамочка закатила мне лекцию на полчаса, а в конце разговора на моё очередное «я смогу справиться с этой собакой», выдала – хотя бы посмотри на неё. Что ж, я тут же погнала отца в приют, потому что ещё не сдала тест и могла водить только в присутствии взрослого.
Собака оказалась чудесной – тёмная овчарка в тридцать с небольшим фунтов. Она облизала мне руки и всё время глядела на меня печальными глазами, виляя хвостом. Я поняла, что без собаки не уйду. Я даже не помню, пытался ли отец меня отговорить, но служитель приюта прочитал ту же лекцию, что и представительница общества. Он пытался объяснить, что такую болезнь одной любовью не вылечишь; нужны специальные знания, но от этой собаки уже отказалось трое тренеров, посчитав её случай безнадёжным. Но я упёрлась рогом. Мне казалось, что я дала обещание хозяйке. В тот момент отец подписал бы все, что угодно, только бы я не заплакала. Вся эта затея была изначально провальной, потому что сиделки для собаки у нас не было, и мне бы радоваться, когда позвонила тётка из сообщества сообщить, что собаку всё же забрал их тренер, а я ревела белугой, словно у меня её украли.
– Как думаешь, она тебе наврала? – спросила Аманда, когда я закончила рассказ. – Может, отец её попросил, чтобы ты не переживала?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Тогда я свято верила, что собаку увели из-под носа, а сейчас… Наверное, ты права, они и сами не хотели мне её отдавать, беря на себя такую ответственность. Сейчас я понимаю, что вытянуть такое больное животное было бы мне не по силам, но тогда я в себя верила без меры.
– Знаешь, – Аманда откинулась на подушку. – Я иногда думаю, а что если я не справлюсь…
– Ты справишься. Я уверена. К тому же, ты не одна.
– Я совсем не хочу, чтобы мать воспитывала моего сына, – резко оборвала меня Аманда, а я поджала губу, ведь я говорила о себе…
Да что же такое, ну причём тут я и беременность Аманды? В голове продолжали отчётливо звучать её слова о том, что я веду себя так, будто являюсь отцом ребёнка. Нет, при чем тут ребёнок?! Я веду себя так, потому что кто-то там в животе готовится заявить права на мою Аманду! На какую такую твою? Это прямо-таки дежавю с собакой! Вот представь на минуту, что это твой ребёнок и теперь на тебе лежит ответственность на всю жизнь, а? Это не яблоко в постель подать и к доктору подружку отвезти. Нет, всё… Я вообще уже не понимаю, о чем думаю. Мне нужно спать! И я закрыла глаза. Аманда, похоже, заметила это, и сначала приподнялась на подушке, а потом тихо и даже, кажется, с мольбой, сказала:
– Не прогоняй меня в другую комнату, ладно?
Я тут же открыла глаза, чтобы увидеть её лицо над своим.
– Я понимаю, что тебе хочется наконец-то поспать одной в собственной постели, или у тебя с ней связаны более приятные воспоминания, чем я, – продолжила Аманда всё так же тихо. – Просто я боюсь спать одна в чужих домах. Ну, не только у собак фобии бывают. Можно остаться?
Я кивнула, слезла с кровати и начала раздеваться. Почувствовав на себе пристальный взгляд Аманды, я обернулась и была уверена, что за секунду до этого вспыхнула, как помидор.
– Мне кажется, я плохо тебя нарисовала. Вообще тебя надо писать пастелью, чтобы румянец передать, он такой… сексуальный. Я вот совершенно не умею краснеть, а ты делаешь это постоянно.
– Ты будешь раздеваться, потому что я сейчас потушу свет, – оборвала я её, как можно быстрее и, не дожидаясь ответа, дёрнула выключатель ночника.
Аманда в потёмках убрала с кровати ноутбук и стянула с себя брюки.
– Жалко, что твой отец так рано ложится спать. Я хотела в душ. Только не ври, что не чувствуешь запаха этих выделений! Будто рыбой воняет…
– Нет, не чувствую, – честно ответила я. – Это у тебя просто обострено обоняние, так что ложись и спи. Тебе завтра индюшку готовить.
Она залезла под одеяло и прижалась ко мне спиной, как раньше до того, как купила подушку. Это действительно была ночь благодарения, потому что последние недели я мечтала снова спать вот так, ощущая, что я не одна. Может, у меня тоже фобия, как у той собаки.
– Кейти, – тихо сказала Аманда. – Можно я тебе что-то скажу, только обещай, что не будешь плохо обо мне думать?
Всё блаженство сразу испарилось, и даже живот сжался в предвкушение неизвестно чего.
– Ты вот рассказала про собаку. Сейчас же ты рада, что всё так получилось, потому что эта собака была бы подобна младенцу. Так вот, когда у меня кровь шла, я в душе надеялась, что будет выкидыш. Я не могла пойти на аборт сама, а так кто-то за меня решил бы мою проблему.
Мой желудок разлепился, а сердце наоборот сжалось.
– Но, Аманда, ты же так плакала…
– Ну да, мне было и страшно, и… В общем, мне и сейчас страшно – вдруг я много на себя взяла, вдруг я не справлюсь…
Я тут же развернулась к ней и поняла, что порыв был обоюдным – я ли обняла её, или же это она прижала меня к своей груди. Я не решилась её поцеловать, и она не коснулась меня губами даже вскользь. Вот так мы и уснули – обнимая друг друга, сплетая нашими телами тёплое гнёздышко для малыша, который был между нами… Или, чтобы не было двоякого смысла – был с нами, до утра, пока рассвет не заставил нас вновь надеть маски отчуждённости и окунуться в быт.
– Да, я тоже хотела бы, чтобы Кейти была моей сестрой и всегда была рядом, – сказала Аманда на замечание отца про то, что мне не хватает сестры.
Она подняла глаза от пола, но улыбалась не мне, а моему отцу. Я отстранилась от них и пошла доставать тарелки, чтобы сервировать стол. Индюшка вышла великолепной – сочная, не то что моя прошлогодняя. Клюквенный соус Аманда тоже приготовила отличный, а про пирог я вообще молчу. Даже купленный отцом тыквенный хлеб оказался вкусным, или же слова Аманды попали не только на слуховые, но и на мои вкусовые рецепторы. Я бы тоже хотела, чтобы она была всегда рядом… Только я побоялась это сказать. Как всегда…
Вечером Аманда завалилась в ванну, хотя это было глупостью. Горячую ванну беременным принимать нельзя, а от прохладной можно простыть. Но кто переубедит Аманду! Я побоялась зайти к ней в ванну при отце, хотя что тут такого, и всё равно… Я легла на кровать и прикрыла глаза. Воображение у меня, как у любого художника, было великолепным, и я даже вспотела, представляя Аманду в пене подобно Афродите. А потом я уснула, потому что открыла глаза уже утром и поняла, что нахожусь в комнате одна. Я соскребла себя с постели и пошла в душ, поняв, что в таком виде мне нельзя показываться на кухне. Аманда с отцом уже доедали мюсли. Она выглядела странно-возбуждённой, и отец тоже был каким-то не таким. Я поздоровалась и присела на стул.
– Мы сейчас поедем в приют за собакой, – выдал отец, и ложка с мюсли застряла у меня во рту.
Аманда сунула мне под нос айфон. С экрана глядела бордер-колли.
– Или вот эту, – пальцы Аманды сменили страничку. – Не страшила, и уши прикольные… А как тебе эта овчарка?
– С ума сошла, их же надо на площадку каждый день возить! И вообще… Пап, ну зачем тебе собака?! Это такая ответственность, прямо как с детьми…
Отец улыбнулся одними губами и как-то совсем грустно сказал:
– Я привык о ком-то заботиться, а теперь даже ты стала самостоятельной. Вся моя ответственность – положить деньги тебе на дебетку. А так…
– Кейти, это будет здорово, вот увидишь! – Аманда сияла, будто у нее получилось нарисовать шикарную картину.
