Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 50 страниц)

– Ты ненормальная, – вынесла вердикт Аманда, когда пошла ночью в туалет.

Я в очередной раз держала размягченный пластик во рту и не смогла возразить. Аманда махнула рукой:

– Можешь не выходить, я тебя не стесняюсь, – и села на унитаз.

Я тут же отвернулась к двери.

– Извини, – сказала Аманда, – не думала, что тебе настолько противно. Но я и секунды не могла больше вытерпеть. Наверное, нельзя на ночь столько пить. Если сначала я пила воду через силу, то теперь постоянно испытываю жажду, будто организм сам знает, что ему нужна жидкость, чтобы обновлять воды семь раз в сутки. Что ты так корчишься? Тебя достала моя беременная физиология? Прости.

Я пыталась отлепить застывший пластик от неба.

– Говори, мне интересно. Пригодится в будущем. Это просто термопластик противный.

Я взяла пилочку для ногтей и принялась подпиливать края, чтобы пластик не впивался в десну.

– Уф, – выдохнула я, – уже не верила, что получится. Пятый раз переделываю.

– И чего мучилась? Надела бы моего чёртика. Я всё равно не пойду на вечеринку.

– Как не пойдёшь? – если бы пластиковая челюсть уже не была у меня в руках, она бы выпала. – С чего вдруг?

– Ребёнку вредна громкая музыка. И толк в вечеринке, если не жрать всю эту разноцветную химию. И как я объясню народу, почему не пью мохито? Типа, вспомнила, что мне ещё двадцать один год не исполнился?

– Скажешь, что антибиотики пьёшь, – тут же сообразила я.

– Нет, не буду врать… Ещё накликаю болезнь… Я гриппа жутко боюсь, ведь мне нельзя делать прививку. Ты, кстати, сделала?

Я отрицательно мотнула головой.

– Как ты могла! – Аманда словно фурия подскочила с горшка. – Ты абсолютно безответственный человек! Ты заболеешь и заразишь меня, и у меня родится больной сын! Да ты…

Я отступила к двери и постаралась перекричать её раньше, чем она наговорит таких грубостей, о которых будет сожалеть оставшуюся часть ночи.

– Я просто забыла! Ну забыла я!

– Да как ты могла забыть, когда второй месяц в каждом магазине предлагают сделать прививку? Тебе просто плевать на меня…

– Аманда! – взмолилась я. – Завтра обязательно сделаю. Мы же вместе ходим за покупками, что ж ты не напомнила?

Аманда хмыкнула и наконец-то подтянула вверх свободные пижамные штаны.

– Мне есть о чем думать. Это ты должна помнить о своей ответственности. Надень клыки.

Я надела пластик.

– Ну как? Выглядят настоящими?

Аманда смотрела на меня как на дебилку.

– Ага, пока держишь рот закрытым и молчишь. Слушай, ну на хрена тебе клыки? Вдруг ты захочешь с Мэтью поцеловаться. Уверена, что он попытается напоить тебя и затащить в спальню. Когда ему ещё представится такой случай!

Я вытащила клыки и вытерла рукой губы.

– Я тебе уже говорила, что он мне не нравится. Да и чего ему вдруг ко мне лезть? В этом семестре у нас нет ни одного общего класса. И он даже не здоровается.

– А… – протянула Аманда коварно. – Значит, всё-таки он тебе нравится!

– Да не нравится он мне, – я, наверное, покраснела. – Это ты сказала, что я ему нравлюсь. Вот я и стала обращать внимание на то, как он себя ведёт. Да я никуда без тебя не пойду. И к чёрту эти дурацкие клыки… Я с ними говорить нормально не могу!

Я со злости бросила вылепленную челюсть в корзину, но Аманда вытащила её и сунула под сильную струю горячей воды.

– Мне приятна твоя солидарность… И вообще нефиг спать с Мэтью, он того не заслуживает… Но ты ведь так любишь Хэллоуин! И пропускать его из-за моей беременности не надо. Поедем завтра в Сан-Франциско, а? Сто лет на Кастро не была… Будет клёво… Особенно сейчас, когда суд отменил эту чёртову восьмую поправку!

– Какую поправку? – не поняла я.

Аманда вновь посмотрела на меня как на умалишённую.

– Ты чё? Запрет на однополые браки. Эти дебилы проголосовали за аннулирование зарегистрированных в Сан-Франциско браков, потому что в браке надо только плодиться и размножаться, а просто так любить нельзя. Я локти кусала, что не живу в Калифорнии и мне нет восемнадцати! Мать моя против голосовала, когда в Неваде референдум был. Дура, и сейчас уверена, что была права, хотя я ей втолковывала, что каждый имеет право решать, с кем ему жить и о ком заботиться. Государство не в праве лишать социальных благ, которые даются мужу и жене, по половому признаку. А твой отец как голосовал?

Я пожала плечами.

– Мы с ним политику никогда не обсуждали. Да я вообще не знала, что у них там на референдуме. Я даже радио тогда не слушала. Не думаю, что отец проголосовал «за». Ну ты ж знаешь, как мужики к геям относятся.

– Да при чем тут отношение к геям? – Аманда даже раскраснелась от азарта, будто выступала со школьной трибуны. – Тебя что, спать с бабой агитируют? Ханжа чёртова! Люди просто просят равных прав с мужиками и бабами, которые решили жить вместе. Налогов чтобы меньше платить! Чёрт бы побрал всех бюрократов. Свободное общество для тех, кто следует директиве сверху… Эти церковники таким дурам, как моя мать, мозги промыли… Половина ведь вообще не въехала в суть референдума, как будто их спрашивали, хорошо это или плохо жить в однополом браке.

Аманда вышла из ванной комнаты и чуть не шарахнула дверью. Я положила челюсть на стакан просохнуть и, бросив одежду в корзину для грязного белья, вышла в комнату голой. Аманда успела потушить свет, и я стала на ощупь искать в шкафу пижаму.

– Так ложись. Не зима ведь. Тепло.

Я обернулась к Аманде, но в темноте не увидела улыбки и обрадовалась, что она тоже не видит, как я покраснела. А у меня явно пылали уши.

– Только трусы возьму…

– Зачем? Дай телу отдохнуть! Или ты боишься меня? После нашего разговора?

Я наигранно громко рассмеялась и задвинула дверцу шкафа. Ну не выглядеть же мне идиоткой перед подругой! Да и вообще мы спим под разными простынями, и Аманда сейчас в пижаме! Я осторожно прилегла на край дивана и закрутилась в ткань, словно в кокон.

– Послушай, Кейти, у меня спину тянет. Я к тебе прижмусь, ладно?

– Угу…

И тут же у меня защемило сердце и остановилось дыхание, потому что я почувствовала голой спиной руки Аманды. Она что, обнять меня собралась? Аманда всего лишь отбросила в сторону спасительную простынь и прижалась к моей ледяной спине своей тёплой.

– Ужас, – простонала она, сильнее вжимаясь мне в спину, – и это ещё живота нет, что же будет потом…

Я ничего не ответила, только сильнее сжалась. От близости чужого тела меня прошибло электрическим разрядом. С чего вдруг? Мы два года спим на одном диване! Сон ушёл, и я так долго лежала с открытыми глазами, что предметы в комнате стали абсолютно чёткими. Сколько я ещё пролежу без сна, думая… Нет, я ни о чем не думала. Аманда просто рассказала мне про восьмую поправку…

– Ты тоже не спишь? – прорезал тишину голос Аманды.

Я вздрогнула и попыталась отстраниться, но она лишь сильнее прижалась изгибом спины к моим ягодицам.

– Не уходи. Говорю же тебе, мне так легче. Есть специальные подушки для беременных. Надо будет завтра поискать в интернете, а пока… Нет, – тут же добавила она скороговоркой, – не думай, что я тебя с подушкой сравниваю. Просто мне больно, и я не могу уснуть. Третью ночь почти не сплю, лежу и смотрю… Нет, не в потолок, потому что нельзя лежать на спине, кислород ребёнку перекрываешь, да и болеть мышцы начинают. Смотрю в стену и пытаюсь уснуть.

– Ты нервничаешь? Бессонница бывает от нервов, – я почему-то обрадовавшись, что Аманда не уснула.

– Нет, не нервничаю, просто не сплю. Извини, если я была резка. Просто я столько ругалась с матерью по поводу непринятия ей однополых браков, что… Впрочем, я рада, что верховный суд победил людское ханжество и признал, что поправка противоречит конституции. Я счастлива, что живу в свободном штате! Да здравствует Калифорния!

Надо было как-то среагировать на пафосную речь подруги, но не петь же вместе гимн!

– Почему тебя так волнуют однополые браки?

Я не успела даже закончить вопроса, как Аманда зло перебила меня:

– Спрашивай уж прямо, лесбиянка ли я?

– Нет, я…

Я запнулась, хотя надо было сказать, что я даже не думала об этом… Но я промолчала, потому что тогда надо было сказать всю правду. Я думала о собственных странных ощущениях.

– Нет, я не лесбиянка, – ответила Аманда на не заданный мной вопрос. – Я же беременна! Просто ратую за справедливость. Все должны иметь равные права, и раз государство решило, что даёт какие-то привилегии людям, живущим в браке, то никто не должен приравнивать брак к союзу мужчины и женщины. Знаешь, большинство судят о геях по их парадам и не видят человеческих отношений. Представляешь, только благодаря референдуму Бьянка узнала, что их соседи геи! Жили себе два дядьки до шестидесяти лет вместе, и никто не догадывался, что у них что-то не так.

– Ты сказала – не так? Значит…

– Ничего это не значит, – перебила Аманда. – Не придирайся к словам, а слушай! Ну вот выставили они на газоне перед домом знак: поддержите однополые браки. Соседи начали коситься, типа, только сейчас увидели, что те по вечерам собаку вместе выгуливают, на одной машине ездят, да и вообще два посторонних мужика живут вместе! Ну прямо как мы. Но мы же с тобой не лесбиянки, и на нас никто не подумает, даже будь мы ими. А мужики – другое. Сразу что-то не то. А что там в постели не должно никого касаться. Может, и не было у них никакой постели. Я ведь тоже поддерживаю однополые браки, но с тобой живу просто так. И сколько раз они Бьянке машину перепарковывали, когда она ездить училась. И тут всё – стали враги номер один. Её мать, такая же зашоренная, как и моя, старалась не выходить на улицу, если они были перед домом, чтобы не здороваться. Вот как пастор мозги-то промыл! Столько лет замечательные соседи были, а как узнала, кто с кем спит, сразу плохими стали…

– К чему ты про Бьянку рассказала?

Такой разговор начинал раздражать. Почему они обсуждали с Бьянкой лесбиянок? У неё есть парень. Это точно. Сон испарился полностью, и я засомневалась, что вообще усну сегодня. От напряжения у меня даже ноги вспотели.

– К слову история пришлась. Бьянка сказала, что после провального референдума один из них съехал, вместе с собакой. Вот столько лет жил и вдруг съехал. Что у них случилось – кто знает, но может соседи достали. Второй каждый вечер один, уже без собаки, в парк ходил… Бьянка в подушку плакала, так ей было их жалко.

– С чего она решила, что это из-за непринятого закона?

– Да не из-за закона, конечно, а что-то случилось у них, просто совпало… Говорю тебе, что гей-парады идиотами делаются для самовыражения, а нормальные люди живут себе тихо, никого не трогают. А вот все норовят их тронуть.

– Ну что, им в шестьдесят лет свидетельство о браке из мэрии Сан-Франциско так нужно было?

– Слушай, ты тупая или притворяешься? – совсем грубо сказала Аманда. – Я тебе что тут втираю битый час? Права нужны, особенно старикам – пенсия скоро, болячки и так далее. Государство им заботиться друг о друге не давало. Спи уже, бесполезно с такими, как ты, разговаривать. Бьянка вон всё понимает. У меня даже спина прошла.

Вон пусть Бьянка тебе и спину греет, хотелось выкрикнуть мне, но я смолчала, и лишь Аманда отодвинулась к стене, поспешила вернуть спасительный кокон, хотя и знала, что всё равно быстро не усну.

Глава четырнадцатая «Ночные и дневные кошмары»

Всю ночь я просидела над эссе, которое необходимо было сдать завтра или уже сегодня – тридцать первого октября; иначе его не засчитают за межсеместровый экзамен по литературе. Голова шла кругом, мысли цеплялись друг за друга и штабелями валились спать. В итоге я загрузила на сайт файл без последней вычитки, уповая на студенческую удачу. Ох, как обрадовалась Аманда, узнав, что кафедра литературы поддерживает её безбумажную политику – все конспекты вывесили онлайн и перестали требовать распечатанные работы.

Я хлопнула крышкой ноутбука и, как была в спортивных штанах, так и завалилась спать, даже не натянув на нос простыню. Сон выдался беспорядочным, будто учительница ругала меня за то, что я не нарисовала иллюстрацию к эссе… Во сне я пыталась доказать ей, что такого пункта в задание не было, но она пригрозила отчислением с курса по живописи… Я что-то ей доказывала, бешено жестикулируя, и в итоге свалилась с дивана.

Я открыла глаза и огляделась. Аманда уже открыла жалюзи, и сквозь них бил яркий солнечный свет. Я провела рукой по вспотевшему лбу и выдохнула, привалилась спиной к дивану и осталась сидеть на полу – растерянная и растрёпанная, то и дело поправляя волосы… Скрипнула дверь. Вернулась Аманда, а я даже не успела заметить, что одна дома. Расстёгнутая кофта давала свободу животу. Майка задралась выше пупка, и я отметила, что он перестал быть впалым. Аманда стояла в дверях, такая домашняя, тёплая, разгорячённая быстрой ходьбы. Поняв, что беспардонно разглядываю подругу, я прикрыла глаза руками, будто решила откинуть с лица волосы, и пошла к ванной комнате.

– Я выгуляла собаку, чтобы ты могла подольше поспать. Ты дописала вчера?

Я обернулась и, глядя на беременный живот, одёрнула свою майку.

– Слушай, у тебя живот подтянулся, – выдала Аманда. – Я не замечала, чтобы ты пресс качала.

Я проигнорировала сообщение, хмыкнув про себя – ага, а полноту ты успела заметить! Однако потом в пустую после ночного кошмара голову пришла другая мысль: а чего ты вообще на мой живот пялишься? Я плеснула в лицо холодной водой. Аманда стала раздеваться у меня за спиной, и теперь я поймала себя на мысли, что не свожу глаз с зеркального отражения неестественно тёмных сосков Аманды.

– Я в душ, – сообщила она. – Хотела до прогулки принять, но боялась тебя разбудить. Мне опять сегодня кошмар приснился.

– Опять? – я завернула кран и обернулась.

– Ага, – кивнула Аманда, замерев у стеклянной дверцы ванны, совершенно не стесняясь своей наготы. – У меня то бессонница, то кошмары про роды снятся. Вычитала на форуме, что обычно они снятся после тридцатой недели… Неужели все пять месяцев не буду спать! Хочешь, расскажу, что снилось? Только за сумасшедшую меня не принимай, ладно?

Я кивнула, отвечая согласием на оба вопроса.

– Приснилось, будто напали на нашу квартиру летающие тарелки. Смешные в виде танков. Представляешь – танков, настоящих, больших, только с крылышками… А у меня уже живот огромный такой, – она выставила вперёд руки, будто держала надувной мяч для фитнеса. – И вот я оказалась на их планете, и наступил срок рожать. Инопланетяне выглядели совсем как мы, только сказали, что у них так детей никто не рожает, но они попробуют принять роды, как на Земле. Врачом оказалась женщина, и вот уже идут потуги, она решает проверить головку и… Ребёнок идёт ногами! Ужас! У меня внутри всё оборвалось. Врач сразу застопорила процесс и вынесла вердикт – режем! Ну разрезали, достали огромного пацана, но это ещё ничего… На той планете выясняется, что отец ребёнка какой-то там их генерал. Он-то меня и выкрал, чтобы его сын родился в положенном месте. Он все роды стоял рядом в военной форме, держал меня за руку и говорил, что всё будет хорошо…

Аманда схватила меня за запястье с такой силой, что мне сделалось больно.

– Я так боюсь, что будет кесарево. Я не хочу операцию, я хочу, чтобы было всё естественно, я хочу… Ты ведь не разрешишь им меня разрезать?

– Кому? – спросила я, оставив бесполезные попытки освободить руку. – Инопланетянам?

– Тебе смешно! Посмотрю на тебя, когда сама рожать будешь!

Аманда залезла в ванну и с такой силой задвинула дверцу, что аж стекло затряслось. Я вернулась к зеркалу, взяла расчёску и попыталась расчесать колтуны.

– Ничего не получится, пока не вымоешь волосы!

Аманда вылезла обратно, повернула кран и стала ждать, когда прогреется вода. От злости она чуть не устроила себе контрастный душ! Я согласно кивнула. Тоже ведь проснулась в холодном поту от своего кошмара, и ещё оттого, что так плохо учусь в этом семестре. Будет очень стыдно перед отцом, и индюшка станет поперёк горла.

– Аманда, – Та всё ещё проверяла температуру воды. – Куда ты едешь на День Благодарения?

Она на мгновение вытянула губы трубочкой, а потом закусила нижнюю и заправила за уши волосы.

– Мать написала ещё два дня назад. Она собирается к бабушке в Бостон. Спрашивает, на какое число покупать билет, а я… Я игнорирую сообщение. Я боюсь её реакции. Она такая вся правильная. Каждое воскресенье на мессу ходит, еду для нищих собирает, устраивает благотворительные аукционы… А тут я – с ребёнком в двадцать лет и без мужа…

Я тоже скрутила волосы жгутом. Давно хотела спросить, когда же она поговорит с матерью.

– Но она всё равно узнает, – начала я робко. – Может, праздник как раз хороший день рассказать такое? И ты же не в Рино едешь…

Я замолчала. Аманда смотрела мне прямо в глаза.

– Ты думаешь, он догадается, если увидит меня с животом? Впрочем, он увидеть-то меня не должен и всегда можно сказать, что я спала с кем-то ещё… У парней с математикой проблемы, когда дело касается девчонок. Но я не хочу лететь в Бостон. И дело даже не в бабушке и родственниках… Я боюсь самолёта.

– Напиши тогда, что поедешь к моему отцу, – неожиданно для самой себя предложила я. – Скажи, что нам одиноко. Братья не приедут точно, и мы вдвоём на целую индюшку…

Я не закончила фразу. Предательские слёзы подступили к глазам.

– Я в прошлый раз испортила индюшку. Отец два дня размораживал, натирал, а я передержала в духовке.

Слёзы всё-таки потекли из глаз. Аманда вытерла руку о полотенце и шагнула ко мне. Моя голова упала ей на плечо, и я почувствовала носом мягкую грудь. Ладонь, холодная от воды, легла мне на волосы. Я обхватила Аманду руками и стиснула так сильно, как только смогла. Она сжалась, но не отстранилась.

– Я поеду с тобой. Я сейчас же напишу матери. Нет, позвоню и скажу, что не полечу.

Я отступила от Аманды и шмыгнула носом, стирая рукой оставшиеся на щеках слезы.

– Иди в душ, а то замёрзнешь, – всхлипнула я.

Аманда продолжала стоять, сложив руки на животе с мечтательным выражением на лице.

– Неужели ему когда-нибудь так же будет меня не хватать?

Я впилась взглядом в пупок и сказала:

– Хрена с два. Старший брат звонил матери лишь на Рождество и День Рождения. Наверное, в календаре пометка стояла.

Аманда посмотрела на меня с неприкрытой обидой и шагнула в ванну, в которой уже запотело стекло. Она мылась долго и шумно, показывая, что я сказала гадость. А что я сказала? Я сказала правду про моего брата, на которого я сама таю страшную обиду. Нельзя так относиться к матерям, надо им звонить, надо с ними говорить, надо… Аманда не права, потому что не едет с матерью, но я не стану отговаривать её, потому что не хочу сидеть одна с отцом и вспоминать маму. Втроём мы найдём тему для разговора. Я надеюсь, что найдём… А сегодня, сегодня мы должны улыбаться, чтобы отогнать ночных демонов.

– Ты идёшь в душ?

Я так и простояла у раковины, пока Аманда не открыла полностью запотевшую дверцу и не попросила подать полотенце. Я кивнула и начала раздеваться.

– Определённо ты похудела, – повторила серьёзно Аманда. – Только не смей жрать сегодня конфеты.

Я кивнула и выжидающе посмотрела на неё: вылези уже из ванны!

– Сегодня нет литературы, но это не значит, что мы должны весь день проторчать дома! – едва не топнула я босой ногой.

– Поехали в музей Диснея. Мы ни разу там не были. В кой-то веке во Фриско выбираемся… После Белоснежки тебя и геи меньше раздражать будут. Согласна?

Да я на всё согласна! Только пусти в душ!

– Я позвоню матери и приготовлю завтрак.

Через пять минут с закрученными в полотенце волосами я сидела у барной стойки и уплетала тост с сыром «Филадельфия», запивая йогуртом, смешанным с замороженными лесными ягодами. Перспектива провести целый день без лекций и домашней работы была светлая и радостная. Вампирша в разноцветном парике и чёртик с красными рожками будут великолепной парой. И никакой гей с бантиком на причинном месте с нами не сравнится!

Глава пятнадцатая «Дурацкий поцелуй»

Аманда припечаталась к экрану, на котором шли начальные кадры знаменитого диснеевского «Бэмби», а я рассматривала в витринах оригинальные эскизы, пошаговые зарисовки и первые цветные наброски к этому шедевру. Мы уже больше часа находились в музее Уолта Диснея, и мозг мой уже перестал фиксировать информацию. Слишком много всего сразу предлагалось неискушённому зрителю: эскизы к фильмам, афиши, диснеевские фигурки, товары с мультяшными эмблемами, первые фото– и видеокамеры, рабочие места художников, грандиозный фото и видео архив – всё, что сумела собрать дочь художника, даже миниатюрные книжицы, которые коллекционировал Уолт Дисней.

Меня сбивало с ног информационным потоком, но Аманда редко уходила из музея, не изучив его досконально. За два года она не пропустила ни одну привезённую из Европы коллекцию, и даже я научилась прочитывать стенды от корки до корки, надеясь, что хоть треть информации осядет в какой-нибудь клеточке моего мозга. Однако в этом музее я действительно получала удовольствие. Впиваясь глазами в раскадровки, сделанные сангиновыми карандашами, я надеялась впитать хоть крупицу мастерства знаменитых аниматоров. На экране не замечаешь, насколько мастерски прописан задний план – по всем правилам детализированной акварели, тогда как фигуры выдержаны всего в нескольких тонах. В отдельности они выглядят больше плоскими, чем объёмными. Однако контраст с богатой палитрой задника и выписанными деталями, вплоть до сочетания четырёх цветов в одном листочке, придаёт персонажам завораживающую трехмерность. Она завораживает намного сильнее всей современной компьютерной графики.

Аманда пришла в восторг от интерьера, выдержанного в спокойном стиле минимализма, меняющегося от зала к залу в зависимости от экспозиции – и не догадаешься, что музей расположился на берегу залива в бывших военных казармах. Мы с головой погрузились в атмосферу киностудии, творившей бессмертные шедевры, на которых выросло и ещё вырастет не одно поколение детей всех цветов кожи и языков. Уверена, что и сын Аманды будет смотреть то же, что смотрели мы в детстве. Я и сейчас с открытым ртом следила за пробуждением Белоснежки, и радость моя, пожалуй, превосходила ликование гномиков. А сейчас я буду плакать вместе с Амандой, которая уже не видела ни оленёнка, ни других зверюшек, потому что слёзы даже не капали, а лились из её покрасневших глаз. Я осторожно коснулась её плеча, и Аманда заметно вздрогнула.

– А, это ты… – втянула она сопли. – Ну как можно детям такое показывать! Вон ты через пять лет ревёшь при одном упоминании мамы… Помню, нам в школе на психологии рассказывали, что какой-то психолог советовал не водить детей на «Бэмби», потому что самый большой детский страх – это потерять маму.

Аманда вытерла глаза кулаком, но в голосе продолжали стоять слезы. Я сжала ей руку молча, потому что не знала, какие слова она ждёт от меня, и ждёт ли вообще. Она продолжала смотреть на экран, где эпизод пошёл уже по второму кругу.

– Они же и в садике не хотят оставаться, потому что боятся, что мама уйдёт и не вернётся. Нам говорили, что следует приучать ребёнка находиться одному ещё дома, говоря с ним из соседней комнаты так, чтобы он, не видя тебя, слышал твой голос.

– Ты так хорошо всё со школы помнишь, или снова читала что-то? – удивилась я.

– Я волонтерила в детской комнате в спорт-клубе. Мы сдавали тест по детской психологии. Я думала, что всё забыла, а сейчас живо всё вспомнилось. Слушай, я так боюсь, что он останется один, никому не нужный, если со мной что-нибудь случится.

Она положила руки на животик и выглядела такой серьёзной, что я с трудом подавила улыбку и сказала лишь то, что сказала:

– Знаешь ли, умереть сейчас стало немного проблематично. При родах умирают единицы, и тебе это не грозит, да и болезни все лечатся. Раковой наследственности у тебя нет, да ты ещё и грудью собралась кормить, а это уменьшает вероятность рака груди, который у нас, женщин, самый серьёзный. Впрочем, вон, Анджелина Джоли справилась…

Ну зачем я это сказала? Ну зачем! Лицо Аманды покраснело и сравнялось по цвету с заплаканными глазами.

– Ты ничего не понимаешь, – сказала она чуть ли не по слогам. – Ты за себя-то ответственность нести не можешь, поэтому тебе и не понять, что я для себя больше не живу! Что думаешь, я не могу на дороге разбиться? Вон, позавчера какую аварию видели – кирпичное ограждение пробило на крошечной скорости – и всё, конец… А если его или её дома дети ждали?

Я не знала что делать, Аманда опять начала плакать, а я, безответственная, стояла рядом, засунув руки в карманы джинсов, и молчала. Вон, на стенде было написано, что Дисней не советовал водить в кинотеатр на свои мультики детей до восьми лет, потому что у тех психика ещё не устоялась, и они могут испугаться страшных сказок. Похоже, что нынешнем детям смотреть мультики безопаснее, чем некоторым взрослым, хотя он и говорил, что его сказки предназначены для ребёнка, который сидит внутри каждого взрослого.

– Давай кофе купим?

Ну что? В мою голову пришла только эта спасительная мысль! И всё же голова моя не была набита только лишь диснеевскими мультиками, и я добавила:

– Или чай, если кофе тебе нельзя…

– Маленькую чашечку можно, – отозвалась тотчас Аманда. – Да и большую можно, я уже забыла, когда мы с тобой в «Старбакс» ходили.

Она вновь вытерла слезы, уже рукавом, и громко шмыгнула. Мы быстро пробежали зал со всевозможными Микки-Маусами, расположившимися на чашках, пластинках, проигрывателях, значках, магнитах, музыкальных шкатулках – на всём, куда можно его налепить. Верно, эта мышка – символ нашей страны наравне с дядюшкой Сэмом! Остался последний зал, и вот уже коридор и в конце – кафе, о близости которого говорил аромат не только кофе, но и подогретых булок с корицей.

– Эй, гляди, что он дочерям дарил!

Аманда вновь прилипла к стеклянному шкафу и принялась пожирать глазами бусики и другие женские безделушки. Я же вновь скользила глазами по печатным знакам, сообщавшим о том, что папа весь год искал дочерям подарки по лавкам старьёвщиков, чтобы откопать какую-нибудь редчайшую и стариннейшую вещь! Он обожал проводить время с девочками, читал им на ночь сказки, играл в куклы, брал во многие путешествия. Мы снова забыли про кофе и замерли перед экранами с семейной видеохроникой, и у меня в который раз защемило сердце от мысли, что Аманда не будет стоять ни с кем под руку и смотреть на резвящихся в траве детей. На ум непроизвольно пришло множественное число. После УЗИ она сказала, что не будет больше рожать. Почему?

– Ну ты идёшь?

Я бегом бросилась за Амандой и чуть не растянулась на отполированном тысячами посетителей полу. Аманда успела подхватить меня под руку и так и не отпустила, пока мы не дошли до кафе.

– Не смотри на меня так, – почти что зло выпалила Аманда, заказав к кофе две булки. – Можешь не есть.

Я разве откажусь, даже если всю дорогу до Сан-Франциско мы жевали. Аманда запаслась виноградом, клубникой, орехами… И как-то так получилось, что мы подчистили всё за час, и это после нашего, казалось бы, калорийного завтрака. Время ланча давно прошло, и я чувствовала, как живот начинает закипать и скоро начнёт вещать о голоде в голос.

Мы решили вместо столика на террасе облюбовать лужайку. Аманда нервно подёргивала носом, втягивая в себя воздух.

– Что, океаном пахнет? – спросила я. – Давай спустимся к пляжу, посмотрим яхты и серфингистов?

Аманда отрицательно мотнула головой.

– Траву недавно косили, ей и пахнет.

Она жадно откусила от булки чуть ли не половину и стала старательно работать челюстями, хотя вся мимика на лице возмущалась подобным издевательствам. Она попыталась прокомментировать мой взгляд, но я не разобрала слов, потому что в моих ушах тоже стоял скрежет булки, которую я поглощала так же жадно.

– Ну и зачем ты меня копируешь? – полушутливо-полуобидчиво спросила Аманда, когда я наконец дожевала.

Я пожала плечами, потому как сделала это бессознательно – просто взяла и откусила такой кусок, какой залез в рот.

– Я не могу сдержаться, понимаешь? – продолжила Аманда серьёзно. – Мне в понедельник даже пришлось съехать с трассы, чтобы купить пончик, потому что я не могла следить за машинами, ощущая на губах привкус сахара. Ну что улыбаешься? Это ж нормально, это гормоны. Ты не представляешь, каких трудов мне стоило донести его до кассы и не откусить. Я потом бегом к машине неслась, чтобы захлопнуть дверцу и сожрать его. У меня даже воды не оказалось, всю выпила! Странно, но мне хочется только мучного и сладкого сейчас. Фруктов вообще не хочу…

Я кивнула с усмешкой:

– Ага, мы три фунта винограда намыли с утра, где они?

– Это ты всю дорогу его ела. Я ела орехи!

Я не стала спорить, какая разница кто и что съел. Главное, что сейчас мы расправились с булками и кофе… Вернее с его подобием. Нормальный кофе варила только… Нет, я сейчас снова разревусь, как корова.

– Аманда, – я постаралась втянуть в нос то, что должно было политься из глаз, и задала вопрос, который не одну неделю скакал у меня на кончике языка. – Что ты скажешь своей матери про отца ребёнка?

Уф, я спросила. Я спросила! Я спросила? Вопрос слетел с языка подобно сальто, которое я когда-то делала на уроках гимнастики. Чтобы не встречаться с глазами Аманды, я следила за девочкой и мальчиком, которые неподалёку от нас ходили колесом на траве.

– Я ещё не придумала, – просто ответила Аманда и растянулась на спине, закинув руки за голову, как любят спать мужчины. – Хотела бы вытянуть руки и потянуться, как в йоге, но этого делать точно нельзя. А на спине пять минут всё же полежу. На улице больше кислорода, так что совсем плохо малышу не будет. И не смей больше мучить меня подобными вопросами, я и без тебя ими мучаюсь… Но ты дала мне отсрочку приглашением в Салинас. Будем бегать по воде и придумывать замысловатый роман… Я не знаю, что говорить матери. Просто не знаю. Я не хочу, чтобы она пыталась устроить мою личную жизнь. Не хочу. Я не хочу отца этому ребёнку.

– Почему? – я продолжала следить взглядом за девочкой, с которой вдруг свалился обруч с кошачьими ушками.

– Я же сказала, что он не тот отец, который нужен моему ребёнку. Я не буду распространяться почему. Не сейчас, ладно?

Я кивнула, хотя Аманда смотрела в небо – бирюзовое, с мелкими барашками ватных облаков. Было тепло и хорошо – редкость в городе, с трёх сторон омываемом океаном.

– Будем ужинать в городе или до дома дотерпим? – спросила я.

Аманда повернула ко мне голову, а потом и полностью перевалилась на бок, и я отметила, что сначала перевалился животик.

– Ты можешь думать о чем-то, кроме еды?

Я пожала плечами и поднялась. Задала ей нормальный вопрос, ведь не будем же мы есть в какой-нибудь китайской забегаловке, а на Кастро вообще ни черта в такой час не найдём! Ну и чёрт с тобой, сама так решила – голодай. Мне это только на пользу!