Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 50 страниц)
– А рисовать? Мы же на океан собирались…
– Всё успеем!
Закинув мольберты и краски в багажник папиного джипа, мы залезли на заднее сиденье. Приют располагался за городом, и я попросила отца проехать по главной улице, чтобы заинтересовать Аманду каким-нибудь хорошим зданием и остаться его рисовать. Только отвлечь её от мыслей о собаке не получилось даже на минуту. Собаку, которую они выбрали на сайте, увели на прогулку потенциальные хозяева, и в моей душе разгорелась надежда, что её заберут, и мы уедем из приюта с пустыми руками. Я даже попыталась преподнести происходящее как знак. Папа, тебе не нужна собака! Не нужна! Это же ответственность по меньшей мере на десять лет! Однако отец не желал внимать моим доводам и выглядел возбуждённым не меньше Аманды. Он не может хотеть собаку, он просто не в силах отказать беременной в её прихоти. Только беременная уедет, а отцу придётся два раза в день гулять с собакой!
Выше человеческих сил находиться в зале с клетками, забитыми собаками. Они лают, виляют хвостами и смотрят так грустно, будто моля – спаси… Глаза Аманды с первой секунды были на мокром месте. Поняв, что всё потеряно, я ушла в сторону денников, где ещё недавно отрабатывала часы общественной работы, необходимые для окончания десятого класса. Я не смогла работать с собаками. Лошади не вызывают подобной жалости.
– Кейти, мы собаку выбрали!
Я обернулась. Парень держал на поводке ту жуткую собаку с пятнистыми ушами. Почему они бордер-колли не дождались, вдруг её не возьмут…
– Посмотри, какая она симпатичная, – умилялась Аманда. – Я бы руки фотографу оборвала. Надо снимать её с боку, чтобы морда не плющилась. Такой уродкой она на сайте казалась! А сейчас, гляди…
– Она же дворняга!
– И что? – нетерпеливо перебил меня отец. – Породистых разберут, а эту… Кто она?
– Помесь далматина и… Не знаю. Может, австралийской пастушьей собаки, – пожал плечами парень и погладил поджатые уши псины. – Ну, девочка, будь же умницей… Это твой шанс обрести дом.
Собака только сильнее скуксилась и даже уменьшилась в росте. К тому же, заскулила. Парень потянул за поводок, и бедняга стала упираться всеми лапами.
– Эй, ребята, вы всё ещё хотите бордер-колли? – послышался у нас за спиной голос другого служащего. – Её не взяли.
– Нет, мы эту берём, – сказал отец твёрдо.
– Но, папа, – попыталась запротестовать я, но отец жёстко оборвал мой писк:
– Мы дали этой собаке надежду. Разве мы можем вернуть её обратно в клетку?
Я не нашлась с ответом, да отец и не ждал его от меня. Он быстрым шагом направился в офис, чтобы оформить бумаги и заплатить пошлину. Мы же остались стоять подле моей новой сестрёнки, которая так и не подняла пятнистые уши.
– Знаете, как её зовут? – улыбнулся парень. – Малышка-Надежда. Может, это и не настоящее имя, но она надеялась и дождалась…
Мы с трудом затолкали собаку в машину и усадили между собой. Аманда всю дорогу наглаживала её по голове и морде. Отец иногда поглядывал на нас в зеркало заднего вида и то и дело касался свободной рукой лежащих на пассажирском сиденье документов, будто проверял произошедшее на реальность.
– Придётся самим делать ей стерилизацию. Иначе надо было её ещё на три дня в приюте оставлять. Надо будет назначить операцию на следующую неделю.
– Может, не надо? – начала Аманда. – Конечно, легче, когда у собаки нет течки…
– Выбора нет, это условие в договоре. Они дают месяц, чтобы сделать операцию, и ветеринар должен послать им официальный факс с подтверждением. Конечно, они не хотят, чтобы собаки плодились, и так все приюты забиты. Да, и они ещё дают месяц, чтобы вернуть собаку, будто товар в магазине. Какие же люди жестокие, это же как член семьи. Неужели совсем не прокормить… Детей же не выкидывают.
– Выкидывают, – сказала я тут же. – Ты имеешь право сдать ребёнка в приют.
– Ну это при рождении, – начал было отец, нахмурившись.
– Нет, до восемнадцати лет можешь сдать в любое время. Это при рождении в течение трёх суток ты можешь отвезти ребёнка в пожарное депо анонимно. А потом уже со всеми документами.
В машине повисла тишина. Я скосила глаза на Аманду – её руки продолжали гладить собаку.
– Поехали в «Петко», купим новый поводок, чтобы ничего бедняге о приюте не напоминало, – сказал отец, выезжая с парковки. – И подстилку купим, и еду… Последняя собака у нас была ещё до твоего рождения.
Мы попытались зайти в магазин вместе с собакой, но наша маленькая «надежда» уперлась лапами перед стеклянными дверьми, будто чего-то жутко испугалась, и мы не сумели сдвинуть её с места.
– Наверное, думает, что её опять в приют привезли, – сказала Аманда и предложила мне вернуться в машину.
Я какое-то время простояла перед входом и видела сквозь стекло, как они с отцом ходят между стеллажами, что-то обсуждая, выбирая ошейники, миски, еду… Я даже почувствовала укол ревности – только не поняла, кого приревновала: Аманду или отца. Я ещё подумала, что будь у Аманды отец, то, быть может, она бы сообщила парню, что беременна.
Наконец мы поехали на океан. Отец выгуливал собаку, которую решил назвать маминым именем – Брина, вдоль кромки воды. Та пугалась волн и убегала от растекающейся по песку белой пены. Отец снял сандалии, завернул джинсы и стоял теперь по щиколотку в ледяной воде. Он улыбался.
– Вот видишь, я была права, – сказала Аманда, отрываясь от холста.
Я промолчала и взглянула на её картину. Она почти закончила этюд, и на фоне серого зимнего океана неровными мазками была выведена фигура отца и собаки. Я сглотнула набежавшую слюну и вновь смолчала, потому что… Потому что не знала, что сказать, кроме того, что она очень хорошо выписала воду и небо. Быть может, я права про её тоску по отцу.
– Наши собаки дружелюбны!
Я оторвалась от мольберта. Два высоких парня почти дошли до отца, ведя на коротких поводах гончих.
– Можно дать им поздороваться? – крикнул второй, чтобы отец точно услышал их.
Отец кивнул, но наша Брина вся сжалась при виде холёных, как и их хозяева, больших собак.
– Сколько вашему щенку?
Отец пожал плечами.
– Я только что из приюта её взял. Говорят, полтора года.
– Здорово! Удачи вам!
Они пошли дальше. Гончие тут же забыли о Брине. Я почему-то стала смотреть им вслед и увидела, как рука одного парня легла на талию другого. Отец тоже заметил это, и я сжалась, ожидая комментария, но он ничего не сказал и попытался затащить собаку в воду, но Брина изо всех сил упиралась, и отец вернулся к нам, встал за спиной и стал смотреть на наши шедевры.
– Джим, хотите я пришлю вам картину, когда получу оценку? – спросила Аманда.
Отец кивнул.
– Спасибо, мне будет приятно. Хотя эти парни намного лучше смотрелись бы на твоей картине.
– Папа, ну какая тебе разница! – выкрикнула я, не поняв, зачем вообще это говорю.
Отец поднял брови и улыбнулся.
– Ты это о чем? О том, что они друзья?
Теперь подняла брови я.
– Какие друзья, папа?
– Ты что, не помнишь песню «Отель Калифорния»? – серьёзно спросил отец. – У неё много-много симпатичных мальчиков, которых она зовёт друзьями. Думаешь, в наше время таких не было?
Я молчала, и кисть Аманды замерла. Она во все глаза смотрела на моего отца. Тот улыбался.
– Ну, я неверное слово подобрал… Таких, не таких… Вы меня запутали, – он рассмеялся, но тут же осёкся, пожалев, наверное, что открыл рот. – Наконец-то государство стало понимать, что если мы переняли у греков демократию, то надо принимать и их философию принятия всех видов любви, потому что государство не должно навязывать людям правил в личной жизни. Я очень расстроился, когда поправка не прошла, а теперь доволен, что верховный суд всё же подтвердил однополые браки. Хоть что-то сенат делает полезного. Ну право, у нас больше в Калифорнии проблем нет, как запрещать публиковать интимные фотографии супругов после развода.
– Это вы о чем, Джим? – спросила Аманда.
– Это новая инициатива Джерри Брауна. Похоже, нечем больше отвлечь народ от дефицита бюджета. Строил он всю жизнь мост через залив, вот бы и радовался, что наконец достроил. Похоже, нельзя после семидесяти быть губернатором. Хотя в Калифорнии вообще не губернаторы, один вон матом посылает сенат…
– Это вы о том, что Шварценеггер написал в своём письме? Ну так может это совпадение? Можно же иначе расшифровать первые буквы абзацев…
– Конечно, конечно, – улыбнулся отец. – Терминатор на то и Терминатор, он же на личном сайте пошутил, что других слов у него для них не осталось, если они за столько лет ни о чем не сумели договориться. Хотя, девочки, оставим эту политику до следующих выборов.
– Пап, – вдруг сказала я, набрав в грудь побольше воздуха. – Вот ты спокойно относишься к геям, потому что… Ну вот если бы это было в твоей семье?
– Что? Если бы Эйдан привёл мальчика? Ну, мне пришлось бы принять это, как я принял его индусскую подружку.
– А если бы я?
– Ты? Ты это что, серьёзно?
Улыбка сползла с его лица, и я быстро замахала руками и даже мазнула синим там, где не надо было. Аманда кинулась стирать салфеткой мой мазок.
– Я просто так сказала. Просто все такие терпимые, пока это их не касается.
– Наверное, я бы расстроился, потому что очень хочу внуков. Хотя внуки у меня уже есть, но они на восточном побережье, но даже на Рождество их родители не думают ко мне приезжать.
– Ну у лесби с детьми проще. Усыновлять не надо, – сказала Аманда. – Существуют банки спермы, да и один раз можно стерпеть и с мужчиной.
Отец стоял между нами, подобно каменному изваянию, будто переваривал свалившуюся на него информацию, потом рассмеялся, но как-то не особо весело.
– Девочки, о чём вы только думаете… Мне собаки достаточно на сегодня. Пойду прогуляюсь, а вы тут рисуйте. Главное, чтобы все были счастливы и было меньше одиноких людей.
Он ушёл. Я с плотно сжатыми губами поправляла испорченное место.
– И зачем ты это выдала? – спросила тихо Аманда и даже зло. – Что теперь твой отец подумает?
– Ничего бы он не подумал, если бы ты не встряла, – выкрикнула я и чуть не бросила кисть в песок.
– А ты чего начала? Зачем тебе надо было говорить подобное? Ладно бы ты действительно была лесби, а то… Дура!
Я смолчала и ударила кистью по холсту.
Глава двадцать первая «Жизнь не сахар»
Нигде стрелки часов не двигались так медленно, как в этой лаборатории. Я вдруг подумала, что в общественных местах специально круглые механические часы не заменяют на электронные, чтобы время тянулось ещё дольше, чем на самом деле. Я бестолково перелистывала журнал о звёздных сплетнях, хотя прекрасно понимала, что ничего не прочту, потому что вскидывала голову всякий раз, как медсестра открывала рот, чтобы озвучить фамилию очередного пациента.
– Что ты дёргаешься? – Аманда положила руку мне на колено. – Меня вызовут через пятнадцать минут. Должен пройти ровно час после того, как я выпила глюкозу. Или ты нервничаешь из-за своей операции?
Я быстро кивнула, чтобы не говорить, что нервничаю из-за неё. Из-за того, что она сидит вся бледная и то и дело прикрывает глаза, будто готовясь упасть в обморок. Другая её рука лежала на животе, и я видела, как та высоко поднимается от глубокого медленного дыхания, которым Аманда пыталась унять тошноту. Левой рукой она продолжала сжимать мою коленку, но, похоже, не замечала этого, потому что вся ушла в себя, сосредоточившись на дыхании. Временами Аманда дышала совсем отрывисто, когда, наверное, тошнота становилась особенно невыносимой. Скорее всего она выйдет из этого состояния только после того, как у неё возьмут кровь и позволят съесть хотя бы припасённое мной яблоко.
Голодание было большой глупостью. Если бы Аманда не ограничилась крекером с пустым чаем, её бы так не тошнило от глюкозы. Правда, меня сейчас подташнивало и без неё, ведь я не смогла съесть даже йогурт. Ещё не вынув его из холодильника, я уже ощутила в горле рвотный комок, как случалось лишь в школе во время аттестационных тестов. Дура какая, будто это мне предстояло выпить содержимое бутылки, которую врач дал в прошлый визит. Аманда сдавала первый тест на диабет, при котором нельзя есть лишь сладкое. Однако она вычитала в форумах, что тест может показать ошибочный результат, и тогда врач направит её на трехчасовой тест с абсолютным голоданием, поэтому решила перестраховаться. Кто бы мог подумать, что от напитка со вкусом фанты ей станет так плохо.
– Кейти, – Аманда вцепилась пятерней в мою коленку, и я порадовалась, что мы обе берём художественные курсы и не наращиваем когти. – А, может, это признак того, что у меня повышенный сахар? Ведь не могут же все так страдать перед тестом!
– Успокойся, – я решила отцепить её руку от своей коленки, и с десятой попытки мне это удалось. – Врач предупредил, что будут неприятные ощущения…
– Неприятные? – Аманда сжала мои пальцы намного сильнее, чем до того коленку. – Да у меня воздух дрожит перед глазами. Мне дышать нечем!
– Давай на крыльцо выйдем? Здесь действительно душно и жутко воняет лекарствами.
Я попыталась подняться, но Аманда рванула мою руку вниз, и я покорно уселась обратно и привалилась к стене, потому что и у меня вдруг начала кружиться голова. Никогда не думала, что я так поддаюсь внушению. Или всё же надо было завтракать, ведь ужинали мы в девять вечера, а сейчас противные стрелки лилипутскими шагами приблизились к десяти утра.
Аманда тоже смотрела на часы, дыша ровно в такт отсчитываемым секундам. Медсестра открыла рот, но поднялся старик, что сидел напротив нас и разглядывал живот Аманды.
– Может, мне перенести операцию на январь? – спросила я, чтобы отвлечь Аманду от подсчёта своих вдохов и выдохов.
– Не надо ничего переносить. Вдруг ты ещё простынешь в нашей Неваде. Тогда придётся ждать до февраля, а в феврале мне уже будет тяжело с тобой возиться.
– А что со мной возиться-то! – как-то даже зло сказала я. – Мне понадобится пару часов, чтобы отойти от общего наркоза, и всё. Это всего-навсего зубы мудрости. Но если ты не хочешь со мной мучиться, я пропущу учёбу и поеду на пару дней в Салинес. Отец на полдня уйдёт с работы…
– Слушай, чего ты завелась? – Аманда говорила спокойно, потому что всё её внимание фокусировалось на минутной стрелке. – Я просто боюсь, что ты ненароком упадёшь, и как я тогда подниму тебя с большим животом? Сейчас я снова чувствую себя человеком, если бы не этот чертов анализ! Даже ходить могу без поддерживающего пояса, а потом… В марте я уже могу родить!
– Так может мне вообще не удалять их сейчас? Ну и ладно, что не туда лезет один.
– Тебе дантист сказал не тянуть, вот и не тяни. К тому же, ты хоть представляешь, сколько лет этому хирургу? Он даже ходит с трудом. Вдруг он через пару месяцев практику закроет.
– Другой будет.
– Ага, ещё скажи в вашем Салинасе… Ты же наркоз общий делаешь, тут к кому попало не ложатся в кресло. Тебе посоветовали его, плюс он страховку твоего отца принимает. И потом вдруг тебе придётся кариес лечить в следующем году, и страховка не покроет и операцию, и пломбы, а в этом году ты ничего не лечила и страховых денег хватит на операцию.
– Слушай, как ты разбираться в страховках стала! – ляпнула я, потому что её менторский тон вновь стал выводить меня из себя. Ну не девочка я уже, не девочка! Мне тоже скоро двадцать один будет!
– Конечно, разбираюсь, – сказала Аманда, будто читая мои мысли. – А что ты хочешь? Чтобы я к матери на страховку с беременностью села? Она мне и без финансов мозг вынет! Я точно знаю, что до колледжа моя страховка беременность не покрывала. Даже хорошо, что мать купила мне студенческую страховку. Иначе штат не дал бы мне бесплатное покрытие беременности. Там ведь и с частной несколько тысяч из кармана платят за роды.
– Но, может, всё-таки я перенесу на январь?
– Даже не думай! Говорю же тебе – вирусы, снег, черт те что… Они тебя на операцию не возьмут. Вообще радуйся, что тебя сразу приняли и назначили через неделю. Некоторые месяцами ждут.
– Конечно, кто хочет с распухшей рожей перед Сантой красоваться! Вот никто и не оперируется в декабре.
– Мы в это воскресенье съедим свои оладьи с Сантой, а в понедельник разрежем тебя, и будет у нас две недели до отъезда, чтобы на контрольный визит сходить и всё такое… Да что ты куксишься? Я вон дотянула с курсами до третьего триместра, а если раньше рожу?
– Ты даже не думай рожать! – чуть ли не выкрикнула я, и даже огляделась по сторонам – не смотрят ли люди, но никто не обращал на нас внимания, и я поняла, что переругиваемся мы всё-таки достаточно тихо. – У тебя даже тренировочных схваток нет. Этих, как их там…
– Брекстонов, – подсказала мне Аманда и вскочила со стула, потому что услышала своё имя.
Хорошо, я по инерции вскочила вместе с ней, потому что она тут же покачнулась и упала бы, не окажись моего плеча. Тут же подлетела медсестра справиться о самочувствии Аманды, но та замотала головой, твердя, что с ней всё нормально, и она просто оступилась.
– Я пойду с тобой, – сказала я, как казалось, достаточно твёрдо, но Аманда отстранила мою руку.
– Со мной полный порядок. Сиди здесь.
Я и сидела, опустив руки на колени, словно послушная ученица. После возвращения из Салинаса я чувствовала себя не в своей тарелке. Аманда тихо злилась, завернувшись в подушку, словно в защитный кокон. Даже когда мы гуляли с Лесси и слушали аудио-книги через один наушник, она была далека, будто касалась меня не плечом, а рыцарскими доспехами – таким холодом окатывала меня её близость. И сейчас если бы она просто опустила голову мне на плечо, я уверена, ей стало бы легче. Ещё я злилась на себя, что не проверила свободные даты курсов по подготовке к родам, и теперь мы вынуждены пережидать сезон праздников, а потом кто знает, будет ли Аманде безопасно проделывать все те упражнения, которым нас будут учить. Хотя, признаться, я понятия не имела, что будет на курсах. Просто даже аква-йога стала даваться Аманде с трудом, хоть она и утверждала, что чувствует себя намного лучше, чем месяц назад, но меня-то не обманешь.
Пока эти мысли в сотый раз прокручивались в моей пустой голове, Аманда вернулась с заклеенной рукой. Стул рядом с моим оставался свободным, и прежде чем я успела подняться ей на встречу, она плюхнулась на него со словами:
– Голова кружится. Давай посидим чуть-чуть.
Взглянув в бледное понурое лицо Аманды, я пошла на риск: моя рука скользнула у неё за спиной и легла на плечо. Аманда будто ждала этого и сама опустила голову мне на плечо и прижалась к моему бедру. Я мерными движениями наглаживала ей руку, пока не заметила, что именно из неё брали кровь.
– Ой, прости, я не хотела сделать тебе больно.
Аманда не позволила мне отдёрнуть руку и сама вложила в мою ладонь пальцы правой руки. Они проскользнули между моими, чтобы крепче сжать.
– Почему ты постоянно извиняешься, когда касаешься меня? Почему ты всегда уверена, что твои ласки мне неприятны?
Её лилейный голос мне совершенно не понравился, и я высвободила свои пальцы со словами:
– Это не ласки. Я думала, что так тебе станет легче.
– А мне и легче…
Не дав ей договорить, я встала и пошла к выходу, но задержалась на крыльце, держа дверь открытой. Аманде надо было самостоятельно пройти каких-то десять шагов, но в её состоянии они растянулись на десять миль. Она не могла найти в стене опору, потому что по всему периметру стояли стулья и сидели люди. Моё сердце предательски сжалось, но чёртова гордость не позволила вернуться и предложить руку. Аманда смотрела мне в лицо или же просто на дверь. Мы стали для неё конечным пунктом. Чтобы рука с карандашом не дрогнула и линия вышла прямой, необходимо сфокусироваться на предполагаемом окончании линии, а не её начале. Один шаг, два, три – мне даже показалось, что я считаю вслух, и вот Аманда коснулась рукой двери, а потом и моего плеча. Тогда я позабыла обиду и обхватила её за талию.
– Может, хватит дуться? – проворчала Аманда, опуская здоровую руку мне на талию.
– Это ты злишься на меня, непонятно за что. Вчера даже отсела от меня на истории.
– Я отсела не от тебя, а от Сельмы, которая непонятно чем надушилась.
– А почему мне не сказала?
– А тебя это волнует? Ты, кажется, несказанно рада тому, что не надо в школе притворяться, что мы…
Аманда осеклась, и, кажется, немного краски вернулось к её лицу.
– И из-за этого ты злишься? – спросила я упавшим голосом, не желая получать никакого ответа.
– Я злюсь, потому что для тебя это глупая игра, а для меня… – Аманда уже пылала. – В общем, я нормально отношусь к таким отношениям, и если бы между нами подобное случилось, мне не было бы стыдно, а вот ты считаешь это чем-то постыдным. И перед отцом тебе просто захотелось показаться правильной, потому что человек, которым ты прикрывала своё отрицание однополой любви, вдруг признал её право на существование. Ведь так? Ты хотела, чтобы он сказал, что те мальчики – это нормально, но вот ты – другое дело, потому ни-ни. Ты желала восстановить свою защитную стену, но твой отец оказался умнее тебя!
– В чём это умнее? – отпрыгнула я от Аманды, будто от раскалённого кофейника.
– В том, что каждый имеет право на счастье, и у всех счастье разное, и если мне… И если мне сейчас жутко хочется есть, то какого черта ты ругаешься со мной?
А что, я должна была с улыбкой проглотить все гадости, которые она успела выпалить, ласково обнимая меня за талию? Замечательно! Неужели я всё обязана списывать на её беременные гормоны и прощать?
Я открыла машину и достала из пакета яблоко.
– А ты будешь? Ты ведь тоже ничего не ела.
Я покачала головой, но Аманда вытащила у меня из рук ключи, надрезала ими яблоко и сумела разломить пополам. Мы уселись в машину и, не пристёгиваясь, стали молча грызть яблоко. Сейчас молчание не давило, потому что мы жевали, но что я должна сказать, когда в руке останется огрызок?
– Давай купим по капуччино? – нарушила тишину Аманда, мечтательно откинувшись между кресел.
Её голова оказалась рядом с моей, и я кожей почувствовала горячий взгляд скошенных глаз.
– Хорошо, и по кексу, – добавила я, засовывая ключи в зажигания и глядя прямо перед собой на ствол дерева, под которым стояла машина. – Ещё надо заехать на почту отправить отцу твою картину и мои проданные шарфики. Слушай, а ты уверена, что твоей матери понравится тот, что ты выбрала? Может мне свалять ещё какой-нибудь?
– Забей. Какое тебе дело до моей матери…
Она сказала это как-то очень грубо, и я чуть не выкрикнула: «А тогда какого чёрта ты подлизываешься к моему отцу?!» Но в последний момент я всё-таки сдержалась. И без того наши отношения стали очень сложными за пять месяцев её беременности.
Глава двадцать вторая «Ноющая боль»
Я смотрела на Аманду и не видела её. Более того – даже не слышала: ни её, ни медсестру, но догадалась, что меня просят встать. Только оторвать голову от кушетки не получалось – тело налилось свинцом и вдавилось в матрас. А спустя мгновение я поняла, что уже сижу, и не просто сижу, а в кресле-каталке. Я отчужденно моргала, понимая, что после укола в вену ничего не помню. Я, кажется, собиралась смотреть телевизионные новости. Интересно, я их посмотрела или нет? Врач сказал, что укол успокоительный, чтобы я не дёрнулась в операционной, когда будут давать газ, но похоже для глубокого сна мне хватило успокоительного. Неужели общий наркоз так плющит память? Впрочем, я и сейчас дружила с реальностью очень и очень странно.
Каким-то образом мы оказались в лифте, а потом я открыла глаза, когда медсестра подала мне руку, чтобы пересадить из кресла в машину, где я снова провалилась куда-то и дёрнулась лишь на щелчок ремня. Аманда нависала надо мной, расправляя перекрученный ремень, и я вдруг подумала, что с неё почти полностью сошёл загар. Не могла же кожа всегда быть такой бледной, я бы заметила. Неужели? И рука жутко холодная, отчего бы это?
– Кейти, ты в порядке?
Рука продолжала лежать на моём лбу, и потому лицо с блестящими голубыми глазами было прямо передо мной, и я пыталась понять, как Аманда умудрилась так выгнуться, чтобы дотянуться до меня, и прошло по крайней мере секунд десять, прежде чем я осознала, что сижу в пол-оборота и глажу головой пластик окна. Я кивнула, или хотела кивнуть – только рука с моего лба исчезла, и я услышала, как завелась машина. Я пыталась следить за мелькающими домиками и деревьями, но картинка была слишком расплывчатой, от неё болели глаза, и веки упрямо закрывались.
– Я закажу для тебя пенициллин и обезболивающее, и заодно куплю колы.
Не знаю, сказала ли это Аманда, или мне послышалось, но когда я повернула голову, водительское сиденье было пустым, и в окне её фигуры я тоже не обнаружила. Впрочем, мне было безразлично. Тело настолько отяжелело, что я не могла даже оторвать руку от коленки. Я попыталась пошевелить пальцами, один за другим приподнимая их с джинсов. Никогда не думала, что это может быть так тяжело…
– Пятнадцать минут надо подождать, – снова послышался голос Аманды, но открыть глаз я не смогла. – Ты что, спишь? На, выпей колы. Врач сказал, что это поможет отойти от наркоза. Надо сахара вбухнуть в кровь.
Я даже не поняла, как взяла в руки жестянку, я не чувствовала её тяжести. Наверное, банка осталась в руках Аманды, потому что я чувствовала её руку на своём плече. От беспомощности на глазах наворачивались слёзы. Моё сознание жило отдельно от тела. Рта я тоже не чувствовала, и было ощущение, что сладкая шипучка попадает в горло откуда-то извне. Я скосила глаза и заметила в другой руке Аманды банку с колой, и она с нескрываемым наслаждением осушает её. Какого чёрта! Мы эту дрянь ещё год назад бросили пить, а теперь, когда в животе малыш… Я попыталась оторвать распухшие губы от жестянки, чтобы высказать своё «фи», но банка приросла к губам, а горло утратило способность выдавать звуки и могло лишь сглатывать пузырьки.
– Ты зачем пьёшь эту гадость? – нескоро сумела озвучить я свои мысли.
– Хочется, – виновато улыбнулась Аманда. – Меня аж затрясло в магазине, как с пончиками. Вообще, в одной статье было написано, что если очень хочется газировки, можно выпить и запить потом её двумя стаканами простой воды. Только я попозже, чтобы вкус не перебивать…
– Вкус? Да у меня от сахара зубы сводит.
– У тебя их от наркоза сводит, – попыталась улыбнуться Аманда. – Но после четвёртой банки должно отпустить…
– После которой? Я это больше пить не стану!
– С врачом не спорят. Ты ещё из того мира окончательно не вернулась, а уже возмущаешься. Поверь, мне давно не хотелось всей этой гадости, а сейчас я даже ощущаю на губах вкус картошки-фри. Если бы ты была в состоянии хоть что-нибудь съесть, я бы затащила тебя в Макдональдс, не могу больше терпеть!
– А ты борись с желанием ради высокой цели, – из-за онемения губ я говорила медленно и вымучено-чётко, что придавало речи лекторский тон.
– Я вообще считаю, что с желанием бороться вредно, оно только сильнее от этого становится. Так что уж лучше я воды потом литр выпью, а сейчас мне чертовски хорошо.
Она блаженно откинулась на подголовник и самозабвенно облизала губы. Я попыталась сделать тоже самое, но вместо этого ткнулась языком в залепленные бинтами дырки, в которых ещё пару часов назад росли мои многострадальные зубы мудрости. Наверное, они не зря так названы. Сейчас, без них, я ощущала в голове абсолютную пустоту. Как и в желудке, где с вечера из-за предстоящего наркоза ничего не было. Голова моя непроизвольно повернулась к окну, и я стала бессознательно следить за машиной, подъезжавшими к аптеке, за выходящими из них людьми и обрывками фраз, доносившихся через опущенное стекло. Однако всё это проходило сквозь меня, даже на минуту не задерживаясь в сознании.
– Я пошла за лекарством.
Аманда потянулась к ручке водительской дверцы, а я к пассажирской со словами:
– Я с тобой. Не могу больше сидеть тут, как бревно.
Только я не рассчитала силы и едва успела привалиться к машине, чтобы не упасть. Аманда тут же подскочила ко мне, хотя этот глагол плохо описывает её действие – она двигалась очень медленно, будто плыла, или это моё сознание продолжало раскачиваться на волнах наркоза. Наверное, так ощущают себя в стельку пьяные, хотя я с сербом ни разу не напивалась до подобного состояния.
– Садись-ка обратно в машину, ладно? – Аманда убрала с моего плеча руку, а я даже не заметила, что она обнимала меня. – Я не сумею тебя поймать.
– Ладно, – я покорно вернулась в машину, но оставила дверцу открытой. – Купи заодно коробку растворимого пюре, чтобы тебе с картошкой не возиться.
Я смотрела на асфальт, силясь понять, это обман зрения или действительно парковочные места разлинованы неровно.
– Ты думаешь, с семи утра у меня не было времени бульон с пюре сварить? Ты считаешь меня не способной позаботиться о тебе даже один день, когда ты носишься со мной уже пятый месяц?!
Хорошо, что я не видела глаз Аманды. Мне хватило голоса, чтобы понять степень накала её злости.
– Спасибо, – только и выдавила я из себя.
Подняться из подземного гаража в квартиру оказалось не так сложно, потому что наше парковочное место находилось у самого лифта, но я бы всё равно не дошла до него без посторонней помощи. Вот именно – посторонней, потому что кому понравится возиться с такой клячей. Я, похоже, два часа просидела с ногами на диване и даже успела вздремнуть – во всяком случае, часы на телефоне перескочили на целый час. Аманда принесла стакан воды и таблетку пенициллина.
– Ты уверена, что тебе не больно? Уже можно принять обезболивающие.
Я сначала кивнула, потом мотнула головой и только затем сказала, что я в порядке. Настолько, насколько я могла быть в порядке без зубов мудрости. Кто мог подумать, что общий наркоз такая поганая штука!
– Ты что делаешь?
Я сначала не обратила внимания на телефон в руках Аманды, пока не услышала этот противный звук, имитирующий затвор старого фотоаппарата.
– Не переживай, я не собираюсь постить в Фэйсбук. Это в мою личную коллекцию. Когда в следующий раз ты будешь стонать про свою внешность, я смогу ткнуть тебя носом в это фото.
– Я никогда не хнычу, – заявила я и заправила волосы за уши.
Это Аманда постоянно намекает, что мне надо поменяться. Я действительно довольна своим внешним видом. Может, конечно, не в полную меру, но от отражения в зеркале меня не воротит. А сейчас мне просто до чесотки в руках захотелось взглянуть на себя. Я ощупала мягкие надувшиеся щеки, но для определения размеров трансформации лица этого оказалось недостаточно. Я подползла к краю дивана, подняла с пола наполовину выпитую третью банку колы и, заранее предвкушая сахарную судорогу передних зубов, осушила её до дна, решив бросить на кухне в ведро для бутылок.
– Ты в туалет? – спросила Аманда, сидевшая в кресле у письменного стола.
