Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 50 страниц)
По правде, отсутствие обещанной вони подстегнуло моё любопытство, и я без отвращения лизнула ложку. Язык наткнулся на что-то ватное. Я тянула носом воздух, пытаясь отыскать смесь конька с бензином, но находила совершенно чуждый фрукту запах кислой капусты – такой подслащённой, что подаётся в китайских забегаловках. Теперь я боялась пробовать эту желтоватую массу, но под взглядами остальных пришлось отцапать зубами маленький кусочек. Сначала я вовсе не почувствовала вкуса. Даже капусты. Растерянные лица ребят говорили о том, что они тоже не чувствуют пока обещанной сладости «короля». Но вот появилось сладковатое послевкусие, напоминавшее щербет из манго или же сам переспевший фрукт. Мы все трое уныло глядели на нетронутую вторую половину и тарелки, на которых продолжал возвышаться почти не уменьшившийся желтоватый шарик.
– Всё!
Логан вытащил запасённый прозрачный пакет для мусора, сунул туда вторую половину дуриана, корку первой и протянул его нам раскрытым, чтобы мы кинули тарелки.
– Попробовали ведь, – сказала каким-то обиженным тоном Бьянка, словно мы нарочно сделали вид, что дуриан нам не понравился.
Логан от мусорного бака направился в туалет. Бьянка поднесла пальцы к носу и потрясла ими в воздухе.
– У вас пахнет?
Мы в унисон потрясли головами, но я потом быстро передумала, поняв, что наступило очередное время обманного похода в туалет, хотя сейчас мне действительно хотелось его посетить. Я быстро пошла к серому домику, и у фонтанчика с водой столкнулась с Логаном.
– Слушай, Кейти, – остановил меня парень. – А… – он запнулся, и я судорожно принялась соображать, что Логан желает у меня спросить, ведь он точно не был в курсе разыгранной нами перед Мэтью любовной сцены. – Мне тут надо… – и он опять назло сбился. – В общем, если я предложу Аманде попозировать мне … Ну, я сейчас как раз беру курс по студийной фотографии… Мне кажется, это был бы клёвый проект. Ну?
Я должна была облегчённо выдохнуть, а вместо этого лишь недоуменно уставилась на парня, словно нашкодивший ребёнок, вместо нагоняя получивший от родителей конфетку.
– Не, ну если это…
Логан вновь запнулся и устремил свой взгляд туда, где на подстилке продолжали сидеть девчонки: вернее, Аманда уже полулежала и, как всегда, наглаживала живот.
– Я даже уже ракурс вижу…
– Спроси её сам, – бросила я быстро, вдруг поняв, что не выдержку и секундного промедления.
Я вбежала в туалет, и с разочарованием малыша, не получившего от Санты желаемого подарка, уставилась на чистую ежедневную прокладку, ведь в тайне я мечтала увидеть на ней хоть несколько капелек крови, возвестивших о том, что всё закончилось само собой. Но судьба не желала быть ко мне благосклонной, а вот Логану она в лице Аманды похоже улыбнулась. По их оживлённой беседе я поняла, что Аманда дала согласие. Я замедлила шаг, будто моё появление могло помешать их разговору.
Я явственно видела Аманду без одежды в позе Данаи на ложе с ниспадающими шелковыми простынями, уложенными красивой драпировкой. Рука, сейчас так неудобно подпирающая её щеку, утопала в моей грёзе на подушке с золотой бахромой. Я не могла понять, отчего золотой, а потом вдруг заметила, что щурюсь от солнца: оно оказалось настолько ярким, что глаза нещадно заволокло слезами. Или же причиной тому стала необъяснимая обида, поднимавшаяся из пустого желудка фонтаном противной желчи… Я тряхнула головой и сделала несколько решительных шагов к подстилке. Бьянка сидела, обхватив колени руками, и явно скучала, слушая увлечённое обсуждение предстоящей фото-сессии. Она поймала пальцами ставший почти коричневым прелый лист и пересчитывала им травинки по ободку подстилки.
– Нам не пора? – спросила я нарочито громко, потому что боялась, что эти двое меня просто не услышат. – Ты к врачу опоздаешь.
Аманда, не поднимая на меня глаз, достала из кармана телефон.
– Ещё есть четверть часа, – подняла она на меня счастливые голубые глаза. – Как ты думаешь, стоит ли делать кадры на океане? Или это слишком банально? Да и в ледяную воду я не полезу.
Я пожала плечами, поймав немного обиженный взгляд Логана. Меня явно спросили для озвучки паузы, но сдержаться я не смогла и выпалила:
– У Логана ведь студийная съёмка…
– Да я готов просто так Аманду поснимать для собственного портфолио, – ответил он тут же, и в голосе его прозвучали недовольные моим вмешательством нотки.
Я стойко выдержала его взгляд и придвинулась к Бьянке, которая тут же накинулась на меня с расспросами по поводу лекции, с которой она ушла. Я пыталась говорить ей что-то внятное, хотя мысли мои в логические цепочки выстраивались очень плохо. Я начала обсуждать с ней создание артов для календаря, а она тут же повторила слова Аманды, что нечего тратить время на карандаши, когда есть фотоаппарат. Нет ничего проще, как отснять какой-то предмет, потому что преподаватель явно не будет придираться к качеству фото, ведь это не его специализация. Я поникла, чувствуя странную неловкость оттого, что мои мысли никого не вдохновляют, и уже в душе начала отказываться от этой идеи.
Наконец распрощавшись с любителями дуриана, мы направились в машину, и я двадцать минут отбивалась от всевозможных вариантов позирования перед камерой, которые сыпала на меня Аманда, будто только сейчас понявшая, что к тридцатой неделе стоит вообще-то на память сфотографировать живот. Я была уверена, что сегодня же вечером Аманда засядет за ноутбук в поисках вдохновения, хотя в этих журналах для беременных уже и так было предостаточно фотографий с животом, чтобы что-то ещё фантазировать. Мне хотелось сказать, что нечего доверяться Логану, ведь, если она действительно желает сфотографироваться, то в тех же журналах дают купоны на профессиональные фото-сессии, но я молчала, потому что видела в её лице азарт и знала, что она уже не откажет парню.
Я смотрела на движущиеся впереди машины, на мелькающие белые полосы разметки и чувствовала во рту вкус пиццы. Надеясь избавиться от начинающегося приступа тошноты, я попыталась прикрыть глаза, но живот давило, и даже перед закрытыми глазами мелькали солнечные зайчики бегущих машин.
– Прими таблетку, что ты мучаешься? – сказала Аманда, но я не открывала глаз, потому что уже несколько раз судорожно сглотнула подступившую желчь. – Возьми воду.
Я ощутила удар бутылки о живот – Аманда, видно, не глядя, схватила банку и сунула мне в руки. Крышка оказалась перетянутой, и я чуть ли не со стоном начала справляться с ней. Только тошнота отступила раньше моего первого глотка, но холодная вода всё же смыла неприятное напоминание о пармезане. Когда же мы уже доедем! Когда?! И мы доехали. На удивление, нас даже не заставили долго ждать в очереди – Аманда успела пролистать всего два журнала в поисках красивых беременных фотографий!
Едва спина Аманды исчезла за изломом коридора, я бросилась к стойке регистрации, хотя и видела, что одна женщина занята беременной, а другая отвечает на телефонный звонок. Не знаю, что было в моем лице, но медсестра отошла от стеллажа с картами пациентов и направилась ко мне.
– Ты в порядке?
Я кивнула, хотя понимала, что это не так, что даже внешний вид выдаёт мой внутренний ужас постороннему человеку. Или же нет, я просто попала под профессиональный взгляд, который определяет беременных по ширине зрачка. Я сама не понимала, отчего заговорила с медсестрой о своей нежелательной беременности, о том, что хочу от неё избавиться, о том, что…
Особо долго говорить мне не дали, перебив вопросом, о котором за стеной своей уверенности в причине отсутствия месячных я даже не задумалась. Я действительно не делала тест на беременность. Я даже не подумала про него, слишком говорящими были симптомы, чтобы изворачиваться перед Амандой и бежать в аптеку.
– Вот баночка, туалет в конце коридора. Напиши имя на крышке и поставь мне на столик около весов.
Я непонимающе смотрела на руку, затянутую смешной униформой в розово-зелёный мелкий цветочек, и не поднимала свою в ответ, будто аморфные трилистники гипнотизировали меня. Потребовалось ещё пару секунд, чтобы стряхнуть оцепенение и порадоваться, что медсестра махнула в сторону соседних кабинетов, и я не должна была опасаться встречи с Амандой. Руки так тряслись, что я с трудом нажала на кнопку замка в туалете, а буквы на крышке банки плясали хуже, чем у первоклашки, не говоря уже о каллиграфическом почерке писцов. Я боялась промахнуться мимо банки и в итоге пришлось отливать половину, перевалившую за максимальное деление, выцарапанное на прозрачной пластмассовой стенке.
Рука нагрелась, как на чашке с какао, и пластик будто расплавился и прилип к вспотевшей руке. Я с трудом смогла оторвать пальцы и оставить роковую баночку на столе медсестры. Та сразу отложила в сторону чью-то карту и предложила мне присесть на стул. Это было кстати, потому что я не ощущала ног.
– Ну и силы у тебя! – выдохнула медсестра, с трудом справившись с завинченной мной крышкой.
Я вымученно улыбнулась вместо извинения, потому что сказать ничего не могла. Подскочившее к горлу сердце, забившееся при виде опускаемой в банку лакмусовой бумажки, как у преследуемого волком зайца, перекрыло мне дыхание. Я почувствовала, как вспотели подмышки и уши. Медсестра что-то говорила, но я не разбирала слов. Я лишь отлепила взгляд от ярко-желтой жидкости и уставилась на висящий на стене календарь, отсчитывая на нем месяцы, и на сентябре замерла: девятый месяц оказался действительно девятым.
– Тест ничего не показывает. Сколько дней твоей задержке?
Я даже не сразу поняла вопроса, будто медсестра обратилась ко мне на чужом языке, но я бы поняла и её испанский, если бы не моё дрожащее, словно желе, сознание. Я ответила, что почти неделя. Медсестра закивала головой и сказала, что неделя не показатель в моём возрасте, что задержка может быть вызвана стрессом или сменой климата, и заодно поинтересовалась, не ездила ли я на каникулах в горы. Всё сходилось, но слишком уж мне было плохо, чтобы слова медсестры ложились бальзамом, слишком хорошо я знала первые признаки, чтобы верить в простую задержку, но я кивнула медсестре и пошла обратно в регистратуру, чтобы узнать, когда смогу увидеть врача. По детской наивности я думала, что меня пригласят сейчас же, раз мне так плохо, но медсестра покачала головой и сказала, что у меня нет никаких показаний для визита. Как нет?
Я думала, что не выдавлю из себя и слова, но напротив те лились из меня бурным потоком, хотя я не понимала, отчего рассказываю всё в регистратуре, ведь медсестра уже подошла и сказала, что мой тест ничего не показал. Женщина улыбалась и кивала своей аккуратной головой с заколотыми перламутровым полумесяцем волнистыми волосами. Я смотрела, как колышутся у её щеки крутые завитки и продолжала убеждать её, что мне нужна встреча с доктором. Голос мой доносился до меня издалека, словно колонка стояла у меня за спиной и фонила. Голос был низкий, резкий и обрывистый, словно я тараторила выученный стих, чтобы не позабыть последнюю строчку. Вернее это была не я, а кто-то другой, кому принадлежал этот странный голос, выдающий такие глупые слова. Мне хотелось отыскать розетку и выдернуть штекер, чтобы огонёк колонки погас и наступила тишина, в которой можно было стряхнуть с головы всю ту чушь, что я выдала за последнюю минуту.
Однако розетка не находилась, а голова с волнистыми волосами продолжала понимающе кивать и повторять, что визит к доктору мне положен только через две недели, а пока мне просто надо ждать. Блестящие розовой помадой губы складывались в сочувственную улыбку беззаботно, абсолютно профессионально. И собственные губы начинали растягиваться в ответной убийственной улыбке, а образ чудо -женщины принялся растворяться за пеленой дрожащих слезинок, повисших на моих ресницах.
– Успокойся, – на моё плечо легла рука медсестры, которая опять появилась в зале ожидания, хотя удалилась к врачебным кабинетам. – Подожди ещё неделю, и если месячные не вернутся, сделай тест. У нас нет показаний, чтобы делать ультразвук, страховка никогда не оплатит твой счёт, понимаешь? Если беременность подтвердится, мы всё сделаем очень быстро. Сейчас успокойся. Ничего страшного не происходит. Извини…
Она ушла, а я принялась судорожно втягивать носом сопли, потом вытерла глаза и уселась в самый угол, уткнувшись носом в журнал о садоводстве, который я с трудом откопала под кипой журналов для беременных и родителей. Я смотрела на горшки, и в голове моей рождались образы, написанные теперь не цветными карандашами, а акварельными – ими можно нарисовать быстрее, и я сумею доказать им всем, что мои идеи тоже стоят немало. И тогда я пошлю этот календарь матери Аманды, ведь не только Аманда может дарить моему отцу картины!
– Ну что, записалась?
Я чуть не подлетела на стуле, так неожиданно Аманда выросла передо мной. Не в силах разлепить губ, боясь не сдержать слезы, я лишь мотнула головой.
– Как не записалась?
– Через две недели, – еле выдохнула я.
– Так это ещё быстро, народ месяцами ждёт визита к хорошему врачу. Куда тебе торопиться-то? Жила вон два года, а из-за двух недель ревёшь.
– У меня просто болит…
– Прими таблетку. Попросить для тебя?
– Нет! – почти выкрикнула я, испугавшись, что кто-то из медперсонала что-то скажет Аманде.
Я чуть ли не вылетела в коридор и понеслась к лифту, забыв что Аманда ходит медленно. Но вот я обернулась, а та уже была рядом. Она попыталась поймать мою руку, но я спрятала обе руки за спиной. Аманда пожала плечами.
– Думала заехать в магазин за перьями, но ты такая несчастная.
Быстро подошёл лифт, и уже в нём, она добавила:
– Но за продуктами съездим? У нас дома ничего нет, вернее я вдруг захотела сладкого картофеля, жареного с луком…
Возражать было глупо, но на удивление Аманда умудрилась набрать телегу с продуктами за десять минут, и кроме сеточки с картофелем там оказалось ещё много чего, начиная со спаржи… Я не особо представляла, что нам со всем этим делать, ведь, по-хорошему, стоило закупиться полуфабрикатами, ведь мы будем не в состоянии во время интенсива что-то делать, кроме домашней работы. Только возражать я вновь не стала. Боль внизу живота, сменившая тошноту, дала мне какую-то выдержку к причудам Аманды, а вот на кассе мои нервы начали сдавать. Перед нами была только женщина с трёхлетним ребёнком, и я была уверена, что через две минуты мы покинем магазин. Не тут-то было!
Я смотрела на кассира и начинала закипать. Мне казалось, что прошла вечность с того момента, как он начал обслуживать эту даму. Я могла бы снести то, что кассир снизошёл до общения с ребёнком, позволив тому самому вынимать из тележки продукты, но потом… Я вцепилась в полку с сухофруктами, чтобы не упасть, готовая проклясть его за то, что он решил каким-то магическим образом уместить все продукты в четыре хозяйственные сумки покупательницы, складывая их туда и тут же вынимая, сообразив, что надо иначе распределить содержимое сумок. Аманда же стояла совершенно спокойная, умильно глядя на малыша, крутящего в ручонках полученные от кассира большие круглые наклейки с эмблемой магазина. Наконец свершилось чудо, и кассир принялся сканировать наши продукты.
– Ты не смотри, что у меня руки трясутся, – сказал он вдруг, хотя я даже не смотрела на его руки, я просто смотрела перед собой, ощущая звон в ушах. – Просто сегодня было много кофе и мало еды.
Я попыталась прикинуть возраст парня и сколько у меня в запасе лет, чтобы вот так же не свихнуться. Он улыбался, а я тихо скрежетала зубами. Аманда, лишившись объекта умиления в виде малыша, принялась и ему мило улыбаться, а кассир поинтересовался, кто у неё будет, и Аманда с улыбкой сказала, что мальчик. Действительно с улыбкой, или она просто отчего-то светилась сегодня, начиная с самого утра?
– Мальчик… – протянул кассир. – А нас у мамы шестеро…
Я схватила тележку с полными сумками и толкнула к выходу, боясь, что кассир примется рассказывать о своих братьях и стойкой маме. Аманда же пожелала ему доброго вечера и присоединилась ко мне.
– А всё-таки мне нравятся кассиры в этом магазине. Они какие-то все доброжелательные от сердца, без вежливого, «всё ли нам удалось отыскать на прилавках».
Я не стала возражать. Аманда нацепила зачем-то на нос розовые очки и не желала их снимать. Пусть ходит в них: быть может, это прелести третьего триместра беременности.
– Знаешь, я не дождусь завтра, – сказала она, выезжая со стоянки.
– А что завтра? – я действительно не помнила. – Я не могу идти на аква-йогу, – тут же добавила я, вспомнив про свой спектакль.
– Завтра – первое занятие на курсах по подготовке к родам. Как ты могла забыть?
Я ничего не ответила. Не могла же я сказать ей, что эти две недели для меня ничего не будет существовать.
Глава сорок шестая «Запах бананового хлеба»
Было темно и ветрено, когда мы вышли из госпиталя, где прослушали первые три часа курсов по подготовке к родам. Дневное солнце никак не предвещало такого похолодания, и я оставила шапку дома, и теперь приходилось судорожно удерживать руками капюшон куртки, чтобы очередной порыв ветра не сдул его с головы. Растрёпанные волосы прилипли к губам, но я не могла их сплюнуть, и один волосок коснулся зубов, вызвав непроизвольный приступ рвоты. Я ускорила шаг, чтобы Аманда не увидела моего перекошенного лица, хотя опушка капюшона скрывала даже нос, а, быть может, она и не смотрела на меня, находясь не меньше моего под впечатлением от увиденного и услышанного на курсах. Я всё убыстряла шаг, хотя ветер своими колючими руками хлестал меня по лицу, а не толкал в спину, но зато подпрыгивающий при каждом шаге пустой желудок гнал меня вперёд не хуже плётки.
С утра я сумела убедить Аманду в том, что мы не успеваем ничего приготовить на завтрак, потому необходимо просто сунуть в микроволновку тарелки со скорой овсянкой, свято веря в то, что та и мне поможет усмирить тошноту, как когда-то Аманде. Только надежды разбились о поднявшийся к горлу ком – кислый, противный, с синтетическим привкусом персика, которым был сдобрен пакетик. Я пыталась сохранить спокойное выражение лица, давясь этой чертовой овсянкой, которая никогда прежде не казалась мне настолько невыносимо-противной. К моему тошнотворному счастью, Аманда вечером притащила домой очередной номер очередного журнала для беременных, и теперь не глядя орудовала в тарелке ложкой, изучая его по седьмому кругу.
В душе моей вместе с кислой кашей поднималась такая же тошнотворная обида на то, что мне так легко удаётся скрыть своё состояние, будто Аманде нет никакого до меня дела, что какие-то статьи про превосходство одного детского шампуня над другим могут настолько затуманить мозг, чтобы тот напрочь забыл, как плохо сидящей против неё подруге. Хотя я тоже была хороша – ни вопроса не задала про её визит к врачу и не могла сейчас вспомнить, делилась ли Аманда со мной хоть чем-то из своего разговора с доктором, когда мы нарезали для жарки сладкий картофель. Я резала лук, совсем не будучи уверенной в том, что плачу из-за него, а не обиды на весь мир… Никакая сладость оранжевого овоща не могла унять горечи сознания совершенно идиотского положения, в которое могла попасть лишь подобная мне дура.
Зябко кутаясь в куртку, я ступила на первую ступеньку железной лестницы, ведущей на второй этаж крытого гаража. Ветра оказалось недостаточно, чтобы сдуть налёт безысходности, облепившей мою душу с первых кадров фильма, который нам продемонстрировали после вводной части, где, как всегда, всё сводилось к одному – наслаждайтесь своей беременностью, а остальному мы вас научим, и всё у вас будет хорошо. Для моего завязанного морским узлом желудка эти слова звучали хуже открытого издевательства. Наверное, так же действовали на беременных кадры родов, где улыбка на лице рожающих с анестезией сменялась кривыми рожами тех, кто решился положиться на женскую природу.
Я непроизвольно держала руку на животе, будто могла вдавить его в позвоночник ещё сильнее, чтобы выдавить из себя непрошенного ребёнка, как делал акушер на экране, помогая роженице наконец разродиться. Я не могла смотреть на подобные кадры и закрывала глаза, чтобы сдержать комок рвоты, и с удовольствием закрыла бы руками даже уши, если бы могла сделать это незаметно, но в итоге приходилось мять и так уже смятую в конец кофту. Я здесь была явно лишней, потому что с курсами или без них мне не сохранить спокойствия в родильной палате и хоть чем-то помочь Аманде, хотя я ещё даже близко не знала, в чём вообще может заключаться моя помощь.
Чтобы не смотреть на экран, я изучала в полумраке собравшиеся в зале пары. Я могла делать это безнаказанно, зная, что все ловят каждый кадр, словно на белом экране впервые показывали их собственную свадьбу, и потому никто не заметит моего подглядывания. Не считая нас, в группе было ещё семь пар. Три приехали из Индии, и я могла понимать только речь самых молодых, несмотря на британский выговор, а речь остальных тонула в рокоте произносимого ими звука «р» вместе с любым иным звуком, и мне казалось, что они на меня рычат. Действительно их тёмные лица чем-то напоминали тигриные, и мне сразу представился тигр Шерхан из диснеевского мультика. А вот маленькая круглая китаянка безумно напомнила мне панду, тогда как вторая, высокая и даже с животом тонкая, походила на ленивую пантеру. Наверное, сходство с прекрасной хищницей ей придавали волосы, чёрные, тонкие и невероятно прямые, будто вдоль лица висели две вырезанные из чёрного картона полосы. Сейчас она вытягивала шею вперёд – может, оттого, что была близорука и пыталась сократить расстояние до экрана, или же ей было так удобнее сидеть – только волосы теперь вовсе не касались её живота, будто были частью дешёвого маскарадного костюма.
Первая белая пара показалась мне самой забавной. Она – дородная и длинная, выше меня на голову, а он – короткий и пухлый, как бочонок. Сначала она напомнила мне Дон Кихота, а он – Санчо Панчо, хотя нет… Вот сейчас я видела, что она больше походит на рыцарскую лошадь Росинанта – челюсть её выдавалась вперёд и всё время провисала вниз, обнажая огромные зубы, и даже смех, который она вставляла через каждое слово, походил на ржание. Другая пара оказалась вовсе не приметной, и сколько бы я не пыталась подыскать им подходящее сравнение в животном мире, всё не подходило, и я мысленно назвала женщину деревом, потому что на ней висели три кофты, торчащие друг из-под друга, придавая ещё больше полноты. И если она была ёлкой, то он длинными растопыренные волосами напоминал пальму…
И вот я украдкой взглянула на Аманду и поразилась её схожести с белкой, хотя раньше она напоминала мне лисицу, но сейчас, должно быть, Аманда уселась как-то неудобно, и у неё чётко прорисовался второй подбородок, а щеки она раздувала, наверное, от волнения… Если бы она ещё грызла орешек, то картина была бы полной…
Я отвернулась и ещё сильнее смяла пальцами кофту, вспоминая свой недавний трепет, когда инструктор предложила нам представиться. Мы все сидели полукругом, и часовая стрелка должна была остановиться на нас через три пары. Я молчала, не зная, какой совет дать Аманде, чтобы потом никто не смотрел на неё косо, если она насочиняет сейчас очередной ерунды. Только ей мои советы не понадобились, потому что она вдруг впервые решила сказать правду – только в этот раз правда выглядела грубее лжи. Ещё до того, как Аманда открыла рот, я замечала вопросительные взгляды, которые с первых же слов подруги сменились сочувственными.
– Отец моего ребёнка погиб в автокатастрофе, – сказала Аманда спокойно, будто говорила о совершенно постороннем человеке.
Казалось, что её ресницы будто скинули поток сочувствия, в который превратились вздохи окружающих, но Аманда и не думала опускать глаза. Она продолжала говорить:
– Мать моя живёт в Неваде, а я учусь здесь и не хочу на этом сроке менять врача. На родах будет моя подруга Кейти, потому мы вместе решили пройти этот курс.
И всё: чётко, ни одного лишнего слова. Аманда сидела на стуле прямая и холодная, полностью закрытая для любого сочувствия. И холод, исходящий от неё, похоже, почувствовали все, и инструктор поспешила перейти к следующей китайской паре. Я же никого не слышала, пытаясь понять, что сейчас происходит в душе подруги, ведь прошло так мало времени с гибели Майка, а Аманда ни словом о нём не обмолвилась, и ни единой слезы на её глазах я так и не увидела. Сейчас я вновь украдкой смотрела на неё, надеясь уловить хоть искорку сожаления под её длинными ресницами. Только глаза её увлажнились лишь тогда, когда на экране показали новорожденного – синюшного, всего в складочку, как тюленя… Наверное, подобное сравнение тогда пришло на ум только мне, заворачивающей трубочкой подол кофты, а остальные даже задвигали своими стульями в знак полного восторга. Наверное, беременные гормоны передаются и отцам. Только я оставалась абсолютно спокойной, если не считать сжимающегося и разжимающегося от голода желудка.
Мы сегодня так и не добрались до дома, поехав покупать перья, чернила и бумагу для домашнего задания по каллиграфии. По дороги мы взяли себе по сэндвичу и горячему шоколаду, только мой сэндвич так и остался на половину недоеденным, и мне казалось, что я до сих пор ощущаю горьковатый привкус пастрами. Аманда вдруг заявила, что безумно желает съесть чего-то острого, потому что вскоре ей острое станет противопоказано, ведь в больших количествах перец якобы стимулирует родовую деятельность – как я поняла, она вычитала это в том самом новом номере журнала для беременных. К концу занятий я стала чувствовать себя достаточно свободно, вообще перестав ощущать дискомфорт – прихваченные в университет фрукты и крекеры быстро закончились, термос с анисовым чаем был осушен, и я с радостью согласилась на сэндвич. Однако тот первым же куском встал поперек горла. А вот теперь мной безраздельно завладело желание побежать в машину и развернуть скомканную бумагу, чтобы доесть его, пусть и холодным…
Чтобы как-то отвлечь себя от голодных мыслей, я принялась изучать инструктора. Фильм окончился, и она вновь говорила, только мне было совершенно неинтересно слушать про её невестку, которая решила рожать дома, и о том, как она, мать четырёх детей, была против этого, потому что роды, пусть и естественный процесс, никогда не предсказуемы… Я не слушала её слова, но смотрела на дородную фигуру – пусть большую, но при том правильно очерченную во всех местах. Больше всего меня с первого взгляда на Ванду поразила её длинная коса, спускавшаяся ниже пояса. Туго сплетённая, оттого подстёгивающая воображение в отношении реальной длинны волос – все ещё темно-каштановых и явно не крашенных, потому что кто бы взялся красить подобную длинну… Только как в возрасте Ванды, а ей явно было по меньшей мере пятьдесят, можно сохранить натуральный цвет волос? Неужели все же красит? Хотя я даже с трудом представляла, как такие пышные волосы можно высушить… Впрочем, индуски, всё же моют голову, а у них через одну встречаются такие косы, но то были они, а тут – белая американка… Вдруг я вздрогнула, услышав в потоке связной речи незнакомое слово – дуола.
– Я расскажу вам немного о своей профессии в рамках саморекламы, – улыбнулась Ванда, прохаживаясь мимо пустого белого экрана, и я следила, как мерно двигалась за ней её серая тень, словно та, что потерялась у Питера Пена. Прошлой ночью не в силах уснуть я листала на Киндле эту книгу, чтобы не упасть лицом на спектакле! Аманда, небось, все детские сказочки помнит, если ей взбрело в голову купить билеты на детский спектакль.
– За последние полвека родовспоможение в нашей стране претерпело большие видоизменения, – продолжала Ванда лекторским тоном, и я поймала себя на том, что в открытую зеваю. – В сороковых годах прошлого века с женщиной в родах всё время находился врач, особенно если наблюдалось какое-либо осложнение. Но последовавший затем в пятидесятых взрыв рождаемости, так называемый бэби-бум, вызвал дефицит акушеров-гинекологов. Решение нашли быстро – при несложных родах с женщиной стали оставаться опытные медсёстры. Со временем это переросло в практику: за роженицами в родах стала смотреть специальная медсестра. Врач же приходил только иногда, чтобы проверить, как протекают схватки и идёт раскрытие. Казалось бы, а что тут плохого? Дело в том, что новые изобретения – мониторинг сердцебиения ребёнка и матери, слежение за давлением и температурой – увеличили вовлеченность в процесс родов медсестёр, почти исключив участие врача. Вы ведь все наблюдаетесь в крупных офисах, и вас предупредили, что врачи дежурят в госпитале по очереди, чтобы иметь возможность на более-менее приемлемое расписание. Конечно, вам хотелось бы рожать со своим врачом, но вы врачей тоже должны понять: днём они осматривают пациенток, а так как женщины имеют тенденцию рожать чаще всего ночью, то врачу надо либо ограничивать количество пациенток, либо перестать спать и видеть семью. Как результат, у женщины в самом процессе родов в большинстве случаев нет своего врача, и даже если вам повезёт попасть в смену вашего доктора, то нет гарантии, что окончите вы рожать с ним, потому что его смена может подойти к концу раньше, чем ваши роды, ведь первые роды в среднем длятся часов десять. Из-за смены врачей медсестры, которые тоже работают с вами только в свою смену, заняты документацией процесса, ведь врач именно по этим записям будет принимать решения о дальнейшем течении родов. На одну медсестру приходится две-три роженицы. Получается, что роженица заранее не знает ни с какой медсестрой будет рожать, ни с каким врачом, потому поддержка партнёра ей очень необходима. Чаще всего это, конечно, отец ребёнка, но некоторые берут с собой матерей, сестёр, подруг…
Я поймала на себе взгляд Ванды и тут же проглотила недовольный, пахнущий пастрами, ком. Смутившись, я перевела взгляд на Аманду, и та показалась мне какой-то бледной, слишком… Я бы тоже стала нервничать, ведь я до сего момента тоже была уверена, что рожать она будет со своим врачом. Ванда открывала неизвестные нам горизонты.
– Запомните, что роды – это процесс, который идёт лучше и естественнее, если роженица помогает сама себе и малышу, правильно двигаясь, дыша, расслабляясь, пережидая схватки… Паниковать раньше времени не надо, потому что все эти секреты я расскажу на наших следующих занятиях. Сейчас же наши дорогие партнёры должны запомнить, что на них целиком возлагается роль поддержки. Но, как я уже сказала, роды – процесс непредсказуемый, и может пойти совсем по иному сценарию, и тогда несправедливо ожидать, что партнёр будет точно знать, как лучше всего поддержать роженицу. Неудивительно, что в большинстве крупных госпиталей от четверти до трети женщин, которые вошли в роды сами или через стимуляцию, рожают экстренным кесаревым! Именно такая неутешительная статистика привела к появлению новой профессии – дуола.
