Текст книги "Одна беременность на двоих (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)

– Всё нормально, – повторила Аманда то, что я уже слышала, и тем же каменным голосом, не предвещавшим никакой откровенности. И вдруг, когда я почти ушла на кухню, добавила: – Только кальций стал образовываться в плаценте, что собственно тоже норма на данном сроке, но я больше не буду пить сливки, так что можешь забрать себе в кофе.

Мне в кофе? Разве я пью кофе? Разве я позволяю себе раздражать беременную запретным ароматом? Она что, рехнулась?

– Врач сказал, что меня не может мутить от витаминов. На таком сроке это возможно только во время раскрытия, а у меня на него и намёка нет. Говорит, надо гулять больше.

– Ну вот! А ты акварель нюхаешь! – нашла я, что вставить, понимая, что список болячек на этом не закончился. И раз Аманда раскрыла рот, то точно не закроет в ближайшие полчаса.

– А я и не хочу никакого прогресса. С удовольствием еще месяц отхожу. И даже два!

– Два не получится! – уж это даже я знала.

– И не надо, а то кожа совсем лопнет! Смотри, какой живот! – Аманда даже встала и выпучила его. Напрасно, больше не стал. Но можно нарисовать, коль так хочется! – А врач говорит, что ребёнок средним будет. Сейчас вон всего пять с половиной фунтов намерил. Говорит, хочешь подрастить, ешь виноград. А вот и буду!

– Так не сезон, – попыталась вставить я разумную, по правильному питанию, вещь.

– А мне что, до августа сезона ждать!

Да что она злится на ровном месте!

– И, как ты, спросил, кто будет? Мальчик или девочка, словно в карточке не написано. Ему, типа, не видно! Да какое ему вообще дело!

Давай, теперь только разреветься не хватало. Тридцать шесть недель, блин! Научилась же не дуться, когда спрашивают все, кому не лень, когда ей рожать! А тут… Я наконец дошла до кухни и достала сливки. В вазочке заманчиво чернел банан. Банановый хлеб мы точно печь не будем.

– Ты ещё хочешь ехать с Бьянкой смотреть детёнышей морских слонов? – спросила Аманда.

– А ты уже не хочешь? Тебе детёныши уже не интересны?

Наверное, я плохо пошутила, потому что Аманда насупилась.

– Ты вообще за погодой не следишь? Дождь обещают.

– Ну так ещё могут отменить до завтра. И у них на сайте написано, что экскурсия будет и в дождь. Деньги они всё равно не возвращают.

– Ты согласна мокнуть из-за десяти баксов?

– Да я ничего не сказала. Не хочешь, не поедем! – не выдержала я словесной пытки.

– Я вот хочу и в дождь. Хотела убедиться, что ты не против…

Странная манера задавать простые вопросы! Я взяла чашку от блендера и принюхалась. Даже принюхиваться не надо было. За милю разило какой-то специей! Только какой и почему?

– У меня кардамона в порошке не было и тмина. Думала, смогу в блендере смолоть, не получилось.

Я ещё раз понюхала чашку. Такой запах не перебьёт даже самый перезрелый банан. И я потянулась за ручным блендером. Сливок чуть больше стакана – один банан я сумею взбить. Да не тут-то было. Рука вибрировала, брызги летели во все стороны, а банан, который я не додумалась изначально помять вилкой, намертво застрял в плену ножей. Ну что за чёрт! Я подцепила его ногтем. Только палец испачкала – без толку! Может, ногтем подковырнуть и поднажать…

– Ты можешь вынуть палец?

Неужели я позвала Аманду? Ведь даже крикнуть не могла, глядя, как по сливкам растекаются розоватые ручейки.

– Разожми пальцы! – Аманда сумела снять верхнюю часть миксера и выдрать шнур из розетки. – Вынь палец!

– Не могу!

Или не хочу. Кровь затекала в ладонь и уже оттуда попадала в сливки. Аманда уж не знаю чем – бедром, что ли – пихнула меня к раковине, где на всю мощность бежала вода. Миксер оставался висеть на пальце.

– Дай я выну!

– Нет! – Сколько прошло: минута, две, три? Голос прорезался только сейчас! Наверное, Аманда наблюдала за мной в тот момент и увидела, как я провернула по пальцу лопасти миксера. – Нет!

Аманда держала железку – вода падала сверху, но я не ощущала её холода.

– Вынимай палец!

– Я его не чувствую… – Теперь голос перекрыли слёзы, побежавшие по щекам быстрее воды.

– Вот и вынимай, пока не чувствуешь…

– А если…

Я не сумела выговорить глагол. Ножи провернулись не один раз, пока я сообразила, что другой рукой надавливаю сверху на пусковую кнопку. С пальца стекали розоватые струйки воды.

– Закрой глаза!

Что закрывать? За пеленой слёз и воды я уже ничего не различала. Миксер ударился о дно раковины, но пальца я не чувствовала, только поддерживающую под локоть руку Аманды, но и та исчезла. За спиной хлопнула дверца шкафа, и что-то зашумело – наверное, в ушах, и, побоявшись потерять сознание, я открыла глаза. Мой палец лежал в пенящемся стакане.

– У нас обязан быть обезболивающий спрей!

С трудом переведя взгляд со стакана на Аманду, я увидела разбросанные по полу лекарства и солнцезащитные крема. Она вскочила с пола так ловко, словно живота вообще не было. Я вновь закрыла глаза и открыла лишь, когда Аманда налепила на палец третий пластырь.

– Поедем в неотложку? – спросила она чужим голосом.

– А надо? – отозвалась я дрожащим. Это Аманда видела мой палец, не я.

– Там только один глубокий порез, – Только в голос её по-прежнему не вернулась твёрдость.

– Я не хочу, чтобы отец знал…

В тумане я добрела до дивана. Палец камнем висел в воздухе. Я даже подложила здоровую ладонь под локоть.

– Поедем? – Аманда стояла надо мной, но я не могла оторвать взгляда от забинтованного пальца, потому видела лишь её живот, на этот раз действительно показавшийся мне слишком большим. —Ответь мне наконец!

Но я лишь головой отрицательно замотала. В меня будто камней насыпали, и подняться с дивана представлялось непосильной задачей. Да и не нужной. Сквозь пластырь просвечивала кровь, но остальной палец, пусть и припухший, оставался сухим.

– Хорошо, что рука левая…

О, да, правой я жала на кнопку…

– Ну так что с морскими слонами?

Конечно же, мы поехали… Палец продолжал ныть, и из-под пластыря просвечивала побелевшая набухшая кожа. Аманда вычитала где-то полную фигню, но говорила её с такой уверенностью, будто и правда уверовала в народный метод – как можно залить палец супер-клеем! Да даже если тот развалился на кусочки, как пазл. Мой же, кажется, не раскрылся, подобно бутону, хотя я до сих пор толком не рассмотрела рану. Логан, на машине которого мы поехали, пытался шутить, но я умело заткнула уши пульсирующим пальцем.

С утра накрапывал дождик, но по прогнозу к часу дня обещали солнце, но пока работали дворники, и небо оставалось непростительно серым. Мы заехали в строительный магазин за дождевиками и заодно купили пиццу. Я попыталась держать кусок больной рукой, но от напряжения палец стало дёргать ещё сильнее, и я сдалась.

– За месяц заживёт?

Я не стала отвечать на вопрос Аманды, понимая, что та переживает за свои роды, а не моё здоровье. Если я на месяц останусь однорукой, то завалю межсеместровые проекты, и тогда мира с отцом можно не ждать. Мелкие дождинки продолжали бить в лобовое стекло, и я едва сдерживалась, чтобы не добавить к ним собственные слёзы.

– Может, вернёмся? – На этот раз разумная мысль принадлежала Бьянке, но Логан продолжал гнать машину вперёд:

– Раз они говорят, что и в дождь проводят экскурсию, то ничего страшного.

– А ты был в дождь на океане? – спросила я, пытаясь вспомнить, наблюдала ли шторм сама? Нет, никогда…

Напуганный нашим желанием бегства, дождь прекратился, и встретивший нас у здания музея рейнджер высказал надежду на хорошую погоду. Мы оделись тепло, но предпочли дождаться остальных экскурсантов внутри. Рейнджер указал нам на стенд с данными на конец января: вау, на почти две тысячи самок приходилось всего четыреста самцов. Ну, логично, вообще-то. Самостоятельных малышей насчитали сто, а тех, что ещё кормились материнским молоком, было аж тысяча триста голов.

– Аманда! Иди сюда! – послышался за спиной голос Бьянки.

Она тыкала пальцем в плакат, и я решила проверить, что её так поразило.

– За месяц они на материнском молоке увеличивают вес в три раза. Обалдеть! А дети так же?

Дожидаться ответа я не стала – он мог оказаться длиннее предстоящей экскурсии. Но меня поразило другое – что кормят малышей всего месяц, а потом они начинают жить самостоятельно. Почему же люди настолько не приспособлены к жизни?

Сумасшедших оказалось человек десять, и мы отправились в путь, пообещав рейнджеру не отходить от него ни на шаг, потому что самцы продолжают воевать за самок, и матери утаскивают малышей подальше, чтобы их всех не передавили. Пока мы заглядывались на пляж, усеянный разного размера тушками, начал накрапывать дождь, или же сильные порывы ветра доносили в нашу сторону висящий над водой туман. Мы плотнее закутались в дождевики и почти перестали разбирать дорогу, то и дело двигаясь спиной, чтобы спрятать носы от колючего ветра. И если бы Логан не схватил меня за локоть, я бы споткнулась о малыша, валявшегося прямо у меня под ногами.

– Он мёртвый?! – почти что завизжала я, даже забыв про боль в пальце, но старый рейнджер поспешил нас успокоить и напомнил про внимательность.

Но я перестала его слушать, потому что не сводила глаз с тельца цвета мокрого асфальта – блестящего и остававшегося всё это время неподвижным. Как он определил, что малыш жив? До замёрзших ушей долетали обрывки фраз: сильнейшие самцы собирают самок в гаремы и до крови защищают от посягательств других. Лишь мать прекращает кормить одного малыша, сразу беременеет следующим и уходит до следующий зимы в океан, чтобы вернуться на пляж только к родам. И снова и снова… Без какой-либо остановки и пресловутого материнского инстинкта. Месячные детёныши сами учатся плавать и добывать пропитание, и если выживет половина, будет счастье.

– Он не будет двигаться ещё долго, – потащил меня прочь Логан. – Дядька говорит, потому их почти всех в девятнадцатом веке истребили. Много жира для лампового масла и безопасная охота. Сейчас слоны под надзором хотя бы на лежбищах – и они каждый раз не знают, сколько их вернётся из океана.

– Идите вы со своими слонами! – подскочила к нам Бьянка. – Вы как хотите, а я возвращаюсь.

Под ногами хлюпало – песок не впитывал воду, и маленькие слоники валялись в ледяных бассейнах, привалившись друг к другу, и я с трудом могла разобрать в этой куче, кто там мать, а кто просто переросток. Они не вызывали умиления, как морские котики – быть может из-за склизкой даже на вид кожи, или всё же убивали всё впечатление своей неподвижностью… Хотя там, у кромки воды, жизнь кипела. Мы даже бой самцов наблюдали, так похожий на борьбу сумо.

– Я возвращаюсь! – не унималась Бьянка.

Ветер усиливался и трепал дождевики с такой силой, что, казалось, сейчас поднимет нас в воздух. Я глянула прищуренными глазами на рейнджера и поняла, что старик не собирается возвращаться. Дети в группе прыгали на месте, пытаясь согреться, и я уже готова была последовать их примеру.

– Ну, пошли, – странно быстро согласился Логан.

В спину ветер чувствовался ещё сильнее и приходилось почти что бежать. Дорожка петляла, и мы то и дело ловили лицом острые ледяные капли.

– У меня, кажется, даже трусы мокрые!

После слов Аманды я глянула на свои джинсы – непонятно что спасал дождевик – со штанин вода капала в кроссовки. Мы уже почти бежали. Почти… Мы трое примеривались к шагу Аманды, которая, плюнув на бесполезный уже капюшон, обеими руками поддерживала живот. За следующим поворотом дождь будто выключили… На асфальте даже просматривались сухие куски.

– Идиотизм! – выдал Логан, пытаясь выжать штанину.

– До трусов будем раздеваться или как? – похоже, на полном серьёзе спрашивала Бьянка, ища поддержку в лице Аманды.

– Я голым за горячим шоколадом не пойду, – без намёка на смех выдал Логан, но стащил мокрые носки и пощупал босой ногой педаль газа. – Залезайте уже!

Бьянка закрутила штанины и подняла ноги на торпеду. Мы же с Амандой с трудом жались на заднем сиденье. Дворники не работали. Дождя не было, а мы четверо будто искупались в океане.

– Мы только чудом не заболеем! – заключила Бьянка.

Глава шестьдесят восьмая «Сын Луны и прочие обиды»

В эти выходные я возненавидела и лимон, и имбирь, и даже простую кипяченую воду. Живот приобрёл округлую форму, превратившись в аквариум, в котором булькало антипростудное питьё. Мы в страхе переживали первую ночь, и впервые Аманда не обвинила меня в неосмотрительности. Но я продолжала корить себя: зачем мы потащились к океану в шторм? Зачем? И Бьянка, затеявшая поездку, боялась звонить, потому проявилась лишь к следующему вечеру, бросив короткую смску: в порядке ли мы? Могло, наверное, быть и хуже, но мы точно не были в порядке.

Нос заложило у обеих, хотя мы с первых минут пытались победить насморк солевым раствором. А к середине недели обе кашляли так, что закладывало уши. Медсестра по телефону посоветовала пить тёплое и стараться не надрывать живот. Аманде, конечно! А мне можно было не сдерживаться. В кашле даже была польза – я меньше думала о пальце, который не прекращал ныть, хотя на смену бинту к понедельнику пришёл обыкновенный пластырь, но заглядывать под него всё равно не хотелось Я меняла грязный на чистый почти что с закрытыми глазами.

Из-за руки пришлось отказаться от рисунка – и так пластырь так быстро загрязнялся, словно уголь летал в воздухе. Зато теперь я легко оценила, насколько Аманде осточертели вопросы про роды. Меня тоже каждый второй норовил спросить про палец. Но если Аманда могла назвать приблизительную дату родов, то я не знала, когда палец заживёт и на что в итоге будет похож. И сумею ли я когда-нибудь согнуть его!

Я кашляла и едва сдерживалась, чтобы не разорвать ногтями кожу на груди, пытаясь пробраться внутрь и вытащить то, что не желало выполаскиваться.

– Мы пойдём гулять с собакой? – поинтересовалась я, держа в руках коробочку с микстурой. Она была со снотворным и могла подействовать в любой момент, потому что я и без неё уже клевала носом из-за болезненного недосыпания. Кашель выматывал, лишал аппетита, и вся моя еда состояла сейчас из леденцов от кашля – единственного средства спасти тишину в классе.

– У меня живот тянет, – протянула Аманда с дивана. – Всё от этого дурацкого кашля. Погуляй сама.

Погуляю, без вопросов! Достаточно светло. К тому же, одной можно не сворачивать в парк, а сделать пару кругов по району. И заодно нагулять хоть какой аппетит, чтобы не глотать лекарство на голодный желудок. Собака мне обрадовалась, и я на миг сумела позабыть даже про боль в груди, но Аманда напомнила о ней, едва я переступила порог:

– Спи, пожалуйста, сидя – так ты меньше кашляешь.

Сидя? Впрочем, после микстуры я, пожалуй, усну даже стоя. И всё же я присела на диван с ноутбуком, понимая, что должна убить глаза окончательно, чтобы они сами закрылись. Аманда скрючилась вокруг своей подушки и почти сложила на меня ноги. Я не подвинулась, потому что на ум пришло странное сравнение – как собака боком прижалась. Такое же тепло и мягкость. Не нарушаемые злыми словами. Будто слова и тело принадлежали двум разным личностям – доброй и злой Аманде. Она была злая, как натасканная на воров собака. Только я уже давно не нарушала её персональных границ по собственной воле. Ноги она сложила на меня сама. И прежнего трепета не чувствовалось. Спокойствие. Мной овладело мёртвое спокойствие. Здесь сейчас, как в гробнице, которую наконец-то покинули плакальщицы.

Аманда лежала ко мне спиной, и я видела лишь прикрытые волосами уши. А дальше, на тёмной стене само собой прорисовывалось моим воображением лицо. Лицо спящей красавицы. И вдруг подумалось, что на месте принца я бы не будила принцессу. Спящие не мелят языком, который может быть ядовитее змеиного. И к ним можно сидеть так близко, как хочется, без страха, что от тебя отодвинутся. В тишине и темноте, не нарушаемой сейчас погасшим экраном ноутбука, я впервые не чувствовала себя одинокой. Странно – может, так воздействовал на меня отпустивший после микстуры кашель?

Я сунула ноутбук под подушку, не в силах дотянуться с ним до пола, не потревожив спящую Аманду. Ничего, подушка мне не понадобится. Я посплю на собственном плече, как в самолёте. Только с утра никто не спросил про мою шею. Аманда была занята животом.

– Может, мы не то съели?

Не мы, а она – я с трудом запихнула в себя после прогулки круассан.

– Живот крутит, но, кажется, не так как при месячных. Может, не то съела? – повторила Аманда, будто я спрятала от неё ответ. Его у меня просто не было, и пришлось выкручиваться привычной фразой:

– Может, это нормально для твоего срока?

Минула почти неделя. Ещё одна. Оставалось четыре. Четыре, то есть, по идее, в тридцать шесть недель, можно спокойно родить. Но ведь Аманда не родит сейчас? Ведь не родит?

Конечно, не родит. Но я всё равно на лекции тыкалась больным пальцем в телефон, проверяя сообщения. Возможные. Не получила я никаких. И не от кого. И почти успокоилась – ещё не время, ещё рано, как тут же меня огрело новым знаком. Песня на испанском оказалась про роды.

К счастью, Аманда не посчитала её знаком и посмеялась над сатирическим текстом, в котором прекрасная невеста и прекрасный жених прожили долго и счастливо, нажив восемь детей, маленьких светловолосых, как родители, ангелочков. И вот рождается долгожданный девятый ребёнок – чёрный, «негритто». Много лет муж молчал, полюбив его, как сына, но под конец жизни не сдержался и попросил жену признаться, кто отец её негритто. Жена улыбнулась: ты его отец, и он твой единственный сын. И тут их дороги разошлись: она ушла, забрав белобрысых ангелочков, а он остался со своим чернышом.

Смешно, да только не надолго. Лицо Аманды сделалось серьёзным.

– Интересно, а трёхмерное УЗИ действительно цветное, и они способны заранее знать цвет кожи ребёнка?

Тут уж мне точно следовало молчать. Не называть же её в лицо дурой! Ну у неё-то откуда в роду чернокожие?!

– Наверное, нет. Иначе бы про такие сюрпризы не писали, – продолжала она извечный разговор сама с собой. Я в этот раз даже не была благодарным слушателем и раз двадцать успела пожалеть, что дала ей послушать песню. – А вдруг он будет копией отца Майкла? И дед догадается, ведь существует же вероятность, что мы столкнемся на улице хотя б однажды. Да и соседи могут заметить. А?

Что, а? Можно перебрать хоть весь алфавит и всё равно не доберёшься до разумного ответа. И я снова промолчала, но в этот раз Аманда слишком серьёзно вглядывалась в моё лицо. Что сказать?

– Ты ведь только на год туда, а младенцы все друг на друга похожи. Да и на площадках с таким мелким ты ошиваться не будешь. И отцу Майкла уж точно там делать нечего!

– А с чего ты решила, что я в Рино всего на год?

Тон вопроса предполагал ответ, и в этот раз я не раздумывала над ним и минуты:

– Потому что у тебя академка всего на год.

Аманда слишком долго испепеляла меня взглядом, а потом отвернулась. Я напряглась. Плачет? Только встать не решилась. Утешать меня не просили.

– Нет смысла продолжать эту учёбу. Я не смогу вкалывать на равных с тобой, – говорила она глухо, уткнувшись, наверное, в кулак. – Мне нужно что-то простое и стабильное. Ясли работают до шести вечера и всё.

Мне нечего было возразить. Но останься она в Рино дольше, многое изменится.

– А если ты будешь с матерью, она сможет забирать…

Зачем, зачем я открыла рот?! Аманда обернулась, но глаза вместо слёз сверкали гневом.

– У матери уроки по вечерам. А по утрам собаки. В её доме невозможно жить. И помощи никакой не будет. Только проблемы!

Может, она и права. Я миссис О’Коннор не знаю. Однако ж всё уже решено. Выбор сделан. И в какой-то мере самой Амандой. Она не сделала ничего, чтобы избежать переезда в дом матери. Может, всё-таки она врёт, и смерть Майкла смешала ей карты? Слишком уж спокойной она была до Тахо, а потом её будто подменили. Но я не хочу об этом думать. Я не хочу об этом думать. Не хочу! Я достаточно нафантазировала про отца её ребёнка, и последствия буду расхлёбывать ещё долго.

Аманда вернулась к акварелям и игнорировала все мои предложения выйти погулять дальше балкона. Даже если тянет живот, не сидеть же дома до самых родов! Вон сколько беременных в магазинах – у них что, ничего не болит? Только возмущение моё оставалось молчаливым. Озвучь я хоть одну мысль, получила бы простой ответ: Тебе не понять! Да, мне не понять! Не понять…

Аманда вдруг перекинулась на испанские песни и прошустрила, кажется, весь ютюб, ища более-менее понятную лирику.

– Вот, послушай! – включила она на телефоне песню в субботнее утро.

Кроме «Ихо де ля луна» я почти ничего не поняла, и Аманда сунула мне под нос текст: на этот раз героями были цыгане. Жгучая красавица молила Луну дать ей в мужья красавца-цыгана, а та взамен требовала отдать ей первенца. Она одинока, и женщина не может называться женщиной, пока не познала счастья материнства. Девушка рассмеялась в бледное лицо Луны – что же станешь делать ты с ребёнком из плоти и крови, поить его из млечного пути? Но одолеваемая страстью, девушка всё же заключила с Луной сделку, вышла замуж и в положенный срок родила сына – с прозрачной кожей, серыми глазами и белыми волосами. Взбешённый отец выхватил кинжал и заколол верную жену за измену, а ребёнка отнёс на вершину горы… Луна склонилась к младенцу, и тот сразу же перестал плакать. И кто из вас знает, почему луна не всегда полная? Да потому, что ей надо укачивать на своём полумесяце дитя, словно в колыбельке.

Я дочитала текст и прилипла взглядом к чёрной точке. Теперь Аманда боится, что ребёнок будет альбиносом? Я сойду с ума за этот месяц, если каждый день она станет выдумывать новый страх!

– Ну, поняла?

Аманда глядела на меня глазами, полными ожидания, и я даже испугалась, что пропустила что-то то ли в тексте песни, то ли в скудной ныне врачебной информации.

– Что? – спросила я на всякий случай.

– Вот почему дети плохо спят в полнолуние! – выпалила Аманда так громко, словно желала докричаться до соседей.

– Что? – спросила я снова, на этот раз из-за отсутствия в моей голове подобной информации. Откуда мне знать про луну и детей? С тех пор, как Аманда перестала подсовывать мне статьи, я не читала про беременность.

– Здорово как они объясняли необъяснимое в легендах – гены расовые, альбиносов, фазы луны, – перечисляла Аманда, пока я запихивала в рот остатки тоста с джемом. – А ещё говорят, если родишь с утра, ребёнок будет лучше спать ночью, а если ближе к вечеру, то у него сдвинутся фазы сна, и ночью ему захочется бодрствовать.

– Так поэтому кесарево делают с утра?

Я не договорила. И хорошо, потому что Аманда успела уже по-своему истолковать фразу и придумать к ней продолжение, на которое обиделась. Она молчала, но взгляд был достаточно красноречивым, чтобы погнать меня к раковине ополоснуть чашки. Я вновь забыла про перчатки, и порез под пластырем ужасно защипало. Не зная, что делать, я сунула палец под струю холодной воды. Повязка размокла, и я впервые увидела рану при свете дня. Края топорщились бахромой, но внутри всё успело сростись. Через месяц даже научусь сгибать палец, а пока я всё же однорука. Только Аманда не пришла на помощь. Я домывала ложки двумя пальцами. Впереди ещё была субботняя уборка. И была она на мне.

Глава шестьдесят девятая «Чаепитие состоялось»

Чем сильнее хотелось, чтобы день не кончался, тем быстрее я оказывалась дома под печальными очами Аманды, заставлявшими меня чувствовать себя виновной во всех смертных грехах. И больше всего в унынии, которое ныне полностью завладело Амандой. Она отложила кисти и краски, и я понятия не имела, чем заняты её будни. И на прямые вопросы, и на намёки она отвечала стандартными пустыми фразами. Такими же пустыми, как и её глаза.

Дорога с занятий домой теперь была занята обдумыванием возможных тем для разговоров. О чём же мы говорили раньше? Неужели только об учёбе, ведь обе не сплетничали и не делились собственными переживаниями. Да и переживаний собственно никаких не было. До чёртового плюсика на тесте на беременность, а потом? Потом уж точно растущий живот стал единственной темой нашего общения. А вот было ли общение двусторонним, или всё время я пребывала в роли слушателя, вставлявшего междометия, чтобы обозначить непогасший интерес?

А интерес никогда не угасал, я слушала Аманду с раскрытым ртом и глядела на неё круглыми глазами, более круглыми, чем даже её нынешний живот. А теперь… Не произошло чего-то экстраординарного. Просто Аманда перестала со мной общаться. Вернее общение полностью перешло на бытовой уровень. Что поесть? Что купить? Вот я и оказалась в информационном вакууме.

Но сегодня этот вакуум прорвало. Я не успела захлопнуть дверь, как Аманда подлетела ко мне с телефоном:

– Ты только погляди, что эта сумасшедшая сделала!

Я изогнулась змеёй, чтобы рассмотреть фотографию – детская комната, кроватка с одеялком, украшенном жирафиками и слониками, стены в зеленоватом тоне и зверюшки по стенам. Стоп! Это, что ли, комната, в которой я ночевала? Хорошо, что я не успела выпалить «клёво!» Потому что сумасшедшей была, выходит, миссис О’Коннор.

– Стены ведь не в голубой выкрашены! – вставила я робко, поняв, что уклониться от ответа не получится.

– Ты не понимаешь! – всплеснула руками Аманда, да так, что телефон полетел на пол, и я еле успела его поймать.

Конечно, я ничего не понимаю, согласилась я внутренне, протягивая телефон.

– Она спросила меня про комнату, я чётко сказала – нет. Нет, моему ребёнку не нужна отдельная детская. Он будет спать со мной. И вот – она не только сделала ремонт, она ещё купила стандартную детскую мебель, вплоть до кресла-качалки! Она не слышит! Совсем не слышит меня!

И как же вы с матерью в этом схожи! Ты меня тоже не слышишь, а я-то слышу прекрасно, и потому не надо кричать так, чтобы о твоих проблемах знал весь этаж!

– Аманда, это не конец света. Ты можешь туда просто не заходить…

Ведь, что может быть проще – держать закрытой дверь, которую не хочется открывать.

– Ты не понимаешь, – повторила Аманда уже тише и уселась на диван. – Это не только комната. Она договорилась с педиатром, который лечил меня в детстве. А мне, чуть что, пихали антибиотики, понимаешь? Понимаешь?

Я кивнула, хотя ничего не понимала. Она сомневается в компетентности врача, который довёл её до окончания школы здоровой? Разве не это самая лучшая рекомендация доктору? Как вспомню эти бесконечные просмотры отзывов на врачей, прикреплённых к госпиталю… Я стонала вместе с Амандой – кому верить: одни родители в восторге, другие в ужасе от врача!

Об этом я уже думала, колдуя над чайником, потому как прихватила в магазине пакетик греческого чая, позарившись на шикарный гербарий из высушенных цветочков, и теперь судорожно крутила упаковку в поисках инструкции по завариванию. Её не было! Может, олимпийские боги затеяли игру, чтобы оторвать Аманду от рассматривания фотографии детской, а до этого заставили меня ошибиться поворотом и оказаться подле овощной лавки. Приди я домой часом раньше, Аманда могла в запале назвать мать не только сумасшедшей, а сейчас быстро отыскала рецепт в интернете, и вот мы уже сидим с чашками ароматной жидкости, по цвету напоминающей воду, в которой ополаскивали от жёлтой краски акварельные кисти. Однако у этого горного цветка богатый послужной список и нет противопоказаний при беременности – наверное, именно эту фразу Аманда дольше всего искала в сети.

Мы молчали. Как всегда. Чай почти не имел вкуса, и сладость аромата сушёных цветков почти не передалась напитку.

– Ну что у вас нынче поют на испанском? – не выдержала первой Аманда.

Нынче мы не пели, а занимались переводом Карлоса Фуэнтеса, про покойника и индейское божество, а эту тему лучше с Амандой не поднимать – ещё ненароком приплетёт мистику к своим родам, и я вновь окажусь кругом виноватой. Пришлось перечислить грамматические темы, все подряд, чтобы хоть как-то заполнить пустоту и избежать продолжения разговора о детской, но нет, армада из испанских глаголов не способна была победить раздражение Аманды на самоуправство матери.

– Послушай, – попыталась я остановить излияния Аманды, пошедшие по седьмому кругу. – Ты можешь отодрать эти наклейки, делов-то! После родов ведь можно уже руки поднимать, так ведь?

Я готова была выслушать новую беременную лекцию, только бы уйти на безопасное расстояние от обсуждения детской, но Аманда не вняла моей молчаливой просьбе, и я… Я сказала то, что не успело и секунды провести в моём мозгу, а сразу прыгнуло на язык:

– Зелёный прекрасный фон для настенной росписи. Давай распишем стены так, как тебе хочется. Можно даже наши обычные краски использовать, а?

Я действительно ждала ответа. Непонятно только, какого больше – согласия или же очередной констатации того факта, что я дура.

– Ты сказала «распишем»? Что это значит?

Мы, кажется, обсуждали испанские глаголы, и я была уверена, что в родном языке мы не путаемся.

– Мы – ты и я. Конечно, идея будет твоя.

– Верно, ты бы феечек нарисовала…

Я не обиделась. Я восприняла напоминание о моей дурацкой открытке белым флагом. Я сказала. Аманда услышала. И всё, точка. Да, оказалось, не тут-то было!

– Ты серьёзно планируешь приехать в Рино?

Я кивнула. Почему, собственно, нет, если я не планирую записываться на летний интенсив. Мои пальцы и глаза ещё не отошли от зимнего. И если мне отдадут стену под роспись…

– Могу в конце мая, сразу после экзаменов. Ребёнку два месяца будет. Уже не так страшно…

– Что не так страшно? – Аманда опустила чашку на стол и, не получив ответа, повторила вопрос. Но что я могла сказать внятного? Я ведь просто так брякнула. – Я не уеду в первый же день. Ты будешь жить тут с ребёнком какое-то время, – она раскинула руки. – Неужто ни разу на руки не возьмёшь?

Я только сильнее замялась. Ладони нервно зачесались, и я сильнее сжала чашку.

– Или ты решила, что мать меня из госпиталя заберёт?

Это не я, это она решила. Я вообще не говорила то, что она вновь услышала. Вообще не надо было рот открывать! Ничему я так и не научилась, похоже.

– Нет, я так не думала, – выдала я, как можно твёрже, пряча лицо в кружку, чтобы списать стыдливый румянец на паровую баню! – Но почему ты до сих пор ничего не приготовила? Абсолютно ничего для ребёнка здесь нет. Ну кроме автокресла в машине да шмоток. Как мы жить будем?

Я сделала упор на местоимение «мы»: это я, она и малыш. Мы трое и в абсолютно непригодных для младенца условиях. Аманда явно соглашалась с таким вердиктом, потому и изучала у меня за спиной пустую стену.

– Я же не могу попросить тебя спать на полу…

– А что, как в походе…

Предложение ничуть не удивило меня. Двадцатым каким-то там чувством я понимала, что окажусь на полу, но ума не хватило захватить из дома спальник, а ехать сейчас к отцу я соглашусь лишь под дулом пистолета.