Текст книги "Просроченное завтра (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 49 страниц)

– Лена, я серьезно про зоотовары. Чтобы тебе уже было, к чему вернуться.

– У меня не зоотовары, – пробубнила она, оставляя мокрый след на его футболке. – У меня украшения ручной работы. Очень дорогие для простого обывателя. Плюс пересылка в Россию. Растаможка. Это не выгодно. Ты не найдешь здесь покупателя.

– Да здесь же мозги у людей набекрень. Чем дороже, тем типа лучше. А если из Штатов, то вообще высший класс. Пришлешь первую партию? Мои ее куда-нибудь да пристроят.

Алена нашла в себе силы отстраниться.

– Зачем тебе это, Стас?

Он улыбнулся, явно вознамериваясь поцеловать, но потом, глубоко вздохнув и шумно выдохнув, ответил:

– Мне, кроме тебя, ничего не нужно. Это будет такая вот виртуальная, как вы говорите сейчас, да? Связь с тобой. Хочешь, я получу визу и приеду?

– Как ты ее получишь?

– Как турист.

Конечно… Спросила, как дура, очевидную вещь. Он не нищий, ему не откажут.

– Не надо. Я прилечу, но не раньше июня. Пусть малышу хотя бы полгода исполнится.

– Лена, это почти год, – выдохнул Стас ей в лицо.

Ни намека на табак. Сколько же часов он уже не курил?

– Стас, это не будет раньше. Ну никак не получится.

– Когда ты ему скажешь? – еще жестче спросил он и еще сильнее стиснул ей плечи.

– Я на его страховке. Там медицина очень дорогая.

– Лена, мы о чем сейчас говорим? – от Стаса повеяло холодом, и Алена вздрогнула, и его руки исчезли с ее плеч. – О деньгах? Или о человеческих отношениях? Ты что такое делаешь? Ты собралась вернуться к нему, как ни в чем не бывало? Я у тебя так, как друг из прошлого был?

Алена зажмурилась и зашевелила безмолвно губами.

– Стас, мне нужно два года, чтобы закончить учебу. Я как раз получу гражданство. И никаких проблем не будет, понимаешь?

– Я ничего не понимаю. Ты чего такое говоришь? – он поднял руки, но так и не опустил их Алене на плечи. – Это знаешь как называется? Это официально называется законная проституция. А в народе блядство.

У Алены зарябило в глазах, но схватиться было не за что, только если за него, но он сейчас напоминал трансформаторную будку: тронешь, точно убьет.

– Ты не понял… – прошептала она.

– Так объясни, чтоб понял! – перебил он громко.

Но в шумном зале аэропорта «Пулково» крик его затерялся в общем шуме, но зато трехкратным эхом отскочил от барабанных перепонок Алены.

– Я с ним поговорю, и я уверена, что он не станет ставить мне палки в колеса. Он не такой. Он очень хороший. Мы ведь можем просто жить в одном доме. Он у нас большой. Стас, я хочу доучиться. В России меня такому не научат.

– А что со мной? Что будет со мной эти два года?

– А что было с тобой все эти четыре?

Теперь он молчал.

– Стас, ты сказал, что это не будет легко. Но если мы хотим быть вместе, давай сделаем это как можно безболезненнее для всех.

– Лена, это будет больно всем. Ты посмотри на свою бабушку. На маму… За что они так страдают? Если б они только знали, что ты там не по любви, а из какой-то корысти… Лена, годы идут, их не вернуть. Надо быть с теми, кого ты любишь.

– Стас, но мы уже столько выстрадали, неужели еще чуть-чуть нас добьет? Неужели?

Вместо ответа он сгреб ее в объятия и уткнулся губами ей в макушку.

– Ленка, Ленка…

И принялся раскачивать ее из стороны в сторону, точно укачивал малыша, а у нее и без того кружилась голова. Пришлось зажмуриться. Но слезам это не помешало. Футболка его намокла.

– Ну что ж ты за рева у меня такая! – Стас задрал футболку и вытер Алене лицо, наплевав на людей вокруг. – Ты должна быть сильной. В бизнесе и в жизни выживают сильнейшие.

– Давай будем сильнейшими.

– Давай. Давай будем. Какой у нас выбор…

Он отстранил от себя Алену, и та сразу ухватила его за шею, испугавшись, что они так и расстанутся без поцелуя. Он сжал ее холодные щеки горячими ладонями и согрел до кончиков пальцев. Они отрывались друг от друга, потому что что-то хотели сказать, но потом, наплевав на так и не произнесенные слова, снова соединялись в жарком горьком поцелуе.

 – Я люблю тебя, Лена, – были последние слова, которые Стас выкрикнул ей уже в спину, когда она со всех ног бросилась через пограничную черту, боясь, что один поцелуй и она никуда уже не полетит.

Теперь она радовалась, что женщина в паспортном контроле поставила ей в паспорт штамп молча. Алена ничего не могла бы сейчас ответить. Никаких ответов не было. Были одни лишь вопросы.

Глава 23 «Полчаса до рейса»

Макс купил на вокзале два бургера. Сам не понял, зачем – наверное, чтобы показать американке, что в Европе они вкуснее. В поезде он набрал номер сестры и сказал, что опоздает минут на десять, не больше. Она буркнула, что ничего страшного, и отключилась – режим строгой экономии денег, минут и эмоций. Обнялись они тоже без особого энтузиазма с ее стороны. Пришлось пошутить по– дурацки, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу долгожданной встречи:

– Я думал, ты уже шарик.

– Буду, не переживай, – огрызнулась Алена, и он узнал в ней разозленного подростка, который выжил его из бабкиной комнаты своим желанием устроиться во взрослом мире. Самостоятельно.

Нет, все получилось, как он и думал – через мужика. Пусть и не того, о котором он думал. Прямо каламбур… Но с ней лучше не шутить. Злая, как черт. Может, все беременные такие?

– Ну, как у тебя дела? – а он действительно не знал, что еще спрашивать.

– Файн! – ответила она.

Ну, конечно – все у нее отлично, а как еще может быть под крылышком у программера в Силиконке? Сейчас спросит про него. А хвастаться особо нечем. Впрочем, и жаловаться тоже грех. По мнению парней он вообще сыром в масле катается. Они просто цену всему этому не знают.

– Жаль, что так рано уезжаешь.

Макс не врал. Действительно было жаль – встретились, как не родные. Разговор через столик, а столик, как океан. Океан недопонимания.

– Смотались бы в Ливерпуль вместе. Я как раз на будущей неделе играю в Каверн-Клабе битлов на фестивале.

Алена все время глядела на него исподлобья, точно готовилась сказать какую– нибудь гадость.

– Я беременна, забыл? Какие клубы?

– Не забыл…

Ему в Штаты пока не выбраться. Она с ребенком тоже будет прикована к дому. Заокеанскому. И пять минут на здрасьте-до-свидания.

– У тебя действительно все хорошо? – спросил он то, о чем не хотел спрашивать.

– А то что-то мать злая была по телефону.

– А ты звонил?

Каждое слово у нее что плевок! Казалось бы – все у бабы хорошо, улыбайся как истинная американка во все тридцать два зуба, излучай жизнерадостность, заряжай энергией окружающих. А она сычом глядит – самому даже улыбаться расхотелось.

– Я вообще-то всегда звоню, – и голос сделался таким же злым, как у нее.

Начали за здравие, ее и ребенка, окончили, как всегда, обвинениями в его адрес.

– Даже когда сказать нечего звоню.

– Молодец! – Очередной плевок. Чего уж там, утрется! – Спасибо за бургер. Я действительно голодная. Купи мне еще воды с газом, а то я не проглочу его.

Макс исполнил просьбу сестры, бросив в автомат пару монеток.

– Тебе там через секьюрити долго проходить? Сколько у нас есть времени?

– Ну, полчаса есть, – отозвалась Алена, отпив маленький глоток из бутылки. Было видно, что ей не очень хорошо. – Жалко, что не выйти в город. Прошлый раз же шел мокрый снег. Мы с Димой так и не погуляли толком. Только зря время потратили на поезд из аэропорта.

– Зима действительно не лучшее тут время. Но летом вы в Прагу мотались, если не ошибаюсь?

– Это было два года назад. Прошлым летом мы на неделю после Питера поехали в Лондон. До Ливерпуля не добрались. Ну хоть куда-то хоть так в Европу выбираемся. Отпуска у Димки толком нет да и лететь далеко. Но не было бы у меня того Шенгена, и к тебе б не выйти было.

– Злишься, да? – Макс скомкал промасленную бумагу от бургера в шарик и начал перекидывать из ладони в ладонь. – У меня сейчас реально сезон и может все– таки мы запишем диск. Это большущий шаг вперед. И у меня девушка немка. Куда мне ее, фашистку, в Питер тащить?

Алена вскинула на него глаза. Дикие какие-то. Как в то дурацкое лето, когда она крутила со своим начальником непонятный детский роман.

– У тебя серьезно с ней? – выдала Алена глухо. – Или ради паспорта?

– Ален, вот только не надо, ладно? – Макс швырнул бумагу на столик. – Это вам, девкам, легко: замуж и свалили, и еще делать ничего не надо, мужик кормит…

– Макс, хватит ныть, не надоело? – огрызнулась Алена еще громче. – Ты понятия не имеешь, что я делаю и как живу…

– Знаешь, ты тоже обо мне ничего не знаешь… Я тебе когда-нибудь звонил и просил о помощи?

– А ты вообще когда-нибудь мне звонил? – Макс промолчал. – Вот то-то. Ты просто не пожалей потом.

Чего она так смотрит? Максу даже жарко сделалось, и он скинул вельветовый пиджак, оставшись в футболке.

– А ты жалеешь? – спросил он сестру как бы в отместку.

Молчит, но в лице не изменилась.

– Речь не обо мне, – в голосе ни грамма эмоций. – Я давно замужем, у меня будет ребенок. И я не за паспортом бежала.

Ну, да… Так он и поверил! Даже мать не верит. И правильно делает. Хотя вкешне у них ну прямо идеальный брак. И парень – за такими девки обычно толпами бегают. И получше сестры уж точно. И не ей учить его жить!

– Грета хорошая баба, – проговорил Макс, буравя взглядом сестру. Он не врет. Ему с ней хорошо. И паспорт нужен как раз для того, чтобы не расставаться. – Ну, старше меня чуть-чуть.

Алена откинулась на спинку стула и сложила руки на животе. Живота-то не видно. Одна кофта! С капюшоном. Как американская рэперша прямо. Осталось только ноги на стол закинуть. Кроссовки, правда, темные, замшевые. Странно, что не кеды!

– Чуть-чуть – это сколько? Как Полина была?

– На одиннадцать лет старше, – не стал юлить Макс. – У нее сыну девять лет. Я его учу на гитаре играть. Только знаешь что, матери не говори. Я уж так, по факту сообщу.

 – Не скажу, – отрезала Алена и почти выплюнула ему в лицо: – А у Полины замечательный муж. Он мне очень нравится.

Макс сжал губы – вот надо было подколоть дуре. Не промолчать!

– Ты там на своего мужа лучше смотри, а не на чужого. Полине секс был нужен, больше ничего. Она не должна быть на меня в обиде. Хотела б, поехала со мной. Я не сбегал от нее. И, знаешь, я тут нормально зарабатываю и мне тут хорошо. Я ке вернусь. В этот гадюшник. Пусть мать это наконец поймет…

Макс замолчал, решив, что малость перегнул палку. Надо бы сменить тему.

– Ты ее, кстати, будешь приглашать, когда малыш родится?

– А как же бабушка одна останется?

– Забыл, – усмехнулся Макс.

Алена тоже усмехнулась и сделалась при этом до жути страшной. Да она всегда и была такой. Что богатые мужики в ней нашли, он никогда не поймет.

– А ты не забывай, – отчитывает, точно он мальчик. – Она совсем старенькая стала какая-то. Ты бы съездил. Из своего Ливерпуля.

– Я подумаю…

Макс отвел взгляд от похоронного лица сестры. Ну да, бабка старая. Но как вырваться, когда каждый день расписан? Приезжаешь на три дня – плохой, не приезжаешь вообще – снова плохой.

– Я постараюсь приехать, – качнул он подбородком. – Может, и Грету уговорю поехать. Она хорошая тетка. У нее мужик просто разбился на автобане, когда она еще беременной была. Сама тянула ребенка. Она умница.

Алена зажмурилась, и Макс это заметил.

– В глаз попало?

– Нет, – Алена принялась тереть глаза, и они быстро стали красными. – Здесь как-то куревом тянет… Есть же курилки… Блин…

Она жутко жмурилась, до слез.

– Да здесь не пахнет, – принюхался Макс.

– Это тебе не пахнет. Не бросил?

– Бросил. Я же детям преподаю. Ну и ребенок в доме.

– Так вы вместе живете?

– Ну да… Уже год. Я не сам, она заговорила про документы. Я подумал, почему бы и нет… К своему ребенку я не готов, а тут пацан уже большой. И воспитанный, по струнке ходит. Дома все тихо?

– Говорю ж, что бабушка…

– Я про Диму?

– Все отлично. Он супер-муж. Ну ладно, наверное, мне пора. На всякий случай…

– Тяжело? – спросил он, видя, с каким трудом сестра поднялась со стула.

Она усмехнулась, но не весело.

– Будет только хуже.

Шуточки у них беременных!

– Хорошо, что ты приехала. Но такой полет… Все-таки ты сумасшедшая.

– Какая есть!

Буркнула так, будто он что-то обидное сказал, а ведь и мысли не было обижать. Пошутить хотел, но, наверное, у беременных туговато с чувством юмора.

– Слушай, Ален, у тебя какой сейчас адрес?

– Зачем тебе? – как-то совсем нервно встрепенулась она.

Макс даже передернул плечами от волнения.

– Ну там подарок прислать… На рождение племянника. Как назовете?

Алена пожала плечами.

– Надо что-то интернациональное. Макс было бы классно, но в нашей семье уже есть Макс.

Макс улыбнулся: кажется, это первая улыбка от сестры за всю встречу.

– Александром назовите: тоже и нашим, и вашим.

– Терпеть не могу это имя.

И, кажется, улыбка та была последней. Лицо каменное. Может, ей плохо, а она молчит?

– А как же Пушкин?

Про самочувствие не спросил. Ну, а чем он поможет, если что не так?

– И Пушкина терпеть не могу. Макс, я пойду.

И она, кажется, протянула руки, чтобы обнять. Он рванулся вперед. Сжал ее в объятиях. Какой бы она ни была засранкой, а она его сестра.

– Ален, ты чего?

А она плакала. Даже не плакала, а рыдала.

– Тебе больно? Что-то не так с малышом? В чем дело?

Он усадил ее обратно на стул, а сам присел рядом на корточки. Она продолжала висеть на нем. Он гладил ее по вздрагивающей спине и больше не задавал наводящих вопросов.

Алена сама отстранилась и заговорила:

– Бабушка совсем плоха. Я ее так мало видела… Мать как зверь какой-то в клетке… И вообще…

– Ален, – он сжал сестре плечи. – Это жизнь. Каждый ищет, где лучше. Знаешь, можно выстроить забор и не видеть дерьма вокруг, если у тебя есть деньги. Иначе езди в обоссанном лифте и меняй каждый день лампочки в подъезде. Знаешь, меня за два-три дня там раз десять обматерят и вот тебе прививка от ностальгии еще на полгода точно…

– А бабушка?

– Ален, она у нас была, пока мы были маленькими. Мы выросли. Ты вот сама через полгода мамой станешь. Ну неужели ты хочешь, чтобы твоего ребенка идиотом перед всем классом называли? Или в подворотне пачку сигарет в рот запихивали? Или, может, ты его в армию хочешь отправить? Нет, ты мне скажи! Молчишь? Так утри сопли и понимай, от чего именно ты уехала. Я думаю, твой муж совсем не дурак – он сделал все, чтобы свалить. И ему повезло, что у него такая белая эмиграция. А ты вообще, как сыр в масле, в частном универе. Забыла, как поступала в свой Кулек? Забыла?

Она молчала и смотрела на него тупым бараньим взглядом.

– Ты, мать, зажралась. Вот тебя и тянет назад. И с деньгами мужа, конечно, круто в России. Пошла стиралку купила, на такси в город. Забыла, как мы жили? Память короткая? Напомнить?

Она разлепила губы, но сумела озвучить прилипшие к ним слова только со второй попытки:

– Я все помню, Макс. И жизнь у нас не была такой уж плохой.

Макс тряхнул головой:

– Не была… Сначала благодаря отцу. Потом потому что мать за троих пахала. Ну, а потом тебя взял под крылышко твой Станислав. И скажи, что это не так?

 Она молчала, ничего не отвечала. Даже взглядом.

– Ты не знаешь жизни, Алена. Тебе просто повезло, что рядом всегда был кто-то, кто думал за тебя. Радуйся, что не лежишь на кладбище с Серегой, а это был твой путь, красотка. И это то, отчего я уехал. Ничего там не изменилось и не изменится. Даже не надейся!

Макс резко поднялся, но Алена не подняла головы, и так и продолжала смотреть вперед, теперь уже ему в пупок, вместо глаз.

– Ты не опоздаешь так?

Она поднялась и бросила короткое «пока». Он тоже не стал настаивать на прощальных объятиях. Позлится и успокоится. Не дура – должна же понимать, что бабка бабкой, но бабка свою жизнь прожила, а им жить и детей растить: своих, чужих – какая собственно разница. И жить лучше хорошо.

Глава 24 «Семейная пятница»

Наконец-то пятница. И наконец-то он едет в аэропорт. Дима хлопнул дверью машины и шагнул к лифту, радуясь, что нашел место приткнуться так близко – Ленке меньше идти. Ноги, наверное, вообще не ходят после десяти часов в кресле. А у него мозги не варят. Обругал себя нехорошими словами и побежал обратно – надо было положить букет вперед, не забыл бы тогда в машине. Купил кустовую гвоздику – красивая и не похожа на похоронный вариант. Решил сделать заодно и себе терапию. От страхов надо избавляться, пока те не забрались под кожу, как шапка манкурта. К тому же, цветы светло-розовые. Жене понравятся. Обязательно.

Выйдя из лифта, Дима вытащил телефон и проверил время. Лена позвонила почти час назад из самолета. С иммигрейшена звонить запрещено, но какой бы длинной не была очередь, Лена должна вот-вот выйти, и он не пошел, а побежал в зал для встречающих. Арайвал всегда лучше Депарчюр! Десять минут ожидания по сравнению с двумя с половиной неделями – пшик!

Дима увидел ее сразу и помахал гвоздиками, чтобы Лена заметила его и пошла в нужном направлении. Прибавила шаг, а он снова побежал, но потом одумался и не стал отрывать жену от пола, просто обнял и коснулся губ секундным поцелуем. Нацелуются, когда она придет в себя после трансатлантики.

– Жива?

Дима попытался задать этот смешной вопрос как можно радостнее. На красотке вообще лица нет – ходячая смерть, бедолага…

– Жива, – почти не улыбнулась Лена.

– Еще час выдержать и все…

– И все, – отозвалась она еще более похоронным голосом.

Он снова обнял ее, вернее приобнял, не в силах отпустить. Пальцы нащупали живот. Ну, или складки кофты. Лена дернулась в сторону, и он отступил на шаг, смутившись: она устала, а он лезет, дурак… Просто соскучился. До жути!

– Я теще уже позвонил. Отправил спать. И свекрови тоже отзвонился.

– Спасибо.

Они шли довольно быстро. Он даже не катил чемодан, нес за ручку. Пустой – слава богу, а он боялся килограммов конфет. Приказал матери – ничего не посылай! Но разве женщины слушаются?

Он распахнул дверь Тойоты, чтобы Лена быстрее села. Потом только швырнул в багажник чемодан.

– Лен, воды хочешь? Или чая? – Дима потряс термосом, стоявшим в подстаканнике. – Джинджер, как ты любишь.

– Не хочется сейчас, – и посмотрела на него как-то даже осуждающе. – Дим, я в порядке. Просто устала, как собака…

Хотелось сказать: говорил же, не надо ехать! Но нельзя так – там мать, бабушка… Даже брат нарисовался в кой-то веке. Как тут не поедешь?! С малышом все нормально. А мама его отоспится и снова станет человеком.

– Лен, дай сюда!

Он забрал букет, в который жена вцепилась точно в какую-то драгоценность, и вернул его на заднее сиденье, а оттуда забрал бумажный пакетик.

– Донаты? – скривилась Лена. – Дюжина?

Шутит – значит, все в порядке.

– Одна шестая. Для тебя и того парня.

Дима размотал скрученный верх пакета и достал первый донат с крошкой.

– Твой любимый, – сказал он, заметив, как скривился рот жены. Не угадал? Вкусы резко поменялись? – Второй с шоколадом. Я подумал, что мальчики любят шоколад.

– Дима, я ничего не хочу. Мне плохо после самолетной еды.

Он снова закрутил пакет и бросил назад.

– Выпей тогда чай. Я старался…

Она вдруг протянула к нему руки и обняла. От неожиданности он даже не обнял ее в ответ.

– Спасибо, – прошептала она ему в шею. – Я тебя за это очень люблю.

Люблю? Он не ослышался? Она это сказала?

– За что за это? – Дима даже нервно дернулся. – За донатсы? Или за чай?

Он сам не понял, зачем обращает ее нечаянное признание в шутку. Не может же она на полном серьезе вот так с бухты-барахты признаться ему в любви?

– Не только, – ответила она как-то совсем без улыбки.

И Дима рассмеялся: просто и звонко, решив разрядить обстановку, которая непонятно почему оказалась такой накаленной. Наверное, из-за жары. Даже здесь, у залива, на крытой парковке было душно. Но скоро кончится лето, жара пойдет на спад. С большим животом Лена будет ходить в прохладные месяцы, а в феврале они будут гулять с коляской уже в окружении весенних цветов. Эти полгода пробегут быстро – даже не заметишь. И они перестанут быть просто мужем и женой, они станут родителями. Их навечно соединит друг с другом маленький мальчик.

До дома добрались почти без пробок, но все сорок минут разговор не клеился: Дима пытался задавать вопросы про Питер, Лена отвечала односложно. Поняв, что у жены нет ни сил, ни желания разговаривать, Дима замолчал, хотя сделал это через силу, вдруг почувствовав нестерпимую потребность говорить, будто три недели молчал. Ладно. Еще наговорятся – она наконец-то дома.

– Не пахнет? – спросил он жену, открыв входную дверь.

Лена посмотрела на него удивленно, но все же принюхалась.

– А чем должно пахнуть? – она даже сунула на всякий случай нос в гвоздики.

– Краской, – пояснил Дима. – Я детскую покрасил. Этот белый цвет, как в больнице. Прости, что не сказал. Боялся, будешь отговаривать. Но я поговорил с лендлордом – они не против, если только мы потом перекрасим все обратно в этот долбанный швейцарский белый. Пойдешь смотреть или потом?

– Потом, – буркнула жена.

И Дима почувствовал обиду. Не говорил, чтобы сделать сюрприз. Наверное, поспешил – надо было ей дать сначала выспаться. Но ведь боялся, что до сих пор пахнет. Он-то ничего давно не чувствует, но у нее нюх обострен. Он даже в ее отсутствие не пользовался лосьоном после бритья. Чай давно без сахара пьет, от соли отказался с ее новой диетой – что там на беременной очереди? Он на все ради нее и малыша согласен.

 – Лен, там в холодильнике пару готовых салатов, авокадо, йогурты, фрукты. Не знаю, что ты сейчас хочешь?

– Ничего не хочу. Только в душ, – ответила она, не обернувшись.

Дима не пошел следом, вернулся на кухню включить чайник. Чай-то выпьет. Хотя бы… Поставил в вазу брошенный на стол букет. Но ожидание оказалось для него невыносимо долгим. Он постучал в ванную. Она явно не услышала, и он нажал на ручку – не заперлась.

– Лена, ты волосы моешь? Какое тебе дать полотенце?

– Я сама! – почти что закричала она из душа.

– Лена, ты в порядке?

– Дима, уйди, пожалуйста.

– Я только пришел. Куда ты меня гонишь?

Ответа не последовало, хотя она и выключила душ.

– Лена, у меня с тобой пятнадцать минут! Мне бежать на работу. У меня три митинга еще. Можешь поторопиться?

Она приоткрыла дверцу и высунула руку. Ну что за фигня – здравствуйте, я ваша тетя, а не жена!

– Лена, выходи уже! Дай я тебя хоть вытру! – сказал Дима уже с раздражением, расправляя пушистое полотенце, и она с явной неохотой поставила ногу на коврик.

– А он действительно подрос.

Отвести взгляд от округлого живота оказалось выше его сил, и Дима забыл про полотенце, поэтому Лена без особых усилий забрала его.

– Прости! – очухался Дима и попытался завладеть полотенцем, но под негодующим взглядом жены даже попятился. – Лен, что-то случилось?

– Ничего. Просто устала, как черт. Сказала же тебе! А ты лезешь!

– Куда я лезу?

Потом только заметил протянутую к животу руку. Господи – ну ведь хочется прикоснуться. Даже не к ней – хотя чего скрывать, ее телу лишние килограммы только добавили аппетитности – а к нему, животу: точнее – к сыну.

– Ты сказала, уже можно почувствовать… – нашел он отмазку и улыбнулся.

– Ок спит. И я хочу спать. Рядом со мной мужик жутко храпел весь полет.

Дима кивнул.

– Сейчас я уйду, поспишь. Тебе пижаму принести или ты так?

– Пижаму.

Он принес, и она как-то слишком быстро оделась, а хотелось хоть пару лишних секунд полюбоваться долгожданным телом. Какие к черту совещания, когда жена вернулась?!

– Можно тебя обнять?

Какой идиотизм! Сказал бы кто, что он будет задавать жене подобный вопрос, послал бы на три буквы. Однако ж сейчас казалось, что иначе можно и по рукам схлопотать. Она молча встала перед ним: руки по швам, точно на школьном медосмотре. Он обнял, как можно нежнее и просто прижался щекой к ее щеке. Один поцелуй и работа полетит в тартарары.

– Дима… – Лена дернулась, ища свободу, и он чуть ослабил объятия. – Нам нельзя сейчас…

Он даже не сразу сообразил, о чем она говорит.

– Сейчас? – Дима широко улыбнулся. – Сейчас у меня по плану секс совсем не с тобой, а с товарищами из Индустана.

Лена не изменилась в лице: осталась такой же суровой.

– Дима, я серьезно про секс. У меня как-то все тянет там. Я боюсь навредить ребенку.

Он почувствовал, как его прошиб холодный пот: только не это! Он же не простит себе, что разрешил ей лететь в Питер! Тряхнул головой, отгоняя плохие непрошенные мысли, и попытался вспомнить, когда у нее врач. Не смог.

– У тебя врач на следующей неделе? – спросил он, глотая каждый второй слог.

– Через неделю.

– Переназначишь?

Сердце билось в самом горле, а, может, и вообще не билось. Лена мотнула головой.

– Нет, не буду. Знаешь, как у них все забито. Да мне не так чтобы совсем хреново. Может, и должно тянуть… Просто давай без этого пока.

– Да без проблем…

С проблемами, конечно, но он не дурак настаивать. Два года как-то жил без бабы, а сейчас ради ребенка… Жил, да только в одной постели не спал. И что теперь? Вон как она мучается с животом, а ему что, как коту каждый день Масленица должна быть, что ли? Они не только рожать вместе будут, но и вынашивать вдвоем.

– Лен, хочешь, я принесу чай в кровать? Хочешь? – добавил тут же, будто можно было загипнотизировать эту посмертную маску.

– Я вообще чаю не хочу, – убила она на корню все его чаяния хоть как-то услужить ей. – Я просто лягу спать, ладно? Ты мне бутылку воды на тумбочку поставь.

Дима усмехнулся. Больше для себя, чтобы успокоиться.

– Она уже стоит. С утра. Ну, тогда и я чай пить не буду. Спи, малыш, спи, – он осторожно провел рукой по плечу, обрадовавшись, что жена не дернулась от него, точно от раскаленной сковородки. – Я вернусь поздно. Будить не буду. Так что встретимся ночью или утром. Может, до утра доспишь. Постарайся.

Он наклонился и запечатлел у нее на лбу поцелуй – почти что отеческий. Внутри зашевелился протест, и он поспешил уйти. Сел в машину, уже доехал до перекрестка, как заметил торчащую из подстаканника кредитную карту, которой платил за стоянку в аэропорту. Подрулил к обочине, чтобы убрать ее в кошелек, пока не завалилась куда-нибудь. И на тебе – не обнаружил самого кошелька. Дома забыл? Без прав поехал. Голова совсем не тем забита. Нет, как раз тем – не о работе же думать! Жена важнее.

Пришлось вернуться. Да, валяется бумажник подле чайника, который так и не пригодился.

– Лена, это я! – Дима решил на всякий случай заглянуть в спальню, чтобы Лена не вылезала из кровати. – Бумажник забыл…

Он не договорил: жена лежала на кровати ничком и плакала. Даже рыдала. В голос, вот и не услышала, как хлопнула дверь.

– Лена? – он присел рядом, и жена замерла, точно пойманная с поличным. – Лена, что случилось?

 Она не ответила, не повернулась, но больше не плакала. Дима решил обойти кровать, присел на корточки, чтобы видеть лицо. Убрал со щеки мокрые волосы.

– Ты чего плачешь, малыш? У тебя так болит? Что-то дома? Что-то, о чем ты не хочешь со мной говорить? Макс? Он что-то тебе сказал?

Дима мог бы продолжать список вопросов до бесконечности – Лена не собиралась отвечать на них.

– Ты опоздаешь на совещание, – сказала она.

– Да к черту этот митинг! – рука Димы замерла на ее мокрой щеке. – У меня жена плачет. Куда ж я пойду…

– Уже не плачет.

Она села и даже отодвинулась от края, чтобы он не дотянулся с объятиями.

– Скажешь, в чем дело?

Она пожала плечами или передернула – он не понял.

– Да так, ничего… Просто грустно…

Он все же поднялся, сел рядом и притянул жену к груди – пусть строит из себя гордую с другими.

– Ленка, это всегда так. Тяжело от мамы уезжать. Но мы приняли это решение вместе и нам тянуть эту лямку. Сейчас учеба начнется, снова будешь крутиться и тебя отпустит. А завтра сбежим от жары на океан. Обещаю, не буду купаться. Буду сидеть с тобой рядом. Лен, выше нос. Ты у меня сильная. А то малыш еще подумает, что мама из-за него плачет.

Лена вытерла слезы и буркнула;

– Иди. Опоздаешь.

– Уже ушел.

Выдохнув, Дима поднялся. На выходе снова проверил в заднем кармане шортов наличие бумажника и тихо затворил входную дверь. Утро вечера мудренее. Ей просто надо отдохнуть.