Текст книги "Просроченное завтра (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 49 страниц)

Глава 14 «Берегите нервы»

Полина подтянула на шее шарф и проверила, закрыла ли дверь гримерки, но до конца коридора не дошла, наткнувшись на сидящего на диване Даню. Откашлявшись, чтобы вернуть пропавший после спектакля голос, она поинтересовалась, что он тут делает.

– Книжку читаю, – и Даня действительно потряс книгой. – Как устроиться на работу.

На мягкой обложке значилось имя Гайто Газданова и название романа «Ночные дороги».

– Уволили?

Даня потряс головой.

– Нет, сказали, что мой номер перестал пользоваться популярностью, предложили перейти в другой клуб, где я не стану выступать даже под дулом пистолета, потому что слоган клуба – у нас утолят любые ваши капризы. Точно формулировку, правда, я не помню, но суть ты уловила. Все вы, бабы, стервы!

Полина уселась на диван и вновь кашлянула, но уже в шарф.

– Что будешь делать?

– Пойду в пожарные за целых семьсот рублей в месяц.

Полина совсем закашлялась и потому прохрипела:

– Ты че, сейчас серьезно?

Даня подсел поближе и принялся накручивать на пальцы кисти ее шарфа.

– Читала у Льва Николаевича про пожарных собак в Лондоне? – Полина кивнула и высвободила шарф. – Вот и я, как далматины, очень быстро бегаю от любой госслужбы, где заставляют носить форму.

– Но когда нет ничего другого… У них же там должны быть какие-то льготы?

– Должны? Они зарплату-то нынче не платят, а город еще и бесплатный проезд грозится отобрать, и в поликлинику не сходить у дома, только в ведомственную. Я б в пожарные пошел, пусть как жить научат.

– А ты уже вопрос, гляжу, изучил, – не без доли сарказма изрекла Полина, но не поднялась с дивана. Ей вдруг стало неловко за свой долг, который пока не было возможности отдать. Отец не прислал денег, а напоминать о себе не хотелось. За нее поунижалась мать. У самой бы никогда не хватило сил переступить через гордость.

– С охранниками просто общался. Они все оттуда. Не с бабами ж трепаться. Ментом, кстати, лучше. Не платят, зато девок нынче много в погонах. Наша служба и опасна, и трудна, ну, а жизнь, она уж полная… Хм, ты чего-то хотела?

Полина опустила руки между колен и стиснула пальцы.

– Можно я в декабре отдам тебе деньги?

Даня откинулся на подлокотник дивана и опустил книгу на живот.

– Это удар ниже пояса, Поль. Я сказал, что возвращать не надо. Я ж понимаю, что ты не на шмотки брала. И я голодать не буду. Во всяком случае до декабря, а там у нас елки, бабло будет капать, а потом… Может, мне роль лишнюю дадут… И вообще… Весна. Туристы приплывут. Может, опять в гиды подамся. Хотя лень лицензии продлевать, а в Эрмитаже небось заставят пересдавать, а я ненавижу экзамены…

– Дань, ты с жиру бесишься. Ты молодой, красивый, три языка знаешь, опыта хоть отбавляй… А ты куда влез? Куда бабы лезут, потому что кроме рожи ни фига нет.

– Поль, я соня. Я не могу вставать в семь утра на работу. Физически не могу. И вкалывать за щедрые чаевые по восемь часов не могу… Вернее, не хочу… Гидом мне придется пахать без выходных, чтобы получить то, что я получал за пару танцев. Еще и не Газданова буду читать, а тайны и мифы Санкт-Петербурга! Я хочу делать то, что мне нравится и получать за это деньги. Хочу. Или хотя бы не делать то, что мне не нравится целый день. Поль, а может нам замутить какой-то дуэт и попытаться по кабакам повыступать, а? Я не Вертинский. Один не могу. За мою картавость мне лишь по шее дадут.

– Дань, я хочу играть в театре. Хочу.

Даня кивнул и откинулся на спинку. Говорил он теперь шепотом.

– Можешь не отвечать. Но откуда у тебя деньги? Богатый покровитель?

Полина кивнула.

– И Макс к этому нормально?

– Ну… Мы с ним вместе всего два месяца. И… Мы, кажется, не готовы жрать жареную картошку и при этом быть счастливыми. Запросы у нас большие, а возможностей кот наплакал.

– Извини, Поль, но ты действительно веришь в Макса?

Она пожала плечами и отвернулась, чтобы поймать на стене след от мужского сапога.

– Он не Господь Бог, чтобы в него верить, – она говорила тихо и совсем хрипло. – Но он мне нравится. Мне хотелось бы верить, что у нас что-то с ним в конце концов получится. Но нет, так нет. Я привыкла быть одна. А деньги я тебе верну. В декабре.

Она хотела подняться, но Даня поймал ее за руку и подтянулся почти к самому ее лицу.

– Не надо ничего мне отдавать, поняла? Если я могу за две штуки купить тебе пару свободных ночей, то я это делаю. Слышишь?

Она вырвала руку.

– Мои ночи не продаются, – она уже говорила достаточно громко. – И не выкупаются. Не надо играть в рыцаря. Я не принцесса и не маленькая девочка, которая не может отказать дядьке, который ей не нравится. Если уж хочешь быть рыцарем, то отвяжись от Алены. Сорока на хвосте донесла, что вы в театр ходили.

Даня хлопнул книжкой по коленке.

– А вы с ней что, подружки?

Полина наклонилась к дивану.

– Мне сорока из администрации донесла. Я с Аленой даже Макса не обсуждаю. Но я тебя предупредила. Не лезь к ней. Она серьезная девочка, а ты Фигаро здесь, Фигаро там. Не надо девку травмировать, договорились? Очень больно, когда тебя используют и бросают.

Даня дунул Полине в лицо, и та отпрянула.

– Спасибо за честное мнение о моей личной жизни, но я, кажется, его не просил. Если у меня к двадцати трем годам не было длительных отношений с девушками, то это не значит, что я на них не способен. Может, вина в девушках, которые мне нравились? – Даня отбросил книгу. – Не лезь, поняла? Я Алену еще даже не поцеловал, а в твоей башке уже трахнул и бросил. Может, тебе голову надо полечить, красотка? Вместе с горлом. Зима на дворе, минус семь. Шарф не спасет. Дать тебе на такси?

– Типа, тебе ночевать негде, да? – спросила Полина с вызовом.

– Я бы напросился к Алене. От нее пользы больше.

Он поднялся с дивана.

– Я же серьезно сейчас! Тебе нельзя по улице идти.

– Тогда и не пойду. Ты ночуешь здесь, и я буду. Чем я хуже-то?!

И она действительно отперла гримерку, поставила чайник, достала мед. Даня заявился без спроса, но она его не прогнала. Он был для нее не просто бесполым существом, но и безобидным. Тогда в квартире она была просто на нервах из-за больницы, и потому критика Макса стала последней каплей. Сейчас грубость Дани раздражала, потому что набила стойкую оскомину, но обижаться на идиотов только себе вредить. К тому, сейчас ссора могла повлечь за собой не только исчезновение нескольких нервных клеток, но и новогоднего заработка. Она не хотела знать причины отцовской забывчивости – не настолько велик кризис, чтобы не кинуть пару-тройку тысяч дочке. Не алименты жене все же платит! Если она сама и проживет на зарплату, то без новогодних денег придется туго. Еще нельзя будет показывать всю сумму Максу – он, конечно, не осудит ее за помощь, но она не хочет, чтобы кто-то вообще знал про Кирилла.

Чтобы не тратить ночь зря, они достали блокноты и набросали примерные сценарии новогодних выездов и заодно утренника для больных детей. Полина хотела спросить Даню про сестру, но передумала. Так надолго Макеев обычно не переселялся в театр. Не надо сыпать соль на рану. Да и больничными разговорами она была уже сыта по горло. Медсестра Таня заверила ее, что все утрясла, но через три дня написала ей, что Кирилла все равно выписывают, и будет хорошо, если она подъедет сегодня на встречу с лечащим врачом. Полина едва удержалась от слез – больше денег не было. При нынешнем курсе доллара в шестнадцать рублей она не может добавить даже десятки.

Зачем он ее позвал? Посмотреть, насколько она кредитоспособна? Возможно, Таня делилась не только с напарницей, но и с ним, ведь он-то точно знал, что для его пациента лекарств в больнице нет. Дядьке за пятьдесят, но поджарый, не лысый, халатик чистенький, а к карману приколот бейджик с именем Николай Евгеньевич. Она присела на стул, но от чая отказалась. Голос тихий, точно у психиатра.

– Вы же понимаете, девушка, что в нейрохирургических стационарах восемьдесят процентов пациентов с черепно-мозговой травмой и в основном по известным всем нам причинам, потому мы ни за какие деньги не можем носиться с вашим Кириллом, точно с писаной торбой.

Полина вскинула голову и чуть не спросила голосом римской императрицы «Сколько?» Однако врач продолжил монолог слишком быстро.

– У нас великолепные специалисты, если вы вдруг сомневаетесь в нашей компетентности. Если мы выписываем пациента, это означает, что ему мы уже помогли всем, чем могли, и наше внимание нужно другим. Профессия нейрохирурга считается элитарной, но пациенты у нас совершенно обычные и не у всех имеются такие прекрасные ангелы-хранители.

Полина снова промолчала, ожидая окончания прелюдии.

– Вы знаете, кто был первым нейрохирургом в мировой медицине? Не знаете… Жаль-жаль… Академик Владимир Михайлович Бехтерев в тысяча восемьсот девяносто седьмом году организовал первую в мире… В мире, голубушка, вы слышите, специализированную операционную. Только тогда область наших знаний называлась иначе – неврохирургия, а потом хирургическая невропатология. А сейчас это хирургия нервной системы. В нейрохирургии операционное поле очень маленькое. Это канал толщиной в палец и глубиной в десять-пятнадцать сантиметров, который оперируют под микроскопом, а ваши нервы, голубушка, я вижу даже без простых окуляров. Наша работа ювелирная. Повредишь одно нервное окончание – откажет сердце, другое – легкие. У вас очень чуткое сердце, берегите его. Это сокровище мало у кого есть.

Лесть не прошла даром. Полина не расстрогалась, а собралась, чтобы принять денежный удар. Но его не последовало. Николай Евгеньевич протянул ей бумагу, по которой к Кириллу после выписки приставлялась персональная сиделка.

– Два месяца вами уже оплачены, а потом, я надеюсь, Кирилл уже сможет обходиться без посторонней помощи. Ни он, ни его мать о вас ничего от меня не узнают. Но если что-нибудь ему еще потребуется, Таня с вами свяжется.

Полина тогда не могла сказать даже элементарного спасибо. Сердце перестало биться, а в легкие – поступать воздух. Как она не грохнулась в обморок и вышла из кабинета без помощи санитаров, она не знала. Очнулась Полина уже дома и прорыдала в подушку чуть ли не до самого утра, не зная, радоваться или плакать из-за выписки Кирилла. Дома, возможно, и стены лечат, только она теперь не будет получать о его прогрессе никакой информации. А, может, и к лучшему – эту страшную страницу лучше перевернуть и продолжить жить дальше. Впереди еще целый талмуд жизни, который она пока пишет, как курица лапой. Только раздобыла на диван вторую подушку, так сразу начала использовать в качестве дополнительной слезосушилки. Макс вернется только после Нового года, а старого еще полтора месяца.

Дверь гримерки приоткрылась без стука. Проверка с вахты.

– Оба здесь ночуете? Чтобы тихо.

Они кивнули, и дверь затворилась. Даня тут же повернул к Полине голову:

– Слышишь, не ругаться.

Полина в ответ показала ему язык.

– Типа, тебе ночевать негде, да? – спросила Полина с вызовом.

– Я бы напросился к Алене. От нее пользы больше.

Он поднялся с дивана.

– Я же серьезно сейчас! Тебе нельзя по улице идти.

– Тогда и не пойду. Ты ночуешь здесь, и я буду. Чем я хуже-то?!

И она действительно отперла гримерку, поставила чайник, достала мед. Даня заявился без спроса, но она его не прогнала. Он был для нее не просто бесполым существом, но и безобидным. Тогда в квартире она была просто на нервах из-за больницы, и потому критика Макса стала последней каплей. Сейчас грубость Дани раздражала, потому что набила стойкую оскомину, но обижаться на идиотов только себе вредить. К тому, сейчас ссора могла повлечь за собой не только исчезновение нескольких нервных клеток, но и новогоднего заработка. Она не хотела знать причины отцовской забывчивости – не настолько велик кризис, чтобы не кинуть пару-тройку тысяч дочке. Не алименты жене все же платит! Если она сама и проживет на зарплату, то без новогодних денег придется туго. Еще нельзя будет показывать всю сумму Максу – он, конечно, не осудит ее за помощь, но она не хочет, чтобы кто-то вообще знал про Кирилла.

Чтобы не тратить ночь зря, они достали блокноты и набросали примерные сценарии новогодних выездов и заодно утренника для больных детей. Полина хотела спросить Даню про сестру, но передумала. Так надолго Макеев обычно не переселялся в театр. Не надо сыпать соль на рану. Да и больничными разговорами она была уже сыта по горло. Медсестра Таня заверила ее, что все утрясла, но через три дня написала ей, что Кирилла все равно выписывают, и будет хорошо, если она подъедет сегодня на встречу с лечащим врачом. Полина едва удержалась от слез – больше денег не было. При нынешнем курсе доллара в шестнадцать рублей она не может добавить даже десятки.

Зачем он ее позвал? Посмотреть, насколько она кредитоспособна? Возможно, Таня делилась не только с напарницей, но и с ним, ведь он-то точно знал, что для его пациента лекарств в больнице нет. Дядьке за пятьдесят, но поджарый, не лысый, халатик чистенький, а к карману приколот бейджик с именем Николай Евгеньевич. Она присела на стул, но от чая отказалась. Голос тихий, точно у психиатра.

– Вы же понимаете, девушка, что в нейрохирургических стационарах восемьдесят процентов пациентов с черепно-мозговой травмой и в основном по известным всем нам причинам, потому мы ни за какие деньги не можем носиться с вашим Кириллом, точно с писаной торбой.

Полина вскинула голову и чуть не спросила голосом римской императрицы «Сколько?» Однако врач продолжил монолог слишком быстро.

– У нас великолепные специалисты, если вы вдруг сомневаетесь в нашей компетентности. Если мы выписываем пациента, это означает, что ему мы уже помогли всем, чем могли, и наше внимание нужно другим. Профессия нейрохирурга считается элитарной, но пациенты у нас совершенно обычные и не у всех имеются такие прекрасные ангелы-хранители.

Полина снова промолчала, ожидая окончания прелюдии.

– Вы знаете, кто был первым нейрохирургом в мировой медицине? Не знаете… Жаль-жаль… Академик Владимир Михайлович Бехтерев в тысяча восемьсот девяносто седьмом году организовал первую в мире… В мире, голубушка, вы слышите, специализированную операционную. Только тогда область наших знаний называлась иначе – неврохирургия, а потом хирургическая невропатология. А сейчас это хирургия нервной системы. В нейрохирургии операционное поле очень маленькое. Это канал толщиной в палец и глубиной в десять-пятнадцать сантиметров, который оперируют под микроскопом, а ваши нервы, голубушка, я вижу даже без простых окуляров. Наша работа ювелирная. Повредишь одно нервное окончание – откажет сердце, другое – легкие. У вас очень чуткое сердце, берегите его. Это сокровище мало у кого есть.

Лесть не прошла даром. Полина не расстрогалась, а собралась, чтобы принять денежный удар. Но его не последовало. Николай Евгеньевич протянул ей бумагу, по которой к Кириллу после выписки приставлялась персональная сиделка.

– Два месяца вами уже оплачены, а потом, я надеюсь, Кирилл уже сможет обходиться без посторонней помощи. Ни он, ни его мать о вас ничего от меня не узнают. Но если что-нибудь ему еще потребуется, Таня с вами свяжется.

Полина тогда не могла сказать даже элементарного спасибо. Сердце перестало биться, а в легкие – поступать воздух. Как она не грохнулась в обморок и вышла из кабинета без помощи санитаров, она не знала. Очнулась Полина уже дома и прорыдала в подушку чуть ли не до самого утра, не зная, радоваться или плакать из-за выписки Кирилла. Дома, возможно, и стены лечат, только она теперь не будет получать о его прогрессе никакой информации. А, может, и к лучшему – эту страшную страницу лучше перевернуть и продолжить жить дальше. Впереди еще целый талмуд жизни, который она пока пишет, как курица лапой. Только раздобыла на диван вторую подушку, так сразу начала использовать в качестве дополнительной слезосушилки. Макс вернется только после Нового года, а старого еще полтора месяца.

Дверь гримерки приоткрылась без стука. Проверка с вахты.

– Оба здесь ночуете? Чтобы тихо.

Они кивнули, и дверь затворилась. Даня тут же повернул к Полине голову:

– Слышишь, не ругаться.

Полина в ответ показала ему язык.

Глава 15 «На круги своя»

Алена так и не нашла возможности признаться Эльвире, что передумала замещать ее на время американских каникул – и насовсем тем более. Никакого экономического факультета, оплаченного фирмой «Ева», ей не надо. Она не поставит подпись на контракте ни четвертого декабря, ни… Никогда! До рокового дня оставалось чуть меньше трех недель – в условиях кризиса найти настоящего бухгалтера можно по щелчку пальцев. И такой же щелчок, только по носу, получит от судьбы она сама – ничего на блюдечке с голубой каемочкой ей с этих пор не будет. Все сама. Пусть работу и не найти, но вот курсы никто не отменял. Она послушалась Александра Сергеевича и осталась при зеленых. Теперь денег даже больше, чем требуется, хотя из зарплаты прошлого месяца она отдала почти все тете Маше на продукты, потому что снова понадобилось как-то ужинать, и маме, потому что учеников вне школы у той не осталось.

Алена сомневалась, что увидит зарплату за ноябрь… И маленький злобный тролль, засевший глубоко в сердце, уговаривал повременить с не очень приятной для господина Светлова новостью. Как в том августе он, так и она сообщит пренеприятнейшее известие после протянутого конверта.

Зазвонил телефон. По выражению лица Эльвиры Алена четко научилась определять звонящего. С сыном она теперь говорила исключительно на финансовые темы, и надобность ретироваться в кухню отпала сама собой. Тайн за семью печатями в семье Светловых, похоже, не осталось. Однако в этот раз что-то пошло не так.

– И ты сообщаешь мне это по телефону! – вскричала Эльвира. – Ну да, конечно! Я и в трубку могу сказать, что ты дурак и размазня!

Уйти Алена не могла – она поменялась с Эльвирой местами и оказалась запертой в углу. Хозяйка скомкала лист бумаги с многочисленными расчетами и прорычала:

– Ты предлагаешь мне лететь через Стамбул? – Последовала пауза. – А как тогда ты себе представляешь… Выходит, по-твоему, я могу уехать, не повидавшись с внучкой?

Эльвира швырнула бумажный шарик в корзину для бумаг с точностью заправского баскетболиста. Алена вжалась в спинку кресла. Хотелось закрыть и глаза, и уши, но возможности сделать это не было никакой.

– Саша, прекрати выгораживать эту дуру. Ты можешь врать, кому угодно, но не мне. В здравом уме ты бы ее туда не отпустил и уж тем более не позволил бы держать ребенка до самых морозов.

Эльвира потрясла трубкой, точно желала вытряхнуть звонящего под свои очи.

– Не нужно иметь медицинского образования, достаточно здравого смысла, чтобы понять, что ребенок серьезно заболеет из-за резкой смены лета на зиму. У твоей Оксаны его, видимо, нет! Для чего она ехала… Да хоть до мая теперь! Мне-то откуда знать?! Почему вообще это должна решать я? Кто тут муж и отец? – она сжала губы. – Ты напомни это не мне, а своей Оксане, пожалуйста! Саша, хватит! Я не хочу это больше слушать!

Телефон пикнул, и трубка ударилась о базу. Эльвира откинулась на подголовник кресла и прикрыла глаза.

– Он был до нее нормальным парнем. Абсолютно нормальным. Что эта сучка с ним сотворила! Что в ней такого?!

Этот вопрос не был риторическим – Эльвира задала его, глядя на Алену в упор. Сжавшись еще сильнее, та ответила:

– Оксана очень красивая.

– И что? Погулял, бросил, другую нашел. Жениться-то зачем!

Алена не знала, что добавить, да даже составь она об Оксане хоть какое-то мнение, она бы держала его при себе. Как и мнения о Саше Светлове. Эти люди ее не касаются. Совсем. Это была случайная и ненужная никому встреча.

Эльвира все не успокаивалась и сумела вернуться к уроку лишь спустя полчаса. Однако закончить его не смогла, потому что без предупреждения к ней вломился отфутболенный по телефону сын.

Алена точно приклеилась к креслу. Поскорее б он ушел! Мать вряд ли оставит его на запоздалый воскресный обед. Но дверь все не хлопала и не хлопала. Алена смотрела в экран, чувствуя, как от напряжения леденеют пальцы. Только бы ушел! Только бы ушел! Выходить к нему лишнее. Пусть наговорится с матерью. Эльвира мастер швырять трубки, но сына взашей никогда не вытолкает. Предупреди Александр о своем приезде, Алена бы с радостью сбежала, не говоря ему даже «здрасьте». Но пришлось сказать, когда тот распахнул дверь в кабинет.

– В воскресенье никто не учится! – отрезал он вместо приветствия. – Я отвезу тебя домой.

Алена не успела сказать «нет». За нее это сделала вошедшая следом Эльвира, но сын остался непреклонен.

– Вот в этой части дома, – Александр ткнул пальцем в компьютер. – Последнее слово за генеральным директором, то есть за мной. И ты не будешь диктовать мне условия…

Алена осталась сидеть, не в силах видеть лица обоих – бледные, с дрожащими губами… У Эльвиры глаза блестели, а его глаз она не видела. Но достаточно было сжатого кулака.

– Мам, на улице страшный дубак. Я даже свитер надел.

Алена действительно впервые, за исключением той субботы, видела господина Светлова не в костюме. Только джинсы, рубашка без галстука и грубой вязки свитер не молодили его, а наоборот даже состарили. Похоже, этой ночью он совсем плохо спал.

– Если уж я приехал к тебе, то отвезу Лену домой, – продолжал он, глядя на мать.

– Хоть какой-то прок от сожженного бензина. Лена, шевелись!

– У нас урок, – процедила Эльвира сквозь зубы.

Александр зло расхохотался, но тут же оборвал смех и нетерпеливо махнул рукой, чтобы Алена наконец поднялась.

– Какой из тебя сейчас учитель! Выпей валерьянки, – бросил он матери. – Или лучше коньяка. И если решишься, я куплю тебе билет и отвезу в аэропорт. Если же нет, то не конопать мне мозги.

Алена смущенно опустила глаза, чтобы не встречаться с Эльвирой взглядом, и попыталась обойти Александра, но его рука все равно успела опуститься ей на спину. Какое счастье, что они сделали ее свидетельницей семейной ссоры – иначе бы пришлось объяснять причину пылающих щек.

– Лен, ты не мерзнешь в пальто? – спросил Александр, когда они спустились на два лестничных пролета.

От неожиданности вопроса она обернулась.

– Я не успела съездить домой. Слишком быстро похолодало.

Александр сунул пальцы в рукав пальто пощупать подкладку, но и этого краткого прикосновения оказалось достаточно, чтобы щеки запылали еще сильнее. Он убрал руку и взглянул на часы.

– Могу отвезти тебя к маме. Или купить пуховик. Или что сейчас девчонки носят…

– Я переживу еще неделю!

Алена хотела ответить тихо, но в итоге почти закричала и побежала вниз. Александр нагнал ее и ухватил за рукав.

– А если мать опять не отпустит тебя на выходные? Ты же рта не можешь раскрыть, чтобы настоять на своем!

О, как же верно подмечено. Не могла. А теперь она просто ждет зарплаты. Бизнес есть бизнес. С личным мешать его не следует.

– Тут до Московского рукой подать. Это ведь верное направление. Поехали!

Он распахнул дверь, но Алена не шагнула через порог.

– Нам нельзя туда вдвоем.

– Это еще почему? – Александр понизил голос. – Чем я хуже Стаса?

Вопрос был задан с вызовом.

– Сам знаешь, чем… – прошептала Алена.

Губы Александра дрогнули.

– Я не буду заходить к твоей маме, если ты такая нервная. Или постою в прихожей и скажу, что очень спешу. Лен, ну хватит уже устраивать из наших отношений трагедию, – он понизил голос до шепота. – Ты подарила мне отличный уикенд, и я честно надеялся на взаимность, иначе не стал бы даже начинать. Блин, Лена, ты сама разделась… Сказала «а», говори «б». Это ответственность за свои действия, понимаешь?

Она молчала. Его глаза сузились, как у кошки, и Алена проклинала яркий свет.

– Ничего ты не понимаешь, красотка. Давай уже шевелись! Как идиоты здесь стоим.

Он подтолкнул ее к выходу и потом к машине. Она быстро пристегнулась и уставилась в лобовое стекло, стараясь не покраснеть еще больше. Ледяной воздух в салоне нагрелся от нее до состояния бани, но Алена не решилась размотать даже шарф. Александр замешкался снаружи и извинился, что не открыл для нее дверь.

– Я никогда, наверное, не избавлюсь уже от этого. Каждый раз заглядываю под машину в поисках взрывного устройства. Такой уж я псих, извини.

Он завел машину и протянул Алене мобильный телефон.

– Я снял блок. Позвони маме.

Она справилась с вызовом абонента, а потом точно русский язык позабыла. Предложения выходили жутко корявыми, и Алена надеялась, что мать догадается собрать для нее не все зимние вещи. Свитер, связанный бабушкой, у нее в городе, а ничего другого ей не надо.

– Саша, что у вас произошло? – спросила Алена, возвращая телефон владельцу.

– Не хочу услышать это от Эльвиры.

– Ничего! Абсолютно ничего.

Он смотрел вперед, губы сжаты, пальцы стиснуты на руле. Алена поняла, что подробностей не будет. Только музыка. Однако на площади Победы он вдруг ответил:

– Оксана решила вернуться двадцатого декабря. Говорит, Еве там очень нравится. Но я прекрасно понимаю, что там нравится в первую очередь самой Оксане тем, что рядом нет Люды. Мать зря бесится. Сама рассуди, не полечу же я в Турцию, чтобы насильно усадить их в самолет. Когда они вернутся, будет серьезный разговор, а пока я ничего не могу сделать. Наперед буду умнее. Теперь знаю, что жена может выкинуть такой фортель. Она и туда улетела без спроса. Вернее, я сказал нет, но видимо недостаточно твердо. Она все равно пошла и купила путевку. Я мог бы не везти их на самолет, но не хотел скандала при теще. Ты спросила, обиделся ли я на Оксану. Да, обиделся. Но к тебе это не имеет никакого отношения. С тобой я был не из-за Оксаны. И точка. Я не хочу это больше обсуждать. Никогда.

А больше обсуждать оказалось нечего. Перешли на финансы, и Алена обрадовалась, что стараниями Эльвиры понимает, о чем говорит ее сын. Так и добрались до места. Деревья на кладбище уже голые. Все кресты как на ладони. И мысленный тоже, который Стас на том берегу поставил на их отношениях.

– Лена, куда дальше?

Куда-куда? Прямо в грязь, по раздолбанному асфальту, к подъезду, перегороженному царапанной восьмеркой.

– Ну, я сижу жду или подняться?

– Посиди, пожалуйста, – почти умоляюще попросила Алена и помчалась в подъезд.

Второй этаж. Звонить не понадобилось. Мать, видимо, увидела их в окно.

– Даже не пригласишь? Это некрасиво, – насупилась она. – Стыдно за квартиру, да?

Алена сжалась, но не сняла с головы даже берета. Так и поцеловала бабушку.

– Мам, его дома ждут. Воскресенье же! Мне вообще стыдно, что он поехал за моими шмотками. Я такой заботы не заслужила.

Она запихнула теплую шапку, шерстяной шарф и перчатки в рукав пуховика, вытащила сапоги из пакета и сунула под мышку.

– Эти оставь, – хотела скомандовать мать, но Алена отказалась.

– А вдруг снова осень?!

Алена уже отвернулась к двери, когда бабушка выскочила из кухни с банкой варенья.

– Не надо ему варенья! – замахала пуховиком Алена. – Это другие люди, как ты не понимаешь!

Мать повернулась к ней всем корпусом:

– И ты с ними стала другой. Мы уже тебе не пара. Никто из нас тебе уже не интересен. Не знаю даже, говорить или нет про Сережу Морозова… Две недели как похоронили.

Сердце Алены сжалось, но лишь на мгновение.

– Отмучился, – сказала Алена. – Вернее, мать его отмучилась.

Она бросила на пол пуховик и сунулась в сумочку, радуясь, что пристегнулась в машине вместе с ней. Алена выгребла из кошелька все, оставив только на проезд.

– Вот! – она протянула маме деньги. – Отдай тете Зине как-нибудь. Только не говори, что от меня.

Мать приняла купюры и сжала в кулаке.

– Как же они быстро научили тебя, что все решается деньгами, – чуть ли не выплюнула она в лицо дочери.

Алена вскинула голову:

– Они, если это Стас и Александр, тут не причем. Это жизнь научила. А Серега получил то, что заслужил. Я по-дружески предлагала ему лечиться. Он предпочел смерть. Не моя вина, что тетя Зина воспитала такого никчемного сына.

– Какая же ты злая, Алена. Нельзя так говорить ни о живых, ни о мертвых.

Алена схватила сапоги с пуховиком и выскочила за дверь.

На улице она столкнулась с Лидкой – как тесна все-таки деревня!

– Я не знала, что ты здесь, – бросила та. – Хотя могла бы догадаться…

Она обернулась к БМВ с зажженными фарами.

– Твой машину поменял? Или это уже другой?

– Уже другой, – бросила Алена. – Извини, я спешу.

– Про Серегу знаешь? – спросила та чуть ли не с вызовом.

– Знаю, – голос Алены не дрогнул. – Мне действительно пора.

Она сделала шаг в сторону машины. Александр вышел и открыл багажник. Алена скинула внутрь вещи и поспешила укрыться в салоне – в этот раз объятья сыграли бы злую шутку.

– Все хорошо?

Она кивнула.

– А ты боялась!

Он потянулся к ней явно для поцелуя, и Алена отпрянула к двери, краем глаза наблюдая за Лидкой, стоящей на изломе поребрика.

– Хватит дергаться! – огрызнулся Александр.

– За нами наблюдают…

Александр снова потянулся к ней и почти утонул в коленях, но тут же выпрямился, держа в руках тряпку, с которой вышел из машины, чтобы протереть стекло, куда не доставали дворники.

– Ну вот… – он захлопнул дверь. – Никакого компромата на тебя не насобирали.

Алена с трудом приходила в себя: ведь из любой ситуации выкрутится, точно уж! И все же она сумела помахать Лидке рукой, точно лучшей подружке. Нет, она умерла для нее в тот самый день, когда заявила права на хозяина конюшни. Ее больше нет. Она лично не хочет ничего знать о Лидке, и та не должна узнать о ней и толики правды. Лидка даже не догадывалась о Сереге, живя с ними бок о бок. Про Питер она знает еще меньше. А ее грязные фантазии Алену не трогают.

На улице темно. В салоне жарко. Алена кинула на заднее сиденье берет с шарфом и расстегнула через ремень пальто. Александр молчал. Она тоже. Хотя предпочла бы разговор, чтобы не думать о Сереге. Она не жалела его. Больно было за себя. За то, что она ничего не почувствовала. Хотя чему удивляться – она его давно похоронила. Его физическая смерть была лишь делом времени.

– Давай поужинаем?

Александр сказал это, когда уже остановил машину. Непонятно где. Даже при свете дня Алена плохо узнавала автомобильную дорогу. Места не туристические, потому общепит здесь по-прежнему с налетом совдепа, но будучи почти что единственными посетителями, они получили все внимание, хотя заказа пришлось дожидаться достаточно долго. За это время Александр сумел поразить Алену памятью на стихи, предложив сыграть в поэтическую эстафету, и, к своему стыду, Алена сумела закончить далеко не все четверостишия. Но это смущало ее куда меньше взгляда Александра.

– Лена, – он протянул к ее лицу салфетку, чтобы стереть с губ остатки крема. – Можно мне другой десерт?

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем он говорит. А не возьми он салфетку, не хватило бы и минуты.