Текст книги "Второе Пришествие (СИ)"

Автор книги: Николай Коровин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

Дарья все воскресенье просидела дома, рисуя некий воображаемый пейзаж. В одиннадцать часов вечера она получила сообщение от своей знакомой из института по имени Елена. Сообщение говорило о явной заинтересованности знакомой по имени Елена на предмет презентации, заданной на понедельник по одному из предметов. 'Ах да, презентация!' – вскочила Даша, подпрыгивая по комнате на одной ноге. 'Она самая! Абсолютно! И как же я о ней не подумала! С утра же была мысль сделать ее!'

Через час картинки и текст связались в единое целое, и готовый продукт был готов. 'А я умница!' – напевала Даша, направляясь в душ. Но уже в душе веселое настроение растворилось, поскольку у нее начались обсессии, которые случались периодически. Из-за лезущих мыслишек Даша двигалась в ванне очень аккуратно, боясь оступиться и поскользнуться. Упрямые волосы извивались и не хотели как следует отмываться, торча во все стороны, как из соломенного пугала. Отбросить дурные предчувствия не получилось и при выходе из душа, в итоге Даша долго ворочалась с боку на бок, заснув, когда часы показывали два часа.

Наблюдались подобные явления с самого раннего детства, Даша и не придавала им особого значения, считая их чем-то самим разумеющимся, что, безусловно, наличествует у всех других людей. В чем же они проявлялись? Она постоянно мыла руки, когда у нее появлялось устойчивое ощущение загрязненности. Оно не зависело от реальной грязи, она спасалась и каплями дождя и растирая руки снегом. Еще одной навязчивой мыслью было, что она что-то забыла. Пожалуй, это было даже неким подвидом ощущения, что вот все идет не так. Точнее, даже предчувствием некой большой беды. Но сколько ни было предчувствий – не было после них ни одной беды, и сколько ни было бед – не было подобных предчувствий. В определенном возрасте ей попалась на глаза статья, посвященная так называемому обсессивно-компульсивному расстройству, и Даша была поражена тем, как точно ее описывала модель, особенно где перечислялись признаки данного заболевания. Но мысль о том, что она больна, Дарья, конечно же, тотчас отмела. Вместо этого ей пришла в голову мысль о связи подобного отклонения с ленью. 'А что, если мне лень проверить, лежат ли ключи от дома в сумке? Что есть эта мысль? Не напоминание ли? Но почему она тогда не возникает в те моменты, когда моя судьба подвергается опасности, например, при переходе проезжей части?' Впрочем, когда ключи забывались на самом деле, выяснялось это уже слишком далеко от дома, так же Даша однажды и потеряла телефон, проверив карман. Она помнила, что за пятнадцать минут до этого был звонок, и прошла по улице до того места несколько раз, но телефон так и не обнаружила.

По жизни Дарья почти всегда следовала строго определенным ритуалам и была уверена, что если все случалось не так, как она желала, винить в этом нужно себя, и именно за несоблюдение подобных ритуалов. Получив двойку на контрольной, она тут же вспоминала, что после выхода из подъезда, пошла не как обычно, а свернула налево, чтобы обойти большую лужу. На следующий день, она переходила эту лужу вброд, терпя потом целый день неудобство от мокрых ног. И так далее! Она могла не сесть в автобус, потому что у него вдруг на пару секунд заклинило дверь перед началом посадки. Она никогда не садилась в первую дверь вагона метро, возможно, считая, что при экстренном торможении основной удар придется по передней части вагона. Если пол в каком-либо заведении был выложен плиткой разного цвета, то она ходила непосредственно по плитке одного цвета, каких бы усилий ей это не стоило. Если надо было ждать, она могла сколь угодно сидеть молча, сложив руки, но вдруг встать и начать ходить, описывая строго квадраты и прямоугольники, вписанные в проход под углом.

Дарья ужасно боялась известных людей. Когда другие обступали 'звезду' с желанием сфотографироваться и получить автограф, Даше хотелось словно раствориться, сделать так, чтобы ее никто не заметил. Она искренне не понимала слова 'фанатизм', но очевидно, что здесь дело было не в нем. Иной раз, направляясь куда-либо, роившиеся в голове мысли создавали панику: 'А куда я еду? Точно ли мероприятие будет на этом месте? А не случилось ли со мной помутнение рассудка?' Мысли такие преследовали ее намного чаще, чем подобные помутнения имели место быть, зато при помутнениях наступала полная уверенность в своих действиях. Очнувшись, она, как всегда это и бывает, в первое время отказывалась верить в происходящее. Потом она принимала это и судорожно пыталась как-то изменить, и только тогда принимала окончательно.

Подобным образом работает восприятие на резко выделяющуюся информацию у всех людей, то есть можно выделить три условных этапа: отвержение, исправление, принятие. Специфика характеров уже проявляется в выражении этих этапов. Собственно поэтому нам предстоит познакомиться с рядом новых персонажей, чтобы эту специфику наблюдать более явно, да и вообще, разнообразить повествование никогда не помешает!

Собственно, ради пресловутого разнообразия, мы отправимся в обычный районный супермаркет. Наша героиня, задержавшись на кассе, предъявила паспорт, свидетельствующий о двухлетнем перевыполнении нормы по совершеннолетию, и, сложив покупки в приобретенные пакеты, с торжествующим видом вышла из магазина. Распечатав свежепреобретенную пачку сигарет, она выкинула обертку по направлению к урне, но словно ждавший этого момента поток ветра налетел и снес легкий целлофан в сторону. Елене (а эта была та самая Елена, что училась с Дарьей в одной группе и присылала ей сообщение), заметившей подобный просчет, крайне неприятно было мусорить, но наклониться на глазах у людей, чтобы поднять что-либо с грязного асфальта – было выше нее. К тому же, желание курить атаковало: она с огромным удовольствием высекла огонь, кончик сигареты затлел оранжеватой точечкой, и Лена выпустила в вечернее небо струйку дыма. Небо не было пасмурным, но на нем почему-то горела лишь одна звезда, и этот факт немного отвлек Ленины мысли, которые находились несколько в беспорядочном состоянии.

Елена была, как легко догадаться, ровесницей Дарьи и Ирины; это была девушка среднего роста, ее фигура была, пожалуй, немного склонна к полноте, но полной Лена ни в коем случае не была, разве что полногрудой. Но каких усилий стоил ей этот комплимент с нашей стороны! Да, ей приходилось тщательно выстраивать диету, заниматься спортом, много курить – последние два занятия кажутся несовместимыми, но по мнению Елены в равной степени способствовали поддержанию фигуры в оптимальном состоянии, хотя она всегда не упускала случая покомплексовать по этому поводу. От природы у нее был русый цвет волос, но после многочисленных перекрашиваний он настолько уже изъелся, что даже если бы Лена и постриглась налысо, выросшие с нуля волосы были бы неестественно-выцветшие. Лена не очень любила яркую одежду, предпочитая оттенки черного и белого, а в особенности их смешение в разных пропорциях. При этом большая часть ее знакомых сходилась во мнении, что одевалась она стильно. Но эта большая часть вряд ли бы могли назвать ее натурой романтической, легко ранимой – она редко позволяла себе показывать свои душевные переживания широкой аудитории. Но мы вынуждены, для объективности, отметить этот факт: Елена чем-то напоминала образ кисейных барышень из произведений девятнадцатого века, поклонниц европейских романов об истинной и чистой любви; она даже интересовалась поэзией, причем довольно редкими авторами, а также авангардной живописью. У нее был поставленный и немного низкий голос, который если и мог расположить к себе, то своей уверенностью и флегматичностью, которые он излучал.

В этот вечер Елена возвращалась домой от своего парня Василия, с которым состояла в отношениях уже чуть больше года. И в этот раз (и не в первый раз) ее преследовало чувство, что что-то не так (хотя кого из девушек подобные чувства не накрывают в определенную пору?). Однако у Елены на подобные настроения имелись вполне резонные причины. Во-первых, Василий был в этот день абсолютно трезвым. Более того, она не обнаружила в его квартире ни одной банки или бутылки, могущей свидетельствовать об употреблении Василием алкогольных напитков. Это было не похоже на него, и Елена никак не могла придумать объяснение, которые бы решало разом все противоречия. Впрочем, причины на то были, и уж конечно они не были связаны с девушкой. Во-вторых, неприятный осадок оставила история, поведанная им Лене. 'Вчера виделся с одной старой знакомой, – рассказывал Вася. – Она рассталась за день до этого со своим... Представь себе: напился и поднял руку на нее! Вот же как низко! Это же как надо опуститься до такого!' Лена кивала и соглашалась, искренне возмущаясь вероломным нападением, но по дороге домой она волей-неволей думала об ином: 'Да сколько у него этих типа 'знакомых'? Из рукава он их, что ли, достает?' Именно по причине посещения Василия презентация была даже не начата, и Лена написала Даше, надеясь, что та поделится с нею своей. Она знала, что Даша в подобных вопросах безотказна и не скажет ни слова. Раз уж мы так назвали молодого человека причиной халатного отношения Елены к учебе, то расскажем немного и о нем самом, тем более что с ним на протяжении нашего повествования произойдут неожиданные события.

Василий был человеком, который любил хвалиться. В частности, он заявлял, что пристрастия к алкоголю не имеет, если что, может не пить несколько недель подряд. И доказывал это, делая так примерно раз в три месяца, не беря на протяжении нескольких дней в рот ни капли. Он любил рассуждать о жизни с позиции умудренного опытом мужика лет пятидесяти, в свои-то двадцать два. Он знал все тонкости жизни, говорил уверенно, он все пробовал, он знал все об особенностях той или иной модели машины, о том, как провести электричество, какой краской что красить. Он знал особые комплименты, которые сразу располагали к нему всех девушек, да и вообще – он всегда был душой любой компании. К нему стремились, всегда он был весел и улыбался, неприятности словно и обходили его стороной, так он себя преподносил. Он умел и припечатать словом и кулаком зарвавшегося, отстоять свое мнение, считался с принципами. Он учился на заочном отделении, а вот о его заработках мы подробно рассказать не можем. Поговаривают, что он заказывал то ли из Китая, а то ли не из Китая какие-то товары, которые сбывал в Москве втридорога; то ли перепродавал подержанные машины, которые ремонтировал у знакомого, с которым в свое время вместе учились; то ли развозил по ночами запрещенный в то время в продаже алкоголь. Но хотя Василий и умел быть душой компании, нельзя сказать, что это был очень приятный в общении человек. Он был задиристый, неуступчивый, упрямый, никогда не признававший своей неправоты. Любую ситуацию он описывал с той точки зрения, что он все делал правильно, даже если это был разговор с самим собой. Это качество проявилось еще в детстве. Например, когда Вася с другом возвращался домой после игры в футбол, то он вспоминал какой-нибудь момент, описывая его так: 'Я-то все делал правильно, выбивал мяч от ворот, а он! Подставил спину!' Или 'я же вижу боковым зрением, что он бежит, даю ему пас на пустые ворота, а он рванул в другую сторону!!!'

Василий провел эти трезвые дни плодотворно: не выходя из дома он заработал неплохие деньги, всего лишь общаясь с людьми по интернету. Оказывается, ряд мужчин готовы отдать не последние для себя деньги, чтобы посмотреть полуэротическое видео с понравившейся девушкой. И пусть с другой стороны экрана под аватаркой миловидной барышни скрывается небритый обрюзгший мужик, пускай эти видео можно найти и в свободном доступе, за сам факт диалога 'с нею', они готовы терять остатки мышления и отдавать. А Василий был готов брать, и брал с большим удовольствием. Он категорически отвергал всевозможные 'нормы морали'. Более того, он считал ханжами и лицемерами тех, кто начинал проповедовать идеалы о 'честности', 'неподкупности' и так далее.

'Вам самим предложат миллион, будете в лужах из собственной мочи валяться, измажетесь в собственном дерьме, предложи вам это. Борцы за честность, тоже мне. Все, что не является нарушением закона – допустимо. Закон нельзя нарушать не потому, что это плохо, а потому, что за это можно понести наказание', – рассуждал Василий.

'Вот дураки', – смеялся он над какими-нибудь неудачливыми аферистами. Он даже осуждал их не за сам факт аферы, а за то, как глупо они могли попасться. 'Не пойман – не вор', часто приговаривал он. Спроси его, убивал бы он, если бы закон убийство не запрещал, он, впрочем, может, и задумался бы. Но потом ответил бы: 'смотря с какой целью'. Все у Василия всегда имело рациональное объяснение и раскладывалось по полочкам. Понятия чувства, трепета, благоговения он отвергал, не любил слюнтяев, которые апеллировали к неким высшим ценностям, неписаным истинам, громко смеясь над ними. В тот период, когда он жил, крайне популярно было явление всеобщей скорби. В дни, когда в мире происходила крупная катастрофа, будь то теракт, будь то наводнение, будь то крушение самолета, на следующий день пользователи интернета все как один публиковали фотографии со свечами, писали 'покойтесь с миром' в комментариях и массово выражали свои соболезнования родственникам. Василий подобное явление категорически не принимал и презирал, считая этих людей не сочувствующими, но лживыми. 'Зачем имитировать эту доброту? Кому она поможет', – рассуждал он, – 'люди уже умерли, туда им и дорога, их не вернуть. Родственники? А чем помогут им всхлипывания какого-нибудь сопливого школьника? И все эти картинки? И 'мы помним'? Что дальше? Лицемеры!'

О том, что его поведение сейчас могло в чем-то задеть Лену, он даже и не думал, как вы легко догадались. Женщин он считал сопливыми существами, мямлями, основными функциями которых являются готовка и деторождение. И, конечно же, полноценная половая жизнь для своего избранника. Он считал, что ради любимого женщина должна доставлять тому удовольствие, выполняя все завуалированные сексуальные мечты.

Но будет несправедливо, если у вас сейчас сложится исключительно отрицательное мнение о Василии. У него было высшее образование, и он даже имел планы на получение второго высшего заочно. Но и без этого он успевал довольно много учиться, благо всемирная сеть предлагала на то великое множество образовательных ресурсов и программ. А главное, Василий твердо знал, какое знание для чего нужно, где может пригодиться и каким образом обращено впрок. Признаем честно: он умел откушать вкусностей с древа познания. Но любовь к учебе, к процессу обучения он считал верхом абсурда.

Глава IV. План готов

– Верх, верх абсурда! – кипятился доктор Исаак Фогельштейн. За кругловатым столом сидели три человека: помимо уже знакомого нам Ивана Фарнберга, это были Людвиг Гольштейн и Карл Пот.

– Дорогой Исаак! – Карл встал, чтобы подчеркнуть важность произносимой фразы. – Вы же серьезный ученый, не побоюсь этого заявить, мирового уровня. Вы звезда! Но пока вы знамениты как теоретик. Конечно, мыши, да. Мыши у вас оживали. Но для чего, для чего, скажите мне, проводятся опыты с мышами? Конечная цель этих опытов одна – применение их во благо человечества. Так зачем ждать кого-то, кто на основе вашего прорыва, на основе вашей гениальности наживется?

Людвиг похолодел: 'Зачем он проболтался про наживу? Кто его за язык дернул? Того гляди и догадается, зачем все это! Хотя, я до сих пор и сам не пойму, как тут можно не догадаться!'

– Это все так, но учтите, с какими трудностями может быть связан этот эксперимент! Мы понятия не имеем, к чему он может привести!

– Не беспокойтесь, затраты мы берем на себя, – заметил Иван как бы невзначай.

– Мы все устроим, и во всем вас поддержим, – продолжал Карл, не обратив внимание на реплику Ивана – очевидно, он был главным в этом предприятии. – Посудите сами: ни одна клиника не позволит проводить вам подобный эксперимент, потому что его будет необходимо согласовать с властями.

Фогельштейн задумался. По натуре он был человеком, который ни разу в своей жизни законов не нарушал, даже в бурную юность, за исключением, пожалуй, пары штрафов за превышение скорости, да и то незначительное. И сейчас он получал предложение, которое полностью соответствовало его душевным позывам, но выглядело крайне подозрительным. Когда произошла первая встреча с Фарнбергом на отдыхе, Фогельштейн не до конца поверил в серьезность диалога. Проходило время, опыты продолжались, и он немного грустил, вспоминая тот случай. 'А ведь шанс, может и есть. Пусть он один. И что дальше?' Когда Иван вновь вышел на связь и предложил встретиться, Исаак ответил, что готов провести переговоры с большим удовольствием. Иван заявил со своей стороны, что приедет с коллегами, и вот встреча состоялась. Сара встретила прибывших с максимальным радушием, наставила на стол угощений, а когда мужчины перешли к деловой части, тихо и незаметно удалилась, убрав со стола.

Переговоры завершились подписанием контрактов, которые сулили Фогельштейну неплохую прибыль в случае успешности предприятия. Иван, Людвиг и Карл, со своей стороны, обещали техническую и юридическую поддержку в случае различных заморочек. Распрощавшись, они ушли, явно довольные, а вот у Исаака словно повис на сердце тяжкий груз.

– Да, Сарочка, вот такие дела... Даже не знаю, говорить ли тебе... И если да, то о чем... – обратился он к супруге.

Сара сверкнула глазами и сразу приступила к делу. Она встала, неспешно прошла по комнате, убедилась, что дверь за ушедшими плотно захлопнулась, и села на стул.

– Ну на что ты полез? Кто ты есть, чтобы обратить жизнь вспять? Ты кем себя мнишь, творцом? Но неужели ты, о тщеславный, не понимаешь, насколько опасное дело ты затеял? Я стояла за дверью и все слышала. Да, вначале вы больше шептались, я часть слов я упустила, но после того как ты вскричал 'Верх абсурда!', оставшаяся часть мне была прекрасно слышна, я все поняла.

– О ужас! Ты всегда отличалась наблюдательностью... – Исаак поник, но быстро вернул себе самообладание. – Дорогая, я занимаюсь этим не ради себя, и не ради денег, но во благо науки. Ты, ты не имеешь права мне мешать! Да и кто имеет? Государство? Но что есть государство, когда стоит вопрос... Вопрос счастья будущих поколений!

– А нацистские преступники, Менгеле и им подобные – не во благо ли науки? А лекарства нынешние – не в том числе благодаря их опытам? И как ты отворачиваешься от государства, а кому же ты собираешься помочь? Людям? Но люди, так или иначе, граждане! А медицинскую помощь получают так вообще только граждане, да и то, те, кто имеет страховку.

– Ну, дорогая, ты перебрала! Я, то есть мы, никого не насилуем, боли не причиняем. Государство помогает людям, да, путем оказания помощи. Но ты знаешь, я тебе многократно говорил, что я противник государственной медицины. Единственная медицина, которая может служить на благо пациента – платная, частная медицина, с конкуренцией, и растущим качеством услуг. Впрочем, к чему сейчас я ухожу в эту тему? Я про опыты. Мы ставим себе цели – быть может, и завышенные. Но не ты ли, не ты ли пилила меня десять лет до этого, что я смотрю низко! Что я пишу бессмысленные статьи, книги, которые никому, ни-ко-му, при нашей жизни помощи не окажут!!!

– Ох, ну ты же умнейший человек у меня, а дальше своего носа не видишь! Ну вот представь, что все получилось, и ожил бывший покойничек, а дальше что? Как он будет страдать? Чем он будет заниматься? Что мы вообще ему скажем? Скажет ли он тебе спасибо? И вообще, будет ли он человеком, если, скажем, душа у него уже отлетела, а вы его оживите, что это будет? А если он сбежит и начнет размножаться? И чужды будут ему моральные нормы, пойдет убивать всех и вся, а?

– Ты забегаешь вперед, дорогая, забегаешь. Оживление! Ты говоришь об этом так просто, словно это муравья раздавить! Да, может, первый опыт и будет неудачным, но даже из того, что ты описала – это прорыв, прорыв науки, мы узнаем, что происходит после смерти, и о том, как устроено все, да и даже про душу, наука пока молчит, что там и куда отлетает. Но пока далеко до оживления человека, очень далеко.

– Дорогой Исаак, я хочу тебе внушить, что человек – не бог и не имеет права, не имеет, вмешиваться в процесс. Ты хочешь новую жизнь? Вот тебе женщина, что и как делать с ней ты и сам прекрасно знаешь. Но не так! Не с теми, чей путь уже закончился.

– Видишь ли, Сара, пока я прихожу к выводу, что для того, чтобы восстановить ткани, нужно много материала именно этого человека, и хорошо сохранившегося.

– И вы возьмете первого попавшегося из морга. Нет, сделай что-нибудь, придумай! Ну не должно так быть! Ты понимаешь, насколько опасна эта вся игра? Я приготовила обед, пойдем. Потом договорим. Лея, ты уже покушала? – обратилась она к дочери, вышедшей им навстречу из кухни.

Получив положительный ответ, они отправились туда; Сара тут же начала орудовать столовыми приборами. Исаак смотрел на нее внимательно, но она и без этого прекрасно понимала, что ему не терпится возобновить диалог. Она пожала плечами и развела руками, как бы давая ему право продолжить.

– Ну, ты, конечно, права, но и тебе самой не интересно?

– Нет. Человек не может быть бессмертен. Иначе... Да ты представь, что все это встанет на поток, после удачных опытов, и каждого умершего сразу будут вновь оживлять, во что это все превратится? Лишь страх смерти является главной мотивацией для свершений. Однажды нас не станет, мир будут менять уже другие, вот мы и пытаемся что-то делать. При бессмертии все сядут на диван. И все.

– Если честно, я об этом не думал. Я думал и о самом опыте, и как мы будем его проводить, а о том, что будет после... как-то нет...

– Да все ученые так! Впадают в эту жажду. Я придумала уже тебе повод! Кушай, кушай, а меня слушай! Скажи, чтобы оживить человека, он должен был умереть, скажем, сто лет назад. И приведи всякие научные выкладки. Что к только что умершим опасно применять этот опыт, потому-то и тому-то. И так далее.

– Это конечно, здраво.

– Посуди сам, любой человек, умерший сто лет назад, разложился. Фараонов оживлять вам никто не даст, да и ты скажи, что именно ровно сто лет, и математически опиши, построй модель.

– Да, наверное, я так и сделаю, Сарочка, – буркнул он не потому что так быстро согласился с супругой, а из желания сосредоточиться на вкусной котлете. Еще в юности, до получения медицинского образования, он выдвинул гипотезу, что качество пищеварения зависит от настроения едока, и есть нужно исключительно с положительным настроем, а не с посторонними мыслями. Когда во время обучения он узнал о том, что это давно установленный научный факт, он слегка расстроился упущенной возможности войти в историю медицины, но с тех пор во время приема пищи избегал разговоров о серьезных проблемах. Поэтому далее Сара и Исаак ели молча. Исаак, в целом не был уж каким-то подкаблучником, но мнение жены всегда ценил, и к нему прислушивался. Вот и сейчас, кушая, он крепко задумался: 'А что дальше, если все получится? К каким опасным последствиям это приведет? Нет, надо продолжать оживлять мышей, исследуя тем самым возможности блокирования болезней, их замедления и заглушения. Но если умер, то не должно быть дороги назад. Ведь она права! Но ведь равно и я хочу! Хочу попытаться! Но что есть это чувство? Идущая с детства неуверенность в себе, попытка всех удивить, обратить на себя внимание. То есть я прикрываюсь желанием помогать людям, а на деле хочу потешить свое самолюбие!'

Через месяц Исаак передал своим 'работодателям' подробно изложенный план. В нем он указал, что для полного успеха реинкарнируемый должен был умереть сто лет назад и при этом хорошо сохраниться, чтобы ученые могли взять много генетического материала. Работодатели читали его аргументы крайне внимательно.

– И где нам такого взять? – бросил в воздух вопрос Карл.

– Да, придется уговорить его попробовать со свежим, а как иначе, – задумчиво произнес Иван.

– Дело пока не в нашу пользу, но! Я послал недавно тайно к нему в клинику своего человека. И успехи есть, это главное, – резюмировал Людвиг.

– Что мы бы ему ответили, если он спросит нас, зачем? Не испугался ли он? – вновь задал вопрос Карл. – Мы же не скажем, что планируем оживлять, и за очень хорошие деньги.

– У кого, у кого – а твоя рожа явно производит одно выражение: прибыль, прибыль и еще тысячу раз прибыль. Да и в зрачках значки доллара... а, нет, показалось, – попытался пошутить Иван.

– Он мог испугаться, подумав, что мы хотим поставить это на поток. Он не глуп, и такая мысль должна была прийти; ведь понятно, что мы не ради науки этим занимаемся, – хмыкнул Людвиг.

– Надо, значит, и сказать, и пообещать, что он будет в доле. Но что если он прав, и это возможнее всего именно с таким, столетним? Он не пишет, что невозможно с нынешними, но первый опыт, как самый сложный, лучше всего именно с таким провести. Ведь мы и сами не знаем, как поведет себя заново рожденный.

Иван обвел взглядом окружавших его, словно ожидая поддержки, но ее не последовало.

– И не факт, что еще родственники спасибо скажут, – добавил он.

– Конечно, найти такого, у кого родственников нет, не проблема. Но раз он так это доказывает, то, значит, нужно найти такого столетнего, – резюмировал Карл. – Он прав, первый опыт опасен, и, может, именно с таким человеком его и лучше всего провести, да и более того, учтя уже все пробелы и ошибки, перейти на что-то иное. И не забывайте: он ученый, а не мы. Вот тут приведены математические подсчеты, но для нас они ничто, а он каждый день в лаборатории. Мы не может дать их на проверку какому-нибудь другому ученому.

– Если только сразу после и убить его, – вставил Людвиг. Карл оставил его ремарку без комментариев.

– Значит, так, ты, Людвиг, проверяешь его на честность, а ты Иван, ищешь человека, умершего сто лет назад.

'Вот, как всегда! – тяжело вздохнул Иван. – Все сложное свалили на меня, чтобы потом сказать: 'Иван, мы молодцы, а ты оплошал! Самое слабое звено в нашей цепи! Лишнее колесо в телеге!' И вот как с ними бороться?' Он брел, путаясь в этих не то мыслях, не то обидах, как вдруг яркая идея стрельнула Ивану в голову и будто озарила сознание. Он остановился, силясь подумать; показалось, вот-вот и он поймает ее. 'Сто лет, сто лет... Сто лет назад. А что было сто лет назад? Так, стоп, а почему мои были вынуждены эмигрировать из России? Не потому ли, что...' Иван похолодел. Все сошлось уж слишком точно. Но как... И в нем загорелся интерес. 'Хм, а когда я последний раз был в России? Пять лет назад? Вот и повод съездить, да и не за свой счет!'

На следующий день он рассказал о своей догадке Карлу. Поездка Ивану была организована, вернувшись спустя неделю, он подробно пересказал все свои впечатления и передал интересующие фотографии.

– Хорошо, что у них сейчас сменилась власть, теперь его так не охраняют. Думаю, мы сможем выкрасть его, – подвел итоги Карл.

– Я бы не стал так уверенно говорить. Выкрасть, быть может, и вправду несложно, но вот как вывезти? Выезды из города будут закрыты, но если спрятать его где-то на время? Я вот что думаю: может, заручиться поддержкой местных, в том числе его сторонников? Они там есть, я сам, гуляя по Москве, слышал диалог, где два человека вспоминали те времена с ностальгией; значит, найдутся те, кто его ценит, и, если мы объясним им нашу цель, они нам помогут.

– Помочь-то помогут, но в своих интересах, вот в чем дело. Он им нужен как новый лидер, допустим. А нам – тело для эксперимента.

– Смотри, если у них все получилось, значит, получилось и у нас? Представь, мы оживили человека, который активен, выступает: да нас разорвут с предложениями!

– Все не так просто: как бы он до чего не довыступался. Он и при жизни стал легендой, и говорили: 'жил, жив и будет жить'. И именно этот человек вдруг воскресает! Да сразу сложится новый культ! Ему даже и выступать не надо, маши рукой, призывай к действиям. Скажут: 'сам ожил, сам вышел и пошел, строить новый порядок'.

– А нам-то что, нам главное прибыль получить и не попасться на краже. Плюс ко всему, оживив известного человека, наши шансы на конечную прибыль увеличатся. Он вспомнит прошлое, сохранился его генетический материал – кому надо, те поймут.

– Мне не нравится идея с привлечением его сторонников. После операции пусть будет у нас, посмотрим, что с ним будет. Фогельштейн пусть следит за его здоровьем, а там уже и поглядим. Значит, пока мы выезжаем и следим за ситуацией. Готовимся. Соберем специальный грузовик с отсеком, в котором и будем вывозить. Границы. Так, с Белоруссией, может, и просто будет, а с Польшей придется без него, и направить людей, кто вручную перетащит. Польша-Германия, тут проблем быть не должно, а уж Германия-Швейцария тем более.

– А как вскрыть саркофаг? Ведь он бронированный!

– Лазерной пилой.

– Но... где мы ее возьмем?

– О, не переживайте, это все пустяки.

– Но... Все равно, как?

– Пила – это идеальный вариант, – объяснил Карл при помощи заранее подготовленной мысли. – Но самое главное – это время. Время наш главный противник. Если Иван утверждает, что сигнализации там нет, то мы сможем залезть беспрепятственно. А если все же сработает? Подкупить охрану? Не верю, что это возможно. Не верю. Думаю, нужен пробный запуск. Так или иначе, мы будем нанимать кого-то, кто будет выполнять черновую работу. Мы втроем останемся здесь, в Швейцарии, будем руководить операцией. Где мы найдем людей? Здесь. Тренироваться так же будем здесь. За неделю до операции мы проводим ночной тест – проникновение внутрь.

– Может быть, не нужно пробу? Они могут заметить следы проникновения и усилят охрану, что нам в корне невыгодно. Лучше действовать наверняка. Все или ничего. Смелость – наша сила!

Предложение показалось логичным, и точка зрения Людвига победила. Далее последовал часовой спор о том, как пользоваться это пилой, кто что будет делать, сколько человек нужно будет нанять, и так далее. Спор был жарким; оказалось, что мнения всех троих полярны, сложить даже какое-то подобие партии двух против одного ни по одному вопросу не получалось. Приходилось пользоваться и монеткой, и шестигранным кубиком.

Наконец, план был готов и запечатан Карлом и Людвигом в сверхсекретный конверт.

– Умно, умно Вы все расписали. Восторгаюсь Вами! – заулыбался Иван и вышел из помещения.

'Фогельштейну ничегошеньки, до тех пор, пока именинничек не прибудет сюда, говорить не будем, да', – пробормотал про себя Карл.