Текст книги "Второе Пришествие (СИ)"
Автор книги: Николай Коровин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)
Между Иваном с одной стороны и Людвигом и Карлом с другой разгорелся очередной жаркий спор – и градус конфликтов рос день ото дня. Когда Ивана осенила мысль, что он потерял телефон в палате, то он сразу понял, к каким неприятностям в отношениях с коллегами это может привести и стал думать, как бы вывернуться из этого неприятного положения. В итоге он остановился на идее, чтобы разыграть осознанность оставления телефона. Дескать, а как Ленин поведет себя с ним. Пока он так размышлял, Карл решил позвонить ему по какому-то своему делу, и, как нетрудно догадаться, в итоге дозвонился Ленину. Да, тот, водя пальцем по экрану, принял звонок и заорал в трубку. Видимо, Ильич решил, что ему уже звонят его сторонники, представители не павшего духом порабощенного пролетариата. Карл был в бешенстве, и лепет Ивана уже не имел никакого значения. Карл был полностью уверен, что Иван забыл телефон не случайно, а умышленно из каких-то своих неведомых соображений, но если у Ивана и был какой-то умысел забывания телефона, то сейчас, видя ярость Карла, он о нем забыл.
'Нечего распространяться об операции всем подряд', – встрял и невесть откуда взявшийся Людвиг, которого вроде бы в тот день в клинике вообще никто не видел. Иван немного собрался с мыслями и возражал, что слухи и так заполонили весь мир и уже давно 'все всё знают'. В итоге телефон у Ильича, несмотря на горячие протесты последнего, отняли. Надо сказать, что Карлу и Людвигу приходили в голову мысли о похищении Ленина кем-то, но они искренне не понимали, зачем и кому оно нужно.
– Я вот думаю, может нам вообще отпустить его? – спрашивал Карл. – Зачем он нам нужен? Захочет, пусть хоть обратно в свой мавзолей возвращается и ложится дальше спит. Нам главное – будущие операции. На их проведение никак не повлияет то, что он у нас. Чем он поможет? Все данные у Фогельштейна есть, приборы сохранили показания, поэтому можно будет сравнивать состояние оживающего. Можно уже прописать сразу восстановление – по Ленинскому типу.
– Но оборудование? Ведь сразу же сюда нахлынет 'научное сообщество'. У нас все конфискуют.
– Но ведь пока не конфисковали.
– А сейчас за что? Нет реальных доказательств. Но ведь и следствие идет! Значит, рано или поздно клубок распутается и за нами придут. Наше главное оружие – Фогельштейн и его информация. Вот за что нужно держаться. Наконец, спонсируют нас люди очень богатые. Они поймут конфискацию оборудования, еще больше нам поверят и оплатят покупку нового. Можно будет у них на загородных виллах оборудовать кабинет и ждать заветного часа. И это Фогельштейну пятьдесят! А что потом? Нужны достойные преемники. Впрочем, пара операций, и мы ни в чем не будем нуждаться до конца своих дней. Но и сейчас мы можем выйти из игры. Я опять же сомневаюсь. Но в идеале, скрыться нужно и с Фогельштейном, и с Лениным.
– Да ты и не подумал, наверное, что Фогельштейн сейчас не отпустит его. Ты почему пренебрегаешь им? Он продолжает его исследовать каждый день, и, видимо, собирается исследовать еще долго.
– Ладно, пока ждем. Но только появляются слухи... Сразу снимаются.
– Людвиг, какой же ты все-таки паникер! Честное слово, стыдно! Такими делами заниматься и бояться. Тьфу!
Телефон вернулся к Ивану, и вскоре ему позвонил некий влиятельный человек, желающий остаться анонимным. Он сказал, что нужно еще доказать, что оживили умершего много лет назад Ленина, а не просто нашли какого-то двойника. Человек не просто потребовал доказательств, он обещал предать дело огласке – впервые предприятие столкнулось с подобной угрозой. Карл и Людвиг настояли на том, что официальная огласка не нужна, кому надо – узнают и найдутся. Два 'эксперта' вскоре прибыли на место. Они стали задавать Ильичу вопросы о его биографии. Надо сказать, что его ответы порой расходились (и даже резко расходились!) с подготовленными для проверки, но были настолько живыми и информативными, что сомнения отпали. Один из 'экспертов' сказал тогда Карлу: 'Я историк; то, что он говорит, вносит огромный вклад в мировую науку. Разрешите мне с ним работать'. Карл долго отказывался, но предложение крупной суммы подкупило его, он ограничился тем, что взял с 'историка' обещание не публиковать материалы при жизни. Таким образом, встречи 'историка' с Лениным стали регулярными.
Теперь стоит прояснить ситуацию – один из двух 'проверяющих' был простым любопытствующим, добывшим в свое время номер телефона, а вот 'историк' был представителем марксистов. Их, кстати, с каждым днем становилось все больше. Или даже не их, но себя к их когорте причисляющих. Карл и Людвиг отказали огромному числу людей, рвавшихся на встречу, и у Карл, подобно коллеге, несмотря на весь боевой настрой, также начало складываться мнение о том, что может, именно сейчас наступила пора сбежать, прихватив денежки? Он тешил себя мыслью, что подобная успешная операция с кем-то из умерших богачей могла принести в разы, разы больше. Но и нынешние доходы сбили их с толка, заставив забыть об осторожности. До них дошли слухи, что якобы и Фогельштейн, уже не живший в соседней палате, раскололся за бокалом вина своему старинному знакомому. 'Все вокруг знают, нас завтра придут арестовывать' – эта мысль ломала им сон и свободное мышление. Пока они так и не могли принять окончательное решение, его приняли другие. А может, оно даже созрело само собой.
Карл и Людвиг измучили себя спорами, сильно нервничали, и когда в один день увидели двадцатитысячную демонстрацию с красными флагами, окружавшую клинику плотным кольцом, окончательно решили бежать. Будь они хотя бы чуть-чуть продвинутыми пользователями интернета, они бы узнали о подготовке этой акции и спокойно бы уехали за день до нее.
'Что и говорить – момент физического уничтожения Ильича был упущен нами очень давно. Грохнуть надо было его к чертям. А может и правда – отпустить. И гулял бы он там себе спокойно', – думал в тот момент Людвиг. 'Будь что будет', – думал Иван. Карл продолжал вынашивать мысли о похищении Фогельштейна и продолжении дела. Но мыслям этим сбыться было не суждено...
В самом начале действа абсолютно ничего не предвещало беды: манифестация носила торжественно-шумный характер. Неслись лозунги, речевки, пелись революционные песни. Стало ясно, что люди эти уже все знают и так просто не уйдут. Школьнику бы эта толпа напомнила Новый год, и призывы 'Дед Мороз, выходи'. Постепенно волнение толпы направилось в сторону ворот клиники, от которых начали раздаваться звуки гулких ударов. Карл и Людвиг, наверное, могли спасти себя, укройся они, условно, в подвале или смешавшись с ворвавшимися во двор людьми. Вариант оказывать сопротивление сразу можно было принять как бесперспективный. А вызвать полицию было, понятное дело, нельзя – это привело бы к задержанию. Они даже специально оповестили охрану, категорически запретив вызывать полицию. Поэтому горе-махинаторы и решили бежать, пытаясь любой ценой спасти свои шкуры от народного гнева. Ошибка была не в том, что они решили бежать, ошибка была в том, что они решили бежать слишком поздно, именно в тот самый момент, когда нужно было делать все что угодно, только не бежать. Но головы их помутились. Наверное, многие переживали в своей жизни эпизоды потери над головой под гнетом страха и ограничений во времени – и именно это происходило в тот момент с Карлом и Людвигом. Они помнили, что со второго этажа проходной есть выход на небольшой балкончик, откуда вниз шла маленькая лесенка. Далее, укрывшись за стеной, они планировали выбраться за пределы клиники. Но едва они появились на неприметном балкончике, кто-то из толпы, случайно повернув голову (все же все взгляды были направлены на сами ворота, которые пока никак не поддавались открытию), указал на них пальцем, и толпа зашелестела в их сторону. Большая часть ее, конечно, в этот момент хотела спросить и явно никаких злых намерений к Карлу и Людвигу не испытывала. Но до смерти испугавшийся Карл сам себя к ней и приговорил, первым достав свой пистолет, надеясь, что он отпугнет им кого-то. Стоявший рядом Людвиг был так напуган, что не отдавал отчет своим действиям, и даже не успел достать свой. Карл и Людвиг считали немыслимым выход 'в город' без оружия в кармане. Но в пылу отчаяния они и не подумали, что подобной осторожностью могут страдать не только они. И действительно, толпа была вооружена не только красными флагами, но и огнестрельным оружием. Уж доподлинно неизвестно, кто же совершил те злосчастные выстрелы, много ли было вооруженных людей и как им удалось так быстро сориентироваться и открыть огонь на поражение. В итоге оба, и Карл, и Людвиг, были застрелены, а толпа вновь переключилась на ворота. Пролитая кровь подействовала на толпу возбуждающе, мирное шествие постепенно начало превращаться в буйство. Кто-то начал пытаться снимать колючую проволоку со стены, кто-то кидался камнями на территорию, кто-то протискивался под забором, кто-то пошел за грузовиком, чтобы пойти на таран. 'Свободу!' – неслось со всех сторон.
Все это время около палаты Ленина оставались Иван и 'историк'. Посмотрев по камерам наружного наблюдения на толпу и увидев расправу, они поняли, что нельзя повторять подобные глупости и шутить с народной массой. Иван окончательно открылся 'историку', сказав, что он-то и спас Ленина от планировавшегося уничтожения (что было не совсем верно, Ивана планировали убрать вместе с ним). 'Историк', в свою очередь, открылся Ивану, сказав, что он специально заслан для контакта с Владимиром Ильичом и что народ уже жаждет встречи с вождем. В итоге вместе они, вкратце объяснив ситуацию немногочисленной охране, открыли все запоры. Двери сразу порушились под напором. Толпа постепенно заполнила собой внутренний двор клиники. Слышалось гиканье, крики 'ура'. Ленин, услышав этот шум, подошел к окну и вместо серой мостовой увидел долгожданные народные массы. Он встал на подоконник и начал махать руками и воображаемой кепкой. В итоге окно было выбито при помощи персонала снаружи, и Ильич начал выступать прямо сверху. Толпа бессознательно галдела и приветствовала все его речи. Ленин говорил, что оживление его говорит о всепобеждающем торжестве коммунизма, при котором все смогут не только вырваться из цепких лап эксплуататоров, но и разобраться с болезнями и отодвинуть смерть у всех.
Толпа бесновалась; это казалось увлекательнейшим путешествием, запах 'движухи', учитывая современные каналы связи, диффузировал по всему свету; уже спустя десятки минут число людей, проникшихся обновленным миром, выросло в разы. Все только и говорили о некоем новом лидере, новой силе, новом векторе. Ильич вещал и вещал. Он говорил, что вернулся довести дело до конца, что он готов повести людей за собой, и что сейчас есть все шансы не повторить ошибок прошлого. Он говорил, что пришла пора сбросить цепи и стать свободными. И все его слушали, и все внимали, и все верили каждому его слову.
Вскоре появилась полиция и потребовала разойтись. Ильич, и сам уставший выступать, удалился в палату и лег. По всей клинике начался обыск; всех, включая простых медсестер, забрали в отделение. Толпа, увидав водометы, стала рассасываться и постепенно освобождать территорию клиники. В тот же вечер были арестованы у себя на квартирах доктор Фогельштейн и его ассистенты. Ивану все же удалось смешаться с толпой, и когда полиция приказала разойтись, он покинул двор больницы вместе с растекавшимися группками. Однако личность его была установлена, и он был внесен в список разыскиваемых Интерполом. Трупы бессемейных Карла и Людвига отправили в морг.
Допрос Исаака Фогельштейна оказался не очень долгим.
– Итак, уважаемый доктор, расскажите нам, как так получилось, что Вы стали проводить нелегальные операции, – с места в карьер начал следователь.
– Я действовал всегда по зову науки и по велению сердца, – пафосно заметил профессор. – Я не чувствую за собой вины. В Средние века людей, делавших гениальные открытия, порой сжигали на кострах. Но и в наше время, человека, победившего смерть, вместо почета отправляют в камеру. Я действовал не в корыстных убеждениях, деньги, которые я получил, это естественная плата за мой труд, за те бессонные ночи, за расшатанные нервы, за мои усилия во время операции, в конце концов!
– Но Вы, доктор, не глупый человек. Вы прекрасно понимали, на кого работаете. Вы ведь могли вести подобные исследования под эгидой своего родного института, а не сотрудничая с мошенниками.
– Эти мошенники помогли мне с главным объектом для проведения операции. А институт меня выгнал!
– А почему Вы решили, что необходимо тело умершего сто лет назад? Мы читали Ваши доводы с экспертами, но они не показались нам убедительными. Нет, совсем не показались.
– Возможно, это был страх. Внутренний, – умолчал Фогельштейн о совете жены, боясь привести ее под статью. – С другой стороны, был смысл если уж и оживлять, то личность крайне интересную, чтобы вдвойне повысить историческую ценность от данного опыта. Ведь может так случиться, что он будет последним, и последующие будут неудачными, и вы всех причастных пересажаете. И мы оживили такого человека, который сильно поможет многим гуманитарным наукам, рассказав видение ситуации столетней давности своими глазами. Разве это не интересно? Я считаю, что данный опыт весьма ценен, да и вообще уникален.
– Да, никто не спорит с тем, что Вам удалось совершить огромный прорыв. Однако методы, использованные Вами при этом, немного разнятся с буквой закона. А если говорить откровенно – прямо противоречат ей. Вы знали об этом? Знали. Знали о похищении? Знали. Деньги брали? Брали. Как видите, состав преступления налицо. А то что Вы сделали благое дело... Это не имеет значения. Если сказать проще: вот украли Вы сто евро и на эти деньги купили бумагу, на которой напечатали свое исследование. Отменяет факт кражи научную ценность исследования? Нисколько. Может ли служить смягчающим обстоятельством? Да, если Вы были настолько бедны, что не могли себе это позволить, а мысли надо было срочно выразить. Но в Вашем случае я смягчающих обстоятельств не наблюдаю, уважаемый профессор. Вы могли отвергнуть предложение аферистов и заняться этим официально.
– Хорошо. Я готов сотрудничать со следствием и написать чистосердечное признание. Тем более я действительно так сильно увлекся идейной стороной дела, что забыл о каком-либо противозаконном подтексте.
После данного диалога был составлен акт, подтверждающий арест доктора Исаака Фогельштейна. Супруга его Сара, также к тому времени арестованная, прошла несколько более длинный допрос, после которого сразу же была отпущена.
Новость о выступлении Ленина с подоконника закрытой больницы и последовавшее за этим интервью стали мировой сенсацией. Не осталось в стороне и российское телевидение. Компотов объяснил, что двойник специально разработан Западом, чтобы внести сумятицу в Россию, так как после провала в работе с пятой колонной, состоящей из бездарных либералов, наши враги решили действовать по уже испробованному сценарию. Но никто не хотел верить в теорию про 'двойника'. Люди всегда любили красивые истории, а уж здесь... В тот же вечер Ильич был приглашен на огромное интервью один из самых рейтинговых швейцарских телеканалов, в котором дал ответы на многие исторические вопросы.
– Добрый день, уважаемые телезрители! С Вами я, Пауль Шлезингер, и в прямом эфире передача 'Вечернее обозрение'. Сегодня у нас в гостях... Пожалуй самый необычный гость за всю историю нашей передачи... Да давайте скажем откровенно, самый необычный! Этот человек был вынужден эмигрировать из своей страны из-за преследования правоохранительных органов; жил нелегально, прячась под гримом и спя в стоге сена; спустя короткое время после этого он стал руководителем и создателем новой державы, победив в гражданской войне своих оппонентов. Заболел и рано умер, и имя его осталось славным знаменем, светившем в двадцатом веке над одной шестой части суши. И этот человек сейчас действительно появится в этом кресле, спросите вы? Я и сам с трудом в это верю. Что ж, встречайте, Владимир Ленин!
Раздались аплодисменты, и в студию вошел, прихрамывая, невысокий лысый человечек, и, немного коверкая немецкий слова, заговорил.
– Здравствуйте товарищи!
– Здравствуйте, Владимир! Необычайно рад видеть Вас в нашей передаче. Как Ваше самочувствие?
– Тьфу-тьфу-тьфу, но уже более-менее. Могу передвигаться самостоятельно.
– Собственно, главный вопрос, который нас всех чрезвычайно интересует: а как, собственно, так? Почему Вы вдруг решили вернуться в наш грешный мир?
– О, это вопрос не ко мне, меня никто не спрашивал. Меня оживляли, не заручившись моим согласием. Случайно оказалось так, что сохранилось тело человека с тех лет очень хорошо, потому что, как Вам известно, я был забальзамирован по приказу Сталина.
– К Сталину мы еще вернемся. Мы три месяца назад в этой же студии обсуждали кражу из мавзолея в центре Москвы Ваше тело. Вначале все думали, что это шутка, диверсия, провокация – в общем, все, что угодно. Но спустя короткий срок прошла новость о похищении Вашего мозга из закрытого института, после чего картина и начала складываться. Любопытно, что опыты проводились в строгой секретности, и никто не мог обнаружить Вас раньше, чем сегодня. Да, ходили слухи, огромное число людей, даже из моего окружения пыталось выйти на связь с Вами. У кого-то даже получалось приблизиться и пообщаться с теми, кто даже вроде уже и был. Но верить ничему было нельзя: тонкая грань, отделяющая правду от вымысла, размылась окончательно.
– Что ж, могу сказать, что со мной встречались люди. Преимущественно, это были представители очень крупных капиталистов, мечтавших о вечной жизни. Они были готовы платить крупные суммы организаторам всей этой операции по возвращению меня к жизни, поскольку надеялись таким образом вернуть жизнь себе, вдруг с ними что случится.
– Какое отношение у Вас к доктору Фогельштейну, проводившему операцию? Можете ли вы назвать его своим вторым отцом?
– Пожалуй, да. Он знаток своего дела, и ему удалось совершить полноценную революцию. Даже будучи буржуазным деятелем, он оставался человеком идейным и принципиальным, в отличие от заказчиков данного мероприятия. Жизнь прекрасна, какова она ни была. И я счастлив, что у меня есть такая возможность. Счастлив, что могу сейчас выступить здесь перед вами и перед другими заинтересованными людьми. Очень любопытно спустя почти сто лет увидеть, как изменилась человеческая жизнь. Понимать, что страна, построенная нами, причастна в довольно большой степени к этим достижениям.
– Как известно, в настоящий момент доктор Фогельштейн арестован. Как Вы прокомментируете это? Вы прошли допрос?
– Да, я прошел допрос. Я не удивлен арестом доктора. Буржуазные круги всегда отличались реакционными настроениями в отношении научного прогресса. Они готовы на него, когда им сулит откровенная прибыль, и мне надо сказать, что в моем случае так и было. Но доктор Фогельштейн – это не тот человек, что гонится за прибылью. Конечно, он не свят, он тоже мелкобуржуазен, как большая часть интеллигенции в западных странах и как сейчас, увы, большая часть рабочего класса. Да, в свое время я обращал внимание на силу мелкобуржуазных настроений в рабочей среде, отказ от борьбы взамен получения мимолетного одобрения от капитала, что, конечно же, является оппортунизмом в чистом виде.
– Вопрос, самый популярный от наших телезрителей. Есть ли ад? Рай? Что там?
– Ничего. Последнее, что я помню, это обрывки той жизни. Я спал, и мне ничего не снилось.
Зал зааплодировал.
– Ничего иного и не следовало ожидать от такого последовательного материалиста, как Вы! Давайте тогда как раз и перейдем к историческим и метафизическим вопросам. Мы связались перед передачей с крупнейшими историками, изучающими Россию, и получили от них целую пачку вопросов. Вы готовы?
– Да, постараюсь. Думаю, я смогу изменить мнение людей о событиях столетней давности. А с российскими историками связались?
– Видите ли, в России сейчас главенствует точка зрения, что вы – двойник! Что ж, поехали. Вот первый вопрос и это вопрос про так называемое 'завещание', где Ленин предлагал перевести Сталина на иной пост.
– Оговорюсь и в очередной раз публично заверяю: я не двойник. Обратите внимание на некоторые особенности моей кожи. Вот тут и вот тут. Смотрите. Что же это, как не последствия операции? Но перейдем к вопросам. С горестью я вынужден признать, что жизнь подтвердила мою правоту: Сталин был хорош в управленческо-бюрократических делах, но абсолютно не считался с людьми. В его сознании они всегда были неким расходным материалом, которого абсолютно не жалко. Более того, Сталин был властолюбив. Я не думал, что настолько. Я, конечно, предполагал, что он предпримет попытки забрать в свои руки все. Что не будет вести внутрипартийную дискуссию. Он хитрый подковерный игрок и вместо открытого спора предпочтет действовать втихую. Так все и вышло. Объединяясь по очереди то с одними, то с другими, он постепенно зачистил всех своих потенциальных соперников. Но стоит заметить, что завещания, как говорите Вы, не было. У меня были мысли и некоторые пожелания. Я предчувствовал, что приход Сталина не приведет ни к чему хорошему, но привел бы к лучшему приход Троцкого? Я не знаю. Это был также решительнейший человек и не менее жестокий. А прочие? Каменев? Зиновьев? Бухарин? Это были выдающиеся революционеры, но готовы ли они были взять на себя роль вождя нашей партии?
– Извините, но Вы все же сейчас говорите, про те вещи, которые происходили уже в период Вашего краткосрочного отбытия. А нам интересно именно про то время, когда Вы еще были живы и могли принимать кардинальные решения. Так что же завещание? Или, как Вы называете это теперь, некие пожелания. Почему Вы не убрали Сталина раньше?
– Не было особых поводов. К тому же, Сталин был достаточно уважаемым и полезным, искренне преданным делу партии человеком. Но было видно, что под этой маской скрывается иная сущность, сущность, которой дай вырваться на волю, как тотчас же она захочет отобрать ее у других.
– В данной фразе Вы, можно сказать, заклеймили Сталина как тирана, однако мы прекрасно знаем, что и в Ваш период было огромное число жертв. Вы не считаете себя виновником всей этой крови, пролившейся во время гражданской войны? Во время последующего искоренения не идущих на компромисс с властью советов.
– Мы оказались в крайне сложном положении. Если смотреть объективно, то даже в тот смутный период у нас было не так уж много возможностей захватить власть и уж тем более ресурсов для ее удержания. Во времена Комуча на Волге, продвижения Деникина на север казалось, что конец близок. Но мы выстояли, победили. А значит, мы были правы. История такая наука – кто победил, тот, значит, и был прав. Мы начали строить новое общество – принципиально новое. Конечно, ожидаемо было то, что буржуазные массы откажутся признавать революционный уклад. Мы не надеялись, что все они сразу пропитаются социалистическим духом. Однако во время нэпа – взгляните – они расцвели. Как дали им воплотить в жизнь свои мещанские замашки, они сразу потеплели к советской власти, стали меньше пересуживать ее. Поэтому лично себя я никак не могу назвать виновникам жертв. Не мы начали гражданскую войну, а они, потому что ими двигали реваншистские и утопистские настроения по поводу оптимального устройства России. Те же враги советской власти, люди, которые не приветствовали построение истинно народного политического строя, их мне, безусловно, не жалко.
– А царская семья – неужели дети и доктор мешали Вам?
– Дети, безусловно, мешали, потому что дети – это потомки, а потомки – это всегда шанс для возрождения династии. Истинное монархистское крыло было достаточно широко представлено в белом движении, поэтому это был сигнал именно им. Что символа больше нет, Романовых больше нет. Не более. Но зачем жалеть людей, утопивших страну в крови в мирный период?
– Жалеть, не жалеть, но никто не давал права власти уничтожать людей без необходимого разбирательства. Необходимо было провести следствие по всем событиям, начиная от Ходынки и кончая девятым января. Наказывать – так всех. Найти еще живых организаторов, проверить все факты. Если Вам было действительно жаль людей – почему Вы этого не сделали? Правильно, нужен был предлог для устранения неугодных.
– Не забывайте, какую переписку вела царская семья. Они продолжали верить в скорейшее падение партии большевиков, и готовы были ради этой мерзкой цели заручиться поддержкой западных держав. Напомню, что эти державы не приняли тот факт, что на карте мира появилось первое государство рабочих и крестьян, они сразу начали интервенцию, вторгшись в пределы нашей страны, публично до этого объявившей о своих мирных намерениях.
– Ох уж эта пропагандистская версия! О государстве рабочих и крестьян! Какие права они имели? Вы ввели продразверстку, обрекшую этих самых крестьян на голодную смерть! Вы отбирали последние крохи!
– Не забывайте, что подобными вещами занималось также как царское, так и временное правительство, имея гораздо лучшие условия, чем у нас. В конечном итоге, грамотно проведенная продразверстка помогла спасти гораздо большее число жизней – это во-первых. А во-вторых – помогла начать строительство социализма.
– Да, в обмен на уход Антанты Вы согласились отказаться от идей о мировой революции, заменив их теорией 'построение социализма в отдельно взятой стране'. Все это проходило под символом учения Маркса. Не кажется ли Вам при этом, что оно было заметно искажено? Вообще, я советую вам прочитать воспоминания Керенского, например.
– Безусловно, надо отталкиваться от того, что Маркс писал на полвека раньше происходивших событий. Во-вторых, он отталкивался от окружающих его европейских реалий. Конечно, Маркс не мог предсказать уровень развития промышленности в Российской Империи в 1917 году. Нет, он этого сказать не мог. Но мы могли, и мы, основываясь на учении Маркса, создали то, что позже назовут марксизмом-ленинизмом. Но как следует из названия, марксизм-ленинизм отличен от марксизма, так и сталинизм отличен от марксизма-ленинизма, несмотря на то, что тщательно маскируется под него. Мы не собирались сами проводить революции в других странах, хотя и очень сильно переживали и ментально поддерживали нарастающее рабочее движение. Насчет Керенского, извините, не смешно. Даже комментировать бессмысленно. Авторитет этого человека для меня равен нулю.
– Но вы так просто не отвертитесь! Керенский утверждает, что он и Временное Правительство смогли обеспечить настоящую свободу. Была снята цензура, появилась свобода печати, отпущены люди из ссылок. Более того, по мнению Керенского, именно Временному Правительству удалось решить земельный вопрос. Далее – Керенский утверждает в своем интервью шестьдесят четвертого года, что Корниловский мятеж – миф, выдуманный большевиками уже после октябрьского переворота.
– Человек потерял власть и выжил из ума, будем считать так.
– Но Керенский обвиняет вас во лжи! Что Вы говорили, дескать, Временное правительство затягивает выборы в учредительное собрание. А вот мы, большевики, как захватим власть, так и проведем. Но что на деле? Учредительное собрание вы разогнали! От себя добавлю, что вы эти выборы и провели, но когда они оказались не в вашу пользу, а в пользу партии социалистов-революционеров, что вы сделали? Верно, Учредительное собрание разогнали!
– Разогнали учредилку, и верно. Они выступали за войну! Войну, которая не соответствовала интересам народных масс, которые были обмануты. Как всегда обманываются народные массы буржуазией.
– Троцкий в своих воспоминаниях пишет, как вы одобрили идею Натансона разогнать Учредительное собрание силой. Значит обман был?
– Не было обмана! Разогнали, потому что учредилка – либеральничанье, отказ от рабочей демократии, первый шаг на пути к контрреволюции. Как они помогли бы построить нам коммунизм? Мы стремились к власти, зная зачем идем. Каждую слабость Временного Правительства мы должны были использовать и старались использовать. Результат вам известен. Зачем же слушать пораженца Керенского?
– Керенский, кстати, прямо говорит, что Корнилов – деньги Антанты, Ленин – немецкие деньги, и только он отражал интересы народа. Последнее звучит самолюбиво, зададим этот вопрос Александру Федоровичу, когда он придет к нам на передачу. Но вот насчет вас зададим. Вот так плавно мы и подошли к вопросу, который волнует многих. Немецкие деньги. Правда ли, что Вы были тайным агентом прусского императора Вильгельма?
– Да, мы имели ряд сторонников на территории Германии, которые из чисто человеческих, прогрессивных соображений оказывали нам финансовую поддержку. Но смею Вас заверить, кайзер не входил в число этих людей. Во-вторых, аналогичные сторонники были у нас и среди населения прочих европейских держав, будь то Англия или Франция. Конечно, мы не отказывались ни от каких средств, потому что были полностью уверены, что пустим данные средства на благое дело вне зависимости от того, откуда они были получены.
– Все же хотелось бы услышать более развернутый ответ на данный вопрос, тем более что волнует он многих. Почему Вас так легко пропустили по территории Германии?
– Видимо, руководство Германии, само по себе буржуазное, боялось нас и преследовало цель отправить нас подальше. Глупо думать, что три вагона смогли изменить историю, повернуть вспять ее развитие. Народ. Исключительно народ. Посмотрите, как сражались на местах порой совсем малочисленные органы новоиспеченной советской власти. Посмотрите на их борьбу. Мы не преувеличиваем свою роль. Захватить и удержать власть в отрыве от народа невозможно. Невозможно победить и в гражданской войне. В чем была наша сила? В идее, созвучной душам и стремлениям масс, мечтавших о свободе, мечтавших о том, чтобы вырваться наконец-то из-под гнета капитала, из этого многовекового рабства!
– Да, и люди пошли за вами под влиянием именно этих красивых лозунгов. Но вернемся к деньгам. Это были деньги именно на революцию или нет?
– Нас не заставляли отчитываться, на что мы их будем тратить. Мы хотели провести революцию, готовились к ней, поэтому были готовы принять любую помощь ради общего дела.
– То есть Вы торговали Родиной?
– В чем Вы здесь видите торговлю? Мы действовали из самых лучших побуждений. Повторюсь: мы хотели изменить жизнь народа к лучшему, вырвав его для этого из лап эксплуататоров. И у нас это получилось. История подтвердила нашу правоту. И почему же сразу Родиной, мы хотели освободить все народы, для этого существовал и 'Интернационал', но этому, увы, как я с горечью узнал сейчас, не суждено было осуществиться.
