Текст книги "Второе Пришествие (СИ)"
Автор книги: Николай Коровин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)
– То, что Вам самим свои идеи кажутся прогрессивными, это, безусловно, замечательно. Но миру они несут разрушение. Вы используете в своей пропаганде популистские моменты, подкупая людей несбыточными обещаниями. Вы зовете их в будущее, которого никогда не будет. Ваши попытки подстроить некие связи, замеченные в ходе эволюции человеческого социума под реальность и под модель будущего не работают. Вы и сами увидели, что построение иного типа общества на практике не меняет менталитета людей. Вы могли сколько угодно рассуждать о 'новом советском человеке'. Но где он? Труды Маркса имеет смысл использовать как анализ цивилизационных перемен, отталкиваясь от формационного подхода. Однако с экономической точки зрения данный подход, что логично, выделяет те средства производства, что были известны ему и встречались в прошлые эпохи. При этом данный метод абсолютно не подходит как источник прогнозирования. Мы не можем и никогда не могли предсказать ход научно-технического прогресса.
– В рамках страны, однако, нам удалось выполнить огромную работу. Нищая, аграрная страна стала высокоиндустриальной, были проложены железные дороги, народ получил возможность образования, хотя бы обучения грамоте. С помощью советов на местах простые люди получили доступ к управлению страной. Мы доказали, что учение Маркса применимо, что оно работает, что экономика может существовать и строиться по этим законам. Более того – она может становиться процветающей, одной из передовых в мире.
– Да, в идеале советской системы собственно советы на местах должны были оказаться проявлением настоящей демократии. Однако практически с самого начала реальная деятельность погрязла в безжизненной бюрократической составляющей. Советское государство оказалось крайне негибким, что в конечном итоге и привело к застою, а после и самораспаду. А что касается экономики, глупо хвалиться успехами, когда постоянно возникали проблемы с дефицитом товаров широкого потребления. Приходилось даже ввозить пшеницу, чего не было при 'отсталой' царской России. Да и Голодоморов при царях не наблюдалось.
– Почему Вы называете его 'самораспадом'? Я не могу об этом говорить с уверенностью. Само в этой жизни ничего не происходит. Я абсолютно уверен, что проблема была в нечистоте кадров в партии. Конечно, большой ошибкой было одновременно проводить реформы экономического и политического толка. Мы, объявляя нэп, предлагали значительные послабления в экономике. Однако мы не собирались делать никаких политических отступлений! Напротив, мы всегда были готовы дать бой буржуазным пособникам империализма, всем тем, кто не воспринимает советский строй. Точно так же и Голодомор – мог быть запланированной диверсией, направленной на подрыв прогрессивного советского строя. Политические реформы в СССР также удачно проводились, самой высокой точки они достигли после смерти Сталина, произошло то, что получило название хрущевской оттепелью. Во время этих реформ удалось признать ошибки прошлого режима, выпустив из тюрем огромное число ни в чем не повинных людей, притом что с идеологической и экономической точки зрения принцип построения коммунизма декларировался; более того, он не просто декларировался, а именно Хрущевым были обозначены основные даты и этапы построения социализма. Другое дело, что по факту никакого развитого социализма в восьмидесятом году не было. Или, например, проблема перенаселенности коммунальных квартир в городах – Хрущеву удалось решить эту проблему, позволив людям почувствовать ни с чем не сравнимый вкус свободы собственного жилья. Вы говорили про то, что советская власть не улучшила положение крестьян, загнав их в колхозы. Однако насильственную коллективизацию проводил Сталин, и уже при хрущевских реформах колхозники получили паспорта, став полноценными гражданами своей стране. Я Вам привожу это как примеры того, что даже при не самом выдающемся в интеллектуальном плане правителе могли проводиться весьма важные и полезные реформы. А учитывая, что в самом начале этого периода пришлось выдержать конкуренцию с еще одним, гораздо большим, многократно большим отступником в деле коммунистической партии человеком – Берией, который символизировал весь недавний ужас сталинского периода, то подобные изменения видятся крайне смелым шагом.
– Зато в двухтысячном был построен коммунизм. Шутка. Если говорить серьезно, то и послабления в идеологии имели место. Вы, захватывая власть, говорили о мировой революции. Однако, удержавшись, Вы тут же забыли об этой идее. Во-первых, провалом закончились подобные восстания в других странах, а их список был достаточно широк, от Ирландии до Ирана. Во-вторых, Вам как новоявленному государственному образованию потребовалось общемировое признание, а также деньги на поднятие хозяйства. Все это подтолкнуло вас на мысль о сворачивании лозунгов о мировой революции и переходу к 'построению социализма в отдельно взятой стране'. По сути, налицо бы прямой уход от марксистской теории, утверждавшей социализм следующей ступенью после империализма. Проблема была в том, что по своему экономическому развитию в начале двадцатого века в Российской империи империализм только начал оформляться в том виде, как его подразумевал Маркс. Я умолчу об идеях Троцкого и его теории перманентной революции.
– Мы, объявив о мире без аннексий и контрибуций, показали наши мирные намерения. Мы не собирались насаждать советскую власть везде сами, а ожидали, что рабочее движение в этих государствах победит и самостоятельно свергнет капитализм.
– Но капитализм там был сильным. Условия труда были много лучшими, что снижало протестный потенциал рабочих. Но по мере того, как ваше государство усилилось, вы этим пресловутым насаждением и занялись. До войны произошли удачные попытки в Прибалтике и неудачная в Финляндии. А уж после Второй мировой удалось подогнать под режим всю восточную Европу. Спрашивал ли кто эти страны, по какому пути они хотят развиваться? В конечном итоге, сопоставление двух Германий наводит нас на мысль о слабости и недееспособности вашей системы.
– Наша система вполне дееспособна, когда правильно выстроена и во главе стоят достойные люди, верные идеалам марксизма. В противном случае, когда люди в коммунистической партии перестают понимать значимость слова 'коммунизм' и свою ответственность в деле его построения – имеем, то что имеем.
– Наша передача подходит к концу, последний вопрос на сегодня. Чем Вы планируете занять в ближайшее время? Какие у Вас планы?
– О, я их не могу пока Вам сообщить. Нет, никак не могу, извините. Но был крайне рад прийти к Вам на программу. Впервые в жизни я выступаю в таком формате, в мое время телевидения не было, а были лишь немые фильмы, поэтому для меня все это ново и интересно.
– Что ж, Владимир, у нас получился крайне занимательный диалог! Спасибо Вам огромное!
...В программе 'Двести недели' показали полуминутный отрывок из речи Ленина в данном шоу. Ведущий отметил крайне качественную игру актера, при этом заострив внимание на исторические ошибки в фактах, которые озвучивал Ленин с фактами реальными. В качестве доказательства были продемонстрированы некие снимки до этого засекреченного дневника Ленина, хранившегося в Государственном архиве. Ряд записей из данного дневника и вправду резко отличались от высказанного Ильичом во время передачи. Но, если Вы когда и вели дневник – почитайте свои записи двухлетней давности: обхохочетесь! Что тут говорить про то, что было сто лет назад. К тому же литература, попавшая Ленину в руки после 'воскрешения', безусловно, имела авторские субъективные различия в представлении и описании ситуации.
На Западе 'двойник' оказался неимоверно популярен. Он жил в хороших гостиницах за чей-то счет, после данного им интервью, каждый телеканал или газета пытались заманить его к себе. Кстати, внимательный и критически настроенный читатель давно уже интересуется средствами, на которые существовал Ильич. Что ж – секрета нет! Общение со СМИ стало для него основным источником дохода. Ленин получал непрекращающиеся приглашения от ведущих мировых институтов, пройти полное обследование, однако сейчас ему виделось это лишним. Он мало-помалу научился ориентироваться в жизни, и, главное, осознавать себя действительной личностью, а не полусоном-полуявью – это пришло с восстановлением в памяти немецкого языка. Ленину даже казалось, что он сейчас знает немецкий как никогда хорошо – что уж говорить про те времена, когда ему приходилось орать на кондукторов! Когда он приезжал в какой-то город, везде его приветствовали толпы. Нет, это даже не были те самые неомарксисты, что так ждали его и пытались высвободить из клиники. Это были самые обычные европейские граждане, легко покупающиеся на все необычное и неожиданное. Было очевидно, что подобный всплеск интереса скорее напоминает дуновение ветра и по срокам непродолжителен. Зато то время, что он есть, как при любви, в воздухе витает некое волшебное ощущение чуда, пришествии сказки. Да что тут идеи! Кого бы ни воскресили – народ всегда бежит за чудом. Воскресили бы Гитлера, и опять бы все побежали за ним, дополнительно уверовавши и подкрепив свою веру его необычайным возвращением. Но здесь не интересна была личность воскрешенного – интерес представлял сам факт, что человек вернулся оттуда.
Наверное, можно было выделить особое место знакомству Ленина с различными современными бытовыми приборами, техникой и забавным случаям, с этим связанными. Случаи эти начались в палате, а уж теперь, когда он путешествовал...
Интерес к своей персоне Ильичу льстил, но чем больше времени проходило с момента операции, все сильнее просыпалась в нем жажда политической деятельности. Но в преддверии нее он засел за очередные литературные труды. Работа над статьями изрядно спасла его; будучи человеком жизнелюбивым, не унывавшим даже в самой сложной жизненной ситуации, Ленин остро почувствовал накатывающий приступ апатии, вызванный ощущением полного одиночества. Кто мог скрасить его досуг? Как человек Ленин оказался никому не нужен, и это задевало его; он жаждал найти того, пред кем можно было бы раскрыть свои рассуждения. Неверно думать, что он ни с кем не общался. Даже будучи в таком настроении, он допускал к себе любых людей, но больше всего любил тех, кто мог оказать ему посильную помощь. Но он не желал с ними общаться, потому что не видел тему, которую можно было бы поднять. А говорить 'Да, это я!' ему казалось беспримерно неловким, да и просто элементарно поднадоели эфиры на телевидении. Возможно, подобное пренебрежение с его стороны было не самым справедливым, но не нам судить!
...Как весело устроено общество! Порой только зажги спичку – и полыхнет! И сейчас, фигура коммунистического лидера оказалась в центре внимания. А далее внимание быстро перенеслось на тех, кто не интересуется политикой вообще. И что мы увидели? Подобная мода, связанная с образом вождя, быстро выплеснулась на европейские улицы. Если и мог Владимиру Ильичу сниться все эти десятилетия страшный сон, то даже в нем невозможно было изобразить, что его появление привнесет в мир подобные новые тренды...
Глава XI. Новые тренды
Решил как-то раз Ахилл догнать черепаху. Смотрит – вон она, не так уж и далеко. Бежит со всех ног. А черепаха-то хитрая, она ему навстречу, аккуратно разминулась и встала. Ахилл добежал до того места, где он ее увидел в начале, но ее там нет! Смотрит, опять вперед ушла, стерва, но ее нет и там!!! Мир полон парадоксов, но как же мы сами любим искать их там, где их нет и быть не может! Как мы рады, когда появляется нечто необъяснимое, о чем можно долго и красиво рассуждать, и главное, бездоказательно, гипотезами – все равно истина скрыта, а значит, и опровергнуть или подтвердить их нечем; и чем гипотеза красивее, тем больше она имеет сторонников. Да, мы, люди, всегда во всем ищем прекрасное. И всегда любим красивые истории, и нравоучительные, и со счастливым концом, и вписывающиеся в нашу картину мира, а если они и не вписываются, то можно всегда все упростить, навешав штампов. Можно подогнать, подтянуть, подогнуть, додумать недостающие детали, да что угодно!
Пока Владимир Ильич восстанавливался в клинике, наши герои продолжали вариться в российской действительности. Новость об освобождении заинтересовала, конечно же, в первую очередь Михаила и Антона. Они, как и весь информационный мир, были крайне взволнованы. Сейчас, когда прошла новость об освобождении, или 'освобождении', их волнение обострилось до предела. Наконец они оба поймали себя на мысли, что готовы признаться: история – пусть даже ложная – им обоим крайне интересна в положительном ключе, и они оба, несмотря на различия в убеждениях, симпатизируют новой роли Ильича. Никто, никто нигде не хотел верить в подставного персонажа: настолько красива была сказка. Да, было полно критиков, особенно в виртуальной реальности, они анализировали фотографии, видеозаписи, голос, доказывали их неестественность и неправильность. Но в реальной жизни таких было встретить очень непросто. Михаил и Антон почти каждый день натыкались в интернете на статьи, посвященные Ленину, идеи о его преображении, виртуальные интервью. Его реальное появление на телешоу было просмотрено с огромным вожделением. Далее они старались не пропускать ни одного его интервью, хотя по мере их появления ожидания снижались, ничего сверхъестественного, разрушающего их представление о мире и в особенности о событиях столетней давности Лениным не декларировалось.
Антон по дороге на работу в метро пытался составить небольшую статью на тему возвращения вождя, но так и не мог свести ее к какому-либо логическому выводу. В один из таких моментов его толкнула женщина, выходившая на станции, и ближайшую неделю мысли Антона были посвящены новому витку идей, поразивших его после толчка. 'Вот что есть процесс создания знания? – рассуждал он, позабыв на время о Ленине. – Этот процесс, как бы тщательно ни изучался, остается покрытым ореолом мистики и таинственности. Первый парадокс, который мы наблюдаем здесь – это феномен авторства. Допустим, некий поэт написал четверостишие. Но все фразы, сочетания слов уже существовали – он выстроил их в определенную ритмическую цепочку. Значит, он вторичный автор? А первичный тогда тот, кто эти слова ввел в обращение? Или родители поэта, познакомившие его с ними? А как же жизненный опыт, породивший в голове поэта подобные образы; внутренние переживания, навеявшие те или иные настроения? Кто тогда полноценный автор??? Более того, представьте, что мы пишем жизнеописание поэта и анализируем его творчество. И на помощь нам приходят черновики – мысли, не вошедшие в окончательную редакцию. Они помогают нам понять, как формировался итоговый вариант, в каких словах поэт более всего сомневался, что вырезал и так далее. И вот мы видим в черновике зачеркнутую строчку. И мы делаем вывод: мысль поэту не понравилась, он хотел заменить другим, но... почему-то не заменил... оставил. А на самом деле поэт ехал в поезде, писал, и проходящий мимо пассажир толкнул его руку! Или, в дожелезнодорожную эпоху, ехал на телеге, и ее тряхнуло!' Усмехнувшись, он глянул в свой блокнотик, где пара строчек была перечеркнута, воображая, как мучались бы потомки, пытаясь разобрать каракули.
Стоявший с другой стороны пожилой мужчина читал газету: на полразворота был изображен Ильич. Антону неудобно было перегибаться через руку соседа, поэтому он смог прочитать только заголовок 'Фальшивое возвращение'. Антон, продолжавший верить в чудо, но не потому, что верил в чудеса, а потому что считал воскрешение реальным с научной точки зрения, с раздражением отвернулся. С другой стороны, если бы воскрес кто иной, его реакция явно не была бы такой лишенной скептики.
Что и говорить – официальные СМИ находили все новые и новые сенсационные подробности гигантской аферы. Однако в сети интернет ситуация не была настолько догматичной, и Антон хватался за каждую соломинку. Сильно повлияла на его позицию статья-расследование, копавшая через персону Фогельштейна. Автор статьи, человек из медицинской среды, разбирал ситуацию без политических пристрастий, только как научный факт, и пришел к выводу о реальности воплощения, но при этом вероятность успешного исхода он очертил интервалом двух-трех процентов. Основная часть статьи освещала вопросы приживаемости тканей и прочие глубоко медицинские проблемы, Антону не понятные. Большее внимание Антона привлекали статьи из серии 'А кому это выгодно?', пытавшиеся как-то объяснить ту легкость, с которой похитителям удалось проникнуть на подобный объект. Судя по комментариям к подобным статьям, огромное число людей тешило себя мыслями: а как бы с ним теперь встретиться, увидеть хоть глазком! Хотя, конечно же, хватало и скептиков. В меньшинстве оказались 'историки', которые пытались соотнести информацию, полученную из ленинских интервью, с известными им фактами и документами.
Антон по жизни никогда не интересовался тем, что называлось модным словом 'тренд', поэтому некоторые вещи приводили его в удивление. Минула пара недель после освобождения Ильича, когда Антону попался случайно один модный журнал. Журнал этот лежал на столике в кафе, и, пользуясь тем, что читательница журнала отошла мыть руки, наш герой привстал и подошел, чтобы рассмотреть поближе картинку. Нет, ему не померещилось. На обложке была изображена пара – юноша в белой рубашке с красным пионерским галстуком и в кепке и девушка в юбочке с коричневыми квадратиками. Красный галстук был и у нее. Вскоре за столик вернулась, отодвинув грубым движением разинувшего рот Антона, хозяйка журнала. Она тоже была в красном галстуке...
В тот же период столкнулся с тенденциями и Михаил, встретившись на одном бизнес-семинаре с одетым по новой моде старинным знакомым. На возмущение Михаила, что, дескать, Ленин символизирует ужасную советскую эпоху, тот рассмеялся.
– Не бери все это всерьез. В Европе сейчас так многие ходят. И начали даже до того, как он из клиники вышел. Еще когда только слухи ходили. Я вот вчера из Лондона прилетел, так там сейчас чуть ли не повально так ходят. Представляешь, за неделю взорвалось! Впрочем, ты сам знаешь. Пройдет скоро.
– Сколько все кругом орут, что вейпы – временная забава. Так нет, мать вашу, все парят. И чем больше над этим смеются, чем больше это кажется выпендрежно-зашкварным, тем больше они парят, собаки.
– А я, кстати, там себе купил, ха-ха! У нас-то жидкости продаются, фигня все. Вот право слово, что ни попробуй, все не то. А вот там... годнота! И вкусно, главное!
Михаил поднял брови и повернул голову влево, а потом покачал ею, разводя руками в стороны, имитируя недоумение. Они распрощались. Общение со старым приятелем, хоть и о пустом, оставило толику неприятного осадка. Да и вообще, честно сказать, в последнее время в его жизни как-то перестали происходить яркие моменты. Знакомство с Мариной оказалось каким-то будничным. Все развивалось предсказуемо и естественно. Нет, она по-прежнему ему нравилась и казалась перспективной, но все шло именно так, как бывает, без подводных камней, и это не то чтобы настораживало, но удивляло. Марина тоже оказалась в курсе новых трендов, попросив Михаила купить ей вещицу с серпом и молотом. Он был вне себя и прочитал ей лекцию об ужасах советского строя, но девушка восприняла это как попытку спрятать жадность. Она понимала, что проекты Михаила в последнее время немного провисли: в преддверии зимнего сезона спрос на краски предсказуемо упал. Михаил чувствовал себя утомленным, и привычные пересуды с Антоном, как бы ни были бессмысленны, в этот период вдруг обрели новый смысл, в них Михаил обогащался и восстанавливался.
А события вокруг развивались стремительно. Появилась и прокатилась по всей Европе своеобразная мода: ношение красного цвета, пионерских галстуков, даже резко набрали популярность прически в советском стиле. Во всех магазинах хитом продаж были туфли-лодочки, монотонные блузки. А уж кепки, кепки!!! Даже в Москве времен впавшего в недоверие мэра Шаца они не пользовались такой популярностью, как то было сейчас. Тут можно вспомнить небывалую популярность маек с изображением Че Гевары, которые носили далекие от коммунистических идей люди, и 'Капитала'-то в руках не державшие! Но есть образ, к которому хотелось быть причастным, и становилось не важно, за что боролся Че. И не важно, за что боролся в свое время Ленин, и даже неважно, какая была мода в его время! Советская тематика уже вышла на передний план в начале десятых, когда в обществе накопился и назрел необходимый и достаточный уровень ностальгии; но здесь и страна, и отношения между людьми, при всех экономических особенностях, не сильно отошли от советскости, особенно в своих стереотипах. Ленин как светлый образ совместил в себе и ностальгию о сильной стране (которую мы потеряли!), и европейскость, ведь изначально мода накрыла Европу. Европу мода накрыла, опять же, именно из-за чудесного воскресения, где все восприняли это событие, как прорыв науки, как первую ласточку. Никто не говорил: 'Коммунисты – слуги дьявола, восставшие против церкви, и их темный лидер, вожак, который стал их культом, восстал из мертвых под зовом их голосов!' О коммунизме применительно к Ленину в массах вообще никто не упоминал, но красное носили, ничуть не стесняясь. Впрочем, нельзя сказать, что его личность, как историческая фигура, осталась не затронутой ими, напротив, его образ виделся ими как образ смельчака, восставшего против отжившего старого. И опять же – в Европе среди обывателей никто не обсуждал пресловутый пломбированный вагон, деньги Парвуса и уж тем более не проводил аллюзии со зловредной бациллой. В России отношение было болезненное, и хоть часть следящих за модой впали в эту крайность, они дали возможность для критики осуждающим, тем, вечно осуждающим, кому только дай повод насмехнуться, показывая свое превосходство.
Именно к такой категории людей относился и Егор; случайно затронув этот вопрос в разговоре с ним, Антон натолкнулся на привычное сопротивление.
– Да я что, идиот, верить всему? Мало ли чего в этом вашем интернете напишут никому неизвестные люди. Захотел – написал. Ленин. И что теперь? Кто это вообще такой? Да ерунда все это. Похитили его тело, а теперь будут спекулировать на этом. Да, может, там давно уже и не Ленин лежал? Нам, помниться, вон один преподаватель рассказывал, что был взрыв в семидесятых годах, так что от тела настоящего Ленина уж точно ничего не осталось. Зачем засорять мозги подобным мусором – кому он нужен? Что он вообще из себя представляет?
Антон рассказал ему историю про журнал, надеясь уж хоть здесь встретить одобрение, но опять был принят в штыки. Да, говорил Егор все то же самое, о чем и думал Антон, но с упреком же Антону, словно обвиняя того в оппортунизме.
– Галстуки эти – все убогая ерунда. Что такое коммунизм? Тупая идеология, отнять все и поделить, так никогда не будет. Придумали в свое время и запудрили людям мозги. И сейчас эта тупая молодежь бегает со всей этой шушерой – кому оно надо? Это как мода на фоточки в туалете, лифтолуки – в одну степь. Запустили – и поехало! И как ведь интересно не отставать от других? И еще выставляют свою тупость на всеобщее обозрение – вот чего я натурально не понимаю! Ты встаешь посреди площади и начинаешь орать: 'Я тупая! Посмотрите на меня, какая я тупая! И я кайфую от осознания собственной тупости'. Да даже говорить об этом уродливо – идти на их же поводу. Не достойны они этого, никак нет.
– Как же ты любишь ныть, друг мой! – попытался свести взаимное непонимание в шутку Антон, но в итоге выглядел еще смешнее. Он хотел возмутиться, мол, а какое право есть у Егора так огульно всех осуждать, но вспомнил свою реакцию на девушку в галстуке и промолчал.
– Нытье – это смысл жизни! – торжественно возвестил Егор.
Он уважал Антона по-человечески, но больше потому, что свыкся с ним за все эти годы, и благодаря незлобливости Антона мог в открытую смеяться над его суждениями. Прощаясь, утомившись от его упертости, Егор вопрошал себя: 'К чему это думание? К чему оно приводит? Живешь и живи. Получай от жизни удовольствие, делай что тебе приятно. Нет, надо говорить, что все плохо, все во всем виноваты. Как это весело. Я бы этот ваш коммунизм в особую психическую болезнь занес'.
Однако находились в российском, равно как и мировом обществе люди, для которых новости о Ленине прошли мимо. И как раз такой была наша подруга Дарья. Воспользовавшись выходным днем, Даша отправилась гулять на природу, вооружившись небольшим блокнотиком для зарисовок. Осень всегда привлекала ее необычностью красок и их богатством, а также общим настроением легкой печали и меланхолии. А поздняя осень наполняла эти краски безнадежной тоской, такой близкой Дашиному сердцу. И сейчас она сидела и рисовала пейзаж, окружавший ее. Но мало-помалу картинка преображалась. Появлялись несуществующие детали, персонажи. Даша достала ластик и аккуратно подтерла нарисованное, вспомнив о том, что не желала видеть никаких живых существ на своем полотне в самом начале. Она захлопнула листы и побрела по дорожке. Мокрые опавшие листья шуршали, видимо, предчувствуя скорое выпадение первого снега. Даша именно брела, и не было ни одной конкретной мысли в ее голове. Редкие люди обгоняли ее, и им могло в тот момент показаться, что Даша идет уверенно и целенаправленно, но это было вызвано скорее особенностями ее походки; на окружающих она не обращала абсолютно никакого внимания, интуитивно не сталкиваясь с ними. Навстречу проехала молодая девушка с коляской и Даша вдруг встала как вкопанная, обретя внимание. Нет, конечно же, ей приходилось в детстве играть в семью и ухаживать за куклами. И сейчас она смотрела на малыша, который был совсем беспомощный, но тянулся, тянулся к матери. 'Странно, – думала Даша, – мы пытаемся понять природу смерти. Мы все спорим, что происходит с душой после, что человек чувствует при этом. Но мы совсем забываем момент рождения. Аналогично: что мы чувствовали до рождения? Чем занимались? И сколько там наверху душ лишних? Ведь эта мысль полностью убивает все идеи о реинкарнации душ! Да – я могу построить. Пожалуй, даже очень хочу'. И Даша окунулась в мир материнства. Она прекрасно понимала, что реальная возможность появится у нее не скоро, но ощущение, что возможно создать нечто свое, к чему ты будешь причастна, словно переоткрылась у нее. Нет, это уже не суп с камешками для кукол. В ее воображении начали рисоваться картины быта, о том, как она будет образцовой хозяйкой, и так далее. Подобные мечты она встретила смехом – уж больно абсурдными они казались. 'Кому я нужна', – добавила она, усмехаясь. И во фразе этой не было ни грамма заниженной самооценки. Напротив, в ней отражалось ощущение собственного превосходства над окружающими, превосходства скрытого для всех, но очевидного для нее, и служащего, по всей видимости, причиной непонимания со стороны окружающих, элементарно 'не доросших' до ее, Дарьиного, уровня развития.
В подобных мечтах о далеком будущем, связь с которым никак не ощущалась, сомнения, которые неизменно вылезали при обдумывании грядущих событий, улетучивались, а картина мира неизменно складывалась в единое целое. Побродив еще немного, Даша вдруг увидела урну. Она вырвала из блокнота листочки с последними рисунками и, смеясь, выбросила их. Она вспомнила, как домашние ей рассказывали, что будучи маленькой девочкой, Дарья отличалась неимоверным упрямством и стремлению действовать вопреки всем. Более того, создавалось впечатление, что подобное поведение приносит ей истинное удовольствие. С возрастом подобная вредность уступила место разумным действия, но в различных случаях желание становилось таким нестерпимым, что у Даши не оставалось ровным счетом никакого выбора. Сейчас, вспомнив об этом и выразив свое желание делать все 'неправильно' уничтожением листочка, Даша возбужденно смеялась, углубляясь все дальше от дорожки. Деревья росли густо и порой приходилось пробираться через бурелом, ломая ветки. Она провалилась в небольшую ямку и засмеялась вновь. Ей хотелось сейчас упасть на спину и смеяться, катаясь по земной поверхности. Быть может, она так бы и сделала, но тут внимание ее привлекла бутылка, подвешенная на ветке. Бутылка была с закрученной крышкой, а внутри нее что-то виднелось. На цыпочках девушка подошла к ней и стала внимательно рассматривать. Наконец, любопытство победило, и она отвинтила крышку. Ничего ужасного не произошло: листочек, правда, был мятым и слегка пострадавшим от атмосферных осадков. Развернув его, Даша увидела, что на нем словно была изображена некая схема, на которой стояли крестики и цифры. 'Хм, чтобы это могло быть? Схроны? Вряд ли их могли так наивно спрятать. С другой стороны, тут никто не ходит', – Даша обернулась вокруг своей оси, словно желая удостовериться в правильности своих мыслей. Но мысли оказались в корне неверными: из лесной чащи по направлению к ней бодро шагал мужчина с огромной собакой. 'Ну конечно! Вот уже и идет по следу моему', – моментально проискрила мысль в нутре у Дарьи, представившей вмиг картину, как пес бросится на нее, и как будет бежать, приложив нос к земле, если ей все же удастся удрать. Девушка впихнула листочек обратно трясущимися руками, закрутила со второго раза крышку (в первый она выпала из рук), и бросилась наутек. Она бежала быстро, как только могла, пока не зацепилась за корягу и полетела. На ее счастье, это был не асфальт; лесная подушка была мягкая, и она отделалась тем, что испачкалась. Она обернулась: мужчина с собакой шел в стороне от нее, в метрах пятидесяти, и даже не смотрел в ее сторону. 'Мда-а-а...' – подумала она, вставая и отряхиваясь. 'Мда-а-а-а...'. Про бутылку она и забыла, да если бы и вспомнила, то подходить к ней больше не решилась. 'Что ж, пора домой, нужно заняться и учебой хоть сколечко, подготовиться к завтрашней контрольной, как никак'. И Даша направилась прочь из парка.
За прошедшее время в семье одногруппницы Даши, Елены, развод стал делом решенным: ее родители окончательно решили все формальности. Едва вопрос определился, они почувствовали такую легкость, которой не было в отношениях последние лет десять. Разъезжаться или нет? Отец Елены имел возможность уехать в Челябинскую область, где сейчас проживали его родители, и был морально готов к этому. Но в итоге, возвращаясь назад из ЗАГСа, каждый думал найти причину, по которой пока можно было бы и не разъезжаться.
