Текст книги "Второе Пришествие (СИ)"
Автор книги: Николай Коровин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)
– Да и таких, как ты, немало. И все вы высокоморальны, духовно девственны, мастера советов, знаете, как нам обустроить Россию, да и мир в целом. Дай только вам эти рычаги, наш экипажик так бы растрясло, что выкинуло всех навзничь, поверь мне, история этому учит, самые злодейские дела вообще совершают самые чистые идеалисты.
– И что меня больше печалит, что тот же я, вкуси плода успешности, раскрутись, также духовно измельчаю, растворюсь личностно окончательно. Это будет говорящий пиджак, что крайне грустно.
Оставив позади змеиноподобную очередь, друзья вошли в зал, который только наполнялся, и где стоял беззаботный гул голосов. Публика была различной: тут были и интересующиеся студенты; и пожилые люди в пиджаках и галстуках, многие и с орденами, пришедшие как на главное собрание в своей жизни; были увлеченные заросшие щетиной марксисты в роговых очках и с толстыми тетрадями; были и те, кто пришел, повинуясь некоему тренду, чтобы потом рассказать о том, как культурно проведено время. Последние, надо сказать, составляли собой половину аудитории.
В ожидании выхода на сцену главного героя, друзья возобновили диалог.
– Но не забывай, что Ленин был не только политик, революционер, но еще и философ! – с некоторой долей пафоса и восторга произнес Антон.
– Ой, да не смеши! В каком месте он был философ? В умении опустить тех, кто мыслил глубже его? Хвостизм, ревизионизм, гвоздевщина, поповщина, эти множественные числа из фамилий, и так далее. Что нового сказал он в философии? Уж с тем же Энгельсом вашим если сравнить, например.
– Да, я соглашусь с тобой. Я читал его 'Материализм и эмпириокритицизм'. Кого он там не критикует! Начиная с Маха, Авенариуса, которых клеймит более всего и обвиняет в непоследовательности, кончая Богдановым, Базаровым и Луначарским, коллегами по партии. Первых он обвиняет в уклоне в берклианство, иронизирует над субъективным идеализмом, попутно вспоминает Юма и вдогонку клеймит Фихте. Причем как он строит книгу? Мах и Авенариус несут чушь, ля-ля-ля. Их идеи приводят к солипсизму. Ну не бред ли? На самом деле материя первична, она существовала и до появления думающего субъекта. Далее, опять критикует махистов и опять свое, материя, дескать, первична. Смеется над примером с червяком и динозаврами. Был ли мир тогда? Далее, дескать, кривляка Авенариус вводит всякие новые понятия, лжетермины, примысливает что-то, но зачем, когда материя первична, а разум – упорядоченная материя высокого порядка. Далее оп-оп и опять в ту же лужу. Я хоть и согласен с этим посылом, и с материализмом вообще, в тот момент уже утомился. Навязывание очевидного! Но, видимо, шире мыслить не мог, воду и мусолил потому. Хотя, тебе наверняка близки идеи позитивизма и тем более борьба с историзмом, я читаю сейчас Карла Поппера и его 'Открытое общество' – и он также свои идеи проталкивает, возвращаясь к одним и тем же постулатам после отвлеченных философствований.
– Типично для политика. Лить воду. Главное побольше, помассивнее. Это как главная витрина в магазине, должна ломиться, чтоб покупатель видел, как магазин богат. Единственное, сравни только стиль речи Поппера и Ленина, раз уж у нас подобное сравнение появилось.
– А что сравнивать? Поппер клеймит Гегеля шарлатаном и клоуном! Это научный подход? Не согласен – обоснуй. А то он пишет, что пытался Гегеля понять, но так и не понял. Я тоже пытался, и тоже, как и многие, 'Феноменологию духа' не дочитал. Но про познание, например, понял. Весьма здраво пишет.
– Я думаю, он так обрушивается за его наследство.
– А без Гегеля марксизм бы не появился?
– Это уже в область сослагательного уклон. Но ленинизм точно не появился бы без марксизма. Ленин не придумал ничего нового, это человек не настолько интеллектуально развитый. И, что мне интересно, ведь, по логике Ленина, невозможно отступиться от материализма. Для него это культ, фанатичный, и ничем он тут не отличается от истово верующего. Идеализм позволяет сомневаться, более того, подталкивает к этому! И этим он мне ближе, потому что по складу своему человек существо сомневающееся. И вообще, его идея сильна и культова, и победила не по материализму. Я вообще вспоминаю гегелевский абсолютный дух и абсолютную идею. Ведь коммунизм – это абсолют, это высшая форма, не предполагающая ничего выше нее! Впрочем, он обвинил бы меня в домысливании. Но что касается аргументов махистов, о дочеловеческом прошлом, то зачем примысливать? Для нас динозавры начинают существовать в момент, когда мы откопали их кости. И то, рисунки динозавров – все равно плод воображения человека. Нужно выделять мир объективный, существующий сам по себе (как у нас неверно перевели у Канта термин 'вещь в себе' и рисуется детская сказка, где нечто вложено в нечто и так до бесконечности), и мир субъективный, существующий в сознании человека. В сознании каждого мыслящего индивида. И более того, ощущающего червяка. И мир червяка – та часть земли, по которой он ползет. И все. Мы, люди, знаем уже много, но это мизер от всего объективного мира, который существует вне сознания человека и будет существовать и без наблюдателя. Логика махистов в том, что мы говорим 'мир есть', и в этой фразе задействуем речь. Раз некому сказать 'мир есть', некому увидеть это и понять, то его нет. И его действительно нет в чьих-либо мыслях или ощущениях. Но объективно мир этот есть. Да, тут уже я пытаюсь примирить всех и вся.
Дарья вошла в аудиторию одной из последних: свободных сидений уже давно не осталось, и народ устраивался поудобнее в проходах. Наверное, она и сама до конца не знала, для чего пришла, и смутилась бы, задай ей кто подобный вопрос, но сам факт прихода был для нее важен. Смутиться Даше все же пришлось – не из-за неудобного вопроса, но из-за количества людей в аудитории. Вообще, она испытывала некий слабо осязаемый страх от людных мест, более того, при поездке в общественном транспорте она всегда садилась на одиночные сиденья (в этом плане трамвай Татра Т3, красный, округлый, был ее идеалом, особенно его московская модификация, где ввиду наличия турникетов первое сидение по левой стороне салона оказывалось отгорожено и в него необходимо было пролезать), а если конструкция салона не предусматривала подобной возможности, то она ставила на соседнее сидение сумку, или садилась посередине, а главным оружие было специальное заклинание, применявшееся, когда человек шел по проходу: 'Мимо! Ты пройдешь мимо! Ты сюда не сядешь!' И человек, краем глаза глянув на пустое сидение, устремлялся далее, увидев где-то, очевидно, место более комфортное. И когда уже все оставшиеся места оказывались заполнены, начиналась настоящая война за право сидеть рядом с Дарьей, обычно оканчивающаяся убедительной победой какой-нибудь пожилой гражданки. Некоторые из таких гражданок (таких случаев было несколько, но их необходимо упомянуть), усевшись рядом, начинали обвинять мирно сидящую Дашу в неуважении к старшим, и тогда последней приходилось встать и уйти, понурив голову, в другую часть салона, а то и просто выйти. Поэтому при входе Даша всегда сначала оценивала обстановку и потом принимала решение, садиться или нет; садилась, если народу было совсем мало. Уступать место она категорически стеснялась, до сих пор она помнила тот эпизод, который вогнал ее в краску, когда она в раннем подростковом возрасте уступила одной крайне пожилой женщине. Возможно, причиной этому был тот поток благодарностей, который прозвучал из уст довольно усевшейся гражданки. Эта самая гражданка до тех пор пять минут усердно сверлила глазами ничего не подозревающую и витавшую в своих мыслях Дашу, которая никак не воспринимала обращенное на нее внимание. Вспоминая этот случай позднее, она поняла, что совершила поступок в отсутствии выбора: столкнувшись взглядом со стоявшей женщиной, у нее и не оставалось иного выбора.
Между тем открылась утаенная до сей поры от глаза публики дверь сбоку от доски и оттуда появился... он! Большинство сразу узнало Ленина, и все зааплодировали. Кое-кто, правда, и засвистел. 'Смотри, смотри', – толкнул Михаил Антона. Тот обернулся и увидел, как кто-то в верхних рядах растянул невесть в чем пронесенный романовский бело-желто-черный стяг с надписью 'С НАМИ БОГ!' и отчаянно им размахивал. Впрочем, перфоманс длился недолго – бдительная охрана страждущего монархиста увела. Лекция началась.
'Здравствуйте, товарищи!' – начал Ленин. Антон раскрыл блокнот и снял колпачок с ручки. Михаил хмыкнул и, достав телефон, сфотографировал лектора. Однако всеобщее шуршание говорило о том, что Антон в этом зале не одинок, и его сторонники тоже присутствуют. Впрочем, сторонников Михаила было явно больше, особенно среди женской части. Даша стояла индифферентно и смотрела на лектора, не концентрируясь на нем и не видя его. На долю секунды ей показалось, что она засыпает и сейчас упадет, но ее словно резко толкнули и она очнулась. Ленин уже начал лекцию.
Имеет ли смысл дословно пересказывать ее содержание? Ильич примерно поровну распинал церковь и капиталистов. В отношении последних он употреблял столь популярное, и, видимо, понравившееся ему слово 'олигархи', и было не до конца ясно, кого из богатых и влиятельных людей он включает в свой список. Прошло пятнадцать минут, и первый утомившийся встал, громко хлопнул креслом и стал продвигаться к проходу, приподнимая сидевших в ряду, после чего уверенным шагом, не оборачиваясь, вышел из аудитории. Уход первого человека с любой лекции – всегда акт привлечения внимания к своей персоне, протест, заключающийся в жирном плевке лектору в лицо. Ильич сделал вид, что не заметил. Но у смелого молодого человека быстро нашлись последователи. На десятом уходящем Ленин возмутился: 'Товарищи! Здесь вас никто не держит! Можете взять и уйти! Зачем по очереди, мешая другим? Кому не нравится, можете уйти все сразу! Пусть останутся те, кому все это действительно интересно!'. Но никто никогда не уходит после таких просьб. Все тут же замолкают и начинают проявлять повышенную заинтересованность к материалу. Ленин продолжил; теперь уходили предельно тихо, не допуская прихлопывания крышек. Даше в какой-то момент стало интересно и она отчаянно силилась понять смысл, но у нее ничего не получалось. Едва казалось ей, что она ухватилась за хвост некой мысли-мыслишки, как Ленин уже перескакивал на другую, с жаром разгрызая ее. Тогда Дарья постепенно попятилась к проходу. На нее никто не смотрел, и она допятилась до тех пор, пока сзади не оставалось одна дверь. Отступать дальше уже было некуда, Даша открыла эту дверь и, никем не замеченная, вышла из аудитории.
Антон, активно ведший записи в первые полчаса, постепенно охладел к этому – Ленин говорил, может, и не плохо, но все это были сплошь и рядом политические лозунги; они были интересны в контексте столетия октябрьского переворота, но не имели отношения к двадцать первому веку. С другой стороны, думается, и не должны были иметь. Никто не слышал здесь философа-Ленина. Критика религии была топорна – все основные атеистические аргументы и так были Антону великолепно известны. Наконец, лекция завершилась. Желающих задать вопросы после ее окончания было довольно много. Антон и Михаил мычали и изо всех сил тянули вверх свои руки. Один раз Ленин даже ткнул пальцем в их сторону, Антон уже открыл было рот, когда заговорил парень из заднего ряда. Он возмущенно уставился в его сторону, думая: 'Какие же глупые вопросы! Ни о чем!' Однако вопросы, касающиеся событий Октябрьской революции и Гражданской войны, представляли серьезный интерес. Ленин честно отвечал, что очень туманно помнит свои ощущения в то время, а если быть честным – то не помнит их вовсе. Видно было, что многие из его суждений слово в слово совпадали с интерпретацией, даваемой в советских учебниках. Спрашивали, чувствует ли он вину за жертвы времен Гражданской войны и военного коммунизма, и он отвечал, что ни его, ни партии большевиков вины здесь нет. Войну начали реакционеры, которые не могли смириться с потерей своей собственности, а советская власть, в отличие от них, всегда выступала за народ, который и защищала в том числе от интервентов. Более того, он заявил о том, что предсказывал гражданскую войну еще до Октябрьской революции, делая свое заявление о переводе империалистической войны в гражданскую, что вызвало серьезный гвалт негодования, даже Антон усмехнулся ('Ох ты ж вывернулся как', – подумал он). Ленин подчеркнул, что те люди, простые крестьяне, что выступали на стороне белых, были одурачены. Военный коммунизм преследовал в первую очередь буржуазных провокаторов и лиц, пытавшихся подорвать устои молодого государства, констатировал Ленин. Тут же и последовал поддакивающий вопрос, где автор говорил о том, что 'многие и не выбирали, когда оказывались на территории подконтрольной белыми; я сам всю жизнь симпатизировал в этом противостоянии большевикам, но недавно поймал себя на мысли, что, живи я в то время, выбора мог и не иметь'. Ленин поспешил согласиться, приведя в пример множество людей, в том числе и офицеров царской армии, не принявших революцию, сомневавшихся в большевиках, но впоследствии, увидев реальные дела новой власти, принявших ее и ставших служить ей с большим удовольствием ('Идея же Троцкого была! Спишем на то, что забыл', – слегка возмутился Антон). Слово взял мужчина интеллигентного вида лет шестидесяти, с огромной седой бородой.
– Дорогой Владимир Ильич! – начал говорить он очень медленно, растягивая каждое слово. – Меня очень давно, еще с советских времен мучает один вопросик, а-ха-ха, щекотливенький! Такой душещипательный, что душа в пятки уходит!
По залу прокатился смешок.
– Вот скажите мне пожалуйста, – продолжил он после значительной паузы, дождавшись полной тишины, – почему при капитализме возможно существование оппозиционной коммунистической партии, а при коммунизме существование оппозиционной буржуазной партии невозможно? – на этих последних словах он ускорился, показав притихшей публике, что на самом деле может говорить быстро, а вначале использовал вкрадчивость дел каких-то своих скрытых целей. Ленин вскипел.
– Вы что, правда не понимаете? Капитализм – отживающий слой. Социализм – грядущий. И как можно, если наступил следующий этап, желать этапа прошедшего? Был век конной тяги. Появились автомобили и железные дороги. Мы выступаем за них, за прогресс. И вот все у нас на автомобилях ездят, значит, и на поездах. И какой смысл выступать обратно за конную тягу?
– Некорректное сравнение, видите ли. Мы можем измерить эффективность поезда и лошади. Да и те же двигатели автомобиля измеряются в лошадиных силах. Представьте себе автомобиль с тягой ноль-пять лошадиных сил? Он кому-то нужен? А ведь ваш социализм и есть те самые ноль-пять. Он не продуман, экономически не выверен. И Вы сами это подтвердили, когда бросались вправо и влево, оказавшись у руля. То, что Ваш строй лучше, определили вы сами. Равно как и ваши оппоненты. Так чем же вы выше?
– Да как – чем мы выше?
– Хорошо, вы верите во всемирный успех марксизма? Вот сейчас, в двадцать первом веке? – бесцеремонно перебил спрашивающий.
– Сейчас мне сложно сказать, мир изменился, но не исчезли классовые противоречия.
– Марксизм ваш не имеет к этому никакого отношения, классовых проблем он не решает, потому что их декларирует, использует фиктивные рассуждения о справедливости.
Ленин рассердился окончательно и заявил, что тема лекции не об истории марксизма и не об экономике, а спрашивающий, очевидно, наемник буржуазии. Не ответив на оставшиеся вопросы, сославшись на временной регламент, бывший вождь поспешил откланяться и быстро скрылся. Изрядно поредевшая толпа начала расходиться. Михаил и Антон посмеялись над странного вида молодым человеком, который дремал в одном из первых рядов, но вдруг проснулся от массовой суеты и в непонимании вертел головой, – и поспешили к выходу. Антон хотел было пошутить на тему монархиста, устроившего перфоманс, но Михаил уже устремился по направлению к раздевалке, заняв очередь. Они накинули куртки и вышли на улицу. На улице уже стемнело и было довольно прохладно; подмораживало. Они быстрым шагом направились к метро. Антон вспомнил шутку, которую не успел сказать в помещении. Он начал было говорить, но осекся. Сейчас она ему показалась не смешной, даже глупой. Скажи он ее тогда – она, глядишь, и была бы к месту, но сейчас казалась до боли нелепой, и Антон замолчал. Обсуждения лекции не случилось, потому что Михаил достал телефон и позвонил своему партнеру по бизнесу. Во время разговора он сыпал хоть и знакомыми для Антона терминами, но в крайне непривычном контексте. Обсуждалась аренда, реклама, создание сайта и прочие не менее важные вещи – примерно так понял Антон, никогда лично не интересовавшийся у Михаила про то, чем последний занимается.
Вскоре подъехал автомобиль, и из него вышел товарищ. Он был хорошо одет, опрятен, и это сразу создало в голове у Антона некое недоверие к нему: казалось, едва он откроет рот, как начнет произносить избитые правильные слова. Михаил представил их друг другу. 'Это Олег, мой партнер по бизнесу, я о нем тебе много рассказывал. Это Антон, мой институтский приятель, а теперь и коллега. Познакомьтесь'. Антон на уверенно протянутую руку выставил свою слабо, с неохотой, словно хотел показать этим свое превосходство и легкое пренебрежение. 'Какой-то неуверенный в себе молодой человек, – подумал Олег, исследуя сверху вниз взглядом сложившего на груди руки Антона – дают ли ему девушки? Нда-а... – тут он увидел, что Антон вовсе не смотрит ему в глаза, хотя вроде бы и ведет разговор, – да, вывод слишком очевидный. Такой бы и штаны не смог бы продать, даже при условии, что это были бы последние штаны во всем городе. Но сколько позерства, сколько пафоса! Хоть бы ботинки протер губочкой! Но себя мнить будет интеллектуалом, много выше всех стоящим интеллектуалом. Конечно, не дают. Ну да это не так уж и страшно. На средненькую проститутку накопить сможет'.
– Очень приятно, – произнес Олег параллельно со всеми этими мыслями. – Ну что нового? Что по той франшизе?
– Замечательно! Оформляют! – бойко отвечал Миша, вроде как на русском языке, но абсолютно непонятно. – Ой, я вчера был на очень интересном семинаре. Классный оратор был, все разложил. Я вот сейчас вижу, что мы слишком боимся смотреть высоко. Мы сами себя загоняем в рамки, чем сбиваем потенциальный рост.
– Но в целом как развивается все у тебя? По-прежнему красками балуешься?
– И да, и нет. Сейчас новую тему осваиваю. Может, и расскажу тебе, если будем сотрудничать. Но вообще, я бодр и полон светлых предчувствий.
– Так говорят, когда дело буксует, – засмеялся Олег.
– Погоди, сейчас снимем новый офис, и совсем другое дело будет. Обставим его, повесим атрибутику – у клиентов сразу появиться уверенность. А то по тем делам мы встречаемся в ресторане, пусть даже дорогом – а все равно, что за шарашка, не поймешь.
– Тут представляешь ли, мне поступил заказ еще по тому, старому делу... Ты же знаешь, что уже два месяца я не занимаюсь разработкой сайтов, как начал франчайзингу обучаться. А тут получил от... как бы выразиться... знакомого знакомого. Порекомендовал меня, значит! А он пекарню свою открыл. Точнее, у его отца уже была пекарня, а он уже, взяв оборудование, снял себе цех и нанял пока нескольких пекарей. Там они всякие булочки делают, пирожные, торты. Он где-то добыл редкие рецепты, вроде познакомился в Фонограмме с чуваком из Мексики.
– Ого, наркоту, что ли, решил подкладывать?
– Да нет, там какие-то особые рецепты. Но у нас в России никто ничего подобного не делает. Вот он и говорит мне: надо бы сайт сделать с подобным уклоном. Я там три часика посидел, поработал, кидаю ему, а он в ответ: не то! Я опять сижу! Он опять – не то! Только с третьего раза и сошлись! Так сегодня он мне звонил и говорит: заказы пошли. Причем там случился такой бум, потому что один мужик приехал из Самары к родственникам, и купил в подарок торт случайно. Он поселился в хостеле, как раз по соседству с цехом. Чувствует, пахнет вкусно. И зашел. В итоге там было застолье, все сразились: никогда не ели подобного. Он им сразу оп – и ссылочку. И поехало. Тот теперь говорит: повысили цены на двадцать процентов, за счет чего смогли поток урегулировать. Мощностей пока мало, пекари новые, на этом оборудовании пока не научились, да и мало их. Вот так вот!
Антон стоял и поклевывал носом. 'Что ж так скучно-то? Почему мне так не нравится их одержимость? Вот одержимость творчеством у людей – обожаю. А здесь... Нет, ведь самое интересное, что я всегда говорю, что целеустремленность это замечательно. Так, где же зацепка? Неужели зависть? Но чему, чему тут завидовать? Успешности? Но в чем она? Неужели в подсознании и я не вижу ее? А Миша, когда говорил, что меня не удовлетворяет финансовое положение, был прав. Но чего, чего мне так не хватает, он сможет ответить? И когда я скажу нет, это будет интерпретацией 'Да без этого можно обойтись!' Среда, среда, среда, отсюда корни идут. Миша рассказывал о своем отце вскользь. Но он человек деловой. Значит он уже с детства в подобной среде, ездил на завод, причем не только в цеха, но и видел как происходит управление, поэтому он воспринимает этот мир как свой. А я – а я сейчас стою среди них как среди аборигенов племени тумба-юмба, пляшущих у костра. Да, воспитание и семья. Мы вообще не привыкли тратить, когда приводят примеры других семей, я удивляюсь – а на что? Если ты воспитан в неполноценной семье, не восполнишь ты сам этот пробел, эту пустоту. Когда осознание придет, будет упущено все, характер будет сформирован, стереотипы сложены, видение готово. И ты будешь спокойно отвергать все, что не вписывается в твою картину. Принять на веру? Погнаться за золотым тельцом? И что же я смогу найти на сем тернистом пути? Да, помню как сейчас свой конфликт с товарищами, пытавшимися затащить меня в сетевой маркетинг. Где их спокойствие? Где принятие отказа? Нет, вскипели, стали чуть ли не орать. А что, при открытом конфликте люди откровенны. Они выкидывают все самоограничители приличия, и идет чистый поток мнения. Может, и поэтому я сам люблю такие конфликты создавать искусственно. Но сегодня я не хочу. Пусть едут в свой офис. Пусть зарабатывают. Пусть богатеют. Я подойду и скажу: 'Миша, я тобой горжусь!'? Понятия не имею. Я надеюсь, что изгоню из себя всю гниль. Да, я не буду видеть себя на его месте, не буду щипать себя аферой 'я бы смог быть на его месте'. Смог, не смог – все это сослагательное наклонение. А они правы, нужно жить и реальностью. Для этого мира они правы. Они чертовски правы. Но этот мир не прав. Вот в чем их беда. А я хочу видеть правый мир, поэтому мы и идем в разные стороны'.
Они попрощались, Михаил подсел в автомобиль к Олегу, и они поехали осматривать новый офис. Вскоре они попали в пробку, и продвигались вперед со скоростью не более пяти километров в час. Наконец, они подобрались к светофору, служившему причиной пробки. Желтый свет погас, и загорелся красный, но Олег опытным взглядом оценил ситуацию, и, вдавив педаль газа в пол, повернул налево. Сзади раздался гудок. 'Что сигналишь, даун?' – риторически воскликнул Олег. Меж тем перед следующим светофором внимание Михаила привлек черный автомобиль. Он ловко лавировал между другими машинами и юркнул вперед. Светофор ярко светился красным светом.
– Еще один, гляди, – выругался Олег: сигналивший тип сзади развернулся через сплошную и поехал во двор.
– Я как погляжу на это, и покупать свое авто не хочется, – произнес Михаил.
– Э, ты еще кого только не видел! – засмеялся Олег. – Тут такие типы ездят! Это хорошо, что я с собой вожу биту и электрошокер. Выручали не раз, было дело.
Парковка у офисного центра была вся занята, поэтому Олег зарулил во двор, припарковавшись в узкую щелочку на тротуаре. Да – этот двор исторически так был устроен, что все парковались на тротуаре, а оставшаяся часть мостовой делилась поровну.
Получив временные пропуска, молодые люди вошли в прозрачный бесшумный лифт и поднялись на восьмой этаж. Офис производил приятное впечатление. Судя по всему, ремонт был проведен совсем недавно. Михаил позвонил. Вскоре в офис вошел мужчина в деловом костюме, на фоне которого костюмы Михаила и Олега в один миг потускнели и сделались никчемными безделушками.
'Нет, нет, нет – ничего я сбавлять Вам не буду, мы обговаривали это уже не раз. Отметьте себе, что я никому не сбавляю, вы не первые, вы не последние. Бизнес есть бизнес', – ополчился на них пришедший.
'Вот он глупый, – подумал Олег, – зачем сразу с места в карьер? Помолчал бы пока, делов-то! Вначале разогрели бы мужика, а потом, когда он к нам расположился бы, как-то, словно в сторону, и можно было бросить. И если что еще в шутку перевести. А теперича? Вот глупый, я же ему с самого начал про это говорил. А он? Уверенность города берет. Кто ставит цель, тот ее добивается, идти нужно кратчайшим путем. Да конечно. Нужно знать, где можно поступиться принципами, уметь лавировать, к чему эта прямота? Что за детская болезнь?'
– Вот похабный тип, – бросил Михаил, когда они ехали в лифте назад.
– Чем же он похабный – ведь ты восхитился им, когда увидел в первый раз, – поправил его Олег.
– Мало ли кем я восхищался, это еще ни о чем не говорит! Ровным счетом ни о чем!
Встреча не удалась, и Михаил направлялся домой в странном расположении духа. Ему даже было немного горестно, что он повелся на предложение Антона пойти на ненужную лекцию вместо того чтобы как следует подготовиться к переговорам, но эти идеи он пытался заглушить благостным настроем: 'Друг мой, ты вступаешь во времена великих дел. Теперь не место шуткам. Время – деньги. Думай, действуй. Смотри, чтобы каждая твоя минута шла на пользу общему делу, не эпикурействуй. Да, ты любишь все это, знаю. Иногда позволяй, но позволяй, когда делаешь реальные подвижки, когда получаешь реальные достижения'. Ночью Михаилу приснилось, что он владелец крупной фирмы, и Ленин пришел наниматься к нему на работу.
– Вы картавите, не могу Вас взять. Вы не сможете по телефону клиентов консультировать, – говорил Михаил.
– Вы что! Это моя особенность, за счет чего все меня сразу запоминают!
– Вы не разделяете ценности нашего бизнеса и нашего бренда, – продолжал он укорять Ильича.
– А Вы не разделяете ценности коммунизма! Поэтому вон из этого кабинета! – закричал Ильич, и за дверью послышался топот ног, выкрики и выстрелы. Михаил не на шутку испугался, дернулся к окну и стал хвататься за ручку. Оно было плотно заперто, ручку заело. Силы покидали Михаила одна за другой, и в конечном счете он не мог пошевелить ни одной из конечностей. Проснулся он в холодном поту. На часах было три. На телефоне висело непрочитанное и неотвеченное сообщение от Марины. Михаил плюнул, выругался и попытался уснуть, но желание спать, по всей видимости, сбежало вместе с силами в предыдущем сне. Продолжая ругаться, Михаил достал ноутбук и открыл свой сайт. За последние два дня продажи упали в два раза и надо было найти какое-то разумное объяснение произошедшему.
Но а что же Даша? Как мы помним, она осилила только половину лекции. В коридоре было на удивление многолюдно; на один миг Дарье даже показалось, что большая часть приобретших билеты предпочла огромному залу светскую беседу в широких коридорах. Выйдя из здания, она почувствовала запах свободы и неспешно отправилась к станции метро, немного не дойдя до которой была окликнута девушкой с ребенком на руках. Та, очевидно, просила подаяние, но Дарья отвернулась и пошла далее. Вообще, Даша всегда откладывала сдачную мелочь на нищих. О да, она много раз с возмущением читала статьи о нищенском бизнесе в Москве, как убогих нищих берут в рабство и что поданное им перепадает в первую очередь в карман их хозяев. Даша всякий раз после этого обещала себе, что подавать не будет, но деньги машинально в задний карман откладывались. Уже подав, она хваталась за голову и дергала себя за волосы, утешаясь в итоге внушением, что это был 'последний раз'. И так было до следующего раза и следующего подаяния. При всем при этом подавала Даша только молча просящим и всегда отворачивалась от тех, кто активно обращался к ней за помощью. Как бы жалко просящий ни выглядел, как ни уверял бы, что не ел уже три дня, Дарья оставалась к подобным мольбам холодна. Так было и в этот раз.
– Где ты была, поделись? – подкатила к ней дома мама с улыбкой до ушей.
'Она всякий раз, куда бы я ни ушла, думает, что я иду гулять с парнем. Неужели она и вправду ничего не понимает? Что есть прелесть и ходить одной, что одной можно дышать воздухом, слышать шум дождя – это невозможно, если идти с подругой, которая будет тараторить без умолку, и тем более с парнем. Если парень тебе нравится, ты будешь очарована им и не будешь видеть ничего вокруг, а если парень не нравится, то высочайшая глупость терять свое время на него. И ведь сколько раз я ей говорила, что сейчас мне никто не нравится, никто. И каждый раз она смотрит на меня, будто все понимает. Нет, не понимают они меня. Любят безмерно, но как же томит эта любовь. Эти расспросы... Попытка вывести все в безвинную шутку... Это все так тускло. Нет, есть такие девочки, что демонстративно говорят: 'Я не такая как все, меня никто не понимает'. Но я такая же как все, но с родителями... Да, я только сейчас это увидела, мыслим совсем по-разному. А что стоят эти сказки про богатого жениха? Или запугивание в духе 'бойся иногородних мальчиков, охмурят, а потом квартиру отнимут'. Когда она так говорит, у меня уже нет сил что-то отвечать, ведь конфликтов я не хочу, а значит говорить, что данная фраза выражает собой полнейшую глупость, не буду'. Даша поела и ушла в свою комнату.
– Серьезно, ты была на лекции Ленина? Расскажи! – отец был приветлив, когда вошел к ней. – Мы тоже бы сходили. Как он там? Я и не думал, что ты увлечешься политикой.
'Отвечать, не отвечать, – колебалась дочь, – что я могу рассказать? Объяснять каждое слово? Не увлеклась я политикой. Да не за этим я ходила. Да что я расскажу? Да что же это такое?'
– Лекция была, Владимир Ильич критиковал религию.
'Вот, так и знала, что брякну невпопад не то, и сейчас он докопается. Тем более, мои сильно увлеклись религией в последние годы. Да и раньше они были верующими, но сейчас, мне кажется, это стало выражаться у них еще ярче'. Опасения Даши тут же подтвердились.
– А что ты думаешь, доча? Ты согласна?
– Он же ужасный человек, как и все атеисты, – присоединилась вошедшая в комнату мать, – сколько он людей истребил! И ты смотрела на него! Ужасно! Как это могло повлиять на тебя? – Впрочем, отец посмотрел на нее достаточно строго, так что она быстро поняла, насколько лишней была ее чересчур наигранная реплика.
