Текст книги "Второе Пришествие (СИ)"

Автор книги: Николай Коровин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 42 страниц)

Но в этот день, возвращаясь домой, Елена не испытывала подобных влажных мыслей, все ее помыслы были о доме и о домашних. Что будет сегодня вечером? Очередные битые тарелки или взаимные извинения за вчерашний день? Она знала, что они демонстративно спали в эту ночь не в одной постели, отец разложил для себя раскладушку, за которой не поленился слазить на антресоль. Сейчас главной ее стратегией было прийти домой до того, как родители вернутся с работы и постараться сделать им маленький сюрприз. Но какой и в честь чего? 'Может быстренько приготовить что-нибудь интересненькое? Или испечь? – размышляла Лена. – Но я накрою стол, а они показательно не сядут за один стол...Или наоборот, им будет неловко отказать? Но сколько раз бывало, что садились за стол они вполне мирно, а к концу обеда начинался конфликт? Да и вообще, кухня – самое взрывоопасное место в квартире, тут и начинается большинство скандалов, благо всегда рядом под рукой есть тарелки, готовые к бою. Лена все же выбрала вариант встретить родителей хлебом-солью. Надев фартук, она принялась колдовать над кастрюлями и сковородками. Она очень сильно нервничала и постоянно бегала на балкон на перекуры. Наконец, яства были подготовлены и гордо возвышались над столом. Мама пришла первой. Лена объяснила, что сегодня их отпустили пораньше, и она решила не терять времени и сделать подобный сюрприз к их приходу. Тем более, три дня назад была годовщина дня их знакомства, а они его никак и не отметили. 'Да лучше бы его и не было, знакомства', – чертыхнулась в сторону Ленина мать. Знакомство то состоялось в парке, где Алексей и Инна (так звали их) случайно оказались в очереди на прокат лодок друг за другом. Оба были в компании, чисто мужской и чисто женской соответственно, и было неудивительно, что они в итоге разбились по парам. Две пары продержались вместе лишь до конца вечера, а вот Алексей назначил Инне свидание, на которое та, хоть и получасовым опозданием, но явилась. Сейчас она при словах дочери и вспомнила этот момент: ведь было, было некое предчувствие! Не ходи туда! 'Ладно, будь что будет! Надеюсь, он уже ушел, и я спокойно пройдусь одна', тешила себя ложной надеждой девушка. Но Алексей оказался терпелив и настойчив. Он стоял в указанном месте, и не было тени сомнения на его лице. В руках он держал букет. За время встречи он ни разу не обмолвился даже намеком об опоздании, которого Инна поначалу стеснялась. Неловкость ее быстро прошла, и они были искренне рады провести этот вечер вместе. Подобные вечера участились, а уже спустя два месяца Инна получила предложение, от которого было невозможно отказаться. Уже в первый день совместной жизни она стала свидетелем того, как ему пришлось наорать по телефону на кого-то из бывших подруг, жаждущих объяснений. Объяснения последовали позднее, когда Инна получила подброшенную в почтовый ящик анонимную записку 'думаешь, увела мужика и будешь счастлива?' Больше всего Инна удивилась, что потенциальная конкурентка (или, как модно говорить сейчас, 'бывшая') знает о том, что почту проверяет всегда она. В целом, Алексей двадцать лет минимум казался ей идеальным партнером. Она хвалилась перед подругами и купалась в лучах их зависти. Неприятности начались с того, как Алексей сначала получил серьезную травму и в течение полугода не работал. Семейный бюджет провис. Елене тогда было около десяти лет, а сын Борис проходил службу в армии, и мама вынуждена была работать на трех работах, добывая пропитание для семьи. Потом у Алексея начались проблемы по мужской части, его возможности скуднели и скуднели. И однажды Инна прямо поймала себя на разглядывании нового молодого сотрудника на работе в сексуальном подтексте. Да, ей пришлось признаться себе, что она хочет его. Инна была не по возрасту хороша собой и прекрасно понимала, что робкий юноша ей не откажет. Но где есть первый раз, часто кроется и второй. Инна стала к тому времени крупной начальницей в своей компании, и под ее крылом оказалось достаточное число молодых парней. Среди охранников зародилась шутка, которую они адресовали юноше, 'задержавшемуся на рабочем месте' и 'решавшему с Инной важные деловые вопросы'. 'Тебе она тоже говорила, что ты лучший и у нее такого удовольствия ни с кем не было?' – ехидно улыбаясь, спрашивали охранники, и юноша мгновенно обливался краской. 'Поздравляем, ты семнадцатый'. Логично, что рано или поздно подобные слухи и догадки доползли и до Алексея. Догадки строились исходя из подарков, которые жена приносила с работы безо всякого повода. И Алексей понимал, что боится намекнуть об этих догадках супруге, потому что он хуже 'их'. Он понимал, что уже не тот, понимал, что жена его молода душой. Но подобное понимание его могла разделить только рюмка, с которой он начал постепенно выстраивать свои отношения. И однажды он явился домой в состоянии, когда скрывать эту дружбу было уже невозможно. Инна не стала его укорять, а засуетилась, стала ухаживать, уложила, дала отвар шиповника. Она почувствовала себя виноватой и на время, казалось бы, вновь полюбила его. Не страстно, но с душой и с чувством долга, с желанием помочь и сохранить семью. Но с тех пор, как это чувство утихло, отношения между ними становились все напряженнее и напряженнее. И когда дочь перешла в совершеннолетний возраст, начала встречаться с Василием, уже и не оставалось ниточек, связывавших их в семью.

Алексей не был алкоголиком, как могли бы вы подумать по оформленности его дружбы с рюмкой, но стадия 'любил выпить' явно уже была его. И в этот вечер он пришел домой на своих двоих, не шатаясь. Но запах все же выдавал факт посещения после работы магазина. Инна промолчала. Елена сразу захлопотала вокруг стола. Пошли шутки-прибаутки из серии 'а как ты провел день?' – 'а меня на работе все достали'. Казалось, вновь воцарилась семейная идиллия, и ничего не предвещало беды. Но тут раздался звонок в дверь. Инна пошла открывать, задев Алексея за отставленную не помещавшуюся под стол ногу. Звонили по поводу распространения какой-то псевдорелигиозной литературы. Инна рассерженно ответила, что Библия ей не интересна, и вообще 'тут маленькие дети спят'. Но вернувшись на кухню, она увидела, как Алексей потирает ушибленную ногу. Она прекрасно понимала, что ушиба никакого нет, и что сейчас последует взрыв. Все началось стремительно. Не прошло и десяти минут, как орущая во всю глотку Инна начала пытаться поджигать кусочки газеты в коридоре и раскидывать их по полу. Лена суетилась и пыталась затушить пожар, но получилось у нее это только с тлеющими газетками из почтового ящика. Стол опрокинулся, и все тарелки разлетелись по полу, углом была задета специально принесенная Леной ваза, в которой стояли искусственные цветы. Открывались шкафы, и вещи судорожно выкидывались из них. Отдельные тут же рвались. Лена плакала, плакала и Инна, что, впрочем, не помешало ей толкнуть Алексея на книжную полку. Стекло зазвенело, и свежая кровь обагрила пол и валявшиеся на нем осколки. Обезумев от боли, тот повалил Инну на кровать, завернул в одеяло, как рулон обоев, и начал душить супругу. Одеяло моментально покрылось алыми полосами. Лена тянула отца назад за рубашку, но смогла лишь разорвать ее. В этот момент в дверь позвонили вновь. Чем конфликт начался, тем же он и исчерпался. Супруги смирно уселись на кровать, а Лена побежала 'ктотамить'. Звонили соседи, интересующиеся причинами шума. Лена ответила, что у них семейный праздник, да и вообще, 'шуметь нельзя после одиннадцати, а сейчас нет еще восьми'. Оставшуюся часть вечера вся семья втроем наводила порядок в квартире, в которую не приходил бегемот, куда не налетал ураган, и где не взрывалась бомба. Кушанье, заботливо приготовленное дочерью, было непригодно для принятия в пищу, поэтому убирались они, урча животами. Вечер кончился, и они легли спать – ничто так не объединяет людей, как совместный труд.

... Ирина отоспалась и пришла в себя, и даже соизволила на этой неделе появиться в институте. Правда, просидела она всего одну пару. Потом, встав на самое видное для своих одногруппников место, достала бумажник и начала пересчитывать средства в нем, приговаривая, как ей удалось их заработать. Затем, осознав, что все уже вдоволь на этот процесс насмотрелись и назавидовались, вызвала такси и поехала в общежитие. Стоит отметить, что в этот день на занятиях не было Оксаны, пропускавшей их по причине того, что она работала по графику два через два в магазине элитной одежды. Ирина не любила Оксану (и это было взаимно!) потому что та очень любила выпендриваться, показывать свой ум, была наглой. Возможно, Ирина и завидовала, что ее этими качествами природа обделила. Особенно Ирина удивлялась качеству Оксаны обвинять во всем происходящем абсолютно всех людей вокруг. Например, приходя в институт, она могла рассказывать про последние события на работе, и звучало это следующим образом. 'Представляешь, вчера пришла к нам клиентка, сразу видно очень богатая. Украшения – высший класс, я уже было готовилась ей вбухать шубу, но тут появилась это овца (а помимо Оксаны, в данном магазине работали именно такие девушки), и потащила ее за собой, теперь весь процент ей ушел'. 'Соска совсем малая, купила у меня за сто двадцать пять тыщ шубу, а на следующий день сдала, стерва!' Или, например, после инвентаризации, она жаловалась, что у других сотрудников числится в шесть раз меньше товара, а ей еще и пришлось считать все за других. 'Как дети малые', – приговаривала она. Нетрудно догадаться, как относились к ней ее коллеги. К тому же, проводя инвентаризацию, она умудрилась допустить ошибку, введя в программу не ту цифру, из-за чего вместо десяти штук оказалось двести девяносто три. Но Оксана объяснила, что в момент, когда она нажимала на клавишу, ее отвлекли, поэтому она промахнулась и ввела не то число. Вообще, люди совершившие ошибки 'по глупости', делятся на две категории. Входящие в первую страшно конфузятся и готовы бежать сломя голову, провалиться сквозь землю, пытаться судорожно исправить на ходу, наспех, кое-как. Они будут десять тысяч раз извиняться, пока вконец не доведут всех своих блажничеством и не будут отправлены куда подальше. Они уйдут, ревя, в отчаянии, что их наказали за ужасный проступок. Но они будут уверять, что не страшная кара общественная, как порицание от самого себя. Другая категория будут винить в своем поступке других людей или какие угодно внешние обстоятельства, не теряя ни на секунду уверенности в себе. У меня с утра живот болел, а я и так геройски держался; меня ослепило, я ничего не видел; было шумно – и так далее. Их фантазия богата на выдумывание причин! И Оксана была ярчайшим представителем второй категории, не стесняясь обвинять окружающих в чем бы то ни было.

Ирина оценивала Оксану терминами 'самоуверенная дура' и 'понторезка', и была не одинока в подобных характеристиках. Сама Ира на этой неделе получила весьма выгодное предложение от парня из Санкт-Петербурга записать полуинтимное видео и долго торговалась с ним о цене. Впрочем, подобных видео в ее коллекции было более чем достаточно, поэтому снимать заново ничего не приходилось, она отправляла их всем желающим, готовым раскошелиться. Но здесь торг был упорным. Парень не хотел поднимать цифру, и Ирина всячески расхваливала себя, попутно подогревая возбуждение юноши очередной порцией фото. Она неплохо знала психологию парней, и в нужный момент, почувствовав, что парень сейчас уже возбудился как следует, послала ему несколько по-настоящему пикантных фото, на которых, в отличие от предыдущих, количество одежды было сведено до минимума. И прием сработал, парень понял, что он о-о-очень хочет сейчас все увидеть, и все колебания в нем окончательно заглохли, как иномарка при первой русской зиме. Сработал тут и еще один прием, известный всем торговцам – назови сумму, несколько выше той, что хочешь получить, а потом сбавь, делая экстра-скидку. Щедрая Ира поступила таким же образом, и сумма мирно перекочевала на ее счет, а парень пересматривал и пересматривал видео, до тех пор, пока не рванул в ванную.

Ирина же на следующий день отправилась в салон красоты, чтобы сделать несколько инъекций в губы. Подобная мысль теребила ее давно, но сейчас, она засела в глубине души уж слишком ярко. Эта мысль преследовала ее везде, она начинала воображать, как она будет выглядеть, как это может привлечь к ней дополнительное внимание парней. Настроение было приподнятым, день стоял солнечный – впервые за пасмурную неделю. Ирина предвкушала тот вкусный момент, когда она рассядется в удобном кресле, а персонал начнет проводить свои манипуляции. При подобных операциях неизменно нападала сладкая нега, близкая к появлению мурашек от красивой песни, наступало расслабление, и в общем и целом, состояние, из которого не хотелось выходить. На сей раз операция несколько затянулась. Ирина смотрела в зеркало с разных сторон, то чуть наклоняя лицо набок, то приближаясь, то удаляясь, все никак не будучи в силах найти план, где она бы нравилась самой себе. На следующий день неожиданно лицо опухло, что вызвало сильное недоумение и целый вал вопросов у подписчиков, наблюдающих за прямой трансляцией, которую Ирина вела в общедоступную сеть. Ей пришлось оправдываться, уверять, что давеча она не пила, что это все временно и скоро пройдет. Действительно, так оно и оказалось. Опухлость ушла, а Ирина к тому времени уже привыкла к своему новому образу, симпатизируя себе в разносторонних подходах к зеркалу. Но симпатия эта оказалась недолгой. Она вдруг поморщилась и, неожиданно для себя, заговорила с зеркалом:

'Дурацкий нос! Ой какой дурацкий! Нет, надо решиться на это! Да, наслышана я про эти операции, про последствия, и сейчас вот эта фигня... Опухлость... Вроде прошла, но как же я испужалась!'

Зеркало молчало, даже ничуть не удивилось намеренно употребленному Ириной устаревшему слову.

'Пластику... Сделаю... Еще чуток подкоплю и... Ну что это такое, в самом деле?'

Зеркало продолжало упорно молчать, словно его допрашивали о точном месте землянок в лесу, поэтому Ирина решила ввернуть в свой монолог еще одно мудреное словечко:

'Нос, старый нос, как и старую жизнь – долой! Смелой и сильной я вступаю в этот бой!!! Так-то!'

Глава VIII. Второе пришествие

А Вы любили в школе математику? О! Математика – царица всех наук! Сколько прелестностей таит она в себе! Но сила математики, конечно же, в первую очередь в ее точности. Физика может вас подвести: невозможно учесть все условия, поэтому даже основные законы постоянно дополняются и корректируются; что уж тут говорить про химию, где основная таблица элементов остается открытой, создал свое новое вещество – и вперед, к славе! Математика вас также может прославить. Более того, доказывать теорему Ферма намного безопаснее, чем синтезировать новое вещество, уж поверьте!

В виде математических моделей можно представить абсолютно любой процесс, в том числе и жизнедеятельности. Но есть и ряд интересных моментов. Например, синусоида в определенный момент меняет знак. Эти точки называются точками максимума и точками минимума функции. Важный момент: это точки. Но и в жизни человека существуют моменты, когда его представление о чем-либо меняется. Особенно легко проследить это, например, по личному дневнику. Есть период с мнением 'а', есть период с мнением 'б'. Очевидно, что между ними есть и межвременье. Его очень легко вычислить, более того, этот период может быть весьма продолжительным. Но, если строить график, то этот период будет выражен точкой? Нет, очевидно, он тоже имеет некий отрезок графика. Но что тогда точка? Переход от 'а' к межвременью? Но в чем оно? В первом сомнении? Но ведь первое сомнение всегда отвергается, и 'а' остается ведущей точкой зрения. То есть, мы может делить этот отрезок на бесчисленное число точек! Но каждая из них будет создавать некие новые формы отрезков, но это не даст нам ответа на вопрос – где 'а' переходит в 'б'! Есть ли смерть? Есть точка, где человек жив, но там смерти нет. Есть мертвый человек, но мертвый человек не смерть. Так где же она? Мы можем делить время на бесконечные отрезки, и на каждом из них смерть будет уходить от нас все глубже и глубже. Да, в философии математика хоть и помощник, но скорее способна запутать непосвященного. Но в повседневном проектировании... Математика бесценна!

Так и в похищении Ленина из мавзолея: все было рассчитано. Процесс неоднократно репетировался на макете; время расчерчено до секунды, роли отточены. И вот настал указанный день, когда коварный план был претворен в жизнь. Но каких усилий и жертв это стоило! Органы правопорядка были уж и не настолько олухами: автомобиль, на котором четверо приезжих из солнечных республик уехали с Москворецкого моста, был найден уже на следующий день; были взяты отпечатки пальцев с дверей и саркофага, в результате чего одного из похитителей удалось арестовать при попытке покинуть Москву. Но он, естественно, отнекивался, что мумий никаких не брал, да и не догадывался, что оные могут преспокойно себе лежать в центре такого прогрессивного города, как Москва. Все попытки его разговорить ни к чему не приводили; он с самого начал объявил, что русским владеет крайне плохо.

Вывоз тела из Москвы прошел успешно в тот же день, когда уровень проверок на выезде стал ниже. Проверка меж тем состоялась позже, почти под Калугой, но была поверхностной, и, естественно, ничего не обнаружила. Стоит заметить, что через восемь дней после вывоза тела оперативники нагрянули на съемную квартиру, где оставался один участник операции; он не съезжал пока, чтобы не вызвать подозрений, однако подозрения эти все же вызвал, и по найденным уликам его решили пока задержать. Но и он, что также логично, утверждал о своей полной непричастности к произошедшему похищению.

Проход границы через лес удался, единственной проблемой стал грибник, которого пришлось угостить бутылкой водки, чтобы он поверил в то, что никого не видел. Выпив, он о встрече попросту забыл, но протрезвев, все-таки протрепался жене, которая тут же донесла, что, мол, видела контрабандистов с мешком, в котором-то, наверное, и было тело Ильича – история действительно всколыхнула даже самые отдаленные уголки нашей необъятной родины! Мужа внимательная супруга после этого ретиво обработала сковородкой, причитая: 'поймав их, мы бы получили вознаграждение!' Сумму вознаграждения она назвать не могла, потому что она и не была объявлена в средствах массовой информации.

К тому времени, когда дело передали наверх и пришел приказ на задержание, мумия уже пересекла всю Польшу. Дальнейшее путешествие по Европе, как и предполагалось, обошлось без приключений. Тело бывшего вождя было в превосходном состоянии, с первого взгляда было заметно, что о нем заботились, но как долго оно сохранится теперь, было неизвестно, ведь возможностей содержать его в условиях, близких к мавзолею, не предвиделось. Поэтому было принято решение провести операцию как можно скорее. Фогельштейну сообщили, что найден человек, умерший почти сто лет назад, но при этом отлично сохранившийся, и операцию надо проводить срочно. В общем-то, можно сказать, что завели его обманом, предложив взять все инструменты для некой 'проверки оборудования', и когда Фогельштейн попытался сказать, что у него не все с собой, его хозяева рассмеялись. Деваться было некуда. Исаак пытался провернуть в голове планы побега, но сам прекрасно понимал, что нет смысла тешить себя этим, что все это бессмысленно, что он проведет операцию. Он вдруг сильно испугался, что так зависит от этих несимпатичных ему людей.

'Зачем я связался с ними? Это же бандиты! Форменные бандиты! Кто я, высококультурный образованный человек, и кто такие они? Кучка международных мошенников, которые планируют нажиться на мне... Но прочь сомненья, они портят путь. Мне нужна уверенность. И я настраиваю себя на то, что я сейчас буду делать это не для них, но ради науки, что мои наблюдения помогут более толковым специалистам проанализировать эти результаты, придя к определенного рода выводам. Ах, глупость все это... Специалисты... Сам же больше всех хочу прославиться, чем ждать каких-то специалистов. Ох, уж это ученое самолюбие! Аж уж тут, когда на такое дело замахиваемся! Прочь сомненья, прочь!'

Операция шла безмерно долго. На седьмой час Ленин начал подавать признаки жизни; сначала они были слабыми, потом становились сильнее, потом опять затухали, но вдруг он начинал махать рукой. Фогельштейн был в ужасе и оцепенении. Он и сам уже не понимал, что делает, руки его дрожали. Когда на девятом часу операции, он увидел, что Ильич смотрит прямо на него, он выронил все инструменты из рук и даже хотел выбежать. Но уже через секунду взял себя в руки и крикнул, чтобы помощники сделали анестезию. Ленин уснул. Спустя час все приборы показывали полнейшую жизнь: сердце билось, кровь (заранее заготовленная и закачанная) текла, органы функционировали. Ленину вводили в кровь через капельницу питательный раствор. Наконец, операция окончилась. Фогельштейн распорядился о том, чтобы ввести пациенту снотворное, и сам ушел спать. На следующее утро Фогельштейна вызвали Ивана, Карл и Людвиг; вместе они вошли в палату, куда спящего Ильича уже успели перевезти из операционной.

'Наркоз закончился, сейчас уже должен проснуться', – тихо сказал Фогельштейн. Но, видимо, Ильич все же услышал его голос, и пока они вчетвером внимательно смотрели на него, он открыл глаза и зевнул, потом вновь закрыл и вновь открыл, потом вдруг резко дернулся, словно попытавшись привстать. Но тут же охнул, по всей видимости, ему это принесло сильную боль. Приборы запищали. Фогельштейн засуетился, медсестры что-то подправили. Линия текла на мониторы ровной полосой; остальные приборы горели зеленым.

Видно было, что Ленин хочет начать разговор, но не то не может, не то не решается. Три раза он открывал рот, но тут же закрывал; на четвертый издал странный звук; потом чихнул, и, на удивление столпившихся, заговорил по-русски.

– Здравствуйте, товарищи, – начал он свою речь, как вы уже догадались, слегка картавя, испуганно косясь на мерно мигающие лампочки, – Вы мои новые врачи?

– Здесь только я говорю по-русски. Но Вы ведь помните немецкий? Он Ваш доктор, – сказал скрывающий изо всех сил дрожащие руки Иван, указывая пальцем на Фогельштейна, который волновался из присутствующих больше всех и менее пытался скрывать это волнение.

Иван, Карл и Людвиг обсуждали меж собой то, что они будут говорить ожившему с тех самых пор, как появилась идея о похищении мумии, но сейчас весь их холодный расчет полетел прахом, сказать, что они были ошарашены, было ничего не сказать. Фогельштейн дернулся, подбежал к нему, попытался пожать руку, вспомнил, что Ильич ею пока не владеет, посмотрел на своих спутников и развел руками. Те пожали плечами. Он повернулся к Ленину: тот смотрел прямо на него. Заикаясь, Исаак обратился к нему, передергиваясь и кивая:

– Добрый день! Мы провели уникальную операцию, и вернули Вас к жизни. Это первый опыт в истории человечества. Спасибо вашему народу, который смог сохранить ваше тело на целый век в полной сохранности.

Теперь настал черед удивиться Владимиру Ильичу. Ленин попытался зарыться в воображаемую подушку, закрыл глаза, вновь открыл, и, наконец, попытался ущипнуть себя. Да, да, его собеседники этого не поняли, по микроскопическому движению его руки, но именно это он и пытался сделать. Немецкий язык он понял на слух, но Иван на всякий случай повторил фразу Фогельштейна.

– Хм, ну чувство у меня и вправду, словно спал трое суток. Но поверить трудно. И какой сейчас год?

– Две тысячи семнадцатый, – с этими словами Фогельштейн достал мобильный телефон и продемонстрировал Ленину, – видите? Это телефон, смотрите, – он нажал несколько кнопок, и мелодия заиграла в кармане у Карла, Карл взял трубку и ответил, Иван попытался дать телефон в руки Ленину, но аппарат сразу же выпал из них; Фогельштейн зашикал на коллегу: пока бывший вождь был крайне слаб, чтобы двигать конечностями. Исаак сам приложил трубку к уху Ильича, и тот услышал из нее голос Карла. Карл вышел из комнаты и поприветствовал Ленина вторично. Ильич попытался покачать головой и слегка поерзал по подушке.

– А где провода?

– Нет их! Теперь верите, что Вы в двадцать первом веке?

– Приходится! Но... расскажите тогда, расскажите тогда... обо всем... Вот на телефоне надпись нерусская, и Вы иностранцы, и даже Вы, – показал он пальцем на Ивана, – есть в Вас что-то эмигрантское, уж поверьте бывшему эмигранту; значит, мы не в России. Да и провести такую операцию там, у нас... Неужели мы так и не стали передовой страной? А шли в авангарде! Но я, если честно, предполагал, что в связи с победой коммунизма мы научимся делать и такие телефоны, и летательные аппараты, и такие операции... Это ж надо, до чего наука дошла, я и сам не верю, что это я! Вот что значит сила коммунистического духа! А кто сейчас возглавляет партию большевиков? И, самое любопытное, в каком, каком году случилась или точнее завершилась мировая революция? И как она проходила? Насколько активны еще оставшиеся буржуазные массы, или Вы про них уже и слыхом не слыхивали?

Все рассмеялись.

– Мы и есть так называемые буржуазные массы, а вот про большевиков, право слово, только в книжках теперь и читать, – строго отрезал Людвиг.

– То есть последыши белых вновь активизировались и... – Ленин подбирал немецкие слова.

– Не переживайте так, Владимир Ильич, мы Вам пока дадим вот это, – Иван помахал ему кратким курсом истории России. – Прочитаете и все узрите. Но пока поспите. Вы слишком слабы, чтобы напрягаться, общаясь с нами.

На следующий день Ленин явно чувствовал себя увереннее, зрение и слух, пропавшие будто сразу после окончания диалога, вернулись и словно бы улучшились. Во всяком случае голоса людей стали звучать явственно, а не из подполья, как в первый день; в окружающей обстановке он начал замечать огромное число мелких деталей. Детали были ему любопытны; и почти все они говорили о небывалом оснащении палаты. Палата была большой и светлой. Свет падал отовсюду, трудно было выделить в интерьере что-либо, лишенное света.

'Может, все же наступил коммунизм во всем мире, – рассуждал он про себя, – кто мог изобрести настолько сложные приборы? Зачем рабочим их производить для угнетателей, чтобы облегчить возможность угнетения? И если так – кто мог вернуть меня? Попытка номер два? Я пока ничего не могу понять', – и он забылся.

Организаторы эксперимента предполагали, что объект заинтересуется прошедшими за время спячки событиями, и оказались правы. Иван читал ему вслух книгу, а Ленин не верил ни единому слову из нее. Только через три дня он почувствовал в руках силу, сам смог взять книгу и начал читать. И чем дальше он читал, тем грустнее ему становилось. Дочитав до истории России в девяностые, он схватился за голову и стал рвать воображаемые волосы. Рвать, конечно же, тоже в воображении, потому что был каким-то неясным образом закреплен на кровати, что рука его не могла подняться так высоко – а может она так отяжелела за эти сто лет? Попытавшись дернуться, он ощутил боль, потом резкое облегчение, и вновь заснул.

Проснувшись, он вновь начал перечитывать. Мысли и строчки роились в голове и наскакивали друг на друга. 'Да, Сталин. Эх, но ведь я все знал! Говорил, не допускайте его! Нет. Самый верх – не то. Но убийство Троцкого, ох, кто из них-то предал идеалы революции, кто? Троцкий, конечно, 'иудушка', но разве это не предательство идей о внутрипартийной демократии? Мы выступали за внутрипартийную демократию даже в самый трудный период, но здесь! Но главе про репрессии я не верю. Да, что, миллионы простых людей были предателями? Если они не верили в революцию после ее совершения, значит так бездарно работала пропаганда революционных идей, идей коммунизма. И как вообще в книге подается революция? И почему я сразу не заметил? Но как они отыгрались? Нет, не понимаю, решительно не понимаю. И ведь вроде пошло – продвинули коммунизм в страны Европы, но неестественным путем. Хотя и мы шли на запад и хотели нести его на штыках, а тут прямое освобождение. Почему автор негативно пишет? Нет, понятно, что он буржуазный, чуждый нам элемент, но указывает на ошибки весьма точно и уверенно. Но потом – развенчание культа личности. Нет, все не так мы представляли. Союзники – империалисты, вместе против Германии, кто бы мог подумать это тогда? Холодная война, отказ от 'экспорта революции'. Здесь мне все понятно, но какие-то люди все в партии... несимпатичные, вот! Контроль над восточной Европой – это хорошо, я бы и не подумал, особенно в то время, когда приходилось подписывать Брестский мир. Но далее – мы вмешиваемся в эти страны, но не несем туда революционные идеи, пытаемся подавить буржуазные выпады консерватизмом, но! Враг силен, почему об этом не думают, он использует новые уловки, модернизируя их так сказать. Но вот далее – распад СССР. Как это можно понять: допустить врага до Москвы и Петрограда. Ленинград, он оказывается теперь. Но сейчас уже получается нет. Но отбить, и отбить в том числе с помощью классовых врагов! Но потом разрушиться изнутри? Нет, тут причины не описаны, и мне не ясны. Национальный вопрос? Но что же, столько лет все жили, и действительно братские народы у нас, как так? Реформирование экономики, вот экономика. Тут тоже надо понимать. Но далее, девяностые, это фарс. Я не верю во все это, но это так. Да даже царский режим был серьезнее. Хм, кто эти люди? Хотя, органы, с ними не так просто бороться, но мы попробуем. А для чего меня оживили? Для восстановления советской власти? О нет! Так для чего еще? Уж не для прибыли ли? И какие права они мне дадут? Не дадут! Бежать!'

Мысль о побеге, однако, Ленина постепенно покинула. Прошел месяц, и его переселили в просторную светлую палату с окном. Едва он остался в ней один, мысль о побеге тут же вернулась. Он взглянул на окно и инстинктивно попытался встать, чтобы подойти и попробовать открыть его. Кости заломило, и он рухнул на кровать. 'Да, бежать пока рано' – мелькнуло в голове. В этот момент послышались шаги, и отворилась дверь: вошел Иван. Ленин заерзал.

– Красивый вид из окна у Вас, – улыбнулся Владимир Ильич, потом поманил его пальцем, и, когда Иван подошел близко, шепнул ему: – что теперь делать со мной будете?

– Не знаем пока, дорогой Владимир! Первая операция в истории человечества, прорыв, так сказать. Но и секрет, сами понимаете. Но не переживайте, мы Вас будем надежно охранять!