Текст книги "Тучи сгущаются (СИ)"

Автор книги: Лориана Рава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

– Я и не говорю. Но ведь вращают колёса наверняка рабы...то есть каторжники?

– Зачем? У нас теперь нет недостатка в тягловой скотине. Впрочем, вернёмся к нашему вопросу – даже если на каких-то землях живут, как ты выразился "жалкие дикари", всё равно это люди, и если тщательно отобранные тобой добродетельные люди перебьют всех "жалких дикарей", то что останется от их добродетели после того как они пролили невинную кровь? А ведь убивать они будут не только воинов, но женщин, и детей, включая грудных, и беззащитных стариков... Чем это лучше, чем проливать кровь врагов при переделке старого общества? По мне, так это много хуже.

– Я надеюсь, что всё-таки можно найти по-настоящему незаселённые земли.

– Ну допустим даже и так. Какой, по-твоему, порядок следовало бы на них установить?

– Чтобы были коммуны, небольшие. И каждая обеспечивала бы себя всем необходимым.

– Это невозможно. У нас любой школьник знает, что в горах производят шерсть, а на побережье можно ловить рыбу, и чтобы жители гор могли есть рыбу, а жители Побережья одеваться в шерстяную одежду, нужно доставлять рыбу в горы, а шерсть на Побережье. Так вот, твои коммуны должны или торговать между собой, или должно быть распределение из единого центра, но единый центр ты приравниваешь к тирании и узурпации власти, разве нет?

– Ты хитёр и лукав, владыка. Да, пожалуй, и в самом деле неизбежно то, что ты говоришь, но... в такой ситуации торговля всё-таки лучше.

– При том, что одни разбогатеют, а другие разорятся и пойдут в работники к богатым? Которые будут тиранствовать над своими работниками.

– Лучше тиранство богатых, чем тиранство инков! – вспыхнул Бертран.

– Вопрос что лучше, а что хуже обсуждать не имеет смысла, – отрезал Асеро, – но ведь ты признаёшь, что нарисованный тобой порядок не идеален?

– Признаю.

– Тогда чем он лучше?

– Тем, что там не будет привилегированных.

– Привилегированные общины будут, а значит, и привилегии у их членов будут тоже. Полного равенства нет. Так чем это лучше?

– Тем что нет тирании! Никто не может по своей воле распоряжаться чужими судьбами, как в Тавантисуйю делаешь ты!

– А разве я распоряжаясь чужими судьбами?Я что, женю кого-то насильно? Или казню и высылаю? У нас никто такие вопросы не решает единолично.

Бертран не знал что ответить. По правде говоря, ему было неприятно само существование Первого Инки и носящих льяуту. Что вот есть такие главные, от которых зависит всё... в том числе и пребывание его, Бертрана, в этой стране. Но предъявить это прямо в виде претензии он не мог. К тому же его смущало, что владыка инков оказался не так глуп и не так тиранист, как ему представлялось. А это ведь выставляло его, Бертрана, такого умного и совестливого юношу, в неловком и смешном свете. Инка же сказал вдруг внезапно с какой-то серьёзной печалью в голосе:

– Ты был со мной откровенен, Бертран, и я тоже буду откровенен. Я согласился на эту прогулку потому что хочу понять вас, англичан. Я очень старался, но до конца так и не понял. Ответь мне тогда на одни очень важный вопрос: скажи, ты считаешь себя очень хорошим человеком, а меня – очень дурным? Я знаю, что твои родичи Дэниэл и Розенхилл меня ненавидят, и при случае готовы погубить, но руководит ими чистая прагматика – если я буду убит, то Тавантисуйю достанется им на разграбление. Но ты, вроде бы, чужд корысти... Скажи, если бы ты знал, что вот они прямо завтра меня убить собрались, стал бы меня предупреждать? Прекрасно понимая, что моя кровь повлечёт за собой кровь очень многих ни в чём не повинных людей?

Бертран смутился и побледнел. Одна часть души требовала от него признаться во всём, другая – находила, что помогать тирану нельзя ни при каких обстоятельствах.

– Скажи мне, Бертран, ты знаешь что случилось в земле, которую вы зовёте Новой Англией?

– Разумеется, знаю. Мои соотечественники поселились там. А рядом жило одно племя, не желавшее принимать Христа. Потом его уничтожила эпидемия, которую мы сочли карой божией для язычников. Однако немногие из этого племени всё-таки выжили. Один проповедник усыновил сироту-язычницу, и мечтал её обратить её в христианскую веру, но девочка была столь испорчена сладострастием, что обманом совратила его, и тогда проповеднику, чтобы воздержаться от соблазна, пришлось бежать в дальние края. Впоследствии, когда в Новую Англию прибыл ваш посол, эта развратница совратила его и уговорила инков начать тайную войну с англичанами. Так Новая Англия была уничтожена. А кроме того, наглая девица нашла проповедника здесь, публично оклеветала его и по её вине невинный был повешен.

– Бертран, ты же умный юноша... неужели ты веришь во всю эту чушь? Веришь, что совсем юная девушка, можно сказать девочка, смогла совратить взрослого и опытного мужчину? Не говоря уже о том, что она была у него попросту в рабстве. А племя её погибло не от эпидемии, а было вероломно истреблено англичанами. Конечно, понятно что лишившаяся родных и обращённая в рабство девушка, в добавок пережившая жесткое надругательство, не питала впоследствии к англичанам добрых чувств. Да вот только разве она виновата, что англичане, истребив одно племя, принялись за соседние? А соседи под нож идти не пожелали.

– И потому вы им помогли победить англичан?

– Заметь, я этого не говорил.

– Ну а кто, кроме инков, мог дать им ружья и порох? И прислать инструкторов, чтобы научить с ними обращаться?

– Допустим, – ответил Асеро, – но скажи, ты осуждаешь людей, которые просто защищали свои жизни? Которые просто не хотели дать себя убить? Ты признаёшь, что твои соплеменники были неправы?

– Не знаю. Если правда то, что ты говоришь – то получается, что мы, представители разумной и культурной нации, способны вести себя как изверги и варвары?! Я не могу поверить, что мои соотечественники могли просто так убить целое племя.

– Не просто так, а за земли, – ответил Асеро, – а что, по-твоему, у них могли быть причины, оправдывающие истребление целого племени? Хоть убей, но я не могу представить себе такие. Знаешь, как-то ещё до конкисты был случай, когда наши предки оборонялись от врагов, а одно племя прямо на поле боя изменило инкам и ударило в спину. Ну естественно возник вопрос – что делать с изменниками? По закону предателей, бьющих в спину своим, полагается казнить, но последовать прямо букве закона в тех условиях – значило попросту это племя истребить. Так что более гуманным сочли просто превратить их всех в слуг, то есть обречь на тяжёлые и непрестижные работы. Такова была кара для изменников. Но всё равно, хотя нравы тогда были куда суровее нынешних, истребление даже предателей показалось инкам слишком жестоким дело, вы же, англичане, так не считаете...

– Зато ты убиваешь своих врагов, Инка!

– Допустим, – сказал Асеро, – но убить врага, который хотел убить тебя – много более оправданно, чем убить ни в чем не повинных людей только для того, чтобы очистить от них для себя территории. А именно так ты хотел бы построить своё совершенное общество.

Внутри Бертрана всё заклокотало. Как так, этот тиран ещё смеет выносить ему моральные оценки? Ему, христианину Бертрану? Такому умному, утонченному и образованному?! И чем больше его это злило, тем больше отталкивающего он находил в Первом Инке. Раздражал его небольшой рост, смуглая кожа, оспины... Теперь ему уже было не жалко, если бы даже вдруг Дэниэл с Розенхиллом выскочили из-за придорожных кустов, свалили бы Асеро с коня и полоснули бы ножом по горлу. Теперь казалось, что Инка заслужил и такую, и ещё более жуткую участь.

Сухо попрощавшись, Бертран ускакал прочь. Асеро недоумённо пожал плечами – он догадывался, что юноша чем-то недоволен, но понять, что в корне его недовольства лежит обычная спесь, не мог. Слишком он сам был лишён этого чувства.

Был чудесный летний день, и за городом жара для привычного человека почти не чувствовалась. Казалось, что болезни и невзгоды отступили от обитателей замка Инти. Сам он чувствовал себя почти здоровым. Луна тоже и думать забыла про свои расстроенные нервы, и весело хлопотала по хозяйству. Даже сам Первый Инка на время отвлёкся от всех забот, и лежал в гамаке с книжкой «Путешествие на остров Рапа-Нуи». Впрочем, это была только первая часть. Здесь, в летний зной под жужжание пчёл и жуков, было приятно читать о приключениях и лишениях на хлипких плотах посреди океана. Впрочем, даже ещё плывя к островам, инки обсуждали вопрос, который даже спустя полтора столетия оставался актуальным.

"Воины на плоту говорили:

– Все ли народы могут принять учение Манко Капака о мудром государственном устройстве? Да, вы, амаута, конечно, правы, когда говорите, что характер народов сформирован теми условиями, в которых они живут, но если народ уже стал таким, что разумное государственное устройство принять не способен, что тогда?

– Пока ещё никто не доказал, что такие народы есть.

– Но как среди людей бывают труженики и разбойники, так и среди народов тоже есть разбойники, привыкшие к набегам на соседей. Если мы казним преступника, то этим самым признаём, что его невозможно перевоспитать. А если нам встретится целый народ преступников?

– При разумном государственном устройстве преступниками становятся наихудшие, ибо идут против всего хорошего, что им прививали с детства. А люди, выросшие там, где разбой считается доблестью, по большей части не столь безнадёжны по природе, хотя их и приходится подавлять силой. Но это лишь от того, что у нас нет возможности просветить их как следует".

Читая про это, Асеро думал о том, почему столько лет каньяри приходилось подавлять силой, что же инки упустили? Пусть в последнее время те вели себя относительно мирно, но Асеро знал, что дети у них по-прежнему играют в "подвиги" Острого Ножа. И мемориал на месте разрушенного селения не помог. Может, надо активнее проводить ассимиляцию? Но это опять же усилит сопротивление... Но каньяри, по крайней мере, слабее инков, и одолеть их государство не могут. А вот белые люди? Можно ли в принципе переделать англичан, как мечтает о том Киноа? Можно ли убедить их, что свои проблемы надо решать не за счёт других народов? Можно ли вырастить у них своих инков? Причём не как исключения, исключение и среди каньяри есть, а как силу, способную перевернуть жизнь всего их народа?

Тут к Асеро сзади подошла мать и спросила:

– Читаешь? А взятые с собой бумаги из Куско все разобрал?

– Почти, – сказал Асеро, недовольно отрываясь от книжки.

– А что значит "почти"? Давай уж прочитай всё, что нужно, а потом будешь читать про свою Рапа_Нуи.

– Мне нужно только на одно письмо ответить, а я не знаю, что.

– Раз не знаешь, то сиди и думай, – сказал мать, – ты Первый Инка или ленивый школьник?

– Хоть что за письмо? – спросил Инти, – может, вместе подумаем.

– Инти, тебе ещё рано думать о делах, – ответил Асеро.

– Ты так говоришь, будто я могу с себя голову снять и на хранение сдать, – ответил Инти, – всё равно ведь думаю так или иначе.

– Я пойду прилягу, – сказал мать,– а ты делай, что я сказала.

– Слушаюсь. Так вот, Инти, письмо от Старого Ягуара, наместника Тумбеса. Он не знает, как сладить с Главным Амаута, который развёл в своём университете безобразную обстановку, вытурил оттуда его внука, да и под самого Старого Ягуара подкапывается. Мол, неграмотный он, даже школу в своё время не успел окончить, нужно кого-нибудь с высшим образованием....

– Про внука я знаю. Впрочем, Кипу там действительно провинился по рассеянности, так что формально комар носа не подточит. Хотя я понимаю, что промашка Кипу была лишь предлогом, ведь он и под Якоря подкапывается, хотя тот дисциплинированный человек, – Инти вздохнул, – странно, конечно, что Главный Амаута с наместником стал вдруг конфликтовать. До того он Куйна боялся, мол, вдруг средств на ремонт не выделит, а тут пошёл против. Или думает, что старику немного осталось? Нет, вряд ли. Ведь его преемником Броненосец может быть, а с ним Главный Амаута тоже ссорится. Сдаётся мне, что дело тут нечисто. Тумбес для англичан очень важен, – Инти поморщился.

Асеро ответил:

– Но неужели ты думаешь, что Главный Амаута Тумбесского университета мог снюхаться с христианами? Ведь любой школьник знает, что именно амаута у христиан первыми на костёр пойдут!

– Знать-то они знают. Но отчего предал Куйн? Из страха. Он боялся. Помнишь, как мы вместе завтракали после покушения на тебя? Ведь он тогда был с нами даже почти искренен. Так и Главный Амаута может бояться. Не только войны, но и просто изоляции. Ты же знаешь, как важен для амаута книжный обмен, но даже если он удастся, всё равно этим не ограничится. В Тумбесе в этом плане всё даже хуже чем в столице. Многие амаута хотят, чтобы наши юноши могли бы учиться в их университетах, а это возможно только при одном условии – принятии нами христианства.

– Но ведь такой шаг означал бы гибель Тавантисуйю, разве они не понимают этого? – спросил Асеро.

– Кто-то не понимает, хоть кол на голове теши. А кто-то и понимает.... Но считает это вполне приемлемой ценой. Он, такой умный и образованный, при любой власти не пропадёт. Точнее, думает, что не пропадёт. Так что нехорошие у меня предчувствия...

– Мне и самому всё это не нравится. Но вот положа руку на сердце – была ли у нас возможность не пускать их страну? Можем ли мы сейчас, даже в случае крупного скандала, выслать их? Это ведь означает начало войны...

Инти ответил:

– По моему, мы придаём слишком большое значение попыткам предотвратить войну. В конце концов, если им надо, они её начнут несмотря ни на какие уступки с нашей стороны.

– Пусть так, но пока у нас не убедятся, что договориться с англичанами невозможно, то начинать войну нельзя. Будет слишком много разброда и шатаний. Ведь если даже Горный Ветер не хотел бы начинать войну прямо сейчас.

– Да, но у него тут иные резоны, нежели у Киноа или Искристого Снега. Он просто считает важным вычистить врагов до войны, по крайней мере крупных врагов. Может, он упоминал при тебе о возможном центре координации между англичанами и испанцами. Что это частное лицо, богатый магнат, эмигрант, видимо, раньше состоял на службе в нашем ведомстве...

– Да, упоминал. Может, вы с Горным Ветром даже знаете его?

– Может быть. Вариантов всё равно немного. Смерть Горного Льва сильно снизила вероятность войны с Испанией. Возможно, что и тут ликвидация такого человека если и не предотвратит войну, то спасёт тысячи жизней. Впрочем, мне Горный Ветер об этом думать не советует, чтобы не слишком волноваться. А что там за шум?

В этот момент и Асеро услышал, что возле входа в сад кто-то препирается с охраной. Молодой рассерженный голос кричал:

– Я проскакал три часа не для того, чтобы повернуть назад ни с чем! У меня срочное дело, которое не терпит отлагательств.

Асеро бросился на голоса и увидел Золотого Подсолнуха, с рассерженным видом стоявшего напротив не пускавшего его охранника.

– Этот юноша имеет право проходить ко мне в любое время, – твёрдо сказал Первый Инка, ? а раз он проскакал три часа, значит, приехал неспроста. Пропустить его немедленно! Это приказ.

Воин подчинился.

Золотой Подсолнух, поприветствовав Асеро, сказал:

– Прости меня Государь, что я прерываю твой отдых, но боялся, что если я попрошу обо всём официально, то мне могут отказать в визите, а дожидаться твоего возвращения в столицу я не могу, ибо ситуация уже вышла из-под контроля. Кроме того, если это только возможно, я бы хотел посоветоваться по поводу ситуации, сложившейся из-за одной книги...

– Я верю, что ты приехал не зря. Сейчас тебя накормят, и прямо за столом ты сможешь изложить своё дело.

Говоря это, Асеро повёл юношу в тот уголок сада, где располагался фонтан, чтобы тот мог умыться с дороги.

– А кто будет за столом кроме тебя, государь?

– Только Луна и Инти. Стол в саду рассчитан на четверых.

– А твои дочери здесь?

– Только Фиалка и Ромашка, остальным нельзя отрываться от учёбы в Куско. Но разве тебе не говорила об этом Прекрасная Лилия?

– Увы, я давно её не видел. С твоего отъезда – ни разу. Она охладела ко мне. Кажется, она влюблена в кого-то другого. Я хотел тебя спросить, государь: кто может быть моим счастливым соперником?

– Увы, не знаю, – ответил Асеро, – Я замечал, что она стала как-то рассеяна, как это бывает у влюблённых девушек, но ни мне, ни матери она ничего не говорит.

– Если бы я был хотя бы уверен, что это достойный человек. Тогда бы я её отпустил пусть с болью, но без тревоги. Но поскольку я не знаю этого, моё сердце исходит тревогой и ревностью.

– Помогу тебе чем могу, но не могу ничего обещать. Мне и самому теперь тревожно. Но полно об этом. Сейчас моя жена накроет на стол, и там ты расскажешь всё, что касается треклятой книги. А пока можешь умыться возле фонтана. Мне ещё надо сказать все воинам, охраняющим сад, что у меня гость, а то могут быть неприятности.

– Я думал, они только снаружи.

– Увы, нет. Они и в саду под каждым кустом замаскированы. А удобства в том конце охраняют сразу двое. Такой режим безопасности из-за этих растреклятых англичан.

Если бы Асеро знал в этот момент, о чём говорят оставшиеся в дворцовом саду его дочери Роза и Лилия, он едва ли был бы столь благодушно-спокоен. Лилия говорила сестре:

– Я решила разорвать с Золотым Подсолнухом, потому что не могу так больше. Дни и ночи я думаю о другом. Я знаю, кажусь тебе легкомысленной, но такого со мной не было никогда. Особенно от мысли, что мы никогда не сможем быть вместе.

– Лилия, но как же так... ведь и про Золотого Подсолнуха ты говорила столь же страстно, когда думала, что вы никогда не можете быть вместе. А теперь, стоило отцу обручить вас, как ты...

– Да! Мне гадко от мысли, что его голову увенчает льяуту. Что он будет ходить во дворец, решать там государственные дела...

– А он должен был отказаться от этого, чтобы больше никогда тебя не увидеть?

– Я не знаю... и всё равно я думаю о другом. Он необыкновенно красив и при этом холоден... Мне хочется отогреть его, как выпавшего из гнезда птенчика и вдохнуть в него любовь. Ведь его до тридцати лет ещё никто не любил, все только использовали...

– До тридцати... и он не женат?

– Да.

– Значит, это не тавантисуец... это белый человек!

– Да, Роза. Я верю, сестра, что ты никому ничего не расскажешь... Он... Мне порой хочется быть рыцарем и подвиги ради него совершать.

– Но как можно совершать ради мужчины подвиги? Если он не заключённый и не больной.

– Ну не в том смысле, что что-то только ради него делать. Делать что-то, отчего хорошо было бы всем, но чтобы он оценил... Чтобы у нас так в стране не видели в чужеземцах скрытых врагов, например...

– Лилия, а если он просто ловкий соблазнитель, которому нравится губить доверчивых девушек? Таких, говорят, немало среди белых.

– Нет, я не верю что он такой. Сердце говорит мне иначе.

Роза вздохнула:

– Мне кажется, Лилия, ты просто боишься потерять свою свободу, потому не может полюбить человека, за которого могла бы выйти замуж. Пока Золотой Подсолнух был лишь бедным студентом-сиротой, ты любила его, но как только отец решил вам помочь, ты разбила бедному юноше сердце.

– Да, я и в самом деле боюсь за свою свободу. Потому если чувствую, что юноша на неё начинает покушаться, рву с ним первая. Я думала, что с Золотым Подсолнухом так не будет, но раз он так охотно стал плясать под флейту моего отца... Оттого я к нему и охладела. Только пойми, дело не в том, что теперь мы можем пожениться. Дело в том, что он стал Главным Оценщиком, и запрещает книги. А книги нельзя запрещать. Это глупо, искать в стихах и сказках крамолу. Впрочем, хватит об этом. Я ошиблась. Теперь я люблю другого.

– А он тебя любит?

– Не знаю. Хотелось бы, чтобы полюбил. Но наверное нет, он слишком холоден для этого. Но я отогрею его. А о Золотом Подсолнухе больше не стоит говорить.

А в это время Золотой Подсолнух, окончив свой туалет, шёл к столу. Стражи в саду своим видом несколько смущали юношу, однако увидев накрытый стол и специально для него приготовленный обед(для хозяев был лишь десерт), Золотой Подсолнух тут же подобрел:

– Прежде чем рассказывать о сути дела, я хотел бы узнать, чем был знаменит Шпинат до того, как написал роман "Лекарь". Говорят, он был в ссылке с неким Хрупким Цветком, только вот не знаю, за что.

– А я знаю, – сказал Инти, – ты ешь давай, а я сейчас всё расскажу.

И пока голодный с дороги Золотой Подсолнух налегал на блюда, Инти рассказал следующее:

– Итак, Шпинат и Хрупкий Цветок были подающими надежды студентами, пока не вляпались в одну грязную историю. Испугавшись угроз от прислужников изменника Куйна, они оговорили своего друга Якоря, дав ложные показания на суде. Если бы дело не вскрылось, то юношу бы ждала смерть. Им дали за ложь по три года ссылки.

– Только три года? – спросил Асеро, – а что так мало?

– Поначалу дали больше, но потом приговор смягчили. Мол, они же не добровольно, просто испугались... Хотя из-за них невинный человек мог быть казнён. Но дальше произошло ещё более интересное дело – Главный Амаута принял их обратно в университет в качестве преподавателей.

– А разве так можно? – сказал Золотой Подсолнух, – они же не окончили...

– Ну формально они сдали всё экстерном. Но на деле им просто поставили оценки для галочки, принимал-то сам Главный Амаута. Причина, по которой он им благоволит, мне точно неизвестна. Но вот что в Тумбесе наблюдается: исподволь продвигается идея, что человек, предавший не вполне добровольно, а под влиянием угроз, вроде как и не совсем предатель. А в Тумбесе есть люди, которые заинтересованы в реабилитации своих родственников-предателей. Главный Амаута на их стороне. Ну а эти друзья у него на подхвате. Якорь этому пытается противостоять, но трудно в одиночку.

– А как они это делают? – спросила Луна.

– Ну как, – ответил Инти, – Хрупкий Цветок вроде поэт, жалостливые стихи на эту тему пишет, а Шпинат чуть ли не целый роман накатал, но его, по счастью, запретили. Все оценщики были единодушны, что у вас, вроде, редко бывает.

– Вот как раз из-за это растреклятой книги я к вам и примчался, – сказал Золотой Подсолнух и отодвинув опустевшую тарелку, начал излагать суть дела:

– С тех пор как Жёлтый Лист перестал быть Главным Оценщиком и правила оценки смягчились, ко мне стали приходить и те опусы, которые прежде были отвергнуты совершенно справедливо. Так, Шпинат из Тумбеса второй раз подал написанный им в ссылке роман "Лекарь". Роман просто ужасный.

– Я об этой книге наслышан, – сказал Инти, – Шпинат этот роман и раньше пытался подавать. Я его сам не читал, однако знаю об этом опусе достаточно, чтобы осудить.

– А что в этом романе такого ужасного? – спросила Луна.

– Всё, – ответил Золотой Подсолнух, – этот самый лекарь всё время совершает подлые поступки, а автор всё время его оправдывает. Дело происходит во время Великой Войны, на землях, занятых врагом, в партизанском отряде. Лекарь, оправдывая себя тем, что его призвали не вполне по доброй воле, всё время пытается улизнуть от своего долга, и в конце концов оставляет отряд, бросив раненых.

– Вот как.... – сказал Луна с ужасом, – неужели такое можно оправдать?

Золотой Подсолнух лишь пожал плечами и добавил:

– Самое ужасное, что он вообще про это не думает. Ну, каково им без него придётся. Всё только о себе любимом заботится. А командира отряда при этом автор изобразил крайне непривлекательно. Мол, он и кокой злоупотребляет, и спать этому лекарю по ночам не даёт, и вообще на фоне тонко чувствующего лекаря выглядит неотёсанным и грубым.

– Да, книга на редкость мерзкая, – сказал Инти, – сам я, как уже говорил, целиком его не читал, у меня больше сын по таким делам спец, но всё-таки там был отрывок, который мне прочесть пришлось. Речь там идёт про заговор против командира отряда. Причём мерзавцы не просто хотят убить его, а собрались живым выдать его белым на пытки. Но один верный командиру человек, что-то заподозрив, внедряется в заговор, разоблачает негодяев и тем самым спасает не только командира, но и весь отряд. Мерзавцев, разумеется, постигает заслуженная кара. Так вот, Шпинат осуждает здесь сам факт проведения спецоперации. Мол, это такая заведомая грязь, что даже десятками спасённых жизней не оправдывается. Я прекрасно понимаю, откуда у него такое желание замазать нас грязью – за то что я разоблачил его лжесвидетельство.

– Странная у этого Шпината логика, – удивился Асеро, – значит, человек, спасший своего командира от ужасных пыток, по его логике, "плохой", а лекарь, бросивший раненых – "хороший"?

– Да, ? ответил Золотой Подсолнух, ? И бежал он от партизан с мыслями, что война – грязь, пусть в ней простые крестьяне пачкаются, они, видите ли, ему "грязными" кажутся, а ему, такому образованному и душевно тонкому, охота чистеньким остаться. При этом там упоминается, что белые творили ужасные вещи, зверски пытали и убивали не только своих прямых врагов, но даже и тех, кого лишь подозревали в сочувствии к инкам, и жён и детей пытали тоже.... Но виноваты в этом, почему-то, инки, мол, не сумели договориться как следует и избежать войны. Как будто с извергами договориться можно! Но вот когда там описан бой с врагами, по которым надо стрелять издали... то лекарь почему-то предпочитает стрелять так, чтобы не попадать, врагов ему почему-то жалко. Они ему кажутся образованнее и культурнее простых крестьян в отряде, которые все как на подбор грубы...

– То есть этот негодяй в партизанском отряде зазря тратил порох! Который для партизан во много раз дороже золота! – вскричал Асеро, – и такого человека ставят в пример?!

Если бы Шпинат каким-то чудом оказался бы рядом, то скорее всего схлопотал бы от Самого Первого Инки каким-нибудь из находящихся на столе предметов.

– Я помню, как в Амазонии иные люди отдавали за оружие жизнь, – вздохнул Инти, – И эта книга – плевок и на их затерянные в сельве могилки.

– Может, тут вот что. Ещё будучи христианином, я слышал о таких ересях, сторонники которых считают грехом участие в войне, даже и в самой оправданной и справедливой. Мол, от этого человек всё равно пачкает свою душу. И советовали их проповедники в случае, если против воли всё-таки занесет на поле боя, вести себя именно так. Может быть, Шпинат увлёкся этой ересью... не знаю. Но само собой разумеется, что я оценил такую книгу резко отрицательно, и в печати категорически отказал, – сказал Золотой Подсолнух, – если дело ограничивалось бы только этим, то я бы не стал вас беспокоить. Но беда в том, что после моего запрета Шпинат обратился к англичанам, и они напечатали его роман и стали продавать книги тавантисуйцам.

– Погоди, – сказал Инти, – как это напечатали?

– Обыкновенно. Ведь Оценка связана с тем, что наше государство тратит средства на издание. А если они решили сделать это за свой счёт, мы не вправе им запретить. Формально.

– Погоди... – сказал Асеро, – то есть англичане уже в Тумбесе? Но кто им разрешил, если Старый Ягуар был резко против этого?

– Ну когда прибыл их корабль, то временно им запретить там быть было никак нельзя. Кроме того, Киноа подписал бумагу, согласно которой англичане могут ездить по стране, хоть и с ограничениями. Даже Горный Ветер на это согласился, оговорив, правда, что их сопровождать должны. Впрочем, ему видимо всё равно ничего не оставалось делать.

– Вот-те раз... – сказал Асеро, – не думал я, что Киноа без меня такую бумагу рискнёт подписать. Так-то он по политическим вопросам советовался обычно. Впрочем, что сделано, то сделано. Вернёмся к истории с книгой. Что скажешь, Инти?

– Скажу, что для печати нужны печатные станки, – ответил Инти, – Среди всего привезённого англичанами имущества печатных станков скорее всего не было. Значит, или они провезли их тайно, или они тайно же использовали наши станки. Второе мне кажется более вероятным.

– Почему? Потому что это проще?

– Да, но и не только поэтому. Каньяри ещё до того как у них заполыхало, тоже использовали тайком наши типографии. Или их человек работать туда устраивался, или подкупали печатников, чтобы те им на ночь печатные станки предоставили. В общем, логично, что в Тумбесе могли провернуть ту же тактику. Надо будет послать моих людей разбираться.

– А как быть с теми книгами, которые уже отпечатаны и ходят в народе? Их передают из рук в руки, – сказал Золотой Подсолнух.

– А как тумбесцы на них реагируют?

– По-разному. Старики в большинстве негодуют, многие пишут гневные письма, а молодёжь читает с интересом, одни реагируют в духе "ну подумаешь книжка, что из-за неё копья ломать", а другие скатились до восторженного обожания. Есть те, кто готов проклинать инков и всё построенное ими за то, что выдуманному лекарю из романа так плохо.

– Скверно, – сказал Асеро, – обращаться к разуму людей, опьянённых страстью, едва ли результативно, а применять силу... но ведь чиморцы не каньяри, всё-таки!Надо будет посоветоваться со Старым Ягуаром, может, он видит какой-то выход.

– Старый Ягуар умеет верно оценивать обстановку, – сказал Инти, – не может быть, чтобы из-за одной книги все встали на уши. Скорее всего, это лишь повод. Надо понять, кто именно бузит: чиморцы или кечуа? Рыбаки или студенты? Требуют ли при этом от властей чего-нибудь конкретного?

– А что тут можно требовать? – удивился Золотой Подсолнух.

– Ну, например, признать Эспаду честнейшим человеком, которого мои люди зря оклеветали. Или чтоб наместник ушёл в отставку.

Асеро добавил:

– Да, нужно понять обстановку до конца, и пока не поймём, силу применять нельзя, больше этим навредить можно. Но вот официальное заявление на этот счёт в газете сделать надо. И ещё, Инти, раз такие дела, то как скоро ты сможешь вернуться в Куско?

– Не знаю. Я вроде чувствую себя неплохо, но надо посоветоваться с лекарем, который приедет послезавтра, – вдруг Инти как-то внезапно напрягся и прислушался, – Слышите, кто-то едет. Наверное, гонец. Посмотрим с какими вестями...

Тут уже все сидящие за столом услышали топот копыт, и через короткий промежуток времени перед ними предстал гонец с пакетом, отмеченным алой каймой, в руках.

– Мне велено передать этот пакет лично в руки самому Инти, – сказал гонец.

– Точно самому Инти? – переспросил Асеро, ? он на отдыхе по состоянию здоровья, и я сам лично приказывал его не беспокоить, а со всеми делами ехать к Горному Ветру.

Но Инти на это сказал:

– Да полно тебе, Асеро. Я уж знаю своих людей. Несмотря на указания строго-настрого не беспокоить, они всё равно могут послать мне донесения с алой каймой, и не всегда при этом не правы. Так что посмотрим.

Асеро промолчал, но смотрел на пакет так, точно это была ядовитая змея.