355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лориана Рава » Тучи сгущаются (СИ) » Текст книги (страница 19)
Тучи сгущаются (СИ)
  • Текст добавлен: 3 ноября 2017, 23:30

Текст книги "Тучи сгущаются (СИ)"


Автор книги: Лориана Рава



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

– Чудные люди, – сказал Асеро, – да нелегко нам будет договориться без знания таких нюансов.

Наконец после двух часов ожидания англичане прибыли. После довольно комканного взаимного представления под дождём Асеро повёл самых важных гостей, Джона Розенхилла и Дэниэла Гольда во дворец наместника, где можно было переодеться в сухое и готовилось пиршество. При них ещё был переводчик, юный племянник Дэниэла Гольда по имени Бертран. У юноши было слегка женственное лицо и какой-то наивно-чистый взгляд голубых глаз. Он понравился Асеро больше, чем его патроны, державшиеся несколько сухо и высокомерно. Кажется, они не вполне поняли сначала, что имеют дело с самим Первым Инкой, как-то странно им было, что он без паланкина и даже без коня(заставлять мокнуть и мёрзнуть на холоде ни в чём не повинное животное Асеро не хотел).

Гольду и Розенхиллу кроме умывания и переодевания требовалось ещё и гладко выбриться, а юному Бертрану это было ни к чему, так что он справился быстрее своих хозяев и первым подошёл к пиршественной зале. Он увидел, что служанка накрывает, после чего решил, что звать Розенхилла и дядю Дэниэла пока рано. Розенхилл любил одну шутку – подойти сзади к женщине-служанке, схватить её сзади за грудь или за талию, и потом наслаждаться её стыдом и замешательством. Но Бертран знал, что в государстве Инков такие шуточки способны вызвать крупный скандал. Хотя женщине, накрывающей на стол явно уже перевалило за семьдесят, но всё равно рисковать не стоило.

Та, поглощенная своим занятием, его не замечала. Около камина спиной к Бертрану стоял какой-то человек и протягивал к огню озябшие руки.

– Ты бы переоделся, пока не поздно, – сказал ему старуха-служанка, – ведь так быстро ты не высушишься, а сидеть за столом долго.

– Ничего, я уже почти высох, – ответил человек возле камина, – а запасного парадного костюма у меня с собой нет. Кстати, наместник выйдёт к столу?

– Вряд ли, – ответила старуха, – он всё ещё дурно себя чувствует, да и не любит он белых людей, всё время от них беды ждёт, – и тут она заметила Бертрана и смутилась.

– Не бойтесь меня, – сказал юноша, – я понимаю, что белым тут не все рады. Мы христиане, у нас есть совесть и законы, и потому вам ни к чему нас бояться.

Кажется, его слова ещё больше смутили как женщину, так и человека у камина. Дело в том, что на кечуа различаются два слова "мы", одно из них включает тех, к кому обращается оратор, а другое исключает, и употребив второе, юноша вольно или невольно представил дело так, что у его англичан совесть и законы есть, а вот у язычников нет и не может быть совести и законов. А в следующую минуту смутился уже сам Бертран – он понял, что человек, гревшийся у камина не кто иной как сам Первый Инка. То, что Государь сам, без помощи лакея, подошёл к огню и грелся как простой путник, было ещё полбеды. Но то что простая служанка разговаривала с ним почти на равных было слишком сильным разрывом шаблона. Асеро решил замять неловкость:

– Не бойся и ты нас, христианин. У нас тоже есть совесть и законы, хотя мы и не христиане.

– Да, я знаю что законы у вас есть, но они другие. В моей стране, в Англии, нельзя просто так арестовать человек по произволу, есть особый документ....

– Habeas Corpus, – сказал Первый Инка, – знаю про такой. Только он у вас лишь для благородных господ существует, а у нас произвол недопустим ни к кому.

– Даже к рабам? – спросил Бертран.

– У нас нет рабов.

– А каторжники?

– Определённые права есть и у них. Над ними тоже нельзя безнаказанно издеваться.

– Не верю, – сказал Бертран, – ведь вы же язычники, как же вы можете быть лучше нас? А у нас каторжников отдают в рабство.

– Ну не верь, если не нравится. Ты ещё пока первый день у нас, со временем может изменишь своё мнение.

Тем временем Розенхилл и Дэниэл уже переоделись, и, выйдя в холл, обратили внимание на красивую картину на стене. На ней было изображено огромное поле подсолнухов, по которому шли, спасаясь от врага, жители деревни, горевшей на заднем фоне в отдалении.

– Интересно, за сколько можно купить такую картину? – спросил вслух Дэниэл, – за такую экзотику в Европе можно получить бешеные деньги.

– Вряд ли бешеные. Рисовал-то европеец, индейцы так не смогут, – ответил Розенхилл, – а вон той красотке я бы вдул, – и показал на картине на женщину, прижимающую к груди младенца.

– А она бы согласилась тебе дать? – переспросил Дэниэл.

– Он же индеанка, что её спрашивать, – пожал плечами Розенхилл.

– Ты это, осторожнее, – шепнул Дэниэл, – наш язык они понимать не должны, но если поймут, мигом могут вздёрнуть. За одни слова.

– Сумасшедшая страна, – сказал Розенхилл, – женщины для того и существуют, чтобы их можно было лапать. Тем более такому красавцу как я!

Англичане и не заметили, что воин возле входа в пиршественную залу слегка сморщился, как будто понял их слова.

Потом они вошли в пиршественную залу, но не успели они откланяться Первому Инке, как старуха-служанка в нарушение этикета спросила у Бертрана:

– Скажи мне юноша, правду ли твоя родина очень богата?

– Да, – ответил он.

– А сколько киноа у вас выдают на человека в день? Моя подруга говорит, что в такой богатой стране как у вас, должны выдавать по целому горшку на каждого, включая грудных детей.

Бертран не знал, что ответить и покраснел.

– Переведи, с чем пристала к тебе эта старая карга, – приказал Розенхилл, – если она предлагает тебе девку, то пусть лучше предложит её мне.

– Нет, но она спрашивает, сколько киноа у нас выдают на человека, – объяснил смущённый Бертран.

– Киноа? – переспросил Дэниэл, – а что это такое?

– Это такое растение, вроде риса, – объяснил Бертран, – индейцы его едят жареным. Но как мне объяснить ей, что у нас еду бесплатно не выдают.

– А у них выдают? – спросил Дэниэл презрительно, – страна попрошаек!

Асеро, на счастье англичан, не понимал, о чём они разговаривают между собой, но догадался, что вопрос привёл их в замешательство.

– Ракушка, – сказал он, – у них бесплатно еду не выдают, они её покупают на рынке.

– Совсем-совсем не выдают? – всплеснула руками та, – а что же делают те, у кого денег нет?

– Мрут от голода, – мрачно ответил Асеро.

– Послушай, ты не можешь попросить Первого Инку, чтобы он прогнал отсюда эту глупую старую каргу? – сказал Розенхилл, – а то она нам поговорить не даст.

Бертран смутился и опять же замешкался.

– Пожалуй, я пойду, – сказала Ракушка, – мне надо навестить больного супруга.

– Иди и передай ему мои пожелания скорейшего выздоровления, – сказал Асеро, – на таких людях как Старый Ягуар держится Тавантисуйю, и пусть его здоровье позволит ему оставаться на своей должности как можно дольше.

Несчастный юноша-переводчик от неожиданности и вовсе онемел. Значит, это не служанка, а знатная дама, супруга самого наместника Тумбеса. Хорошо что они ещё не успели ей нахамить...

– Поскольку наместник Тумбеса не может присутствовать по состоянию здоровья, то вам придётся сегодня обсуждать дела со мной. И я думаю, мы вполне можем говорить на испанском – тогда не будет особенной нужды утруждать вашего переводчика, который наверняка очень устал и проголодался с дороги.

– На испанском говорить нам нетрудно, – сказал Розенхилл, – так что мы с радостью, тем более что нас не подслушают не в меру любопытные и назойливые служанки.

– Эта почтенная пожилая сеньора – не служанка, а супруга наместника Тумбеса, – ответил Асеро, – ну а её наивность вполне объяснима. Обидеть вас она, сами понимаете, не хотела.

– Я вижу что ваши люди наивны как дети, – сказал Дэниэл, – впрочем, тут к вам нужно быть снисходительным, учитывая свойства вашей расы.

– Наивны – ещё не значит умственно недоразвиты, – ответил Асеро, – или тот факт, что у вас, европейцев о нас довольно дикие представления, делает вас умственно недоразвитыми?

– Лучше перейдём к делу, – сказал Дэниэл, – я так понимаю, что обрыв торговых связей с католическим миром поставил ваших купцов в очень тяжёлое положение, многие из них теперь на грани разорения. Я знаю, что Вы, Ваше Величество, долгое время не решались на торговлю с нами, нашему государству даже пришлось вас в в какой-то степени подтолкнуть к этому, однако отрадно, что вы всё-таки учли бедствия, постигшие ваших подданных, и пошли на переговоры с нашей страной.

Асеро широко улыбнулся:

– Всё не совсем так, – ответил он, – у нас нет купеческих гильдий в вашем понимании. Те, кого вы называет промеж собой торговцами, суть государственные служащие. Продают они именно то, что им выделят из казны, и закупленное возвращают государству. Хотя, конечно, менять свой род занятий им самим по себе не улыбалось.

Англичане тупо жевали, не в силах понять сказанное.

– То есть, у вас нет купцов, независимых от государства? – спросил наконец Дэниэл.

– Нет.

– И что же, нам с чиновниками дело иметь?!

– А что тут такого? – спросил Асеро, – испанцы имели и им это не мешало.

– Не в этом дело, – сказал Дэниэл, – конечно, при желании и с чиновниками договориться можно. Но вот только с вольными купцами сподручнее.

– Почему же? – спросил Асеро, – ведь государство надёжнее.

– Потому что люди, сами сколотившие себе капитал – это люди активные, умные, энергичные. Я сам такой и тянусь к подобным, – сказал Дэниэл, – чиновники же зажаты инструкциями. Да и вообще частная собственность много лучше для создания богатств.

– Но наша страна богата, а собственников в ней нет, – ответил Асеро, – все её богатства принадлежат государству.

– То есть и поля, и рудники, и корабли в порту... – это всё твое?! – спросил Бертран, забыв, что по-испански к Первому Инке, как и к любому монарху, надо обращаться на "вы" и звать его "Ваше Величество".

– Государство ко мне не сводится. Хотя вам, европейцам, трудно бывает понять такие тонкости.

– То есть всё принадлежит инкам?

– Для ведения дел вам будет достаточно и такого понимания. Если же вами движет желание понять суть нашего государственного устройства, то тут надо сперва усвоить хотя бы основы нашей философии, а для европейцев это нелёгкая задача. Тавантисуйке трудно представить себе, что где-то государство не заботится о том, чтобы все были обеспечены необходимой для поддержания здоровья пищей, вам же трудно представить себе страну без купеческих гильдий и свободы торговли. Так что в плане наивности вы не лучше и не хуже друг друга.

Дэниэл решил, что лучше сменить тему:

– Чем рассуждать о всякой мутной зауми, которую принято называть философией, лучше перейдём к делу. Я так понимаю, что у нас вы будете покупать те же товары, которые вы покупали у испанцев?

– Да почти всё у нас будете покупать, – сказал Розенхилл, который уже успел изрядно принять на грудь.. ("О боги, каким он будет к концу вечера!" – с ужасом подумал про себя Асеро), – Вы, дикари, даже порох изобрести не сумели, руки у вас кривые.

– Ну порох мы теперь делаем сами, – сказал Асеро, – да и руки у нас ничем ваших не хуже.

С этим словами он довольно ловко подцепил очередной фрукт вилкой.

– Отличаются тем, что пользоваться ими не умеете, – проворчал Розенхилл, – до испанцев вы ничего не умели, голыми ходили, человечину жрали.

– Конечно, прямо так и встретили их нагишом и с человечиной на вертеле, – ответил Асеро с иронией, – кажется, даже испанские хроники описывают события несколько иначе, ведь даже грубые разбойничьи души порой поражались искусству наших мастеров. Так что для наших людей не составило большой проблемы обучиться делать часы и прочие сложные механизмы при наличии учителей. Кроме того, мы делаем не только то, что заимствуем, но и сами умеем изобретать. Вскоре вы увидите в нашей стране то, о чём у вас не имеют никакого понятия. Да и собственно торговля нужна нам для обмена техническими новинками, что-то вы заимствуете у нас, что мы у вас.

Дэниэл оценил деловой тон и ответил тоже по-деловому:

– Однако чтобы понять, что мы можем вас предложить, мы должны понять, чего у вас нет и в чём вы нуждаетесь больше всего, – но тут нам надо разбираться на месте, ибо в Европе считается, что у вас вообще ничего нет, даже кораблей, хотя конечно, мы видели у вас какие-то корабли на пристани. Вы построили их сами или покупали у испанцев?

– Мы научились делать корабли сами ещё при Манко. Тогда же мы поняли, что если сделать их более удобной формы, то хотя торговля будет чуть менее прибыльной, безопасность экипажей возрастёт на порядок.

– Перед Великой Войной у вас и в самом деле были какие-то кораблики, – сказал Розенхилл, – но только де Толедо, хоть он и жалкий испанишка, сумел их все на дно моря пустить.

– Поймите нас правильно, Ваше Величество, – сказал Дэниэл, – Мы не хотим оскорбить ваш народ, но факты – вещь упрямая. Испанец де Толедо разбил ваши корабли – значит, его корабли были лучше ваших. А мы, англичане, разбили "Непобедимую Армаду" – значит, наши корабли ещё лучше.

– Допустим даже что так, – ответил Асеро, – но какую причину вы этому видите?

Дэниэл ответил:

– Причина одна – уважение к частной собственности. Испанцы её толком не уважают, предпочитая грабёж честной трудовой прибыли, а у вас она и вовсе под запретом. Между тем только она способна развить в человеке ответственность и предприимчивость. И вот наши корабли оказались лучше испанских.

– Ну что касается наших поражений времён Великой Войны, – сказал Асеро, – то хотя наши предки и впрямь не были столь опытны и искусны в корабельном деле, как испанцы, но нельзя же сбрасывать со счетов и фактор неожиданности – ведь до того Манко сообщили, что конфликт относительно казни проповедников улажен, – да и есть мнение, что свою роль сыграла и прямая измена, хотя железных доказательств тому нет.

– Вечная отговорка неудачников, – вставил Розенхилл.

– Я не думаю, что вы достаточно сведущи в нашей истории, чтобы утверждать наверняка, что было, а что нет, – холодно заметил Асеро.

Дэниэл добавил:

– Конечно, в таких вещах полностью быть уверенным нельзя, это верно. Да только история показывает, что предают именно тех, кто и без того слаб, к сильным же многие стремятся в союзники.

– Так рассуждают только шкурники и трусы, – ответил Асеро, – благородный и мужественный человек не предаёт никогда.

– Можно сказать и так, – примирительно ответил Дэниэл, – но тогда получается, что шкурников и трусов большинство, герои же – редкие исключения. И это не удивительно, ведь у шкурников больше шансов выжить.

– Только если они в меньшинстве, – ответил Асеро, – племя трусов не протянет и дня, даже слабый противник его легко уничтожит. А что касается "Непобедимой Армады", то причина её разгрома как раз в том, что испанцы поставили прибыль выше всего. Ведь её суда – это были суда купцов, лишь временно арендованные Испанской Короной. Ну а купцы, гонясь прежде всего за прибылью, скупились на ремонт, и потому суда у них были далеко не в лучшем состоянии. Потому флот вашей родины, для которого боеспособность была важнее прибыли, и оказался сильнее.

– Я вижу, что Вы, Ваше Величество, очень хорошо осведомлены о европейских делах, – почтительно произнёс Дэниэл.

– Разумеется, – ответил Асеро, – мы знаем о вас куда больше, чем вы о нас.

Дэниэл почуял чутьём опытного дельца, что дело скверно, и надо на всякий случай быть предельно вежливым. Может быть, Инка понял, что в Англию они не ездили, и все ответы заготовлены заранее. Значит, он не так прост, как казалось поначалу. Но ещё больше его раздражало то, что он не понимал с кем имеет дело – на вождя дикарей, готового за блестящие бусы отдать хоть землю предков, Первый Инка никак не походил. Он учтив, умён, образован... Но и на европейского дельца он тоже не похож. Похоже, Дэниэл столкнулся с новым для себя типом людей, а значит, надо его сначала изучить, прежде чем рисковать ему диктовать. А Розенхилл слишком уж распоясался, нельзя так, по крайней мере пока. Нужно попробовать нащупать у них слабые места, а это, похоже, не техника. Но что?

Асеро тем временем говорил:

– Заранее должен вас предупредить, что в нашей стране нельзя делать некоторые вещи. Нельзя приставать к нашим женщинам с непристойными предложениями, нельзя склонять к принятию вашей веры, нельзя склонять к незаконной торговле и прочим нечестным вещам. Нельзя также посягать на святыни и непочтительно отзываться о Крови Солнца.

– То есть нельзя говорить что-либо дурное ни о каком инке? – переспросил Бертран.

Первый Инка ответил:

– Не совсем так, критиковать конкретного инку у нас вполне можно, но упоминая все его дурные поступки, необходимо добавлять, что это недостойно крови Солнца. Тогда при свободе критики отдельных дурных сторон нет подрыва устоев. Однако, – добавил Инка, – вам это не так уж чтобы важно, ведь вы не знаете сути нашего государственного устройства, да и не хотите её изучать, так что лично вам я в эти дела лезть не советую.

– А мне было бы интересно ознакомиться с вашими философами, – сказал Бертран.

– Ну коли интересно, то нет проблем, – ответил Первый Инка, – тем более что наши учёные тоже одна из сторон, крайне заинтересованных в контактах с Европой.

– А учёным тут что за дело? – спросил Розенхилл.

– Очень простое – их интересуют ваши книги и вообще обмен знаниями. Конечно, бескорыстный обмен был бы много лучше торговли, но мы не столь наивны, чтобы рассчитывать на знания европейцев даром. Но раскошелиться готовы – и это, я так понимаю, для вас самое главное.

– Но ведь вы не знаете нашего языка, – сказал Дэниэл.

– В стране достаточно образованных людей, способных переводить с латыни, – возразил Первый Инка, – Да и ваш язык наши люди будут учить по мере надобности, ведь без этого торговля невозможна.

– Никогда не торговал книгами, – сказал Дэниэл, – но если это выгодно, то я этим займусь. Однако по всей видимости, наше пребывание в землях Вашего Величества может затянуться на месяцы и годы, и в связи с этим один вопрос – если к свободным женщинам в Тавантисуйю приставать нельзя, то как нам обходиться столько времени без женских ласк?

– А вы не взяли с собой жён? – спросил Первый Инка.

– У нас их нет и никогда не было, – ответил Дэниэл.

– Ну тогда вам придётся воздерживаться, – сказал Первый Инка, – наши воины в походах тоже не знают женских ласк месяцы и годы, никто от этого ещё не умирал.

– Но нам известно, – сказал Дэниэл, – что среди высших инков принят довольно разгульный образ жизни. А раз так, то должны быть и женщины, которые вас развлекают. Певички, актриски, танцовщицы... Разве они не могут развлечь нас?

– Посещать театры вы, конечно, можете, но в том смысле, в каком вы хотите – нет.

– То есть инки берегут их для себя, а с нами не поделятся. Но ведь часть из них неизбежно стареет и дурнеет, а значит, уже для инков становятся неинтересны. Может, нам можно развлечься хотя бы с такими...

– Не в этом дело. Все наши певицы, актрисы и танцовщицы – честные девушки и законные жёны, как же мы можем отдать их на разврат? Так что вас обманули недобросовестные пересказчики слухов, – сказал Первый Инка, – у нас можно спать только с жёнами, которых у высших инков может быть несколько. Хотя конечно, жениться законным браком на певице или актрисе можно. Но никаких проституток и прочего у нас нет.

– И даже нет любовниц?

– Ну иногда любовницами у вас называют наших дополнительных или младших жён. Но дети от них у нас вполне законны, а сами они при этом не считаются непорядочными женщинами.

– Но какой тогда смысл в этом различии? – спросил Дэниэл.

– Смысл есть. У нас ничего не продаётся и не покупается, все блага раздаются по распределению. Так вот, только высшие военные, чиновники высокого ранга и учёные могут получать столько, что у них есть возможность заводить дополнительных жён. Однако и ответственность на них лежит высокая. И если кто либо эту не оправдает, то он теряет свой статус и брак с дополнительными жёнами автоматически считается расторгнутым. Основная жена остаётся с мужем, хотя на практике бывает и так, что старшая жена подаёт на развод, а одна из младших остаётся с мужем в качестве законной и единственной, да и не будучи женой можно ждать и надеяться, что любимого человек признают невиновным и восстановят в правах, но это уже частности. Нередко также в случае смерти основной жены одна из младших становится старшей.

– Странный обычай, – сказал Бертран, – не проще ли ограничиться единобрачием для всех от правителя до последнего рыбака?

– Основатель нашего государства тоже так считал, но в войнах погибает слишком много мужчин, так что пришлось ввести исключение из единобрачия сначала для военачальников, а потом для учёных и гражданских чиновников, так женщин всегда у нас несколько больше чем мужчин. Ведь это лучше, чем тайные и неофициальные связи и унижения незаконнорожденных детей.

– Возможно, – сказал Бертран, – я слышал, что вы, тавантисуйцы, блюдёте чистоту крови и ради этого запрещаете браки с чужеземцами.

– Чистота крови тут не при чем. Если чужестранец решил стать тавантисуйцем и принёс присягу, то он обретает все права и может вступить в брак. Браки с иностранцами запрещены по другой причине. Во-первых, у нас распределение, в том числе и распределение жилья, завязано на браки. А если одна из сторон – чужестранец, который в любой момент может покинуть страну, это ставит нас в довольно затруднительное положение. Да и к тому же брак – это не только права, но и обязанности. Тавантисуец может быть наказан за их невыполнение, а как быть с чужестранцем? Ну и самый болезненный пункт – война. Супруги могут в таком случае оказаться по разные стороны фронта... А кроме того, ведь в вашем мире брак производится в церкви,а у нас – гражданским чиновником, а браки, заключённые не в церкви, для вас считаются как бы не вполне настоящими... Разве мало случаев, когда христианин живёт с индеанкой, та считает себя его женой, а потом он бросает её и безо всякого оформления бракоразводных процедур женится на белой женщине? Мы считаем нужным ограждать наших девушек от подобных ошибок.

– И тем самым существенно урезаете свободу своих подданных, – сказал Бертран, – не думаю, что они вам благодарны за это.

– Ну почему же? – ответил Асеро, – С нашими женщинами чужеземцы сталкиваются редко, а белые женщины на наших моряков тем более внимания не обращают. Тут любовь – редкий исключительный случай.

– Всё-таки у людей должно быть как можно больше свободы, – ответил Бертран, – редкие и исключительные случаи тоже нужно уважать.

– Если уж у кого и в самом деле любовь неземная – что ж, тогда можно стать подданным Тавантисуйю.

– А женщины-чужеземки? – спросил Бертран.

– Ну и женщины могут. Для них это даже проще в какой-то степени, другая присяга не давит... Хотя это очень редкий случай, но мой племянник женат на чужеземке, и это ему удалось сделать без особых проблем.

– Ну ведь он – персона королевской крови...

– Законов он не нарушал. Попросил для своей невесты возможности стать полноправной тавантисуйкой, и не было причин для отказа.

– И вы решали такой вопрос на самом высшем уровне?

– Да, но потому что таких как она – мало. Впрочем, если таких случаев станет больше, то мы можем пересмотреть и процедуру, и сами законы. А почему тебя это так интересует? Думаешь жениться в нашей стране?

– Затем, что я люблю свободу, и ненавижу, если мне кто-то что-то может запретить, – ответил Бертран.

– А запрет на браки между разными сословиями ты также ненавидишь? – спросил Асеро, – у нас сословных запретов нет. В принципе я могу выдать своих дочерей даже за крестьян, перед законом все равны, хотя конечно, на деле чтоб заслужить такое, крестьянские парни должны отличиться подвигами, иначе народ не поймёт. Но у вас неравенство прямо в законах прописано. Это тебя возмущает?

– Не сказать, что мне это нравится. Но есть мы и есть вы. Как бы ни было что-то дурно устроено у нас, всё равно Европа в разы лучше любой восточной деспотии.

– Деспотия, деспотия... Заладили. Даже тот факт, что я спокойно сижу и с вами беседую, а чтобы перед вашим монархом сесть, специальное разрешение нужно, вас совершенно не смущает. Хотя сами эти формальности к объёму власти в руках правителя имеют весьма слабое отношение. Впрочем, сейчас это не важно. Поскольку различия по уровню техники могут выяснить только люди, которые в этом хорошо разбираются, думаю, что нужны более детальные переговоры с нашими инженерами. Ну и кораблестроителями. Да, и поскольку время позднее, а завтра вставать рано, то лучше не спорить больше об особенностях нашего государственного устройства. Принимайте их как данность.

Далее пошла утряска расписания встреч с теми или иными представителями отраслей, в которой, впрочем, не участвовал Розенхилл, наклюкавшийся до того, что упал носом в тарелку. Дэниэл и Бертран вняли совету не спорить больше о политике, хотя временами Бертрана всё-таки прорывало на обличения. Асеро посоветовал ему на это поближе познакомиться с их философами, тем более что всё равно юноше так или иначе придётся решать с ними вопрос о закупке европейских книг. На это юноша согласился.

Перед сном Горный Ветер и Асеро обменялись впечатлениями. Горный Ветер:

– Знаешь, когда я стоял на карауле, я поначалу завидовал тебе, а потом, послушав ваши разговоры, стал тебе сочувствовать. Мне что, стой и не мешай никому, а ты намучился всю эту чушь про тиранию выслушивать, да ещё и отвечать корректно.

– Да, похоже на осуждении тирании они зациклены. Вскоре вашу службу завалят доносами на это счёт... А я ещё с ужасом думаю, сколько конфликтов мне придётся потом разруливать. Послушай, может быть... если они уж очень зарываться будут, как-то припугнуть их для острастки? Ну чтобы не было по-настоящему плохих последствий с пострадавшими?

– Сложно сказать. Я подумаю на этот счёт. Но только сдаётся мне, что эти купцы из тех, кто не верит ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай. Так что на суевериях сыграть вряд ли получится. А просто погрозить... Ну смотаются они, прибудут другие, ничуть не лучше. А ещё у меня сильное подозрение, что никаких особенных технических новинок у них нет и покупать нам нечего. Но вот только разбираться в этом вопросе придётся долгие месяцы....

– Слушай, а если нет, то почему есть такая уверенность, что они есть. Ты знаешь, я тут посещал без тебя мастерские, затрагивал с народом тему, что они о торговле думаю. Так все как один "за" обеими руками. Все наши мастера свято уверены, что их ремёслами европейцы владеют лучше них, и нам есть чему поучиться. Впрочем, в том же самом уверены и европейцы.

– Европейцы просто привыкли считать нам невеждами, а что касается наших мастеров – умом многие из них ещё в тех временах, когда пленный испанский кузнец или кораблестроитель был на вес золота. Но те времена давно прошли...

Дэниэл Гольд в одиночестве сидел в выделенной ему комнате гостиницы и ждал гостя. В соседних комнатах поселили Розенхилла и Бертрана, однако сейчас, несмотря на ненастную погоду, их там не было. С утра прибежал какой-то индеец, говоривший лишь по-местному, и сказал, что дорогих гостей приглашают посмотреть на Великое Жертвоприношение. Розенхилл и Бертран согласились пойти, первый потому, что ему хотелось посмотреть на самую красивую девушку, которую, как он слышал, отбирали специально для такого случая, а Бертран намеревался впоследствии написать на эту тему гневный антиязыческий памфлет. Впрочем, в любом случае Розенхилла не следовало отпускать одного, ведь языка он не знал. Дэниэл же идти отказался – он был прагматичным человеком, и подобные этнографические изыски его совершенно не интересовали. В глубине души он даже подсмеивался над Розенхиллом: ну какой смысл смотреть на красивую девушку, если её даже полапать нельзя? Впрочем, с последним у Розенхилла по-любому будут серьёзные проблемы. Вчера он в отчаянии говорил: «Ну вот я выпил, и теперь мне нужна женщина. В любой другой стране имей деньги в кошельке – и женщина тут же будет. А тут хрен!»

Впрочем, будь Дэниэлу нечего делать, он бы наверное пошёл, однако он уже успел договориться о встрече с главой местной купеческой гильдии, пока он ещё может пребывать в этом городе. Конечно, на завтра назначена официальная встреча, но хотелось бы переговорить и в неофициальной обстановке. Дэниэлу как опытному дельцу нужно было прощупать человека.

За окном был дождь и ветер, и Дэниэл даже пожалел компаньона и племянника, что они вынуждены мокнуть и мерзнуть в такую погоду. Будет очень некстати, если они тут заболеют, ведь тогда их бизнес под угрозой срыва. Или церемония происходит под крышей?

Также он подумал, что гость опаздывает. По улице не проезжало ни одного экипажа, только какие-то закутанные фигуры изредка пробегали. Вдруг в дверь раздался негромкий стук.. Дэниэл отбросил хлипкую щеколду от ветра, заменявшую здесь замок, и увидел на пороге толстого и старого индейца в очках. Индеец поздоровался на отличном испанском.

– Меня зовут Долгий Путь, – сказал он, – Прежде чем говорить о деле, позвольте мне войти и обсушиться.

Дэниэл, польщённый обращением "на вы", звучавшим по-испански подчёркнуто вежливо, пропустил его, однако его несколько забеспокоило, что два гостя могут столкнуться. Пока гость снимал промокший плащ и меня обувь на специально принесённые с собой сухие сандалии, Дэниэл решился прямо спросить:

– Я жду сейчас главу тумбесской купеческой гильдии, ты его гонец?

– Нет, я не гонец. Я и есть глава тумбесской купеческой гильдии. Впрочем, я должен заметить, что название моей должности переведено на испанский язык несколько неточно. Жаль, что в европейских языках нет подходящих слов, и потому много приходится объяснять приблизительно.

– И ты... то есть Вы... Вы пришли пешком, а не приехали в экипаже в такую погоду? – изумлённо пробормотал Дэниэл.

– Я живу не так далеко отсюда, да и к тому же привык ходить по городу без экипажа. Лекаря говорят, что пешие прогулки мне полезны. Хотя, конечно, в дождь и ветер можно было и на экипаже приехать. Но я старый моряк и привык не бояться дождя и ветра. Если я сейчас обсохну и выпью горячего, то ко мне точно не пристанет никакая хворь.

Дэниэл предложил гостю вина, но тот предпочёл чай, сделав по этому поводу следующее объяснение:

– Как говорил один наш знаменитый лекарь, сок лучше пить на отдыхе для здоровья, чай когда нужна ясная голова, а вино по праздникам для расслабления, и последним лучше не злоупотреблять. Кстати, может быть вам понравится наш чай.

– Чай я когда-то пил в Индии, ум от него и в самом деле проясняется, но едва ли мои соотечественники его оценят.

– Да, про чай из Индии я слышал, но у нас он из других растений, более подробно мне по-испански объяснить затруднительно. Впрочем, всё это не так уж и важно, главное что он согревает тело, бодрит и проясняет ум.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю