Текст книги "Тучи сгущаются (СИ)"

Автор книги: Лориана Рава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)

Золотой Слиток

Получив ответ, Асеро грустно улыбнулся. Всё таки Золотой Слиток наивен в своей уверенности, что тупой враг не опасен. В Тавантисуйю было принято превозносить образование, возможно отчасти и потому, что в безденежном обществе именно знания, по крайней мере в мирное время, давали возможность сделать карьеру. Так продвинулся и сам Золотой Слиток.

В памяти Асеро почти как наяву всплыло воспоминание...

Он всего лишь юноша, учится в университете, и не знает, что через полгода разразится война с каньяри, и об учёбе придётся забыть навсегда. Лекцию читает покойный ныне Хромой Медведь, который, несмотря на свою хромоту, ещё довольно бодр и тоже вряд ли знает о том, что скоро ему придётся уехать из столицы в Тумбес.

– Итак, мы разобрали основные причины, по которым люди совершают ошибки, – сказал лектор, – а вот теперь разберём это на конкретном и хорошо знакомом вам из истории примере. Ошибку какого характера совершил Атауальпа при встрече с испанцами?

Тут же появился хор желающих высказаться.

– Ну говори ты, Славный Поход, – сказал Хромой Медведь.

– А что тут думать всё понятно, – сказал тот, – он переоценил себя и недооценил противника. Потому что дурак был.

– Так. То есть по-твоему корень его ошибки в его собственной глупости, – сказал Хромой Медведь, – а у кого другое мнение?

Юный Асеро чувствовал, что Славный Поход не прав, но в тоже время не мог чётко сформулировать мысль, в чём именно заключается его неправота, и потому молчал. Слово взял его друг Алый Мрамор, будущий наместник Кито, доживший только до тридцати лет и подло убитый пособниками Горного Льва. Убитый в том числе и за их студенческую дружбу, про его можно было быть уверенным, что ни деньгами, ни угрозами его было невозможно склонить к предательству. Но тогда Алый Мрамор, как и сам Асеро, был всего лишь беззаботным юношей. Он сказал:

– Мне кажется, Славный Поход не прав. Конечно, сам Атауальпа никак не мог считать себя дураком, но до того рокового случая ни его сторонники, ни даже его враги никогда не обвиняли его в глупости. Он ведь не глупее нас был – "Вычислителя" заработал, – произнеся это, Алый Мрамор заметно покраснел, так как у самого у него с математикой, в отличие от истории, было не очень ладно и о приставке "вычислитель"(Юпанки), не приходилось и мечтать. Асеро, который такую приставку к имени уже честно заработал, всячески старался помогать другу, чтобы тот только на экзаменах не опозорился, что неизбежно означало весьма печальное будущее в виде прозябания на второстепенных должностях и невозможность пойти в амаута, – И в Кито неплохо правил, – добавил Алый Мрамор, – И Уаскара сумел победить. Мне кажется, что ошибку совершил не сам Атауальпа, а его отец, Уайна Капак. Получив известия о неведомых пришельцах, он должен был ими заинтересоваться всерьёз, ибо неведомый враг опаснее всего.

– Ты близок к истине, – ответил учитель, – действительно в корне ошибки Атауальпы лежало незнание. Он был уверен, что едет на встречу с посольством неведомой заморской державы, и даже обладая вкратце всей суммой знаний, которая к тому моменту была накоплена нашими амаута, всё равно не мог бы предположить, что посольство может захватить его в заложники. Ты верно заметил, Мрамор, что его отец Уайна Капак совершил ошибку, не попытавшись выяснить всё что только можно о чужеземцах, неожиданно появившихся возле границ нашего государства. Теперь, конечно, в этих стенах обязательно учат, кто такие христиане и чего следует от них ждать, но запомните – только вы сами можете научиться оценивать собственные пробелы в знаниях. Вы должны понимать, когда сведений для принятия ответственного решения слишком мало и потому есть риск роковой ошибки. Образование само по себе, как бы важно оно ни было – ещё не гарантия необходимых у вас знаний, запомните это!"

Да, Асеро накрепко запомнил слова своего учителя, и теперь, после разговора с Дэниэлом, его не покидало странное ощущение, что он чего-то не понимает в англичанах. Какую цель преследовал Дэниэл, когда вызвал его на столь пространный разговор? Асеро был почти уверен, что дело не сводилось к нюансам торговли, за всем этим стояло что-то ещё.... Может, Дэниэл пытался понять что за человек Асеро? Нет, скорее всего, это тоже была попутная или промежуточная цель какого-то бСльшего плана. Но какого?

Письма Киноа и Золотого Слитка ещё больше запутывали дело. С одной стороны получалось, что англичане ждут определённости в вопросах престолонаследия, с другой – получалось, что Киноа для них не худший вариант, но и не лучший. Чего же они ждут? Что Жёлтого Листа выберут, или Наимудрейшего? Но неужели они не понимают, что такой оборот маловероятен? Хотя... эта мысль заставила Асеро похолодеть. В его памяти опять всплыло лицо Алого Мрамора, уже мертвенно бледное, неживое... Ведь и Киноа могут точно также убить.

Хотя это уже на безумие похоже. Ведь пока они даже не знают, получит ли Киноа Жёлтое Льяуту, им нет смысла его убивать. Во всяком случае, нет смысла этого делать сейчас.

Вдруг Асеро увидел в окно, что с прогулки возвращается Инти, и тут же вспомнил, что как Титу Куси Юпанки отравили монахи-миссионеры. Асеро не мог вспомнить, было ли у Титу Куси уже Жёлтое Льяуту, или об этом были только разговоры, но всё равно его отравили как наследника, сделав вывод, что нужную монахам политику тот проводить не будет. Сделали ли англичане такой вывод по Киноа?

Заглянула Луна, сказав, что через полчаса ужин. И пусть кончает с государственными делами побыстрее.

Тогда Асеро написал Киноа, что тот думает о Главном Горном Инженере в плане вручения ему синего льяуту. (Главного Архитектора он предлагать всё-таки не решился, понимая, что женщину продвинуть на синее льяуту заметно сложнее)

Потом всё-таки на некоторое время сумел выбросить государственные дела из головы..

Бертран не знал на что решиться. С одной стороны был дядя Дэниэл, который объяснял ему:

– Прежде всего ты должен быть английским патриотом, Бертран. То есть выше всего для тебя должны быть интересы Англии. А нынешняя Англия сейчас похожа на бочку с порохом, и достаточно одной искры, чтобы мы все взлетели на воздух, – помолчав, Дэниэл добавил, – беда в том, что наш остров стал слишком тесен для нас. В нашей стране стало слишком много бродяг, нищих, воров и разбойников. Иные чокнутые проповедники говорят о скором Конце Света, это ерунда... но вот скорый конец той Англии, к которой мы привыкли – он вполне возможен. Нам надо избавиться от лишнего населения, а для этого нужны новые земли. А инки нам в этом мешают, – переведя дух, Дэниэл сказал, – пора тебе знать правду, мой мальчик – это они разрушили колонию в Новой Англии.

– Инки? Но как же они...

– Конечно, они сделали это руками местных племён. Но сами эти дикари ни за что бы не справились. Инки снабжали их порохом и ружьями. Ты знаешь, на ком женат Горный Ветер, сын Инти и племянник Первого Инки? Он женат на Лани, которая была дочерью местного вождя. И это она подговорила инков уничтожить колонию.

– Но зачем?

– Она – мстила.

– Но за что? Разве белые люди виноваты, что местные племена оказались настолько неустойчивы к оспе?

Дэниэл понял, что чуть не проболтался. Кое о чём племяннику знать явно преждевременно.

– Видишь ли... она вполне могла считать оспу плодом колдовства белых людей. Кроме того, тут ещё не понятно, что у неё с Джоном Беком было... она потом обвинила его в изнасиловании. Но скорее всего всё было наоборот, эта маленькая дикарка сама его соблазнила. Всё-таки Джон Бек не был столь легкомыслен как Розенхилл, чтобы лезть под юбку к первой попавшейся красотке. Впрочем, тут Асеро сам виноват, мог бы по такому случаю и служанку подрядить на стол накрывать. Так что ему поделом, что его шлюха выкинула. И вообще инкам должно быть поделом за то, что они в Новой Англии предпочли союз с местными племенами торговле с колонистами. Они хотят распространить свою власть и на эти земли... И ведь по сути они вырвали у нас кусок изо рта! И продолжают вырывать. Значит, единственное, что мы можем сделать – это уничтожить их логово. Тогда у нас даже здесь будут земли, которые мы сможем заселить.

– А как же местное население? – спросил Бертран.

– Его нужно будет частично сократить. Всё равно оно всё насквозь проникнуто инкским духом. Я читал де Толедо. Хотя он и испанец по крови, но рассуждал он очень здраво. Иногда жалею, что он не родился англичанином. Он понимал – инков можно уничтожить только если выкорчевать из народа саму память о них. А для этого нужно извести их под корень. С семьями.

– Инки, конечно, тираны... – ответил Бертран, – но мне противна мысль об убийстве маленьких детей.

– Даже новорожденные змеёныши ядовиты, – ответил Дэниэл.

– Но ведь это не змеи, а люди...

– Есть версия, что это потомки падших ангелов, – сказал Дэниэл, – значит, не совсем люди. Хотя вся это поповская мистика мне кажется и в самом деле сомнительной. По плоти они, конечно, люди. Также едят, спят, мочатся, предаются плотским ласкам., болеют, стареют, умирают... Только вот что делает человека человеком? Священники скажут, что вера, ибо не знающий христианства дикарь человек лишь потенциально. Но вот если его обратить – то он станет человеком в полной мере. Я не согласен. Да, вера, знание Библии важны, но главное не это. Главное – собственность! А у инков собственности нет. Они кажутся господами, но на деле они не господа. Они ничем не владеют, они сродни управляющим в поместье. А не будучи владельцами, они могут только портить доверенное им. Они гноят картошку и ткани на государственных складах, вместо того чтобы их выгодно продать, их корабли строятся настолько плохо, что служат меньше наших, хотя они их всё время чинят. Словом, одна бесхозяйственность и бардак.

– Но ведь это цветущая страна. Здесь никто не голодает и не ходит в лохмотьях. Всюду возделанные поля и города с чистыми и прямыми улицами. Все умеют читать и писать. Нет воров и разбойников.

– Та цена, которой они этого добились, не может не ужасать нормального человека, – ответил Дэниэл, – лишить людей возможности самим зарабатывать, заставлять их работать на деспотическое государство! Бертран, дело даже не в том, что мне жалко этих... существ. Нет, они хотят сделать это с Англией. Я говорил с Киноа – он с ужасом отверг саму возможность заняться на их земле частным предпринимательством. Зато предлагал нам, англичанам, построить у себя плотины для поднятия урожая!

– Но что страшного в плотинах?

– Плотины – основа деспотизма. Кто владеет плотинами – тот владеет страной. А кроме того, ты заметил какая тут великолепная шерсть? Какие ткани выпускаю местные ткачи? Теперь инки могут только гноить их на складах, но если... если Святой Престол отменит свою анафему, их шерсть хлынет на европейские рынки и.... и нашему овцеводству и ткачеству придёт конец. Мы должны вырезать местный текстиль под корень или... или Англия обречена, – по голосу Дэниэла Бертран понял, что тот всерьёз обеспокоен.

– А что станет с местными ткачами?

– Не думаю, что они смогут найти себе другое занятие... Но пусть даже вдоль дорог будут валяться их трупы, расклёвываемые кондорами....Ради Англии я на это согласен.

– Почему ты хочешь их убить, дядя?

– Убить? Нет, я не собираюсь проливать кровь. Будет лучше всего, если они просто передохнут все с голоду после того как мы скупим и закроем их мастерские и склады, чтобы Английская шерсть не знала конкуренции. Ведь при свободной торговле местная шерсть неизбежно вытеснила бы нашу, она не такая жирная, как овечья, да и качество у них лучше. И прощай добрая старая Англия! Мы или они, другого не дано!

– А почему нельзя сделать так, чтобы все были сыты, и мы, и они? – спросил Бертран.

– Ты что, племянник,от инков этого набрался? – удивлённо спросил Дэниэл, – жизнь – это борьба, сильный пожирает слабого. А волки сыты, овцы целы – не бывает такого. Точнее, бывает, если целы должны быть конкретные овцы. То есть волков можно накормить другими овцами. А чтобы целы были наши английские овцы, наших волков надо накормить местными ламами.

– Что же ты хочешь сделать, дядя?

– Я говорил с Первым Инкой, предлагал ему сделать паевыми его мастерские, но он тоже не так прост, кажется, понял, чем это для его страны пахнет. А может, просто осторожничает... Во всяком случае, добром он нам ничего скупить и закрыть не даст. Значит, надо его свергнуть, при этом обязательно опозорив. Ибо пока у него столь высокий авторитет в народе, лишить его престола не удастся, а его смерть вызовет такое возмущение, что мы можем поплатиться головами. Но только вот он сам подсказал мне способ, который следует применить – есть вещи, которые здесь не прощают никому, даже Сынам Солнца. Если Инку обвинить перед народом в таких прегрешениях, то разгневанный народ его сам растерзает. А ведь ты знаешь, как у нас любят перетирать его постельные похождения....

– А его народ о них разве не слышал?

– Нет, страна же закрытая. Да и кроме того – всё оказалось враньём. Невозможно, но факт – владыка огромной империи, вместо того чтобы услаждать себя десятками и сотнями красавиц, живёт как добродетельный бюргер. У него одна-единственная жена и он наотрез отказывается от дополнительных, в силу этого он до сих пор не обзавёлся ни одним наследником. Но важно не то, каков он есть – важно, что если народ сочтёт его насильником, то тут же сбросит с престола.

– Кто, народ? Он же совершенно бесправен при тирании!

– Честно, я и сам этого не понял. Но вроде у них есть какой-то механизм снятие Первого Инки, если он нарушит закон. Более точно мне этого не объяснили. Вот что, ты должен перевести кое-что из наших исторических сочинений на кечуа...

– То есть я должен оклеветать Первого Инку?

– Но ведь он тиран и потому в чём его ни обвини – виноватым не будешь. Ты же не будешь отрицать, что руки у него по локоть в крови? А раз так, то он заслуживает позора и смерти.

– Да, но было бы лучше, если бы он поплатился именно за то, в чём он реально виновен.

– Какая разница? Прежде всего, ты должен думать об Англии и её народе, а не об этих жалких туземцах. К тому же язычниках. Итак, племянник, ты должен составить обличающий тирана памфлет на кечуа, вогнав туда всё дурное, что об Асеро говорят. Не думая о том, насколько это правда или ложь.

– Я не могу на это решиться, – сказал Бертран, – мне нужно время чтобы подумать.

– Думай, если хочешь. Даю тебе на раздумье три дня. Потом будет окончательный ответ.

Вот Бертран и мучился теперь после всего случившегося раздумьями. С одной стороны, ему как европейцу была отвратительна "власть тиранов", угнетающая свободных людей, с другой – ему было жалко простых ни в чём не повинных тавантисуйцев, а кроме того, ему хотелось уважать себя и держать свои руки чистыми, а предлагали же ему гнусность, после которой ему было бы трудно себя уважать. Ему предлагали ложь, после которой, если она раскроется, ему уже никто не будет верить. Как быть?

Так, спокойно... Что считает правильным он, Бертран? С одной стороны, чтобы тирания Инков была свергнута, и чтобы при этом простой народ не пострадал, а наслаждался бы свободой и процветанием. А что для этого нужно сделать? С одной стороны, будет неплохо, если в результате свержения власти инков простой народ очнётся от спячки и поверит в свои силы, но для этого он должен узнать об инках правду. А значит, обличать инков надо, но так чтобы говорить правду и только правду. А как ему говорить, если он сам этой правды, как оказалось, не знает? До визита в Тавантисуйю он рисовал себе Первого Инку так – рябой карлик, сластолюбивый и властолюбивый, вспыльчивый и злобный. Как оказалось, хотя Асеро рядом с белым человеком и впрямь не великан, но для индейца у него рост скорее средний, да и в остальном было совершенно непонятно: как это приятный на вид человек может быть таким жестоким тираном? Вдруг Бертран понял, что ему надо познакомиться с Первым Инкой поближе, поговорить с ним наедине. Возможно ли это? Дэниэл смог, а он, Бертран, чем хуже? Он, Бертран, предложит самому тирану добровольно сложить с себя власть, передать её народу, и посмотрит на реакцию. Как иностранцу, ему бояться нечего. А если тиран откажется, что почти наверняка, так у Бертрана будет тогда законный повод ненавидеть Первого Инку, и тогда он уже с чистой совестью будет его обличать в том, в чём он действительно виновен. Решившись, он рано с утра на следующий же день помчался в замок Инти, требуя аудиенции. И к его удивлению, Первый Инка без особых проблем согласился на беседу с ним в виде прогулки верхом по горам, только Бертран был неприятно удивлён тем, что пришлось снять шпагу:

– Скажи мне, Инка, неужели ты так боишься за свою жизнь, что готов в каждом видеть заговорщика?

– Наш опыт научил нас опасливо относиться к каждому чужестранцу, – ответил Асеро, – и это опасение – не моя прихоть. Разоружать чужестранцев на время аудиенций велит мне моя Служба Безопасности. Она разработала для меня порядок, минимизирующий для меня опасность. И этому порядку я должен подчиняться, если хочу избежать проблем.

– Но ведь все проблемы связаны с тем, что ты, Первый Инка, слишком властолюбив. Откажись от власти, отдай власть народу и ты перестанешь быть тираном!

– Ну с чего вы, белые люди, заладили, что я – тиран? Меня избрали Первым Инкой по закону.

– А разве у вас Первого Инку избирают? – удивился Бертран, – Я всегда думал, что у вас предыдущий Инка просто назначает наследника. Да и вообще престол захватывает самый ловкий.

– Дурно же ты о нас думаешь. Воля Первого Инки конечно, важна, но последнее слово всегда остаётся за инками, которые в праве и не утвердить того, кого им предложат, а выбрать другого кандидата.

– Значит, идея выборной власти не чужда вам?

– Не чужда.

– Но почему у вас выбирают только инки, а не весь народ? Только инки обладают политическими правами?

– Отнюдь нет. Инками должны становиться достойнейшие из народа. Простой народ в рамках своего айлью выбирает достойнейшего для того, чтоб он был их представителем.

– Выбирает обязательно инку?

– Нет, не всегда. Но потом если избранный ими оправдал их доверие и достойно отметился, он может стать инкой. Да и обычно становится. Конечно, для более высокой должности чем старейшина, инкой уже быть просто необходимо.

– Скажи, а почему нельзя сделать так, чтобы народ выбирал себе правителя напрямую?

– Потому что осознанно выбрать правителя могут только те, кто всё время следит за политической жизнью. Обыватель, который ничего не видит дальше своего айлью, да и в нём порой более обеспокоен личным хозяйством, нежели общим, осознанно правителя выбрать не может. Он не может оценить правильность мер, которые предлагает кандидат, он, если только его видит, может оценить его внешность, голос, и прочие малосущественные детали. Они могут купиться на обещания, не думая о том, что легче всего их даёт тот, кто и не думает их выполнять. Ну вот представь себе юную девушку, за которой ухаживают честный и чистый юноша и опытный соблазнитель, за которым уже десяток загубленных юных девушек. У кого из них больше шансов понравиться?

– Конечно, у соблазнителя.

– Так вот, чтобы этой неприятной ситуации избежать, надо соблазнителей к невинным девушкам и близко не подпускать. Точно также надо не подпускать к ответственным постам безответственных авантюристов. И нельзя допускать, чтобы их могли выбрать по ошибке те, кто в силу отсутствия опыта не способен их опознать. Сама идея выборной власти прекрасна, но... но демократия возможна лишь между равными. Поскольку реально равными всех жителей нашей страны сделать нельзя, то демократия она должна быть ступенчатой. Потому что есть простые обыватели, есть инки, а есть носящие льяуту, и уровень осведомлённости у них разный и положение разное. Правда, когда инки собираются вместе, все носящие льяуту эти самые льяуту должны перед всеми снять, чтобы показать, что в эти дни инки равны между собой. Мало того, деятельность каждого из них подвергается самой строгой оценке, и если кто-либо считается недостойным льяуту, то он его уже больше не наденет.

– А если недостойным льяуту сочли бы тебя? Что бы ты сделал?

– Подчинился бы закону, – пожав плечами ответил Асеро, – это означало бы, что я крупно провинился. И подлежу суду.

– Значит, твоя власть не абсолютна?

– Как видишь.

Бертран не знал что сказать. Неужели это – слова тирана? Порой он грезил идеей выборного правителя, но всегда считал, что даже и выборные правители обязательно должны цепляться за власть до последнего. Потеря статуса правителя – это такое унижение для гордости, что оно казалось хуже смерти.

– А если бы суд приговорил тебя к смерти?

– Ну что бы мне оставалось, кроме как подчиниться? – ответил Асеро, – но всё это так, пустые разговоры. Чтобы заслужить смерть, надо всё-таки сознательно натворить что-то дурное. А я наоборот, стремлюсь к благу моего народа. Да, я могу совершить ошибку. Ошибка может иметь очень серьёзные последствия. И тогда я сам себя сочту недостойным льяуту. Но пока ничего такого не произошло, что думать об этом?

– Однако у нас за границей много пишут про якобы совершаемые тобой непотребства. Пишут, что ты опозорил много женщин. Иные говорят даже, что ты не пощадил даже собственных дочерей, ведь инцест входит в ваши обычаи...

– Я уже объяснил твоему дядюшке, что это чепуха полная. А пишут её... ну для публики специально пишут. Ну даже если бы они узнали про мою семейную жизнь правду – ну что у меня только одна жена и это меня вполне устраивает, но во-первых, это бы европейцам показалось бы скучным, а может, даже и неприятным. Ведь как-то неловко после этого дома терпимости посещать, раз даже государь может жить, не предаваясь чувственным излишествам. Ну а если написать, что я обесчестил сотни женщин, имею всех Дев Солнца без разбора, да и даже до собственных дочерей добрался – так это обыватели будут читать с интересом и удовольствием, вздыхать и говорить себе: "Как хорошо, что мы живём не при тирании...".

– Но если бы такое вскрылось, то что бы было?

– Ну такое невозможно. У нас, носящих льяуту, вся жизнь на виду друг у друга проходит. Поэтому тайно друг от друга предаваться непотребствам мы не можем.

– И Инти не может?

– Разумеется, не может. А у вас там просто в ходу привычное лукавство. Ну сказали бы прямо, что не любите Инти за исполнение им его прямых обязанностей. Что врагов Тавантисуйю вы считаете героями, а грозу врагов соответственно злодеем. Нет, непременно надо человеку какой-то разврат и непотребства приписать.

– Допустим, распутство тебе и в самом деле приписали, – сказал Бертран, – но как быть с тем, что ты жестоко расправился с каньяри?

– А почему я с ними расправился, знаешь?

– Потому что они восстали.

– А почему они восстали, как ты думаешь?

– Потому что им было плохо, хуже чем другим народам под твоей властью, – ответил Бертран, – если бы это было не так, то зачем бы им восставать?

– Глупости, народ каньяри никто специально не ущемлял, – ответил Асеро, – у нас для всех народов равные права и равные обязанности. Но только среди каньяри нашлись такие, которые равными с другими народами быть не пожелали. Набеги им на соседей делать хотелось. Они и подняли восстание, сманив за собой остальных. Ведь у каньяри сильны родственные узы, если троюродный брат восстал, то и ты должен. И что оставалось инкам, кроме как подавить мятежников силой? – сказав это, Асеро внимательно посмотрел на юношу. На этот разговор он согласился, потому что Бертран ему определенно нравился. Он казался ему более чистым и прямым, чем его высокие покровители, а теперь он ещё более убедился в этом, видя прямые и чуть вызывающие вопросы юноши. Он очень надеялся, что юношу удастся расположить к себе, а через это выведывать планы англичан, а для этого нужно держаться с ним не подчёркивая своё величие, а наоборот, как с другом. Но юноша ему, к сожалению, не доверял, и теперь удалось выяснить почему.

– Мне кажется, что силой давить нельзя, – сказал Бертран, – никого, никогда. Надо было просто отделиться от них, поставить границу и пусть живут как хотят.

– Но ведь чтобы жить как хотят, им обязательно нужно делать набеги на соседей. Хоть стену построй, всё равно будут границу щупать. К тому же... к тому же они всё равно изначально жили чересполосно с другими народами, стеной от них не отгородишься.

– А может, всё дело в том, что ты хочешь распространить власть инков на все народы, как завещали тебе твои божественные предки? – сказал Бертран и посмотрел Первому Инке в глаза.

– Вопрос в том, что я должен делать, а не в том, чего я сам хочу или не хочу, – ответил Первый Инка, – я должен заботиться о благополучии своего народах. А для этого я должен защитить мирных тавантисуйцев от набегов. Потому необходимо было подавить мятеж каньяри. Но ведь и о каньяри я должен заботиться – отучить их от дурных привычек к набегам. Когда отучу – тогда и будет всем хорошо. Как у вас говорят – волки сыты, овцы целы.

– А если не получится отучить?

– Если не получится – что же, придётся с этим разгребаться моему преемнику. А мне хоть крупной войны и кровопролития не допустить бы.

– Инка, неужели ты и в самом деле стремишься к этому? К лучшему для своих подданных? А почему ты убил своего соперника в борьбе за престол?

– Кто тебе сказал, что я убил его? – ответил Асеро, вздрогнув, – я его лишь выслал за пределы Родины. А он, между прочим, изначально хотел убить меня. Если бы ему повезло и меня бы прикончили на следующий день после законного избрания – то вряд ли бы вся Европа плакала обо мне также, как плакала о нём.

– Что ты убил его – вся Европа знает. Да, может он тоже был не без греха, но всё-таки его кровь на твоих руках, – сказал юноша тихо, – с таким грехом на душе нельзя править, ты должен покинуть свой пост, принять Христа в сердце и провести остаток жизни в покаянии. Я сказал тебе правду. Можешь убить меня за это.

– Зачем ты говоришь так, зная, что я этого не сделаю? Да, я убил его. Но убил – защищая свою жизнь, уже одно это меня оправдывает. Хотя куда важнее жизни для меня то, что этот подонок больше никогда не сможет причинить вред моей Родине. Ты когда-нибудь сражался, защищая что-то дорогое для тебя, Бертран?

Юноша покраснел. Совсем юным ему хотелось сражаться за что-то чистое и высокое, например, за Христианскую Веру, но никогда в жизни ему не случалось ничего такого. А потом он понял, что любая вооружённая борьба связана с пролитием невинной крови, и очень редко когда оправдана.

– Не в этом дело, Инка, – ответил он, – я часто слышал, как вы сравниваете ваше государство с удачно построенной плотиной. Но в самом его основании вы допустили ошибку. Вы, инки пытались осчастливить людей насильно, принуждая их к тому, что вам казалось правильным... Даже если вами руководило не властолюбие, а именно любовь к своим подопечным... – Бертран закрыл глаза руками, – да, именно потому что вами руководила любовь к своим подопечным, и вы желали им блага, вы натворили столько жестокостей, сколько и не снилось инквизиции. Вы делали флейты из костей своих врагов, вы сдирали с них кожу, варили в кипящем масле, вы...

– Да ничего подобного мы никогда не делали, – ответил Асеро, – послушай, ты начитался бреда полубезумным проповедников, приписывающих нам все мыслимые и немыслимые грехи, а потом начинаешь меня обвинять. Поначалу мне понравилась твоя прямота, но за время разговора ты уже мог бы понять, что я не тот негодяй, которого рисует тебе твоё воображение. Хотя порой мне кажется, что вам, белым людям, нравится думать обо мне как о негодяе. Почему вы, белые люди, так горазды учить нас? Или мы, по-вашему, сами не можем решать, что для нас хорошо, а что – плохо? Почему, по каким критериям, кроме религии, вы считаете нас хуже вас?

– Дело даже не в том, что вы хуже, – ответил Бертран, – конечно, есть тирании и пострашнее вашей. А в том, что вы – своего рода альтернатива нашему миру, пока вы этого не очень показываете, но ваша цель – не просто торговля с нами, вы хотите заразить нас своими идеями, а потом переделать у нас порядки по образцу ваших, разве не так?

– Допустим, – уклончиво заметил Первый Инка, – но если ты признаёшь это возможным, значит, допускаешь, что значительной части твоих соплеменников наши порядки могут понравиться. Потому что без этого мы бы свои порядки навязать бы не смогли, как бы ни хотели.

– Вполне допускаю. Мало того, даже мне самому в них кое-что нравится. Но именно потому я так непримирим, что считаю ваш путь ошибочным в самом его корне. Ведь дело не в тебе, и не тиране Манко, и его предках... дело в самом принципе навязывания счастья и добродетели.

– То есть надо отказаться от идеи изменять мир в лучшую сторону, потому что даже при самом мирном и гуманном изменении всегда будут те, чьи интересы задеты? Например, нельзя освободить рабов, не обидев при этом рабовладельцев.

– Я думаю, что да, общество которое есть, менять нельзя. Нужно просто собраться всем добродетельным людям и уехать на новые земли, чтобы там начать жить по-новому. В виде свободных коммун, где все равны и все участвуют в самоуправлении. А мир, лишившийся добродетельных людей, пусть потихоньку загнивает.

– На это есть сразу несколько возражений, – ответил Первый Инка, – во-первых, практика показывает, что все сколько-нибудь пригодные участки суши уже заселены.

– В большинстве случаев они заселены лишь жалкими дикарями!

– Помниться, что твои соплеменники считали дикарями нас. Хотя сами же признаёте теперь, что в исчислениях вы менее искусны, плотин строить не умеете, да и до чего-нибудь вроде вот этого, – Асеро указал на сооружение на склоне горы, – у вас не додумались, хотя горы вроде тоже есть.

– А что это? – спросил Бертран.

– Подъёмник. Открылся в прошлом году. Там наверху пункт стрижки. Ты видишь только верхнюю часть подъёмника, такое же сооружение внизу, и если приглядишься, на склоне горы видны два каната к которым внизу приспособлены специальные сиденья. Туда может сесть человек, и его поднимут наверх или спустят вниз, можно поставить туда корзины с продуктами или инструментами для стригущих, а вниз едут корзины и мешки с шерстью.

– Не проще ли пригнать стада в долину?

– Мы стрижём не только домашних лам, но и их диких родичей, их в долину не приведёшь. Вот и нашёлся умный человек, который додумался до конструкции из двух колёс и каната, ну а потом довели дело до ума. Скоро таких подъёмников станет много. Так что не нужно говорить, что мы не способны к техническим изобретениям.