Текст книги "Тучи сгущаются (СИ)"
Автор книги: Лориана Рава
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)
– Инки правят в интересах нашего народа. Его можно сравнить с малолетним наследником, а нас – с опекунами. И одной из наших задач является сделать, чтобы на богатства нашего народа никто не покушался – а это можно сделать только полностью искоренив частную торговлю. Она сродни дырке в заборе, через которую можно растаскать всё имущество...
– Однако себя вы при этом не обижаете, – сказал Дэниэл, покосившись на золотые украшения Асеро.
– Даже если так, то что это меняет?
– То, что у вас нет нужды быть со своим народом честными. Опекуна от проматывания состояния протеже может удержать лишь тот факт, что малолетка рано или поздно вырастет, и потребует отчёт за растраченное. С вас же народ отчёта потребовать не может.
– Но почему не может? Народ чувствует, что если его жизнь ухудшается, то что-то здесь не так. А кроме того для вас, белых людей, честность почему-то кажется почти невозможным качеством. Но у нас это качество присуще большинству людей. А кроме того, я действительно люблю свой народ и стремлюсь к тому, чтобы его жизнь улучшалась.
– Но если Вы, Ваше Величество, так любите свой народ, то почему вы не даёте ему свободы? Почему жизнь простых людей в Тавантисуйю столь полна нелепых и бессмысленных запретов. Почему нельзя одеваться и питаться иначе чем положено, держать дома неодобренные цензурой книги, например, Библию, завести своё дело и разбогатеть, завести содержанку или посещать бордели... Курить у вас тоже не принято, только для моряков исключение!
– Но ведь все эти запреты имеют под собой разумную основу, – ответил Асеро, – У нас каждое лето лютая жара, а курильщик может нечаянно устроить большой пожар, в котором могут погибнуть люди и скот, пострадать имущество, да вообще ущерб может быть очень велик. Половая распущенность ведёт к распространению опасных болезней, а кроме того, лучше когда дети растут в семье, а не мучаются в сиротстве. Конечно, сиротам тоже помогают, но лучше, чтобы сирот было как можно меньше. Да и распределение жилья у нас идёт по семьям. Ну а что касается так лелеемого белыми людьми "права" ходить в бордель, то ведь это право означает, что жизни многих молодых девушек должны быть загублены. Ты вряд ли меня поймёшь тут до конца, ведь у тебя нет ни жены, ни детей, но если бы у тебя были дочери, то тебе было бы очевидно, что ни один отец не пожелает своим чадам такой ужасной участи. А ведь любые девушки – чьи-то дочери, даже если они и осиротели.
– Однако у нас иные отцы продают дочерей в бордели добровольно
– Мы не считаем добровольным поступок, вызванный крайней нуждой. Разве выбор меньшего из зол так уж доброволен?
– Ну пусть даже и так, но почему вы не разрешаете никому разбогатеть? Чем вредит государству богач? Наоборот, от него сплошная польза, ибо с него можно собирать большие налоги.
– Но ведь у богатого человека обязательно должны быть работники, – ответил Асеро, – пусть даже он начинает собственным трудом и трудом своей семьи, потом при расширении всё равно у него появятся батраки или подмастерья. Которые неизбежно будут жить в полурабских условиях, и возможность быть богатым для одного означает неизбежную нищету для многих. Любой инка знает это.
– И тем не менее, зная это, вы, инки, позволяете себе жить в роскоши.
– Но ведь всё, что мы имеем, мы получаем по распределению, как и все остальные. Мы не наживаемся за счёт чужого рабства. Да и не так уже сильно мы роскошествуем, как видишь. Розенхилл принял мою жену за служанку лишь потому, что не мог себе представить королеву, самолично накрывающую на стол.
– Тем не менее, золото на себе вы, инки, носите, – сказал Дэниэл.
– Ну это нужно чтобы отличать нас при встрече от всех остальных, – ответил Асеро, – и это более нужно нашему народу, чем нам.
– Тем не менее они подданные, а Вы, Ваше Величество – их законный монарх. То есть вы возвышаетесь над ними.
– Моя власть – это не власть хозяина над рабами, а власть отца, или скорее старшего брата. Цель моей власти – народное благо. Впрочем, те, кто живёт лишь для себя и собственной прибыли, едва ли способен понять всё это.
– Давайте будем откровенны, – сказал Дэниэл, – чепуху про любовь к народу можно нести перед этим самым народом, а меня не проведёшь. Что Вашему Величеству нужно чтобы дать народу право торговать? Чего у вас нет? Изысканных вин, деликатесов, красивых одежд и дворцов размером с город? Всё это будет у вас, стоит только разрешить...
– Значит, вы хотите меня подкупить? Не выйдёт. Я не нуждаюсь во всём что вы перечислили. Для меня действительно нет ничего выше блага моего народа – ради этого я готов даже пожертвовать своей жизнью и вы бы не добились от меня измены своему народу даже приставив к горлу нож. Ну а купить меня тем более невозможно.
Дэниэл понял, что просчитался. Как и все европейцы, он считал Первого Инку властолюбцем, но увидел перед собой наивного идеалиста. Было странно думать, что человек может остаться таким до сорока лет, да ещё и находясь во главе огромной империи. Но Дэниэл умел смотреть в глаза фактам, какими бы невероятными они не казались, и потому быстро сменил тактику, внезапно перейдя на кечуа:
– Не думай, что я корыстолюбец, – сказал он, – У нас человек обязан думать о себе и заботиться о себе в первую очередь, но это не значит, что я эгоист от мозга до костей. Нет, мне жалко твой народ, Инка!
– Но мой народ куда счастливее твоего. Среди него нет воров и разбойников, проституток и нищих. Он не знает голода.
– Но не знает и свободы. Если всё, что есть в этой стране, и в самом деле принадлежит народу, то почему ты не передашь ему его имущество непосредственно? Почему ты не сделаешь всех пайщиками тех хозяйств, в которых они работают!
– Чтобы за одно поколение одни разбогатели, а многие другие разорились?
– Нет, с тем, что только почувствовав себя по-настоящему владельцами собственности, они бы научились ею управлять. Они бы стали предприимчивее. Да, какая-то часть и в самом деле неизбежно разорилась бы. Но зато выделились бы лучшие! Ведь если нет возможности работать чтобы улучшить своё положение, остаётся работать только за страх.
– Ну, во-первых, постепенно от общих трудов материальное положение хоть и медленно, но улучшается. А кроме того, есть и чистая радость от труда.
– Не понимаю. Какую радость от труда может испытывать, например, человек, таскавший камни для вот этой дороги? Он делал это за паёк и чтобы избежать наказания.
– Не думаю, что только из-за этого. Очень многим людям важен и сам результат – что тут будет дорога, она соединит между собой города и селения, из городов будет легче доставлять в деревню изделия ремесла, а в города будет проще доставлять продукты. А также воинам, защищающим границы нашей Родины от врагов, будет легче и быстрее перейти из одного места в другое.
– Разве такие вещи волнуют простых работников?
– У нас волнуют. Вот когда конкистадоры захватили нашу страну и стали заставлять её жителей держать дороги в порядке для них, чтобы им было удобнее воевать, работники хоть и подчинялись, но работали совсем не с таким настроением, чем когда строили крепости в Вилькапампе, этом оплоте свободы нашего народа. И на результате это сказывалось. У вас нет такого понятия как работа на общее благо, и потому вам не понять, что чувствуют люди, когда после многомесячных, а то и многолетних усилий по возведению плотины она готова, и вода течёт в приготовленные для неё желоба чтобы оросить поля. Радуются при этом как те, кто составлял когда-то проект плотины, так и те, кто рыл землю и таскал камни для дамбы. Главное, что все усилия были не напрасны... Но вот только объяснить это тому, кто никогда ни разу ни в чём таком не участвовал – это всё равно что объяснять слепому великолепие радуги. Уж лучше смиритесь с мыслью, что вы нас не понимаете и понять не можете.
Дэниэл понял, что его спасёт только совсем нетривиальный ход.
– Зря ты думаешь о нас только как о людях, сосредоточенных только на своём благе и не способных подумать об общем, – сказал он, – хотя мечтать себе позволяют у нас и в самом деле только юноши, в тридцать лет это как бы и не прилично. Но я помню как был юношей и мечтал... мечтал о том, чтобы я мог сделать, если бы был принцем или даже... помощником Бога. Да вот только прости Государь, но мои мечты о справедливом и правильном устройстве никак не походили на то, что я вижу в Тавантисуйю. И мне это странно. Мне казалось что счастье – это когда у человека больше всего возможностей, а возможности тавантисуйцев так ограниченны... Хотя дать людям дополнительные права – не так уж сложно.
– У нас и у вас к правам разное отношение, – ответил Асеро, – мы, инки, считаем глупым лицемерием давать формальное право на то, что не можем обеспечить на деле. Или давать права одним в ущерб другим. Ну вот какие бы права ты дал своим подданным, если ты был монархом?
– Во-первых, я бы изменил порядок, согласно которому королём становятся в результате родства. Я бы сделал так, чтобы правителя выбирал весь народ на какой-то ограниченный срок, скажем пять лет. Ну максимум десять. Но не больше.
– А зачем так мало?
– Затем что больше опасно. Долгое правление может выродиться в тиранию.
– Что есть тирания? Если до власти добирается дурной человек, то он и за малый срок может натворить бед, подобно Уаскару. А долгое правление хорошего правителя – благо для страны. За пять лет можно не успеть сделать мало-мальски крупный проект, а значит, настроенные на недолго правление правители уже будут заранее от них отказываться. Правление же без крупных проектов – это во многом впустую потраченное время. Хотя разумеется, в случае крупной войны или других стихийных бедствия не до них. Моему предшественнику Горному Потоку не повезло в этом плане, хотя идей у него хватало. Жаль, прожил он недолго, да и то, что замышлял, оказалось не по силам стране в тот момент. Сначала нужно было восстанавливаться после Великой Войны, а потом по стране прокатилась оспа, да и торговая блокада сказывалась...
– Значит, его правление прошло зря?
– Нет, почему же. Нет ничего дурного в том, чтобы замахиваться на то, что пока кажется невозможным. Во-времена Пачакути не хватало сил на то, чтобы оросить Атакаму, а сейчас это удалось сделать. Возможно, что когда-нибудь настанет день, когда и проекты Горного Потока о всеобщем образовании станут по силам стране, а сейчас надо сосредоточиться на том, что по силам.
Сам Асеро про себя думал, что дело не только в нехватке средств. Проекты, которые он поднимал, были по масштабам довольно средние на фоне Манко или Пачакути, особенно если учесть возросшие возможности их государства. В глубине душе ему самому лично и хотелось продвинуть кое-что помасштабнее, однако вероятность возможной войны и риск в результате оставить проект недоделанным многих останавливал от того чтобы пробовать начинать. При Манко как-то меньше этого боялись, видимо надеясь, что враг уже не сможет заходить так далеко вглубь страны. Впрочем, Дэниэлу всё равно этого не понять.
Дэниэл ответил.
– Тобой руководит честолюбие, Инка. Ты хочешь прославиться в глазах потомков.
– Да, я хочу заслужить их благодарность, а что в этом плохого? Мне приятно думать, что в том числе и благодаря мне они будут жить лучше, чем их предки.
– Так дай им больше свободы. Пусть следующего за тобой Первого Инку выберут не инки, а весь народ!
– Но народ должен знать, кого выбирает, – ответил Асеро, – инки могут оценить друг друга по тому, что кто из них сделал полезного для государства, и то могут порой ошибиться. А простой обыватель, который за делами государства не следит, как он будет выбирать из тех, о ком до этого ничего не знал? Он только в своём айлью, зная людей лично может выбрать достойнейшего, но осознанный выбор Первого Инки для него невозможен.
– Почему невозможен?
– Чтобы осознанно выбирать, нужно представлять себе последствия того или иного выбора. Кто не видит последствий, тот по сути бросает жребий, а кто оценивает последствия неправильно – обречён на ошибку. А ошибка в таких вопросах может поставить наше государство на грань гибели.
– Но почему?
– Потому что наибольший шанс быть избранным будет у языкастого авантюриста. Такой сумеет понравиться народу благодаря обещаниям, которые и не собирается исполнять. Для такого охмурить народ – дело техники, примерно как для опытного соблазнителя обольстить юную и восторженную девушку.
– Значит, надо чтобы народ набрался опыта. Умел бы сравнивать разные точки зрения. Например, я бы позволил каждому желающему печатать газеты или книги, какие ему заблагорассудится, и никто бы не мог наказать автора за то, что он написал что-то не то! Это у вас одна газета на всю страну, и ты, прежде чем она выйдет, читаешь все её материалы и можешь снять любой из них.
– А если бы кто-то написал и размножил бы неправду?
– Ну тогда тот, кто уличил бы его в неправде, мог напечатать в ответ опровержение.
– Допустим, – сказал Асеро, – а если бы кто-то напечатал клевету, пятнающую честное имя ни в чём не повинного и уважаемого человека?
– Ну тогда оклеветанный может подать в суд и выиграть дело.
– А если выиграть не удастся, то клевету в отношении его можно считать доказанной? А если только прочитав её, несчастный сляжет с сердечным приступом? Или ещё того хуже, если от клеветы пострадает кто-то из его близких?
– Но почему следует предполагать такие крайности?
– Потому что я знаю, что пишут обо мне за рубежом, – ответил Асеро, – и пишут не по приказу, а добровольно. Те, кто ничего не знают обо мне, усиленно смакуют мои пороки, мол я и в морях крови плаваю, и всякими мерзкими изысками типа разделанной живой рыбы развлекаюсь, а про мою похоть не говорит только ленивый. Один дошёл даже до того, что приписал мне надругательство над родными дочерьми! Конечно, я к этим помоям привык, и внимания на них не обращаю, утешаясь тем, что в моей стране такую мерзость никогда не напечатают, и ни моя мать, ни мои дочери их в жизни никогда не увидят.
– А если бы тавантисуец прочёл что-то такое, что бы было?
– Зависит от того, поверил бы или нет.
– А если бы поверил?
– Наверное, переполнился бы гневом и побежал бы меня убивать. Насильников у нас ненавидят самой жгучей ненавистью. Впрочем, на примере истории с Джоном Беком вы должны были это уже понять.
– Так разве его не за порчу водопровода повесили?
– За водопровод бы его казнили по закону, а так не дожидаясь казни его прикончила разгневанная толпа. Очень уж он их тогда разозлил...
Асеро знал, а точнее, догадывался, что за якобы стихийной расправой стояла на самом деле Служба Безопасности, ведь это люди Горного Ветра, услышав такое, стали зачинщиками расправы, что, впрочем, никак не отменяла ни их искреннего гнева, как и того, что подавляющее большинство простых тумбесцев их гнев разделяло. Инти как-то говорил Асеро, что совсем стихийно, без подготовки, никакую расправу никогда не вызовешь, а уж он то в таких вещах разбирался. Хотя Дэниэлу обо всём этом знать было совершенно не нужно, так что Асеро продолжил самым невозмутимым образом:
– Наш народ очень горяч, и потому стоит про кого-то крикнуть, что он насильник или предатель, то обвинённый потом и трёх дней не проживёт без стражи, его просто растерзают. Именно поэтому ложные или предположительные обвинения ни в коем случае не должны широко оглашаться перед всем народом. В газете можно писать только твёрдо установленные вещи, иначе ошибка может очень дорого обойтись, ибо можно ненароком опозорить и убить невинного человека. А ведь частный газетчик способен раздуть историю чисто для перчика, чтобы привлечь внимание читателей.
– А ваш народ очень легко верит в то, что ему говорят?
– Верит. Особенно печатному слову. В книгах и прессе можно что-то недоговорить, но лгать – нельзя. Также как нельзя учить дурному, ибо научивший дурному несёт моральную ответственность за то, что натворят наученные им.
– Ну и странный у вас народ, – пожал плечами Дэниэл.
– Народ как народ, – тоже пожал плечами Асеро, – А мне кажетесь странными вы. Я читал о вашей стране книгу, где говорится, что у многих ваших людей нет пищи и крыши над головой, а вам это кажется неважным, зато такое внимание к второстепенным вопросам типа срока правления правителя.
– Откуда ты вычитал про это, Инка?
– Был у вас некий государственный муж по имени Томас Мор, и он написал книгу, которую назвал сколь полезной, сколь и забавной, в первой части которой он описал проблемы вашей родины, а во второй – свой общественный проект.
– Томас Мор жил сто лет назад, с тех пор многое поменялось.
– Разве у вас теперь нет голодных и бездомных?
– Есть, но по мне лучше голодные и бездомные, чем тирания, даже такая тирания как у Мора. Он не отрицал самоуправление, но если при этом нельзя вырасти крупным собственникам, то это самоуправление по сути получалось бы самоуправлением нищебродов, которое ведёт к тупику и застою, потому что нищеброды ничего не хотят кроме как меньше работать и больше жрать. К чему им что-то новое? Новое могут создавать только деловые и предприимчивые люди, ставящие целью прибыль. А остальные могут только тупо работать из страха.
– Но ведь у нас строятся новые плотины и новые города. Мы перенимаем ваши изобретения, да и сами изобретаем. Или ты опять не веришь мне в этом, как с дорогой?
– Ваш народ жалок и забит, я не хочу жить как те, которые таскали эти камни.
– Не хочешь – твоё дело. А они не хотят жить как в Англии. И я не собираюсь превращать мою родину во вторую Англию.
– Но если ты хочешь, чтобы у вас были те же товары и изобретения, что и у нас, то придётся менять порядки. Или свернуть торговлю.
– Пока вопрос так не стоит, но лучше я сверну торговлю, чем отдам свою страну на разграбление.
– Что тебе важно, Первый Инка? Власть? Слава?
– Ни то ни другое. Что мне слава и власть, если я погублю свою Родину? Не нужна мне тогда будет и сама жизнь.
– А разве отдав народу их поля и плотины в собственность и разделив на паи, ты погубишь её?
– Да, погублю. Ещё до того как первые Сыны Солнца вышли из скалы, на свете существовало государство аймара, где тоже пытались построить общество разумно, и с этой целью они ограничили рынок, но только не уничтожили его совсем, и когда рынок начал разъедать план, решили, что лучше всего всё сделать паевой собственностью народа, и от этого вскоре появились нищие и богачи. Это привело их государство к гибели, и я не хочу, чтобы такая же судьба постигла и Тавантисуйю. Да и даже если бы Тавантисуйю и не погибла бы от этого напрямую – всё равно Тавантисуйю с торговлей и богачами неизбежно бы лишилась всех своих достоинств, став лишь пустой оболочкой себя прежней. А я люблю свою страну именно такой, какая она есть сейчас, а пустая оболочка мне ни к чему. Если это всё, что ты хотел обсудить со мной, то я думаю, что не стоит нам дальше тратить время на этот бесполезный разговор.
– Хорошо, Инка, я понял тебя. Тут действительно есть о чём подумать, – и тут Дэниэл опять перешёл на испанский, – Так что больше не смею отрывать Ваше Величество от летнего отдыха и удаляюсь. До встречи в столице.
– До встречи в столице, – ответил Первый Инка.
Дэниэл удалился, а Асеро направился к своей охране. Горный Хрусталь, заместитель Начальника Охраны, отёр пот со лба:
– Наконец-то это противный англичанин удалился, – сказал он, – я не слышал вашего разговора, но глядя на него мне всё время казалось, что он так и хочет вцепиться тебе в горло.
– Он не сумасшедший. Но если понимать "вцепиться в горло" не буквально, то может и хочет. Я им мешаю, они бы предпочли более сговорчивого правителя.
– Не получат, – сказал Горный Хрусталь, – я готов отдать за тебя жизнь, Государь, многие из моих воинов тоже.
Асеро лишь благодарно улыбнулся в ответ, с грустью подумав, что как ни велики искренность и решительность Горного Хрусталя, коварство чужеземцев может оказаться сильнее. Ведь и у Атауальпы были не менее верные охранники.
Когда Асеро вернулся в замок, на столе уже был готов завтрак, Инти и Луна поджидали только его.
– Пока тебя не было, у нас уже был лекарь. Осмотрел обоих. Сказал, что у Луны угрозы выкидыша уже считай нет. А мне разрешил небольшие прогулки. Я его спросил – как сердце может быть настолько неутомимым, что служит нам всю жизнь? Он ответил, что это потому, что оно успевает отдохнуть между ударами. Но если ритм сбился и стал слишком частым, оно восстановиться не успевает, и если ритм не замедлить, то беда неизбежна.
Луна добавила:
– Конечно, с одной стороны хорошо, что носящие льяуту не могут без тебя – значит, не держат за пазухой ножа, но с другой стороны, тебе ведь тоже надо отдохнуть как следует, а они тебе не дают.
– Тут не столько они, сколько я сам не даю себе отдохнуть. Кажется, я понял, какой вопрос меня мучил. После завтрака напишу записку Киноа.
Тщательно продумывая слова, Асеро писал:
Здравствуй, Киноа!
Отчасти понимаю твои затруднения. Был у меня англичанин Дэниэл Гольд. Вёл себя относительно прилично, деликатных тем не касался, но не до чего мы с ним так и не договорились. Он сам понял, что разговор бесполезен.
Он говорил о необходимости свободы торговли, но на общефилософском уровне, я так и не понял, зачем конкретно ему это надо. Но думаю, с тобой или твоими подчинёнными разговор был более предметен. Не мог бы ты мне его изложить?
Да, и хотелось бы получить отчёт от Золотого Слитка, о продаже чего удалось договориться твёрдо.
Асеро
Гонец на следующий день привёз ответ:
Здравствуй, Асеро!
Мне, наверное, с самого начала нужно было изложить суть, но я думал, что её изложат сами англичане. Дело было так – ты сам знаешь, какие надежды я возлагал на обмен технологиями. Но Дэниэл купец и делец, а такие сами умеют только торговать и ничего более.
Асеро удовлетворённо отметил, что хоть в этом отношении Киноа трезв.
Однако я надеялся через него связаться со специалистами. Мои подчинённые приготовили списки ремёсел, специалисты по которым нам наиболее интересны, и спросил Дэниэла, сможет ли он найти таких у себя на родине. Он сказал, что знаком с такими, и даже говорил с ними до поездки в Тавантисуйю. Конечно, я обрадовался.
Я спросил его, знает ли он, что между двумя войнами у нас был период, когда европейские специалисты нередко работали в Тавантисуйю. Оказалось, он знает об этом. Знает и об условиях, на которых у нас работали иностранцы. Сперва временный контракт с частичными правами, а затем на выбор – вернуться на родину с щедрой выплатой, или стать тавантисуйцем, и получить полные права.
Асеро знал, что частичные права покрывают основные потребности и отчуждаются только со смертью. Они есть даже у заключённых. Это право на паёк, право на помощь лекаря, право на жилище, на защиту жизни и здоровья, и т. д. Полные права – это право вступать в брак, участвовать в управлении, в том числе и занимать государственные должности и т. д. Правда, очень немногие из европейцев хотели становиться тавантисуйцами, потому что полные права означают и полные обязанности, а жить по тавантисуйским законам для европейцев было всё-таки тяжело. Кроме того, многие из них понимали, что между христианнейшими королями и язычником Манко вполне возможна война, а это ставило бы их в весьма двусмысленное положение. Но некоторые всё-таки оставались.
Дэниэл сказал, что знает об этом, и даже обсуждал эту тему со своими знакомыми мастерами.
Асеро даже присвистнул от удивления. «Лихо же они подготовились, чтобы вести у нас свой бизнес», – подумал он, – «А Киноа простофиля, что не обратил на этот момент внимания сам и не сообщил Горному Ветру».
Они сказали, что работать на таких условиях не согласны, рисковать – так по крупному. Их условия – это паевая собственность, и никак иначе.
Я сказал, что с этим есть сложности со стороны законов, однако вполне возможно, что они преодолимы.
Асеро даже фыркнул. «Преодолимы», нечего сказать. Хотя Искристый Снег вполне может из лучших побуждений найти в законах какую-нибудь лазейку, и началась бы продажа Тавантисуйю с молотка. Нет, конечно, он и тогда бы успел вмешаться, далеко бы дело не зашло, но всё же... всё же к лучшему, что англичане так настойчиво лезли к нему, а он их обломал.
В общем, узнав, что он не только знаком с горными инженерами, но и получил от них рекомендации, как они считают нужным организовать дело. Так как сам я в этом не особенно смыслю, я пригласил к себе Главного Горного Инженера и Главного Архитектора, чтобы он перед нами троими изложил свои соображения, точнее соображения своего английского компаньона.
В общем, только этого он и ждал. Конечно, он перво наперво пояснил, почему его компаньоны не хотели бы идти на службу государства Тавантисуйю. Во-первых, они презирают труд по найму, считая его уделом рабов, слишком позорным для свободного человека, во-вторых, по их мнению, наёмный управленец слишком не свободен в своих решениях, а собственно секрет успешности англичан в том и состоит, чтобы управленец действовал самостоятельно, и за свои действия не перед кем не отвечал.
Ну Главный Горный Инженер сказал, что это бред, потому что если человек ни перед кем ни за что не отвечает, то кому, кроме него самого, может быть какая-то польза от его деятельности.
Асеро отметил про себя, что Главный Горный Инженер умеет зрить в корень. Хоть это радует. Может, стоит вручить ему синее льяуту? Хотя бы для того, чтобы не дал Киноа глупостей наворотить. И уже с этой мыслью Асеро продолжил чтение.
Я сказал Главному Горному Инженеру, чтобы тот пока помолчал, и дал нашему гостю высказаться. Тот спросил, возможна ли ситуация выкупа какой-то существующей шахты, и получив отрицательный ответ, сказал, что надо строить новые и эффективные, с минимумом затрат, и развернул типичный проект, как у них строятся шахты.
У Асеро не осталось никаких сомнений, что вся эта кампания с целью заставить их торговать с Англией была продумана сильно заранее. Отвратительно и рассчётливо спланирована. Он вспомнил несчастные глаза Чуткого Нюха, и ещё более несчастные и безумные глаза его матери, (по сравнению с ней Луна ещё легко отделалась), вспомнил несчастных племянников... сколько жизней они уже поломали ради своих мерзких планов! Как там у них говорится «ничего личного, только бизнес». Да, именно «бизнес», а не просто «дело».
Наивный Киноа ещё надеется их перехитрить. Что же, он должен так или иначе убедиться, что это невозможно.
Когда Главный Архитектор изучила схему посёлка рудокопов, она тут же сказала, что проект заключает в себе грубейшие ошибки. Не предусмотрены ни водопровод, ни возможность вывозить нечистоты, ни школа для детей, ни лекарь. И сказала, что у тавантисуйцев так строить – нарушение закона.
На это Дэниэл Гольд ответил, что глупой бабе лучше не лезть не в своё дело. «Глупая баба», – сказала она, – «в отличие от некоторых, не знающих даже таблицы умножения, училась строительному искусству несколько лет, а уж что должно быть в посёлке обязательно – это даже и простые крестьянки знают».
На это Дэниэл ответил, что без школ и лекарей вполне можно обойтись, рудокопы чай не баре какие-то. Надо как можно меньше тратить на то, что не несёт прибыли.
Рудный Штрек тем временем изучал собственно бумаги, посвящённые устройству шахты и сказал: «Нет, я никогда не подпишу согласие на это! Тут никакой безопасности, никаких крепей не предусмотрено. Я не убийца! Только через мой труп, ясно!». И ещё добавил пару таких выражений, которые я стесняюсь поведать бумаге. Я сказал ему, что не стоит так выражаться, особенно в присутствии женщины и иностранца. Та ответила, что от строителей и не такие слова слышала, а тут человек ругается по делу, и совершенно прав.
Дэниэл сказал, что можно использовать труд преступников, на это я ему ответил, что даже в таком случае лекарь и водопровод необходимы, даже преступников по нашим законам положено лечить, если они заболеют или покалечатся.
Рудному Штреку я сказал, что всё-таки нехорошо обзывать людей убийцами, так как для европейцев убийство – это только непосредственное действие своими руками. А для нас и действия, косвенно приводящие к гибели.
С досадой должен отметить, что с обеих сторон очень мало желания понять друг друга. Дэниэл Гольд сказал, что не хочет больше иметь дело с глупой бабой и неотёсанным простолюдином, те в свою очередь не захотели иметь дело с «убийцей». Вот после всего этого мне и пришлось направить их к тебе. Ещё раз прошу прощение за то, невольным виновником чего я стал. Меньше всего я думал, что так обернётся. Чувствую себя убийцей.
Твой Киноа
Прочтя последние слова, Асеро почувствовал угрызения совести, что по сути обманул честного Киноа. Может, всё-таки не стоило слухи про выкидыш распускать? Англичане вроде не отреагировали, а тот угрызениями совести мучается. Хотелось написать ему, что это ложные слухи, но пришлось сдержать себя. Он слишком боялся, что письмо по дороге прочтёт кто не надо, ведь и английская версия договора, посланная им в столицу из Тумбеса не просто так потерялась, на почте явно есть предатели. Лучше он скажет про всё это позже, при личной встрече.
Задумавшись, Асеро не сразу обнаружил, что в пакет был вложен ещё один лист. Асеро стал читать его
Это было письмо от Золотого Слитка.
Асеро, ты меня прости, но я сам вижу, что торговля с англичанами не имеет перспектив. Ни о каких крупных продажах жемчуга, или хлопка, или ещё чего-либо договориться не удалось. Поначалу мы подозревали, что причина в языке. Но язык они выучили. Потому сваливали на неискусность их в исчислениях.
Они и правда очень неискусны в расчётах, д аже два числа перемножить для них проблема, а на извлечение корней они и вовсе не способны. У нас любой рыбак или пастух лучший вычислитель, чем они.
Но всё-таки потом стало понятно, что они нарочно тянут. И пытаются представить дело так, будто виновники задержки мои люди. Но я всё изучил, это не так. Может, и прав Горный Ветер, что они ждут чего-то?
Я даже рискнул послать Золотую Нить побеседовать с одним их английских слуг. Тот сказал, что «в связи с выкидышем королевы они ждут, кого официально назначат наследником». Она спросила как это влияет на торговлю – ведь подписанный договор будет в силе для любого. Но почему-то те надеются на более выгодные условия при большей определённости в этом вопросе.
Не думаю, однако, что за этим стоит какой-то заговор. У меня сложилось впечатление, что они просто слишком недалёки и недоверчивы, не могут в силу этого понять как у нас тут что устроено, и потому не могут ни на что решиться, боясь продешёвить. Конечно, с тобой случилась весьма досадная история, желаю Луне скорейшего восстановления, но в общем и целом у нас нет оснований опасаться столь тупого народа".
