355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лориана Рава » Тучи сгущаются (СИ) » Текст книги (страница 2)
Тучи сгущаются (СИ)
  • Текст добавлен: 3 ноября 2017, 23:30

Текст книги "Тучи сгущаются (СИ)"


Автор книги: Лориана Рава



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)

– Человек, который спас мне жизнь, такую честь, без сомнения, заслужил, – ответил на это Первый Инка.

Сам юноша только молча поклонился, ибо был слишком поражён, чтобы найти подходящие слова.

Лишь оказавшись во внутреннем саду наедине с Первым Инкой, он сказал:

– Когда я пытался представить себе дворец Первого Инки, мне всегда рисовались пышные залы и золочёные потолки. Но здесь всё не так.

– Пышные залы и золочёные потолки нужны для гостей дворца, а для жизни мне нужно место, где я мог бы отдохнуть, расслабиться и поиграть со своими детьми. Этот сад напоминает мне садики, которые были возле домов в моём родном селении. Как жаль, что мне уже больше не случится вернуться туда даже ненадолго.

– Значит, хоть ты и тоскуешь по родной земле, но твой сан не позволяет тебе вернуться туда?

– Дело не моём сане. Мою родную деревню разрушили каньяри. Даже теперь, когда прошло уже более двадцати лет, мне всё ещё изредка снятся ночами руины знакомых домов и трупы близких.

– Белые люди говорят, будто ты был с каньяри жесток. Теперь я понимаю, что не без причины. Я сам бы жестоко мстил на твоём месте.

Первый Инка грустно улыбнулся:

– Белые люди думают, будто мы, инки, имеем право руководствоваться личными мотивами в таких вопросах. Да, я сурово наказал каньяри, но не потому что мне хотелось мстить, а потому что я должен был отучить их от набегов на соседние народы. Мы, инки, должны думать не о прошлом, а о будущем. Однако христиане всегда приписывают жесткость правителю-нехристианину, хотя обычно судят о нём только по слухам. Впрочем, довольно об этом. Теперь ты можешь просить у меня любой награды.

– Мне особых наград не надо, я только хотел бы остаться в Тавантисуйю, и получить новое имя. А то, когда меня называют "Диего", мне становится стыдно, что я был христианином и монахом. Теперь я понял, что церковь служит злу, а во Христа я больше не верю.

– Не веришь?

– Да, я много думал об этом и понял, что вера в него основана на лжи и обмане. Но это очень долгий разговор, и если у тебя, государь, нет времени на него, то я не смею отвлекать тебя от важных дел.

– Да нет, отчего же нет времени? На сегодня государственных дел у меня больше не запланировано. Мне любопытно послушать об этом. Но долгие разговоры лучше вести расположившись поудобнее. Здесь в саду есть удобный стол и скамьи, я позабочусь о еде и напитках.

Из-за поворота тропинки появилась Луна.

– Приветствую тебя, мой царственный супруг, – сказал она, – а это и есть тот самый гость из христианских стран?

– Ты угадала, владычица Ночи, – говоря высокопарно, Асеро в то же время улыбался, и привыкший читать в душах Диего понял, что тут не просто династический брак, супруги и в самом деле любят друг друга, – Надеюсь, ты не станешь его бояться?

– Не стану. Ведь это же не белый человек. К тому же я знаю, что он спас тебе жизнь. Так что с чего мне его бояться? Давайте я вам лучше накрою на стол в саду, вам чай или сок?

– А вина можно? – попросил робко Диего. В первый момент он растерялся, поражённый красотой представшей перед ним женщины. Он был готов поклясться, что никогда такой красавицы не встречал. Потом, разглядывая супругу правителя, он вдруг понял, в чём секрет её красоты. В Испании смуглый цвет лица считался пороком, потому его обладательницы старались скрыть его под белилами и пудрой, и от слоёв извёстки их кожа быстро старела. А тут женщина, которой уже минуло тридцать(уж по глазам бывший священник вполне мог отличить девушку от матери), казалась свежей и юной, как цветок.

– Вино завозят только по праздникам, – сказала Луна, – Нельзя же допустить, чтобы в обычные дни хмель затуманивал головы и мешал бы принимать продуманные решения.

– Может, присоединишься к нам? – обратился к супруге Асеро.

– Я думаю, не стоит. Бывший монах так непривычен к виду женщины, что будет неизбежно смущаться, – с этими словами Луна исчезла, чтобы через некоторое время вернуться с едой и напитками.

– Ты действительно так непривычен к виду женщин? – спросил Асеро, – боюсь, что тебе у нас из-за этого будет трудно поначалу.

– Да нет, ко мне на исповедь часто прихожанки приходили, в том числе и знатные дамы. Да только... только они совсем не такие.

– Не такие?

– Да. Иные из них по привычке ходили со скромно потупленными глазками, да как только начинали исповедоваться, смакуя подробности того, как, где и с кем они согрешили, так уши заткнуть хотелось. Я проклинал судьбу, что родился на свет таким смазливым, ибо у знатных дам есть такая мода – рассказывать о своих похождениях именно молодым и красивым священникам. А я... я кажется, обрёл такую способность – даже видя женщин на улице, я по их лицу мог понять, добродетельны они или порочны, – Диего вздохнул, – да вот только у нас добродетельных очень мало, а у вас я, я слышал, порочных почти нет.

– Ну, порочные у нас тоже встречаются, хотя в добродетели своей жены я уверен. Скажи мне, а почему ты решил стать монахом? Мне трудно представить себе, как в цвете лет можно отказаться от надежд на личное счастье.

– Да, из-за этого я колебался. Но тогда я верил во Христа и считал, что это всё не зря и что он поможет мне не оступиться. К тому же я был беден и даже если бы не стал монахом, едва ли когда-нибудь скопил бы денег для того, чтобы жениться и содержать семью. Кроме того, меня тянуло к знаниям, а только будучи монахом, я мог бы выучиться бесплатно. А ещё я думал, что мне нужно замолить грехи моих родителей.

– Замолить грехи родителей? А как это?

– Ну, например я знал, что мой отец проворовался. У нас воровство чиновника не считается серьёзным грехом, но всё равно, чтобы ему это простили на том свете, нужно было либо мне самому молиться, либо заплатить священнику за то, чтобы он это отмолил. А кроме того, когда мой отец умер и мы с матерью остались без средств к существованию, ей приходилось грешить волей-неволей. Я довольно рано понял, почему она приводит в дом кавалеров с большими усами.

– Именно с большими усами?

– Да, моя мать выбирала именно таких. Роскошные усы считаются признаком того, что их владелец не страдает дурной болезнью, которой опасалась моя мать. Да вот только она всё равно умерла от рака утробы. А я воспылал отвращением к плотским утехам, которые влекут разложение и гибель.

– Теперь я понимаю тебя. Ну а сейчас ты бы хотел получить образование?

– Я не смею просить о подобной милости, – сказал зардевшийся Диего.

– Почему же не смеешь? Хотя тебе может быть сложно сдать вступительные экзамены в университет, но я могу сделать так, что тебя примут и без них.

– Я очень польщён такой честью, но мне как-то неловко воспользоваться таким одолжением. Может, я лучше попытаюсь сдать их сам?

– Попытаться тебе, наверное, стоит. По крайней мере поймёшь, где у тебя пробелы. Но в нашей стране существует обычай – юноша, совершивший подвиг, имеет право учится без экзаменов. А подвиг ты уже совершил.

Диего хотел что-то ответить, но тут он увидел, что по саду идёт девушка, и так и застыл с разинутым ртом. Если даже Луна его поразила его своей красотой, то юная девушка показалась просто богиней. Диего с ужасом осознал, что влюбляется глубоко и безнадёжно.

– Кто это был? – спросил он, едва чудесное видение скрылось.

– Это моя старшая дочь, Прекрасная Лилия, – ответил Асеро, – а к виду девушек тебе, похоже, надо действительно привыкать.

– Это не девушка, это – совершенство.

– Ну тебе ли не знать, что совершенная внешность может скрывать довольно несовершенный характер. Моя дочь, к сожалению, довольно своенравна. Может, это пройдёт со временем, но если нет – то не завидую её будущему мужу.

Диего не знал что ответить, так как понял, что Первый Инка догадывается о его чувствах, но как бы ни велика была его симпатия к юноше, не может же государь позволить своей дочери выйти замуж за человека низкого происхождения. Да и саму её он едва ли смог бы очаровать.... Луна принесла еду и напитки, но Диего не притронулся к ним, так и продолжая сидеть неподвижно как статуя. Асеро тронул его за плечо:

– Диего, очнись! Ведь мы хотели подобрать тебе новое имя, к тому же ты обещался рассказать мне, как ты разочаровался в христианстве.

– Хорошо, я расскажу об этом, – ответил юноша, усилием воли возвращаясь к реальности, – дело в том, что меня с детства интересовали разные вопросы. Но даже взрослым христианам-мирянам объясняют, что на любой важный вопрос у богословов есть свой ответ, только вот неподкованный в этом человек его не поймёт, и потому должен верить священникам на слово. И нужно верить, что бог любит всех людей, всем желает спасения, а если кто этого спасения не принял, то сам виноват.

Машинально отхлебнув сок, Диего продолжил:

– Но ведь беда в том, что люди самой жизнью ставятся в разные условия. Нам говорят, что бедность и богатство не важны для спасения, но ведь если у человека есть средства на жизнь, то он может не грешить, чтобы выжить, у бедняка же может выбор между грехом и голодной смертью. А при этом, считается, что люди во Христе равны, то есть бог спросит со всех одинаково. Кроме того , у нас учат, что для спасения необходимо, как минимум, узнать о Христе, а люди не равны и в этой возможности. Однако до того, как я познакомился с Томасом, вернувшимся из Тавантисуйю, я верил, что страны, не осенённые христианством, представляют собой сплошной мрак и ужас, и это в моих глазах оправдывало Церковь, несмотря на все её грехи.

Диего поглядел куда-то вдаль и вздохнул.

– Да, я искренне верил, что в нехристианском государстве не может быть ничего хорошего, ведь нас учили, что всё хорошее от христианства. Но потом брат Томас и сам рассказал много о Тавантисуйю, но главное, привёз отсюда несколько книжек. А когда я их прочёл, то я не мог оставаться таким как прежде. Ведь я понял, что моя Родина вовсе не такая как я её представлял.

– А Томас только тебе давал читать книжки из Тавантисуйю?

– Нет, ещё некоторым юношам он тоже давал. Однако те были европейцами, и мне кажется, что это их так не брало за живое, не было так важно... Во-всяком случае, когда Томас был арестован, они тут же принародно отреклись от него, может, струсили просто.... Или не просто струсили. Для европейцев Тавантисуйю в лучшем случае лишь экзотика, мир, не похожий на их собственный, им трудно признать за Тавантисуйю превосходство хоть в чём-то, для меня же это была потерянная Родина.... хотя, дело даже не в Родине, если бы я захотел, я мог бы считать своей родиной и Испанию, в которой я родился. Но европеец верит в превосходство европейской цивилизации над всеми остальными, а я был от этой веры свободен. Когда я читал о подвигах тавантисуйцев, я думал о них как о своих предках. И я не мог смириться с мыслью, что эти достойные люди горят в адском пламени. А кроме того, я окончательно убедился, что люди самой жизнью поставлены в неравные условия относительно возможности узнать о Христе. Правда, Томас говорил мне, что уверен, будто такие люди как Тупак Амару или Атуэй не могут быть не удостоены за своё мужество награды от Господа, в ад же Господь отправил их палачей. Он говорил, что ему было на этот счёт видение, к тому же он был уверен, что каждый человек, когда поступает так или иначе, знает, хорошо поступает или дурно, и потому несёт за свои поступки полную ответственность. Палачи, предавшие этих героев казни, не могли не знать, что поступают дурно и идут против Христа. Но... – Диего вздохнул, – эти взгляды Томаса были сочтены ересью, а сам он сгорел за них на костре. И... если не все, то некоторые из осуждавших его на смерть были уверены, что поступают правильно.

– Ты основательно ко всему подходишь, у нас это ценится, – сказал Асеро, – если у меня возникнет необходимость проконсультироваться по теологическим вопросам, то я буду знать, к кому обратиться. Кстати, а про веру протестантов что скажешь?

– Святой Престол считает их серьёзной проблемой, да к тому же теперь стало окончательно ясно, что силой их подавить не удастся. Поэтому когда я учился, полемике с ними придавали большое значение. Много большее, чем полемике с магометанами или иудеями. Так что их точку зрения на этот вопрос я тоже знаю.

– И что они думают?

– В отличие от католиков, они признают тот факт, что возможности узнать про Христа у людей из разных народов разные, и понимают, что бог не может про это не знать. Но вывод они сделали из этого радикально противоположный. Раз люди в доступе к откровению и спасению не равны, то значит, бог изначально, ещё до рождения, одних людей предопределил к спасению, а других к вечной погибели, одних он любит, других – нет. Это просто и чудовищно.

– Да, и это говорит о том, что и англичане будут стараться нас уничтожить, пока окончательно не убедятся, что Тавантисуйю им не по зубам. Что ж, а наше дело им это доказать.

– А почему англичане имеют зуб на Тавантисуйю?

– А ты не слышал о том, что случилось в Новой Англии?

– Я слышал, что там было поселение англичан, которое уничтожили местные племена. Ходят слухи, будто руку к этому приложили инки, но я не особенно верю им – ведь это далеко от Тавантисуйю. Да и зачем такое инкам?

– В данном случае слухи оказались не так уж далеки от реальности. Мы действительно помогли местным племенам справиться с чужеземцами. Хотя формально мы, конечно, не при чём. Но тебе вполне доверяю, и расскажу тебе всё, – Асеро отхлебнул из бокала, – предыстория такова: не так давно на землях, которые потом назвали Новой Англией жило одно трудолюбивое и миролюбивое племя. Жили они себе и горя не знали, пока к ним не прибыл корабль из Англии. Гостеприимные хозяева их приютили и помогли обустроиться, а те в благодарность взяли да и прикончили своих спасителей. Лишь немногих девушек пощадили, обратив в рабство. Так бы англичанам и сошло бы с рук это злодеяние, но четыре года назад там с торговыми целями оказался наш корабль. Его капитан Горный Ветер увидел на торге несчастную рабыню и проникшись к ней жалостью, выкупил её и тем самым спас себя и свой корабль, так как, узнав печальную историю её истреблённого племени, решил поскорее бежать оттуда. А англичане погнались за ними в погоню и намеревались пустить наших ко дну, как обычные пираты. Но самое главное случилось позже – когда вся эта история стала известна в нашей стране, Инти предложил уничтожить мерзкое гнездо, так как сделал вывод, что если дать колонии окрепнуть и разрастись, то из этого получится враг почище Испании. Носящие льяуту, конечно, сочли что бросать деньги на ветер неразумно, но раз уж они своим пиратским актом проявили к нам враждебность, способы их прищучивать искать нужно, и для этой цели послали туда ещё один корабль на разведку. Разумеется, во главе этой экспедиции стоял опять же никто иной как Горный Ветер, и в качестве переводчицы он взял с собой бывшую рабыню, ставшую его женой. Официальная задача состояла в том, чтобы найти контакты с местными племенами, но действовать предстояло по обстоятельствам.

– И Горный Ветер решил вырезать всё селение мстя за годы рабства своей молодой жены?

– Ну на такое самоуправство он едва ли пошёл бы... Хотя, конечно, гнев у него кипел. Но он умел со своим гневом быть осторожным. Да и начал он с того, с чего надо было – с установления контакта с местными племенами. Точнее, это даже вышло почти случайно. Они только высадились на берег и тут же столкнулись с местными, которые поначалу приняли чужаков за союзников белых, но благодаря Лани, той самой переводчице, недоразумение быстро разрешилось. Оказалось, что местных с белыми война, так как те опять попытались расшириться за счёт попытки выдавить местных, а тем это не понравилось. Ну и Горный Ветер естественно, уже не мог не помочь местным в войне против белых. В результате селение белых было уничтожено. Но это ложь, что уничтожили всех, включая женщин и детей. Местные почитают бесчестным убивать не-воинов. И многих детей врагов они усыновили, а желающих из оставшихся женщин и детей Горный Ветер помог доплыть до испанских колоний.

– Да, вы, инки, умеете быть благородными с врагами. Я же догадываюсь каково бедной девушке пришлось в рабстве. Не знаю, смог бы я удержаться от жестокости на месте Горного Ветра.

– Это не так трудно как порой кажется, – ответил Асеро, – Я сам прошёл через такое у каньяри. Казалось бы – мстил бы и мстил бы и конца нет. А вот казнил собственноручно убийцу родных – и жажда мести утолена, потом уже жалеть их начал.... Но довольно об этом. Что скажешь о вере иудеев и магометан?

– Про них я знаю хуже, но и они верят, что есть только один бог, который может быть милостив лишь к тем, кто поклоняется ему правильно, и готов подвергнуть страшным казням всех остальных.

– Допустим даже бог один, но почему все единобожники так уверены, что бог непременно самолюбивый властолюбец? Ведь это качество как-то не вяжется с совершенством.

– Говорят, в древности были философы, которые так не думали. Может, всё дело в том, что именно поклонники самолюбивого властолюбца наиболее воинственны и в силу коварства более удачливы? Не знаю. Во-всяком случае, трактат одного из наших полемистов против мусульман крутился только вокруг доказательств, что христиане верят в бога правильнее, нежели мусульмане. Впрочем, этот трактат был одной из последних соломинок, переломивших хребет моей прежней вере.

– Что же там было такое?

– Как я понял из трактата, мусульмане считают, что есть люди праведные, то есть исполняющие волю бога, и грешники, которые всего, что богу нужно, не делают. Так вот, это полемист настаивал на том, что все грешники, иначе бы бог не смог нас простить, а если бы ему не было за что нас прощать, то и любить бы нас он не мог бы. Но почему чтобы чувствовать себя любимым, надо непременно чувствовать себя виноватым? Вот я сейчас на душе никакой вины не ощущаю, и мне от этого так хорошо и спокойно, как давно не было. А раньше я испытывал вину за всё подряд, и жил как будто в серых сумерках, – откусив лепёшки, Диего продолжил: – Я понял, что чувство вины напрямую от проступка не зависит. Бывает, что люди пытают и убивают других, но при этом чувствуют себя правыми, а другие мучаются от стыда за то, что от них никак не зависело. Конечно, бывают и неоднозначные случаи, но сама идея, что человека сам, как бы ни лез из кожи, всё равно обречён быть грешником, молящим о прощении... Она глубоко уродлива. Я сбросил это с себя также, как сбросил монашескую рясу. Именно в тот день, когда сожгли Томаса, а надо мной надругались, я вдруг осознал что свободен. Что ни перед этими людьми, ни перед этим богом, который равнодушно смотрел на всё происходящее сверху, я ничего не обязан. Они не могут ни осудить меня, ни даже простить. У меня была лишь лампа, оставшаяся от Томаса, но в неё я заглянул лишь потом... Как я всё-таки рад, что прозрел не стариком, и что есть на свете Тавантисуйю, где я смогу прожить жизнь не зря.

– Скажи, а ты не боишься, что и Тавантисуйю тебя может разочаровать? Сейчас она кажется тебе раем на земле, но она населена обычными людьми, а не идеальными созданиями. У меня был племянник по имени Ветерок. Разочаровавшись в своей Родине и изменив ей, он попал на каторгу.

– Томас рассказывал мне эту печальную историю. Я много думал об этом. Но я понимаю разницу между "верить" и "быть верным". Я, например, слушая Томаса, считал, что он не во всём прав, но тем не менее я знал, что донести на него инквизиции и обречь на пытки было бы дурным и бесчестным делом. Буду откровенен до конца ... я не верю в то, что в твоих жилах течёт божественная кровь, Государь, но это не мешало мне считать тебя великим правителем, а как только я узнал, какая страшная опасность тебе грозит, я понял, что я должен тебя спасти. Если будет надо, я умру за тебя, хоть и горько было бы расставаться с жизнью, которая у меня только и начинается теперь.

– Ну, верить в мою божественность я от тебя вовсе не требую. Я сам в неё не верю, если честно. Предание говорит, что когда Манко Капак с братьями и сёстрами вышли из скал, то они назвали себя сынами Солнца, и простой народ понял это так, что Солнце – это такой мужчина, который являлся их отцом в том же смысле, в каком я являюсь отцом Прекрасной Лилии, – услышав имя девушки, Диего весь зарделся, – И простой народ верит в это по сей день. И сомнение в этом моменте некоторых даже оскорбляет. Так что вслух и принародно эту тему лучше не обсуждать. Я сам думаю, что Манко Капак скорее изъяснялся метафорически, ведь Солнце изливает свой свет на всех и не обделяет никого, также и люди должны сделать своё имущество общим, чтобы никто не был рабом, никто не оставался голодным и бездомным. Солнечный свет разгоняет мрак ночи, поэтому солнечный свет может быть символом знания, разгоняющего мрак невежества. Манко Капак и его братья и сёстры принесли народу знания, именно поэтому они – дети Солнца. Точно также как сыном Солнца является любой, кто заслужил звание инки. За такое понимание у нас не наказывают, но признать только его истинным, – Асеро вздохнул, – это значит пойти наперекор традициям. Я пока не решаюсь. Хотя, возможно, когда-нибудь и решусь. У меня нет сына, которому я мог передать государство, так что не исключено, что моим преемником будет человек не из потомков Манко... Но об этом думать пока рано. Впрочем, за сказанные в частном порядке слова у нас не преследуют.

– Да, европейцы наговорили о Тавантисуйю много дурного, но это лишь от того, что ими владели дурные чувства.

– Не только из-за этого, – возразил Асеро, – когда при Манко страна была открыта для европейцев, то иные из них, даже будучи настроенными изначально доброжелательно к нашей стране, потом ужасно разочаровывались, писали, что у нас вся жизнь зарегламентирована, и нет свободы. И дело тут вот в чём. В Европе государство не заботится о своих жителях, они должны заботиться о себе сами, и оттого европеец, если он не раб, не слуга и не крепостной, а человек более-менее состоятельный, не чувствует себя обязанным своему государству чем-либо, ему кажется, что он принадлежит сам себе и волен распоряжаться собой как захочет. И эту свободу принадлежать самому себе многие из них ценят превыше всего на свете. А у нас не так – государство заботится о человеке с пелёнок, но и человек в силу этого до конца не принадлежит себе. А чем выше его общественное положение – тем больше с него спрос. В Европе наоборот.

Диего заговорил поначалу спокойно, но со скрытым гневом в голосе.

– Конечно, Тавантисуйю не может понравиться людям, превыше всего ставящим собственную выгоду, а в чужие земли из Европы стремятся в основном именно такие люди. Но я наоборот, с юности мечтал о служении людям, для того и хотел стать священником и... ты знаешь, чем это обернулось! – тут он не выдержал и заплакал. Асеро приобнял его и погладил по волосам.

– Бедный юноша, что с тобой сделали! Конечно, это большое горе, но ведь всё позади, здесь ты в безопасности, и твоё достоинство больше никто не унизит. А сейчас давай лучше подберём тебе имя. Ты уже придумал себе что-нибудь?

– Нет. Я не знаю, как это делается.

– Ну обычно имя ребёнку даёт отец, или, если отца нет, то другой близкий родственник, но иногда имя себе меняет и взрослый человек, обычно это связано с крутыми переменами в его жизни. Например, когда инкой становятся. Или когда льяуту вручают, или когда становишься учёным..

– А каким было твоё прежнее имя?

– Ну я решил не менять, сочтя, что и моё прежнее подходит. Я могу придумать тебе имя, но у тебя есть какие-нибудь пожелания?

– Я бы хотел, чтобы моё имя было как-то связано с Солнцем. Но, может, я недостаточно знатен для этого?

– Нет, отчего же? Это вполне можно. Ведь если я дам тебе имя, то ты мне будешь вроде сына... Я так мечтал о том, что сын у меня когда-нибудь будет, даже имя ему придумал, но... – Асеро вздохнул, – видно, не судьба. А чтобы хорошее имя не пропадало, я дам его тебе. Ты будешь зваться Золотой Подсолнух. Это цветок красив, и всё время поворачивается головой к Солнцу. Но его красота не просто радует глаз, но приносит пользу, ибо он даёт семена, из которых выжимают масло. И человек должен быть подобен этому цветку. Ну как, хочешь себе такое имя?

– Я согласен, – ответил Диего и благодарно взглянул на Первого Инку.

– Ну вот и хорошо. Церемония наречения состоится завтра, а потом тебя поселят вместе со всеми студентами. А эту ночь ты сможешь во дворце переночевать. И имей в виду – ты всегда можешь на меня рассчитывать, если у тебя возникнут проблемы на почве недоверия к тебе, или просто недопонимания.

Диего радостно кивнул, разумеется, строго наказав себе не дёргать правителя по пустякам.

Прошёл месяц. Юный Диего, а теперь уже Золотой Подсолнух, впервые выехал за ворота Куско, чтобы добраться до селения, где должна жить Заря. Конечно, по почте письмо можно было переслать и раньше, но юноша хотел передать его лично.

Юноша скакал хорошо вымощенной горной дороге, любовался окружающими красотами и с радостно думал, что за месяц он стал совсем другим человеком. И дело не только во внешних переменах – конечно, сам факт, что его зачислили в университет и он будет там учиться, приятно грел его, но дело было далеко не только в этом. Там, в Испании, он был для всех "индейцем", то есть как бы он хорошо ни учился в иезуитском колледже, всё равно он по умолчанию считался чем-то хуже других. Чем точно – он сформулировать не мог, ведь он родился и вырос в Испании, был христианином, и даже то, что мать его подрабатывала проституцией, в данном случае не имело значения – ведь если мать белого человека подрабатывает таким же способом, он же от этого белым быть не перестаёт. Но так или иначе, только в Тавантисуйю юноша наконец почувствовал себя человеком среди людей, равным среди равных.

Новоиспечённый тавантисуец уже привык, что вокруг него говорят на родном для него языке, и что нет никаких оснований опасаться за свою жизнь или имущество – в Тавантисуйю простой человек мог не бояться грабежа и убийства с целью ограбления. Врагам и шпионам же он был теперь не интересен.

Юноша не знал тогда, что на самом деле для Асеро стоило некоторых усилий добиться для бывшего монаха зачисления в университет, поскольку Верховный Амаута опасался принимать туда чужеземца, да и к тому же бывшего монаха. Пришлось Асеро ехать разбираться лично.

Асеро не любил визитов к Верховному Амаута, даже не потому что они отнимали много времени. На действительно важное дело время почти всегда можно наскрести. Если бы Верховный Амаута явился к нему во дворец, то было бы проще – на своей территории Асеро мог бы если не командовать, то говорить с кузеном на равных. Но Асеро знал, что тот придумает срочное важное дело, чтобы только во дворец не являться. Потому нужно было ехать самому.

А в стенах университета Асеро в глубине души начинал чувствовать себя юным студентом, скованным почтительностью к своим учителям. Может быть, виною этому было отчасти и то обстоятельство, что сам Асеро в своё время звание амаута получить не успел. Сначала помешала война с каньяри, а потом и вовсе стало не до того. Как бы то ни было, глядя на почтенного старца в драгоценном одеянии, Асеро поневоле был готов сползти на просительный тон. Однако усилием воли он сказал твёрдо и повелительно:

– Я пришёл, чтобы узнать причину, почему Золотому Подсолнуху отказано в приёме в университет. Да, я знаю что оценки за экзамены у него не очень, математика подкачала. Однако этот человек совершил подвиг и вполне имеет право учиться без экзаменов.

– Я не считаю его поступок таким уж подвигом, – ответил Верховный Амаута, – отправившись в Тавантисуйю, прежде всего он спасал собственную жизнь.

– А то, что он несколько лет помогал с риском для жизни такому другу нашей страны как Томас, и даже под угрозой пыток и смерти не отрёкся от своего учителя? Разве этого мало?

– Об этом мы знаем только с его слов. Вполне может быть, что он всё приукрасил.

– Однако не верить ему нет никаких оснований. Но тут мы можем спорить до посинения. Но в любом случае, мне нужно, чтобы этот юноша получил наше образование. Образованный, он принесёт нашей стране немало пользы.

– Пользы или вреда? Я боюсь его дурного влияния на наше юношество.

– А с чего он будет влиять на наше юношество дурно? – удивлённо спросил Асеро. Такого поворота он никак не ожидал.

– Он бывший монах, и только глупец может думать, что монахи реально живут в невинности. Об их развратных нравах все наслышаны. Я боюсь, что он насчёт развращать наше юношество.

– Я думаю, что у меня лично взгляд достаточно опытный, чтобы отличить развратного юношу от неразвратного. Никаких оснований для твоих опасений нет. Ну если ты так боишься, то что мешает тебе это дурное влияние отследить и пресечь?

Тут в разговор вмешалась Радуга. Асеро даже не заметил как она вошла, но Главная Дева Солнца имела право входить в кабинет к Верховному Амаута без стука и предупреждения.

– Твоя беда, о Наимудрейший, в том, что ты слишком боишься сделать неверный шаг. Ты слишком хорошо знаешь, что ошибку могут простить даже Первому Инке, но не тебе, о Мудрейший из Мудрых, – Радуга произносила эти титулы таким тоном, что было ясно: не то что мудрейшим из мудрых, а даже и просто мудрым своего начальника она не считает, – Тебе страшно, что этот юноша, видевший оба мира, принесёт свежую мысль, совершит прорывы, на которых не поймёшь ни ты, ни, может быть, даже я. Но этого не бояться, этому радоваться надо!

Наимудрейший невольно покривился – что поделать, в Тавантисуйю начальники не сами выбирают себе подчинённых, а то бы он давно выгнал раздражавшую его временами Радугу. Какому начальнику нравится подчинённый, который не боится пойти ему наперекор? Но в Тавантисуйю чисто за ум и самостоятельность не уволишь, они не входят в список претензий, да вообще Верховный Амаута очень боялся скандалов. Так и на сей раз, идти и против Асеро, и против Радуги он не рискнул. Тем более что веских причин упираться у него было. В крайнем случае всегда можно будет найти способ мягко избавиться от юноши. И скрепя сердце, Верховный Амаута согласился принять бывшего монаха учиться в университет.

Но обо всём этом юноша тогда, не знал, он думал, что заминка с поступлением была вызвана чисто бюрократическими проблемами и потому был безмятежен.

Вот наконец и Осушенное Болото. Подъехав к селению, Золотой Подсолнух увидел возле одного из домов молодую женщину, сидевшую и вязавшую на скамейке. В ней он почти сразу узнал "Марию"-Зарю. Увидев незнакомца, она оторвалась от рукоделия, и стала его разглядывать. Видно, незнакомцы были большой редкостью в деревне, но при этом признаков страха она не выказывала. Юноша вдруг смутился, увидев её округлый, явно беременный животик.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю