Текст книги "После Чернобыля. Том 1"
Автор книги: Ленина Кайбышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)
* * *
Возвращаясь в самолете из Киева в Москву с первого Всесоюзного съезда чернобыльцев, я обратила внимание на полученный там характерный значок на груди у соседа – по таким значкам люди узнают друг друга: ведь – они, пусть и в разное время, часть жизни провели примерно в одинаковых экстремальных и противоестественных условиях, не очень-то понятных непосвященным. Сосед что-то сказал своим знакомым относительно знания английского языка.
– Чем Вы были заняты в Чернобыле? – спрашиваю. – Был водителем тяжелых машин. – Водитель со знанием иностранных языков? – А разве это невозможно? – Возможно, конечно. Но все-таки необычно.
В.Д. Антонов сегодня, вероятно, преподает в школе английский и немецкий. ВУЗ он окончил несколько лет назад, но вскоре обзавелся семьей и пошел работать водителем, чтобы заработать денег на кооперативную квартиру или чтобы получить служебную – не уточняла. Военкомат его и призвал в Чернобыль “на сборы”, после которых он снова собирался стать учителем. Мы уже почти подлетали, времени на несущественные уточнения не было. А меня интересовал его чернобыльский период.
Свою “партизанскую” войсковую часть №62269 они называли чернобыльским полком. Почти полностью он как бы входил в состав УС-605, который впоследствии сооружал саркофаг. Другие работали на дезактивации и прочих участках. В УС-605 был еще “Иванковский” (райцентр неподалеку) строительный “полк”, Но Валерию досталось довольно горячее место – на своем КрАЗе он подвозил щебень, песок и прочее довольно близко к подножию развала. Вся экипировка – хлопчатобумажные брезентовые костюмы и марлевые повязки “лепестки” для защиты органов дыхания. Парни еще спорили между собой, сколько дней можно этот лепесток носить. В действительности – лишь несколько часов, пока действует пропитывающий состав. Но об этой “мелочи” в 30-километровой зоне вообще мало кто знал, инструкций не было. От пыли он все-таки защищал, и это казалось достаточным. У работавших со строительными конструкциями одежда была посолиднее, и с мощными “свиными рылами”.
– Перед теми, кто работал здесь до нас в мае и июне, можно смело преклонить колени. Это – герои, – убежден В.Д. Антонов, – А я приехал в конце июня, когда к реакторному отделению уже можно было, что называется, подойти – благодаря ним. Не могу забыть и солдат-мальчишек, работавших на бетононасосах. Нас привезли им на смену. Я в ужас пришел, дети ведь. Жалко смотреть, когда понимаешь, каково им досталось. Мы жили в городе Чернобыле, а они – на станции, в бункере. С виду-то здоровые ребята, гренадеры, отбирали посильнее и посообразительнее. (Вот, оказывается, кого я видела в бункере спящими, поразилась их красоте и мужественности). Но, видимо, все-таки “нахватались”. Когда у меня самого в сумме набралось 22 бэра, то и меня перевели работать на фургон для перевозки людей. А сколько было в действительности? Один дозиметрист признался моему приятелю, что он приказ получил занижать сведения о дозах. А некоторые “партизаны” нарочно вызывались на такие работы, где можно получать дозу повыше, 200 рублей премии и сразу уехать.
– Но ведь были же и добровольцы, патриоты.
– Да, были. Я таких немало видел у нас и среди работавших на кровле. Но были и такие, кто старался поскорее уехать из этого “рая”, хотя бы поменьше быть около энергоблока. Вообще, люди приехали разные. Некоторые командированные от УС-605 просто, по-моему, сбегали, оставляя на военных поле действия. Но многие работали очень добросовестно, лазали под стены саркофага, ходили всюду. Кое-кто отказывался возвращаться домой. Их очень уважали и ценили. Я был мобилизован, мое дело – возить стройматериалы. Сколько надо, столько и работал.
Такая странная ситуация. Гражданские люди, особенно из работавших прежде на ЧАЭС, из глубины души, стихийно называли это время “войной” и чувствовали себя ополченцами; добровольцами можно считать и тех в военкоматах, кому на выбор предлагали: ехать или не ехать в Чернобыль, и они выбирали Чернобыль. Но часто их желания не спрашивали, и тогда они психологически не могли представить себя добровольцами. Случалось, их ночью вызывали в военкомат, как на обычные сборы. И эти люди, как правило, тоже честно выполняли свой долг. Но они так и чувствовали себя чужими, случайными людьми. Им было трудно понять, почему народ назвал это “войной” в защиту Родины. И не могли поэтому объективно оценивать свою истинную роль... Их как бы обделили. Оттого-то они и представляют себя жертвами насилия над их личной свободой... А ведь правильно представляют. И правильно возмущаются.
Столкнувшись с таким и притом довольно массовым возмущением на Всесоюзном съезде Союза “Чернобыль” в Киеве, я, признаться, была потрясена. Я ведь в основном общалась с гражданскими людьми, которых практически никто не принуждал участвовать в Чернобыльской эпопее. Но от факта не уйдешь... Наш народ заслуживает большего уважения и большего доверия, он это не раз доказал.
РАЗДЕЛИТЕЛЬНЫЕ СТЕНЫ
Необходимо изолировать от мира весь четвертый энергоблок ЧАЭС и в том числе защитить здоровую часть станции от разрушенного реактора. Этот аспект был настолько серьезен, что его обсуждали на коллегии Минэнерго СССР 11 июня 1986 г. (к тому времени атомная энергетика еще не выделилась в самостоятельную отрасль). Как известно, четвертый и третий энергоблоки технологически были связаны многими коммуникациями, системами, как сиамские близнецы...
Сегодня даже страшно представить себе процесс их разделения. Ведь по сути речь идет о первой стене будущего Укрытия, о котором в мае говорили еще в очень туманных выражениях: никто детально не знал, как эту идею реализовать.
Как говорится, “глаза боятся, а руки делают”. Между реакторными отделениями этих энергоблоков решили сначала вырезать широкий проход... Вручную. Обычными инструментами. Потом его забетонируют каким-то, еще тоже пока точно не ясно, каким способом. Вырезать проход поручили Трипольскому управлению ЮТЭМа, в помощь придали монтажников из других управлений этого треста. Они монтировали эти коммуникации и потому лучше других знают их расположение и особенности. Теперь они должны разбирать технологическое оборудование, разрезать трубопроводы, металлические конструкции. Потом весь этот “мусор” из прохода сами же и выносили. Рабочих приходилось довольно быстро заменять – они получали свою дозу радиации и должны были покинуть зону.
Люди из ЮТЭМа заслуживают особого места в этом рассказе. Как просто объяснил мне суть своего поведения монтажник Окопный: “Я приехал, главным образом потому, что здесь разрушились плоды моего труда. Остальные – с тем же побуждением, хотя, конечно, были и другие причины, например, чистое желание помочь. Сказать откровенно, так кое-кто был первое время просто в психологическом шоке: невозможно было осознать, что авария – реальность. В атомную энергетику все верили и, подчеркиваю, верим чуть ли не безгранично, разве что стали еще внимательнее при выполнении своих работ. Но тогда мы не могли осознать правдоподобность всего этого кошмара. Первую вахту я собрал с некоторым трудом, а потом не мог ее, как говорится, разогнать. Никто не хотел уезжать: “Еще вот это сделаем – и поедем”. Мы ведь все кровно друг с другом связаны своей работой, образом жизни. Одно слово – энергетики. И это – не фраза”.
– Как делали разделительную стену между третьим и четвертым блоками? Прятались за фундамент, потом мысленно “прицеливались”, бежали на место, хватали резак, спокойно делали какую-то одну операцию и бежали обратно – на это все отпускалась одна минута, – рассказывал начальник отдела по монтажу атомных электростанций во Всесоюзном объединении “Энергомонтаж” В.В. Воргунов.
Готовились к любому элементу этой работы, как к боевой операции. Обосновались на третьем и пятом (недостроенном) энергоблоках – там было довольно много относительно чистых боксов, не загрязненных радиоактивными обломками и пылью. Репетировали свои действия, приноравливались поудобнее держать в руках инструменты, чтобы на саму работу тратить меньше времени. Руководил монтажниками начальник Трипольского управления В.В. Гиденко.
Каждый раз с рабочими и инженерами шли инженер-дозиметрист Е.Н. Анисимов, рядовые дозиметристы. Определяли радиационный фон (там бывало и 30 рентген в час), отыскивали более или менее чистые подходы, следили за тем, чтобы рабочие не задерживались дольше определенного времени. Расчленяли коммуникации и конструкции, прорезали стены помещения от земли до крыши.
Отделяли пострадавший четвертый энергоблок от жизнеспособного третьего. Отделяли кромешный ад от жизни.
– Я ж монтировал этот узел, сколько труда вложено! А теперь уничтожаю свою работу, – неожиданно воскликнул кто-то из рабочих. Тяжелое чувство. Все те, кто теперь прокладывал траншею для этой “стенки”, как они ее называли, ни с какой стороны не были виноваты в случившемся.
Никого из этих рабочих не насиловали: хочешь – работай, не хочешь – вольному воля. Но – шли, добровольцами. Прорабы ЮТЭМа В.Н. Норик, Д.М. Кнут, И.Я. Кузнец, бригадиры И.Н. Мудревский, С.Л. Бражевский и др., рядовые монтажники: К.М. Козлов, А.М. Коваленко – вот золотой фонд треста, да всех “самых” и не перечислишь.
Работу, которую в нормальных условиях спокойно выполнили бы вшестером, здесь приходилось распределять на 30 человек, и все равно люди быстро набирали свои бэры. Постепенно так вот они и выбывали со станции, а новых энергетикам брать было негде. Поэтому монтажников отзывали с других энергетических строек – из Западно-Украинского, Запорожского, Львовского, Одесского управлений треста “Теплоэнергомонтаж”.
Энергетики же расчленяли и сами помещения, так что из этих помещений в итоге образовался сплошной проход от низа до самого верха.
Затем рабочие минсредмашевского УС-605 в проем опустили армированные блоки, обшитые свинцовыми листами и заполненные бетоном. Бетонировали стену также рабочие Минэнерго. Трест СЭМ (“Спецатомэнергомонтаж”) участвовал в подготовке к бетонированию. Электрическим хозяйством занимался трест ГЭМ (“Гидроэлектромонтаж”), здесь командовал вахтой Г.Н. Андросович. Бетонщикам УС ЧАЭС досталась и “мелкая”, и потому самая неблагодарная работа на этой стене. Мы уже говорили о непокорном и коварном характере этого несложного материала: то вдруг твердеет неравномерно, то в мороз саморазогревается. Бетон нужно укладывать постепенно, вдумчиво, аккуратно.
А вот попробуйте “постепенно” укладывать этот капризный материал в закоулки весьма радиоактивно опасного проема огромного здания между третьим и четвертым энергоблоками Чернобыльской АЭС, по всей высоте, длине и ширине, от земли и до самой крыши! – по сути в первую, внутреннюю стену саркофага. Да еще когда знаешь, что качество проверяют радиационным дозиметром: где плохо уложено, там и радиация проходит свободно, без преград, а переделать уже невозможно.
Орден Ленина бригадиру Бражевскому – заслуженная награда. И до “войны” он был одним из лучших бригадиров на Чернобыльской стройке, и вообще он неравнодушный человек. Мужчина лет тридцати пяти, среднего роста и нормального телосложения. Не быстрый и не медлительный – обыкновенный. Но “войну” он встретил уже с двумя трудовыми орденами, и 26 апреля, понятно, остался защищать свою станцию. Грузил песок, подавал бетонную смесь на “казаковскую стенку”, потом бетонировал “стенки” в машзале, о которых речь впереди. И все это – спокойно, даже внешне хладнокровно, хотя время от времени и слышал от своих коллег “страсти” о скорых смертях, которые, якобы, их всех обязательно ожидают. Однако и сами те рассказчики с богатой фантазией никуда не уходили, а спокойно делали свое дело, будто их эти рассказы никак не касаются. Увы, частично, через годы фантазии эти обратились реальностью.
Это Бражевский предложил подавать бетон по транспортному коридору АЭС, через специально для этого сделанный пролом в стене машинного зала. Такое в нормальных условиях считалось бы кощунством, а теперь значительно ускорило работы и, следовательно, спасло людям здоровье. Проектирование обеспечил институт Энергомонтажпроект.
Настало время разделить машинный зал, в первую очередь, изолировав турбины первого и второго энергоблоков от остальных.
Огромным, просторным, красивым, элегантным сооружением был машинный зал Чернобыльской АЭС – единый на все четыре энергоблока. Выстроившиеся в ряд 8 турбин принимали на себя тепло от четырех атомных реакторов по миллиону киловатт каждый. Величественное зрелище... И столь же безрассудное, как и инженерно красивое решение: в момент аварии оно подвергло опасности всю станцию.
Сегодня мы видим надежную стену в торце машинного зала перед турбинами четвертого энергоблока, а также более тонкую стену между турбинами второго и третьего энергоблоков. Это понятно и воспринимается как вполне естественное решение. Но не многим известно, сколько инженерных, технических, организационных, психологических, личностных проблем вызвало их осуществление!
Казалось бы, первые два энергоблока расположены на значительном удалении от четвертого. Но, как ни странно, здесь стену возводить было в некотором отношении сложнее, чем разделять ячейки машинного зала между третьим и четвертым энергоблоками. Радиационный фон в машзале был несколько ниже, чем в проеме реакторных отделений, но из-за тесноты находиться в радиационном поле приходилось дольше.
Монтажник зацеплял двумя мостовыми кранами тридцатитонную конструкцию и медленно устанавливал на место. Можно было бы брать конструкции поменьше – с ними удобнее обращаться. Но это означало более длительное пребывание в радиационных условиях. И здесь И.Н. Рогулин (тот самый, что строил и “казаковскую стенку”), Коваленко, Н. Старушенко, другие строители выполняли работу, как говорится, на чистом энтузиазме: заставить, приказать рисковать здоровьем гражданским людям нельзя. Очень хорошо работали военные, как срочной службы, так и из запаса.
Монтажник-высотник бригадир И.Н. Рогулин берет командование в свои руки как бы незаметно. Этот невысокий, седоватый, приятной наружности мужчина говорит тихо, то и дело перемежая свою русскую речь украинским юмором. Юмор порой проявляется только в интонациях – и этого достаточно, чтобы почувствовать шутку, иронию, а иногда и насмешку. Но никто не обижается, наоборот, люди тянутся к этому доброму человеку. Ему подвластно многое из того, что в обычных условиях кажется привычным, например, раскопать из завала систему канализации для ливневых стоков, построить новую, смонтировать плавучие насосные станции на понтонах. Теперь все это создает большие проблемы, по сути, снова требует подвига. Вот и заместитель начальника УС ЧАЭС Ю.С. Утин, руководивший многими работами, считал для себя лично эти допустимые радиационные дозы необязательными, все проверял и проверял, хорошо ли получается: “Так надо!” Погорельчук (юэмовец), конечно же, прав: чувство патриотизма, особенно в первый год работы было главной движущей силой у гражданских людей во всей 30-километровой зоне. И позднее, когда дела пошли на поправку, а в зону устремились и люди иного сорта, за деньгами, тон по-прежнему задавало первоначальное зерно. У монтажников ЮТЭМа и у станционников это зерно особенно крупно и сильно.
Еще через год в общежитии Трипольского ЮТЭМа я познакомилась с двумя прославленными бригадирами. Внешне – противоположность друг другу: худющий и высокий, почти вовсе молчаливый Волынский и плотный, основательный, чуть-чуть более разговорчивый Черных. При мне эти мужественные, бесстрашные люди, достойно прошедшие, можно сказать, огонь и воду, профессионалы-монтажники высшего класса явно стесняются и друг друга, и меня. Бедный Волынский все водит ладонью по столу и даже почти не улыбается (лучше бы поговорить с каждым в отдельности, но так уж вышло). Оба уводят разговор в сторону от темы, на пустяки – и ни слова о работе в зоне. Чтобы их разговорить, стала задавать провокационные вопросы, заведомо обидные, как однажды в Заполярье спросила такого же молчуна электромонтажника, чего ради он зимой болтается по тундре, в пургу лазает на опоры. Он разозлился и ответил: “Вам не понять!” Он же энергетик, дает людям свет и тепло.
– Для чего вы лезете под бэры без острой нужды, когда по вашим дозам давно пора покинуть зону? “Война” не требует лихачества.
– Эх, кому – война, а кому – мать родна, – оживился Черных. – Сейчас сюда много народу за деньгами понаехало. Мы хватаем рентгены, потому что иначе дело стоит: одному, другому покажешь – не делают. Идешь сам. Да и не мы одни, таких много.
– Чем дальше идем, тем хуже работа, – поддержал и Волынский, – Старые работники “выгорают”, уезжают из зоны, берем рабочих из ПТУ или после армии. Но здесь для них, по их мнению, нет перспектив для дальнейшего профессионального роста, не очень-то стараются, к тому же, их еще учить надо. Когда в 86-м мы шли на монтаж, было интересно, хотя и опасно. Сама жизнь была вроде “подешевле”, а заработок – такой же, как вне “войны”. Работа наша монтажная хорошая, я ей 35 лет отдал. Но Чернобыль уже надоел. С вахты домой в новое жилье приезжаешь и не знаешь, чем заняться... В ту ночь 25 апреля я смотрел на станцию с балкона своей квартиры в Припяти. Мы в то время делали работу на барабан-сепараторе. Я хотел посмотреть и в реактор – с крыши ХОЯТа хорошо видно. Серегу, нашего монтажника, стошнило, “больше не пойду”, говорит. А я посмотрел – интересно. Потом мы резали вентиляцию на 35-й отметке между третьим и четвертым блоками. Плахотнюк привел рабочих из Одессы. Я им показал работу – и четверо уехали домой: расстройство желудка. “Не будем”, говорят. А остальные остались и хорошо работали. Мы к радиации привычные. Кум говорит: “Мы льготами пользуемся – на год раньше умрем и мучиться не будем”. Но был у нас и парень по имени Чингиз из Улан-Удэ. Чтобы попасть в Чернобыль, разошелся со своей женой (четверо детей) и женился на вдовушке из Киева, потом записывал себе в табель по 16 рабочих часов в сутки и однажды зарплату увез аж семь с половиной тысяч. Мы его выгнали. Он тогда бросил вдовушку и вернулся к своей жене.
– А за что вам ордена дали?
– За труд, наверное. Работаем, не ругаемся без толку... Недавно был я в Греции, обменивался опытом. Мне понравилось, как рабочие там работают, без лишних разговоров и лозунгов. Они там вначале над нами посмеялись из-за того, что мы с собой берем пилу или какой-нибудь другой инструмент для выполнения мелочевки. А они только монтируют, мелочевку же отдают на сторону, чтобы кто-нибудь другой сделал. Они даже самогонку сами не гонят – отдают на сторону. А потом понравилось, что не надо платить подрядчику за эти работы, за электроэнергию. Ну, мы им 6 пил своих подарили.
Кажется, интервью получилось. Подумав, Волынский сказал:
– “Войну мы выиграли, это ясно. Никаких доз не боялись. И командиры у нас были хорошие. А ведь работали при фоне в 2 и 5 рентген. Сейчас 200 миллирентген в час – предел допустимого. Но тогда мы не следили за дозиметром, хотя и знали, где находимся. А сейчас многие только этим и занимаются.
В другой раз главный инженер УС ЧАЭС Сергеев как-то сказал, задумавшись: “Бывало, говорили: “Здесь всего десять рентген. А теперь 150 миллирентген считается слишком много”.
Во всех горячих точках работали строители и монтажники Минэнерго. Заходили в любые зоны, случалось – не обращая внимания на опасность и даже в нарушение правил: надо – значит надо.
Конечно, быстро набрал допустимые 25 бэр и бригадир монтажников слесарь шестого разряда А.А. Волынский. Он работал страстно и уезжать не хотел, просил разрешения задержаться хотя бы на 2-3 дня – показать сменщикам, что сделано, где что расположено, свои удобные приемы, чтобы им не пришлось тратить время на поиски уже найденного. И даже когда бригады Датковского, М.П. Шерехая и др. вырезали проход для стены между третьим и четвертым блоками, и где героями справедливо назвать их самих и их рабочих, Волынский умудрялся всюду оказаться впереди всех. С территории станции его, конечно, в конце концом, вывели – так он уговорил начальство, чтобы разрешили хотя бы строить санпропускник на базе их управления в с.Залесье – совсем рядом с г.Чернобылем.
А в это время другой монтажный ас Княжевский, сидя в резерве на той же базе, жаловался: “Люди работают, а я когда же этих “шитиков” нахватаюсь?” “Шитиками” рабочие на АЭС между собой иронически называют излучающие частицы: они “шьют”, “прошивают” тело. Монтажники о них знают не понаслышке – сталкиваются во время ремонтных кампаний на АЭС (например, при работах на пятачке реактора), куда их станционники приглашают себе в помощь, а часто именно на самые ответственные и радиоактивно “грязные” участки.
Незадолго до чернобыльской аварии Княжевский упал с высоты, сломал ногу, повредил голову. Две недели лежал недвижим, получил инвалидность. Окружающие были уверены, что его карьера энергомонтажника высшего класса зашла в тупик... Поторопились. Княжевский добился, чтобы его перевели в чернобыльскую зону, хотя сначала и на “легкую” работу – в мастера, потом в нормировщики. Но – не удовлетворился. “Хочу работать бригадиром. Как это, я – инвалид? Не согласен”. Надоел медкомиссиям. Сняли инвалидность. И теперь он рвался туда, где труднее всего. Мы его встречали на ПУСО.
Спокойно, со знанием дела, шел на работу грамотный и умелый бригадир монтажников П.Л. Черных. (Назови это – подвиг – все они возмутились бы). А за ними, как в атаку – их бригадиры. Волынскому орден Ленина, а Черныху – орден Трудового Красного Знамени вручили еще до аварии – за отличные профессиональные и организаторские способности и в знак огромного уважения всех связанных с ними по работе. Здесь же они были снова представлены к высоким правительственным наградам за то, что их руки расчленяли трубопроводы, вентиляционные установки, металлические конструкции, воздуховоды, а потом ставили металлические блоки опалубки для заполнения их бетоном между третьим и четвертым энергоблоками. Может, они и просто по инерции “козыряли” и привычно бубнили: “Будет сделано”? Еще как все понимали. Я не раз пыталась найти определение этому действу, такое сравнение, чтобы стала очевидной мера героизма и стойкости каждого, кто возводил внутреннюю стену “Саркофага”. Подсказал очевидец, заместитель начальника Трипольского управления ЮТЭМа В. Плахотнюк, сам в этой же должности проработавший в Чернобыле несколько лет.
– Это – как сознательно, во весь рост под пули, потому что нет другого способа отобрать у захватчика свою землю. Вот что значило расчищать проходы и возводить стену между остальной станцией и взорвавшимся, излучающим энергоблоком – стену снизу доверху, на высоту 60 метров и по всей площади вертикального среза здания...
Они называют ее по-свойски, просто стенкой. Среди них электросварщик VI разряда В.М. Царук и старший прораб и тоже сварщик Н.А. Лазаренко. Таких было очень много: рядовые рабочие, мастера, прорабы, начальники. Один заместитель начальника монтажного управления ЮТЭМа, очень грамотный инженер, без громких слов отшагавший в Чернобыле всю “войну”, прямо так и сказал мне как-то: “Не будь аварии, мы так и прожили бы жизнь в середнячках. “Война” подняла на поверхность все наши глубинные силы, дала нам возможность совершить наш подвиг”. А что? Подвиг назвал подвигом. Имеет моральное право. Не красовался. Не хвастался. А едва слышно произнес. Как на духу... Не скромно выставляться впереди более заслуженного. Не скромно занимать служебное место, до которого не дорос. Не скромно брать деньги за невыполненную работу. А знать истинную цену своему труду и своим поступкам – это и объективно и целесообразно. Но в данном случае он оценивал по сути не столько собственное действо, сколько содеянное другими.
Может, и не обязательно так подробно называть имена главных участников чернобыльской эпопеи, тем более, что всех все равно не назовешь, места не хватит. Но жизнь показала: о них если и не забыли все, то, во всяком случае, слишком быстро перестали вспоминать. Например, труд монтажников и строителей Минэнерго, выполнивших основную, огромную и опасную работу, прошел не замеченным. О деньгах они и не помышляли, когда в апреле и начале мая приехали спасать свою станцию. Да в то время о деньгах вообще речи не было.
Даже в Чернобыле немногие могли бы назвать конкретных исполнителей и руководителей, принявших на себя тот главный удар весной, летом и осенью 86-го. Это с трудом укладывается в сознании, но это – факт! И сегодня можно услышать где-нибудь вдали от Чернобыля даже от врачей: “А чего они лезли туда, где опасно?” Хороши бы мы были все, если бы ОНИ – не лезли. Труд небольшой, просто представим на минутку, пусть отвлеченно, последствия чернобыльской беды без работы ликвидаторов. Они это понимали.
Ликвидаторы – такие разные и часто чужие друг другу люди – здесь были по сути единым организмом. Поэтому имя каждого им было не слишком важно. Главное – надежность стоящего справа и слева, его глаза, молчаливое упорство. Оттого и воспринимается, как норма, ответ: “Я буду помнить его всю жизнь. А имя? Простите, не до того было”.
Мы – иное дело. Воистину благодатно и даже жизненно необходимо свойство памяти не думать о тяжелом, пережитом. И в то же время человечество, каждый из нас обязан знать и помнить тех, кто стал на защиту общей жизнеспособности в ущерб личному благополучию. На то оно и человечество, а не стадо потребителей.
...Катастрофа у многих выкатила личную позицию из глубины души.
– Дорогие мои! – с этими словами Алла Пугачева обращалась к чернобыльцам. Она, красивая, прославленная, смотрела в зрительный зал старенького чернобыльского клуба, обращалась к этим одинаково и весьма не нарядно одетым в рабочие костюмы, только что закончившим свой десятичасовой рабочий день и очень уставшим людям и находила для них теплые, самые нужные слова. Она собрала группу энтузиастов – артистов эстрады, сама придумала сценарий и программы и организовала в течение полутора лет три шефских концерта в пользу пострадавших от аварии на Чернобыльской АЭС. Зрители не бросали розы на сцену (у них не было роз), не выкрикивали приветствия. Но едва ли какому-нибудь артисту приходилось выступать перед столь благодарной аудиторией, как эта.
Но вернемся к будням. Вначале всеми действиями руководил непосредственно из Чернобыля заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель бюро Совмина по топливно-энергетическому комплексу (ТЭК) Б.Е. Щербина. Он – опытный энергетик и весьма решительный человек. Однако радиационная обстановка не позволяла долгое время находиться на территории 30-километровой зоны. Щербину сменил на этом посту как практический организатор министр Средмаша И.С. Силаев. Затем снова Б.Е. Щербина, Ю.Д. Маслюков, опять Б.Е. Щербина, Л.А. Воронин, Ж.К. Гусев, Г.Г. Ведерников и т.д. Шутили, что зампреды Совета Министров и главы Правительственной комиссии сменяют друг друга, как вертолетчики.
Вскоре всем стала очевидной необходимость в постоянном руководителе: дежурные командиры волей-неволей вносили в работу какие-то свои, личностные качества. Это, конечно мешало делу.
Б.Е. Щербина в итоге остался постоянным официальным председателем Правительственной комиссии. С августа 1986 г. практически безвыездно в течение года на территории 30-километровой зоны ЧАЭС Б.Е. Щербину замещал Ю.К. Семенов, его заместитель и по бюро ТЭК в правительстве, который до этого просто часто туда приезжал и подолгу задерживался. Он фактически тогда и позднее был главой Правительственной комиссии..
Летом 86-го шла интенсивная подготовка к пуску энергоблоков 1 и 2; многочисленные и разнообразные защитные меры осуществляли энергостроители и военные; начались практические подходы к возведению самого крупного сооружения 30-километровой зоны – Укрытия четвертого энергоблока ЧАЭС. Следуя логике изложения, и мы перейдем к описанию этого события.
