Текст книги "После Чернобыля. Том 1"
Автор книги: Ленина Кайбышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)
И вдруг... из окон стали выпрыгивать люди и поднимать руки вверх. Один при этом даже ногу сломал... Недаром говорят, что грустное и смешное могут быть и рядом. Все семеро оказались тайно приехавшими жителями Припяти. Моряки передали милиции семерых мародеров и были награждены за это Почетной грамотой.
– Нам известны и другие средства, которые гражданские специалисты почему-то не приняли так же, как и кислотный дым. Например, мы знаем способ оперативно дезактивировать чернозем, не срезая его с поверхности земли. Можем и реку быстро дезактивировать, осаждая нуклиды на дно...
Я бы усомнилась в безобидности дезактивации рек. Думаю, рыбы. донные и почвенные организмы со мной согласны.
Многие дезактивационные работы на территории зоны проведены на основе рационализаторских предложений самих участников работ, как говорится, “методом пробного тыка”: ткнул пальцем – не получилось, попробую по-другому. Вот и драили солдатики обычной шкуркой загрязненное оборудование, если поддавалось дезактивации, потому что жаль бросать: ведь на его изготовление были затрачены немалые народные средства...
– Наука нам помогает мало, – сетовал Кауров. – Главное наше орудие труда – бульдозер, и это после трех лет работ. Но все-таки люди трудятся старательно. На наш взгляд – профессионалов-дезактиваторщиков – лучше всех работают специалисты из Отделения нефтехимии АН Украины, а также из центральной лаборатории охраны окружающей среды г. Шевченко да москвичи – конструктора опалубки для бетонных сооружений, в первую очередь старший научный сотрудник И.Я. Симоновская.
Мы разговаривали в г. Припяти, где в роскошном трехэтажном здании разместился “Комплекс”. И если к этому времени г. Чернобыль уже отмыли в достаточной мере для работы и пребывания вахтовиков, то в г. Припяти и сегодня еще нежелательно подолгу ходить по улицам. Тем не менее, руководители некоторых подразделений ищут – и находят! – аргументы в пользу размещения там не только своих офисов, но даже общежитий. Злые языки (а может, просто разумные люди) предполагают, что причиной такого рвения служит большая зарплата в зоне повышенного риска. Справедливости ради стоит сказать, что ответственные за всю 30-километровую зону руководители ПО “Комбинат” били во все колокола, пытаясь ограничить пребывание людей в Припяти без строгой нужды. “Раз так!” – кое-какие подразделения, например, тот же “Комплекс” попросту выделились в независимые предприятия и... остались в Припяти. Есть и другие. Однако Комплекс” хоть занимается дезактивацией в 30-километровой зоне и поэтому находится там относительно оправданно.
То и дело мои воспоминания из разных периодов перекликаются между собой. Вероятно, потому что время спрессовывается в сознании в монолитный блок под названием “Чернобыль”.
Работы по дезактивации территории, зданий и сооружении в основном выполняло Министерство обороны. С этой целью военнообязанных призывали на специальные сборы до шести месяцев. Не знаю, как оплачивали их труд. На “гражданке” же, случалось, возникали и проблемы. Например, за рабочим и служащим государственного предприятия сохранялись его работа и зарплата, а кооператора полгода никто ждать не может, он возвращается к “разбитому корыту”. И еще при общей тройной оплате труда (исходя из заработка на “гражданке”) один, с основным окладом в 120 рублей, получал теперь 360, а работающий на том же МАЗе и глотающий ту же радиоактивную пыль, но с первоначальным окладом 500 – соответственно 1500 рублей.
Интересно, что сами ликвидаторы вслух свои обиды не выражали. Просто работали – и все.
Однажды, когда в Чернобыль прибыл генерал армии А.Г. Лушев и стал расспрашивать солдат об их нуждах, солдат из воинской части химиков сообщил, что командиры и финансисты хитрят с оплатой за работу в зонах с повышенной радиацией. Генерал вызвал командира финансистов и политработников на весьма нелицеприятный разговор.
Генеральный прокурор СССР и Министерство обороны неоднократно обращались в Совет Министров СССР с предложением вообще не привлекать военнообязанных на специальные сборы, если они не связаны с решением оборонных задач: это противоречит Конституции СССР и закону о всеобщей воинской обязанности. На территории Киевского военного округа более 20 человек отказались ехать в Чернобыль; в Сумах состоялся митинг...
10 апреля 1987 г. был опубликован закон СССР “О правовом режиме чрезвычайного положения”, где, в частности, сказано “...могут призываться на срок до двух месяцев военнообязанные-специалисты, необходимые для ликвидации последствий стихийных бедствий, крупных аварий или катастроф...”. Но не на полгода, а до двух месяцев.
Вот тут-то и начались весьма интересные события. По зоне, особенно в районе четвертого блока, покатилось, нарастая: “Даешь домой!” Солдатам сказали: “Погодите, братцы, а на кого же зону бросим?”
– Тут уж выплеснули все. И о перестройке. И о правовом государстве. И о законодателях тоже... Говорят, то был страшный день для командиров, политработников, коммунистов. Прошла и непокойная ночь. Наступило утро. А... к полудню стало ясно: на работы, в том числе и на “Укрытие”, вышел весь личный состав воинов запаса. До единого человека!
– На этих людей молиться надо, – сказал начальник оперативной группы Гражданской обороны генерал-майор Ю. Захаров.
– Ну, мужики! – только и сказал командир роты спецобработки лейтенант А. Камалетдинов...
Мнение генерала Н.Д. Тараканова, отвечавшего за дезактивацию: “В период интенсивных работ по дезактивации территории Чернобыльской АЭС, зданий, сооружений, прилегающей местности, населенных пунктов, жилых домов и других объектов воины Советской Армии, гражданские специалисты проявили не просто мужество и стойкость, они повсеместно совершали настоящие подвиги”. Николай Дмитриевич возглавлял дезактивационные работы в химвойсках и написал книгу “Чернобыльские записки, или раздумья о нравственности”.
В Полесском районе воины также дезактивировали населенные пункты, дороги, колодцы, приусадебные участки и другие сооружения. Случалось, одни и те же дома приходилось дезактивировать по пять-семь раз, потому что, как было известно, из реактора все еще шли выбросы. Местные жители сначала не понимали сложности этих работ, удивлялись и были недовольны: только что продезактивируют, а наутро уровни радиации почти те же, что были. И специалисты не могли этого объяснить, ведь работали добросовестно. Тогда по предложению Н.Д. Тараканова жителей пригласили помочь солдатам. Люди охотно согласились, увидели, что солдаты стараются, и претензии к качеству работ прекратились.
За несколько месяцев уровень радиоактивного заражения местности значительно снизился. Но контроль на дорогах – ужесточился: “Повысился организационный и технический уровень нашей работы, – пояснил начальник штаба Гражданской обороны СССР генерал-полковник А.И. Безотосов “Литературной газете”.
– Вспомните тревожные майские дни. Тогда мы с трудом управляли обстановкой на дорогах. Во-первых, был огромен поток машин, следующих из особой зоны, во-вторых, наше техническое оснащение было не самым лучшим. Сегодня же, когда обстановка на дорогах стабилизировалась, а воины-химики получили в свое распоряжение самое современное оборудование, появилась возможность не раз и не два проверять технику, проводить ее специальную обработку. И если раньше на это уходило немало времени, то теперь задержка на пункте специальной обработки (ПУСО) составляет считанные минуты. Словом, делается все, чтобы обеспечить в районе Чернобыля полную безопасность.
А в начале неожиданности обступали со всех сторон. Например, машины при выезде с территории станции обмывали из шлангов специальными растворами, которые привозили в цистернах на оборудованные для этого ПУСО. Случалось, колеса и “брюхо” приходилось мыть многократно, пока достигали более или менее приемлемого уровня гамма-фона. Но гусеницы тяжелых машин так просто не отмывались, особенно если на металл налипал асфальт. Их приходилось скоблить и скоблить – иначе не выпустят из зоны. И в результате, бывало, экипажи облучались не столько на работе, сколько на ПУСО. Пришлось для очистки гусениц искать более подходящие растворители или применять пароэжекторный способ.
Решения искали нестандартного характера и нестандартными путями. Даже собрания партийного актива гражданских и воинских подразделений стали не идеологическим органом, а скорее напоминали фронтовые совещания. Докладывали о производственных успехах, предлагали решения; выступления коммунистов были кратки, предельно конкретны и конструктивны. Вот кто-то предложил для дезактивации использовать специальную технику. Из зала предложили другое решение. Его тут же внесли в протокол гости-специалисты из Правительственной комиссии, отметили как наиболее эффективное.
...Едем с начальником Управления строительства ЧАУС В.П. Акуловым в его “Волге” из Чернобыля в сторону АЭС. По дороге он несколько раз останавливает то попутные, то встречные машины, дает указания, выслушивает отчеты. Акулов до аварии был заместителем начальника УС ЧАЭС В.Т. Кизимы по монтажу пятого блока, теперь – на его должности, а по существу – он организатор всех строительно-монтажных работ в 30-километровой зоне и на территории АЭС. Словно неутомимый шмель, он носится от объекта к объекту, хранит в памяти тысячи разных мелких и крупных дел, наблюдает, проверяет, поручает, “разносит”, ищет выходы из затруднений.
На дорогах то и цело встречаются яркие полосатые тумбы высотой около метра. Это стойки автоматического радиационного контроля машин, которые выезжают из зоны. Специалисты института ядерной физики АН Украины разработали их в считанные дни.
Около одного из таких постов произошло ЧП. О нем рассказывается в донесении военных того времени: докладывает лейтенант Андрусь (Винницкий взвод): “В деревне Страхолесье, возле самого командно-пропускного пункта (КПП) обнаружили мину времен войны. Она пролежала там более 40 лет. Вызвали саперов, вывезли мину в лес и там взорвали...”.
Не случайно большей, чем в других местах, была зарплата у милиции в с.Лелеве, неподалеку от атомной станции – здесь поток автомашин особенно велик. Здесь постовые чаще глотают пыль, а со временем именно пыль становилась все более опасной.
Первоочередные мероприятия по дезактивации площадки АЭС и близлежащих территорий выполнили быстро. Но работу далеко еще нельзя считать законченной.
Теперь главной задачей стало ограничить распространение радионуклидов с воздушными потоками, подземными и поверхностными водами.
Поверхность земли вокруг станции радиоактивна. Дожди эту грязь смывают в низины. Потом она пойдет в реки... Как защитить водоемы, в первую очередь р. Припять от грязных стоков? Эта работа была также поручена Минэнерго и военным. Уже через две недели после аварии, с 10 мая под руководством заместителя Министра энергетики и электрификации СССР А.Н. Семенова группа проектировщиков из институтов Гидропроект, Гидроспецпроект, Оргэнергострой приступила к работе. Под эгидой Гидропроекта удалось объединить усилия шести министерств и ведомств, в их числе кроме Минэнерго – Минмонтажспецстроя, Мингазстроя, Минводхоза. В итоге все канализационные пути в зоне закольцевали и таким образом защитили р. Припять от дождевых стоков.
В первые же дни после аварии изобрели способ обеззараживания почвы вне станции – ее стали покрывать специальными дезактивирующими растворами, которые на земле сразу превращались в пленку. Пленка удерживает радиоактивные частицы и они не могут попасть в почву или в воду. За сутки таким образом можно обработать до 300 тысяч квадратных метров площади.
Пылеподавляющие растворы выбрасывали с установленных на огромных БелАЗах цистерн мощными струями – они били на расстояние метров в 70. Но более удобными для крупномасштабного пылеподавления на обширных территориях оказались вертолеты. То и дело взмывали они над разными участками 30-километровой зоны, выбрасывая шлейф из полимерных растворов.
Препараты для пылеподавления и снижения фильтрации радиоактивных веществ в почве и водоемах разработал Институт физико-органической химии и углехимии АН УССР. Участки территории, в основном полей Чернобыльского района обрабатывали этими препаратами летчики объединенного авиаотряда г. Киева. Но защитить дороги они не могли.
Французский ученый-медик, почетный президент Международного комитета по радиологической защите профессор А. Жамэ в мае 1988 г. сказал специальному корреспонденту “Правды” А. Покровскому: “Я имел возможность убедиться в эффективности мер по дезактивации. Местность хорошо обеззаражена. Там же, на месте подверг себя полному дозиметрическому контролю и убедился, что радиоактивность не выше нормы. Работа советских медиков также заслуживает высокой оценки. Особенно хотелось бы отметить результаты борьбы профессоров Гуськовой, Баранова и других советских врачей за жизнь людей, оказавшихся на АЭС в момент аварии”.
Над реактором на высоте 120 метров 19 мая было 200 рентген в час. На промплощадке станции – 0,2-1,0 рентген в час. Около реактора – 1800 рентген в час. Брошенный бульдозер около четвертого энергоблока “светил” 4 рентгена в час.
10 мая уровень радиации в 60 километрах от АЭС составлял 0,33 миллирентгена в час, в Киеве – 0,32 миллирентгена в час (фон относительно безопасный для здоровых людей), в момент аварии он был ниже: ветер дул в противоположную сторону; на западной границе города фон был в пределах естественного.
На границе зоны в момент аварии уровень радиоактивности достигал 10-15 миллирентген в час. К 5 мая радиация уменьшилась впятеро, а 8 мая снизилась до 0,15 миллирентгена в час. Уровень радиоактивности в водных резервуарах Киева и области генеральный директор МАГАТЭ X. Бликс отметил как нормальный в течение всех двух недель после аварии.
“Прогнозы в таком деле невозможно делать, – писала “Правда” 13 мая 1986 года, – но потребуется длительное время, чтобы ликвидировать все последствия – возможно, даже месяцы... Наверное, целесообразно в Киевской области провести своеобразные "уроки” по радиационной безопасности..., объяснить жителям эвакуированных районов все особенности, связанные с радиоактивностъю. В научных и учебных заведениях Киева достаточно для этого специалистов...”
“Я испытываю восхищение перед теми тысячами людей, кто занимался очисткой территории. Насколько я знаю, большинство их существенно противостояли невидимому и потенциально опасному врагу... Мероприятия по очистке практически завершены. несомненно, войдут в историю как одна из наиболее решительных и эффективных операций”, – констатировал летом 1987 года американский журнал “Нэшнл Джиогрэфик”, Вашингтон.
С того времени и сегодня по телефону г. Чернобыля /5-28-05/, как говорится, по прямому проводу любой желающий может получить оперативную информацию по любому вопросу из 30-километровой зоны. Любопытно, что больше звонков раздается и раздавалось из-за рубежа, а не от жителей своей страны. Это не мешало возникновению массы нелепых слухов вокруг аварии на ЧАЭС.
А работы продолжались.
ЛИЧНО ПРИЧАСТЕН
Все забыть – благодать,
Но забыть – это значит предать.
Людмила Титова
Эта глава посвящена тем тысячам самоотверженных тружеников, которые читателю практически не известны не только поименно, но даже обобщенно – о строителях и монтажниках Чернобыльской АЭС. Эти люди восприняли беду как личное горе, хотя к строителям и монтажникам претензий вообще никто не предъявлял: они свое дело выполнили добросовестно.
– Когда я приехал туда и, можно сказать, сидел голым задом на реакторе, я не видел вокруг ни одного энергетика, – утверждал известный и уважаемый журналист и, безусловно, честный человек. Ну, не видел. Не повезло. Ему показали других хороших людей – пожарных и военных, он летал над реактором. А энергетиков никому не показывали, так уж получилось. Не было у них времени. Они и сами даже в обычной жизни не любят о себе говорить: считают, что значимость их работы высшей квалификации и максимальной общенародной полезности, должна быть понята и оценена без их усилий. Как жаль, что они ошибаются! – Я по всем разобрался, мне хватило информации в школьном учебники физики – виноваты только разгильдяи-эксплуатационники! – Крупнейшие ученые мира не сразу разобрались и не считают их главными виновниками. А он – “разобрался”.
Вот и вышло, что в целом разумная позиция об ограничении числа посетителей на рабочих местах и в общежитиях энергетиков – эксплуатационников и энергостроителей (собственно строителей и монтажников) и привела к тому, что ни одна редакция больше года не соглашалась публиковать ни строчки об их работе по ликвидации последствий аварии: “Это они все устроили”. Не важно – строители или эксплуатационники: “ОНИ устроили, и все тут!” Сказывается наша порочная привычка шарахаться от крайности к крайности.
Это – о людях, которые, тем не менее, выполняли в Чернобыле до 80 процентов работ – самых квалифицированных и самых опасных. Такая позиция вредна, неблагородна, неблагодарна, не по совести. Народ должен знать своих героев.
Можно ли придать той крупномасштабной, опасной и сложной работе традиционное определение: “Подвиг”? И да, и нет. Под понятием “подвиг” обычно подразумевается некий порыв, кратковременное, хотя и выдающееся действие. Это же была длительная, тяжелая, изнуряющая, постоянно опасная работа. Массовое, истинное геройство, как сказал бы Даль.
Почти каждый энергостроитель, работавший после аварии на территории станции, возводил ее своими руками. Начальник стройки В.Т. Кизима за сооружение первых четырех энергоблоков получил Звезду Героя Социалистического Труда. Правительственными наградами был отмечен труд его заместителей В.М. Малышева, В.Н. Синчука, Ф.Д. Асеева и многих других руководителей и рядовых строителей и монтажников. И за работу после аварии они также обоснованно награждены орденами, медалями и Почетными грамотами.
В апреле 86-го пятый энергоблок уже почти был готов к пуску: реактор на месте, его “обвязывали” трубопроводами. Блок №6 почти возведен под крышу. И вот – катастрофа.
Управление строительства ЧАЭС узнало об аварии во втором часу ночи 26 апреля по общей тревоге, объявленной по каналам руководства станции. Кизима и главный инженер стройки Земсков были уже в 4 утра на строящемся пятом энергоблоке... Последними покидали свои участки сторожа строительно-монтажных управлений. В 5 утра у Кизимы собрались руководители подразделений.
– Ликвидировать последствия аварии будем мы, – сказал Василий Трофимович. – Думайте, мужики, как это лучше сделать.
Действительно, вскоре Управлению строительства ЧАЭС были переданы официально все строительно-монтажные работы в 30-километровой зоне, в их распоряжение были переданы военные подразделения, с ними согласовывали свои действия и средмашевские строители Саркофага, который считается заказом УС ЧАЭС.
Весь день 26 апреля в УС ЧАЭС ждали решений от дирекции станции. Первым практическим поручением было загружать песком мешки для пробных вертолетных рейсов. Первыми добровольцами в этой нелегкой чисто физической работе стали они же, руководители строительно-монтажных подразделений. Штаб строительных работ в новых условиях возглавил снова В.Т. Кизима. Позже, набрав допустимую дозу радиации, он был вынужден покинуть 30-километровую зону. Его назначили начальником вновь созданного главного производственно-распорядительного управления (ГлавПРУ) Минэнерго СССР, которое разместилось под Киевом и оттуда руководило всеми связанными с аварией па ЧАЭС строительно-монтажными делами. А начальниками УС ЧАЭС в 30-километровой зоне поочередно становились его заместители Свинчук, Гора, Земсков, Акулов. Они выбывали из зоны, полностью выработав свой дозволенный ресурс. Все они работали и жили в г.Припяти до 30 апреля.
Уместно напомнить, что УС ЧАЭС командовало собственно строителями. Монтажные подразделения были независимы от строителей и входили в состав общесоюзных монтажных трестов и объединений Минэнерго СССР. Но по договоренности монтажные управления работали в одной упряжке с Управлением строительства, по единой программе и по сути под его руководством. Это было целесообразно с точки зрения достижения конечного результата – сооружения ЧАЭС. Поэтому условно и будем говорить о них как о едином организме.
Итак, живших в г.Припяти эксплуатационников и строителей централизованно эвакуировали. Но части руководителей строительных и монтажных подразделений, также как некоторым эксплуатационникам, поименно предложили остаться. Могли отказаться, но согласились. И многие рабочие, получив приказ об эвакуации, сами приходили в штаб стройки с вопросом: “Я нужен здесь?” Отвозили семьи, а сами возвращались на личных машинах; “Что я могу сделать?”
Известно, что из Припяти людей вывозили не по принципу служебной принадлежности, а жилыми подъездами. С точки зрения организаторов эвакуации это было правильное решение. Но все-таки руководители строительных и монтажных предприятий дальновидно старались в какой-то мере повлиять на выбор адресов эвакуации, чтобы их работники оказались расселены по возможности компактно и чтобы их в нужный момент легче было собрать.
“Лицом к лицу – лица не увидать, большое видится на расстоянии”, – мудро сказал поэт. Когда-нибудь люди по достоинству оценят не только трагизм сложившейся 26 апреля 1986 года ситуации, но и глубокое благородство жителей г.Припяти и всего Чернобыльского района, от рядового рабочего до администратора высокого уровня.
Примерно в одно время с начальниками УС ЧАЭС и тоже поочередно сменялись и главные инженеры. Заступив сначала на должность заместителя главного инженера, они постепенно продвигались по службе. По-видимому, это было оптимальным организационным решением, но личным благом, стремлением делать карьеру в таких жутких условиях уж никак не назовешь. Некоторые руководители после аварии годы работали бессменно на своих постах. Среди них – директор комбината специальных строительных конструкций для АЭС (КССК) Ю.Б. Муравьев, главный механик стройки И.З. Григирчик, главный технолог одного из строительно-монтажных комплексов В.И. Бубнов. Они ночью 27-го вывезли свои семьи, а утром вернулись, Григирчик даже вместе с женой. Незнакомой женщине в Чернигове (жена до того уехала к матери) передал ребенка главный энергетик УС ЧАЭС В.И. Чуриков и тут же вернулся в Припять. Безотказно работали руководители монтажников В.Г. Микитась, В.Д. Абрамов, В.Д. Дейграф, В.Г. Гудыш. Добрым словом вспоминают главного инженера третьего строительно-монтажного управления УС ЧАЭС В.И. Ульянова.
Итак, начальники строительно-монтажных подразделений ночью 27-го получили приказ выйти на работу и собраться в районе городского пляжа. Они вызвали мастеров, дали поручения. Затем по цепочке: по телефону и лично были оповещены сотни строителей. Все они собрались там же, на пляже. Правда, в 2 часа ночи их распустили по домам, предложив собраться утром, когда прилетят вертолеты. Теперь уже чуть ли не все мужское население Чернобыльского района работало на погрузке песка в мешки. Многие работали семьями: например, муж и жена, старшие инженеры производственного отдела стройки А.С. и Г.А. Искра, В.Т. и З.С. Голохватовы. Многие жены не захотели оставить своих мужей и разделили с ними все тяготы “войны”.
Люди, впервые встретившись и даже не зная имени друг друга, понимали общую конкретную задачу и с полуслова осознавали себя единой группой, объединенной общей целью и общей ответственностью. В обычных условиях такие отношения могут складываться месяцами, порой и годами, да и то без полной гарантии на успех.
Начальник управления ЮЭМ (трест “Южэнергомонтаж") В.А. Казаков, отправляя жену в Киев 27 апреля, на всякий случай поручил начальнику отдела кадров С.Н. Гайдак направлять всех, кого встретит, в расположенное неподалеку с.Полесское. И действительно, все, кому она об этом говорила, сообщали ей свои новые (ориентировочно) адреса и сами просили немедленно вызвать их на работу, когда потребуется.
Начальник Днепропетровского управления ВО “Гидроспецстрой” В.Н. Неучев уже 26 апреля, еще не очень-то представляя будущие обязанности своего управления, на всякий случай сам обошел четырех рабочих, советуясь, кто из них может остаться независимо от ситуации. Согласились копровщик В.И. Зайцев и машинист насосов В.К. Зайцева. Многие другие остались вообще без вопросов, по своей инициативе. Правда, двое мужчин, которым эта честь была предложена, решительно отказались и уехали. Но когда через полтора месяца они сами вернулись с просьбой дать какую-нибудь работу, то должны были вытерпеть нелицеприятный разговор в своем коллективе, прежде чем их приняли. Все поняли и работали нормально.
Гидроспецстроевцам, как и всем остальным, особенно страшно было идти в первый раз. Даже дозиметристов у них не было совсем – знали только, что все делать надо побыстрее и понадежнее. Случалось и голодными оставаться: до столовых далеко. Это подразделение бурило скважины в г.Припяти для отвода дождевых вод, оттуда по трубопроводам, которые монтировал ЮТЭМ, воду нужно было откачивать в закрытые системы ливневой канализации.
– До аварии на чернобыльской стройке работало до 10 тысяч человек, – рассказывал главный диспетчер УС ЧАЭС А.И. Варивода. – А 27 апреля в распоряжении собственно Управления строительства осталось лишь 80 человек. Но практически все остальные вернулись по первому зову. Неучев первые дни исполнял обязанности диспетчера УС ЧАЭС. Он организовал централизованный учет всех работавших от Управления строительства в течение первого месяца и даже журнальные страницы пронумеровал, чтобы невозможно было вписать дополнительные фамилии.
Сам Неучев практически безвыездно с ночи 26 апреля и до конца осени работал в чернобыльской зоне, потом уехал в отпуск. Чуть отдышался, вернулся – оказывается, им прокуратура заинтересовалась: не получил ли лишних денег... Не получил. Ни он, ни многие другие, вызвавшие такой же повышенный интерес следственных органов. Просто энергостроители выполняли работу, не укладывавшуюся в привычные представления. И работа их вполне соответствовала узаконенным с конца июня расценкам, также непривычным. Разрабатывая эту систему оценок, в поисках справедливого решения начальник главного управления по нормированию труда и заработной платы Минэнерго СССР М.И. Огняков и его команда провели нелегкую исследовательскую работу, пока он не нашел, наконец, это обоснованное и на тот момент оптимальное решение по оплате работ в поистине нестандартных условиях. Его решения никто ни разу не оспорил.
Однако приехавших с первыми отрядами чернобыльских патриотов не учли ни при награждении, ни при выдаче постоянных ордеров на новые квартиры. Энергостроители, уехавшие в эвакуацию, в этом смысле оказались даже в выигрыше: не выполняя тяжелой работы, получили в свое распоряжение хорошее жилье и жили спокойно. Оставшимся думать о себе было некогда, а тем, кто обязан за них это сделать, видно, “недосуг”.
Представить себе характер работы, которую пришлось выполнять и первые дни, можно хотя бы на примере работы В.И. Бубнова. Уже в первой половине 1987 года только в этом комплексе более ста рабочим и инженерам запретили работать в 30-километровой зоне: переоблучились. Но многие просто перестали считать свои “бэры”, осознавая объективную полезность их присутствия: ведь новичкам бы потребовалось время на вхождение в курс дела. Они понимали, что на первый взгляд несложные строительные объекты в действительности требуют немалой инженерной подготовки и рабочих навыков. Даже грамотное отношение к собственному пребыванию в условиях зоны имело стратегическое значение, время требовалось и для выработки каждым человеком состояния личного спокойствия и умелых взаимоотношений с радиационным фоном. Вот понимая все это, и оставались многие строители и монтажники всех рангов, несмотря на запрет медиков. Бубнову самому уже через несколько дней его весьма активной деятельности врачи запретили работать на станции: “перебрал”. Но он остался работать пусть не на самой АЭС, а на территории зоны уже начальником комплекса, позднее – в новом городе энергетиков Славутиче, заместителем начальника стройки. Его жена приехала в Чернобыль в июне 86-го заместителем начальника сметного отдела.
В конце концов, весь персонал этого комплекса пришлось из зоны вывести. Некоторые стали работать в г.Вышгороде под Киевом, другие ушли строить Славутич. Начальником комплекса в Вышгороде стал Ю.С. Утин, тоже выведенный из зоны дозиметристами.
Каково же было женщинам? Случайно в душевой я услышала разговор. Та, что выдавала всем приходившим чистое казенное белье, объясняла подруге: “Я уже научилась. Когда плачу, я руками сильно отгибаю голову назад вот так, – и проходит”...
То же могли бы сказать и многие другие женщины, рабочие или специалисты – не важно: дети далеко, дом утрачен, любимый город и любимая станция в бедственном положении, и перспективы для собственного здоровья весьма туманны...
Что заставляло этих людей рисковать собственным здоровьем? Никто ведь не осудил бы за желание отдохнуть, пожить “как все”. Разве не понимали эти люди, что порой лезут в пекло?
Понимали. Понимали так хорошо, что когда понадобилось заполнять первые могильники радиоактивным грунтом, мусором и механизмами, а специальные бронированные машины наша промышленность еще не прислала, то бригадиры автотранспортного предприятия В.Н. Залевадный и В.В. Поплавский вместе со своими тридцатью двумя товарищами на обыкновенных автомобилях и на землеройных машинах оборудовали радиационную защиту, да вот на этой технике и работали. Но они свое поведение выдающимся не посчитали. И когда через год-другой весь радиоактивный мусор понадобилось перезахоранивать из временных могильников в стационарные, практически герметичные емкости, за эту работу снова взялись водители из бригад Залевадного и Поплавского.
Зачем это им? Ради хороших денег? Не такие уж они и “хорошие”. Но только безумный способен в таких вот условиях руководствоваться лишь денежными соображениями... Есть такие слова и водительской песне: “Здесь все бы ездить перестало, когда бы не было меня...” – так понимали свою позицию все оставшиеся после аварии в зоне – как личный моральный, гражданский долг. И, как оказалось, не только они.
