Текст книги "После Чернобыля. Том 1"
Автор книги: Ленина Кайбышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)
Но грязным было все. Если не превышало допустимые границы – использовали. Остальное отвозили на могильники. Происходило это довольно буднично: руководитель подразделения подзывал крановщика, шли к брошенным на площадке III очереди АЭС механизмам, выбирали нужный. Исходили из того, что, скажем, кран должен быть наиболее исправным и показывать фон наименьший из тех, что стоят вокруг него. Перегоняли его на свою площадку и начинали работать. Никто не роптал, не высказывал “особого мнения”.
Люди считали свою работу необходимой, понимали, что именно и для чего они делают. Заставлять работать не приходилось никого. Положительно сказалась и привычная, отлаженная мобильность объединения в организации работ на новом месте: к командировкам и умению быстро мобилизовываться этим профессиональным асам не привыкать. Очень просто и точно выразил эго состояние сварщик Ю.Н. Шабанов: “Мы привыкли все делать как следует”.
Однажды на “Касагранде” вышел из строя гидромонитор. До утра провалялись под этой машиной наши мастера, ничего не получилось. Утром приехал замминистра Минэнерго СССР Ю.Н. Корсун. Спросил, где главный технолог. Ему показали ноги, торчащие из-под “Касагранде”. Они принадлежали А.М. Мариничеву, в то время главному механику объединения, который спешно что-то там закручивал. Корсун поманил его к себе пальцем. Мариничев вылез, замызганный машинным маслом, без защитного “лепестка”.
– Еще раз увижу – выгоню! Не бережете себя. Нам нужны здоровые специалисты и рабочие, а не инвалиды. – Не сказал, что ему самому не так давно напоминали на Правительственной комиссии об осторожности: “Нам нужно, чтобы вы здесь работали долго!” Юрий Николаевич тоже не слишком думал о себе, когда надо было воочию разобраться в какой-нибудь загвоздке. “Моя симпатия к этому человеку на всю жизнь” – говорил мне Мариничев.
Позвонили по телефону в Киев, где месяца три в общей сложности коротали время представители итальянского шеф-надзора, потому что их не пустили в зону. Они не поверили в возможность заводского брака. А это означало, что необходимо 90-тонную машину на трейлере везти к ним в Киев, на экспертизу.
Машины фирмы “Касагранде” прежде уже работали в нашей стране, в частности, на Ровенской АЭС, где понадобилось серьезно укреплять грунты. Но все-таки в Чернобыле их собирали без шефпомощи, к тому же сверхсрочно; налаживали незнакомые узлы, механизмы, автоматику.
Итальянские специалисты вообще не верили, что за три месяца можно собрать эти машины, тем более без шеф-инженеров, да еще за это же время построить с их помощью, а также советскими агрегатами стену в грунте длиной 2,5 километра, однако получалось, что наши люди – такие способные и умелые – все сделали сами. Просто брались за дело и работали хорошо, надежно. Практически все наши люди, которые приезжали из “Гидроспецстроя”, соответствовали своему назначению: управления присылали очень квалифицированных парней.
...Однако машина-то сломалась. Оборудование, хоть и импортное, все-таки – это лишь железо, напичканное автоматикой. Оно требует досмотра, потому что уязвимо. В Чернобыле постоянно какая-нибудь из машин ломалась. Мариничев вспоминал: "Только приедешь на ночлег и уже слышишь, что звонил полковник КГБ такой-то, просил зайти. Спрашивает, почему сломалась машина. Параллельно он уже опросил рабочих, то есть как бы вел перекрестный контроль. А рабочие ведь и без контроля понимали, для какой цели они здесь находятся. В конце концов, Мариничев спросил КГБиста прямо: “Ты в зоне был? Не был! Тогда поедем! А то у тебя создается впечатление, будто мы куплены в Италии и специально взяли там плохие машины. А они просто сложные и для нас новые!”
Ведь как получалось в жизни. Прибывает новый рабочий, видит эту “Касагранде” впервые в жизни. Ему объясняют: “Сережа, этот рычаг делает то-то, а этот – то”. И этот Сережа должен немедленно освоиться, привыкнуть к машине и не делать ошибок, потому что времени на нормальное обучение просто нет. Кто может поручиться, что он ни разу не ошибется?
А.М. Мариничев по основной профессии – горный электромеханик. Он понимал, что любая техника не бессмертна. И вообще, здравомыслящему механику не нужно объяснять, что невозможно совсем избежать поломок, но в принципе вполне возможно и необходимо создать организационную структуру, способную быстро устранять неполадки и их последствия. Так и поступали,
Но на этот раз поврежденную “Касагранде” погрузили на трейлер и повезли в Киев, чтобы там на нее установить новый гидромонитор. По правилам, в таких случаях, когда везут негабаритный и ответственный груз, впереди машины с трейлером должны ехать сопровождающие представители местного ГАИ. Однако рыцари ГАИ от этой работы отказались. Возможно, испугались ответственности, Строители обратились за помощью к работникам КГБ, но представители Госавтоинспскции уже исчезли с горизонта, жаловаться, вроде, теперь не на кого. КГБисту все же удалось догнать их на своей машине и уговорить выполнить свои обязанности. Установку в Киеве отремонтировали и повезли обратно в зону.
В этом гидромониторе, полученном от шведской фирмы “Вольво”, итальянские специалисты обнаружили заводской дефект. Убедившись в справедливости претензий, итальянские специалисты немедленно прислали еще пять машин, да с запасными моторами. Однако в зоне активно работали лишь 6 отечественных машин и 6 импортных, остальные были в резерве. Их сразу вывезли из Чернобыля, так что они не загрязнились.
И самое высокое начальство беспокоилось о ходе работ, наведывалось частенько. Однажды к площадке, где сооружалась стена в грунте, лихо подкатили несколько “Волг”, за ними также лихо – бронетранспортер с заместителем председателя Совета Министров СССР Гусевым. Мариничев был предупрежден о его приезде. На площадке наводили марафет, на всякий случай запустили в работу даже те машины, которые в это время не были нужны Словом, работа кипела вовсю. “Мы затаились, ожидаем”, – рассказывал мне Альберт Михайлович.
Из “Волги” вышел военный в чине генерал-полковника, стал по стойке “Смирно!”. Мариничев тоже вытянул руки по швам, приготовился доложить обстановку. “Ждем, кому же докладывать – нет никого. Только из БТРа перископ водит по работающим строительным машинам. Потом БТР поехал вдоль трассы стены в грунте. Я иду рядом, чтобы помочь выйти, если понадобиться. Не понадобилось: послышалась команда всем отойти в стороны, БТР разворачивается. И так же лихо, как прибыл, в сопровождении свиты других бронетранспортеров и автомашин он отбыл в клубах пыли”. Рабочие приступили к своему главному технологу: “Мы можем тут работать, а они – нет?” Что на это ответить? Тогда только сам А.М. Мариничев всерьез задумался о радиационной опасности. Но по-прежнему лазал под машины и делал все то, что нужно было делать для успешного решения главной задачи.
...Однажды ночью вдруг стали разъезжаться рельсы под СВД-500Р, и машина стала тихо валиться на бок, в траншею. Казалось, что падение неизбежно, а с ним – и поломки, и прекращение работы. Но с таким исходом, даже вопреки очевидному, да и профессиональному опыту согласиться было никак не возможно – и главный инженер объединения вместе с работавшими в ночную смену стали двумя тракторами вытаскивать агрегат и устанавливать на рельсы. А в это время экскаваторщик с ювелирной точностью выполнял немыслимую операцию: ковшом экскаватора выправлял рельсы. Машину поставили на место. Работы продолжили.
Вдруг – крик на площадке. “Прошлепали” какую-то снабженческую позицию, может быть, арматуру или что-то иное, требующееся немедленно. Виновный стоит по стойке “смирно!”, вытянув шею. Розин кричит: “Как ты себя ведешь? Как ты мог допустить это, и какие тут могут быть оправдания?!” Такая беспощадность действительно была необходима, от точности и оперативности исполнения зависели даже жизни людей, а также производственные сроки, которые в этих условиях тоже становились вопросом жизни, но уже для мирного населения, ради которого и тратили свое здоровье эти профессиональные асы.
– Я не знаю мелочей в работе того времени. Может быть, они стали возникать позже. Но с этими руководителями – Дмитриевым и Розиным – я работал на строительстве Красноярской, Нурекской, Колымской ГЭС. И хотя долгое время я возглавлял трест “Гидроэлектромонтаж”, а в “Союзгидроспецстрое” в какой-то степени новичок, но здесь я увидел высший класс работы, полную самоотдачу, способность решать любые задачи. Не было случая, чтобы на нашем штабе, или в Правительственной комиссии, или в Главснабе Украины, в Средмаше я услышал худое слово о “Гидроспецстрое”. И это – в первую очередь заслуга Н.В. Дмитриева и М.Н. Розина.
Общее мнение: Розин очень уважает рабочих. В Чернобыле он часто собирал их, спрашивал, довольны ли питанием, транспортом, одеждой, не обижают ли. Ведь здесь смены по условиям радиации были короче обычных, 6 часов, остальное время большинство отдыхали на своем острове, в Чернобыле. Там есть беседка. Вот, бывало, соберутся в беседке, начинают говорить о том, о сем.
– Михаил Натанович, пожалуй, был любимцем всех. Он юморист, и даже в самой напряженной обстановке находит время пошутить, рассказать коротенький анекдот по случаю. Например, однажды он дал задание, а какое-то подразделение его явно срывало. “Завтра же выполните задание или со мной пойдете под плиту (под реактор)”, – Все смеялись. – “Что смеетесь?” – “Так под плитой радиации нет”. – И он засмеялся и махнул рукой, – вспоминает заместитель начальника Днепровского управления Д.Н. Гура – Розин вообще горяч, но отходчив, мог отругать – и тут же оттаять и начать разговор в обычном тоне.
Он был в курсе всех чернобыльских дел объединения, или просто с ним решали все вопросы. Его и сегодня единодушно называют трудовой лошадкой, изрядным инженерным потенциалом, с колоссальной выдержкой и трудоспособностью, несмотря на его, казалось бы, не могучий, обычный вид. Я сама не раз исподволь наблюдала его со стороны. Всегда лаконичен; точен в формулировках и быстр в решениях. И ни разу не слышала ни одного на возражения его решениям, командам, даже выговорам. Знающие его подтверждают: талантлив.
“В Чернобыле никому и не надо было повторять задание, как это порой приходится делать в мирных условиях: все у них подготовлено к работе заранее, четко продумано. Надо – придут, попросят электрод или что-то нужное еще, ни на что другое не отвлекаются. Может быть, это объяснялось еще и тем, что старались быстрее закончить работу и уехать” (И.И. Малышев). “Вообще работалось с удовольствием, потому что мгновенно были видны результаты работы” (В.А. Шатохин). “Симулянтов не было. И боязни не было. Выделять кого-то особо нельзя. Все молодцы. Были даже отчаянные ребята, старались все посмотреть – таких приходилось сдерживать, чтобы не лезли туда, куда не надо. Например, бригадир А.Я. Сухин: он работал у нас, а родители его – из Чернобыля” (В.А. Брудный).
Я просила, просила называть имена. Люди ведь должны знать своих героев, хотя бы часть из них. На самых “горячих” участках можно было видеть М.Н. Гордеева, Е.А. Сибирякова и других… Они организовали круглосуточную работу землеройных машин и добились значительного увеличения производительности отечественной и зарубежной техники. Начальник Волжского СУ “Гидроспецстроя” Ф.Ф. Головань при работе провалился в люк, и у него на ноге появилась трещина, но он не уехал до конца вахты, работал с загипсованной ногой, руководил своим подразделением – и это уже в предпенсионном возрасте. В южной части “стены в грунте” механик Дальневосточного управления В.Г. Маслов проводил по несколько смен кряду на монтаже растворного узла. Благодаря усилим его и сменных механиков из других управлений растворный узел ввели досрочно. Он обеспечивал работу сразу нескольких растворных агрегатов объединения. А.Н. Шама (начальник Ровенского участка "Гидроспецстроя”), В.М. Матько (прораб), И.С. Трофимчук (начальник Можайского участка), машинисты бетононасосов Илюхин, Шабанов, Щербаков, Видинеев, Половинкин, Балабушка, Горохов – “мужики нормальные”, как о них с особой симпатией говорят работавшие рядом… И они здесь! А ведь еще на днях эти люди строили подфундаментную плиту, вроде бы достаточно...
– Этот период в моей жизни был самым сложным. Муж сначала даже не предполагал, что я нахожусь именно там и позже удивлялся: “Тебя-то как туда затянуло, ты-то чего там делала?” Но для меня за 20 лет работы в "Гидроспецстрое” это было вместе с тем и самое светлое время: как никогда чувствовала себя нужной, знала свое истинное место, – вспоминает начальник отдела кадров Днепровского управления С.В. Калачева. – Когда произошла авария, я работала в Североморском управлении “Гидроспецстроя”. Сын поступил в Полтаве в военное училище, я была рядом в отпуске, и вдруг телеграмма: "Вернуться в управление для получения командировки”, – ехать в Чернобыль. Могла отказаться. Но я – украинка, и беда на моей родине. У меня даже вопроса – ехать или не ехать – не возникло. В штабе Минэнерго в Киеве мне дали другую одежду и сказали, на какую речную “Ракету” я должна идти. В Чернобыле знали уже о моем приезде, потому что вахтовавшая до меня женщина, Чернавцева, из Колымского управления пробыла уже там свой срок. Начальник отдела кадров при штабе стройки – это много. В отделе кадров концентрируются сведения обо всей работе любого командированного, включая его питание, поселение в общежитие, одевание и переодевание каждого. С первого дня я почувствовала себя, как на передовой линии фронта, как на войне. В то время было просто не принято говорить об “объективных причинах” невыполнения задания – если такие разговоры начинались, говорящего сразу обрывали, и у этого человека уже не возникало желания “вешать лапшу на уши”. Сама обстановка была экстремальной и заставляла людей относиться к делу серьезно. Все понимали, что работать надо быстро, четко и качественно. Конечно, людей собрали из всех подразделений объединения, набрали достаточно механизмов, тут проблем не было. Но главное, все-таки, в оперативной и четкой организации работ и в общем душевном подъеме: у всех, кто туда приехал, было чувство долга и ответственности. Понимали, что нужны. “У меня до сего дня сохранилась куча документов и телефонограмм за подписью Н.В. Дмитриева. С кем он только не связывался! (М.П. Дружинин).
Н.В. Дмитриев проводил оперативки более сухо, чем М.Н. Розин, притом с его некоторой внешней (скорее всего, напускной) суровостью – очень уж велик груз оказался на плечах этого начальника. И – ответственность. Ежедневные штабы объединения – на них присутствовали по 30-40 руководителей подразделений – проходили четко и жестко, истинно заседание военных штабов. Правительственная комиссия также безапелляционно требовала ежедневного рапорта-отчета о проделанном, как фронте. И благополучие подчиненных тоже зависело в первую очередь от начальника объединения, его оперативности, заинтересованности и доброты.
Все замечали, что внешне Дмитриев за эти месяцы как будто не изменился. Но приглядевшись, можно было заметить и большую усталость. По неделям исчезал голос под действием радиации. Он, да и многие другие, разговаривали шепотом. Но в самый пик работ оба первых руководителя объединения постоянно были на самых горячих участках. И в вопросах, требующих безотлагательного решения, были беспощадны.
...В 1991 г. я была в Вышгороде для встречи с ветеранами Чернобыля из Днепровского управления “Гидроспецстроя”. Прораб М.П. Черных взял меня в свою машину, чтобы съездить в Киев. Остановились на площади Леси Украинки, напротив здания Обкома партии. Оказывается, там “Гидроспецстрой” и Метрострой прокладывали наклонную шахту. На площадке стояло высокое металлическое сооружение, вроде ажурной нефтяной вышки.
– Та самая итальянская “Касагранде”, которая работала в Чернобыле на стене в грунте, – сказал Михаил Павлович. – Здесь она делает стену в грунте для новой линии метро. Вахта углубится до 40 метров, а наполнится не бентонитом и глиной, как в Чсрнобыле, а бетоном, потому что по назначению эта стена не столько противофильтрационная, сколько несущая. Здесь грунтовые воды невелики.
В 86-м, когда работы на Чернобыльской площадке закончились, заказанное оборудование СВД-500Р еще продолжало поступать в Днепровское стройуправление. Его принимали в Вышгороде, в Каневе, но отправлять в Чернобыль нс понадобилось.
Позднее заказ лишнего оборудования относили к числу промахов Правительственной комиссии. Может быть, он действительно не был оправдан и объяснялся привычными для советского периода недопоставками: закажешь 10 – придут 5. Но в то время экспериментировать было некогда. Да и опыт, к сожалению, подтвердился, пришло машин меньше, чем заказывали, хотя и, по сути, в избытке. Нельзя было рисковать и по радиационным условиям. Никто не знал, сколько времени машины смогут работать почти рядом с разрушенным реактором. Удачно, что по окончании работы в Чернобыле удалось машины отмыть и привезти в Вышгород. Но тогда предвидеть это было нельзя. В итоге, СВД-500Р и “Касагранде” легли тяжелым бременем на объединение: по окончании эпопеи каждую производственную планерку начинали с вопроса о том, что сделано для продажи этих машин другим предприятиям. Да, они понадобились и на следующих стройках объединения. Но – не все.
* * *
Но и в Чернобыле для объединения “Гидроспецстрой” на этом работы не закончились. В 1987 г. прораба А.Б. Соболевского вызвали на заседание Правительственной комиссии – в тот момент поблизости не оказалось высокого начальства из объединения. Вопрос задали строгий: “Как разрушить вашу “стенку”? От Рыжего леса идет поток воды, упирается в нее и затапливает кабельные каналы”. Соболевский ответил, что стена цельная, в ней оставлены проходы. И вообще надо определиться, в чем причина.
Сделали исследование и обнаружили, что в пруде-охладителе уровень воды выше, чем в грунтовых водах, следовательно, вода у “стены в грунте” подниматься вообще не может – ведь строители одновременно с сооружением стены специально бурили пьезометрические и дренажные скважины... После этого вопрос о ломке стены заглох.
Пьезометрическим называют уровень грунтовых вод, находящихся в земле под давлением. Для наблюдения за его колебаниями бурят скважины. После аварии с помощью таких скважин стали наблюдать и за миграцией радиоактивности от могильников в окружающие породы: важно вовремя заметить появление радионуклидов в грунтовых водах (если это произойдет). Наблюдение вели службы ПО “Комбинат”.
Грунтовые воды здесь довольно высоки, и для борьбы с ними еще в процессе сооружения АЭС создавали системы водопонижения. Они действовали постоянно. Однако после катастрофы оказались отключенными. Следовало отыскать места повреждений.
Чтобы уровень грунтовых вод опустить хотя бы на пару метров, и построили системы водопонижения. Этого оказалось достаточно. Во всяком случае, таковы результаты исследований и систематических наблюдений. И на соответствующих картах хорошо видно, что подводящий и отводящий каналы станции в нормальных условиях действительно не оказывали влияния на уровень грунтовых вод. Однако авария, а следом работы по ликвидации ее последствий как-то повлияли на эту систему. Но как?
– Систему водопонижения до аварии на чернобыльской площадке делали мы, то есть “Гидроспецстрой”. Я хотел посмотреть, в каком она состоянии и что может потребоваться от нас теперь. Из ИТР я, Володя Терентьев и Алексей Винокур прикинули, что для этого нужно сделать. На этом наша спокойная жизнь закончилась, – вспоминает Соболевский, – Винокур пошел в бункер (подвальное помещение под зданием административно-бытового корпуса №1 – АБК-1). Там находился “офис” многих больших начальников. Винокуру дали в распоряжение БТР и солдат. Они лазали по территории станции, искали повреждение в сети и действительно нашли где-то около первого или второго энергоблока. За это время дозиметр-накопитель Винокура набрал 20 рентген.
Часть документации в момент аварии оказалась утраченной – испорченной в процессе тушения пожара или погребенной в реакторном отделении четвертого блока. Поэтому “свои” скважины инженеры из Днепровского управления отыскивали и в июне. Им помогали их же рабочие и военные. В то время все были настолько увлечены общим делом, что не интересовались именами друг друга – не до того. К счастью, прорабу В.Н. Неучеву запомнился майор Швец из Московского военного округа. Однако многие герои остались безымянными... Как во время войны. Сколько я ни спрашивала, часто не удавалось прояснить ни одного.
