Текст книги "После Чернобыля. Том 1"
Автор книги: Ленина Кайбышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)
ПЛИТА ПОД ФУНДАМЕНТОМ
Говорили, что в США выполнен эксперимент, имитирующий самопроизвольное погружение горячего реактора на глубину в десятки метров. Предположили, что в условиях Чернобыля это может привести еще и к взрывному парообразованию грунтовых вод и их интенсивному радиоактивному загрязнению, а затем эти загрязнения быстро распространятся, поступят в р. Припять.
Сам собой напрашивался вывод: необходимо под существующим фундаментом построить дополнительную прочную плиту, по сути днище саркофага, чтобы реактор все-таки не провалился и преисподнюю. И еще – создать вокруг всей АЭС замкнутую противофильтрационную стену в грунте, способную локализовать загрязненные подземные воды, если они появятся.
Проектирование плиты было поручено Минсредмашу, но считать его единственным автором нельзя, тем более, что проект на практике существенно менялся.
В сооружении плиты в комплексе участвовали подразделения Минэнерго СССР, метростроевцы, донецкие и тульские шахтеры, работники Минсредмаша СССР. Работа Минэнерго мне лучше известна, поэтому в данной главе ей посвящено больше места. Но и по факту занятости и решения главных проблем такой дисбаланс оправдан. В основном здесь работал прославленный “Союзгидроспецстрой”, известный сложнейшими тоннелями и градирнями.
Первая группа ведущих специалистов “Гидроспецстроя” – главный инженер объединения М.Н. Розин, его заместитель Б.В. Хейфец и др. – вылетели в Чернобыль на разведку уже 3 мая, чтобы определить хотя бы ориентировочно направления, характер и объем предстоящих работ по своему профилю. Начальник объединения Н.В. Дмитриев в это время находился во Вьетнаме.
Из Чернобыля Дмитриев 7 мая вызвал туда начальника Таджикского управления В.М. Башмакова, который уже через полтора суток вместе с начальником участка С.С. Шкредовым и бригадиром комплексной бригады Е.В. Степаненко ночевали на первых попавшихся постелях, отысканных среди ночи в г. Чернобыле. А наутро они уже были на станции, осмотрелись, и Башмаков предложил Дмитриеву вызвать 240 проходчиков-бетоноукладчиков из всех управлений объединения, в том числе 80 асов – из Таджикского. Все они прибыли так же оперативно. Из Москвы 8 мая вылетела группа специалистов института Гидроспецпроект для консультативной помощи при определении технической возможности устройства подфундаментной плиты, среди них – заместитель главного инженера С. Нагапетян. Через неделю почти все инженеры-тоннельщики института были задействованы на чернобыльской тематике. Они внесли немало своего в чернобыльский проект. Всего же только от этого института, по словам его нынешнего директора С.М. Воскресенского, в Чернобыле работали около 80 человек.
– Что нужно делать в первую очередь? В первый момент никто не знал. Было ясно лишь, что работать здесь придется всему объединению и что необходимо защитить Днепр от смыва поверхностных и грунтовых вод с территории станции, – вспоминает заместитель главного инженера Гидроспецпроскта Л.И. Малышев. Он существенно помог мне прояснить картину.
Решения в 30-километровой зоне находили по мере необходимости. Объединение “Союзгидроспецстрой” создало в Чернобыле свой штаб в составе Минэнерго СССР, на месте его возглавляли поочередно чаще всего Н.В. Дмитриев и М.Н. Розин, в остальное время – заместители начальника. Из Москвы приезжали начальники отделов и главные специалисты. И практически постоянно оперативным руководителем всех работ объединения бессменно был В.М. Башмаков, в настоящее время – генеральный директор Акционерной фирмы “Гидроспецстрой”.
Проектом предусмотрена конструкция самомонолитной железобетонной плиты. В плане ее размеры – 30x30 м, высота 2,5 м. Площадь штатной подфундаментной плиты – 80x80 Новая должна быть сооружена непосредственно под нею, как бы по центру, под основанием реактора. В средней части плиты средмашевцы разместили регистры водяного охлаждения из металлических труб и труб-змеевиков, а над ними – защитное покрытие из графита. Трубы-змеевики предназначались для охлаждающего жидкого азота на случай, если реактор проявит большую активность. Их средмашевцы сами и прокладывали. Для этой цели они предусмотрели и осуществили также сооружение мощной графитовой прокладки. Забегая вперед, скажу, что, к счастью они не понадобились: реактор ведет себя паинькой. В целом осуществился весь этот проект.
Реализации проекта предшествовала серьезная подготовительная работа. В частности, в одном из минсредмашевских институтов выполнили макет и провели испытания, которые макет выдержал. Он и стал прообразом графитовой плиты. В этом институте прорабатывались и некоторые другие чернобыльские мероприятия, например, использование лазера для дистанционной резки металлоконструкций. Но этот метод оказался чересчур дорогим, и его не применяли.
К подфундаментной плите предъявляли особо высокие требования по надежности: она не должна уступать существующему фундаменту, к тому же ее следует оснастить большим количеством контрольно-измерительной аппаратуры, а ее теплоизоляция должна выдерживать высокие температуры. И все эти элементы следовало соединить в монолит в одной конструкции, выполнив в проекте и в натуре все работы лишь за месяц с небольшим – с 20 мая по 24 июня.
Одновременно с проектированием донецкие шахтеры выполняли проходку пионерной шахты и подготовку площадки для последующего бетонирования.
Начать решили со стороны третьего энергоблока, чтобы потом пройти все пространство под четвертым энергоблоком. Такой выбор диктовал радиационный фон.
Собственно, проходка шахты началась даже до начала всех работ. Но прежде с помощью направленных взрывов в толстой стене помещения четвертого энергоблока 9 мая пробили отверстие, чтобы потом вести сквозь него выработку шахты, монтаж оборудования и бетонирование плиты. Взрывными работами руководил маршал инженерных войск С. Аганов.
Пока шахтеры прокладывали свою штольню к противоположной стене здания четвертого энергоблока под всем реакторным отделением, гидроспецстроевцы подготавливали арматуру и сетку, которая потом служила опалубкой; упаковывали все это в комплекты, чтобы на месте не тратить время на лишние хождения по площадке. Затем был выбран грунт перпендикулярно штольне вдоль всей стены, за этой полосой – последующая, ближе к выходу и т. д., как бы отжимая на себя все внутреннее пространство будущей плиты. А в это время на освободившемся пространстве уже трудились монтажники и бетонщики.
Вскоре под землей работали одновременно представители всех занятых в этом деле отраслей. Пока шахтеры на своей полосе работали по одну сторону от центральной штольни, средмашевцы создавали графитовую прокладку и монтировали трубы для азота-охладителя, а минэнерговцы монтировали всю арматуру, укладывали сетку и бетонировали все это в монолит. И так далее…
Само по себе скопление в ограниченном пространстве такого большого количества разнохарактерных производственных подразделений, сотен людей – дело неординарное. Но они при этом умудрялись согласованно работать, помогать друг другу, до того ничего нс зная даже о существовании своих теперешних коллег. Это уже можно считать большой победой.
Итак, “воины инженерных войск начали отрывать котлован на открытой поверхности между зданиями реакторных отделений третьего и четвертого энергоблоков для проходки под реактор, – пишет Б.П. Иванов. – Целый день потрачен на то, чтобы разобрать “захороненный” еще при строительстве АЭС железобетон”. Затем к этой работе подключились киевские и московские метростроевцы. От всей этой деятельности над ними густым облаком поднималась очень “грязная” пыль. Наконец, шахтеры из Донбасса и из-под Тулы принялись за прокладку в подреакторное отделение пионерного туннеля.
Затем киевские и московские метростроевцы, шахтеры из Донбасса и Подмосковья принялись за прокладку в подреакторное отделение пионерного 136-метрового туннеля.
В многотиражной газете “Метростроевец” прошел “Круглый стол”. “А могли вы не поехать в опасную зону?” – спросили Леонида Чикмарева, машиниста автокрана.
– В принципе могли. Более того, один москвич выбросил чернобыльскую командировку и не поехал (мы получали командировки до Киева, а там нам выдавали чернобыльские). Кстати, в Киеве же, в отделе кадров мы повстречались с теми, кто только что вернулся с ЧАЭС. И они посоветовали нам не брать с собой собственные вещи. Мы оставили хорошую одежду, фотоаппараты и прочее, поехали в теннисках. Работали все как следует. Не было времени даже попить воды, смена продолжалась пять часов, хотя кабина крана, понятно, закрыта, в ней душно, трудно дышать в респираторе. Но у всех была мысль: скорее, скорее! Бригадир предыдущей смены рассказал, что именно надо делать, где можно ходить и где нельзя, показал место телефона. Проработал я немного, и вдруг кран заглох. Лебедка не идет. Выяснилось, что масляный трубопровод лопнул. И это – часа в два ночи. Решил отремонтировать. Чтобы не валяться под машиной и вытекшем из системы масле, закидал его песком. Затем в темноте, на ощупь обнаружил разрыв. По телефону объяснил, какой нужен шланг, заказал и масло. Подсказал, что видел на дороге такой же брошенный кран “Январец” и посоветовал взять шланг оттуда...
Рассказывает корреспондент еженедельника “Собеседник" Валерий Бадов: “Управляющий трестом “Донецкшахтострой" Е.Б. Новик и главный инженер А.А. Макаров спали по два часа в сутки, дневали и ночевали на проходке, но дело поставили образцово. Каждые три часа сменялись люди под щитом в забое. Те,. кто находился на самом “острие”, у груди забоя, работали, что называется, в мыле, на пределе сил, передавая сменщикам инструмент из рук в руки, берегли минуты. Такую ярость и напор мне прежде приходилось видеть лишь на спасательных работах в угольных шахтах, когда вызволяют людей, оставшихся в завале, в каменном мешке... И ни разу, сколько я там был, ни один человек не задавал вопроса: а сколько, дескать, нам заплатят за эту работу? В рекордные дни забой продвигали на 15 метров и больше. Очевидно, это и был предел человеческих сил...”
Когда начинали прокладывать шахту, радиационный фон у поверхности земли доходил до 3-4 рентгена в час. С углублением в забой фон резко уменьшался. В слое песчаника под основанием четвертого блока радиационный фон был уже ничтожно мал.
В каждой шахтерской бригаде были проходчики, механизаторы, электрослесари, машинисты кранов и бульдозеристы. Руководил операцией штаб Министерства угольной промышленности Украины во главе с министром Н.С. Сургаем. Отвечал за всю проходку В.Ф. Шаталин из Донбасского “Шахтстроя”.
Тысячи кубометров грунта вырубил экскаватор. Кроме того, молодые крепкие парни лопатами выбирали породу из-под реактора, а затем эту, а также добытую экскаватором породу вручную же, вагонетками выталкивали “на гора”. Работали согнувшись, в неполный взмах рук, но торопились. Каждые 3-4 минуты они показывались из тоннеля в мокрых от пота рубахах. Этот пионерный тоннель они назвали “Дорога жизни”.
Одновременно предстояло смонтировать трубопровод к будущей шахте для подачи в нее бетонной смеси. В тех условиях это было посложнее и опаснее, чем вырыть тоннель под шахту реактора, поскольку – на поверхности. Участок был радиоактивно очень грязный. Но прежде с помощью направленного взрыва в толстой стене помещения четвертого энергоблока 9 мая пробили отверстие и уж потом начали вести монтаж оборудования. Взрывными работами руководил маршал инженерных войск С. Аганов.
– А в это время строители и монтажники треста “Южтеплоэнергомонтаж” днем и ночью тянули бетонопроводы по территории АЭС к энергоблоку и к насосной станции, – рассказывает начальник участка Л.И. Чурилов. – Работали на открытой территории – там, где в большей или меньшей степени “светился” каждый метр. Потом гидроспецстроевцы работали на бетонном хозяйстве, для которого эти бетоноводы прокладывались, и тоже на открытом месте. Бетоноводы обслуживали и сами ЮТЭМовцы.
21 мая прокладывали трубопровод в проходку вблизи третьего энергоблока – самое трудное место: прибор там показывал 35 рентген в час. Надо было сваривать “золотой стык”, а техники, малой механизации, не хватало. Вообще-то Минэнерго СССР выделило краны, сварочное оборудование, кабель, шланги, отобрав их у других строек. Но этого было все же маловато.
Руководил сваркой “золотого стыка” профессионал, он же парторг Трипольского управления ЮТЭМ П.М. Погорельчук, выполняли слесари Бессмертный и Шишов; Шакуло и Матвийчук подавали в проходку основной бетонопровод, что само по себе было делом непростым и весьма опасным. А потом электросварщик Матвийчук должен был заварить этот стык.
Он лег на землю и сделал подкоп под трубу. Процесс сварки стыка разделили на 4 части: по четверть стыка на человека, чтобы сократить для каждого время пребывания в опасном месте. В нормальных условиях такой стык делают поворотным и выполняют его в удобных условиях не меньше получаса. Здесь в соответствии с квалификацией сварщику выделили его отрезок. Например, потолочную часть, которую надо было сварить снизу, лежа ни спине, из ямы, поручили А.В. Ваганову и дали на это 10 минут,
– Задание было очень трудным само по себе, – рассказывает Погорельчук. – Каково же было мое удивление, когда Ваганов приехал на командный пост и доложил, что за те же минуты сварил не четверть, а половину стыка! Два других рабочих выполнили остальное. На этот участок нас возили БТРом, но когда надо было возвращаться, наша машина почему-то не смогла туда пробиться – так сварщик Кауров прибежал обратно пешком, На работе он показал себя с лучшей стороны. Но назавтра напился: “Я – герой Чернобыля!” – Мы уволили его по статье обычного трудового законодательства за нарушение дисциплины. Оказался у Каурова и последователь, Сергей Бережной. Он тоже вел себя героически, лез в любые дырки. Мы даже стали называть его Павкой Корчагиным. Но потом ему все это надоело, стал пить, тоже возомнил себя героем... Расстались и с ним. Остальные на этих двоих смотрели, как на дурачков: серьезное дело не терпело клоунады, ерничества.
Работы “Союзгидроспецстроя” в Чернобыле распределились на три крупных этапа: сооружение железобетонной плиты под фундаментом, стены на площадке АЭС, которая встала под углом к четвертому энергоблоку и защитила от излучений развала, а также сооружение “стены в грунте” и объектов ливневой канализации. Какое дело было опаснее – не определишь. Одновременно и с опережением шло благоустройство жилья для самих строителей объединения. В тексте волей-неволей эти работы будут перекликаться.
Каждое его управление получило свой участок работ в соответствии с ведущей производственной направленностью в мирной жизни. Однако на каком-то направлении, если нужно, создавали временный участок. Например, участок по монтажу техники. Он выполнял свое задание, расформировывался, а людей направляли на новые задания. В Чернобыльской конторе все руководители, включая начальника объединения – в одной комнате. Остальное – на стройплощадках.
Оглядываясь назад, заместитель начальника Днепровского управления по взрывным работам Д.Н. Гура подчеркивает, что простота и гибкость этой системы позволяли быстро решать любые задачи. Если бы подразделения составляли только по их принадлежности к управлениям, то могли бы возникать проблемы со снабжением, выполнением работ, комплектацией людей и техники. В целом же по объединению гидроспецстроевцы в Чернобыле предусмотрели все службы по нормальной для крупномасштабного дела схеме, включая отделы кадров, труда и зарплаты, организации производства, материально-технического снабжении, техники безопасности. Ведь речь шла о многих сотнях людей. Одно из подразделений – “Энерговысотспецстрой” (в тот период управление, а теперь самостоятельная организация) имело до аварии на ЧАЭС свой участок, так как возводило градирни. Его и назначили как бы генподрядным от объединения.
...перед обедом 19 мая рабочие “Энерговысотспецстроя” закончили возведение градирни на Хмельницкой АЭС. Это – громоздкое и высокоточное сооружение, посильное лишь немногим мастерам.
Рабочие переодевались и пребывали в благодушном настроении, когда пришла телефонограмма за подписью главного инженера родного управления В.В. Журавлева. Предлагалось побеседовать с людьми, объяснить им обстановку в Чернобыле и откомандировать Илюхина, Краснова, Щербакова, Егорова и Рябощук. “За помощью в отправке обратиться...” – указаны адреса и г.г. Киеве и Вышгороде (там размещается Днепровское управление этого объединения).
Нормальная телефонограмма. Но заканчивалась она словами: “Отказ от командировки будет рассматриваться как акт саботажа с вытекающими отсюда последствиями”.
– Ни у кого и в мыслях не было отказываться. Но ее конец возмутил всех, – рассказывает бетонщик-трубоклад В.И. Илюхин. – В ответ некоторые члены бригады (в бригаде человек 15) заявили, что уходят в отпуск. Правда, мы – пятеро названных рабочих – подписали телефонограмму. Я – за старшего. Тут же получили командировки в Киев, а оттуда в Чернобыль, не заезжая домой, в Москву. Выехали в тот же вечер. В Киеве началась путаница с машинами. Словом, 21 мая, в двенадцатом часу ночи мы оказались в Чернобыле.
Темно. На улицах – ни души. Подошли к зданию, в котором освещены окна. У входа – солдат, спросил, кто мы. Я показал пропуск. “Ребята, вы не туда попали, это воинская часть, идите через сквер к другому фонарику”. Так мы и попали в штаб Минэнерго. В большой комнате – трое очень усталых людей. “А кто вас сюда направил?” – Мы ответили, что выполняем приказ и вообще хотели бы определиться, куда идти и что делать. Они стали обзванивать организации, около половины второго ночи выяснилось, что надо ехать на остров, на базу объединения “Союзгидроспецстроя”. Дали нам газик. Первым на этой базе нам помог бригадир с Нурека Женя Степаненко. Он там нашел начальника Днепровского управления. Мы поехали на склад, получили матрацы, простыни. “Утром разберемся”. А наутро встретили своих товарищей из нашего управления – В. Мороза, Н. Михева. Они, оказывается, прибыли двумя днями раньше, но из Москвы. Ждали нас, приготовили постели и прочее. Но не знали точно, когда мы приедем. Увидели и своего командира – начальника управления В.М. Брудного, получили талоны на питание, Валентин Моисеевич объяснил нам задачу.
– А для меня история ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС началась с розыска эвакуированных наших рабочих чернобыльского участка, – рассказывает А.М. Троян, теперь пенсионер, а в то время главный инженер Днепровского управления. До аварии в г.Припяти постоянно жило около 300 работников только из “Энерговысотспецстроя”, не считая других управлений объединения. Их и их семьи эвакуировали более или менее компактно в селах, а позже – в любом населенном пункте страны по их желанию – в Киеве, Житомире, Харькове, Днепропетровске, Ужгороде и других городах, кроме Москвы и Ленинграда. Однако новых адресов никто не знал.
Действительно, многие отмечают, что сама эвакуация прошла быстро и спокойно. Однако неорганизованность последующих дней производила неприятное впечатление. Люди нервничали. Дней через 10 рабочие сами дали о себе знать, была создана комиссия по управлению этим процессом.
Однако было очевидно, что сил только одних “приписанных” к Припяти и Чернобылю подразделений “Союзгидроспецстроя” не хватит. Но объединение имело около десятка управлений по всей стране.
Объехав на БТРе места будущей работы и прикинув, что для этого нужно, А.М. Троян передал в свое управление телефонограмму: “Направить срочно буровую из Днепродзержинска с экипажем и один станок бурения с двухсменной бригадой, обсадные трубы, насосы, фильтровые колонны”. Когда работы развернулись, В.А. Брудный также отправился за 400 км за своими людьми на Ровенскую АЭС: “Вообще, когда требовалось добавить людей, мы просто вызывали своих, объясняли задачу, никто не отказывался”, – говорил он.
* * *
К тому времени я уже имела некоторое представление о высочайшем уровне профессионализма работающих в “Гидроспецстрое” (будем называть короче, как теперь, без приставки “Союз”). Видела их великолепные тоннели в Нуреке, Рогуне, на побережье Баренцева моря – в разных грунтах, от сыпучих до самых твердых базальтов. Даже внешний вид тоннелей потрясает красотой линий, ювелирной точностью исполнения и грандиозностью одновременно. Например, тоннель в Заполярье огромен, как эллинг для дирижаблей, а сечение его выверено так, словно очерчено циркулем. Мастера! Другого определения не подберешь. Даже самые бывалые строители поражались твердости горных пород: о них быстро стачивались лапы проходческих машин.
Приехав однажды в Таджикистан на Рогунскую стройку в разгар работ, предшествовавших сооружению ее гигантской по мирным меркам 130-метровой плотины, я обратила внимание на металлические сети, которыми были одеты все отвесные склоны ущелья. Оказывается, горы здесь настолько рыхлы, что приходится постоянно защищаться от осыпей, камнепадов. А ведь скалы, сложенные из этих пород, к тому времени уже были пронизаны сетью тоннелей. Строительство каждого их них в такого рода горных породах можно по праву считать профессиональным достижением. “Гидроспецстрой”, кроме того, сооружает в разных широтах дымовые трубы, градирни электростанций и вообще промышленные и гражданские здания округлой формы, создает дренажи и системы водопонижения, укрепляет и омоноличивает скалы и бетонные сооружения, строит свайные фундаменты, несущие стены в грунте, каналы, осуществляет горные и взрывные работы и пр., а также осуществляет исследовательские и экспериментальные программы. Его полное название – Всесоюзное ордена Ленина производственное строительно-монтажное объединение по специальным работам на строительстве атомных, гидравлических и тепловых электростанций – ВПСМО “Союзгидроспецстрой” Минэнерго СССР, (теперь Акционерная фирма, АФ “Гидроспецстрой”).
А история объединения берет начало с 1944 г., с работ по восстановлению взорванного гитлеровскими фашистами Днепрогэса. Постепенно на Украине и других регионах СССР образовалась сеть управлений ЦЭМ ГИДЭП (Центральных экспериментальных мастерских института Гидроэнергопроект), выполнявших специальные гидротехнические работы на всех электростанциях Минэнерго СССР: участвовали в строительстве плотин, шлюзов и др. Они объединились в трест, затем в объединение. До распада СССР около 30 производственных управлений объединения “Союзгидроспецстрой” были расположены во всех регионах страны, от ее западных границ до восточных, от северных морей до горы Кушки в Таджикистане. Теперь многие из них выделились в самостоятельные предприятия.
В середине 50-х годов в тресте начала действовать проектная контора, выросшая в специализированный проектно-изыскательский и экспериментально-конструкторский институт Гидроспецпроект – головная организация в стране по проектированию специальных строительных работ. Объекты электроэнергетики – теперь основной, но уже далеко не единственный адрес его деятельности.
– В Чернобыле можно было убедиться, что для “Гидроспецстроя” просто нет нерешаемых задач. Объединение обладает всем комплексом технических возможностей проектирования, разработки технологии работ, организации производства, – считает участник работ, начальник отдела В.Н. Живодеров. – В состав объединения входят и завод нестандартного оборудования (НСО), и учебный комбинат, который готовит “свои” рабочие кадры. Это – основа успеха.
По-моему же, главная ценность – все-таки люди, притом единомышленники; общий моральный климат коллектива создают, тем не менее, конкретные организаторы.
Вот что говорил мне когда-то самый талантливый и умелый руководитель в крупномасштабном отечественном энергостроительстве Р.Г. Хенох: “Иногда думают, что достаточно во главе стройки поставить квалифицированного специалиста – и дело пойдет. Это неверно, успех составляется из участия каждого инженера, прораба, рабочего. Но при этом, конечно, должна быть продумана и отработана вся система управления”. Именно таковы были предпосылки успеха “Гидроспецстроя” в Чернобыле.
Штаб “Гидроспецстроя” работал круглосуточно и четко, информация была поставлена отлично. Оперативные совещания по несколько раз в день проводили Дмитриев, Розин, Башмаков, Судный, Кафанов или кто-то другой, но чаше Розин. Работа шла целенаправленно, конкретно, буквально за минуты. Последняя в день оперативка, итоговая, проходила поздно вечером.
“Не помню ни одного случая, чтобы на каком-то участке не пополнялись задания штаба “Гидроспецстроя” или штаба Минэнерго”, – подчеркивает заместитель начальника Днепровского управления Ф.Г. Халиулин. “Я работал в Чернобыле 40 может быть самых напряженных дней мая и июня – и ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из наших людей, руководителей или рабочих канючил или жаловался на жизнь”, – мнение директора Гидроспецпроекта А.М. Мариничева.
Ежедневно, не менее раза в смену на стройплощадку приезжал замминистра Ю.Н. Корсун. Интересовался, как идут дела, и каждый раз напоминал о чрезвычайной важности ускорения работ и об уважительном отношении к радиации.
На мой дежурный вопрос о том, что именно произвело наибольшее впечатление в зоне, заместитель начальника технического отдела Михайлов ответил сразу: “Система снабжения”. “Казалось бы, мелочь: я мог на дороге остановить любую машину и попросить помочь заправиться – никто не отказывал, отливали топливо”. Подтверждает и ветеран Чернобыля главный механик ВПСМО М.П. Дружинин: в таких ситуациях самое важное – организация и снабжение. Оперативный отдел объединения по снабжению и быту при штабе возглавил А.С. Канунников. Вскоре он стал помощником у Ю.Н. Корсуна и проработал в Чернобыле до конца декабря. То, что в мирных условиях представляло проблему на месяцы, там решалось за день, притом нередко без предварительного оформления.
Разместились сначала на базе судоремонтного завода, но она вскоре оказалась тесна, пришлось на острове открыть базу рыбинспекции и часть людей разместить там. Туда же завезли необходимые станки (для рубки и гибки металла, сварочные и т. д.) для подготовки арматуры.
– А я вспоминаю этот период как кошмар, – впечатления Н.И. Рогатого. – Народу прибывало много. И каждого надо было куда-то определить. А определять-то некуда: вагончики, все стационарные помещения наши забиты полностью. В первые дни в самом Чернобыле постельных принадлежностей, матрацев, раскладушек, кроватей, одежды – ничего этого не было, а люди приезжали сотнями в Чернобыль и в Вышгород. Мы все это приобретали в магазинах, помогал Вышгородский райисполком. Дозиметры приобретены через штаб Гражданской обороны, и то в очень ограниченном количестве – это в первые-первые, самые “грязные” дни. Хотели воспользоваться запасом Гражданской обороны, но она оказалась абсолютно не подготовленной к работе в экстремальных условиях: на складах оказалось немногое из необходимого, да и то залежалое, в неприглядном состоянии.
– В мои функции входило одеть, накормить, уложить спать и обеспечить строителей материально-техническим сырьем: трубами, металлом, бетоном, цементом, свинцом, одеждой и т. п. Каждые три часа мы меняли людям спецовку – она оказывалась радиоактивно грязной. Госснаб Украины работал очень четко. Но ведь все необходимое требовалось немедленно, и в фантастических количествах, – рассказывает заместитель начальника “Энерговысотспецстроя” А.М. Лейдер.
И руководители и исполнители работ подвергались очень большому радиационному воздействию. Поскольку индивидуальных дозиметров в объединении почти не было (да и для чего они в мирное время?), заранее ознакомившись с площадкой, В.М. Башмаков сам провел своих рабочих по относительно безопасному коридору от входа в административно-бытовой корпус до места работ и при этом популярно объяснил, что шаг влево, шаг вправо от этого коридора – смерть. Если хотят жить и здоровыми приехать домой – должны соблюдать это правило. Рабочие попросили дать им дозиметры. Договорились, что получат один на десятерых, и по его показаниям дозы будут записываться остальным. Начальники управлений Башмаков, Неучев, Дзибура, Мартыненко, Куренной даже по официальным справкам получили до 20 бэр каждый, однако реальные дозы мая и первой половины июня были существенно выше.
Со временем появился “свой” дозконтроль: его осуществляли военизированные горноспасательные части “Гидроспецстроя”. Но, как и во всей 30-километровой зоне того периода, эти дозиметристы были в состоянии лишь определить общий радиационный фон на площадке перед началом конкретной работы.
Радиационная обстановка повсюду была очень неоднородной. Она могла существенно различаться и на расстоянии в метр, в зависимости от количества пыли и радиоактивных обломков. Здесь дирижером был ветер. Поэтому строители показывали, где они будут работать, где пройдут трубы и т.д., а дозиметристы размечали свои вешки с указанием даты и уровня фона. Одна вешка на стене домика-укрытия около насоса. Следующая – через 30 метров на столбике, последняя – на стене III энергоблока. Еще 4 отметки были на расстоянии 160 метров от этого здания. Ежедневно дозиметристы вновь измеряли на площадке радиоактивный фон, чтобы убедиться в его относительном постоянстве (действительно, постепенно он становился стабильным). Зная уровень фона и время пребывания на площадке, можно было и без индивидуальных дозиметров приблизительно вычислить свою персональную дозу. Это называлось “по маршрутам”. У руководителей “Гидроспецстроя” было пять хороших дозиметров типа ДП-503. На первых порах у рабочих в опасных зонах были личные дозиметры “карандаши”-накопители емкостью до 200 миллирентген, со шкалой. Их следовало ежедневно перезаряжать отчасти потому, что стрелка проходила всю шкалу. Официально же признавались только закрытые накопители-таблетки, которые полагалось сдавать в центральную лабораторию г. Чернобыля.
– Я был старшим группы из 6 человек, – вспоминает бетонщик-трубоклад В.Т. Видинеев. – “Карандаш” в кармане на груди с левой стороны, а накопитель-таблетка с правой. Каждые сутки в лаборатории г. Чернобыля таблетку расшифровывали, данные записывали в журнал и давали новую. Я только говорил, как пароли “6-28”, т.е. шестая книга, накопитель 28. Я, Короленко, Зорин, Пузачев, Рогожин по данным первого накопителя получили от 2,6 до 2,9 рентген, т.е. за два раза за два дня – более 5 рентген. Но когда я сдал IV накопитель и хотел узнать данные по III, то услышал что КГБ запретил сообщать эти данные, “чтобы люди не пугались”. Каждый из рабочих моей группы сдал по 16 накопителей (работали 18 дней, 2 ушло на организационные вопросы). Однако полученные нами дозы мы не знаем до сих пор.
