Текст книги "После Чернобыля. Том 1"
Автор книги: Ленина Кайбышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)
Итак, весь район АЭС опоясали дренажными системами, только силами Минэнерго построены емкости для стоков ливневой канализации на 100 тысяч кубометров воды.
Дамбы – насыпные сооружения. Они призваны защищать низменности от речных разливов, а в данном случае – реки от поверхностных вод суши. Сооружали их с учетом рекомендации геологов Украины, хорошо знающих бассейн р.Припяти в районе Чернобыля.
Дамбы насыпали, а сверху и с фронта движения воды покрывали специальной пленкой для предотвращения возможного размыва. Кроме того, перед каждой дамбой отрывали траншею для перехвата ожидаемого потока, чтобы ослабить водный напор. В траншею насыпали цеолит или торф, также обладающий способностью адсорбировать радионуклиды. Новосибирцы вскоре убедились, что строят дамбы правильно и уехали.
Всего было построено более 130 защитных дамб, каналов и ловушек для донных отложений. Наносоулавливающие сооружения делали нескольких типов. Одно из них – так называемая Ивановская ловушка – это почти километровый карьер, проложенный по руслу реки. Его смысл в том, чтобы сбивать скорости воды. Ил сваливается в эту канаву и там остается, задерживая до 20% цезия-144 и до 13% остальных радионуклидов.
В Киевском водохранилище и на реке Припяти в первый же год после аварии было построено и несколько подводных дамб – тоже наносоулавливающих устройств, причем в Киевском водохранилище их углубили метров на пятнадцать. Вытянувшись примерно на полкилометра каждая, они создали как бы волны на донной поверхности и неплохо собирали поступавшую с верховьев радиоактивность, защищая р.Днепр от наносов из Киевского водохранилища. Теперь эти накопления укрыты последующими наносами, которые служат как бы изоляцией и не дают им перемещаться
С самого начала было сделано максимум возможного, с запасом. Потом задумались, а нужно ли столько инженерных сооружений эксплуатировать? Через некоторое время часть плотин забило илом, и вода пошла через верх. Дамбы сработали, как накопители воды. В их верхних бьефах образовались пойменные озера, на дне которых стали оседать тонкие взвеси. Некоторые дамбы пришлось даже разрушить: взвешенные частицы и органика затрамбовали поры на поверхности дамб. Но на первых порах они свое дело сделали.
Украинский Минводхоз изучил этот эффект. Оказалось, что толщина ила перед плотиной на реке Илья оказалась в 15-16 раз больше, чем на окружающей территории дна, а концентрация радионуклидов в этом иле выше, чем на суше.
– Речная вода не только в Днепре, но и в Припяти в действительности оказалась более чистой, чем все мы предполагали, и для ее спасения просто не требовалось такое “тяжелое вооружение”, – рассказал мне в апреле 1989 г. В.В. Матвеев в Минводхозе Украины, показывая их центральную радиологическую лабораторию Днепровского бассейнового водохозяйственного объединения. Вместе с отделением географии АН УССР, Украинским Институтом комплексного использования водных ресурсов Минводхоза СССР и Украинским Гидрометеорологическим институтом Гидрометцентра СССР они постоянно ведут свои исследования в бассейне р.Днепр.
Водоохранные сооружения на малых реках контролирует Чернобыльское управление эксплуатации водоохранных сооружений. Первым начальником был Э.Л. Панасевич. С его помощью были выбраны три наиболее загрязненные речки: Брагинка, Сохан и Илья. На них и сконцентрировали усилия, реконструировали защитные дамбы, повысив их надежность.
Сначала казалось, что в радиусе примерно пяти километров от АЭС эти дамбы потребуются в течение года, от силы трех лет. Позже стало ясно, что им предстоит служить десятилетия, значит они должны быть прочными при любых паводках.
Не только в Днепре, но и в р.Припять уровень радиоактивности благодаря специально принятым мерам в 1986 г. был незначительным.
Появилась возможность говорить о закономерностях. До июля 1986 года в водах рек Припять и Днепр, Киевском водохранилище, вообще в поверхностных водах суши обнаруживали в основном изотопы цезия и стронция. Изотопы рутения, церия и ниобия встречались лишь иногда, и то непостоянно. Они главным образом оказывались частью взвешенных частиц. За год, то есть к маю 1987 года – концентрация цезия в Припяти, Днепре и Киевском водохранилище снизилась более чем в 20 раз. Она уменьшалась быстро, особенно летом и осенью 1986 года. Это было хорошо заметно по состоянию Киевского водохранилища – здесь оседают взвешенные частицы, принесенные Припятью и Днепром. Они-то и несли радиоизотопы цезия.
Осенью 1986-го волны ходили по Киевскому водохранилищу, будто по морю. Они выплескивались на берега и пляжи и слизывали с них пыль и грязь, что несколько увеличивало и радиоактивный фон самого моря. Ветры гоняли пенные барашки по его поверхности, шторма с глубины поднимали иловую муть. Непосвященному могло показаться, что теперь-то Киевское море превратится в сточный водоем. Однако расчеты не подтверждали таких пессимистических прогнозов даже при условии полного взбалтывания донного ила самыми сильными штормами. Действительно, дозовые нагрузки, которые определяются суммой всех радионуклидов, не загрязнили питьевую воду более чем на 5-10 процентов от принятых тогда в СССР норм. Эта вода быстро ушла в Черное море, где мгновенно разбавилась так, что радионуклиды стали просто неощутимы.
– Стационарно раз в неделю, начиная с 1987 года, службы Минводхоза Украины берут пробы воды вокруг всех атомных станций Украины, и ни разу не было зафиксировано превышение норм радиоактивности. Например, вода в пруде-охладителе Запорожской АЭС по всем показателям даже чище, чем в Днепре, – рассказывал мне через 3 года после аварии ответственный работник Минводхоза Украины У.В. Белоткач. – После чернобыльской аварии мы летали на скоростном вертолете и брали по 20 проб воды в день. Эта катастрофа не привела к загрязнению водоемов стронцием и цезием выше пределов, допустимых для проживания в зоне влияния АЭС. Справочники с такими нормами известны специалистам.
Но в самый “грязный” период, на заседании Правительственной комиссии 12 июня 1986 г. председательствующий задал вопрос представителю Минздрава СССР профессору Кощееву о качестве питьевой воды.
– Вода, по нашим промерам, вполне отвечает гигиеническим требованиям, это заслуга Минэнерго, так как Минкоммунхоз Украины свою часть работ по биологической и биохимической очистке сточных вод не выполнил, – ответил Кощеев.
У ПОДНОЖЬЯ ЧЕТВЕРТОГО БЛОКА
“В случае с Чернобылем русские оказались в беспрецедентных условиях: никому до этого еще не приходилось работать на так тяжело поврежденном реакторе. Они вынуждены были разработать широкие программы, испытывая существенный стресс от того, что имели дело с ядерной аварией таких масштабов...”
Джеймс Варли, главный редактор “Ньюклеар Инджиниринг” (Великобритания).
В Чернобыль 22 мая приехал министр Средмаша Е.П. Славский – решался вопрос об Укрытии для четвертого энергоблока.
Около месяца с газетных полос не сходило его неофициальное название – “саркофаг”, броня. Мы все с беспокойством следили за публикациями. Непосвященные даже представить не могли, насколько же, в самом деле, трудна эта работа. При виде реакторного отделения со стороны двора казалось, что ее вообще невозможно выполнить: ведь к разрушенному зданию даже близко подходить было опасно. Однако здесь предстояло поднять почти на 80-метровую высоту сложные, тяжелые и громоздкие конструкции и еще их там смонтировать, добившись герметичности всего укрытия. Эту работу поручили созданному тогда же средмашевскому специализированному предприятию – Управлению строительства №605 – УС-605.
Ядерная энергетика знает различные типы емкостей для хранения радиоактивных веществ. В оборудованных для этой цели помещениях в особой упаковке хранят ядерное топливо. В специальных могильниках выдерживают отходы.
Но “Укрытие” не похоже ни на то, ни на другое. Прежде чем строить, предстояло разработать технические принципы и требования для обоснования его целесообразности; сформулировать, как говорят специалисты, концепцию безопасности.
Эта концепция предусматривала условия, которые должны исключить возникновение в разрушенном реакторе самоподдерживающейся цепной реакции, а также образование радиолизного водорода в количестве, создающем взрывоопасную его концентрацию.
Топливо находится в хаотичном состоянии, по сути дела – просто свалка. Оно способно слегка саморазогреваться, и в этом нет ничего опасного. Саморазогревается и стог сена, чем и привлекает животных и путников в холодную пору. Однако концепция безопасности все же предусматривала необходимость предупредить возможность плавления остатков топливной массы. Дли этого небольшое количество образующегося в топливе тепла необходимо постоянно удалять из-под Укрытия.
Но главным его назначением была изоляция поврежденного реактора от окружающей среды. Укрытие должно быть абсолютно надежным и не только защищать от радиации окружающий мир, но и гарантировать его собственную надежность, в том числе противостояние ураганам и даже землетрясениям. Вместе с тем, построить саркофаг следовало в минимальные сроки, да так, чтобы и строители получили минимально возможные дозы облучения. Кроме того – это уже абсолютная фантастика – внутри саркофага предстояло создать помещения с относительно невысоким уровнем радиации для проведения там научных исследований и диагностики состояния остатков топлива, да и самого реактора.
Но прежде кто-то должен построить на самом развале первый ярус этого укрытия – стенку биологической защиты. Этот нижний ярус наружной части Укрытия, или саркофага сейчас скрыт под внешней стеной. Строители его в обиходе, по-домашнему называли просто стенкой. Но пока она не поднялась на 6 метров от земли, то есть по сути на уровень крыши двухэтажного здания, пока не оградила открытый завал, УС-605 не могло приступить к сооружению своего знаменитого Саркофага. Представители Минсредмаша заявили на заседании Правительственной комиссии, что пока “кто-то” не построит эту “стенку”, они вообще не начнут даже проектные работы.
Этим “кем-то” стали в основном работники припятского управления ЮЭМ (трест Южэнергомонтаж), то есть подразделения Управления строительства ЧАЭС. Начальником управления и непосредственным руководителем и участником этой операции был В.А. Казаков, поэтому часто официально и неофициально сооружение называли просто казаковской стенкой. Под этим именем она вошла в историю Чернобыля.
Неподалеку от четвертого энергоблока еще с “до новой эры” стоял восьмидесятитонный автомобильный подъемный кран. Его надо было убрать до начала сооружения саркофага. Несложная, казалось бы, операция, но не при радиационном фоне в 12 рентген и час. Понадобились дозиметристы, электрики – ведь предстояло завести два двигателя: ходовой и на крановой установке, чтобы кран мог пойти своим ходом. Военные предлагали не возиться, а просто взорвать кран и отбросить в сторону. Но ведь и разрушенный пришлось бы убирать с территории.
– Я спросил, кто пойдет. Кое-кто сослался на головную боль, на боль в спине. Но другие ответили: “Надо, значит, надо”. И побежали бегом, – рассказывает Сенников. Их было шестеро. Вообще, “надо” было широко распространенным внутренним побуждением. Будь моя воля, я наградил бы орденом в Чернобыле каждого.
Стрела была выдвинутой. Трос намотан на барабан, электронику кто-то вырезал и унес (позднее я узнала, что это были работники УС-605). Тормозом, гидравликой пришлось управлять просто рукой, ногой, палкой. Вокруг крана стояли контейнеры с графитом, кислородные емкости. Вывезти их попросили военных. Словом, этот подъемный кран выводили два дня и освободили место для другого большого крана, пригодного для сооружения саркофага. Все участвовавшие в этой эпопее награждены правительственными наградами.
К самому завалу у подножья энергоблока сначала подходить было невозможно: приборы в этом месте показывали до 1000 рентген в час. Поэтому вначале его намеревались просто завалить бетоном.
Чтобы хоть как-то подойти к подножью блока со строительными машинами, решили прежде перпендикулярно к основной стене, на углу здания реакторного отделения установить своего рода экран – небольшую временную стенку. Она частично защищала от излучений основного завала, если к нему подходить сбоку, как бы из засады. Участок с тремя рентгенами в час тогда считался вполне приличным местом.
Казаков разместил свою контору всего в трехстах метрах от четвертого энергоблока. Познакомиться с ним мне посоветовал помощник Ю.Н. Корсуна М.Г. Масловский, восхищенный работоспособностью и мужеством этого человека. Я застала Казакова за оформлением трудовых книжек его подчиненных.
– Пойдите, посмотрите, как здорово действуют наши ребята, – сказал он... “Пошла” на бронетранспортере. К четвертому блоку и то время все добирались только на специально оборудованных ми шинах, да и они сами через некоторое время начинали “светиться" так, что приходилось машины захоранивать и заменять другими. Ребята не спешили, они подъезжали к своему участку быстро, но paзмеренно делали свое дело и уезжали тоже быстро, без суеты.
Многие руководители осуждали Казакова за излишнюю, как им казалось, браваду. Верно ведь, что солдат обязан побеждать, и не высовываться без нужды из окопа под вражеские пули. Вот, мол, Владимир Александрович как раз бравирует, а может – и того хуже, старается побыстрее набрать свои 25 бэр, чтобы “законно” уехать из зоны. Бывали ведь и такие, чаще среди плохо обученных солдат, хоть и единицы. О них говорили с презрением. Вероятно, поэтому никаких наград Казаков не получил.
Но он не заслужил таких подозрений. Да, смел. Но – не безрассуден. Между прочим, в Отечественную войну в армейских инструкциях тоже не писали, что вражеские огнедышащие доты нужно закрывать своим телом.
С такими мерками можно и Александра Матросова, закрывшего в войну своим телом амбразуру пулемета, назвать рисковым и глупым ухарем: “Нечего, мол, было торопиться умирать. Подождал бы подмоги от тыла”. А он – спас товарищей. И помог выиграть бой. И мы по справедливости считаем Матросова народным героем. И знаем, что таких в войну было около 30.
– “Легкомысленное” поведение Казакова в тот момент тоже имело решающее значение. И, в конце концов, он рисковал собственным здоровьем, и это – его право. Да, его пришлось довольно быстро вывести из зоны, и он этого заранее не мог не предвидеть. После своей “стенки” он еще поработал в Чернобыле заместителем начальника УС ЧАЭС. И это ему почему-то не засчитали, когда составляли наградные документы.
Коллеги осуждали Казакова именно за пренебрежение к своему здоровью.
Для энергетиков здоровье людей представляло главную ценность, тем более, что возможности для замены ограничены – ведь энергостроителя, особенно монтажника, нужно готовить годы, пока не достигнет необходимого уровня мастерства. На энергетическом объекте его сходу заменить просто некем. Оборудование электростанции не случайно относится к категории особо сложного. И тот факт, что ни собственно строителям, ни монтажникам не пришлось набирать новых рабочих, свидетельствует о том, что никого из работавших на территории 30-километровой зоны не приходилось уговаривать оставаться там столько, сколько было нужно. “Наверху” быстро привыкли, что энергетики справляются с любым трудным делом. И Ю.Н. Корсуну приходилось напоминать Правительственной комиссии, что у Минэнерго нет людей, привлеченных из народного хозяйства, как у УС-605.
Но все-таки, как начать громоздкие и весьма трудоемкие работы у подножья реактора, если человек не может там находиться? Из какого материала и по какой технологии, какими механизмами этот ярус сооружать? Прецедента, а значит и опыта нет.
Подножие представляло собой бесформенный завал, который из соображений безопасности решили не раскапывать и никуда не перевозить. Землю вперемежку с обломками и графитом сначала военные на специализированных машинах лишь придвинули поплотнее к энергоблоку. Но поверхность все равно была неровной, рыхлой, в буграх и вмятинах. Теперь перед завалом, а следом и на нем самом предстояло установить надежный фундамент и нижний ярус саркофага. Без права на ошибку. Без возможности переделать... Но это же – невозможно!
...Пока в Правительственной комиссии обсуждали сроки и технологию возведения саркофага, 13 и 14 мая монтажники ЮЭМ вместе со специалистами института Атомэнергостройпроект (АЭСП) срочно проектировали стенку биологической защиты и придумывали, как эту работу осуществить.
Основная стена у подножия четвертого блока должна быть толщиной 7 метров, выше – сужаться до четырех. Высота – 6 метров. Ее общую конструкцию проектировал личной со своей командой Ф.С. Тимиров, директор института Атомэнергостройпроект.
Монтажники и предложили сделать стенку сборной, установить там короба своей конструкции и заполнить их бетоном подходящей марки.
Короба изготавливал Киевский завод экспериментальных конструкций Минэнерго. Под руководством старшего прораба В.А. Дугина на полигоне близ Чернобыля их укрупняли, устанавливали на трейлеры и с величайшими предосторожностями везли 18 километров к станции.
Дело тут не в какой-то необычной их сложности. Но очень уж зыбкими и громоздкими были эти двенадцатиметровые конструкции. Их следовало доставить без малейших повреждений и перегибов, чтобы потом дистанционно раз и навсегда состыковать,
Дорога от Чернобыля к станции тогда была не такой просторной, как теперь. Ветви деревьев нависали над коробами, грозя сдвинуть. Поэтому проводить огромные (японские и челябинские) трейлеры было непростым делом. Часть деревьев пришлось срубить. Впереди и сзади колонны, словно почетный эскорт, шли машины Госавтоинспекции. Каждый трейлер с блоком сопровождал мастер или прораб... В километре от станции военные на транспортных машинах ИМРах тащили их к стене энергоблока и придвигали плотно один к другому.
Укрупняла блоки, устанавливала на трейлеры и затем везла на станцию одна и та же сборная бригада из лучших монтажников трестов Южэнергомонтаж и Спецатомэнергомонтаж – асы и своем деле старший прораб С.М. Сергейчук, прораб В.И. Стампов и прораб Ю.Я. Баладюк, старший прораб Д.М. Кнут, И.Я. Кузнец, И.Н. Мудревский и другие под руководством заместителя начальника управления ЮЭМ В.Н. Норика. Не посмотрев это поистине “поле битвы” своими глазами раз, другой, десятый, ходом этого “сражения” управлять было бы действительно просто невозможно. Поэтому непосредственные руководители этой ювелирной работы – В.Н. Свинчук и В.М. Казаков то и дело с вертолетов разглядывали завал, чтобы убедиться: все идет, как задумано. Старались подлетать как можно ближе.
“Размазывать” во времени эту работу было нельзя – стенка требовалась как можно быстрее. Но по ходу дела постоянно возникали вопросы.
Чтобы короба у подножья реакторного отделения плотно прилегали друг к другу и не распадались, в ЮЭМе придумали автоматические защелки-уловители, которые срабатывали при касании и навечно состыковывали эти тридцатитонные блоки на их постоянном месте.
Ошибаться действительно нельзя – назад неудавшийся блок не уберешь. Поэтому на полигоне водители тренировались выполнять эти, в общем-то, несложные для мирного времени операции так, словно дело касается состыковки космических аппаратов. Возможно, сравнение не так уж и неправомерно. Началась эта эпопея изготовления и доставки блоков 26 мая, а последний блок доставили 3 июня, то есть всего за 7 дней ЮЭМ выполнил программу, для которой в обычных условиях требовались бы месяцы.
Теперь предстояло стенку заполнить бетоном.
– К вечеру в воскресенье, 22 июня, подъехав на БРДМ (боевая разведывательно-десантная машина) максимально близко к северной стороне четвертого блока, мы с Игорем Кравченко и солдатом-дозиметристом Колей вылезли из люков и впервые в нашей жизни начали нашу дозиметрическую разведку местности, – рассказывал позже специалист по бетонам Р.С. Тиллес. Именно – местности, поля боя, а не территории промышленного объекта, заполненной горами обгоревшей техники, экскаваторами, пожарными машинами, паутиной смятых бетоноводов. Тишина. Впереди – никого. Только черная громада разрушенного энергоблока, обнаженные голубые ГЦНы (главные циркуляционные насосы) из блочного технологического контура, желтые ресиверы, завалы... Голос Коли называет цифры, нарастающие до предела, после которого я командую: “Бегом!” Мы разведывали обстановку в дополнение к тому, что сообщили дозиметристы. Ведь и задача была неординарной: любой ценой забетонировать контейнеры первого яруса этой стенки. Решили цементное “молоко” в стенку закачивать по трубопроводу, издалека, дистанционно.
И вот снова километров двадцать по шоссейной дороге, потом по станционному двору идет необычный караван. Два трактора тянут трубу длиной в километр – будущий бетоновод. Его сопровождают 14 рабочих во главе со старшим прорабом В.Н. Нориком. И бригада тоже необычная: снова в нее входят старший прораб Д.М. Кнут и бригадиры: И.Я. Кузнец, И.Н. Мудревский и другие. Как говорится, сборная страны, элита. Организовали эту работу подразделения УС ЧАЭС, ЮЭМ и АЭСП (институт “Атомэнергостройпроект”). Работали без перекуров. Каждому члену бригады “досталось” по 15-20 бэр.
– Вчера вот закончили монтаж трубопроводов для подачи бетона, – рассказывал мне в июне Казаков и не скрывал удовлетворения. – Трубы монтажники ЮТЭМа заблаговременно сварили в плети, потом с помощью радиоуправляемой японской техники на трейлерах их подтягивали к реакторному отделению, а управление механизации строительных работ Минэнерго выполняло заключительные операции.
Например, на этом трубопроводе, уже на территории АЭС, предстояло заварить колено. Первый заместитель министра Минэнерго СССР С.И. Садовский предложил на машине установить сварочный аппарат, а за ним отправить БРДМ с двумя хлопцами. Бронемашина подъезжает, хлопцы из нее выскакивают по очереди и подбегают к трубе, сваривают участок стыка. А им издали кричат, сколько минут прошло. Стыки, на сварку которых и обычных условиях уходит часа полтора, эти ребята на тренировках варили за 30 минут, а в “поле” – за 18 минут, передавая сварочный аппарат, как эстафету.
Это была отличная идея – обезопасить завал с наименьшим привлечением людей, а затем выровнять с помощью радиоуправляемой техники эту гору из обломков оборудования и железобетона, залив и ее цементным молоком.
В обычных условиях на обдумывание и подготовку подобных работ отводилось бы специальное время. Теперь к их выполнению приступали практически в тот же день, когда получали задание.
– Сегодня в 23.00 начинаем большую закладку бетона. Завтра закончим, – докладывал на заседании Правительственной комиссии тогдашний начальник УС ЧАЭС Гора, человек слегка полноватый, внешне спокойный, даже как будто излишне уравновешенный. Но в действительности – грамотный, высококвалифицированный специалист, способный быстро оценить обстановку и принять точное, верное решение. Энергостроители – собственно строители и монтажники из подразделений Минэнерго – работали на многих участках одновременно. Их результат часто требовался быстрее других, как обладающий наибольшей оперативной значимостью. Нередко сказывался он и на критическом пути работ (то есть наиболее важный, трудоемкий этап или требующий наибольшего количества участников), а нередко и в самых опасных местах. Поэтому и на заседаниях Правительственной комиссии больше всего вопросов было к энергостроителям. Поэтому однажды председательствующий Маслюков обратился к Корсуну: “Организуйте прочтение лекций всем работающим у вас, чтобы понимали суть радиационной опасности и учитывали в процессе работы”. О необходимости беречь людей говорили почти на каждом заседании, порою грозили карами тем начальникам, чьи люди переберут дозволенные на тот, начальный период 25 бэр... Официально никто и не перебрал. Многие бывалые ликвидаторы просто не сдавали свои накопители: работать-то все равно надо.
...Это происходило в ночи с 3 на 4 и с 4 на 5 июня. В операции участвовали прораб Б.А. Радченко, мастер Гладинец, рабочие ЮЭМа, ЮТЭМа, военные. Полковник В.А. Себякин оставил строителям на ночь два бронетранспортера с экипажами под командой старшего лейтенанта Медынского и лейтенанта Иваникина. “Все молодые, моложе моих детей”, – как сказал о них Токаренко, замначальника ЮТЭМа. – Здорово они работали. И обеспечили подачу бетона на Казаковскую стенку. А Себякина нашел Тарасенко, просто попросил: “Помоги”.
А вот впечатление непосредственного исполнителя начальника вахты старшего прораба ЮЭМа В.А. Дугина:
– Работа шла круглосуточно, бригады по 15 человек сменялись через 12 часов: бригада И.Н. Рогулина – бригада А.М. Коваленко – снова Рогулина... Это объяснялось не только удобством в организации работы, но и желанием сократить время на дорогу в лагерь.
Мы жили тогда за 70 километров, в селе Полесском. Сам Дугин ежедневно приезжал на площадку в 7 утра и уезжал в 22. Рогулин был членом бюро Припятского РК КПСС, в его бригаде работал и его сын Александр; в бригаде Коваленко – делегат XXVII партсъезда Украины К.М. Ежов. То была именитая команда профессионалов высшего класса, а их общественные регалии в данном случае говорили об их большом авторитете у коллег. Ведь это было при советской власти.
Жара, пыль и пот. Запах от свежей с утра защитной маски – “лепестка” – уже к обеду не отличался от аромата выхлопов БТРов. И – постоянный, ставший подкорковым, вопрос: “Сколько здесь рентген?”, и следом – расчет: “Сколько мы здесь?” А мозг в это время занят работой. Сливаются дни и ночи: только скорей, скорей, скорей.
Бетонирование шло довольно гладко, однако вскоре заметили, что жидкий бетон куда-то уходит. Но куда?
Завал с вертолета осматривали в бинокли заместитель министра Ю.Н. Корсун, руководители УС ЧАЭС В.П. Акулов, В.Т. Гора. Никто не мог понять, куда же этот бетон исчезает. Около 10 тысяч кубометров массы залили, как в бездонную бочку... В конце концов, дыру в стене обнаружил Р.С. Тиллес, обойдя ее просто пешком – это при 15 рентгенах в час: “На меня не действует. И – должен же я посмотреть, в чем там дело”. Кандидат технических наук Роберт Семенович Тиллес в тот период возглавлял в институте Оргэнергострой отдел “скоростные методы возведения плотин ГЭС”, а в Чернобыле был специальным помощником Ю.Н. Корсуна.
Он решил соединить между собой несколько ленточных транспортеров, приблизить их вплотную к подножию четвертого энергоблока и по ним, как по конвейеру, доставлять к нижним ярусам стены более густую бетонную смесь, а для более высоких уровней – бетононасосами. И это решило проблему.
За три недели была спроектирована оргэнергостроевцами, затем изготовлена, смонтирована и запущена ЮЭМовцами уникальная дистанционно управляемая бетонирующая установка. Стенку бетонировали рабочие бригады Рогулина из ЮЭМа, а также экипажи машин из батальона полковника Тренина, экипажи машин из УС-605, автотранспортники и рабочие бетонных заводов.
Главный конструктор установки Тамара Петровна Ларионова, вероятно,– это единственная женщина, которой пришлось бывать тогда в такой близости от реактора. “Она и проектировала, и курировала изготовление, и... плакала, слушая по армейской рации наш “радиообмен” в зоне, передать который в печатном тексте не представляется возможным. Мы берегли ее как могли, но значительную дозу облучения она все-таки получила” (Р.С. Тиллес). Возглавили бетонирование энергостроители Стоклокос и Утин.
Военным за эту работу заслуженно вручили боевые награды. Гражданские специалисты не получили ни наград, ни даже почетных грамот. Хотя военные “партизаны” вне зоны были такими же гражданскими людьми, их командиры в Чернобыле оказались более объективны, чем гражданские руководители.
Институт “Оргэнергострой” Минэнерго СССР заслуживает более подробного рассказа. Его сотрудники выполнили колоссальный объем работ практически для всех строительных объектов Чернобыля. Заместитель директора Ю.Г. Хаютин выехал туда 3 мая 86-го, а через неделю при оперативном штабе министерства уже действовала специализированная группа из его института. Руководил ею главный инженер “Оргэнергостроя” А.М. Скоромников, главный инженер проекта – С.И. Джамбов. Задача №1 – разработка “проектных соображений” по консервации энергоблока №4.
На самом деле в проектировании различных мероприятий участвовали более 120 сотрудников из 17 отделов. Притом 30 человек работали непосредственно в Чернобыле в среднем около месяца каждый. Только с мая по декабрь совместно с другими организациями или только силами института они разрабатывали составы бетонных смесей для разных видов работ, в том числе и тех, которые применял УС-605 при сооружении Саркофага.
“Проектные соображения” включали, в частности, предложения по организации работы механизмов и технологию закрытия завала сухой бетонной смесью с использованием радиоуправляемых машин ИМР; схемы устройства самой защитной стенки надвижкой строительных блоков теми же ИМРами по направляющим трубам, на полозьях и по узкоколейным путям, а также схему ее бетонирования с помощью конвейерных систем; схему механизации работ с применением гусеничного “Демага” и кабель-крана; схему бетонирования железобетонной плиты под реакторным отделением; схему ситуационного плана площадки для сооружения “стены в грунте” и т.д., а также контроль качества этих работ. Специалисты института участвовали в подписании контрактов с фирмами “Швинг” и “Путсмайсер” (ФРГ) и “Вортингтон” (Италия), а затем сами же ездили в ФРГ принимать это оборудование.
По оценке главного инженера УС-605 В.Д. Можнова, опыт эксплуатации закупленных бетононасосов у фирм ФРГ показал, что они в наибольшей степени соответствуют условиям производства работ в сложной радиационной обстановке. Опыт работы показал обоснованность и других решений института “Оргэнергострой”, а его заводы изготовили оборудование и пр. для жизненно необходимых в зоне “своих” бетонных заводов; саму дистанционно управляемую конвейерную систему для бетонирования завала и защитной стенки перед ним, а также технологию ее функционирования. Эту линию, как говорилось выше, предложили и разработали, а затем сами руководили работами на ней начальник отдела НИС-30 Р.С. Тиллес и главный инженер отдела Т.П. Ларионова. Справедливо назвать также Г.И. Коржова, И.В. Пимкина, А.М. Дюкова, Р.Ч. Мамашева, И.И. Кравченко, Д.Л. Шаталова, С.С. Лукьяненко, А.Б. Силаева, И.И. Вайншток, А.М. Шапиро, да всех не перечислишь. Главный инженер проекта всех этих “соображений” С.И. Джамбов и сегодня бережно хранит горы документов института по чернобыльской тематике.
