Текст книги "После Чернобыля. Том 1"
Автор книги: Ленина Кайбышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)
29 апреля по предложению М.С. Горбачева была образована и в тот же день приступила к работе Оперативная группа Политбюро ЦК КПСС по вопросам, связанным с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Ее возглавил Председатель Совета Министров СССР и член Политбюро Н.И. Рыжков. В ее составе были высокие представители Совмина, Политбюро, КГБ, Министры обороны и внутренних дел. Судя по персональному раскладу, и здесь всей хозяйственной, производственной деятельностью занимались, в основном, именно хозяйственники Я производственники. До того они участвовали в формировании Правительственной комиссии. Собрали практически мгновенно, Я все пыталась понять, кто кому подчинялся и зачем такое дублирование. Оказывается, Правительственная комиссия отчитывалась перед Оперативной группой, которая по замыслу должна была ей помогать.
Вроде бы группе отводилась роль кормчего, но одновременно это был и погоняльщик. Живя в рыночной системе, это понять трудно. Но не стоило бы также забывать, что практически во всех промышленно-развитых странах в разных масштабах государственное хозяйственное планирование стало осуществляться на базе опыта первых пятилеток СССР, хотя ведущими в повседневной экономике там оставались рыночные отношения. Они и диктуют правила поведения. При стопроцентном планировании, как это было в СССР, вероятно, без вдохновителя, погоняльщика и контролера на деле обойтись было бы трудно, хотя при этом ЦК КПCC формально считался лишь идеологическим руководителем народных масс. Оба способа экономических отношений далеки от идеала, хотя рынок, вероятно, на сегодня предпочтительнее. До оптимального решения человечество еще не доросло.
Толстенную папку протоколов заседаний оперативной группы ПК показал мне ее зампредседатель В.В. Марьин, кстати сказать, весьма широко образованный и компетентный в вопросах электроэнергетики и ядерной физики специалист. На каждом протоколе – гриф “Совершенно секретно”.
Описываемые события для многих теперь – мало понятная история. Поэтому уместно коснуться довольно щекотливой по нынешним понятиям темы – роли ЦК КПСС в постчернобыльских событиях. Это – часть нашей истории, объективная реальность. Смысл деятельности ЦК КПСС – не наша тема. Однако никто не оспорит тот факт, что без его участия не решалось в нашей стране ни одно крупномасштабное дело. Хорошо это или плохо – вопрос отдельный, не стоит отвлекаться на комментарии. Просто констатируем: так в СССР сложилось.
Среди работников ЦК КПСС были люди плохие и хорошие, слабо компетентные в практических вопросах и весьма хорошо подготовленные, технически грамотные специалисты. Последние, как правило, были представителями среднего и низшего звена этого органа власти, практически курировали деятельность различных отраслей и ничего не решали в высоких сферах власти. Большинство из них было отозвано в ЦК с руководящих производственных постов “по зову партии” и “ради улучшения благосостояния советского народа”. Большинство искренне верило в целесообразность своей деятельности, заботилось о благе Отечества: кому-то помогали договориться, кого-то поторапливали, кому-то давали директивы. В тех условиях нередко действительно помогали делу, потому что многие начальники разных рангов вне ЦК КПСС верили в его всесилие и побаивались ослушаться, поскольку в таком случае несложно в одночасье и кресла лишиться. А главное – все равно взамен найдут покладистого. На самом деле не все команды выполнялись, но этого никто не рекламировал. Весь ЦК, в свою очередь, исполнял команды Политбюро и Генерального секретаря.
На протоколах оперативной группы указывали гриф “совершенно секретно”. Но ради собственного престижа и для пользы дела именно эту его работу ЦК КПСС политически выгодно было бы пропагандировать, а не скрывать. Я прочла все протоколы и убедилась, что эта группа вела себя вполне достойно. По рекомендации Правительственной комиссии сразу были обозначены обоснованные, крупномасштабные и своевременные задачи. Практические действия по их осуществлению также по представлению Правительственной комиссии обсуждались, принимались и контролировались первые месяцы почти ежедневно.
Вероятно, да и без сомнения, Правительственная комиссия справилась бы и без опекуна. Но реализовать ее решения оперативная группа действительно часто помогала. Например, свинец не отдавал председатель Курского обкома партии: нужен местному аккумуляторному заводу. Марьин позвонил Копчинскому, он – секретарю Курского обкома: “Либо вы отгрузите, либо сами поедете в этом вагоне со свинцом экспедитором”. – И вопрос сразу решился. Разумеется, никто бы не стал заставлять человека идти на неинтересную для него работу. Но лишить должности – пара пустяков. И можно найти на это место более послушного. Такой стиль “руководства” очень крупных начальников по отношению к чуть менее крупным был, увы, весьма распространен.
Всю работу Оперативная группа сразу распределила между пятью подгруппами:
а) определение причин аварии и обеспечение работоспособности неповрежденных трех энергоблоков;
б) подготовка аварийно-восстановительных работ, техника;
в) радиационная разведка и радиационная безопасность;
г) эвакуация населения;
д) материально-техническое обеспечение.
– Все идет организовано. Достаточно одного телефонного звонка – и решение принято, – вспоминает академик Е.П. Велихов. – Раньше на согласование уходили месяцы, а теперь достаточно ночи, чтобы решить практически любую проблему. Нет ни одного человека, кто бы отказывался от работы. Все действуют самоотверженно.
Но... попробуем по порядку. Правительственная комиссия лишь через час по приезду имела достаточные сведения о радиационной обстановке. Вначале все были убеждены, что реактор цел, а обрушилась только кровля центрального зала. Возможно, факт взрыва самого реактора и у них не укладывался в голове: “этого не может быть, потому что не может быть никогда”. Даже академик Велихов в первый момент этому поверил и убедился в обратном только после того, как пролетел над ним на вертолете и заглянул в жерло этого вулкана. Но и снаружи реакторное отделение четвертого энергоблока станции производило ошеломляющее впечатление, особенно бросались в глаза сиявшие желтой краской оголенные главные циркуляционные насосы. Реакторного отделения практически не существовало. Над завалом торчала верхняя плита самого реактора. Тягостное, щемящее чувство охватывало каждого.
И первые часы реактор как бы дышал: дым, пар. Сначала – сплошное красное свечение, потом с интервалом 10 сек. – белые и голубые вспышки. И сегодня никто не может сказать, что это было.
– Многие участники работ по ликвидации последствий аварии в первые дни не представляли полной опасности, которой они подвергались, приближаясь к горящему реактору. Вблизи него велись наблюдения за пожаром, осуществлялись полеты над энергоблоком на необорудованных радиационной защитой вертолетах, люди длительное время находились на “грязных” площадках энергоблока, – вспоминает замминистра Минэнерго СССР А.Н. Семенов, – Печально, но факт, что специалисты, ученые-атомщики, работавшие в Правительственной комиссии, первоначально считали, что аварию можно ликвидировать “малой кровью”. В течение нескольких дней сами члены Правительственной комиссии не имели ни индивидуальных приборов, фиксирующих уровень радиации, ни специальных таблеток, снижающих уровень насыщения организма радиоактивным йодом, ни спецодежды и других защитных средств.
Через сутки после взрыва ученые уже знали, что реактор отравлен ксеноном, что процесс отравления заканчивался и, следовательно, могла произойти самопроизвольная цепная реакция. Поэтому в течение нескольких дней после утра 27 апреля все высшие руководители словно сидели на пороховой бочке.
До середины мая ученые – высококвалифицированные и умные люди не имели достаточного представления о том, что происходит с реактором и какие меры следует принимать в ближайшем будущем: нет опыта, впервые в мире. Они предпринимали в целом оправданные действия, энергично пытались применять самые современные отечественные и иностранные средства диагностики. Но все-таки Чернобыльская катастрофа по своим проявлениям существенно отличалась от эффекта ядерных испытаний и взрывов на ядерных хранилищах. Задачу решил союз гражданских и военных ученых.
Особенно ценный и полезный вклад на первых этапах внесли кавторанги – морские капитаны второго ранга, облаченные в черную форму, из-за чего их между собой порою называли “черные полковники”. Это – специалисты с большим опытом работы при испытаниях ядерного оружия. Они были исполнителями и участниками программы “Игла”, измерений в трубных проходах водных коммуникаций (сливной и напорный коллектора СУЗ), установке системы диагностики в вентиляционной трубе.
Группы военных специалистов “четверками” менялись каждые 15 дней. Всех не перечислишь, неформальными же руководителями были Б.В. Казанцев, К.Г. Васильев, Ю.М. Бахтин, В. Пестряков, Титов (надеюсь, они простят мне неполное знание их имен – возможности не было уточнить).
Они приехали в Чернобыль по-хозяйски, как на обыденную работу.
Их главная особенность – высочайший профессионализм, навык работы в условиях высоких уровней радиации, помноженный на смелость, желание принести максимум пользы. Причитающиеся им “дозы” они планировали так, чтобы получить поровну и равномерно. “И техника не подвела ни разу, – рассказывает В.Ф Шикалов. – С ее помощью была определена обстановка в самых “горячих” местах разрушенного энергоблока”.
Под стать этим морякам в тот период были только разведчики из Института атомной энергии, ИАЭ им. И.В. Курчатова (о них расскажем многое) и сотрудники Института ядерных исследований Украинской Академии наук (руководители Ю.Л. Цоглин и А.А. Ключников).
Прежде всего, предстояло оконтурить места предполагаемого нахождения топлива внутри здания четвертого энергоблока, в значительной мере недоступные для осмотра из-за повышенной радиации. Составили картограмму, на которой помещения разделили на доступные (зеленые), ограниченной доступности (желтые), недоступные (красные) и просматриваемые только дистанционно (черные) В итоге уже в июле можно было обвести на картограмме контуры помещений, содержащих остатки топлива в значительных количествах.
Эту картограмму выполняла большая группа дозиметристов, для которых заранее определили все маршруты. Некоторые коридоры были радиоактивно грязны настолько, что дозиметристу разрешалось только промчаться бегом. Но при этом за несколько секунд он набирал свою дозу, должен был уйти с четвертого энергоблока и больше там не появляться.
С высотой обстановка была страшнее. План помещений двенадцатой отметки выглядит ярким пестрым ковром с преобладанием оранжевых и красных тонов.
Физики знали, что Шашенок умер от ожогов. Но также знали и то, что работал он в 605-м помещении, что его вывели или вынесли оттуда. Следовательно, из этого помещения есть возможность выйти. “Дорогой Шашенка” физики пользовались неоднократно. Это помещение находится на отметке 24.00. Здесь находятся выводы всех датчиков системы контроля КИП (контрольно-измерительных приборов), часть которых могла сохраниться и послужить после аварии для исследований. В. Шикалов и другие разведчики из Курчатовского института дошли до 602-й комнаты, но дальше путь преградила тяжелая радиационная обстановка. Г. Городецкий и С. Корягин на длинной веревке вдоль по коридору забросили дозиметры – ясно, что работать там невозможно... Рисковать или не рисковать? Лезть дальше? Эту работу пришлось отложить на два года. В 1988 г. после тщательной подготовки уже другая группа специалистов из ИАЭ прошла путь до 605-го помещения и выполнила программу измерений. Но прежде путь пришлось расчищать. И только после этого приборы удалось подсоединить к выводам датчиков. Однако вскоре выяснилось, что сами датчики давно вышли из строя: по-видимому, подводы к ним оборваны обрушившимися конструкциями. Ясно, что в 86-м рисковать не стоило.
Но нет худа без добра. Это помещение почти точно находится против центра реактора. Только реактора теперь уже нет. Из этого помещения буром пробурили отверстие, ввели туда перископ. И... убедились, что топлива в реакторе уже почти нет, a его нижняя опора опустилась вниз. Это – через два года после аварии. Прежде физики ИАЭ еще предполагали, что в шахте реактора сохранилась часть активной зоны.
То же рассказал мне сотрудник комплексной экспедиции Института атомной энергии им. И.В. Курчатова В.Д. Попов: “Мы только в 1988 г. визуально смогли определить, что реактора как такового действительно нет – пусто. То, что мы видели сверху, на снимках, создавало видимость того, что там, под верхней крышкой, то есть под схемой “Е”, что-то все-таки есть. В действительности под ней аппарата как такового практически нет. Графит сгорел или сублимировался...” Попов – сотрудник одного из украинских физических институтов. Всех объединила комплексная экспедиция. Оценками этих ведущих ученых страны следовало бы шире пользоваться при выборе практических мер в Чернобыле. В действительности курчатовцам порой “в кармане” привозили информацию знакомые из Минсредмаша. На основе этих данных они производили расчеты, докладывали выводы и рекомендации своему замдиректора института по науке В.А. Легасову. Но обратной связи, то есть ответной реакции нередко не получали.
Правда, значительную часть топлива обнаружили вне реактора, в помещениях разрушенного здания довольно скоро. Но сколько его там?
Определили и топологию (направление распространения) аварии в помещениях четвертого энергоблока. Разведка дала несколько интересных косвенных результатов. Так, следы застывшей копоти на перилах лестниц от летевшей теплоизоляции показывали направление теплового выброса и вообще ход распространения пожара. Взятые же пробы дали первую информацию о физико-химических характеристиках топливных частиц. В частности, предположили, что тяжелые откатные двери, закрывающие помещение №305 (непосредственно под реактором), были сорваны во время взрыва, а через образовавшиеся проемы идет подсос воздуха и шахту реактора. Позднее предположение подтвердилось.
С непривычным обстоятельством столкнулись исследователи: защититься от мощной радиации можно только хорошей одеждой и минимизацией времени пребывания во вредных условиях. Разведчики привыкли защищаться расстоянием (активность точеных источников убывает пропорционально квадрату расстояния). Здесь же “светило” отовсюду. Оказалось, что для передышки пригодны только мелкие помещения, например, облюбованная В.Д. Письменным женская бытовочка на одного человека – вероятно, комната уборщицы, с сентиментальными картинками на стенах, чайником, зеркальцем – этакая маленькая келья. Разведчики ее многократно использовали как перевалочную точку.
Хороша ли “Столичная” от стронция? Минздрав категорически против, разведчики – безусловно “за”, но без рекламы, незаметно. Руководители считали, что “если человек думает, что ему это хорошо, то само сознание способно помочь”, ведь речь идет о защитных силах организма. А у разведчиков настроение определяет половину успеха. Пожалуй, лучше них никто не понимал реальную опасность такой работы. И полученные нагрузки они учитывали в основном благодаря собственным знаниям о своих “дозах”.
То была смелость, сложенная с разумом. Бесшабашности не было ни у кого. Перед каждым проходом формулировали задачу: “что узнаем?” и “надо ли за это платить бэрами?” Позднее они, например, не одобряли сам факт водружения знамени на венттрубу, хотя к исполнителям относились как к героям.
…События происходили так стремительно и притом многопланово, что для создания целостной картины часто приходится забегать вперед или возвращаться.
В первые же часы по приезду члены Правительственной комиссии поняли, что понадобятся глина, бор, свинец, доломит и дали команду подготовить их к отправке – этим занимались строители и монтажники Минэнерго: надо было найти подходящие месторождения, придумать, как затаривать материалы. Сначала использовали мешки. Потом летчики предложили загружать перевернутые парашюты и подвешивать их под вертолетом.
В г. Припяти с крыши здания горкома партии хорошо просматривался четвертый энергоблок. С этой крыши были прекрасно видны и труба, и вертолеты. В. Марьин рассказывает, что оттуда диспетчер по рации командовал летчику, когда сбрасывать груз: когда с позиции диспетчера нос вертолета поравняется с трубой. Но был диспетчер и на самой станции. Марьин тогда предложил Щербине поручить военным сделать с этой крыши кинофильм, что они и осуществили. Появилась возможность детально изучать процессы над реактором и вертолетную эпопею. Аппаратуру дал академик Патон, у нее была большая разрешающая способность. Ради съемок летали также Е.И. Игнатенко и сотрудник КГБ. Останавливая кинопленку, можно разглядеть завал, плиту “Е”, горящий графит...
Приезд в Чернобыль Н.И. Рыжкова и Е.К. Лигачева 2 мая имел большое практическое значение. Они провели совещание в здании Чернобыльского райкома партии. По докладам специалистов оценили обстановку: произошла крупномасштабная авария, которая будет иметь очень долговременные последствия; предстоят работы очень большого объема. Была подключена практически вся промышленность Советского Союза.
Вместе с Рыжковым, естественно, приехали и высшие партийные чины Украины. Правда, компетентные люди говорят, что больше этих высоких товарищей в Чернобыле не видели. В г. Чернобыле после аварии функционировал Припятский горком КПСС. Он помогал в практических хозяйственных вопросах. Я надеялась, что комиссары организовали и сбор информации о лучших ликвидаторах – это их прямая обязанность. Попросила поделиться. И была очень удивлена, узнав, что НИКТО такую информацию но собирал... Вообще никто не собирал информацию с целью воссоздания истории работ в 30-километровой зоне ЧАЭС. Вероятно, на это не было времени.
Правительственная комиссия стала конкретным управленческим механизмом той огромной государственной работы, которая проходила под общим руководством Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС. “Я не знаю ни одного даже мелкого события, которое бы не было в поле зрения Оперативной группы Политбюро, – писал академик В.А. Легасов, – Должен сказать, что ее заседания, ее решения носили очень спокойный, сдержанный характер, с максимальным стремлением опереться на точки зрения специалистов, но всячески их сопоставляя. Для меня это был образец правильно организованной работы”.
Здесь рассматривали конкретные меры по локализации развития аварии, ликвидации последствий радиоактивного загрязнения территорий, размещению и трудоустройству эвакуированных из опасных зон людей, организации медико-санитарных мероприятий, по охране здоровья населения и др. Кстати сказать, именно три последних мероприятия выполнялись на практике плохо и бездушно, о чем и доложено было В.И. Долгих, Политбюро и правительству. На одном из заседаний Оперативной группы обсуждался даже вопрос о весьма плохом исполнении директивы относительно разъяснительной работы среди населения по правилам поведения, использованию продуктов питания и др. Видимо, местные власти сочли, что это – не столь важно на фоне грандиозной эпопеи войны с радиацией. По предложению Оперативной группы в пострадавшие районы были дополнительно направлены пять военных медицинских батальонов; там работали более 600 врачебных бригад Минздрава СССР, специалисты из многих клиник Москвы и других городов. Благодаря им удалось в короткие сроки обследовать более миллиона жителей пострадавших районов и участников работ по ликвидации последствий аварии. Но было отмечено, что Минздрав Украины ошибся в оценке радиационной обстановки, а его немотивированные поспешные действия и рекомендации создали панику среди части населения Киева. По заключению экспертов Минздрава СССР, за несколько первых послеаварийных дней индивидуальная доза облучения в Киеве не превышала 0,1 бэр, это немного. Запомним этот факт. Он получил далеко идущее развитие. Уже 5 мая стали поступать импортные медикаменты, было решено принять предложение видных зарубежных специалистов по лечению лучевых заболеваний. Многое в то время еще было неясным как нам, так и в мире. Поэтому группа решила организовать в Киеве Всесоюзный центр радиационной медицины, в состав которого входили научные и клинические институты. Было решено ввести всеобщее диспансерное наблюдение и научные исследования жителей пострадавших районов, оставить государственный Регистр, а медикам поручили тщательно вести документацию. Однако в этом Минздрав проявил "инициативу”, но об этом – позднее, во втором томе.
Оперативная группа ЦК КПСС обсуждала с Правительственной комиссией, учеными и утверждала программу действий по усмирению горящего реактора, бетонированию завалов, сооружению подземной плиты под реактором, его захоронению. Решения, как команды, передавали министрам соответствующих отраслей. Время показало, что решения были выбраны в основном верные.
Особо интересными кажутся решения, связанные с оперативными и долгосрочными мерами в атомной энергетике. На одном из первых же заседаний оперативной группы рассматривали вопрос о реализации срочных мер по повышению безопасности не только Чернобыльской, но и всех других атомной станций нашей страны. А 4 июня 86-го года группа заслушала доклады министра энергетики и электрификации А.И. Майорца и министра среднего машиностроения Е.П. Славского о принимаемых мерах, причем деятельность этих министерств была признана неудовлетворительной, а необходимость соответствующего высокого Постановления о неотложных мерах – жизненно важной.
Хотелось бы в этой связи заметить, что чернобыльская эпопея во всем отличалась категоричностью решений и сверхсрочностью исполнения, совершенно немыслимых в мирных условиях.
Приняли и предложение В.И. Долгих о необходимости разработать перечень важнейших проблем долгосрочного характера. Для его подготовки Отдел тяжелой промышленности и энергетики ЦК привлек многих ученых и специалистов. Программу представили 12 июня 1986 г. Предусматривались оснащение АЭС самыми современными комплексами диагностической аппаратуры на основе ЭВМ, разработка АСУ ТП для АЭС, организация производства специальных пищевых продуктов и концентратов, повышающих устойчивость человеческого организма к действию ионизирующего излучения. Программу как рекомендацию направили в Правительственную комиссию для использования при подготовке директивных документов.
На постоянном контроле группы был ход расследования причин аварии на ЧАЭС. Интересно, что в постановлении ЦК КПСС уже 14 июля 1986 г. в качестве первостепенных причин аварии назывались не ошибки персонала, а в целом безответственность и халатное отношение руководителей Минэнерго, Минсредмаша, Госатомэнергонадзора и самой электростанции к вопросам ядерной безопасности; низкая требовательность к кадрам за соблюдение строжайшей дисциплины и порядка в эксплуатации реакторных установок, отставание по ряду проблем научных исследований и, “разумеется”, неудовлетворительное выполнение решений партии и правительства по обеспечению высокой надежности работы АЭС. В постановлении подчеркивалось, что авария на ЧАЭС – это серьезный урок, из которого государственные, хозяйственные, партийные и советские органы должны сделать исчерпывающие выводы. Надеюсь, что косвенно этой разумной задаче служит и данная книга, хоть она и не имеет никакого отношения к ЦК КПСС.
Тогда уже было отмечено, что утверждения руководителей Минсредмаша и Академии Наук СССР об абсолютной надежности действующих реакторов на АЭС не соответствуют действительности, а меры на случай аварийной ситуации – недооценены; министерства, ведомства, местные власти к ликвидации последствий подобных аварий подготовлены слабо, а Гражданская оборона и радиационная медицина нуждаются в укреплении.
Вскоре были созданы Министерство по атомной энергии и новый Госатомэнергонадзор. Обсуждали необходимость постепенного выведения из эксплуатации энергоблоков, выработавших ресурс (этот процесс уже начал осуществляться), создания реакторов нового поколения. А в качестве оперативных мер группа рассматривала возможность пуска энергоблоков №1 и 2, а затем и №3 на ЧАЭС.
И сейчас можно услышать заявления о тайнах вокруг чернобыльской катастрофы. Широко расползлась даже такая, при здравом размышлении, безумная версия: полную и достоверную информацию власти-де передают МАГАТЭ, за рубеж. А для внутреннего пользования предлагают ограничиться сильно урезанной, бодренькой, оптимистичной. Кстати, у этой версии есть реальные истоки, пусть и в “прошлом” времени. Например, о состоянии здоровья академика Ландау после автомобильной катастрофы мир оповещали довольно подробно. Народ же собственной страны такой чести не удостаивали.
В данном случае не было смысла скрывать практически ничего, кроме опасений физиков: в первые дни они не могли поручиться, что не произойдет новый взрыв и, следовательно, мощный выброс. Но опасения – еще не факт. В такой ситуации действительно незачем понапрасну пугать людей. Другое дело – официальная засекреченность всех работ в зоне. На мой вопрос: “зачем?” ответили, что намерены сохранить отечественные “ноу-хау”, наработанные в Чернобыле, надеясь их в будущем продать. Видимо, поэтому, “для ясности”, засекретили абсолютно все, включая суть обсуждения принимаемых мер.
Какой-то “умник” догадался ставить такой гриф даже на рекомендациях населению о том, как себя вести в условиях радиации, как вести сельское хозяйство. Я видела листовки-рекомендации, разработанные учеными-аграриями до 1986 г. – без грифа – и похожие постчернобыльские – с грифом. Была ли на это команда? Сомневаюсь. Скорее – это чья-то “инициатива”. В 1989 г. все рассекретили.
Уже 1 мая 1986 г. оперативная комиссия ЦК приняла решение о целесообразности организации пресс-конференции с иностранными журналистами, которая и была проведена через 5 дней в Москве. Были проведены беседы с послами всех заинтересованных стран. Решили пригласить Генерального директора МАГАТЭ X.Бликса. О факте аварии он был информирован в первые же дни, вскоре по приглашению Правительства СССР он прибыл в нашу страну, а затем регулярно получал нужную ему информацию.
Но я сама тогда и в последующее время неоднократно сталкивалась с фактами грубой фальсификации событий, исходящих от работников бывшего Минсредмаша и руководителей Минздрава СССР: преуменьшаются собственная вина, потери от катастрофы, и приукрашивается собственная роль. Забавно, что этому верят многие атомщики, не связанные непосредственно с РБМК.
В мае же были приняты решения о приобретении за границей лекарств, а также оборудования и техники. Лишь Финляндия, Швеция, Италия, Франция, ФРГ и Япония охотно согласились на такие поставки. Остальные страны пытались применить эмбарго, им пришлось многое объяснять. В итоге, в частности, было налажено долгосрочное сотрудничество с американской фирмой “Вестингауз”. Создать благоприятную, деловую обстановку на таких совещаниях позволила подготовительная работа, проведенная отечественными специалистами и учеными во главе с академиком Легасовым. Наша страна вышла на арену широкого международного сотрудничества в области безопасности атомной энергетики.
Как уже говорилось, большинство вопросов принципиального и оперативного характера рассматривались по предложению Правительственной комиссии. Оперативная группа их детально обсуждала и практически все утверждала. Затем решения приобретали особую силу от имени ЦК КПСС, что придавало им как бы характер директив. Постепенно наибольшую часть вопросов Правительственная комиссия стала решать на месте. В г. Чернобыле для нее построили небольшое двухэтажное здание, куда приезжали ведущие руководители комиссии, а постоянно в течение нескольких лет жил и работал глава оперативной группы Правительственной комиссии В.Я. Возняк (позднее заместитель министра по чрезвычайным ситуациям РФ).
В середине января 1988 г. деятельность оперативной группы ЦК КПСС была положительно оценена и в связи с выполнением поставленной перед нею задачи – расформирована. Контроль и координацию работ по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС стало полностью осуществлять Бюро Совета Министров СССР по топливно-энергетическому комплексу, а позднее – Государственная комиссия Совета Министров СССР по чрезвычайным ситуациям и, наконец, созданное на его базе Министерство по чрезвычайным ситуациям РФ – в части, касающейся теперь лишь России, а не всего бывшего СССР.
В Постановлении ЦК КПСС от 14 января 1988 г. в качестве первоочередной задачи всех министерств и ведомств, партийных и хозяйственных органов называлась постоянная забота об охране здоровья работающих и проживающих в районах, пострадавших от аварии на Чернобыльской АЭС, о создании им надлежащих жилищных и бытовых условий, снабжении продуктами питания. Особо подчеркивалось, что дальнейшее развитие атомной энергетики и ее топливного цикла должно базироваться на качественно новой технической основе, высоконадежных конструкторских решениях, обеспечивающих повышенную безопасность атомных станций. Были даны и соответствующие поручения хозяйственным органам, поставлены задачи по организационному укреплению и улучшению руководства атомной энергетикой и развитию более широкого международного сотрудничества в этой области.
Как говорится, ваши бы слова да Богу в уши. Сделано, действительно, колоссально много. Но решения ЦК КПСС не были элементом непосредственной практической работы Госплана и Минфина СССР. Несмотря на их действительно грозный характер, они нередко оставались декларацией, поскольку финансовое и материальное обеспечение распределялось вообще по отраслям и хозяйственным программам – сколько достанется. Нечего удивляться – даже многие Законы правительства, решения Верховного Совета не всегда имели практическое денежное и материальное обеспечение. Сегодня этим “славным традициям” следует Государственная Дума РФ, принимая свои законы. Для этого всегда найдутся объяснения, но деньги в госбюджете живут собственной жизнью. Вот и работа над энергоблоком нового поколения практически за 10 лет так и не получила нормального государственного финансирования, хотя атомная энергетика считается бюджетной отраслью. А ведь не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: самая дешевая работа – выполненная быстро, без проволочек и при полном обоснованном финансировании. Но денег ни на что не хватает...
