Текст книги "После Чернобыля. Том 1"
Автор книги: Ленина Кайбышева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)
СТЕНА В ГРУНТЕ
Это было одно из наиболее сложных сооружений в комплексе защитных мер. Оно называлось “водонепроницаемая завеса", или “стена-локализатор”.
Через три недели после аварии стало очевидно, что реактор в грунт не провалится. Однако подземные воды все-таки неизбежно загрязнятся радионуклидами с поверхности земли, которые постепенно просачиваются в грунт. Фильтрация идет также из загрязненного пруда-охладителя, из поврежденных при аварии реакторных систем. Необходимы срочные меры.
– Вызвал нас первый замминистра Минэнерго СССТ С.И. Садовский: “Идите к шахтерам на четвертый блок, у них какая-то течь, просят выполнить водопонижение”, – вспоминает прораб Днепровского управления “Гидроспецстроя” А.Б. Соболевский. – Мы пошли искать Министра угольной промышленности Щадова, который в это время, говорят, находился в Чернобыле. Но не нашли. Отправились к специалистам Гидропроекта, там ответили: “Чья вода, не знаем, может, грунтовая, а может – нет. Ждите команды”. Действительно, кабельные каналы четвертого энергоблока затопило при тушении пожара, насосы инженерных сетей водопонижения нс работали, а грунтовые воды высоки. Но самое интересное было потом. Замминистра С.И. Садовский вызвал Н.В. Дмитриева, и тут началось такое... Мы получили задание выполнить за короткий срок 12 км “стены в грунте”...
Невысоко над правым берегом р. Припять разместилась площадка АЭС. С севера она лишь на 1-2 км отстоит от поймы реки.
Предстояло уберечь от загрязненных грунтовых вод р.Припять, а также воспрепятствовать их перетоку на территории прощадки АЭС из верхнего четвертичного горизонта в более низкий, бучакско-каневский. А для этого выстроить стену на пути грунтовых вод. Предусматривалось, что загрязненные грунтовые воны на территории АЭС будут удерживаться временно, а затем удаляться и очищаться. Но это – лишь общее решение.
У идеи “стены наоборот”, то есть вглубь земли, были противники. Они сомневались: да, стена предотвращает сток грунтовых вод в р.Припять, но создает подпор этих вод на территории станции. А потому подземные воды могут излиться над поверхностью заграждения.
– Сооружение стенок в грунте вообще традиционно при строительстве атомных станций во многих странах мира. Если б у нас их строили одновременно с ЧАЭС, в конечном итоге обошлось бы дешевле, – мнение члена-корреспондента АН Украины Э.М. Соботовича. Но в действительности не во всех случаях такая стена необходима.
Поиск решений о судьбе подземных вод в районе ЧАЭС в иннституте Гидропроект начался после первых же сообщений об аварии. Были привлечены специалисты Союзгидроспецстроя, его института Гидроспецпроект, Минводхоза, ВСЕГИНГЕО, Института геохимии АН СССР, Киевского университета, Госкомгидромета и др. Специалисты и ученые предлагали свои решения, которые затем обсуждались в Минэнерго СССР, Совете Министров СССР, Политбюро ЦК КПСС и в Правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Но независимо от их решений украинские власти и партийные руководители настаивали на сооружении этой “защитной” стены. Затем Гидроспецпроект разработал проектную документацию по подземным защитам на площадке АЭС, г.Припять и прилегающей территории, а Союзгидроводхоз – по пруду-охладителю. По ходу дела вносили коррективы.
– Исходные данные о площадке и гидрогеологических условиях выдавал институт Гидропроект им. Жука и ПГО “Севукргеология”; строительные расчеты выполнил Гидроспецпроект, с учетом результатов математического моделирования, проведенного в институте ВСЕГИНГЕО, – вспоминает заместитель главного инженера Гидроспецпроекта Л.И. Малышев, – С нами работали киевские гидрогеологи и другие специалисты. Предложений было несколько, каждое рассматривало Правительственная комиссия. Поначалу стену в грунте решили построить вокруг ЧАЭС. Этот план предусматривал 30 км такой завесы на глубину до 35 м, то есть до водоупорного слоя. В этот период в нашей стране были недостаточно соответствующего строительного оборудования. Однако это препятствие не считалось нерешаемым: надо, значит купим. Если в “резервуаре” скопится слишком много жидкости, ее откачают по скважинам и отправят в очистные сооружения. Другой вопрос, целесообразно ли создавать почти замкнутый резервуар?
Ученые АН УССР предлагали строить еще одну стену в грунте, по контуру пруда-охладителя, вода в котором была также загрязнена радионуклидами. Однако специалисты Гидроспецпроекта доказали: 20 км стены достаточно, чтобы оградить АЭС от прудов-охладителей. Затем было принято предложение института Гидропроект о сооружении около пруда дренажной системы, что и сделали строители Минводхоза.
Слово геологам. Наиболее поздние четвертичные отложения там простираются до глубины 100 м. Они сложены песками, суглинками, глинами и даже местами заторфованы. Фильтрационные потоки от главного корпуса направляются на юго-восток, к системе водопонижения на площадке третьей очереди станции, а так же на север, к р.Припять. Притом естественные уклоны ничтожно малы, всего 0,001-0,009 м. По расчетам распределение радиационных загрязнений по глубине фильтрационного потока, скорее всего, окажется незначительным, поскольку по плотности инфильтрационная вода существенно должна отличаться от грунтовой, а диффузия там малоинтенсивна. К тому же пески и суглинки должны в некоторой степени адсорбировать в себя радионуклиды из воды. Во всяком случае, радиоактивные загрязнения не должны проникать глубоко.
И ученые оказались правы: несколько проб грунтовых вод четвертичного горизонта на площадке АЭС в июне-июле 1986 г. оказались радиоактивно чистыми.
Институт Гидроспецпроект промоделировал 31 вариант различных комбинаций природного режима свободной фильтрации грунтовых вод, зарегулированной защитными сооружениями: со сплошной противофильтрационной стеной в грунте, с прерываемой, с дренажами. В конце концов, фильтрационную обстановку на площадке АЭС к моменту аварии определили как спокойную и не имеющую тенденций к быстрому распространению загрязнения в грунтовых водах. Зона аварии на площадке АЭС простирается на глубину 6 м, притом фильтрация вод идет со скоростью 0,1-0,6 м/сут, хотя по краям площадки АЭС потоки несколько ускоряются. Подсчитали, что грунтовые воды от очага наибольшего загрязнения на поверхности площадки АЭС до реки будут идти около 12 лет, а до системы водопонижения III очереди станции (пятый-шестой энергоблоки) – около 2 лет.
Однако построенная до аварии система водопонижения III очереди должна работать, иначе уровень грунтовых вод на площадке повысится сам собой, а градиенты и скорости фильтрации в сторону реки возрастут.
Местные геологические условия технически стену в грунте построить, безусловно, позволяют. Известен опыт отечественный и зарубежный – выкапывают траншеи различной конфигурации, заполняют глинистыми растворами (суспензиями), чаще всего на основе бентонитовых глин. Когда траншея готова, раствор вытесняют, то есть заменяют бетоном, сборными элементами, глиной или смесями глины с цементом. Но можно оставить и бентонит или глину. Таким образом, в фунте формируют несущие конструкции или противофильтрационные завесы, строят фундаменты, тоннели мелкого заложения, колодцы и другие подземные сооружения. Например, способ “стена в грунте” широко применяют при строительстве станций и тоннелей метрополитена неглубокого заложения и других сложных сооружений. Используют отечественное и импортное оборудование, все – циклического действия. Имеют его и многие подразделения “Гидроспецстроя”.
При дальнейших расчетах выяснилось, что если подземную стену сооружать не на всю длину вокруг всей территории станции, включая и еще недостроенные сооружения III очереди, а лишь по внешнему контуру собственно площадки АЭС с ее четырьмя энергоблоками, то ее длина сократится вшестеро. На том поначалу и остановились. В дальнейшем же пришли к выводу, что достаточно проложить стену на длину 2,5 км, не замыкая ее в окружность. Время подтвердило правильность последних расчетов.
На участках пересечения стены с отводящим и подводящим каналами решили оставить окна, а в порядке компенсации потерь грунтовых вод – пробурить несколько лишних дренажных скважин. Составили и “Регламент эксплуатации системы перехвата загрязненных подземных вод на промплощадке АЭС”, который затем был выдан дирекции ЧАЭС. Стена отделит пруд-охладитель и промплощадку от станции, и этого будет достаточно.
До какой глубины строить стену? Ясно, что она должна нижней частью упираться в водонепроницаемый слой. Чтобы уточнить его уровень, через каждые 50 метров по оси трассы начали бурить разведочные скважины. Но в дальнейшем от них отказались, поскольку состав пород становился виден по мере рытья строительной траншеи.
Итак, стена в грунте, по проекту, углублена на 29-32 м, то есть на один метр ниже уровня относительного водоупора – киевских мергелистых глин. Ширина – 0,6 м. Заполнять стену решили комовой глиной. Ее брали в Чистогаловском месторождении, имевшем ледниковое, моренное происхождение. Но предварительно проверили качество глины на опытном участке.
– Кому поручить строительство? 29 или 30 мая замминистра Минэнерго СССР Корсун, начальник “Гидроспецстроя” Дмитриев, главный инженер его Днепровского управления Запорожец и конструктор отечественной машины СВД-500 Шеймблюм предстали перед тогдашним председателем Правительственной комиссии. Корсун рассказал о строительной фирме “Гидроспецстрой”, ее популярности и о намерении 15 июня запустить первую землеройную машину, которая в то время по частям прибывала из Казахстана, от места ее последнего применения.
Нa это Воронин ответил, что его не интересует, какие фирмы будут работать. “Вы – Минэнерго – произвели первый в стране атомный взрыв. Поэтому какими средствами вы будете ликвидировать последствия – ваше дело”. В то время вина Минэнерго еще провозглашалась как единственно вероятная, и реакция Воронина была бы понятной, если бы не маленькая деталь: Л.М. Воронин в течение нескольких последних лет возглавлял в Минэнерго Главниипроект, хотя не имел прямого отношения к атомной тематике, то есть на этом совещании собрались коллеги из одной отрасли, а не просто глава Правительственной комиссии с подчиненными.
Обсудили подготовленный в Минэнерго график начала работ, о котором прежде уже было рассказано на Правительственной комиссии. Учли радиационную обстановку.
– С творческих позиций организация огромной работы по сооружению стены в грунте была наиболее интересной, – мнение Главного инженера “Гидроспецстроя” М.Н. Розина. – Раньше в таких масштабах и в таком темпе подобные работы мы не выполняли. В Чернобыль были привлечены практически все наши управления: Энерговысотспецстрой, Волгодонское, Волжское, Камское, Днепровское, Закавказское, Узбекское, Таджикское и Московское. Другие спецуправления должны были направить квалифицированных специалистов. Каждое имело свой фронт работ, отвечало за его качество. Нам в помощь были прикомандированы два военных полка.
Всего было занято 1400 человек, из них 600 были специалистами основных профессий из “Гидроспецстроя”. Работали круглосуточно, в 4 смены по 6 часов каждая. Руководил работами оперативный штаб объединения во главе с его начальником Н.В. Дмитриевым. Располагался он тогда в здании бывшего профтехучилища в г.Чернобыле.
Передо мной текст приказа Н.В. Дмитриева от 2 июня 1986 г.: “С целью безусловного выполнения специальных ремонтных работ, порученных ВО “Гидроспецстрой” на Чернобыльской АЭС приказываю: поручить МСУ “Энерговысотспецстрой” (Брудный) выполнение обязанностей генеральной субподрядной организации. Организовать в его составе оперативный отдел с местоположением в г.Чернобыле. Руководство оперативным отделом возложить на зам. начальника “Энерговысотспецстрой” с постоянным его пребыванием в г. Чернобыле... Начальникам спецуправлений командировать в его распоряжение наиболее квалифицированных ИТР и служащих для комплектования служб оперативного отдела... по графику согласно приложения... (за детальное распределение обязанностей в соответствии с производственным профилем каждого управления)... Командировать бригады наиболее квалифицированных рабочих во главе с бригадирами, мастерами и начальниками участков... по графику... Поручить Днепровскому СУ приемку, хранение, погрузку и отправку всех грузов, тяжеловесов – установок С-50 и С-90 “Касагранде”. Можайскому учебному комбинату в срок до 5 июня с.г. организовать в г.Чернобыле филиал учебного комбината. Директору института “Гидроспецпроект” в срок до 5 июня с.г. организовать Чернобыльский отдел рабочего проектирования.
В объединениях в шутку и одобрительно это называли системой тотальной командировки. Здесь и прежде успешно практиковалась мобилизация сразу многих подразделений из разных точек страны для выполнения работ на крупных гидротехнических объектах. Каждому выделяют участок по его профилю. В итоге работа выполняется в несколько раз быстрее, чем если бы ее последовательно делали управления одно за другим. Как и при сооружении подфундаментной плиты, базовым стало Днепровское управление, расположенное в г. Вышгороде под Киевом.
– Смеялись редко, не могу припомнить, – рассказывал мне Н.Г. Селиванов. – Большинству особенно запомнилось в этот период братство. На этой площадке мы чувствовали себя единой семьей, одной большой бригадой. Люди незнакомые, практически чужие, понимали друг друга с полуслова, и там не было чужих. Главное – ты гидроспецстроевец. Никто не спрашивал, из какого ты региона, из какого управления. Другие вспоминают, как однажды в мае-июне 86-го они увидали в зоне неизвестных им гражданских крановщиков и водителей из Смоленска. Ходят неприкаянные, не знают, что им делать. Гидроспецстроевцы позвали их к себе, накормили, поселили, дали работу – ребята были очень довольны: дело появилось.
Самым сложным делом была организация труда и быта почти полутора тысяч человек. Среди прибывавших из многих регионов страны были горняки, проходчики, цементаторы и т.д. Требовалось немедленно отобрать из них тех, кто способен наиболее четко представить себе работу и быстро ее выполнить, а также рационально распределить объемы работ между подразделениями. Гидроспецстрой” прежде в основном выполнял горные тоннельные работы для гидроэнергетики, в его составе были специалисты по свайным цементационным противофильтрационным работам. Но прежде именно специалистов такого профиля не было необходимости собирать сразу всех в одном месте.
Все работы выполняли по временному графику, связанному с конкретной радиационной обстановкой. Однако к руководителям этот нормирующий график отношения как бы не имел. Например, у главного инженера Днепровского управления А.Л. Запорожца рабочий день начинался в 5.30 выездом на площадку посмотреть, что сделала ночная смена. Штаб “Гидроспецстроя” начинал работу в 7.00. После совещания Запорожец опять выезжал на площадку, решал все трудные вопросы вплоть до снабжения людей водой и транспортом. После обеда – работа с Гидроспецпроектом, наладчиками, механиками. После 18.00 – снова на площадку, затем в Чернобыль, на заседание штаба, которое начиналось в 19.00: обсуждали сделанное. С 21.00 до 24.00 – снова на площадке. Отбой – в 1.30-2.00. Так – каждый день, без выходных. Большинство, в том числе руководители, жили на острове, на р.Припять. Многие – в п.Зеленый мыс за пределами 30-километровой зоны. На острове были горячие вода, душ. Главное же – экономилось время для сна за счет дороги. Рядом жили и многие рабочие – их можно было в любой момент поднять, если нужно. Они обычно завтракали в 7.00, в 8.00 были на стройплощадке.
– То была непривычная, не похожая на наши будни жизнь. И люди там становились иными, и взаимоотношения, – впечатление рядового инженера объединения В.И. Лагодиенко. – Начальники высоких рангов, с которыми в Москве мне не пришлось бы сказать и слова, там были на равных со всеми, в том числе, например, начальник железной дороги, представители Госснаба Украины и СССР. И даже наш Дмитриев, строгий и требовательный мужик, которого боятся во всех управлениях “Гидроспецстроя”, в Чернобыле вел себя подобно старшему брату и оказался душевным и очень порядочным человеком.
– Когда я служил в армии, командир у нас был строгий, – продолжал Лагодиенко, – но за каждого солдата он готов был отдать душу. Мне повезло – и здесь на гражданке начальник оказался такой же. Вспоминаю, что и на строительстве Асуанской ГЭС, когда нашего Дмитриева видели арабы (среди них были и лодыри), то они сами вскакивали и начинали создавать рабочую обстановку: что-то резали, стучали, словом что-то делали. Николай Владимирович сам любил работать и другим спуску не давал. Вообще в решении всех существенных вопросов “Гидроспецстроя” наиболее весомое слово не по форме, а по сути принадлежало начальнику Н.В. Дмитриеву. Теперь, через годы со всеми, кто там работал, мы встречаемся, как братья. И ни разу я не видел, чтобы кто-то выразил неудовольствие по любому поводу.
Работа грейфером
“Я был потрясен отношениями доверительности и заботы друг о друге”, (М.П. Дружинин, главный механик объединения). “Вообще в нашем штабе ЧП не было”, (А.П. Бабин, водитель). “В каких переделках мы ни были, как ни было тяжело, но так тяжело, как сейчас, не бывало”, – признался Н.В. Дмитриев одному из коллег летом 86-го.
Дважды в день машины с гидроспецстроевцами выезжали из 10-и километровой зоны – на обед и по окончании рабочего дня. Руководителям случалось и чаще. Миновать ПУСО (пункт санитарной обработки машин) они не могли, и сами знали, что машины их довольно-таки грязны. Но времени на задержки и мытье машин не было.
Главный технолог объединения на строительстве стены в грунте А.М. Мариничсв (позднее – директор института Гидроспецпроект), другие руководители стройки, а также солдаты на ПУСО – все одинаково потные, пыльные и в машинном масле – они хорошо понимали друг друга. Солдаты изнывали от жары, а питья, видно, не хватало. Никакую другую воду кроме бутылочной пить было нельзя. Солдаты прибором проверяли машины, возвращавшиеся из 10-километролвой зоны. На мариничевской машине было написано “Техническая”, а на машине М.Н. Дружинина (теперь главный технолог объединения) – “Касагранде”.
– Моя машина была настолько радиоактивной, что ее полагалось бы просто отправить в могильник. Но она для нас была, как живая рука – на ней возили запчасти, моторы для замены изношенных, – рассказывал мне Мариничев, – Я передавал в окно 2-3 бутылки воды и говорил: “Ребята, некогда, через час-два вернусь, вы меня увидите”, или: “У меня импортное оборудование, не могу задерживаться”. Солдатики – молоденькие ребята – издали видели, что идет наша “Техническая” машина и особенно не придирались. А мы в течение дня мимо них пролетали по нескольку раз. Если бы нашу машину строго проверяли, то по сути, в течение дня нам пришлось бы по нескольку раз менять машины – в таком грязном месте мы работали. А я бы оказался без оперативного транспорта.
Когда строители “Гидроспецстроя” все-таки решили свою машину проверить у дозиметристов, солдаты пришли в ужас. Машину пришлось бросить там же, около ПУСО, и она была здесь но единственной.
В зоне было так много техники и людей, что, случалось, трудно было проехать. Площадка перед с.Копачи была просто забита машинами. Но дорога в Чернобыль днем всегда была свободной. Правда, однажды ночью кто-то свалил поперек дороги сосну, и машина чуть не взлетела на воздух, мчась на большой скорости, В чем причина, разбираться было некогда, да и не с кем. Но это был все-таки единичный случай.
– Мне кажется, что усталость сама по себе могла привести к катастрофическим последствиям, – рассказывает М.П. Дружинин. – Был случай: я сидел рядом с шофером УАЗ-452 – цельнометаллическая машина типа санитарной. Мы ехали по своей стороне дороги. Навстречу с большой скоростью огромный КРАЗ-топливозаправщик вез 14 тонн топлива, да сам весил тонн 10. Вдруг он ни с того ни с сего стал делать левый поворот, нам наперерез. Мы себя почувствовали букашкой на его фоне. Когда наш водитель это увидел, тоже стал уходить влево. А я вижу, что водитель КРАЗа вместо того, чтобы притормозить, жмет по-прежнему нам наперерез. Он чиркнул по нашей дверце, почти сорвал. Скорее всего, он просто от усталости не понимал, что делает. На ладонь поближе – и от нас бы ничего не осталось.
Дружинин жил в 20 метрах от Московского монтажного участка “Гидроспецстроя” в г.Чернобыле, в здании детсада. Его могли поднять и среди ночи, поэтому удобнее было жить рядом. Утром с бригадой монтажников он выезжал на ЧАЭС, где гидроспецстроевский участок последовательно обслуживал установки для сооружения стены в грунте – СВД-500 и “Касагранде”.
Эта бригада прежде специализировалась в наладке сложного роющего оборудования в разных районах страны. Есть в ней электрики, механики, гидравлики и другие специалисты. На каждый день была программа-задание, на какой установке и какие выполнять работы. Задания могли быть и неожиданными (поломки)– тогда выезжали и ночью. Но были и профилактические, задуманные заранее. “Ребята были неплохие, безотказные и умелые. И я, как правило, выезжал с ними. Наша задача – чтобы машины минимально простаивали, работали непрерывно. Так – каждый день” (Дружинин).
Всякое бывало. Не раз у водителей, можно сказать, силой отбирали детали машин, которые сильно “светили” – они снимали их на запчасти с тех, что предназначены в могильники. “Зачем взял, разве не понимаешь?” – “Так я же водитель, отличные запчасти!”
Рассказывает прораб Днепровского управления “Гидроспецмонтаж” М.П. Черных: “В Чернобыле мне запомнился водитель то ли из Камского, то ли из Волжского управления. Возраст – лет за 50. Дома он работал на стареньком МАЗе. А здесь получил новенькую машину. Загрузил ее свинцом и повез прямо к развалу четвертого блока. Сделал две ездки, машину замерили – и ей вынесли приговор: в могильник! Водитель этот даже заплакал... “Как же так? Новенькая машина!” Ему потом дали другой МАЗ, он на нем работал несколько месяцев и передал сменщику в очень хорошем состоянии – берег от радиации, хотя работал безотказно и притом ежедневно. Очень берегла и хорошо сохранила свою машину и женщина-водитель, не помню уж ее фамилии. Она работала наравне с мужчинами, и тоже постоянно и безотказно. Большинство же свои машины не берегли: “Все равно в могильник”.
Было так жарко, что многие ходили в хлопчатобумажном солдатском нижнем белье, благо рубаха с рукавами и поэтому, якобы защищает от радиации. Должно быть, действительно защищает. Один из начальников управления строительства ЧАЭС Гора в такой нижней рубахе даже проводил производственные совещания. Я видела в таких рубахах видных ученых. Все это воспринимали с пониманием. В столовой я видела даже новоявленных молоденьких чернобыльских модниц, которые из выданных в качестве нижнего белья белых солдатских кальсон соорудили нечто вроде пижонских брючек.
Штаб объединения, как и все другие подразделения Минэнерго, помимо основных обязанностей должен был заботиться и о благоустройстве быта своих людей. Например, рабочие, отработав 4 часа в грязной зоне, должны отдохнуть. Ответственные за снабжение передали в объединение (в Москву) команду: закупить пять телевизоров за безналичный расчет в обычном магазине. Организация не могла до аварии покупать телевизоры и т.п. без многочисленных соответствующих разрешающих бумаг. Теперь же – никаких проблем, если не считать гигантской проблемой сам Чернобыль. Но в тех условиях такая, действительно, мелочь, как возможность посмотреть телевизор, помогала снять стресс, накопившийся за смену.
– Когда в Чернобыле открылся военторг, я попал на открытие, – рассказывает рабочий В.И. Илюхин, тот, что строил и подфундаментную плиту. – Я там накупил столько книг! В Москве в те времена не купил бы – дефицит. Особенно много было военных мемуаров. Купил книгу о Суворове и его учении, художественную литературу, много продовольственных деликатесов. День был прекрасный. В кинозал на фильм “Черный Мерседес" приезжали актеры. Зал был забит так, что многие стояли – ведь кроме работы развлечений не было никаких.
Случалось, обыденное здесь приобретало особую ценность. Например, Илюхин жене смог позвонить только через 2 дня по приезде в зону. Семья не знала, что он в Чернобыле, так как был в командировке на Хмельницкой АЭС. “Позвонил я довольно оригинально: перед въездом на Остров, как и на многих других участках 30-километровой зоны, был военный пост, и при нем телефон. Чем черт не шутит, нельзя ли по этому телефону позвонить домой? Познакомился с дежурным сержантом, поговорили о том, о сем, между прочим спросил, можно ли по этому телефону говорить с другими городами, например, с Москвой. Говорит – можно! Позднее мы узнали, что сержанты на КПП это разрешали в обмен на продовольственные талоны. Их, конечно, кормили, но хуже, чем нас. Контроль за талонами был не слишком строг.
Набрал я нужный код междугородней связи и попал прямо домой! А к тому времени и у меня, и у других голос “сел”. Не говорил – шептал! Жена спрашивает, откуда звоню,– “Из Чернобыля” – “Как, когда?” – “С 21 числа”. На этом разговор, можно сказать, закончился, потому что слезы жены “затопили” весь телефонный канал. Так наши жены и узнали, где мы находимся, хотя моя работает со мной в Москве в одном управлении. Может, и хорошо, что они этого сразу не знали.
В Москве, уже 28 апреля, я сама слышала легенды о том, что к Чернобылю ближе, чем на 70 километров, невозможно приблизиться – радиация. В действительности там военизированный пост проверял пропуска. Возможно, намеренно все связанное с Чернобылем освобождалось от внешних наслоений. Это защищало любопытных от случайного облучения, а работы в зоне – от помех, что само по себе не лишено целесообразности. Можно, и это справедливо, ругать наше социалистическое излишне зацентрализованное хозяйство. Но в постчернобыльской ситуации такой стиль был благом.
Трудно вообразить, какое другое, не зацентрализованное государство смогло бы справиться с чернобыльским кошмаром, даже при условии беспримерного патриотизма и самоотверженности наших людей. И, тем не менее, хозяйство наше в мирных условиях забюрократилось и обросло паразитами до такой степени, что любой текущий вопрос вырастал в трудноразрешимую проблему. Чернобыль же требовал только дела, только труда, творчества и полной самоотдачи. Бюрократические проволочки потеряли смысл, их вред стал очевиден – их и отбросило само правительство за ненадобностью. Но для этого “понадобилось” чрезвычайное положение.
Тому наглядный пример – история с Ф.Г. Халиулиным. Несмотря на его многочисленные просьбы отправить в Чернобыль райком партии г.Вышгорода, где он жил и работал начальником передвижной мехколонны Сельстроя, неизменно отказывал: “Нужен в сельском хозяйстве”. А Фарид Гайфурович – энергостроитель, в качестве главного инженера завода железобетонных изделий строил Красноярскую ГЭС с легендарным начальником Бочкиным, потом – Нурекскую, Байпазинскую, Рогунскую. Поэтому он, конечно, лично знал и Дмитриева, рассказал ему о своих спорах с райкомом. На следующий день Николай Дмитриевич приехал в Вышгород и решил вопрос: Халиулин должен находиться в штабе “Гидроспецстроя” и координировать работу с УС ЧАЭС, Средмашем, республиканскими транспортниками, Госснабом Украины. Занимался он, в основном, материально-техническим обеспечением работ, которые ко времени его приезда уже были в полном разгаре. Но наступило время освободить предшественников, порядочно уставших и набравших свои дозы облучения: В.Н. Милованова, Н.И. Рогатого из Днепропетровского управления и др.
И снова восхищала система снабжения. Казалось, только что составил проект, обсчитал его, составил заявку на материалы, побежал с ней в группу снабжения штаба, доказал ее необходимость, а через сутки все нужное уже на площадке: “Это казалось как бы нереальным, многие вопросы решались просто по телефону. Главное же – доверие между людьми и общее желание работать", – вспоминает Халиулин.
“Если бы так строили все объекты, мы бы такое настроили, что весь мир бы восхищался!” (инженер В.И. Лагодиенко).
Оперативная группа снабженцев Украины в Чернобыле же рассматривала заявки, которые собою представляли часто просто перечни потребного, и направляла по адресам поставщиков. К каждому чернобыльскому участку были прикреплены их люди, которые быстро осваивались с потребностями своих клиентов. Это позволяло даже такие дефицитные материалы как бентонит, бетонная смесь и прочее получать буквально с колес. То и дело у снабженцев на участках раздавались телефонные звонки: “Забирайте!” – и они ехали на местную железнодорожную станцию и выгружали свой заказ, посылали цементовозы.
– Однажды, при проверке главного электродвигателя землеройной установки выяснилось, что он непригоден, – вспоминает А.М. Троян. – Получив задание поставить новый двигатель в течение суток, Главснаб действительно поставил его в течение одних суток! Нужно отдать должное находчивости и наших рабочих. Приступая к монтажу, мы не имели никаких кранов, а без них при погрузке делать нечего. Посоветовались с рабочими, вместе с ними прошлись по промплощадке ЧАЭС, обнаружили бросовый кран ДЭК-251, привели его в порядок, помыли от радиоактивности, дооснастили и запустили в работу.
На первый взгляд – анархия и беспорядок. В действительности – четкая материальная ответственность и в чем-то даже бюрократизм. Передо мной обычный для того времени документ – заявка за подписью и.о. начальника объединения И.П. Борща и главного бухгалтера В.К. Арипенко на имя председателя ВО “Изотоп” Ю.Н. Желтовского: “...B связи с большой неоднородностью загрязнения радиоактивными веществами промплощадки, в целях обеспечения безопасности работников потребуется постоянный радиационный контроль... Объединение просит в самый кратчайший срок выделить следующие дозиметрические приборы...” Далее перечень носильных приборов и комплектов на сумму 61 090 руб., немалые деньги. Начальник отдела снабжения К.Д. Яшин до сих пор не забыл наставление начальника объединения: “Береги эти документы, как зеницу ока, чтобы потом нас не привлекли к ответственности за самоуправство – за то, что закупили технику сверх обычного, заняли под жилье столовую, чужие помещения”. Константин Дмитриевич показал мне папку с документами через пять с половиной лет после описываемых событий.
