Текст книги "Крестовый поход (СИ)"
Автор книги: Лариса Куницына
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)
– Спасибо, рыцарь, – кивнула я.
Дакоста ушёл. Я посмотрела на экран компьютера и включила данные биосканирования по звездолёту. Оршанин был совсем рядом, в командном отсеке, стоял возле входа, у стены. Я вышла из своего отсека на мостик и подошла к центральному пульту, быстро бросив взгляд в ту сторону. Он стоял, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди и наблюдая за действиями вахтенных.
– Как дела? – спросила я у Вербицкого, смотревшего на экран локатора.
После того, как он лишился единственного помощника, что-то в нём изменилось. Он перестал ныть и жаловаться и без возражений выдерживал восьмичасовые вахты. Но чувствовалось, что он устал. Монотонное дежурство давалось ему всё так же тяжело.
– Ничего нет, – ответил он. – Вам два сообщения с Земли. Я перекинул на терминал в каюту доктора.
– Почему доктора? – уточнила я.
– Там что-то про горилл и реферат на тему генетических изменений у гепардов. Я решил, что это ближе к его тематике.
– Правильно решил, – согласилась я. – Как ты сам? Может, дать выходной?
– И кто будет сидеть за пультом? – поинтересовался он с бледной улыбкой.
– Произведём рокировку у стрелков.
– Вариант, – согласился он. – Пока не надо. Я уже начал привыкать. Скоро моя смена закончится, а я ещё ни разу не уснул. Спасибо, Дарья Ивановна.
Я положила руку ему на плечо.
– Мне нравится твоя стойкость, Антон, но постарайся себя не изматывать. Если почувствуешь, что нужен отдых – скажи. Это не аврал, это обычная работа, и она не должна превращаться в ежедневный подвиг. Если только чуть-чуть…
– Я понял, – он снова улыбнулся.
Я выпрямилась, чтоб посмотреть на верхние экраны, и заметила движение. Оршанин подошёл ко мне и встал рядом, глядя наверх.
– Вы больше не ищете лайнер? – поинтересовался он.
– Его тут нет, – ответила я. – Для дальнейших поисков у нас не достаточно информации. Мы продолжаем патрулирование в заданном районе. Как вы должны были сообщить о том, что ваша затея с убийством удалась?
Он даже не повернул в мою сторону голову, продолжая разглядывать экраны.
– Никак. О смерти командора второго класса, да ещё такой неординарной смерти обязательно появится сообщение в информационной сети Земли. Некрологи, соболезнования родным. Вы же знаете, как это бывает.
– Знаю. Значит, до нашего возвращения на Землю они информацию не ждут?
– Ждут, но о провале моей миссии они узнают только после возвращения баркентины.
– И пошлют ещё кого-то?
Он посмотрел на меня и пожал плечами.
– Вряд ли это как-то касается меня.
– Пожалуй, что не касается. Юрий Петрович, когда мы завершим маршрут?
– Если не будем возвращаться туда, где мы его прервали перед тем, как направиться в этот сектор, то через три дня будем в Цитадели.
– Возвращаться не будем. Экипажу нужна передышка.
– Сообщить в Цитадель?
– Пока не надо. Всё ещё может измениться.
Я повернулась к Оршанину.
– Не хотите связаться со своими близкими?
– Нет, – мотнул головой он. – И я надеюсь, что вы не станете им сообщать о том, что я объявился в зоне досягаемости.
– Так я и думала.
Я повернула кресло центрального пульта, чтоб занять свое место, но он положил руку на спинку.
– Я могу с вами поговорить, командор? Тет-а-тет.
– Идёмте, – я повернулась и пошла к двери в свой отсек. Он снова посмотрел на экраны и, не торопясь, двинулся за мной.
Когда дверь закрылась за его спиной, я внимательно взглянула на него. Он осмотрелся по сторонам, потом подошёл к моему компьютеру и посмотрел на экран.
– Я опять отвлекаю вас от дел, но я хотел попросить вас не делать то, что вы задумали.
– Вы о чём?
– О ваших попытках вернуть меня в лоно человеческой цивилизации. Я верю, что вы делаете это из добрых побуждений, но это причиняет мне боль. И ни к чему не приведёт. Я не хочу возвращаться назад, потому что я уже сделал свой выбор. Мне нет места на Земле. Я изгой и прекрасно это осознаю. Ваши подарки итак выйдут мне боком. Так что будьте добры, оставьте меня в покое.
– Почему вы не заперлись в каюте, как я вам посоветовала?
Он пожал плечами и снова посмотрел на экран.
– Наверно, чтоб было, что вспомнить перед смертью.
– Вы вполне излечимы.
– Я не о крови. Видите ли, когда-то я поставил себе задачу выжить. И выжил, но такой ценой, что жить мне теперь уже не хочется. Именно это я имел в виду, когда говорил о своём выборе. Не я выбрал ту жизнь, которой жил эти годы, если это вообще можно назвать жизнью. Но сейчас я выбираю свой последующий путь. Он лежит вдалеке от Земли. Пусть мои близкие помнят меня таким, каким я был, когда они меня потеряли. Я думаю, что им итак было не сладко. Узнать, во что я превратился теперь, и снова потерять. Я не стану подвергать их такому испытанию. Вы меня понимаете?
– Да, понимаю.
– Вы оставите меня в покое?
– Мне нужна информация о лайнере.
– Я ничего не знаю, – покачал головой он.
– Ваш хозяин знает, – возразила я. – И мне очень хочется до него добраться. Теперь уже не только из-за лайнера.
Он посмотрел на меня и усмехнулся.
– Хотите отомстить за меня?
– Мотивы я оставлю при себе.
Я села в кресло. Он вздохнул и присел рядом на диван. Какое-то время он задумчиво изучал книжные полки напротив, потом перевёл взгляд на меня.
– Я не знаю, что вы подумали вчера в бассейне, заметив мой взгляд, – произнёс он. – Может, я действительно был поражён, увидев вас там. Дело не в том, что я давно не видел таких красивых женщин. Хотя это так, но дело, скорее, в другом. Я просто увидел перед собой молодую, красивую, ухоженную и уверенную в себе женщину. Совершенно живую, реальную, с мокрыми волосами, с каплями воды на коже… Я не пытаюсь вас смутить, я пытаюсь объяснить. Мне странно было увидеть вас так близко. Вы для меня что-то вроде короля Артура или Ильи Муромца. Легенда, героический эпос. Сказка, которую я слышал в детстве. Причем отовсюду. У многих моих одноклассников на стенах комнат висели плакаты с вашими портретами. У девчонок – наклейки на ранцах, которые со временем просто исчезли. И плакаты, и наклейки, и сказки. Я никогда не был вашим поклонником. В десять лет я мечтал стать учителем, как отец. Поэтому я как-то не заметил, как рассказы о ваших подвигах исчезли со страниц журналов, из телепередач и из разговоров моих знакомых. Я даже не сразу вспомнил вас, когда увидел.
– Да, целое поколение успело вырасти, пока меня не было на Земле, – проговорила я.
– Вот я и хочу узнать. А зачем было возвращаться? – поинтересовался он. – Герои должны уходить в легенды. Обидно, когда, вернувшись с небес, они оказываются обычными людьми, которые имеют слабости и совершают ошибки.
– Да, и оказывается, что у короля Артура аллергия на кошек, а Илья Муромец храпит во сне, – пробормотала я.
– Вроде того, – кивнул он.
– А вам не хотелось вернуться домой после долгих скитаний?
Взгляд его стал холодным и колючим.
– Нет.
– И вы не скучали по родным, близким, друзьям?
– Мои чувства в данном случае не имеют значения. Я же сказал, что не хочу возвращаться домой.
– А мне хотелось, – проговорила я, взглянув на него. – Чем дальше, тем больше. И однажды, это желание стало сильнее меня, и оно потянуло меня на Землю.
– А меня тянете вы, – заметил он.
– Иногда нужно вернуться, чтоб взглянуть в глаза своим страхам, – задумчиво произнесла я. – Порой, только совершив непозволительный поступок, можно понять, что он был единственно верным. И бывает так, что попытка защитить других ценой собственной души, обречена на провал по той простой причине, что это вы нуждаетесь в защите тех, кого пытаетесь защитить. Поэтому оставим этот спор. Будьте мужчиной. Наберитесь смелости, что б вернуться из своих странствий, какими бы они ни были.
– Легко вам говорить. Ваш путь никогда не был дорогой позора.
– Нет, никогда. Но я не верю, что существуют ситуации, которые нельзя изменить.
– Даже если это прошлое?
– Прошлое не может быть плохим или хорошим, Кирилл. Прошлое, это – цепь событий, которые вы воспринимаете и оцениваете, как плохие или хорошие. А оценка – это то, что можно изменить в любой момент.
– Вот как? – зло спросил он. – А если я совершал ужасные вещи? Теперь мне переоценить их? Сказать, что я был вынужден? Меня заставили? А сам я беленький и пушистенький? Простить себя за всё и жить дальше?
– Это трудно, но порой, лишь простив себе ужасные поступки, можно перестать совершать их.
В его глазах заблестели слёзы, и он отвернулся.
– Я не хочу снимать с себя вину за то, что я делал, – хрипло произнёс он.
– Пока ты её не снимешь, ты будешь продолжать это делать, – проговорила я. – Ты являешься тем, чем себя считаешь. Подумай, кем ты хочешь стать на самом деле, и стань им.
Он быстро вытер кулаком слёзы и снова взглянул на меня. На его губах появилась усмешка.
– Можно подумать, что у вас есть опыт подобных манипуляций с сознанием. Или и у вас на душе камушек в виде нескольких десятков заказных убийств? И вы сами сумели отпустить себе грехи и стать аки горлица белая?
– У меня такого опыта нет. Может, потому что жизнь никогда не ставила меня в такие условия, в какие попал ты. Но на этом звездолёте таких людей наберётся достаточно. Поговори с ними. Они смогли и ты сможешь.
Он какое-то время смотрел на меня исподлобья.
– Скажите честно, командир, чего вы от меня хотите?
– Честно? Я хочу вернуть тебя домой, к маме.
– Зачем? – дрогнувшим голосом спросил он.
– У меня трое сыновей, – проговорила я. – И мне страшно подумать, что с кем-нибудь из них могут сделать то, что сделали с тобой.
– А вы думаете, она будет счастлива получить обратно сына… таким?
– Любым. Лишь бы живым. Поверь мне.
– Это невозможно, – тихо прошептал он, опустив взгляд на крепко сжатые руки. – Уже нет. Ради моей мамы, ради меня, обещайте мне, что она не узнает, что я вернулся.
– От меня не узнает, обещаю, – ответила я.
Он поднялся и направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся.
– Поймите, Дарья Ивановна. Нельзя спасти всех.
– Может, я это и понимаю, Кирилл. Но пытаться буду всегда. Так уж я устроена. Именно поэтому я и служу в поисково-спасательном флоте.
Он вышел, а я повернулась к экрану. На нём появились два белых конверта. Из одного на меня задумчиво и мудро смотрела горилла, а из другого печально взирал молодой гепард.
Оршанин вышел из командирского отсека и направился на жилой уровень. Ему хотелось побыть одному. Он уже успел заметить, что в это время там всегда бывает тихо и пусто. Он поднялся в марокканский салон и присел на широкий диван. На столике рядом стояла керамическая, расписанная вручную ваза с синим рисунком, в которой поблескивали капельками воды свежие фрукты. Рядом дымилась изящная бронзовая курильница, распространяя вокруг нежный аромат корицы и апельсиновой цедры. Этот запах напомнил ему давнее Рождество, когда он получил в подарок маленького пушистого котенка, которого выпрашивал у родителей целый год. Он закрыл глаза, почувствовав тянущую боль в сердце и слёзы на глазах.
«Становишься сентиментальным, дружок, – подумал он, – как будешь жить, когда этот отпуск закончится?» Он попытался отогнать от себя маленький пушистый призрак рыжего Барсика. Но тот не желал сдаваться. Он урчал и тёрся мордочкой о локоть.
Оршанин вздрогнул, испугавшись реальности этого бреда, и открыл глаза. Урчание не смолкло. Рядом на подушках стоял роскошный голубоглазый кот и тёрся шоколадной пушистой мордочкой о его руку.
– Ты, лохматый, – усмехнулся Оршанин, и кот тут же деловито забрался к нему на колени и улёгся поудобнее.
Кирилл откинулся на мягкую спинку, почёсывая кота. Думать не хотелось. Он уже знал, что броня, которая сковывала его душу столько лет, раскололась и пошла множеством трещин. Душа встрепенулась, ожила и теперь торопливо и жадно впитывает всё, что его окружает, чего он был лишён столько времени. И отчаянно просит, молит остаться здесь. Но мозг тоже словно скинул оцепенение и теперь ясно осознал ту ситуацию, в которой он оказался. Возврата назад нет. Может, это прощальный подарок судьбы перед концом. Так и нужно к этому относиться. Потом будет легче принять то, что рано или поздно случится. А то, что случится, было ясно всегда.
Из лифта появился Вербицкий. Он шёл к себе в каюту, но неожиданно свернул и, подойдя, присел рядом на корточки. Почесав кота по макушке, он взглянул на Оршанина.
– Кофе хочешь?
– Да, – кивнул тот.
– Пошли ко мне в каюту. А Киса хочет кофе?
Киса фыркнул, спрыгнул на пол и с гордым видом пошёл прочь, презрительно дёрнув задней лапой.
– Баловень, – пробормотал Антон.
– Сын полка?
– Не совсем. Его усыновил старпом, а нянчимся все мы в меру сил. Впрочем, он честно выполняет свой долг судового кота.
– Ловит мышей?
– Создает уют и врачует души, – уточнил Вербицкий и поднялся.
Они прошли в каюту, и Кирилл, в который раз, поразился её величине и далеко не дежурному интерьеру. Стены здесь были светло-бежевого цвета, мебель из светлого дерева, обитая мягкой кожей цвета кофе с молоком, тиснёной золотым узором из виноградных листьев. Подойдя к небольшому камину из золотистого камня, он обернулся.
Вербицкий устало расстегнул форменную куртку и скомандовал: «Кофе». С небольшого столика раздался мелодичный звон, а затем – бульканье.
– Ты не боишься оставаться со мной наедине? – поинтересовался Оршанин.
– Я слишком мало тебя знаю, чтоб бояться, – пробормотал Антон.
– Так мог ответить только землянин.
– Я и есть землянин. Сахар?
– Да.
Антон подал ему чашку из кремового фарфора. Оршанин с наслаждением вдохнул аромат и только после этого заметил на чашке терракотовый узор, такой же, как на куртке радиста.
Вербицкий тем временем присел на низкий диван и откинул голову.
– Устал? – спросил Оршанин.
– Я не создан для такой работы. Никогда так не выматывался.
– Так возьми выходной, если тебе так тяжело.
– А кому легко? – мрачно усмехнулся Антон. – Нет, я должен привыкнуть, научиться выполнять эту работу. Иначе я не смогу остаться в экипаже. А уйти я отсюда не могу, да мне и некуда.
– Почему так печально?
– Потому что так оно и есть. Никто из нас по своей воле не уйдёт отсюда. Для многих «Пилигрим» – это последний шанс остаться в космофлоте Земли. Единственное место, где мы нужны. Ты думаешь, это обычный звездолёт?
– Я уже заметил, что это не так, – возразил тот.
– Это – осколок миража, зацепившийся за реальность. Остров, отколовшийся от Земли Обетованной. Ковчег изгоев.
– Ты о чём? – нахмурился Оршанин.
Вербицкий устало покачал головой.
– Это слова старпома. Но он прав. Мы все здесь изгои, скитальцы, монстры, уроды. Кто-то таким родился, кого-то изувечили люди, а кого-то изменил космос.
– Слушай, ты либо говори внятно, либо вообще молчи, – предложил Оршанин.
Вербицкий усмехнулся.
– Тут у всех свои секреты, Кирюша. Я профессиональный болтун, но чужие секреты стараюсь хранить. Тем более что ты у нас ненадолго, а выносить их за обшивку – лишнее. Впрочем, кое-что я тебе скажу. Ты спросил, не боюсь ли я оставаться с тобой наедине. Так вот, у нас есть пара ребят, с которыми наедине мне точно не по себе. В ресторане видел, за столом стрелков сидят высокий блондин с конским хвостом на затылке и миниатюрный китаец?
– Донцов и Хэйфэн, – кивнул Оршанин.
– Верно. Когда я в первый раз увидел Донцова, у меня душа в пятки ушла. При одном взгляде на него было ясно, что этот изверг порвёт на британский флаг и глазом не моргнёт. Он тогда был командиром личной гвардии некого тирана, создавшего колонию на планете Гимел. Впрочем, личная гвардия – это слишком возвышено для этой банды головорезов. Тогда его звали Светозар, а Хэйфэна – Чёрный ветер. Он ниндзя, в прошлом – наёмный убийца того самого тирана. Говорят, он с мечом проносился по залу, оставляя за собой только трупы. Вот его я боюсь, потому что хоть он и сменил чёрный костюм на форму баркентины, манеры его мало изменились.
– Ты шутишь? – недоверчиво спросил Кирилл.
– Нет, всё – правда. Они с самого начала были на нашей стороне. Участвовали в сопротивлении, к хозяину своему сунулись по заданию подпольщиков. Но ты же не думаешь, что он их за красивые глаза к себе приблизил. Там людей на кострах жгли, зверские эксперименты над ними ставили. Зачем я тебе всё это рассказываю?
– Ты им не веришь, – объяснил Оршанин. – И кто ж их с таким послужным списком в экипаж взял?
– Северова. Говорят, что командир подразделения был против, но она настояла. Под свою ответственность.
– Блажная она какая-то, – усмехнулся Оршанин. – Во всех пытается хорошее видеть.
– Да не скажи, – задумчиво покачал головой Вербицкий. – Это не блажь. Она всем здесь и каждому в отдельности поверила, и любой за неё в огонь и в воду пойдёт. Я думаю, что она знает, что космос с людьми делает, и чувствует, когда надо шанс дать, а когда уже поздно. Она сама где-то там четырнадцать лет пропадала. И вернулась совсем другой. Я сам видел. Хок тоже семь лет неизвестно где скитался. Тоже вернулся не таким, каким был. Все говорят. Даже имя сменил. Стэна Стаховски, Тилли Бома космос на изнанку вывернул. Да и тебя вон тоже.
– А врач? – спросил Оршанин, вспомнив отблески пламени в глазах МакЛарена.
Вербицкий вздрогнул, словно очнувшись, и, серьёзно взглянув на него, покачал головой.
– Ты меня о нём не спрашивай. Я не знаю, что с ним произошло, и знать не хочу. Меня это не касается.
– Тебе отдохнуть надо, Антон, – проговорил Кирилл, почувствовав, что Вербицкому стало не по себе. – Ложись спать.
Поставив пустую чашку на каминную полку, он направился к двери, но, уже взявшись за ручку, остановился.
– Ты не подскажешь, где сейчас Хэйфэн и Донцов?
Вербицкий что-то нажал на своем браслете и посмотрел на экран.
– Донцов в ангаре наверху. Тебе туда нельзя. А Хэйфэн в спортзале.
– Спасибо за кофе, – кивнул Оршанин и вышел.
Рассказ Вербицкого его заинтриговал. Он уже слышал об Антоне, что тот иногда болтает лишнее, и не очень поверил в эту историю про службу двух стрелков у какого-то тирана, но всё же решил проверить. Входя в спортзал, он сразу услышал знакомый характерный звук, с которым вонзались в покрытую циновкой доску хира-сюрикены – тонкие металлические пластины, похожие на звёзды с заточенными лучами.
На звук его шагов невысокий китаец обернулся, взглянув холодными, как лёд, чёрными глазами. Правильные черты и высокие скулы придавали его лицу благородный вид, но от этого внимательного и бесстрастного взгляда становилось как-то не уютно. Почти не взглянув на мишень, он кистевым броском метнул очередной сюрикен. А потом, молниеносно переправив в руку ещё один, запустил третий.
Оршанин подошёл к нему и взглянул на мишень. Четыре сюрикена вонзились рядом так, что краями сомкнулись в центре мишени, образовав правильный крест. Хэйфэн протянул ему четыре сюрикена, которые держал в левой руке. Кирилл взял их так же левой рукой и быстро, один за другим, почти не целясь, бросил три пластинки. Все три заняли свои места точно по диагонали между вертикальными и горизонтальными лучами. Последний он метнул левой рукой, завершив восьмилучевую звезду.
– Чёрный Ветер, – протянул ему руку Хэйфэн.
– Кирилл, – ответил он, пожимая её.
Чёрные глаза внимательно взглянули на него, и на губах ниндзя промелькнула тень улыбки.
– Тонни. А это Саша.
Оршанин повернулся и увидел Донцова, который вошёл в спортзал, настороженно глядя на него.
– Я пришёл с миром, – заверил его Кирилл. – Просто хотел поговорить.
– О чём? – поинтересовался тот.
– Я слышал, что у вас не менее бурное прошлое, чем у меня.
– Мы о твоем прошлом ничего не знаем.
– Погоди, – остановил Хэйфэн своего друга. – Я, кажется, знаю, кто ему об этом сказал.
– Я уже в курсе, кто у нас тут рупор эпохи, – усмехнулся Донцов.
– Между прочим, подробности поединка, которым всё закончилось, и свидетелем которого он был, он так и не рассказал, – Хэйфэн взглянул на Оршанина. – Я полагаю, что он не зря рассказал ему о нас. На сей раз, это был продуманный и правильный поступок.
Донцов тоже внимательно взглянул на Кирилла.
– Ты хочешь рассказать о себе?
– Я хочу узнать о вас и понять, что имела в виду Северова, когда сказала, что порой, лишь простив себе ужасные поступки, можно перестать совершать их.
Он заметил, что лицо Донцова на миг окаменело, зато черты Хэйфэна сразу стали мягче.
– Душа этой женщины не имеет дна, – задумчиво проговорил он. – Пойдём, я расскажу тебе о том, что было со мной. Если это поможет тебе выбрать свой путь из тысячи лежащих перед тобой путей, в этом будет смысл.
Он жестом предложил ему следовать за ним. Донцов с мрачным видом нехотя пошёл следом.
Они проговорили несколько часов, сидя на циновках в маленькой аскетичной каюте Хэйфэна. Кириллу трудно было согласиться с невозмутимым философским подходом бывшего убийцы. И хотя в душе понимая, что Тонни прав, он отчаянно спорил с ним, порой срываясь на крик. Донцов, слегка оттаявший, но, по-прежнему, замкнутый, неожиданно поддержал его.
– Нельзя этого себе простить и прощать нельзя. Что меняется от того, что ты убиваешь человека из высоких побуждений? Ему легче или тебе? Мы давно отказались от принципа, что цель оправдывает средства. Тут что-то другое… Просто надо остановиться, понять, что можешь жить иначе. Не замаливать грехи, не искупать вину, а перестать творить зло.
– Ну да, тормознуть на повороте, – проворчал Оршанин. – А если несёт? Вздохнуть некогда.
– Несёт? – покосился на него Донцов. – Это уже хуже. Я так и не смог привыкнуть к этому. Как только всё кончилось, я знал, что больше никогда к этому не вернусь.
– Так чего с Земли бежал?
– Тяжко чувствовать себя чужим там, где всегда был своим. Знаешь, что у меня в личном деле написано? Меня на порог ни одна кадровая служба не пустит. Да и в отчете о психологическом тестировании чёрным по белому: «способен на убийство». И кому я нужен?
– Кому легче оттого, что ты себя терзаешь? – спросил Хэйфэн, явно продолжая старый спор. – Тем, кого нет? Твоим близким? Любую карму можно исправить, хоть это и долгий трудный путь. Нужно успокоить дух и понять, что путь страданий – это путь разрушения. Спокойный человек принесёт в мир больше добра и света, чем измученный. Ты боишься простить себя, потому что не веришь, что, освободив себя от муки, ты сможешь уберечься от повторения прошлого. Тебе нужна постоянная игла в сердце, чтоб напоминать тебе о том, что ты больше не должен делать. К тому же ты жаждешь понести наказание, которое сам себе назначил. И это отвлекает тебя оттого, что ты можешь сделать для других.
– Ты так говоришь, будто сам себя простил и чистой душой устремился навстречу людям, – проворчал Донцов. – От тебя до сих пор в коридорах шарахаются.
– Я над этим работаю, – спокойно заявил Хэйфэн.
– Слушаю я вас, ребята, – усмехнулся Оршанин, – вы прямо живая иллюстрация вечного противостояния восточной и западной культур.
– У каждого своя дорога, – пожал плечами Донцов. – У тебя тоже. Мы тебе в этом не советчики.
– Ну, по крайней мере, я хоть теперь вижу два выхода из ситуации. Один мне нравится, а другой духовно ближе. Но боюсь, что ни один из них мне не подходит. Да и нет для меня никакого выхода. Потому что я не сожалею о своих поступках. Привык я к такому существованию, и не место мне среди нормальных людей.
– Тебе нравится убивать? – уточнил Хэйфэн.
– Нет, – покачал головой он, поднимаясь с циновки, – мне просто всё равно. Я уже привык действовать по простой схеме: задание – возврат на базу. Я не знаю, что я стал бы делать здесь. Да и долгая счастливая жизнь меня не прельщает. Если знаешь, что можешь не дожить до завтра, можно не заботиться о многих вещах. Так проще.
– Ты кому врёшь? – поинтересовался Донцов.
– Я не вру, Саша. Разница между нами в том, что вы знали, ради чего это делали, ради чего живёте, и хотели, чтоб всё закончилось. А для меня это бесконечный бег, который может иметь только один конец: меня остановят раз и навсегда. Спасибо за беседу.
Он вышел, а Донцов посмотрел на Хэйфэна.
– Полезный разговор.
– Чем? – уточнил тот.
– Я думал, что это у меня проблемы.
Я редко ночевала в своей каюте, чаще оставаясь у Джулиана. На звездолёте и командиру, и врачу положены каюты, вот и получилось, что я живу на два дома. В тот день мы посмотрели короткий и трогательный сюжет о семье горных горилл, который прислал нам Алик, а потом Джулиан сел за объёмистый труд о генетических отклонениях у гепардов. Последнее время все почему-то озаботились эволюцией этих кошек, которая вела их к опасному истончению и удлинению костей, и, хотя отрицательные последствия могли проявиться лет этак через двести-триста, человеческое сообщество начало бить тревогу уже сейчас. Гепарды об этом, разумеется, не знали. Алик тоже решил внести свою лепту в общий труд и почти два месяца корпел над своим рефератом, который, по моему подозрению, вполне тянул на докторскую диссертацию.
Джулиан тоже отнесся к творению нашего ребенка со всей серьёзностью и устроился за компьютером с намерением не просто почитать, а проработать его. Я не стала ему мешать, и пошла в свою каюту.
Войдя, я сразу направилась в спальню, чтоб проверить наличие запасных комплектов формы в шкафу. Убедившись, что их вполне достаточно, я закрыла шкаф и вспомнила, что давно собиралась навести порядок в ящике с косметикой. К тому же где-то там лежал нераспечатанный флакон духов «Звездная элегия», который мне подарил на день рождения старший сын. Присев на пуфик у туалетного столика, я краем глаза увидела, что дверь в каюту открыта. Поднявшись, я вышла в гостиную и только тут увидела Оршанина, который стоял возле двери, прислонившись спиной к стене.
– Я поговорил с вашими людьми, – произнёс он задумчиво. – Это совсем другой случай.
Какое-то время он молчал, изучая узоры на ковре, расстеленном на полу, а потом посмотрел на меня.
– Вы могли бы уделить мне какое-то время? Мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то, кто просто выслушает и не станет читать морали и давать советы. Может быть, мне просто нужно послушать самого себя, или выплеснуть часть всего этого в пространство.
Я присела на угловой диванчик, закинутый имитацией шкуры горной козы. Он закрыл дверь и, подойдя, сел рядом, уткнувшись взглядом в стеклянную панель журнального столика.
– Я в детстве не хотел покидать Землю. Все мои одноклассники стремились в космос, а я хотел стать учителем, как отец, преподавать искусствоведение. Мне казалось, что это так здорово, учить детей понимать прекрасное. Я мог целыми днями возиться с соседской малышнёй или сидеть за книгами об архитектуре, живописи, музыке, театре. Наверно, так бы оно и вышло, только по окончании начальной школы меня, как и всех, протестировали, чтоб выявить мои таланты и наклонности и, как ни странно, выявилось у меня нечто совсем неожиданное. Я помню, как к нам приехали два красивых подтянутых офицера, которые показались мне похожими на генералов 1812 года. Они долго о чём-то беседовали с родителями, а потом позвали меня. Вот тогда я и узнал, что у меня есть все данные для того, чтоб учиться в космошколе. Данные-то есть у многих, но не за всеми вот так приезжают. Мне было лестно, решил попробовать и поехал учиться в космошколу, хоть родители были не в восторге от этого. Они простые люди, космос кажется им слишком опасным.
Он провёл пальцами по краю стола и кивнул.
– Они были правы, но я тогда этого не знал. Учеба давалась мне легко, даже слишком. Особенно нравились различные психологические тренинги. Преподаватели признавали, что у меня исключительный талант к манипуляции сознанием. Не просто дарование актера, а умение так себя перестроить, чтоб действительно стать другим, таким, как я захочу. Школу закончил с отличными оценками, только по дисциплине до диплома с отличием не дотянул. Сам иногда не мог справиться со своим характером, несмотря на умение манипулировать сознанием.
Потом на практику меня отправили на элитный звездолёт, со мной в группе были сплошь отличники. Всё шло нормально, только уже в конце практики нам дали задание доставить в полпредство Земли какой-то футляр. Это было на планете, которую я раньше и в атласах-то не видел. Так, какой-то заштатный, едва начавший интегрироваться в Объединение мирок. Со мной был другой стажёр… как его звали? То ли Терри, то ли Джерри… Не помню. Футляр с информационным кристаллом мы доставили. Сдали секретарю полпредства и на обратном пути решили пройтись по городу. Бродили, весело почему-то было. Вот тогда этот парень и заметил какую-то женщину, которая манила его за угол. Он помчался к ней, я, чтоб не отстать – следом. И всё… темнота.
Очнулись в трюме какого-то грузовика, как тогда показалось. С нами ещё несколько ребят, тиртанцы, один ригорец. Через сутки нас вывели из трюма, тогда я и увидел впервые Псов войны, огромных, невозмутимых, вооружённых до зубов. С ними был… Я сразу понял, что он главный. Тиртанцев сразу отвели в сторону. Из них воинов не сделать. Думаю, что потом их перепродали кому-то. А нам этот главный объяснил, что у нас два пути – к нему в войско или в мусоросборник. А чтоб нам было легче понять, что нас ждёт, и сделать правильный выбор, он предложил простой тест. Вытащили откуда-то грязного такого старика, чёрного, еле живого. Главный и говорит: либо вы его убьёте, либо мы – вас. Сунули бластер этому Терри. Он упёрся, и его тут же на наших глазах расстреляли из лучемётов. Двое Псов тело подхватили, открыли заслонку мусоросборника и выбросили. И всё… Нет парня.
Ригорец, тот покруче оказался, пытался в этих Псов стрелять, но у них реакция лучше оказалась. И спустя минуту от него только кровавый след на полу остался.
Ну, что. Я стою один, мне в руку бластер вкладывают. Старик на полу елозит. А у меня голова кругом идёт. Знаю, не сделаю, и меня не будет. Никто о моём геройстве не узнает, но и в человека стрелять… Вот тогда я свой опыт с манипуляциями сознанием и припомнил. Мотивация-то, будь здоров, была! Жить хотелось. Но я себе цель покрасивей придумал. Выжить, добраться до своих и сдать всю эту шайку-лейку. А что? Чем не цель? А старик этот… Так нас в школе учили: видишь столб, представь, что это цветущая яблоня, ветки, цветы, аромат, ветерок налетел – лепестки полетели. И летели… Что уж тут. Разве трудно представить, что это не старик, а гнилая колода. Сучья торчат, труха сыплется. Что страшного в колоду выстрелить? И выстрелил…
Он замолчал, откинувшись на спинку дивана и изучая расчерченный полированными дубовыми балками потолок.
– Так что я один из троих и уцелел. Думаю теперь, стоило ли? Похоже, те двое удачливей меня оказались. Сунули меня обратно в трюм, куда везли, не знаю. Вывели из корабля в какое-то бронированное подземелье. Я сразу понял, что это учебный лагерь. Отвели в каземат, уложили на металлический стол, облепили датчиками. Чуть мозги наизнанку не вывернули. Я уж потом понял, что это у них такое тестирование. После него засунули в тот же звездолёт и снова куда-то потащили, уже в другой лагерь.
