Текст книги "Хамза"

Автор книги: Камиль Яшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц)

Он сделался вдруг очень серьёзным – всё балагурство как рукой сняло.

– Видел его?

– Видел, Эргаш, видел...

– Сколько даёт?

– Две тысячи... Пополам?

– Нет, Кара. Делим, как всегда, – мне две трети, тебе одну... Что он хочет?

– Рискуем одинаково, а заработок разный? Я не согласен.

– Замолчи, грязный ишак! Или я намотаю твои кишки на свою правую руку! Ты забыл, кто спасает тебя от тюрьмы?.. Говори скорее, что он хочет?

– Обеих сразу – и жену и дочку.

– Он ведь женился недавно, зачем ему ещё две новые жены?

– Когда у человека много денег, он может жениться хоть через день.

– Но всех жён добываем ему мы!

– У каждого свой товар. У него – деньги, у нас – кинжал.

– Он загребает миллионы, а нам платит копейки.

– Зато мы имеем от него постоянный заработок и никогда не сидим без работы.

– Что ты бубнишь всё время одно и то же? Почему защищаешь его?

– Когда ему надоедят бабы, он позовёт нас на другие дела. Ему не обойтись без нас.

– Когда ещё это будет...

– Скоро, скоро, Эргаш. Он уже играет на бирже, а там всегда надо убирать кого-нибудь покрупнее, чем мужья его будущих жён.

– Ладно, подождём... Ты взял задаток?

– Взял.

– Сколько?

– Шестьсот.

– Оставь себе двести, четыреста подсунь под занавеску... Когда пойдём?

– В ночь на понедельник.

– Где встречаемся?

– На базаре.

– Хоп.

3

Черна кокандская ночь. Две тени бесшумно двигаются по улицам города. Подолгу стоят на перекрёстках, прислушиваясь к ночным звукам и шорохам.

Углубились в узкое пространство между двумя глинобитными стенами. Это уже переулок. Теперь недалеко.

Вот и нужные ворота. Две тени – Эргаш и Кара-Каплан, это были они – заматывают лица тряпками. Тихо перелезают через забор во внутренний дворик.

Перед верандой спит на кошме сторож. Эргаш крадётся к нему. Удар рукояткой кинжала по голове – сторож дёрнулся и затих.

– Убил? – спрашивает Кара-Каплан.

– Оглушил. Заткни ему в рот кляп, свяжи руки и ноги.

Вошли в дом. Где он?.. Вот он – спит на атласных одеялах.

Немощный старик, мешок с деньгами. Что надо такому? Щелчок по носу – и готов. Но он нужен живой.

Р-раз! Один сел на ноги, другой приставил нож к горлу.

– Кто? Что? – встрепенулся со сна хозяин дома. – Кто здесь?

Увидев кинжал, словно поперхнулся.

Эргаш шёпотом:

– Жить хочешь, лежи и молчи...

Старик таращил в безумном ужасе глаза.

– Кто... кто вы такие?

Эргаш чуть опустил тряпку с лица.

– Эргаш?!..

– Узнал? Да, это одно моё имя, а второе – смерть...

Кара-Каплан придвинулся к поверженному хозяину, прошептал:

– А это я... Здравствуй, Ахмад-ахун, как поживаешь? Как здоровье твоей молодой жены Зульфизар?

Из глаз старика выкатилась и побежала по щеке одинокая слеза.

– Возьмите деньги, возьмите золото, но только не трогайте её.

– Никто не собирается её трогать, – строго сказал Эргаш, – и золото твоё нам не нужно. Мы пришли к тебе как деловые люди.

– Ведь мы же соседи по базару, – добавил Кара-Каплан и ухмыльнулся.

Ахмад-ахун с недоумением переводил взгляд с одного на другого.

– Скажи, бай, – приблизил Эргаш кинжал к горлу старику – тебе нужна твоя жизнь?

– Конечно, ему нужна его жизнь, – уверенно сказал Кара-Каплан.

– Кара, выйди во двор и посмотри, всё ли там тихо? – приказал Эргаш. – Если проснётся кто-нибудь, свяжи и положи рядом со сторожем.

Кара-Каплан вышел из комнаты.

– Так я жду ответа, – повторил Эргаш, когда они остались вдвоём.

– Какие условия?

– Первое: наш приход к тебе навсегда останется тайной. Ты унесёшь её с собой в могилу! Хоп?

– Хоп.

– Второе: твою дочь Зубейду хочет взять в жены Садыкджан-байвачча.

– Что, что?!

– То, что ты слышал. Получишь большой калым. Согласен?

– Но у Садыкджана уже есть несколько жён! Зачем ему портить молодую девушку?

– А сколько жён есть у тебя, старый ишак? Ну, сколько?.. Но ты взял недавно ещё одну! А сколько лет твоей младшей жене Зульфизар? Шестнадцать? И ты ещё вздумал кого-то учить, сын змеи и шакала!!

– У Зубейды есть жених!..

– Кто такой?

– Сын Рузибая из Андижана. Я обещал его отцу...

– Зубейда знает об этом?

– Нет.

– Считай сына Рузибая уже мёртвым.

– Почему Садыкджан-байвачча прислал ко мне таких сватов, как вы?

– Байвачча привык все делать наверняка, с первого раза.

Хозяин долго молчал.

– Ну, принимаешь второе условие?

– Принимаю...

– Как только из Андижана будет получено известие, что сын Рузибая отправился на небеса, в тот же день к тебе придут сватать Зубейду. Сват от Садыкджана на пороге твоего дома – это знак того, что сын Рузибая уже мертвец. Понял меня?

– Понял.

– Свадебный той через месяц после сватовства. На это время запри дочь в доме, и чтобы она не смела выходить на улицу. Понял?

– Понял.

– Если всё будет хорошо, сватом от Садыкджана-байваччи придёт сам святой Миян Кудрат. Это высокая честь, но не ты заслужил её, старый ишак. Это цена красоты твоей дочери.

Ахмад-ахун проглотил слюну.

В комнате неслышно появился Кара-Каплан.

– Всё тихо, – сказал он, – никто не проснулся.

– А сторож? – спросил Эргаш.

– Тоже спит глубоким сном. Ты, видно, пришиб ему мозги.

Ахмад-ахун застонал.

– Теперь третье условие, – сказал Эргаш и положил лезвие кинжала плашмя старику на горло. – Сколько тебе лет?

– Вчера исполнилось сто, – хмыкнул Кара-Каплан.

– Помолчи, Кара! Меня уже тошнит от твоих глупых шуток! Ты что, собираешься ночевать здесь? Нам надо уходить, а ты всё шутишь...

– Ему шестьдесят девять лет, – строго сказал Кара-Каплан, но, не удержавшись, добавил: – Он был пожилым верблюдом уже при моём рождении.

– Шестьдесят семь, – хрипя, уточнил хозяин дома.

– Так вот, – сказал Эргаш, – ты слишком стар для своей младшей жены Зульфизар. Тебе шестьдесят семь, а ей шестнадцать. Завтра отведёшь её к судье Камалу и дашь разводное письмо. Судья знает, что ты придёшь...

– Нет, нет, нет! – захрипел Ахмад-ахун. – Я не отдам Зульфизар!

Эргаш надавил на кинжал – старик стал судорожно хватать ртом воздух.

Эргаш отпустил.

– Согласен?

– Нет! – упрямо выдавил из себя Ахмад-ахун.

– Ах, так? Значит, ты не хочешь жить?.. Кара, кольни его!

Кара-Каплан, словно только и ждал этих слов, навалился на старика, придавил его локтем и ужалил кончиком ножа в плечо.

На белой ночной рубашке проступило красное пятно.

– О-о! – застонал хозяин дома. – Что же вы делаете, разбойники!

– Кольни ещё!

– Нет, нет, не надо! Я согласен! – заплакал Ахмад-ахун.

– Какой понятливый старикашка, – удовлетворенно заметил Кара-Каплан, вытирая нож о полу халата. – Ему бы учиться в детстве в медресе – из него получился бы большой мулла.

– Кара, найди здесь где-нибудь коран...

– Коран у меня всегда под рукой... Где же он?.. Ах, вот он! Держи.

– Целуйте, бай, святую книгу, – сунул Эргаш коран в нос Ахмад-ахуну и прижал книгу к губам старика. – Клянитесь выполнить всё, что обещали...

– Клянусь, – выдохнул из-под корана Ахмад-ахун.

– Едино слово и бог един! Повтори.

– Едино слово и бог един...

– Теперь, бай, если ты нарушишь клятву, аллах покарает тебя и всю твою семью. А мы, верные слуги аллаха, поможем ему... Прощай! И не забудь, что завтра судья Камал ждёт тебя.

– Да будут беспечальными все наши будущие беседы и встречи, – хихикнул Кара-Каплан.

И они исчезли, как два привидения. Только сейчас были здесь – и уже нету. Растаяли в воздухе.

Долго ещё лежал неподвижно в темноте Ахмад-ахун. Слёзы ручьем катились по его щекам. Всё тело болело – не было сил встать. Он словно побывал в когтистых лапах какого-то огромного чудовища, измявшего все его кости.

Наконец поднявшись, медленно побрёл Ахмад-ахун, держась за стену, к дверям.

Зульфизар спала в своей комнате, разметавшись на одеялах.

И крепок был девичий сон – ничто не разбудило её, ничто не обеспокоило, не слышала она, как за стеной решалась её судьба.

Ахмад-ахун опустился перед молодой женой на колени. Как красива она была! Какой аромат исходил от её нежной свежести!

Как хорошо на душе, когда в твоём доме спит молодая женщина!

Старик смотрел на чёрные волнистые волосы, на пульсирующую голубую жилку около виска, которую он столько раз целовал, на белую грудь жены, от которой он сходил с ума, на плавные изгибы её тела, которые он так любил гладить рукой и от которых передавалась ему волшебная сила жизни, на длинные полные молодые ноги...

Кто отнимает у него эту последнюю радость в жизни? Почему он должен отдавать самое дорогое, что осталось у него? За что прогневался аллах на несчастного Ахмад-ахуна?

Может быть, за то, что он взял в жёны девушку, которая моложе его дочери?

И неожиданно к нему вернулось упрямство, которым он так славился в своих торговых делах на базаре. Гордость, сломленная кинжалом Эргаша, распрямилась в старом Ахмад-ахуне. Он словно зарядился новой энергией и силой, глядя на лежавшую перед ним молодую женщину.

Нет, он не отдаст Зульфизар! Он наймёт людей, которые защитят его. Плевать на кровожадного Эргаша и его прихвостня собаку Кара-Каплана! Против кинжалов всегда найдутся другие кинжалы. Надо только хорошо заплатить. Ещё не всё потеряно.

Он выроет закопанный в саду котёл с золотыми монетами. Деньги могут всё. Он сумеет защитить свою честь.

Кого нанять? Сколько будет стоить? Сколько заплатил Садыкджан-байвачча Эргашу и Кара-Каплану за Зубейду?..

А кому хотят продать эти два шакала Зульфизар?

Его вдруг осенила догадка. Кому же ещё, как не Садыкджану? Стал бы Эргаш стараться для кого-то другого! Садыкджан нанял его, чтобы получить за одни и те же деньги сразу двух женщин. И здесь решил провернуть выгодную сделку, проклятый!

Ну уж нет! Он, Ахмад-ахун, не позволит обсчитывать себя. На базаре в Коканде никогда не бывало такого случая, чтобы кто-нибудь обманул Ахмад-ахуна хоть на одну таньга, хоть на один рубль.

Решено. Он отдаёт Зубейду, а Зульфизар не отдаст. Молодого байчика из Андижана всё равно зарежут. Но его, Ахмад-ахуна, зарезать не так-то просто. Он наймёт людей, он заплатит любые деньги... Конечно, у него нет миллионов, как у Садыкджана-байваччи. Но кое-что есть. Не зря всю жизнь просидел в лавке, торгуясь из-за каждой копейки, срывая голос.

Садыкджан водится с властями, с полицией – он нажил свое богатство в новые времена. На хлопке, на железной дороге. А он, Ахмад-ахун, наживал свои деньги на старом базаре. Но это не значит, что садыкджановские деньги лучше. Их просто больше.

Все мусульмане равны перед аллахом. И все деньги равны перед аллахом. Аллах видит всё. Так почему же он допускает несправедливость?

– О всевышний! – зашептал Ахмад-ахун. – Защити меня, отведи нож Эргаша от моей груди! Оставь мне Зульфизар! Пошли силу против золота Садыкджана-байваччи! Разве ты можешь позволить, великий аллах, чтобы золото было сильнее твоей воли и власти?..

А через несколько часов, днём, в понедельник, в дом Ахмад-ахуна пришёл отец Хамзы.

Он осмотрел старшую жену хозяина Рисалат и назначил ей лекарства. Потом зашёл к Ахмад-ахуну. Старик, погруженный в невесёлые думы, лежал на тех же одеялах, на которых мучили его ночью Эргаш и Кара-Каплан.

Нехороший день выбрал лекарь Хаким для сватовства своего сына. Ох, нехороший!

Мрачен был бай, неприветлив. Ибн Ямин попробовал было для начала поговорить о том о сём, о состоянии больной, о ценах на рынке...

Бай злобно молчал.

Наконец решившись, заговорил Хаким-табиб о главном.

– У меня есть сын Хамза, – начал он.

Ахмад-ахун угрюмо смотрел на него.

– И у моего сына есть желание...

Бай безмолвствовал.

– ...стать вашим сыном.

– Что, что? – словно проснулся хозяин дома. – Что вы сказали?

– Мой сын Хамза хочет быть вашим сыном.

– Каким сыном? – насторожился Ахмад-ахун. – Он просит у меня в аренду лавку для торговли на базаре?

– Нет, мой сын просит вашу дочь, Зубейду. Мой сын любит вашу дочь.

Эх, не знал Хаким-табиб, простая душа, каким "лакомым куском" оказался его приход для Ахмад-ахуна после минувшей ночи, каким "бальзамом" пролились его слова на израненную, истерзанную душу хозяина дома.

– Ваш сын? – приподнялся и сел на одеялах Ахмад-ахун. – Мою дочь? Ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха!!

Какого угодно ответа ждал ибн Ямин, но только не этого громкого, обидного старческого хохота.

– Чему вы так смеётесь, уважаемый?

– Вы пришли сватать сына, при рождении которого не смогли пригласить даже флейтиста?

Ибн Ямин опустил глаза.

– А кто такой ваш сын? Шейх, купец, владелец табунов и овечьих отар?

– Мой сын, к вашему сведению, служит в конторе у Садыкджана-байваччи.

– В конторе у Садыкджана? Не может быть! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха!

– Мой сын – известный поэт. Его знает весь Коканд.

– Ах, поэт! Очень хорошо. Вот с этого и надо было начинать... Значит, моя дочь – цветок должна стать женой человека, занимающегося сочинением газелей? Вы хотите, чтобы я, выдав свою дочь за вашего сына, обрёк себя на вечные загробные муки?

– Ваша дочь и мой сын любят друг друга...

– Кто вам сказал, что моя дочь любит вашего сына? Она вам об этом сказала?.. Моя дочь будет любить того, кого я дам ей в мужья!

– Мне сказал об этом мой сын.

– Ваш сын молокосос! И, судя по тому, что послал вас ко мне, ещё и глупец!.. Но вы-то, вы-то, взрослый человек, как вы рискнули прийти с таким безнадёжным делом к порогу моего дома?

– Вы сами вызвали меня осмотреть вашу жену. Или вы уже забыли, что я лечу вашу жену?

– Ах, вот оно что! Вы хотите использовать свое табибство? Теперь понимаю, понимаю... Вы заставляли Зубейду приходить к себе домой якобы за лекарствами, а на самом деле для того, чтобы ваш сын мог там встречаться с ней!

– Послушайте, Ахмад-ахун! Хотя вы и бай, человек известный и уважаемый, но сейчас ваш рассудок помутился от гнева. Я не позволю вам оскорблять моего сына и меня самого. Я вам не кто-нибудь, а врач! Меня знает народ...

– А мне наплевать на тех, кто тебя знает! Ты пришёл сватать мою дочь с дыркой в кармане... А знаешь ли ты, несчастный, что её хотел взять в жены младший сын Рузибая из Андижана? Но я отказал ему, потому что всех его денег не хватит на то, чтобы оценить красоту моей дочери...

– Деньги, деньги... Везде только деньги. Ничего вы не видите в жизни, ничего не хотите знать, кроме денег.

– Да, деньги! Которых ты не любишь! Потому что у тебя их нету!.. Потому что ты не умеешь их наживать!

– Что вы кричите, словно вас укусил скорпион?

– Хватит. Уходи. И не смей больше показываться мне на глаза. А сыну передай: если он посмеет причинить моему имени хоть малейший ущерб, ему несдобровать. Скажи, чтобы он перестал думать о Зубейде. Для своей же пользы. Иначе ему не сносить головы.

– Вы угрожаете?

– Да, угрожаю. И не я один.

– А кто ещё?

– Мою дочь берет в жены Садыкджан-байвачча, тебе понятно? И сватом у него будет Миян Кудрат.

– Продал, продал дочь, презренный барышник!

– Убирайся! Вон из моего дома!.. Эй, кто там? Вышвырните его на улицу!

Ахмад-ахун бушевал. Пережитое ночью унижение придавало ему силы. Теперь настал его час. И хозяину дома очень хотелось, чтобы страх, испытанный им в собственном доме, передался другому, чтобы этот липкий страх, до сих пор сидевший внутри, обернулся бы в нём грозным хозяйским гневом.

Но согнувшийся однажды жалок в своей попытке выпрямиться. Жалок он сам, ничтожны его слова, беспомощен и бессилен гнев в устах уступившего гордость и честь в обмен на выгоду.

И даже на собственную жизнь.

– Грязь! Помои! – в бешенстве кричал Ахмад-ахун. – Табиб для нищих! Иди нюхай свои порошки, собранные под хвостом у барана! Пей свои капли, настоянные на гное дохлых шакалов!

Ибн Ямин дрожал от ярости. Брезгливость и отвращение к обезумевшему старику сменились ненавистью.

– Будь ты проклят, – тихо сказал лекарь Хаким, – будь ты проклят со всеми своими деньгами...

4

Пора, давно пора познакомить читателей с человеком, имя которого уже неоднократно упоминалось в нашем повествовании, дела которого занимают далеко не последнее место в описываемых событиях, а судьба которого ещё не один раз переплетётся с судьбами остальных героев.

Имя этого человека, как уже, наверное, догадались наиболее проницательные читатели, Садыкджан-байвачча.

Вот он вышел из конторы своего завода и остановился около главного крыльца, поджидая коляску.

И пока он ждёт её, рассмотрим его внимательно.

В облике этого человека запоминается прежде всего некая нетерпеливая и властная любознательность. Пытливо всматривается он в каждую, возникшую перед ним фигуру, прислушивается к разговорам, он как бы готов вмешаться в любой эпизод и любое событие. По его постоянной и сосредоточенной напряжённости чувствуется, что он будто стремится запомнить всё происходящее вокруг, старается ничего не упустить из виду. А если что-то задерживается в его поле зрения своим несоответствием его представлениям, не задумываясь ни на секунду, может тут же все изменить по-своему.

Костюм Садыкджана-байваччи отчасти передаёт страсти его характера. Белый сюртук с золотыми пуговицами делает похожим на опытного, независимого, дипломированного инженера, работающего по вольному найму. Кавалерийское галифе, лаковые сапоги, серебристого цвета шёлковая чалма, златотканый бухарский халат поверх сюртука – продуманное смешение стилей: деловитого, "полуколониального" и местного, традиционно восточного, в национальном духе.

И только одна деталь внешнего вида почти необъяснима: зелёный галстук-бабочка под белым воротничком безукоризненно накрахмаленной сорочки. Эта легкомысленная "бабочка" несколько размягчает чётко сложившееся представление о натуре её хозяина, ставит где-то рядом вопросительный знак...

Остаётся разглядеть лицо байваччи. Оно выразительно и даже красиво – большие чёрные глаза, стреловидные брови, очень прямой нос. Классический профиль восточного повелителя, к ногам которого падают плоды утех и вожделений со всех райских деревьев мира.

Но резкие прорези вертикальных складок в уголках плотно сцепленных губ и крупный подбородок несколько нарушают традиционно восточный тип. Эти прорези и подбородок – человека активной, практической сметки, привыкшего ежедневно принимать выигрышные деловые решения, который не ждёт, пока плоды созреют и упадут, который не подбирает их с земли, а срывает с ветки сам, который ежесекундно готов начать трясти древо рая, а если найдётся оптовый покупатель на этот вид древесины, прикинуть – не выгодно ли вообще срубить все райские кущи, распилить их и доставить в хорошо упакованном виде по адресу, указанному оптовым покупателем?

...Подъехала коляска личного выезда. Садыкджан, подобрав полы бухарского халата, легко вскочил в неё. Ткнул кучера в спину. Породистый, рослый, хороших кровей вороной жеребец – любимец хозяина, оскалясь и закусив удила, фыркнул, уронил клок пены и резво взял с места.

Через двадцать минут Садыкджан-байвачча уже въезжал во двор своего дома.

Слуги, почтительно наклонив головы, стояли с двух сторон на ступенях входа – от нижней до верхней. Байвачча быстро взбежал на веранду. Резко обернувшись, подозвал старшего слугу, спросил отрывисто:

– Он здесь?

– Ещё нету, хозяин...

– Когда придёт, сразу веди ко мне... Всё куплено?

– Как вы приказывали.

– Коньяк, вино?

– Всё готово, хозяин.

Слуга, приложив правую ладонь к сердцу, сломался в пояснице.

Пройдя через анфиладу комнат, Садыкджан-байвачча вошёл в свой кабинет. Сбросил халат, снял чалму. Устало опустился в кресло. Привычным движением, не глядя, достал из сейфа бутылку коньяка. Плеснул в пиалу. Выпил. Спрятал обратно.

Давно уже не соблюдал Садыкджан никаких запретов и ограничений шариата, но держать коньяк открыто, на виду у слуг, воздерживался даже в собственном кабинете. Зато курить в своем доме позволял себе в любой комнате, несмотря на то, что коран в равной степени запрещал мусульманам как пить вино, так и употреблять табак.

Глубоко затянувшись английской папиросой, байвачча откинулся на спинку кресла. Он был раздражён сегодня с самого утра, хотя и старался никому не показывать этого.

Вчера в Коканд приехал Миркамилбай Муминбаев. И, как говорится, едва лишь выйдя из вагона железной дороги, андижанский миллионер уже через час встретился в своем номере в гостинице с неким человеком, который официально был владельцем всего лишь двух местных учётно-вексельных контор, а на самом деле через петербургский банк Рябушинского занимался в Туркестане крупными финансовыми операциями, пуская в оборот, по имевшимся слухам, средства нескольких членов императорской фамилии. Поговаривали также и о том, что это были не просто деньги великих князей, – главную роль, например, в махинациях с ценными бумагами играли якобы и капиталы из Европы.

Выяснить подробности встречи в гостинице Садыкджан-байвачча поручил своему близкому родственнику Алчинбеку, которого с некоторых пор за усердие приблизил к себе, а недавно тайно сделал одним из своих особо доверенных личных секретарей.

И вот что рассказал Алчинбек сегодня утром.

В прошлом году Миркамилбай депонировал в банке Рябушинского чудовищную сумму – один миллион восемьсот тысяч рублей из расчёта шести процентов годовых. Вклад был сделан, естественно, не наличными, а учётом векселей. Агент Рябушинского трижды обернулся с этими суммами и на русских, и на европейских биржах, закладывая и перезакладывая андижанские векселя с помощью своих западных партнёров на счетах великих князей.

И все участники операции нажили кучу денег, а Миркамилбай получил чистыми на руки триста двадцать тысяч рублей! Как говорят русские, не ударив даже палец о палец!

А он, Садыкджан-байвачча, остался в стороне...

Ещё глоток коньяка!

Сегодня вечером Миркамилбай Муминбаев будет здесь, у него. На любых условиях предложить ему деловое партнерство.

Шутка ли, триста двадцать тысяч рублей! Сколько нужно скупить, обработать и отправить в Россию хлопка, чтобы записать в книгах прихода эту сумму? Сколько товаров пропустить через магазины и лавки, чтобы взять такую разницу на элементарной купле-продаже? А тут выбросил на прилавок самый быстрый и прибыльный товар – деньги! – и оборот ускорился в несколько раз, а чистая прибыль как с неба упала.

Но чтобы торговать деньгами, нужно иметь хороших, надёжных покупателей. Первому встречному-поперечному деньги, и особенно большие, предлагать нет смысла. Невыгодно. Когда продаётся такой товар, как деньги, и продавец и покупатель получают особую взаимную пользу друг от друга. И поэтому именно здесь, при торговле деньгами, очень важен личный контакт, объединение интересов.

Банк Рябушинского – хороший покупатель. Тем более хороший покупатель Европа. А участие и посредничество в сделках членов императорской фамилии – надёжная гарантия успеха.

Подлец Миркамилбай сумел под самым носом у него, у Садыкджана, установить контакт с кокандским агентом Рябушинского.

Значит, теперь нужно идти на всё – лесть, унижение, временные убытки, чтобы только войти в долю к этому проклятому Миркамилбаю и вслед за ним пробиться в Петербург, к великим князьям. А когда это произойдёт, миллионера из Андижана можно будет и оттереть в сторону, а если начнёт сопротивляться...

Садыкджан почувствовал, как внутри у него закипает крутая волна неуправляемого, слепого бешенства.

Так всегда бывало с ним, когда он терпел неудачу в делах или упускал реальную возможность быстро нажить хорошие деньги.

Если это состояние заставало его дома, он обычно уходил на женскую половину к одной из своих трех жён (чаще всего, конечно, к самой молодой) и в её обществе искал утешения от своих неудачных финансовых предприятий.

Самую молодую жену звали Шахзода. У нее была очень женственная, зовущая фигура, а кожа такая нежная, что, едва прикоснувшись к её руке, байвачча сразу же забывал обо всем на свете.

Много раз успокаивала красавица Шахзода своего темпераментного мужа, взбешённого деловыми неурядицами, много раз снимала напряжение с его души.

Но в последнее время и Шахзода перестала утолять гнев.

Несравненные её прелести уже не заслоняли перед свирепым взором байваччи многозначные цифры доходов, уплывших в чужие карманы то ли по своему недосмотру, то ли по чьей-то чужой воле. И хотя никакого застоя в делах не было, а сумма общего капитала непрерывно возрастала, общение с молодой женой больше не облегчало того мрачного, гнетущего состояния, которое неизбежно наваливалось на него, когда упущенную выгоду нельзя было уже наверстать ничем.

И однажды, после какого-то незначительного просчёта на бирже, он даже не вспомнил о Шахзоде. И тогда же, некоторое время спустя, он понял, что ему нужна новая молодая жена, которая помогала бы ему справляться со своими настроениями в случае деловых неудач.

Но в какой семье, в каком доме Коканда заботливые родители уже вырастили для него, Садыкджана, такую девушку? Самую молодую, самую красивую, а? Чтобы за неё было не жалко заплатить хорошие деньги, чтобы свадебный калым не пропал бы зря.

Озабоченного поисками новой жены дядю невольно выручил племянник... Когда-то Алчинбек (под большим секретом, разумеется) рассказывал байвачче о тайной и возвышенной любви его друга по медресе поэта Хамзы и дочери торговца со старого базара Ахмад-ахуна. Рассказ этот запомнился Садыкджану.

Может быть, потому, что, расписывая красоту дочери торговца, Алчинбек не жалел ни слов, ни красок.

Теперь, когда была нужна новая жена, байвачча вспомнил про Ахмад-ахуна. Верные люди под предлогом покупки новых платьев привели Зубейду в дом, где Садыкджан, не обнаруживая себя, увидел из соседней комнаты лицо девушки.

Но Зубейда пришла покупать платья не одна. За ней увязалась младшая жена отца – Зульфизар.

Это и заставило тогда Садыкджана принять необычное решение. Зульфизар поразила байваччу. "Мои будут обе!" – мгновенно решил он.

И, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, на следующий же день послал человека к Эргашу, потому что не существовало в природе никакого другого способа, которым можно было бы заставить Ахмад-ахуна отдать ему, Садыкджану, и дочь и младшую жену.

А без Зульфизар байвачча уже не представлял себе своей дальнейшей жизни. Да и без Зубейды тоже. Страсть к обеим молодым женщинам, как это часто бывает с мужчинами, не привыкшими себе отказывать ни в чём, пронзила Садыкджана одновременно и насквозь.

А что могло помешать ему удовлетворить свою страсть в городе, половина которого вставала и ложилась по его повелению?

Ничто.

Ведь он не кто-нибудь, а Садыкджан-байвачча! Опора всего Кокандского вилайета. Второй человек во всей Ферганской долине после Миркамилбая Муминбаева.

– Ну? – строго спросил хозяин дома.

– Он отказал нам, мой байвачча, – печально вздохнул Кара-Каплан, – да перейдут ко мне все ваши болезни, недуги и огорчения.

– Что, что? – сморщившись, не понял Садыкджан. – Он отказал мне?

– Вах, отказал, да быть вам всегда здоровым и счастливым.

Хозяин дома не верил своим ушам. Кто отказал ему? Ахмад-ахун, ничтожный и мелкий купчишка, все деньги которого можно унести в одной тюбетейке? И кому он отказал? Человеку, который кормит половину Коканда? Нет, в это просто нельзя было поверить.

– Вы всё сделали так, как я приказал?

– Всё, мой байвачча, всё от начала и до конца... Мы перелезли через забор, тюкнули по башке сторожа...

– Я не приказывал убивать сторожа.

– А мы и не убивали его, мы только сделали его сон более глубоким.

– Дальше. И без подробностей.

– Потом мы нашли старика, чуть кольнули его кинжалом...

– ............!

– Зачем ругаться? Ваш будущий тесть оказался очень жадным старикашкой. Он уже успел продать свою дочь в Андижан.

– Кому в Андижан?! За сколько?! – рявкнул Садыкджан, и от гнева у него потемнело в глазах. Если Миркамилбай, не приведи аллах, и здесь перебежал ему дорогу, он задушит его сегодня своими руками, изрешетит из пистолета!

– Он только собирался сделать это, – хихикнул Кара-Каплан, – но мы с Эргашем удержали его от ошибки. Я только что из Андижана...

– Где Эргаш?

– Остался на похороны сына Рузибая...

– Рузибая?

– Ага. Молодой байчик уже собирает цветочки вокруг трона всевышнего.

– Вы проливаете слишком много крови правоверных. Аллах не любит этого.

– Любовь аллаха будет стоить вам на этот раз пять тысяч.

– Три тысячи!

– Хоп, не будем торговаться. Святой Миян Кудрат может начинать накручивать чалму для сватовства.

– А Зульфизар?

– Старик дал клятву на коране. Правда, сначала мне пришлось слегка кольнуть его...

– Кара, мне надоели твои разбойничьи шутки!

– Без шуток в нашем деле нельзя – будут сниться плохие сны.

– Вот деньги. Завтра с утра пошли кого-нибудь к судье Камалу узнать насчёт...

– Разводного письма?

– Да. И будь осторожен. Я не хочу, чтобы злые языки раньше времени...

– Хозяин, могу я дать вам один совет?

– Какой ещё совет?

– Сын Рузибая в надёжном месте. Но есть человек...

– Хамза?

– Он самый. Его язык самый длинный и злой в Коканде.

– Предлагаешь отрезать его?

– Нет, это было бы слишком сложно даже для меня.

– А Эргаш?

– Тоже не согласится.

– Правильно. Хамза на виду у всех со своими стихами.

– Он друг вашего племянника Алчинбека. Здесь есть опасность...

– За Алчинбека не беспокойся... А Хамзу я возьму на себя. В конце концов, он работает у меня на заводе, ест мой хлеб... Я повышу его в должности!

– Аллах вкладывает мудрые слова в ваши уста, байвачча.

Настроение улучшилось. Спровадив Кара-Каплана, байвачча решил совершить омовение перед вечерним приёмом гостей.

Он позвал старшего слугу.

– Приготовь все для омовения и молитвы.

Слуга расплылся в широкой улыбке.

– Чему ты радуешься? – нахмурился байвачча.

– Сегодня вы милостивы к аллаху. Надеюсь, он наградит вас в ответ своим великим милосердием.

– Иди и не болтай лишнего.

Слуга, не спросив разрешения, приблизился к столу, на котором стояла пустая бутылка из-под коньяка, взял её и неслышно вышел.

...После намаза он сидел один на задней веранде дома, выходящей в густой сад, и пил кок-чай. В голове вертелась фраза, которую он должен будет сказать вечером Миркамилбаю в решающую минуту. После этой фразы у Миркамилбая не должно оставаться никаких путей к отступлению. Только деловой союз и объединение интересов на сумму три-четыре миллиона. В ценных бумагах, разумеется. Наличными Муминбаеву нельзя давать в руки ни одной живой копейки. Проглотит, но не вернёт.

Интересно, какой куш на разнице смогут сорвать они вдвоём, если единовременно выбросят такие деньги на туркестанский финансовый рынок?

Конечно, рынок будет потрясен до основания. Кое-кому придётся кое с чем расстаться. Вот в чём состоит главный смысл финансового объединения двух капиталов – присоединить к себе третий.

Естественно, оба они с Миркамилбаем будут в тени. За них станет действовать человек Рябушинского. А когда барыш – миллион? два? – будет поделён, тогда они откроют свое лицо.

И тогда-то уж он задаст праздничный той на весь Туркестан!

И Зубейда, как сказочный алмаз в ожерелье, украсит его дом по всем законам корана и шариата. А Зульфизар займёт место Шахзоды – двухнедельный барашек всегда вкуснее годовалого.