Текст книги "Хамза"

Автор книги: Камиль Яшен

Хамза сливался с революцией сердцем, душой, талантом, мыслями. Ритм его чувств был ритмом движения революции к своей победе.

Всё огромное пространство мечети Шайхантаур было до отказа заполнено народом. Казалось, весь старый город собрался во внутреннем дворе, в котором в дни больших праздников проводились даже конные состязания... А сейчас здесь негде яблоку упасть. Люди сидят вплотную друг к другу. Белеют чалмы и бороды стариков, сидящих на самых почётных местах, в центре.

Чернеют паранджами безлицые группы женщин на крышах домов, расположенных вокруг низкого забора внутреннего двора мечети.

Сегодня в Шайхантауре проводят митинг большевики. Вон они сидят на возвышении за высоким столом, покрытым красной скатертью. Что они скажут? Послушать их пришли даже из пригородных кишлаков.

Митинг открывает Низамеддин Ходжаев:

– От имени фракции большевиков Ташкентского Совета с вами будет говорить товарищ Шумилов. Переводить буду я сам.

Николай Шумилов, рабочий Бородинских мастерских, старый член партии, каторжанин, подходит к краю возвышения. Говорит спокойно, медленно, давая возможность передавать его слова из передних в задние ряды слушателей.

– Мы пришли к вам сюда, в старый город, из нового города сегодня ночью... Улицы нового города замощены булыжниками, на них горят фонари... Это сделано вашими руками, руками рабочих и ремесленников... Но у вас в старом городе нет ни фонарей, ни булыжных мостовых... Ночью на улицах тьма-тьмущая, ничего не видно... Не лучше и днём – сплошные ямы... Я думаю, что если по таким улицам будут кого-нибудь хоронить, то, пока доберутся до кладбища, многие живые отдадут богу душу...

Люди заулыбались, лёгкий смешок прокатился по рядам.

– Вот такой хотят оставить вашу жизнь, – возвысил голос Шумилов, – и те, кто поддерживает Временное правительство!.. Это баи, купцы и духовники... Они хотят, чтобы всё оставалось так, как было при царе. Они не хотят никаких перемен!.. Темнота и ямы – вот каким будет ваш удел, если у власти останется Временное правительство!.. Я вижу здесь много дехкан... Что сделала для них новая власть? Ровным счётом ничего!.. Земля и вода по-прежнему в руках баев... Всё меньше и меньше становится хлеба... В кишлаках едят ягоды тутовника, грызут корни растений... Дети дехкан, увидев луну, принимают её за лепёшку и протягивают к ней руки... Разве можно и дальше терпеть такое?.. Временное правительство продолжает политику царского правительства!.. Только баи, купцы и духовники поддерживают Временное правительство... А почему? А потому что они сыты – у них нет печали! Они, как крысы, прячут продовольствие в своих подвалах и подземельях... А вы голодаете!.. Так зачем же вам нужно Временное правительство, которое ничего не хочет изменить в вашей жизни?.. Мы, большевики, предлагаем: немедленно отобрать всё продовольствие и товары, накопленные в руках баев, и отдать всё это народу!.. Мы предлагаем немедленно взять под контроль рабочих заводы, банки и государственные учреждения!.. Наладить экономический обмен между городом и деревней!.. Немедленно и безвозмездно передать в руки дехкан всю землю!.. Товарищи рабочие, дехкане и ремесленники!.. Братья!..

Мы, большевики, хотим избавить трудящихся от голода, унижения и темноты!.. И чтобы сделать это, мы не пожалеем ничего, даже своих жизней!.. Русские рабочие всегда будут вместе с вами бороться за счастье трудового народа!

– Аллах, великий! – закричал кто-то из слушателей. – Пусть сбудутся слова этого русского человека, да будет ему изобилие во всём!..

Потом от большевиков говорил Ачил Бабаджан. Он привёл несколько примеров спекуляции продуктами, которой занимались известные всему старому городу торговцы.

– Вот почему им выгодно Временное правительство! – кричал Ачил Бабаджан. – При нём они спокойно наживаются на вашей беде, на вашем голоде, как и делали это при царе!.. Долой Временное правительство! Долой все гнусные дела богачей и купцов!.. Да здравствует пролетарская революция! Близок час полной свободы, товарищи!.. Близок рассвет!.. Наши идеи и цели, наши души чисты, как и чиста душа народа!.. Наша вера несокрушима, наша дорога светла, наши мысли ясны!.. Вперёд, навстречу заре свободы! Вперёд, навстречу солнцу и счастью!

Ачил Бабаджан говорил без переводчика, и поэтому слова его доходили до слушателей сразу. Имена спекулянтов вызвали глухой ропот. Послышались выкрики, требовавшие предать суду торговцев. Но заключительные возвышенные слова Бабаджана, вызвавшие аплодисменты, заглушили их.

– А теперь, – сказал Низамеддин Ходжаев, – перед вами выступит наш уважаемый поэт, автор всем вам знакомой песни "Да здравствует Советов власть!" Хамза Ниязи... Он учился в медресе, он работал рабочим на хлопкоочистительном заводе, он открыл в Коканде школу, в которой дети через три месяца уже умели читать!.. Три года назад он вернулся из Мекки и стал хаджой!.. Два года продолжалось его паломничество!.. Он побывал в разных странах и видел многое!.. И он с нами, с большевиками!.. Он большевик!.. Сам великий аллах указал ему эту дорогу!..

Хамза вышел вперёд, приложил обе руки к груди и низко поклонился народу. Всё стихло.

– Я прочитаю вам стихи, – сказал Хамза, – которые написал сегодня утром здесь, в старом городе... Это стихи против врагов пролетарской революции, против тех, кто хочет всё оставить по-старому, кто не хочет, чтобы жизнь народа изменилась к лучшему, кто видит в революции только средство для новой наживы...

Хамза оглянулся – Шумилов, Ходжаев, Ачил Бабаджан, Степан Соколов смотрели на него уверенно, с надеждой.

Хамза начал:

 
Да разве так останется навеки,
Да разве мрак останется навеки?!
Вам, жертвам похоти, корысти, злобы,
Блудливым псам, поверить можно ли?
Да разве будущее Туркестана
В руках у вас останется навеки?!
Из тесной клетки вырвавшись на волю,
Мечтать о клетке птица может ли?
Эй вы, тираны, вашу власть сломивший
Пред вами вновь склониться может ли?
И то сказать, вы – хищники, а хищник
Кровавых дел стыдиться может ли?
Не испытавший тяжкой муки рабства
Понять всю сладость воли может ли?
Презренный трус, вздымая кверху знамя,
Стоять на поле брани может ли?
И то сказать: с любимым сердцем слиться
В любви не знавший боли может ли?
 

Такого ещё не знала мечеть Шайхантаур. Пятнадцать тысяч человек (не меньше) захлопали одновременно. Все стоявшие на крышах домов люди хлопали тоже. В стихотворении против врагов революции всех поразили последние две строчки: «...с любимым сердцем слиться в любви не знавший боли может ли?»

И у каждого в душе эти слова отозвались своей памятью, своей неспетой песней.

И правда поэтического переживания, выраженная в словах о любви, сливалась с правдой гражданского чувства... Да разве так действительно останется навеки? Да разве будущее Туркестана действительно будет в руках тех, для кого революция – корысть и нажива?

– Нет! Нет! – кричали люди, слушавшие Хамзу. – Так не должно быть!.. Так не останется!.. Мы не позволим!.. Долой Временное правительство!.. Долой баев и спекулянтов!

Степан Соколов подбежал к Хамзе и крепко обнял его.

– Ну, братишка, так ты ещё не писал! Молодец!

А Низамеддин Ходжаев и Николай Шумилов, подойдя к краю возвышения, запели "Да здравствует Советов власть!" И вся мечеть, все пятнадцать тысяч человек, подхватили песню.

На глаза Хамзы навернулись слёзы. Ему хлопали сейчас не только участники митингов в Доме Свободы и Александровском саду – студенты, чиновники, интеллигенция. Ему хлопали рабочие, дехкане, ремесленники – весь старый город. Его песню пел народ...

В конце октября 1917 года власть буржуазии в Ташкенте была свергнута. Сторонники Временного правительства бежали из города.

Утром 28 октября долгий и протяжный гудок главных железнодорожных мастерских возвестил о победе пролетарской революции в столице Туркестана.

Время завершило свой оборот. Часы истории начали отсчёт новой эпохи – социалистической.

Четыре человека сидели в комнате – Шумилов, Хамза, Низамеддин Ходжаев и Степан Соколов.

– Стало известным, – говорил Низамеддин Ходжаев, – что в Коканде намечается создание контрреволюционного центра. Там сейчас оказались все ташкентские друзья Керенского – Мустафа Чокаев, Мухаммаджан Тинчибаев, Мехди Чанишев, Султан Ахмедов, Серкабай Окаев и многие другие... Их цель – провозгласить автономию и отторгнуть бывшее Кокандское ханство от Туркестана и вообще от России...

– Я еду в Коканд! – вскочил с места Хамза.

– Подожди, не торопись, – посадил его обратно Низамеддин. – Дело серьёзное, надо всё как следует обдумать...

– Необходимо знать их намерения, – сказал Шумилов. – Безусловно, они постараются с помощью духовенства придать автономии ярко выраженный националистический характер.

– Все, кого я назвал – Чокаев, Тинчибаев, Чанишев, – загибал пальцы на руке Низамеддин Ходжаев, – являются членами общества "Шураи Исламия" и, наверное, будут предпринимать попытки создания самостоятельного исламского государства. Этого допустить нельзя.

– Всё ясно как божий день, – усмехнулся Соколов, – и долго объяснять ничего не надо. Мы с Хамзой кокандские, и наше место сейчас в Коканде.

– Не всё так просто, Степан, – покачал головой Шумилов. – Обстановка в Коканде очень напряжённая. Степень риска надо уменьшить до предела.

– А какой тут риск? – удивился Соколов. – Я же говорю – мы кокандские. Я там жил, работал, у меня полгорода знакомых. Я домой к себе еду... А про Хамзу и говорить нечего.

– Но вся "Шураи Исламия" знает о вашем участии в октябрьских событиях в Ташкенте...

– Ну и что? – подбоченился Степан. – Чего нам бояться – кинжала, яда, пули? Я, между прочим, два года на фронте провёл – в окопах, под немецкими снарядами. А кто в этой "Шураи Исламии" пороху-то хоть раз в жизни понюхал?

– Степан прав, – снова поднялся Хамза. – Нам некого бояться у себя дома. Это они – Чокаев, Тинчибаев и другие – гости в Коканде. А у нас там друзья... Одним словом, едем, и всё!..

– Он вон полмира объехал, – кивнул на Хамзу Соколов, – и как огурчик! Так неужто по своей улице, на которой вырос, пройти не сумеет?..

– По правде сказать, – улыбнулся Шумилов, – другого ответа я от вас и не ожидал... Но надо быть очень осторожными...

– Мы дадим вам в помощь группу надёжных людей, – сказал Низамеддин Ходжаев. – Обо всём договоритесь здесь – где встречаться, как поддерживать связь. А в Коканде будете делать вид, что друг друга не знаете...

Ещё летом семнадцатого года, во время выборов в Учредительное собрание, Алчинбек Назири волею судьбы вошёл в избирательную комиссию союза трудящихся мусульман, которую все в Коканде называли левой партией. Голосование происходило в большой соборной мечети. Избиратели должны были бросать свои бюллетени в две урны. Напротив урны союза трудящихся мусульман стояла вторая урна – правой партии, объединявшей землевладельцев и высшее духовенство.

Левая партия побеждала – трудящихся мусульман в Коканде было, естественно, гораздо больше, чем нетрудящихся.

И тогда правые решили сорвать выборы. За богатые посулы собрали на базаре толпу дервишей-фанатиков и сказали им, что в соборной мечети около левой урны происходит неугодное богу дело.

В это время около левой урны дежурили редактор газеты "Голос Ферганы" Алчинбек Назири и заместитель председателя союза трудящихся мусульман Коканда мулла Аминджан Мадаминджанов. Дервиши с криком ворвались в мечеть и начали избивать Алчинбека и Мадаминджанова. Члены правой избирательной комиссии исчезли.

Подоспевшая полиция разогнала фанатиков. На полу возле левой урны в крови, без сознания лежали Алчинбек и мулла Аминджан. Когда их привезли в больницу, Мадаминджанов был уже мёртв, Алчинбека с трудом удалось спасти.

Этот случай сделал редактора газеты "Голос Ферганы" необычайно популярной фигурой в Коканде. За ним прочно закрепилась репутация страдальца за народное дело, вокруг него возник ореол мученика за демократию. Алчинбека теперь постоянно выбирали в президиумы всяких собраний, съездов и слётов.

И поэтому, когда Хамза и Степан Соколов, слегка изменившие свою внешность накладными усами и бородами, вошли в зал заседаний Четвёртого чрезвычайного съезда мусульман Туркестана и заняли места на балконе для гостей, первым, кого они увидели, был Алчинбек.

Съезд был созван в Коканде по инициативе общества "Шураи Исламия". Два вопроса стояли в повестке дня: о членстве в юго-западном союзе и о предоставлении Туркестану автономии для выхода из пределов бывшей Российской империи.

Первый вопрос был выдвинут на обсуждение по предложению небезызвестного атамана Дутова. Атаман сделал попытку войти в историю. Он хотел объединить силы Уральского и Оренбургского казачьих войск с отрядами родовой знати казахских, киргизских и калмыцких племён, а также горцев Кавказа и Азербайджана. И во главе этой пёстрой армии (с учётом выделенных автономным Туркестаном войск) совершить поход на революционный Петроград.

– Ишь ты, куда загнул, – шепнул Хамзе Соколов, – на Петроград... Корнилову не удалось, хоть и рядом был, а он с Урала хочет дойти. Сидел бы уж дома со своими казаками и не рыпался.

– Тихо, тихо, – сжал колено Степана Хамза.

Часть делегатов съезда сразу высказалась за союз с Дутовым.

Это были представители промышленных кругов, купцы и духовенство, то есть все те, кто до революции был тесно связан со старым государственным аппаратом империи Романовых.

Но большинство делегатов отвергло даже саму возможность объединения с казаками, так как это противоречило чистоте исламской идеи. А кроме того, казаки всегда были карателями в Средней Азии, и воспоминания об их зверствах ещё не ушли из памяти народа.

– Соображают, – ухмыльнулся Степан. – Казаки народ плётками стегали, а они с ними целоваться лезут.

Второй вопрос прошёл гладко. Не было никаких возражений ни у кого.

Таким образом, 11 декабря 1917 года, в полночь, Четвёртый чрезвычайный съезд мусульман в Коканде объявил всему правоверному миру об отделении Туркестана от России.

– Да-а, – вздыхал Степан Соколов, спускаясь вместе с Хамзой с галереи для гостей, – накачали мы эту шуру-муру исламию себе на шею. Хлопот теперь будет полон рот.

Когда они вышли на улицу, в двух шагах мимо них прошёл Алчинбек. Хамза придержал Соколова, но Алчинбек даже не оглянулся.

– Не заметил, – облегчённо сказал Хамза, – ну, значит, всё в порядке.

Первым крупным государственным шагом вновь образовавшейся автономии был выход на узбекском языке газеты "Великий Туркестан" с сообщением о том, что сформировано Временное правительство Кокандского мухтариата во главе с инженером Мухаммаджаном Тинчибаевым. Военным министром назначен полковник Мехди Чанишев, министром финансов – Султан Шахиахмедов, министром юстиции – Абиджанбай Махмудов.

Следующей политической акцией автономистов стал выпуск внутреннего займа на сумму в тридцать миллионов рублей, хотя никакими собственными активами, за исключением частных пожертвований, правительство не располагало.

Военный министр мухтариата (он же главнокомандующий) полковник Чанишев объявил о создании вооружённых сил. В армию для сохранения чистоты исламской идеи принимались только добровольцы-мусульмане. В первый день записалось шестьдесят человек, во второй – ни одного, в третий – тоже. Пришлось поступиться чистотой идеи – послали гонцов в отряд местных басмачей, бродивший по Ферганской долине. Басмачи охотно согласились поступить на государственную службу. Но когда они появились в городе, выяснилось, что во главе отряда стоят всем известные "божьи люди" и духовные провидцы – Эргаш и Кара-Каплан... В правительственных кругах произошло полное замешательство, но ничего не оставалось делать – это была хоть какая-то реальная сила, на которую в случае чего можно было опереться.

Не успело правительство образоваться, как в нём тут же случился кризис. Инженера Тинчибаева сместили, а в должность главы вступил юрист Мустафа Чокаев. Неожиданно куда-то исчезли несколько министров. Из рук вон плохо обстояло дело со снабжением населения продовольствием. Совершенно не было никаких промышленных товаров.

Вообще с мухтариатом была какая-то неясность. Поначалу образовался даже парламент – "совет нации", но он почему-то так ни разу и не собрался. Членов правительства можно было встретить где угодно – в ресторанах, на базаре, в гостях, – только не там, где им положено было быть. Ни одно из созданных учреждений не действовало. Нигде ничего невозможно было узнать. Идея исламской государственности, будоражившая совсем недавно столько горячих голов, пришла в упадок. В довершение всего, оголодавшие "вооружённые силы" автономии, благословляемые своими снисходительными вождями Эргашем и Кара-Капланом, начали потихоньку грабить и резать мусульман на окраинах города. Одним словом, всё было очень неясно.

Хамза и Степан Соколов, изучив положение в Коканде, послали в Ташкент донесение, в котором говорилось, что мухтариат практически не имеет никакой поддержки среди населения.

Если будет достигнута необходимая концентрация сил революции, писали Хамза и Соколов, мухтариат может быть низложен очень быстро, и память о нём исчезнет навсегда.

Ждите, ответили им из Ташкента, скоро всё изменится. Первыми почувствовали шаткость и ненадёжность автономии столпы шариата. В дом Мияна Кудрата пригласили Эргаша.

Главарю отряда басмачей намекнули, что если как-то так получится, что все "короткохвостые", то есть члены правительства – мухтариата, окажутся неожиданно арестованными, а может быть, даже и казнёнными, то это, по всей вероятности, будет очень угодное богу дело.

– Нужна твёрдая рука, – сказал Эргашу хазрат, – которая умеет владеть оружием. У тебя есть люди, у нас – золото. Подумай, что можно сделать, чтобы ты сумел хорошо заплатить своим йигитам, а мы получили бы взамен возможность спокойно молиться аллаху.

– Хоп, – сказал Эргаш, – буду думать.

Он вернулся в отряд и вызвал к себе Кара-Каплана.

– Кара, – спросил Эргаш, – сколько у нас человек в отряде?

– Я их не считаю, – ответил Кара-Каплан, усмехнувшись, – нет смысла. Они каждый день режут друг друга. А кроме того, я вообще не люблю арифметику. Кто хорошо знает арифметику, тот постоянно думает о том, что у него мало денег.

– Тебе придётся полюбить арифметику, Кара. Нам предстоят великие дела.

Выяснилось, что в отряде басмачей насчитывается почти четыре тысячи всадников.

– Кара, – сказал Эргаш, – я буду ханом Коканда, а ты – моим первым визирем... Теперь понял, дурья твоя башка, для чего мне понадобилось знать, сколько у нас йигитов?

– Если вам потребуется, мой повелитель, придворный поэт, – хихикнул Кара-Каплан, – то у меня уже есть один на примете...

– Кто же это?

– Хамза.

– Как?.. Разве он в городе?

– Вчера его видели на базаре... Он, правда, ходит теперь в тёмных очках, но его всё равно узнали.

– Надо сообщить Садыкджану. При теперешних властях он разорвёт Хамзу на куски на центральной площади и отомстит сразу за всё.

– Стоит ли беспокоить байваччу?.. Он сейчас вроде бы не в своем уме. Удалился в загородное имение с красоткой Зульфизар... Помнишь, как мы отняли её у старика Ахмад-ахуна?

– Как не помнить...

– А красавицу Шахзоду помнишь?

– А где она?

– Там же, на даче у байваччи. Он её держит взаперти. Говорят, она совсем рехнулась...

– Нам надо как-нибудь поехать туда, захватить с собой девчонок и попировать, тряхнуть стариной.

– Обязательно поедем. А Хамзу поручим нашим джигитам. Они разорвут его на куски не хуже байваччи...

Степан Соколов сказал Хамзе:

– Сегодня из Ташкента приезжает Ефим Бабушкин, делегат Шестого съезда РСДРП. Очень серьёзный дяденька. Думаю, что в Ташкенте принято решение покончить с автономией.

Встречать Бабушкина пошли втроём – Соколов, Хамза и Арифджан Мирпулатов. По дороге к ним присоединились Шамсиддин Ибрагимов и Сафо Джурабаев. Теперь вся их группа была в сборе. Все были вооружены.

Бабушкин, по соображениям конспирации, вышел из поезда, не доезжая до Коканда, на маленьком разъезде. Здесь они и встретились в домике железнодорожного обходчика.

– Расскажите коротко о политическом положении в городе, – попросил Бабушкин. – Только самые свежие новости.

Рассказывали Мирпулатов и Джурабаев. Хамза, Ибрагимов и Степан Соколов иногда дополняли рассказы товарищей.

– Задача номер один, – энергично сказал Бабушкин, выслушав всех, – восстановить роль и значение Совета рабочих депутатов. Задача номер два – провести съезд союза трудящихся мусульман и противопоставить его "Шураи Исламия". Задача номер три – вооружить железнодорожных рабочих и взять под контроль вокзал и железную дорогу.

– Оружия совсем нет, – вздохнул Соколов.

– Будет. Завтра из Ташкента прибывает отряд красногвардейцев. Везут с собой триста винтовок... Кстати, с ними приезжает моя жена с дочкой. Помогите устроиться.

В конце декабря семнадцатого года Ефим Андрианович Бабушкин был избран председателем Кокандского Совета рабочих депутатов. Проходивший в эти же дни в Коканде съезд союза трудящихся мусульман принял решение о полной поддержке политической линии Совета. И первым поднял руку за эту резолюцию заместитель председателя союза Алчинбек Назири, заменивший убитого во время выборов в Учредительное собрание "красного" муллу Мадаминджанова.

Автономисты решили ответить на эти действия большевиков внушительной демонстрацией всего города. В один из первых дней января нового, 1918 года с утра к Урде – центральной площади Коканда – приблизилась огромная толпа, состоявшая в основном из представителей духовенства, купцов, чиновников, лавочников, торговцев и других зажиточных слоёв населения.

Но часом раньше по призыву союза трудящихся мусульман и городского Совета площадь заполнили рабочие железной дороги, хлопкоочистительного и маслобойного заводов. Они, пройдя с красным знаменем от вокзала через весь город, стояли теперь около стены дворца бывшего Кокандского хана Худояра, под защитой пулемётов ташкентского отряда красногвардейцев, занявших дворец по распоряжению Бабушкина.

А напротив них под зелёными и голубыми бархатными знамёнами мечетей толпились автономисты.

Глава мухтариата Мустафа Чокаев подозвал к себе военного министра Мехди Чанишева, спросил злобно:

– Где войска? Где Эргаш?

– Третий день ищем, господин премьер, нигде не можем найти.

– Как вы могли допустить, чтобы большевики заняли крепость?

– Ещё вчера вечером, господин премьер, в крепости был только местный гарнизон. Вероятно, они вошли ночью.

– Кто разрешил?

– Бабушкин, наверное...

– Но вы же должны были постоянно влиять на солдат гарнизона.

– Их распропагандировали...

– Кто?

– Бабушкин, наверное...

– Вы понимаете, полковник, что сейчас здесь решается наша судьба? Если мы уйдём отсюда побеждёнными, я подаю в отставку. И тогда идея автономии Туркестана погибнет навсегда!.. Сделайте всё, чтобы найти Эргаша! Пошлите всех имеющихся у вас людей во все концы города и скажите им, чтобы без Эргаша не возвращались!.. Я начну дискуссию с большевиками и буду вести её до тех пор, пока вы не приведёте сюда верные нам войска... Действуйте, и да поможет вам аллах!

А в это время на стене крепости среди солдат гарнизона и красногвардейцев появился Хамза Ниязи. Встав между двумя пулемётами, он начал читать стихи:

 
Разрывайте, выстрелы, воздух,
Пробивайся в гранит, кирка!
Тех, кто против нас выступает,
Расстреляем наверняка!..
 

Солдаты и красногвардейцы дружно захохотали, захлопали, замахали Хамзе руками, фуражками, шапками.

Хамза повернулся к стоявшим около ханского дворца рабочим и продолжал:

 
Эй, рабочий! Сожми свой кулак!
Встань, джигит удалой!
Жирных баев долой!..
Нашей воли мы подняли флаг!
В руки долю возьми,
Наше время теперь,
Мы недаром снесли
Столько бед и потерь!
Гнули спину века,
Знали тягостный гнёт,
О, когда к нам, когда
Светоч воли придёт?..
Жирных баев долой!
Их смётем навсегда!
Мы дорогу дадим
Честным людям труда!..
Эй, рабочий! Сожми свой кулак!
Встань, джигит удалой!
Жирных баев – долой!
Жирных баев – долой!
Нашей воли мы подняли флаг!
 

– Люди! Соотечественники! Народ! – яростно закричал Мустафа Чокаев, выбегая на середину площади. – Кого вы слушаете? Кому вы хлопаете?.. Этот человек по имени Хамза Ниязи угрожает нам, правительству мусульман Туркестана!.. Вы же помните только что произнесённые им слова – «расстреляем наверняка»!.. Вы избрали нас в полном соответствии с законами нашего исламского государства, а он призывает вас стрелять в нас, – в ваше правительство!.. Неужели вы послушаете его? Неужели таково ваше уважение к нашей вере и к законной власти, одобренной аллахом?!.. Вот стоит под зелёным знаменем ислама наш великий хазрат, глава всех мусульман Туркестана Миян Кудрат, святой человек, который всю свою жизнь молится за всех вас!.. Он одобряет наше правительство и благословляет вас жить под законным управлением нашей автономии!.. Вон стоит верховный судья мусульман Туркестана Камол-кази!.. Он тоже одобряет наше правительство!.. А кого слушаете вы?..

– Хамза в Мекке был! – крикнули из толпы рабочих. – Не хуже вашего хазрата!..

– Люди! Народ!.. Этот человек давно уже опозорил свое звание хаджи, связавшись с врагами нашей веры! – продолжал надрываться Мустафа Чокаев. – Братья рабочие! Мы хотим счастья для вас и для всех мусульман Туркестана!.. Мы хотим возвеличить мусульманский мир!.. Мы хотим процветания нашей родины!.. Для этого и создали мы священный союз "Шураи Исламия". Но большевики, давно уже опротивевшие всем, разделили ислам на какие-то классы и пытаются посеять рознь между нами!.. Ислам не признает классовой борьбы, выдуманной Марксом и Лениным!.. Ислам един!!! Мы взяли власть под лозунгом – "Пусть нация сама решает свою судьбу!" В славной истории Туркестана её золотые страницы написали мы, тюрки!.. Мы, тюрки – центр человечества! А если большевики-коммунисты окажутся во главе правительства, то это будет единственное в мире безбожное правительство, которое нанесёт огромный вред вам, верующим, и всей нашей исламской вере!.. Наши медресе и мечети будут разрушены, кази не будут признавать, женщин и девушек заставят снять паранджу – их совесть и честь будут попраны!.. Но каждый мусульманин, вера которого прочна и незыблема, согласится скорее умереть, чем стерпеть такое!.. Мы хотим создать исламское государство и создадим его!.. Большевики хотят выгнать нас из Туркестана, но мы никогда не уйдём из него!.. Мы не дадим большевикам разрушить наши дома и семьи!.. Да будет остра исламская сабля!.. Правоверные, возвращайтесь в мечети!.. А когда убийцы большевики приблизятся к ним, рубите их насмерть!.. Если наше правительство не будет признано, мы объявим большевикам газават – священную войну и все встанем под зелёное знамя пророка!..

– Эй ты, оратор! – крикнул со стены крепости молодой красногвардеец. – Тебе что, голову напекло?.. Ты легче насчёт газавата – здесь дураков нет, чтобы за вас, толстобрюхих, умирать!..

Эргаш, в мыслях своих уже будущий хан Коканда и полководец, эмир, вместе с будущим первым визирем ханства Кара-Капланом гостил в загородном имении Садыкджана-байваччи.

Хозяин дома – постаревший, погрузневший, с отёчным лицом, седыми усами и опущенными вниз, выцветшими от долгого пьянства уголками глаз – сидел напротив гостей за дастарханом и почти с безразличным видом наблюдал за танцем Зульфизар.

Ах, как она танцевала! Как прекрасны были её движения, плавные изгибы рук, полные стройные ноги, округлые бёдра, высокая молодая грудь!.. Как красивы были её лучезарные миндалевидные глаза, похожие на отброшенные назад крылья ласточки, летящей против ветра! Как изящна была её головка с пушистыми чёрными косами и юной лебединой шеей!..

Эргаш и Кара-Каплан, завидуя в душе байвачче самой чёрной завистью, тем не менее всё время прищёлкивали языками и нахваливали вслух мастерство танца подруги Садыкджана.

А как пела Зульфизар! Райская птица не смогла бы сравниться с её голосом... А как играла на дутаре! Богиня не смогла бы так играть...

– Аллах послал вам бесценный дар, байвачча, – восхищённо сказал Эргаш, когда Зульфизар ушла.

– Она уже надоела мне, – капризно, как ребёнок, надул губы Садыкджан, – всё время просит отпустить её куда-то... Вообще мне всё надоело, я устал от несовершенства мира и вот, удалившись от дел, сижу здесь на природе и размышляю о бренности жизни... Мир вокруг нас перевернулся, все люди сошли с ума, всё разваливается, всё идёт прахом... Был царь – и вот уже его нету... А кто бы мог подумать, чтобы русский царь, белый царь, хозяин самой большой земли в мире, вдруг исчезнет, как букашка... Я заседал в Петербурге в Государственной думе, и вот уже никакой думы нет, и меня, наверное, тоже нет... Иногда утром я надеваю халат и думаю: халат – это реально, а я – нереально...

Вдруг неподалёку раздался протяжный женский крик.

– Что это? – подняли головы Эргаш и Кара-Каплан.

– А, не обращайте внимания, – махнул рукой байвачча. – Это одна сумасшедшая... Воет здесь целыми днями как шакал...

Крик повторился – жалобный, полузадушенный, просящий...

– А где ваша жена Шахзода? – спросил Эргаш.

Садыкджан внимательно посмотрел на него.

– Не знаю, – равнодушно ответил он, – говорят, что утонула – – Неожиданно глаза байваччи вспыхнули давним живым блеском. – А кто тебе дал право, Эргаш, спрашивать у меня о моей жене?

– Я сам себе дал такое право, потому что когда-то эту бабёнку мы положили с Кара-Капланом под вас своими собственными руками...

– И получили за это деньги!

– Гроши!.. Мы всю жизнь работали на вас, байвачча, а вы всю жизнь платили нам гроши!.. Вы угнетали нас с Карой не меньше, чем своих рабочих на заводе!

Садыкджан захохотал.

– Рабочих!.. Ха-ха-ха!.. Бедные угнетённые Эргаш и Кара-Каплан!.. Ха-ха-ха!.. Вы пришли ко мне требовать свою прибавочную стоимость, не так ли?.. Ха-ха-ха!..

– Перестаньте смеяться над нами, хозяин, – по старой привычке назвал байваччу "хозяином" Кара-Каплан.

– Ты был моим цепным псом, Эргаш, а не рабочим! Но я пьянствовал с тобой...

– Был псом! А теперь буду псарём! – заревел Эргаш. – И буду водить на цепи таких, как ты!.. Встань, собака!.. Ты видишь перед собой будущего хана Коканда!..

– И будущего первого министра, – хихикнул Кара-Каплан.

Садыкджан вытаращился на Эргаша.

– Ты – хан Коканда?!

– А почему бы и нет?! – Глаза Эргаша были налиты кровью. – Вам можно, а нам нельзя?.. Чем ты лучше меня, пьяная харя!.. У тебя зарезалась баба, и ты распустил слюни на несколько лет! А я убил десятки людей и ни разу не дрогнул! Я сделан из железа! У меня сильная кровь, а у тебя вода течёт в жилах!.. И поэтому я должен управлять такими, как ты, и прочими ничтожными и слабыми людишками!.. Под моим началом четыре тысячи всадников!.. Я сожгу этот город и на его месте построю для себя дворец с гаремами и бассейнами!.. У меня золота будет больше, чем у Тимура!.. Я найму тебя конюхом, байвачча, и ты будешь держать моё стремя, когда я буду садиться в седло, чтобы уходить в походы и завоёвывать новые земли!.. Ты будешь лизать мои пятки, а недоноски, вроде этого адвоката Мустафы Чокаева, будут стричь мне ногти на ногах!..