Текст книги "Хамза"

Автор книги: Камиль Яшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава одиннадцатая. ДВУГЛАВЫЙ ШАЙТАН

1

В Самарканде кончалась пора осеннего листопада. Сады и бульвары сбросили свой зелёный наряд. Пришло время, сказав слова благодарности кормилице земле и воздав должное щедрости солнца, считать дары урожая. По оживлённым улицам города катят арбы, идут, подгоняемые хозяевами, в сторону рынка трудолюбивые ослики, нагруженные корзинами и мешками с фруктами, овощами, арбузами, дынями.

На базарной площади, как всегда, – столпотворение: шумят, кричат, торгуются, размахивают руками... Но вдруг произошло что-то необычное – появился какой-то странный караван. Раздвигая удивлённо примолкшие толпы продавцов и покупателей, медленно продвигался он вперёд.

На пёстром палантине, установленном на переднем верблюде, сидели музыканты. Они были так ярко одеты, что невольно привлекали к себе внимание.

– Артисты! Артисты приехали! – раздались крики.

На верблюдах, следовавших за первым, действительно ехали артисты. Один был загримирован под бая, второй – шейхом, третий – муллой, четвёртый – купчиком... остальные – дехканами, рабочими, красноармейцами. Это была агитационная труппа местного театра, руководимого Хамзой Хаким-заде Ниязи.

На голове последнего верблюда красовался огромный цилиндр.

– Чемберлен! Чемберлен! – слышалось отовсюду.

Осёл, замыкавший караван, изображал бюрократа. К его спине был привязан огромный бутафорский карандаш, несколько бутылок с чернилами и груда бумаг, папок, жалоб, заявлений...

Все артисты держали в руках злободневные лозунги и плакаты.

Красочная процессия остановилась в центре базара. И сразу прекратилась торговля. Народ обступил караван. Все с откровенным любопытством – кто с восхищением, кто разинув рот, кто с ухмылкой, а кто и с явной злобой – рассматривали прибывших.

Юсуфджан-кизикчи (да, да, он самый, наш старый кокандский знакомый, знаменитый народный острослов, а ныне артист государственного театра Юсуф Шакарджанов, постаревший погрузневший, но все ещё бодрый, весёлый, с напускным величием сидевший на одном из верблюдов и изображавший из себя глашатая, обращаясь к народу, начал громко вещать о последних событиях, излагая их, по традиции складно и в рифму:

– Эй, люди добрые! Кто хочет вкусить новости как лепёшечки сдобненькие?! Кто хочет увидеть муллу дородного как шакала голодного, который за драконовский аппетит прозван всеми паразит?! На плов везде первым поспевает, всех больше пожирает, потом от осла в бок копытом получает и только потому не подыхает, что день и ночь чётки перебирает!.. Кто, увидев такое, желает похохотать, должен к нам скорее бежать!

Показывая рукой на "великих мира сего", заносчиво восседавших на верблюдах, Юсуфджан представил их народу:

– Рёбра – как лестница, худущ как кляча, тощий и длинный, глазами своими крысиными так и рыщет... Дяде мулле наш салям!

Взрыв хохота, восторженные крики, аплодисменты.

А кизикчи продолжает:

– Как мыло скользкому, как тухлая дыня трухлявому нашему старому дедушке баю салям!.. Как топор грозному, как жена шейха толстому, дяде ишану со всеми его мюридами-лизоблюдами салям!.. Как рыба арычная дохлому, как прошлогоднее мясо червивому, древнему дедушке полицейскому наш салям!

Толпа вокруг каравана всё время увеличивалась. Некоторые торговцы даже лавки свои закрыли, чтобы только не прозевать начало представления.

Один из артистов, загримированный под знатного духовника – лёгкий белый камзол, на голове огромная чалма, – закричал хриплым басом:

– Внимайте и трепещите! Эй, погрязшие в грехах! Кто я есть – всем ведомо! Кто не ведает, да будет знать! Я непревзойдённый в хитрости обжора и обдирала правоверных, утонувший по уши в похоти шейх по имени Исмаил!

Когда смех и крики утихли, Юсуф-кизикчи стал перечислять "достоинства" Исмаила:

– Наш уважаемый шейх в последнее время настолько отощал, что если на одну чашу весов поместить его, а на другую самого пребольшущего из всех больших быков, то шейх, ей-богу перетянет! Если кто усомнится в этом, того жена покинет! Полнота – есть благо, получаемое нашими духовниками в наследство от святых прародителей! По этой самой причине им иногда даже нет дела до собственных жён – брюхо не позволяет! Их святейшество желало бы, обратившись в прах, пребывать подальше от жены и от бренного мира! Но, как говорится, хочется и колется! Пока же этот почтенный шейх предпочитает пичкать себя дармовой едой от паломников, получать денежки и пожертвования, из коих более всего он любит юных красоток! От их улыбок и чар их святейшество настолько располнело, что поручили молебны одному своему мюриду, а святые радения другому!

Снова раздался хохот.

Юсуф-кизикчи, обращаясь к народу, продолжал:

– Разлюбезные! Наш святой и ныне хотел бы одним глазом зариться на денежки, другим – на коран! Но сейчас его опалило каким-то огнём, и он обратился теперь в новую веру!.. Одним словом, добрые люди, перед выборами в местные Советы депутатов трудящихся, которые скоро произойдут, наш духовный наставник своими устами хочет высказать вам своё напутствие. Ваш долг – внимать ему и выполнять все его пожелания...

Неожиданный поворот представления озадачил зрителей.

Тихо стало на базаре, и артист, исполнявший роль шейха Исмаила, с присущей его сану величественностью во взгляде и самоуверенностью произнёс:

– Аллах великий и всевидящий внушил мне такие слова... – И, ещё больше приосанившись, начал читать стихотворение Хамзы "Перед выборами", на инсценировке которого был построен весь агитационный спектакль:

 
Эй, преданные мне ислама сыны!
В Совет избрать вы меня должны!
На этом свете, как и на том,
На пути истинного бога святом
Я все затруднения вам облегчу,
Грехов прощения исхлопочу...
 

И тут же Юсуф-кизикчи, сбросив с себя маску глашатая, превратился в батрака. Гневно взглянув на святого, он сказал:

– Бьём вас так и сяк мы, бедняки, а вы по-прежнему проворны и ловки! Ваш язык – жало острейшее, с него капает яд святейший!

И снова, теперь уже от имени батрака, зазвучало стихотворение:

 
Ты голову нам, святой, не морочь!
Друзья, гоните мошенника прочь!
Нас обмануть он хочет, лжец,
Пускай о нас не хлопочет, подлец!
Шкуру с нас он будет сдирать,
Что ни год, дочерей наших в жертву брать,
Кровью заставит плакать он...
Эй, негодяй, проваливай вон!
 

Зрители захлопали, а Юсуфджан опять стал глашатаем, ведущим спектакль. Вытянув палец в сторону артиста, игравшего роль бая, он сказал:

– Друзья мои, любовно и почтительно внимайте теперь тому, что поведает вам дедушка бай!

"Бай" выпрямился во весь рост на верблюде и льстиво заговорил:

 
В доме моём для вас готов
До самой смерти и чай, и плов.
Ушли от меня земля и вода,
Но при моей голове и беда не беда!
Уж как-нибудь я в добрый час
Заработком обеспечу вас.
Меня изберите тоже в Совет -
Друга у вас надёжнее нет...
 

Юсуф-кизикчи («батрак») состроил брезгливую гримасу, саркастически усмехнулся:

– Это он-то будет вас радовать и ублажать? Да когда-нибудь погладил он кого-нибудь по голове, утёр хоть одному человеку слёзы?

Презрению кизикчи, казалось, нет предела. С яростью обрушил он на слушателей слова Хамзы:

 
Гоните бая! Ведь это волк!
Его избрать – какой нам толк?
В наш трудовой забравшись двор,
Он сеять начнёт меж нами раздор!
В ход пустит угрозы и клевету,
Чтоб закабалить опять бедноту,
Чтоб снова нам нищими, тёмными стать
И снова от горя и слёз страдать!
Мы знаем, негодный, твои дела -
Прочь, покуда башка цела!
 

Долго ещё длилось представление. Караван двигался по базару, а люди, не расходясь, шли за ним. Спектакль повторялся несколько раз. С удивлением и боязнью смотрели вслед живописной процессии торговцы и лавочники. И один из них, не выдержав и тяжело вздохнув, сказал соседу:

– Сколько лет уже позорит этот невер Хамза людей только за то, что у одного голова умнее, чем у другого. И всё ему сходит с рук... Да, видно, притупились ножи мусульманские, на плохие дни обречены мы.

Стоявший впереди неопределённого вида и возраста сутулый, приземистый человек оглянулся на говорившего.

– Нет, не притупились ещё ножи мусульманские, – цепко взглянул он в глаза лавочнику. – Каждый невер получит своё.

И исчез в толпе.

Это был Кара-Каплан.

Жизнь окончательно скрутила гражданина Капланбекова в бараний рог – он стал похож на горбуна.

После окончания гражданской войны Кара ушёл через границу, мыкался по всему Ближнему Востоку, голодал, бедствовал, служил вышибалой в публичном доме, мыл посуду в ресторанах, подметал улицы, но возвращаться боялся. Страх перед наказанием за басмачество держал его за кордоном.

Лишения постепенно притупили и чувство страха – бывший гражданин Капланбеков проделал обратный путь, нашёл старых друзей. Теперь у него было новое имя – Карабай. И уже в течение нескольких лет "первый визирь" состоял в подпольной националистической организации, возникшей на развалинах "Шураи Исламия" и имевшей претенциозное название – "Союз тюрков".

Кара-Каплан выполнял в "Союзе тюрков" функции связного, постоянно разъезжая по городам Средней Азии. Приходилось всё время маскировать внешность – Кара жил, как говорится, не поднимая головы. И благоприобретённая в годы невзгод за рубежом сутулость стала как бы врождённой – его никто не узнавал.

Обязанности связного, естественно, не могли утолить в полной мере ненависти Карабая к Советской власти. Иногда ему поручали совершать мелкие диверсии, а иногда – террористические акты. И он по старой памяти за соответствующее вознаграждение охотно шёл на "мокрые" дела.

Вот и сейчас Кара-Каплан объявился в Самарканде совсем не случайно. Прошло уже два года, как древняя узбекская столица была провозглашена главным городом нового социалистического Узбекистана. Здесь находились все правительственные учреждения и высшие органы государственного управления республики.

Карабая вызвал в Самарканд сам председатель тайного "Союза тюрков", создавший эту подпольную организацию ещё в Фергане. Конечно, бывшему гражданину Капланбекову нужно было соблюдать строжайшую конспирацию – в Самарканде многие могли узнать печальной памяти предводителя басмачей в Алайских предгорьях. И Карабай ходил по улицам города, по обыкновению почти не поднимая головы.

Но зашёл на базар купить свежую дыню, услышал ненавистное имя Хамзы и не выдержал... Словно всё, потерянное в революцию, олицетворяло собой это проклятое имя, преследовавшее Кара-Каплана уже долгие-долгие годы.

А вот ещё один наш старый знакомый – герой революционных событий в Коканде товарищ Алчинбек Назири. Большой путь ответственного советского работника проделал товарищ Назири за минувшие годы – теперь он занимает пост заместителя народного комиссара просвещения Узбекской Советской Социалистической Республики.

Вот он стоит в полувоенном костюме (френч, галифе, сапоги) на площади Регистан – главной площади Самарканда – около здания детского музыкального училища. Товарищ Назири ждёт самого председателя ЦИК Узбекистана Юлдаша Ахунбабаева.

Сегодня должен решиться вопрос большой государственной важности – о повышении ассигнований на развитие детского музыкального образования в республике.

Подъехал автомобиль председателя ЦИК. Товарищ Назири знакомит Юлдаша Ахунбабаева с директором училища профессором Сергеем Ивановичем Степановым.

Длинный коридор, в который выходят двери классных комнат.

И за каждой слышатся звуки роялей, скрипок, духовых инструментов. Занятия идут полным ходом. Председатель ЦИК заходит в классы, слушает игру учащихся, задаёт вопросы преподавателям, интересуется их заботами и проблемами, подробно расспрашивает директора, заместителя народного комиссара и других ответственных работников о нуждах училища... Да, да, здесь происходит дело большой государственной важности – впервые в истории узбекского народа дети дехкан и рабочих овладевают классическими музыкальными знаниями. И, безусловно, его надо расширять – вопрос об увеличении ассигнований поставлен правильно.

Профессор Степанов пригласил гостей в свой кабинет. Принесли традиционный чай. Со всех сторон окружала директорский кабинет музыка, звучавшая в классных комнатах.

– А что, – с подъёмом сказал Алчинбек Назири, – ведь не напрасны были наши жертвы, а? Веками стремилось человечество к осуществлению своих заветных чаяний и надежд. И вот мы воочию видим их воплощение – дети народа, который ещё совсем недавно страдал от неграмотности и невежества, учатся классической музыке. И не только видим, но главное – слышим!.. Нет, товарищи, я верю, что скоро и у нас, узбеков, появятся свои талантливые пианисты, скрипачи и композиторы!

– В самом ближайшем будущем, – согласился профессор Степанов. – У нас есть очень одарённые дети. Если ничто не помешает им закончить своё музыкальное образование, то уже через несколько лет...

– Извините, Сергей Иванович, – вмешался в разговор Юлдаш Ахунбабаев, – а почему в будущем, почему через несколько лет?.. А может быть, талантливые узбекские композиторы уже сегодня ходят по улицам Самарканда?

– Вот как? – оживился директор училища. – Кто же они? Было бы очень интересно познакомиться...

– Вы поэта Хамзу Ниязи знаете? – спросил Ахунбабаев.

Алчинбек Назири чуть не уронил на пол чашку с чаем.

– Конечно, знаю, – сказал профессор, – слышал его революционные песни, читал стихи, смотрел пьесы.

– Так вот однажды, – начал рассказывать председатель ЦИК, – я оказался совершенно случайным свидетелем того, как Хамза в течение нескольких часов сочинял музыку... Я был в командировке в Хорезме, а Хамза в это время жил и работал там...

И вот как-то сижу я в гостинице и вдруг слышу, как кто-то в вестибюле играет одним пальцем на пианино... Сначала играл народные мелодии, потом соединил их все вместе. И очень хорошо получалось. Несколько раз подряд он эту свою самодельную симфонию исполнил и ни разу не ошибся. Я, конечно, не знаток, но чувствую – очень хороший слух, просто талант. Надо, думаю, пойти посмотреть кто такой... А гостиница эта была специальная, в ней никто, кроме меня, в это время не жил... Выхожу в вестибюль, смотрю – Хамза за пианино сидит... Увидел меня и страшно смутился. Извините, говорит, но мне дежурная не сказала, что вы у себя находитесь... Я потом уже узнал, что эта дежурная часто его пускала играть, когда в гостинице никого не было...

Так вот, профессор, сейчас Хамза в Самарканде живёт. Наверное, вам стоит с ним встретиться и поговорить... Может быть, сумеете чем-нибудь помочь... Я его однажды уже здесь встретил и спрашиваю: как музыкальные дела идут? Оперу, говорит, пытаюсь сочинить из народной жизни, но ничего не получается – нот не знаю... – Ахунбабаев обернулся к Алчинбеку: – Товарищ Назири, вы ведь, кажется, с Хамзой вместе учились... Тогда, в молодости, он игрой на пианино не увлекался?

– На пианино нет, – быстро ответил Алчинбек, – но играл на всех народных инструментах – тамбуре, дутаре – и сочинял свои мелодии.

– Вот видите, профессор, – улыбнулся Юлдаш Ахунбабаев, – а вы говорите – через несколько лет... А может быть, Хамза с вашей помощью уже через год первую узбекскую национальную оперу напишет, может быть, он первым узбекским композитором станет?

– Охотно помогу Хамзе Ниязи, – улыбнулся в ответ и профессор Степанов. – Ваш рассказ меня очень заинтересовал.

...Около автомобиля Алчинбек Назири на несколько минут задержал председателя ЦИК.

– Уважаемый Юлдаш-ака, у меня к вам два вопроса...

– Слушаю вас.

– Нужно отменить ваше распоряжение профессору Степанову о помощи Хамзе.

– Почему?

– Хамзе нельзя сейчас разбрасываться. Он руководит театром, на музыку у него просто не хватит ни времени, ни сил.

– Во-первых, это было не распоряжение, а просьба. А во-вторых, я считаю, что театр не помешает Хамзе заниматься музыкой. Он из породы титанов, у него хватит сил на всё.

– Как драматург Хамза переживает сейчас кризис. Последние его пьесы по своему художественному уровню гораздо слабее предыдущих произведений. Я заявляю вам об этом совершенно официально.

– Странно, что вы так казённо говорите о друге своей молодости...

– Наша дружба была в юности. Сейчас у нас только деловые отношения.

– Но, как мне помнится, ещё в Фергане вас упрекали за какую-то дружескую протекцию, оказанную Хамзе.

– Эти времена давно прошли.

– Товарищ Назири, если уж у нас пошёл такой разговор, то и я хочу сделать вам одно официальное заявление...

– Я вас внимательно слушаю, товарищ Юлдаш.

– Хамзе Хаким-заде Ниязи первому в Узбекистане присвоено звание народного поэта республики. Его имя уже принадлежит истории. И, может быть, не нам с вами судить о художественном уровне его произведений...

– Как заместитель народного комиссара просвещения...

– Какой у вас второй вопрос?

– Вы поручали мне проверку письма жителей кишлака Шахимардан об усилении активности религиозных шейхов при гробнице святого Али. Пользуясь случаем...

– Вы проверили письмо?

– Да.

– И какие же результаты?

– Ещё во время моей работы в Фергане я занимался этой проблемой. И должен сказать, что...

– Сейчас, по данному письму, вы ездили в Шахимардан?

– Ездил.

– Ну и что?

– Ничего не подтвердилось.

– Гробница действует?

– Очень слабо.

– Паломников много?

– Практически нет совсем.

– Шейхи ведут пропаганду против Советской власти?

– Нет, не ведут. Это теперь абсолютно безобидные люди.

– Изложите результаты своей проверки в письменном виде в докладной записке на моё имя.

В тот же день у товарища Назири была ещё одна встреча.

Поздним вечером, сменив свой ответственный полувоенный костюм на обыкновенный халат, Алчинбек доехал на извозчике до Шахи-Зинда. У входа в некрополь его ждал профессор Абдурахман Шавкат – заведующий издательским подотделом комиссариата народного просвещения, исполнявший одновременно обязанности учёного секретаря комитета по созданию нового узбекского алфавита.

Поздоровавшись, Шавкат и Назири прошли через портал ансамбля мавзолеев, миновали усыпальницу знаменитого астронома Казызаде Руми, поднялись по старинной каменной лестнице из тридцати шести крутых ступеней и вступили в открытую галерею.

Не доходя до гробницы Ибн Аббас, Алчинбек сделал несколько шагов в сторону и оказался на небольшой площадке, справа и слева от которой не было никаких строений.

– Идите сюда, – позвал Назири Шавката, – здесь можно поговорить, никто не услышит.

Со стороны мавзолея Ибн Аббас доносился скорбно-печальный голос какого-то муллы, нараспев читавшего главу из корана.

Там молились. Ночное небо было свободно от туч. Яркая луна освещала голубые купола гробниц.

Несколько минут Назири и Шавкат молчали, глядя на мерцающие вдали огни центральной части города.

– "Да здра-авствует Советов власть! – неожиданно вполголоса запел Алчинбек, словно откликаясь на распевное чтение корана, – Сове-еты нас вперед ведут..."

– Перестаньте! – резко повернулся к нему Шавкат.

– "...мечта-а сбылась, мечта-а сбылась, – не обращая внимания на Шавката, продолжал петь Алчинбек, – пусть в ми-ире торжествует тру-уд..."

– Да перестаньте же вы наконец! – раздражённо повторил Шавкат.

– Что, не нравится? – усмехнулся Алчинбек. – А что больше не нравится – слова или мотив?

– Всё не нравится! – сплюнул Абдурахман Шавкат. – Я работал в Хорезме с этим типом Хамзой, и его песни окружали меня со всех сторон как назойливые комары!

– Ничего, ничего, профессор, – задумчиво проговорил Назири, – скоро мы будем не только петь песни и смотреть пьесы Хамзы, но и слушать его оперы...

– Что за ерунда! – пожал плечами Шавкат. – Хамза и опера? Час от часу не легче.

– Нет, это не ерунда. Вопрос взял на контроль сам Ахунбабаев. Он хочет, чтобы Хамза написал первую узбекскую национальную оперу из народной жизни.

– Да ведь Хамза же разрушает наши национальные традиции в искусстве! – вспылил Шавкат. – Он топчет ногами духовные богатства нашего народа, сформировавшиеся в течение веков!.. Непрерывно даёт концерты, произносит речи, организовывает вечера молодёжи Востока и всюду расхваливает культуру русских!.. О какой национальной опере может идти речь, если он скоро крест православный себе на шею повесит?

– Хамза побывал в Мекке, – назидательно произнёс Алчинбек. – Поэтому, когда он говорит или пишет о пользе Советской власти, народ ему верит. А мы с вами в Мекке не были...

– Хаджи с партбилетом в кармане?

– Вот это уже хорошая мысль... Собственно говоря, именно для того, чтобы обменяться такого рода соображениями, я и вызвал вас сюда, понимаете?

– Пока не очень.

– Юлдаш Ахунбабаев сегодня сказал, что Хамза – из породы титанов... Но из истории мы знаем, что титаны – это ещё не боги... Титаны пытались вести войны с богами, но чаще проигрывали их, чем выигрывали.

– А кто же боги? Мы с вами?

– Бог един – аллах великий и всемогущий, милостивый и милосердный. А мы только верные слуги его.

– Вы что, Алчинбек, серьёзно верите в бога?

– Не более серьёзно, чем вы, профессор. Не надо думать о людях хуже, чем о самом себе.

– Извините...

– Так вот, – продолжил Назири, – когда Хамза приступит к созданию оперы, мы, заботясь о сохранении истинно национальных духовных ценностей, должны будем уменьшить его титанические возможности.

– Да как же он напишет оперу, чёрт бы его побрал, если он даже элементарных нот не знает?!

– Сегодня председатель ЦИК республики поручил директору музыкального училища обучить Хамзу нотной грамоте.

– Нет, это чёрт знает что! Советская власть постепенно сходит с ума.

– Хош, вернёмся к титаническим возможностям Хамзы. Их надо сократить.

– Каким образом?

– Через несколько дней Хамза принесёт вам сборник своих пьес. Он хочет напечатать их отдельной книгой. Ваша задача, Шавкат, состоит в том, чтобы эта книга никогда не была опубликована.

– А разве это возможно? Он же первый народный поэт Узбекистана. Мы просто обязаны печатать его книги.

– Нужно найти причину. И даже несколько причин.

– Какие же? Подскажите.

– Первая. И самая главная... Вы учёный секретарь комитета по созданию нового узбекского алфавита. Ссылаясь на то, что новый алфавит ещё не создан, вы должны будете как можно дольше – скажем, года на два, на три – задержать издание вообще всех художественных произведений на узбекском языке.

И тогда, на общем фоне, задержка издания одной книги Хамзы не привлечёт к себе внимания.

– А другие причины?

– Вы являетесь заведующим издательским подотделом Наркомпроса. От вас зависят заработки некоторых литературных рецензентов. Найдите таких рецензентов, которые написали бы отрицательные отзывы на сборник пьес Хамзы и не рекомендовали его к изданию. У вас есть такие люди?

– Есть. Например, поэт Урфон. Он ненавидит Хамзу и считает, что все его так называемые пролетарские стихи под Маяковского – сплошная белиберда и профанация истинной поэзии.

– Прекрасно! Скажите Урфону, во-первых, что мы позаботимся о выходе его собственного сборника стихотворений. Во-вторых, мы выдвинем его на какую-нибудь премию или на должность, как только освободится место... А за это он должен написать в своей рецензии, что в творчестве Хамзы есть разрыв между формой и содержанием, что Хамза не использует в своих пьесах указаний классиков марксизма по вопросам литературы, что творчество Хамзы противоречит принципам пролетарского искусства...

– Это невозможно.

– Почему?

– Да потому что реально дело обстоит как раз наоборот. Творчество Хамзы не противоречит принципам пролетарского искусства, разрыва между формой и содержанием у него нет, и указания классиков марксизма он использует чуть ли не на каждой странице всех своих пьес.

– Не имеет значения! Пусть напишет, что не использует!

– Но откуда Урфону то знать об указаниях классиков марксизма по литературе? Он же ни одной марксистской книги в руках не держал.

– Тоже не имеет значения! Пусть пишет!.. При любой проверке никто не будет сразу читать большую рукопись. Сначала прочитают маленькую рецензию, и она как бы задаст первоначальный тон отношения ко всей рукописи в целом, предопределит окончательный вывод.

– Товарищ Назири, а вам не кажется...

– ...что в борьбе с Хамзой я остаюсь на заднем плане? Это вы хотели сказать?

– Приблизительно.

– Мне нельзя пока выходить на передний план. Хамза – мой друг юности. Ахунбабаев сегодня уже упрекнул меня... Людям вообще не нравится, когда кто-нибудь, стоящий выше по служебному положению, начинает давить на друга юности. Это всегда привлекает внимание.

– Скажите, Алчинбек, а почему нужно разрабатывать такую сложную диспозицию для войны с Хамзой?

– А вы не понимаете?

– Вообще-то понимаю, но хотелось бы знать и ваше мнение.

– Вы помните, какое раздражение вызвала у вас песня Хамзы "Да здравствует Советов власть!"?

– Помню.

– Но вы работали с Хамзой всего четыре года, а я знаю его без малого тридцать лет. И семь лет из этих тридцати мы жили с ним вдвоём в одной комнате, читали одни и те же книги, спали под одной крышей...

– Сочувствую.

– Правда, в те годы он был другим... Много событий должно было произойти, прежде чем он стал таким, как сейчас...

– Каким?

– Неистовым. Одержимым. Непримиримым... И опасным. Лично для меня.

– Вы завидуете ему? Откровенно?

– Он мне надоел. Я просто устал от знакомства с ним.

– Почему мы так долго говорим только о Хамзе?

– Вы знаете, какое прозвище у него было в молодости?

– Нет, конечно.

– Скорпион!

– Довольно метко.

– Вы назвали его хаджи с партбилетом. Это тоже не менее метко. Но Хамза – это особый хаджи. И отнюдь не религиозный. Недавно я совершенно случайно узнал, что во время своего паломничества в Мекку он выполнил за границей целый ряд ответственных партийных поручений.

– Вот как?

– Для верующих он был хаджи-мусульманин. А на самом деле он вернулся из Мекки красным хаджи. Он стал интернационалистом и поэтому предал интересы узбекского народа. Он хвалит русских потому, что ему безразлична судьба своей нации.

– Замечательные формулировки!.. Кто их автор?

– Я..

– Вы?!

– А разве я, по-вашему, не способен на такие формулировки?

– По крайней мере, я этого о вас не знал.

– Вы ещё многого обо мне не знаете, Шавкат... Вы правы – надо кончать все эти слишком эмоциональные рассуждения о Хамзе. Я вызвал вас сюда для более серьёзного разговора... Как вы уже, наверное, знаете, сейчас в республике готовится большая группа специалистов, которые поедут на учёбу за границу. Список кандидатов по нашему наркомату поручено подготовить мне.

Я хочу, чтобы вы помогли мне правильно составить его...

– Благодарю за доверие, товарищ заместитель народного комиссара.

– Это должны быть люди, глубоко преданные нашим идеям. Лет через пять они вернутся и займут ключевые посты. И тогда...

– Я вас понял.

– Насколько мне известно, наши специалисты будут учиться в Стамбуле...

– В Стамбуле?!

– А почему это вас так удивило?

– Нет, нет, ничего особенного...

– В свое время, Абдурахман Шавкат, вы окончили Стамбульский университет...

– Откуда у вас эти сведения?

– Вы состоите членом тайного "Союза тюрков"?

– Да, состою.

– А вы знаете, кто является главой самаркандского отделения "Союза тюрков"?

– Нет.

– Я, Алчинбек Назири...

– Вы?!..

– Теперь вам понятно, почему я привлекаю вас к составлению списка кандидатов? Вы прожили в Турции четырнадцать лет. Когда вы были наркомом просвещения Хорезмской республики, все пленные турецкие офицеры, находившиеся в Хорезме, работали учителями в местных школах. Надеюсь, и здесь, в Самарканде, вы сохранили верность пантюркистским идеям?

– Что я должен сделать?

– Мне нужны адреса надёжных людей в Стамбуле, с которыми будут связаны наши специалисты во время обучения в Стамбульском университете. Они должны вернуться оттуда стойкими борцами за идеалы пантюркизма. Пусть и они, хотя дорога их лежит не в Мекку, совершат, как и Хамза, двойной "хадж".

Шавкат тяжело вздохнул и, оглянувшись, устало сел на каменную ступеньку лестницы, соединявшей площадку, на которой они стояли, с галереей, вдоль которой были расположены мемориальные мавзолеи Шахи-Зинда.

По-прежнему ярко светила луна, озаряя своим серебристым сиянием голубые купола древних гробниц. Из расщелины ступени выползла обеспокоенная ящерица. Несколько раз инстинктивно ужалила пространство перед собой своим длинным языком, пугая предполагаемого врага, и юркнула обратно в расщелину.

В мавзолее Ибн Аббас продолжалась молитва и печальное чтение корана.

– Ну, так что скажете, уважаемый профессор? – наклонился к Шавкату Алчинбек.

– Я удивлён...

– Чем?

– Вы – герой революции в Коканде, руководитель союза трудовых мусульман...

– "Союз тюрков" был создан на развалинах союза трудовых мусульман.

– Зачем вы открылись мне?

– Думаете, из тщеславия? Ошибаетесь. Я хочу укрепить связь между нами. С людьми, которые стоят за мной, я был связан ещё до революции. Они будут рады познакомиться с вами. Очевидно, и турецкая разведка будет не против того, чтобы занести в свою картотеку советского чиновника моего ранга. Да ещё группу молодых специалистов из столицы Узбекистана. Как говорится, тёпленьких – прямо от сейфов, от служебной переписки...

Шавкат поднял голову и в упор посмотрел на заместителя народного комиссара. И неожиданно подумал о том, что и у товарища Назири, и у него самого одинаковая форма усов – узкие, висячие, словно два длиннохвостых мышонка ползут по верхней губе навстречу друг другу.

– Я согласен, – сказал Шавкат.

– Хош, приступаем к обсуждению кандидатов...