Текст книги "Хамза"

Автор книги: Камиль Яшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц)

Глава пятая. СМЕРТЬ НА РАССВЕТЕ

1

Ну что ж, читатель, откроем перед тобой ещё одну тайну из жизни наших героев.

На окраине Коканда, скрытый густой зеленью, стоит маленький белый домик. Никто – ни прохожий, ни проезжающий мимо всадник – не могут увидеть, что происходит в нём.

А в нём на коврах и подушках сидит сейчас красавица Шахзода – младшая жена Садыкджана-байваччи. Она ждёт любовника.

Кто же он, избранник её сердца? И возможно ли такое, чтобы узбекская женщина, вся жизнь которой, казалось бы, строго ограждена законами шариата, имела бы любовника?

Не торопитесь, читатель, вы всё узнаете в своё время – всего через несколько строк.

Уехал на несколько дней в деловую поездку Садыкджан-байвачча. Шахзода свободна. И она не теряет зря времени.

Сейчас появится тот, кого она одарила красотой своего лица, вишнёвой свежестью губ, тонкой талией и несравненной роскошью своего тела.

Но не только для любовных утех пришла сегодня сюда красавица. Ей предстоит решить здесь одно из главных дел своей жизни, которое может поднять её на невообразимую высоту...

А может сбросить вниз, опозорить, растоптать, лишить жизни.

И вместе с ней лишить жизни того, кого она ждёт. Или вознести в заоблачную высь, в обсыпанную золотом земную галактику, где можно будет утолить любое желание, выполнить любой каприз – схватить, например, небо и землю двумя руками и с заново обретённой силой притянуть их друг к другу.

Где же он, где же он, тот, кто способен это сделать?

Его пока нет.

И пока его нет, Шахзода думает.

Думает, вспоминает...

Женская судьба Шахзоды началась не в доме Садыкджана-байваччи. (Нет, это ещё не та тайна, которую мы обещали открыть перед вами, читатель.)

Первого мужа Шахзоды звали Халдарбек. Красивый был юноша. Сын богатого бая. Внимательный, вежливый, заботливый.

Но его зарезали...

На третьем месяце супружеской жизни.

По желанию любвеобильного, набожного, соблюдавшего тогда ещё все правила корана и ограничения шариата Садыкджана-байваччи.

Конечно, никому и никаких кровавых поручений Садыкджан, естественно, не давал.

Он просто увидел Шахзоду однажды с открытым лицом и в пунцовых, туго облегающих её круглые бедра шароварах.

И она понравилась ему.

И он поделился своим чувством с таким тонко понимающим "лирическое" начало жизни человеком, как Эргаш.

– Она будет ваша, хозяин, – сказал Эргаш, – так хочет аллах.

Он вызвал Кара-Каплана и всё объяснил ему.

– Всё понял, – сказал Кара-Каплан, – так хочет аллах.

– Но только на этот раз без глупостей, Кара, – попросил Эргаш, – нам платят хорошие деньги.

– Две трети из которых ты забираешь себе...

– Да, я беру две трети себе, чтобы ты, вонючий ишак, жил по уши в крови, но на свободе... Так вот, Кара, я прошу тебя спокойно обделать это дельце и не носить потом с собой голову этого байчика, как арбуз, и не показывать ее каждому встречному-поперечному.

– Хорошо, – согласился Кара-Каплан, – всё будет тихо, мирно, как ты хочешь.

И Халдарбека зарезали. Тихо, мирно, спокойно, аккуратно. Как это всегда делали в Коканде, когда заказчиком выступал солидный человек. Как это во все времена происходило, когда деловым партнёром богатого клиента становилась воля аллаха.

С тех пор Шахзода затаила месть. Долгими одинокими ночами, проливая слёзы в подушку, обдумывала она свои планы.

Всё было хорошо в них, отсутствовало лишь одно звено – исполнитель.

И вот теперь он вроде бы нашёлся.

Но сам он об этом ещё ничего не знал.

...Перед отъездом Садыкджан пришёл к Шахзоде. Сел на своё почётное "мужское" место в углу комнаты, закурил. Шахзода проворно, с улыбкой накрывала дастархан.

– Ты, кажется, чем-то очень довольна? – спросил байвачча.

– Я радуюсь за вас, мой господин.

– А именно?

– Вы снова женитесь. Причём на двух женщинах сразу.

– Откуда ты знаешь?

– Я же ваша любимая жена. И поэтому ничто в этом доме не проходит мимо моего слуха.

– На двух женщинах сразу не может жениться даже бухарский эмир...

– А вам бы очень хотелось?

– Нет, не хотелось. И перестань говорить ерунду!.. Кстати, я делаю это для того, чтобы у тебя была здесь подруга, достойная твоей красоты и ума.

– Чтобы я не скучала?

– Конечно.

– Как это заботливо с вашей стороны! Спасибо, мой господин!.. Но разрешите всё-таки узнать имя моей будущей соперницы.

– Зубейда.

– А Зульфизар вы сделаете своей тайной любовницей? Я как раз хотела посоветовать вам сделать тот же самый выбор.

– Не вмешивайся не в свои дела!

– Значит, одну ночь вы будете по привычке проводить со мной. На следующую ночь вас будут ждать более свежие ощущения у моей подруги Зубейды. Третью ночь вы отдадите этой девчонке Зульфизар... Но у вас ещё есть старшие жены. Надо, наверное, что-то оставить и для них... Как самая любимая жена, я беспокоюсь за ваше здоровье, байвачча. Вы очень много энергии тратите на заводе и в конторе. Мне прямо жалко вас, байвачча. Вы так добры к нам, женщинам, что ваше сердце может оказаться слабее, чем ваш... аппетит.

– Ха-ха-ха! – восхищённо захохотал Садыкджан. – Ну и язычок у тебя, Шахзода! Может позавидовать сам Юсуфджан-кизикчи. Нет, не случайно я заплатил когда-то за тебя пять тысяч таньга...

– В эту сумму входила стоимость болезни моего первого мужа?

Байвачча нахмурился.

– Я никогда не интересовался болезнью твоего первого мужа. Пять тысяч – это калым, который я заплатил твоему отцу, когда ты стала вдовой.

– Мой отец, – усмехнулась Шахзода, – напрасно стал в молодости мингбаши, полицейским. Если бы мои мужья умирали каждые полгода, то лет через тридцать он сделался бы миллионером, продавая меня по два раза в год.

Садыкджан достал из кармана золотое колечко с небольшим бриллиантиком и надел его на палец жены.

– Ты подаришь мне сегодняшнюю ночь?

– Как и всё остальные, мой господин, – склонила красивую голову Шахзода. – Стоит вам только захотеть меня, и я стану пылью ваших ног.

– Теперь поговорим о деле, ради которого я пришёл. – Байвачча сделался необыкновенно серьёзным и строгим. – Я написал завещание. Всё моё состояние в случае моей смерти достанется тебе. Ты станешь хозяйкой одного из самых крупных капиталов в Туркестане. Это твёрдое и бесповоротное решение.

"Врёшь, врёшь, проклятый! – мгновенно подумала про себя Шахзода. – Ты пришёл подольститься ко мне, чтобы я терпела в доме твою новую жену, свою соперницу, чтобы я и твои старые жены от ревности не сжили бы Зубейду со свету. Ты хочешь с лёгкостью, с какой выдёргивают волосок из теста, втащить в дом Зубейду, наобещав мне золотые горы и тем самым заручившись моей поддержкой... Чтоб тебе действительно сдохнуть в расцвете лет! Ты для меня хуже свиньи – только бессилие заставляет ползать около твоих ног, только бесправие вынуждает шутить, улыбаться, изворачиваться, извиваться. Что поделаешь – сейчас время насильников. Но придёт, придёт другое время, и ты заплатишь сразу за всё. Я не так проста, как тебе кажется. Я была глупой раньше, когда впервые положила голову на одну подушку вместе с Халдарбеком... Твой холуй, собака Кара-Каплан, зарезал его на моих глазах. А Эргаш, рожи которого испугается даже лошадь, схватил меня тогда, как ягнёнка, в охапку и отвёз обратно в дом отца. Вот с того дня и я начала умнеть...

Нет, я не так проста, как тебе хотелось бы. Я изображаю влюблённую в тебя дурочку, но учую теперь, если даже змея шевельнётся под землёй. Кстати, она уже шевелится под тобой, дорогой муженёк, – это и есть все твои разговоры о завещании".

Вот такие мысли мгновенно пронеслись сквозь сознание Шахзоды, но вслух она произнесла, конечно, совсем другие слова:

– Вай, вай, вай! Зачем вы говорите о каком-то завещании? Вы ещё совершенно цветущий йигит и заставите состариться не одну молоденькую девушку. Мне не нужно никакого наследства! Я и так самая счастливая женщина в городе – что хочу, то и делаю. Как говорится, сама себе хан, а тень моя – султан. Никто не смеет кричать на меня, никто не оскорбляет, не дерзит. Под вашей защитой я расцвела как заморский цветок! – И Шахзода громко расхохоталась.

Садыкджан встал и сказал:

– Завещание составлено на твоё имя. У меня нет детей, и ты будешь одна владеть всем. Клянусь, как на коране. Един бог, и слово едино... Но только не вздумай проболтаться кому-нибудь. Обо всём остальном подробно поговорим сегодня ночью.

Но он так и не пришёл ночью, хотя она, кусая угол подушки, ждала его до самого рассвета. И когда последняя звезда потухла в светлеющем небе, ей вдруг на секунду показалось (она ужаснулась от этого), что она любит байваччу, несмотря на то что он убил её первого мужа. Не ненавидит, а любит.

И ещё она поняла, что теперь, когда байвачча охладел к ней и влюбился в Зубейду и Зульфизар, она, Шахзода, особенно жгуче не хочет делить Садыкджана ни с кем – ни с Зубейдой, ни с Зульфизар. Привычная, впитанная с девичьих лет покорность именно тому правилу шариата, которое позволяло мужчине иметь несколько жён, вдруг взбунтовалась в ней. И это уже было наперекор всем правилам шариата.

Слёзы хлынули из глаз и смыли все её горести и тревоги в сон.

Байвачча появился днём, одетый по-дорожному.

– Извини, срочно уезжаю по делам, – сказал он. – Вот ключ от маленького дома. Поезжай, поживи там одна, перемени обстановку, успокойся.

И уехал.

А она сразу же вызвала в маленький белый домик человека, о котором не догадывался никто на всем белом свете.

И вот теперь напряжённо ждала его.

...Скрипнула дверь комнаты, в которой сидела Шахзода.

Она подняла голову.

На пороге стоял Алчинбек.

Он был очень похож на Халдарбека – такие же густые брови, красивые глаза, длинные усы. Даже тёмный суконный камзол с вышитым воротником был похож на камзол Халдарбека, который ему сшили за неделю до его злодейского убийства.

Алчинбек сел на подушки.

– Ты видел завещание?

– Его нигде нет.

– А в сейфе в банке?

– Там тоже нет.

– Я так и знала. Это была его очередная уловка, чтобы ещё раз купить меня... Но на этот раз у него ничего не выйдет!

– Что ты хочешь сделать?

– Завещание должно быть написано. Ты напишешь его. Все на моё имя!.. Ты составляешь все бумаги и письма за него, ты знаешь все слова, которыми он говорит. Поэтому оно ни у кого не вызовет недоверия.

– А почерк?

– Подделаешь!.. И спасибо байвачче, что предложил такую хорошую мысль – оставить мне всё своё состояние! Сама бы я не догадалась.

– Но ведь он жив...

– А ты ещё ничего не понял?.. На, выпей, чтобы голова начала соображать.

– Ты страшная женщина, Шахзода...

– Не страшнее твоего дяди.

– Но кто... кто сделает... это?

– Эргаш.

– Откажется.

– Мы хорошо заплатим ему. В десять раз больше, чем за Халдарбека.

– Но где ты возьмёшь такие деньги?

– Когда я стану единственной наследницей...

– Нет, Эргаш работает только за наличные.

– Кара-Каплан? Я дам ему расписку.

– Кара-Каплан шагу не сделает без приказания Эргаша.

– Тогда это сделаешь ты!

– Я?!

– А ты, оказывается, трус, мои любимый?

– Скажи, Шахзода... кто научил тебя всему этому?

– Твой дядя. Он учил меня этому здесь, в этом доме, по ночам вот на этих подушках и одеялах... Он много пролил крови чужими руками, много снёс голов. Теперь настала его очередь. Все кинжалы, которые он когда-то направил в сердца других людей, теперь должны соединиться в один клинок и вонзиться в его грудь! И это сделаешь ты, Алчинбек...

– А... а если я откажусь?

– Тогда ты не получишь меня ни сегодня, ни завтра – вообще никогда!

– А если я всё расскажу байвачче?

– Он посмеётся над тобой.

– А тебя убьёт!

– Вместе с тобой, чтобы не было свидетелей... И если ты действительно посмеешь отказаться от моего плана, я расскажу Садыкджану, что ты изнасиловал меня... И тогда он отправит тебя на тот свет одного... У тебя нет выхода, соглашайся!

– Ты первая соблазнила меня!

– Эх ты, мужчина!

– Я никогда никого не убивал... Я никогда не держал в руках кинжал...

– Учись держать. В наше время без этого не проживёшь.

– Лучше... лучше яд...

– Согласен?.. Иди скорее ко мне, поцелуй меня, мой милый, мой ненаглядный, свет очей моих!.. Положи вот сюда руку... Целуй крепче, обними... Нет, нет, этого пока не надо, успеешь, ночь длинная... Надо ещё многое обсудить...

– Ах, Шахзода, ты сводишь меня с ума... Твои губы опьяняют сильнее вина, твоя грудь волнует, как дорога в рай, твой живот сулит неземное блаженство...

– Подожди, подожди, всё будет твоё, у тебя всё впереди... У Садыкджана нет детей, но есть жёны. Они будут требовать своей доли наследства. Старших я беру на себя, они курицы, дуры, я обману их... Но будет ещё одна жена...

– Зубейда?

– Да. И если ты откажешься подчиняться мне, Хамза узнает, кто прожужжал твоему дяде все уши о красоте Зубейды.

– Откуда ты знаешь?

– В доме байваччи все стены – мои друзья. Я знаю о тебе столько, мой ненаглядный, мой любимый Алчинбек, что ты даже не догадываешься. Ты у меня в руках!

– За что ты так ненавидишь людей?

– За что?.. За свои слёзы, пролитые в этой комнате... За свою первую любовь, которую у меня на глазах растоптали сапогами в кровавой луже два негодяя, нанятые твоим дядей...

Глаза Шахзоды наполнились слезами. Алчинбек как зачарованный смотрел на неё. Никогда ещё эта сказочно красивая женщина не была так очаровательна, так прекрасна, как сегодня!

Ни разу ещё не видел он, чтобы её лицо светилось такой глубокой страстью, как в эту секунду!

– Да, я ненавижу людей... А за что мне любить их? За то, что в груди у меня теперь вместо сердца живёт чёрная жаба?.. Мне каждую ночь снится Халдарбек, мы подолгу разговариваем с ним. Он подходит ко мне и спрашивает: неужели ты ещё не отомстила?

– Не плачь, Шахзода, тебе не идут слёзы, успокойся...

– Я не буду плакать, я буду делать своё дело... Зубейда не должна жить! Для Садыкджана – яд? Пусть для неё тоже будет яд! Я сама дам ей яд... Всё наследство байваччи должно остаться в одних руках – в моих руках. А я буду твоя, Алчинбек! И всё богатства Садыкджана, всё его золото, земли, дома – всё будет наше!.. И мы, сделав благое дело – отомстив за ещё не отомщённых, – поживём всласть в этом бренном мире. Мы будем ездить в роскошном экипаже, красивые и молодые! Мы объездим весь Туркестан, всю Россию, всю Европу, весь мир, красивые и молодые... И будем любить друг друга сколько захочется... И к дьяволу все запреты и ограничения, если они мешают любить! Когда одни режут глотки другим, никто не вспоминает ни о коране, ни о шариате... Ну, Алчинбек, согласен? Вот перед тобой две двери.

Откроешь одну – за ней всё богатства мира, и я, ожидая тебя, лежу на атласных одеялах... Вот она, я, – протяни только руку...

Откроешь другую – выйдешь на улицу с чем пришёл. И никогда уже больше в жизни не увидишь ты эти две двери рядом... Ну, Алчинбек, выбирай!

2

Так бывает.

Все знают о тебе всё, а ты не знаешь о себе ничего.

В туманной пелене неведения, неопределённости и нежелания что-либо знать и о себе, и о том, что её окружает, жила Зубейда последние месяцы, дни и недели.

Вокруг неё ходили какие-то люди, что-то говорили друг другу и ей – она ничего не понимала, не запоминала и не старалась запомнить. Действительность как бы потеряла для неё всякий смысл.

Той-свадьба, свадебный пир. А задолго до этого в дом обязательно должны прийти сваты. По обычаю, её, будущую невесту, накрывают парчой. Созывают соседей и родственников на плов, объявляют о помолвке и о том, что скоро будет праздничный той.

...Ревут большие железные трубы-карнаи и сурнаи, рокочут барабаны. Свадьба! По местной кокандской традиции свадьбу справляют в доме невесты. Всё пространство двора Ахмад-ахуна заполнено дастарханами – синими, красными, жёлтыми, фиолетовыми. И везде между дастарханами распустились огромные цветы – десятки, сотни, тысячи цветов. Всё сияет и ликует! Благоухают фруктовые деревья. С ветки на ветку перелетают радостно щебечущие птицы. Их тоже очень много. Птицы подлетают к Зубейде, садятся к ней на плечи. И Зубейда улыбается и тихо, счастливо смеётся.

...А за день до свадьбы старые женщины ведут невесту в баню, раздевают и долго-долго моют. Потом натирают каким-то специальным раствором всё тело девушки – руки, ноги, спину, плечи, живот, грудь. Смешно! Смешно и щекотно. Потом приводят домой наряжают в шелка, красят сурьмой глаза, сажей – брови, а руки – хной.

...Появляется жених. Какой почёт и уважение оказывают ему!

Его осыпают деньгами, цветами, сладостями. Осторожно ступая по шелковому ковру, он входит в дом, и невеста, покрытая тончайшей прозрачной шёлковой накидкой, встречает его и кланяется ему до земли.

Но кто жених? Кто жених? Почему не видно его лица?

...Пришли прославленные на весь Коканд певицы – Мастура, Таджихон, Зебохон, Угилхон. Раздаётся знаменитая свадебная песня "Ер-ёр". Лёгкой стайкой впорхнули в сад девушки-танцовщицы, похожие на лепестки роз, и закружились, закружились...

Но кто жених? Кто жених?

...Не пустят жениха на свадьбу, если он не заплатил выкуп. Её отец, Ахмад-ахун, не будет просить большой выкуп. Ведь она же у него единственная дочь, он сжалится над ней, не станет причинять ей боль и страдание. Папа добрый.

Кто жених? Где жених? Какое у него лицо? Покажите, покажите, покажите! Зачем вы скрываете от меня его лицо?

...Подарки раздают друзьям жениха. Какие-то ножи. Выпрягают коня из повозки. Зачем? Вот он, жених! Он очень сильный и ловкий йигит. Он берёт невесту на руки и поднимает её словно солнце над своей головой.

Но где же солнце? Нету никакого солнца. Луна светит в окно.

А где жених? Кто он?

Нету жениха. Друзья жениха есть, а самого жениха нету.

Откуда у неё эта тюбетейка?

Зубейда очнулась. Она сидела одна в своей комнате около окна. В окно светила луна.

В одной руке у неё была мужская тюбетейка, в другой – иголка с цветной ниткой. Она вышивала на тюбетейке цветы.

Зубейда заплакала. Слёзы капали на цветы, но цветы не распускались.

Она встала, подошла к двери. Не закрыто. Мама оставила дверь незакрытой на ночь, чтобы она вышла подышать в сад, когда все уснут.

Зубейда осторожно вышла во двор. Около калитки громко храпел новый сторож. Луна заполняла своим похоронным светом всё небо. Зачем она так ярко светит? К чьим похоронам?

В саду все деревья в отчаянье тянули вверх чёрные руки-сучья. Ни одной птицы. Тишина, тихо. мёртвый-мёртвый воздух.

От дерева отделилась тёмная фигура.

Зубейда замерла – ледяной озноб ужаса прокатился по её спине и ногам.

– Не бойся, – сказала фигура, – я Шахзода...

– Вы? – удивилась Зубейда. – Как вы попали сюда?

– Нам нужно поговорить.

– А почему ночью?

– А потому что днём нам никто не разрешит видеть друг друга. Тебя же не выпускают из комнаты.

Зубейда вздохнула.

– О чём вы хотите поговорить со мной?

– Называй меня на "ты", – попросила Шахзода, – нам нужно привыкать друг к другу.

– Почему привыкать?

– Так будет лучше и тебе, и мне.

– Если вы хотите, пожалуйста.

– "Если ты хочешь..." Повтори.

– Если ты хочешь...

– Вот и хорошо, – сказала Шахзода. – Пойдём в глубину сада, здесь нас могут услышать.

И она бесшумно двинулась между деревьями.

Зубейда послушно пошла за ней. "Она ходит по нашему саду, как по своему собственному", – успела подумать Зубейда.

– Скоро твоя свадьба, – сказала Шахзода.

– Я знаю, – улыбнулась Зубейда, – с поэтом Хамзой.

"Они уже сломали её, – подумала Шахзода, – ещё до свадьбы Она не в себе, нервы не выдержали... А я держусь, хотя видела и пережила такое, чего нет, наверное, даже в преисподней.

Откуда я беру силы? Злость. Она даёт мне силы. Злость и месть.

Это главное у человека. Кто живёт этим, у того ясная голова, быстрые желания. Злость, месть и разврат – вот что нужно человеку для здоровья".

И вдруг она заплакала.

– Что с тобой? – испугалась Зубейда.

– Не обращай внимания, – всхлипнула Шахзода, – сейчас пройдёт.

"Зачем, зачем нужна аллаху ещё и эта жертва, ещё и эта невинная птица, которая даже не начинала летать? – подумала Шахзода. – Что там происходит у них на небе? Почему бог, как мясник, требует одну жизнь за другой?"

– Почему мы должны привыкать друг к другу? – спросила Зубейда.

– А ты разве не знаешь?

– Нет, не знаю.

– И не догадываешься?

– Не догадываюсь.

"Дурочку изображает, – подумала Шахзода, вытирая слезы, – или меня считает дурочкой?"

Слабость её прошла. Минутная жалость, посетившая сердце, исчезла.

"Вспомни, для чего ты пришла,– напружинилась Шахзода.– Разозлись! Делай свое дело, оставь слёзы слабым..."

– Спустись на землю, – строго сказала она, – твоя свадьба будет не с поэтом Хамзой, а с моим мужем, Садыкджаном-байваччой.

Зубейда тревожно оглянулась. Ей послышались чьи-то шаги.

– Мы станем соперницами, – продолжала Шахзода, – но я не хочу, чтобы твоя судьба повторила мою. Многие завидуют мне, считая, что я купаюсь в золоте. Но это клетка из золота!

Такое же уготовано и для тебя... Я хочу помочь тебе, доверься мне. Мы должны дружить, а не воевать. Я попросила твою мать устроить эту встречу, чтобы подготовить тебя к свадьбе. Ты будешь во всём слушаться меня и делать всё, что я тебе прикажу.

Иначе ты навлечёшь на себя гнев мужа раньше, чем вы ляжете на брачное ложе...

Зубейде почудились голоса. Кто-то положил ей руки на горло.

– Нет, нет, нет, – прошептала она. – Я не могу, не могу, не могу... – Ей стало душно. Что-то сжимало голову, грудь. – Это невозможно! – рванула она платье на шее. – Ты говоришь так спокойно об этом... Несколько женщин любят одного мужчину. Нет, я хочу, чтобы меня любили одну, я ни с кем не хочу делить свою любовь!

"А разве я не хочу, чтобы меня любили одну? – подумала Шахзода. – Ведь поэтому и появился Алчинбек. Уж его-то я не делю ни с кем, знаю точно... Но, может быть, я и байваччу не хочу делить с этой дурочкой? Может быть, я хочу, чтобы у меня было несколько мужей, чтобы они ждали по ночам и мучились – кого я выберу сегодня?"

– Птицы вьют гнездо вдвоём! – страстно заговорила Зубейда. – Звери вдвоём выхаживают детёныша! Почему же люди, почему люди?..

– Оставь! – грубо оборвала Шахзода. – Я не Хамза, чтобы слушать твои газели. А ты не птица, а женщина с длинными волосами и коротким умом. И не надо пытаться понять то, что является делом мудрецов. Готовься лучше к свадьбе. А если начнут беспокоить нервы, на-ка вот этот пузырёк. Здесь очень хорошее лекарство. Сразу успокоит.

Зубейда взяла пузырёк. И вдруг пошатнулась. Схватилась руками за грудь, медленно опустилась на землю.

Рисолат, мать Зубейды, слышала, как дочь вышла из дома, знала, что в саду её ждёт Шахзода.

"О аллах, прости меня, – молилась Рисолат, – зачем я согласилась на их встречу?.. Почему Шахзода так настойчиво просила о ней?.. Она умная и понимает, что мне, больной, тяжело готовить дочь к такой свадьбе. Она объяснит Зубейде, что Садыкджан не отступится от неё, – она это знает по себе. Пусть попробует научить несчастную мою дочь, как надо молодой жене вести себя в первые дни в доме мужа, чтобы не ссориться со старшими женами. Если уж аллах послал нам за наши грехи такое испытание, надо сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь Зубейде в её новой жизни".

Но почему она так долго не возвращается?

Рисолат поднялась, тихо вышла. Зубейды нигде не было.

Рисолат вошла в сад, сделала несколько шагов и вскрикнула.

Зубейда ничком лежала под фисташковым деревом.

Мать бросилась к дочери, опустилась рядом, положила её голову к себе на колени.

– Что с тобой, доченька? Что она сделала с тобой?

– Не знаю, – покачала головой Зубейда. – Она ушла, я села под деревом и, видно, заснула...

– Вы договорились с ней?

– О чём?

– О свадьбе.

– О свадьбе? – переспросила Зубейда и пристально посмотрела на мать.

Рисолат вздрогнула – такой она ещё никогда не видела дочь.

– Никакой свадьбы не будет, – глухо и твёрдо сказала Зубейда.

Зубейда сидела на одеялах в своей комнате, прислонясь спиной и головой к стене. Неподвижным, невидящим, тяжёлым взглядом смотрела она прямо перед собой. Глаза её были пусты.

Напротив обливалась слезами Рисолат.

– Доченька, радость моя, пожалей хоть ты свою больную мать... Три дня ты уже ничего не ешь и молчишь... Сердце моё и без того исстрадалось... Что я могу сделать, что в моих силах?

Была бы моя воля, разве я отдала бы тебя байвачче? Но так хочет твой отец – могу ли я, слабая женщина, перечить ему?.. Грудь моя разрывается от горя, глядя на тебя. Ты вся пожелтела, волосы больше не вьются, губы потрескались... Ну зачем ты изводишь себя и меня? Чего ты хочешь добиться? Ну скажи, скажи хоть полслова, не молчи!

Зубейда молчала.

Айимча-биби, старшая сестра Ахмад-ахуна, вошла в комнату, села рядом с Рисолат.

– Посмотришь на вас обеих, – сказала старуха, – и подумаешь, что из ваших бровей идёт снег.

Зубейда молчала.

– Такое переживали мы все, – вздохнула Айимча-биби, поправляя свои седые волосы. – Приходит час, и девушка должна уходить из дома. Куда она идёт? Она не знает, ибо дорогу ей выбирают родители, уже пожившие на земле люди и понимающие толк в жизни. Мы все когда-то принимали их советы, и, слава аллаху, наши годы прошли в сытости и достатке, да быть мне вашей жертвой. Конечно, не каждая из нас каталась как сыр в масле и погружалась в счастье по самые уши. Наши мужья женились на молодых, и нам выпадала вся чёрная работа в доме.

Но ведь и мы в своё время были молодыми, и на нас работали старшие жены наших мужей. Не мы придумали законы, по которым живут люди. Эти законы были до нас и будут после нас.

Плохие или хорошие – люди живут по ним. Люди уважают законы предков – на этом держится жизнь.

Зубейда молчала.

Айимча-биби нахмурилась.

– А почему ты ничего не отвечаешь мне? Я твоя старшая тётушка и, между прочим, по отцу – единственная! Ты что же, не хочешь со мной разговаривать?

Зубейда молчала.

– Ты воск, что ли, закусила между зубами? – закричала старуха. – Ты будешь говорить или нет?.. Да знаешь ли ты, упрямая, что своим поведением ты ввергаешь своего отца в собачьи муки?

– О чём нам вести беседу, тётя? – заговорила наконец Зубейда.

Рисолат радостно подалась вперёд.

– Ты своей красотой кичишься, да? – горячилась старуха. – Что у тебя в голове? Какие желания в сердце? Отвечай!

– Нет у меня никаких желаний, – закрыла глаза Зубейда. – Меня не считают человеком. А если я не человек, какие же могут быть у меня желания?

– Ты не человек? – удивлённо смотрела на племянницу сестра отца. – А кто же ты тогда?

"Кто же я? – горько подумала Зубейда. – Кто же я, учившаяся когда-то грамоте, умеющая читать и писать, прочитавшая сотни книг великих поэтов и мыслителей, сама слагавшая газели, а теперь идущая по воле родителей, как овца под нож, в дом маньяка и палача женщин?"

– Такая же, как все вы, жалкая женщина, – сказала Зубейда, открывая глаза, – с длинными волосами и коротким умом.

– Вай, да умереть мне на этом месте, если ты сказала хоть одно слово правды! – всплеснула руками Айимча-биби, толкая локтем в бок Рисолат. – Кто сказал тебе, что ты жалкая? Зачем ты принижаешь себя? Ты красива как солнце, как луна! Весь Коканд называет тебя Зубейда-пери! Сколько мужчин вздыхают и страдают по тебе! Десятки и сотни!

– Почему же вы тогда выдаёте свою пери замуж насильно, против её желания, если по ней вздыхают и страдают десятки и сотни мужчин? – выкрикнула сквозь слезы Зубейда. – Почему? Почему? Почему?

– Вах, вах, вах! – раскинула в стороны руки Айимча-биби. – Да когда же это в нашем городе девушка выходила замуж по своему желанию? Судьбой дочерей всегда распоряжались родители. Они их родили, они и вольны их выдавать замуж по своему усмотрению. Я уже говорила, что этот обычай достался нам от отцов и дедов, и его нельзя отменить...

– Я не подчинюсь этому обычаю, – откинула назад голову Зубейда.

– Значит, этот проклятый Хамза всё-таки сидит у тебя в сердце, как гвоздь в подмётке, – устало вздохнула старуха.

– Я рядом с ним ощущала себя человеком. Он никогда и ничем не унижал меня. Он давал мне возможность чувствовать себя равной ему. Этого мало?

– А зачем тебе чувствовать себя равной? – прищурилась Айимча-биби, поднялась и гордо выпрямила свою все ещё стройную фигуру. – Ты должна быть красивой и обольстительной. А твой муж обязан сделать тебя счастливой... У байваччи порог твоей комнаты будет выложен из золота. А что ты будешь делать, если выйдешь замуж за поэта? Торговать вместе с ним на базаре слабительным, которое изготовит его отец?

– Нет, сестра, – раздался вдруг голос Ахмад-ахуна, и отец Зубейды вошёл в комнату, – ни за какого байваччу я дочь не отдам. Я слышал конец вашего разговора и говорю твёрдо: если она не согласна, я не стану причинять ей страданий. Пускай вообще ни за кого не выходит замуж.

И он сделал жене и сестре знак, чтобы они ушли.

Зубейда бросилась к ногам отца, целовала край его халата, прижималась лицом к его рукам.

– Атаджан, дорогой отец! Не прогоняйте меня из своего дома, джан ата! Я же единственная ваша дочь! Всю жизнь я буду целовать ваши ноги, только не отдавайте меня Садыкджану!.. Я задохнусь там, умру от тоски, грех ляжет на вас!.. Не гоните меня, атаджан! Скажите, что не прогоните, да?

– Никогда, никогда, дочь моя, – сказал Ахмад-ахун, целуя Зубейду в голову, вытащил из-за пояса платок и вытер ей слёзы. – Кто сказал тебе, будто я хочу, чтобы ты ушла из своего дома? Мать и тётка?.. Эй вы, сороки! Что вы тут наболтали? Почему заставили плакать мою любимую дочь?.. Это все ты, Айимча, я знаю! Я слышал твои последние слова. Это ты заставила мою дочь проливать слезы. Уходи, оставь нас в покое! Раз она не согласна выходить за найденного нами жениха, пусть не выходит, её воля. В конце концов, она тоже человек, у неё есть душа, свои желания...

Айимчи-биби и Рисолат, стоя за дверями комнаты, удивлённо смотрели друг на друга. Они ничего не понимали.

Зубейда, вытирая счастливые слёзы, радостно смотрела на отца. И вдруг она заметила, что по щекам Ахмад-ахуна тоже бегут слёзы.

– Что с вами, атаджан? – испуганно спросила она.

– Дочь моя, – горько сказал Ахмад-ахун, – сегодня я отвёл к судье Камалу твою младшую мать Зульфизар и дал ей разводное письмо! Плачь обо мне, дочь моя. И почаще навещай мою могилу, не забывай меня, когда я уже буду на том свете. Моя надежда только на твои молитвы, ибо ты единственный свет моих очей, моя лучезарная звезда...

Зубейда отшатнулась.

– Атаджан, не пугайте меня! Что с вами? Зачем вы говорите эти страшные слова? Почему вы должны умереть?

– Дорогая доченька, слушай меня внимательно. До сих пор ты не знала одной моей тайны, теперь ты должна знать её. Ради тебя я заложил перед богом свою жизнь... Пусть я лишусь всего, что имею, пусть аллах призовёт меня на небо, но я не позволю совершиться насилию над тобой. Я согласен умереть, я готов пожертвовать всем ради тебя... Ты не должна страдать.

"Он сошёл с ума, – подумала Зубейда. – Почему он должен жертвовать всем ради меня?"