Текст книги "Хамза"

Автор книги: Камиль Яшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

– Не противься моей воле, – вещал голос, – только тогда в ином мире ты и дочь твоя удостоитесь райских кущ. Повелеваю тебе: вырви с корнем насаждения греховников, защити камни моей гробницы от их мерзких поползновений!..

Голос затих. Подозрения Шадмана-ходжи увеличивались.

Несколько раз протягивал он руку, чтобы приподнять край полога, закрывавшего могильный камень, но всё-таки не решался сделать это.

– Хамза изнасиловал твою дочь! Нанеси ему ответный удар во славу аллаха! Убей Хамзу!..

Шадман-ходжа узнал голос шейха Исмаила. Всё остальное было теперь неважно.

– Убей его ради чести своей дочери Санобар! – бубнил загробный голос. – Чтобы смыть с неё грех! Ради святой правды и ради всевышнего – убей Хамзу!..

Шадман-ходжа приподнял край полога. В могильное отверстие проникал свет. Наклонившись, Шадман вгляделся и увидел внизу Исмаила. Шейх поднял голову, и глаза их встретились...

Шадман-ходжа встал. Его шатало.

С шумом распахнулась боковая дверь мазара. В гробницу торопливо вошёл Исмаил. За ним ворвалась толпа шейхов. Шадмана окружили.

– Шайтан попутал тебя, ты усомнился в пророческом даре святого Али! – закричал шейх. – Как ты посмел усомниться, негодный!

– Мой шейх, – заикаясь произнёс Шадман-ходжа, – что же это такое?! О боже!

– Заткнись, а то прокляну твой род до седьмого колена! – гремел шейх. – Стань на колени, отродье шайтанское! Готов ли ты выполнить приказ священной гробницы?

Шадман-ходжа впервые в жизни ослушался приказания Исмаила. Он не опустился на колени. Он стоял прямо.

– Шейх! Неужели всё это было обманом? Ведь я же верил вам, как богу! Боже праведный, боже праведный!

Из толпы шейхов вышел человек, и Шадман узнал иностранца. Хромой дервиш был взбешён неудачей. Он понимал, что весь тщательно разработанный им вариант устранения Хамзы руками Шадмана провалился. Из-за тупости Исмаила, который сам полез в могилу, вместо того чтобы отправить туда кого-нибудь из шейхов.

И тем не менее паломник из Гилгита ещё не терял надежды.

– Шадман, – спросил иностранец, – готов ли ты выполнить приказ шейхов священной гробницы? Убьёшь Хамзу, когда тебе скажут, или нет? Подумай. От этого будет многое зависеть в твоей жизни.

Шадман молчал.

– Если ты согласишься, – продолжал иностранец, – получишь деньги, которые и не снились тебе. Если тебя и арестуют, мы освободим тебя. У нас хватит сил, чтобы спасти тебя... Ну, отвечай!

– Я прожил свою жизнь в бедности и никогда не покушался не то что на чужую жизнь, но даже на чужое достояние, – потухшим голосом сказал Шадман-ходжа. – Отпустите меня. Мне тут нечего делать.

– Но Хамза же изнасиловал твою дочь! – не унимался хромой дервиш.

– Я не верю этому, – спокойно ответил Шадман. – Хамза не такой человек... Вы просто не знаете его и поэтому выдумываете всякие глупости, которым не поверит даже последний дурак.

Арчибальд Лоу чуть было не выругался по-английски.

– Пока ты не поклянёшься на коране, что никому не расскажешь о том, что было здесь, ты отсюда не уйдёшь! – Шейх Исмаил смотрел на Шадмана тяжёлым взглядом.

– Теперь уже поздно думать о коране, – раздражённо сказал хромой дервиш. – Он вообще не должен выходить отсюда... Кара!

Из толпы шейхов вышел Кара-Каплан. (Алчинбек Назири не взял его обратно с собой в Самарканд. Он был оставлен в горах для выполнения поручений паломника из Гилгита.)

Кара-Каплан вынул нож.

– Только без крови! Без крови! – нервно заговорил Исмаил. – Здесь же священный мазар!

Кара-Каплан вопросительно посмотрел на своего нового хозяина. Тот показал на голову. Кара понял. Рывком сдёрнул с себя чалму и стал скручивать её в жгут.

Шадман-ходжа попятился. Мрачный горбун приближался к нему... Шадман растерянно оглянулся – шейхи стояли около всех выходов...

Кара-Каплан бросился к Шадману, захлестнул ему шею и стал душить.

...Кто-то вошёл в гробницу. Не видя в темноте, что тут происходит, громко сказал, обращаясь к Исмаилу:

– Шейх, из Андижана на исповедь к вам прибыли мусульмане...

Его вытолкнули наружу. И тут раздался предсмертный хрип Шадмана:

– Шейх, с тебя шкуру сдерут! Запомни!.. Санобар! Прости меня, доченька! Вспоминай меня!.. Вот вы какие святые все тут? Лгуны, подлецы!.. Будьте же прокляты, прокляты!..

Всё было кончено. Паломник из Гилгита, словно опомнившись, первым стремительно вышел из гробницы к прибывшим из Андижана.

– Мусульмане, – послышался его голос с площади перед мазаром, – наш шейх, уединившись, занят молитвами. До рассвета его нельзя перебивать. Приходите завтра утром.

Исмаил был смертельно бледен. Руки его дрожали. Ничего никому не сказав, он вышел в одну из боковых дверей мазара.

4

Через степь, по дороге, ведущей в Фергану, ехали верхом три человека – Хамза, Алиджан и Амантай. Они то отставали друг от друга, то соединялись вместе, то снова разъезжались в разные стороны.

– Всё-таки нехорошо, что мы все трое одновременно уехали из Шахимардана, – задумчиво произнёс Амантай. – Наши хлопотливые шейхи, воспользовавшись нашим отсутствием...

– Там же остались Камбарали и Каримджан, – перебил его Алиджан. – Вполне заменят нас. Сколько дней мы будем на курултае, Хамза-ака?

– Дня два-три.

– Ничего за это время, я думаю, не случится, – уверенно сказал Алиджан.

– Так-то оно так, но всё-таки мне что-то не по себе, – не успокаивался Амантай. – Надеюсь, вы знаете, что в эти дни к нам должен приехать Миян Кудрат.

– По-моему: это случайное совпадение, – сказал Алиджан. – Как вы считаете, Хамза-ака?

– Наверное, – односложно ответил Хамза.

Он был рассеян. Они ехали по тем местам, где проходила молодость его отца. Отсюда же был родом и его дед Халбай и даже прадед Ниязмухаммад. "Может быть, именно поэтому потянуло меня в Шахимардан, – подумал Хамза, – что рядом лежала земля, по которой ходили мои предки?"

...В полдень, остановившись около невысокого холма, они спустились с дороги к ручью и напоили лошадей. И в это время из-за холма показалась величественная конная процессия.

Впереди на стройном тонконогом скакуне с белой звёздочкой на лбу – сухощавый старик в простом суконном чекмене. Голова его была обмотана голубой чалмой, на что имели право только потомки святого Али. Лошадь под всадником была покрыта бархатной попоной с позолотой, сбрую украшали драгоценные камни.

По обеим сторонам старика, чуть отставая, держались два телохранителя – широкоплечие красавцы йигиты. А метрах в десяти сзади человек тридцать свиты – всякого рода и звания духовные лица в красочных халатах и чалмах, лошади которых тоже были богато и нарядно украшены.

– А вот и сам Миян Кудрат собственной персоной, – сказал Хамза. – Как говорится, лёгок на помине. Со всей своей святейшей сворой.

Амантай с тревогой следил за удаляющейся кавалькадой.

– Зачем они так вырядились? – спросил он.

– Наверное, для того, чтобы показать народу, – усмехнулся Хамза, – что милости аллаха, несмотря на Советскую власть, по-прежнему неиссякаемы к преданным слугам ислама.

– Надо возвращаться, – забеспокоился Амантай. – Эти красавцы наделают нам беды в Шахимардане.

– Мы не можем, – вздохнул Хамза. – Мы делегаты курултая. Надо будет просто скорее освободиться и вернуться сразу же после съезда.

– Интересная встреча, – покачал головой Алиджан. – Мы, Советская власть, выглядим как нищие, а они отделены от государства. Но посмотришь на них и подумаешь – вот едут хозяева жизни.

– У них всегда была внушительная внешность, – сказал Хамза, – они бьют на эффект. На самом же деле власть этих людей призрачна. Перед нами проехал караван призраков.

– С волчьими зубами, – добавил Алиджан.

– Советской власти только двенадцать лет, – сказал Амантай. – А они копили свои сокровища веками.

– Ну, ладно, – начал подниматься на дорогу Хамза. – Паровоз нас ждать не будет.

Здание Кокандского городского театра было украшено плакатами. Над входом, во всю ширину портала висел лозунг: «Привет депутатам рабоче-крестьянского курултая Советов Кокандского вилайета!»

У входа толпились делегаты, встречались и приветствовали друг друга старые друзья.

– Салям алейкум, Дадабай-ака! Как у вас там дела? Все живы-здоровы? Сколько колхозов организовали?

– Ассалям алейкум, Туракул-ака, как поживаете? Говорят, что у вас самый высокий процент коллективизации?

Когда Хамза регистрировал вместе с Алиджаном и Амантаем свои мандаты, ему передали записку. В ней было написано: "Вас ждут на втором этаже за сценой, в комнате № 6".

– Идите в зал и занимайте места, – сказал Хамза. – Я тут отлучусь ненадолго, минут на десять.

Он прошёл за сцену и поднялся на второй этаж. Прошёл по коридору, увидел на дверях цифру "шесть", постучал.

Дверь открыл Рустам Пулатов.

На ступеньках гробницы стоял Бузрук-ишан. В одной руке он держал небольшой колокол, другой непрерывно звонил в него.

Услышав эти непривычные звуки в кишлаке, выходили на улицы люди, удивлённо спрашивали друг у друга: что случилось?

Все недоумения рассеял голос шейха-глашатая:

– Эй, народ, бегущий в свой огород! Не говорите, что не слышали! Святой Миян Кудрат уже приближается! Они решили удостоить своим посещением наш мазар! Чтобы оказать почёт и уважение, сам шейх Исмаил вышли встречать хазрата... Пусть каждый выходит на улицу, чтобы встретить этого достойнейшего человека! Тот, кто узрит святого Мияна, избавится от сорока своих грехов... А удостоившийся их высокой молитвы, избавится от всех своих грехов! Идите, идите, люди!

...На гнедом коне, бряцавшем удилами, посередине улицы ехал шейх Исмаил. Он был в светлом шёлковом камзоле коричневого цвета, на голове, как обычно, возвышалась белая чалма.

Седло и сбруя его лошади были унизаны серебряными украшениями, в позолоте бархатная попона. Его сопровождало около десятка других шейхов.

Верующие, стоявшие вдоль улиц, увидев шейха Исмаила, низко склонялись в поклоне и так, не разгибая спин, стояли до тех пор, пока он не проезжал мимо них.

– Значит, договорились, Хамза-ака, – сказал Рустам Пулатов, – вы ни во что не должны вмешиваться. Вы и так уже сделали очень много. Шадману – ни одного вопроса. Сразу после курултая мы посылаем в Шахимардан своих людей, которые займутся этим иностранным шейхом. У меня теперь народу прибавилось.

– А курбаши?

– В районы предполагаемого расположения их банд завтра же будут двинуты войска.

– Значит, "человек из Самарканда" – это Алчинбек Назири...

– Он самый.

– Как же я раньше не догадался об этом?..

– Продолжительным наблюдением Назири уличен во многих связях, за которые он может быть арестован в любой день... Кстати говоря, он здесь, на курултае.

– На курултае?

– Делегат съезда.

– Почему же вы позволяете ему находиться на свободе?

– Он собирается здесь кое с кем встретиться, и мы должны засечь этих людей... Не исключается, что обратно в Самарканд Назири возвращаться не станет и прямо отсюда нелегалом отправится к своим друзьям в Шахимардан. Но уж этого мы теперь ему не позволим. В прошлый раз мы его здесь упустили...

Хамза поднялся.

– Я пойду, Рустамджан. Скоро, наверное, будет открытие...

– Хамза-ака, помните, вы писали мне в своем письме помимо наших дел ещё и о какой-то девушке из Шахимардана с красивым голосом...

– Санобар Шадманова?

– Да, да. Так вот, я разговаривал с профессором Степановым. Он полностью доверяет вашей рекомендации и готов зачислить эту девушку осенью на первый курс без экзаменов.

– Спасибо, Рустамджан.

– Хамза-ака, а когда вы сами хотите вернуться в Самарканд? Мне кажется, что уже пора.

– Нет, нет, ещё рано! Нужно провести сев. Первый коллективный сев!.. Разве можно оставлять людей накануне такого важного события?

– А как ваша опера?

Хамза махнул рукой:

– Ахунбабаев был прав – текучка заела.

– Хамза-ака, скажите, только откровенно. Вам пытался кто-нибудь угрожать в Шахимардане?

– Мне?.. Нет, ни разу.

– Я ведь эту публику знаю. Шантаж и запугивание у них на первом месте.

– Меня, Рустамджан, запугать трудно... Кроме того, их кучка, а нас много – весь народ, все люди.

– Преступник тем и опасен, что своей преступной активностью...

– Оставим этот разговор.

– Если есть хоть малейшая опасность...

– Никакой опасности нет. Когда-то мы с твоим братом Умаром не боялись ничего. А мы шли против огромной полицейской машины, против царя, против власти денежных мешков. И, как видишь, победили... Борьба тем и прекрасна, что она заставляет забыть такое унижающее человека чувство, как страх. Тем самым позволяет жить по самым высоким законам жизни.

– Спасибо вам, Хамза-ака.

– За что?

– Как-нибудь потом объясню. А сейчас – просто спасибо.

– Буду ждать твоих объяснений. Ты меня заинтриговал.

– Ну, до встречи!

– До встречи, Рустамджан.

– Я дам знать, где и когда.

Святой Миян Кудрат приближался к Шахимардану.

Уже около крайних домов кишлака стояли густые толпы народа. Как по команде, с возгласом "о, аллах!" все согнулись пополам в низком поясном поклоне хазрату.

Когда святой проехал мимо первой группы верующих, правоверные, расталкивая друг друга, бросились целовать следы копыт лошади хазрата, оставшиеся на пыльной дороге. Свита Мияна Кудрата сдерживала коней, чтобы дать верующим возможность насладиться своей преданностью главе мусульман всего Туркестана.

По мере приближения к центру кишлака народу на улицах становилось всё больше. Многие сбрасывали с себя халаты и устилали ими дорогу перед лошадью святого Мияна. И, таким образом, она, обыкновенная коняга, ничем, кроме внешней своей красоты, не отличавшаяся от прочих себе подобных четвероногих, ступала по сплошной ковровой дорожке, совершенно незаслуженно разделяя со своим хозяином почести, которые адресовались только ему одному.

Хазрат и шейх Исмаил встретились друг с другом неподалёку от площади, на которой стоял памятник Ленину. Когда расстояние между ними сократилось шагов до тридцати, шейх, натянув поводья своего коня, спрыгнул на землю и побежал рысцой навстречу Мияну Кудрату.

Подбежав, склонился в поклоне, затем приник глазами к подолу чекменя хазрата. Миян Кудрат, нагнувшись, обнял шейха.

– Предоставив нам возможность лицезреть ваш лик, вы чрезвычайно осчастливили нас, за что мы безмерно благодарим всевышнего, – произнёс Исмаил дрожащим от волнения голосом. – Великое счастье для нас, ваших рабов, видеть ваш лучезарный лик!

– Всем вам хвала, правоверные! – устало ответил Миян Кудрат. – Я бесконечно благодарен великому аллаху, который внушил мне мысль совершить паломничество к священной гробнице Шахимардана.

– Вы, мой хазрат, избранник аллаха! Не устали ли ваши уважаемые спутники?

– Нет, не устали, тысяча благодарностей всевышнему, создавшему всё сущее!

Шейх Исмаил, пятясь, вернулся к своему коню, с помощью стремянных поднялся в седло и, присоединившись к Мияну Кудрату, поехал рядом с ним.

– Мне, скромному слуге великого аллаха, не нужны никакие почести, – громко изрёк Миян Кудрат. – Для нас лишь бы было укромное место для молитв, а для пропитания хватит куска зачерствевшей лепёшки и глотка холодной воды!

– Да будут исполнены ваши желания, мой хазрат, мы все будем брать пример с вас, – поклонился с лошади шейх Исмаил.

– Ослабевает вера у мусульман, – сокрушенно покачал головой Миян Кудрат. – Нет прежнего рвения. Ещё совсем недавно не счесть было людей, которые валом валили сюда на паломничество...

– Воистину так, таксыр, ослабевает вера в людях, – печально ответил шейх Исмаил. – Недуг безбожничества подтачивает веру мусульманскую. Правоверные становятся друзьями русских, пренебрегают заповедями корана, вступают в артели безбожников...

Все, кто стояли на пути следования "святого" каравана, при его приближении, вскрикивая "о, аллах!", падали на землю.

Миян Кудрат, молитвенно сложив ладони, благословлял народ, вышедший встречать его.

...Один старый дехканин, лежавший на земле, услышав последние слова шейха Исмаила, тронул рукой соседа, распростёршегося рядом:

– Слышал, артель, оказывается, запрещена кораном?..

– В коране об артели ничего не говорится, – раздражённо ответил сосед, поднимаясь и отряхивая пыль. – Коран создан богом для хранения веры, а артель нужна для жизни. Она не имеет никакого отношения к вере.

– Вот увидишь, теперь все муллы будут ругать тех, кто вступил в артель.

– Если я собираюсь пожертвовать деньги для мечети, то мулла и шейхи, думаешь, будут спрашивать у меня, каким образом я их заработал? У отца ли взял, у брата или у колхоза? Им всё равно. Будут хватать обеими руками.

– Ты совершил сейчас грех, кайся... Потом будет поздно. Нехорошо задевать ишанов...

Миян Кудрат и шейх Исмаил выехали на заполненную колхозниками центральную площадь. Было много женщин с открытыми лицами.

Миян Кудрат, увидев памятник Ленину и цветы, возложенные к его подножию, нахмурил брови. Кивнув на памятник, он гневно сказал Исмаилу:

– Оскорбляя аллаха, поставили изображение человека?.. Это называется идолопоклонство! Боже праведный! Накажи безбожников и Неверов!

Рустам Пулатов, стоя у окна, наблюдал, как во дворе театра, на берегу арыка, где для делегатов съезда была разбита летняя чайхана, Алчинбек Назири, сидя в одиночестве за столиком, пьёт чай. На противоположном берегу арыка, разговаривая с девушкой, стоял один из сотрудников, ведших за Назири непрерывное наблюдение.

К Алчинбеку подошли двое, сели за столик. "Совсем обнаглел, негодяй, – раздражённо подумал Пулатов. – Почувствовал близость Шахимардана. Надо его брать сегодня же".

Он сделал знак своему помощнику.

– Установите, кто те двое. Найдите способ задержать и проверить документы, как только они отойдут от Назири.

– Слушаюсь, – коротко ответил помощник и вышел.

"Плетёт, плетёт свои сети паук! Торопится всё закончить и уйти в горы... Но недолго осталось. Возьмём сегодня. Важно только узнать, те ли эти двое, кого мы ждём?"

В коридоре раздался звонок, возвещавший о начале работы курултая. Во дворе звонок тоже был слышен. Алчинбек встал, через двор пошёл к зданию театра. "Очень хорошо, – подумал Пулатов, – сейчас эта пара будет просвечена на вкус и на цвет".

Он вышел в коридор, открыл двери служебной ложи и сел в глубине за портьерой. Зал был переполнен.

Хамза сидел внизу, в предпоследнем ряду партера. И, глядя на него сверху, на его седые брови, на сильно постаревшее лицо, на резкие вертикальные складки над переносицей, Рустам Пулатов с грустью подумал о том, что Хамзе Хаким-заде Ниязи всего лишь сорок лет. "Чуть больше было бы сейчас и Умару, – вздохнул Рустам, – если бы не настигла его во времена мухтариата смерть здесь же, в этом городе, от руки Эргаша".

Рустам Пулатов знал все обстоятельства гибели брата. Он не разрешал себе вспоминать подробности – слишком страшны они были. Он боялся, что они вызовут в нём чувство мести, которое он навсегда запретил себе на своей работе.

На сцене занимал места президиум. В проходе, направляясь в президиум, шёл Алчинбек Назири. Остановился около председателя Вадильского райисполкома, которому территориально был подчинён Шахимардан, Шахобиддина Насырова, что-то сказал ему и начал подниматься на сцену. "Неужели и Шахобиддин вместе с ними?" – удивлённо подумал Пулатов.

Зазвенел колокольчик председателя, требуя тишины. В зале стихли разговоры.

– Дорогие товарищи! – с подъёмом сказал председатель. – Разрешите считать курултай рабоче-крестьянских депутатов Кокандского вилайета открытым!

Грянул "Интернационал".

Миян Кудрат вместе со всей свитой остановился в доме, который принадлежал шейху Исмаилу, но официально был записан на имя одного из его сыновей. Это был почти нежилой, почти необитаемый дом – в его очаге редко разводили огонь. Дом был построен в горах над пропастью. Кишлак Шахимардан лежал внизу.

Когда хазрат сказал, что ему нужно укромное место для молитвы, Исмаил сразу понял, что святой Миян имеет в виду именно этот дом.

Отослав свиту в отведённые ей комнаты, Миян Кудрат вышел на висящий над пропастью балкон-террасу. Здесь его ждал, облокотясь о перила, паломник из Гилгита.

Они поздоровались за руку, без лишних мусульманских церемоний. Несколько минут молча смотрели вниз, в пропасть.

– На вас не действует? – спросил Миян Кудрат.

– Я уже привык, – сказал хромой дервиш. – Много раз приходилось проходить и не над такими пропастями.

– А я побаиваюсь высоты, – поёжился хазрат, – всю жизнь прожил на равнине.

– Если некоторые обстоятельства будут складываться не так, как нам бы того хотелось, – тихо произнёс паломник, – вам придётся преодолеть свой страх перед высотой. Дорогу через Памир я знаю теперь хорошо и приведу вас к вашему старшему брату в целости и сохранности.

– Представители власти, надеюсь, не рискнут тронуть человека, перед которым преклоняются все мусульмане Туркестана, – снисходительно улыбнулся Миян Кудрат. – Ну, а если, как говорится, тюбетейка станет совсем уж тесной, тогда отправимся в путешествие вместе с вами к святому Баширу... Давно я не видел его.

– Я рад, что вы доверяете мне.

– Скажите, а как вы представляете себе свою судьбу, если наше святое дело постигнет неудача?

– Я профессионал и знаю, на что иду, – хладнокровно сказал хромой дервиш. – Некоторое время, наверное, придётся провести в тюрьме, а потом меня обменяют.

– А если сразу расстрел?

– Таких, как я, не расстреливают. Я слишком многое знаю. Буду торговать своей осведомлённостью до тех пор, пока мои хозяева не выкупят меня. В моём контракте с нашей почтенной службой "Интелледженс сервис" предусмотрен такой вариант. Больше того, отпущены специальные суммы на случай провала той миссии, которую я здесь выполняю.

– Похвальная предусмотрительность. Чувствуется практический склад мышления европейского ума.

– Это реальность. А её лучше предвидеть в начале, чем сокрушаться о неумении делать это в конце.

– Невесело начинаем мы наше дело, – вздохнул Миян Кудрат.

– Повторяю, мы начинаем его с реальности... Итак, хазрат, пришла весна. Наступил срок реальных действий.

– Да, весна пришла, – неопределённо заметил Миян Кудрат.

– Фузаил-Махсум со своими исламскими войсками ждёт от нас сигнала, чтобы перейти границу в вилайете Дарваз и вторгнуться на территорию СССР. Мы должны поддержать его всеобщим восстанием и ударом в тыл советским войскам, которые будут пытаться сдерживать наступление исламских частей.

– Я призову правоверных к восстанию во имя ислама и от имени пророка Мухаммеда!

– Извините, хазрат, но время слов кончилось. Оставим все разговоры с Мухаммедом шейху Исмаилу... От вас мне нужны точные сведения об исполнении положений моей диспозиции. В зависимости от этого Фузаил будет намечать своё стратегическое направление. Завтра я посылаю к нему курьера.

– Долина Алая в наших руках. Курбаши Бобо Закир и Хаитбай уже находятся там.

– Ну, вот это уже лучше, – улыбнулся паломник, – это уже по-военному.

– Вы напрасно недооцениваете слово духовного вождя...

– Этого мало сейчас. Нужен духовный взрыв! Необходимо создать такую обстановку, в которой каждый мусульманин, беря в руки винтовку, внутренне ощущал бы свою правоту!.. Я здесь насмотрелся на ваших курбаши. Они не вынесут всей тяжести восстания. Для этого мне нужен народ! Понимаете, весь народ! Нужно, чтобы народ пережил потрясение, чтобы ответным пламенем гнева запылала вся Ферганская долина!

– Что вы предлагаете для этого?

– Разрушить гробницу и вину за это возложить на Хамзу.

– ..................

– Гробницу разрушат наши люди. Руководить будет Нормат-курбаши. Хамзу убьёт Кара-Каплан. У него сохранилась твёрдая рука, я проверил его здесь на одном деле. И только когда это произойдёт, вы обратитесь к народу со своим духовным словом и объявите правоверным, что коммунист Хамза по приказу Советской власти, которая специально для этого прислала его сюда, уничтожил мусульманскую святыню! Вот это и должно будет вызвать взрыв! И тогда пружина ответной ненависти должна будет поднять всех мусульман на газават!

Миян Кудрат смотрел в пропасть.

– А почему нужно обязательно убивать Хамзу? Гробницу можно разрушить и без этого.

– Хамза может помешать разрушению гробницы. И кроме того, пока он здесь, нам не превратить Шахимардан в центр восстания... И потом, разве непонятно, что живой Хамза может опровергнуть версию о своей причастности к уничтожению мазара?

– Хамза сейчас в Коканде. Он может и не вернуться.

– Вернётся. Вы его плохо знаете.

– Я его плохо знаю? – усмехнулся Миян Кудрат. – Больше тридцати лет назад вот там, на площади перед мазаром, я возложил на него покровительство святого Али-Шахимардана.

– Вам слишком дорога память об этом? Или вы вообще против убийства Хамзы?

– Я не могу решать это один. Надо созвать совет высших духовных лиц. Почти все они находятся сейчас здесь.

– У меня последний вопрос к вам, хазрат. Где Алчинбек Назири?

– Мы ждём его здесь каждый день.

– Ему бы надо поторопиться...

– Он сейчас тоже в Коканде, на курултае.

– Это неразумно.

– В последнее время Алчинбек Назири вообще ведёт себя очень неосторожно.

– Ему может угрожать провал?

– Будем уповать на всевышнего, что это не произойдёт.

– А если произойдёт?

– Будем умолять аллаха, чтобы Назири вёл себя достойно.

– Хазрат, я заранее прошу вас извинить меня за богохульство, но аллах нам в таких делах не помощник... Должен вам сказать, что господин Назири всегда вызывал у меня противоречивые чувства... Его неосторожность бросилась мне в глаза ещё во время нашей первой встречи, когда я побывал на его явочной квартире в Самарканде. Содержать такой роскошный дом в городе, где находятся правительственные учреждения, – это, конечно, явная неосторожность... Потом он приехал сюда на встречу с курбаши. Встреча, конечно, была необходима, но жизнь полна неожиданностей – функционеры местного сельсовета чуть было не "засветили" всех нас из-за того, что некая девица Санобар сбежала со своей собственной свадьбы.

Миян Кудрат внимательно посмотрел на паломника.

– Я приблизительно догадываюсь о том, о чём вы хотите сказать.

– Я предлагаю обдумать наши возможности на случай провала Алчинбека Назири...

– Я уже обдумал это.

– Необходимо будет принять какие-то конкретные меры...

– Я уже принял меры. – Лицо Мияна Кудрата как бы окаменело. – В случае провала Алчинбек Назири будет молчать.

На трибуну курултая поднялся Алчинбек Назири.

– Некоторые выступавшие до меня ораторы, – сказал Алчинбек, – очень уважаемые мною товарищи, призывали нас в проведении политики коллективизации следовать опыту наших русских братьев. Я целиком и полностью поддерживаю этих ораторов!..

В зале раздались аплодисменты.

– Но у меня есть одно небольшое добавление... Эти же товарищи советовали нам одновременно с коллективизацией проводить в наших кишлаках и массовую кампанию по борьбе с паранджой. Я должен заявить, дорогие друзья, что считаю такую постановку вопроса в корне неверной... Те методы коллективизации, которые хороши в центральных районах России, у нас неприменимы. Ведь что такое для нас Россия, товарищи? Россия для нас – это Европа, это Запад. У России был свой путь развития... А мы живём на Востоке, мы имеем свою великую культуру, которая никогда не поддавалась влиянию Запада...

– Товарищ Назири! – встал в центре зала молодой парень в очках и кожаной куртке, по виду – учитель. – Уж не хотите ли вы сказать, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток?

– Нет, не хочу! – агрессивно подался вперёд Алчинбек. – Не хочу потому, что это однажды уже сказал Редьярд Киплинг!

– Кто такой Киплинг? – послышалось со всех сторон. – Где он работает?.. Кто был его отец?..

– Киплинг – это певец английского империализма! – крикнул на весь зал парень в кожаной куртке.

– Киплинг – это великий английский поэт! – рявкнул с трибуны Алчинбек. – Где вы учились, молодой человек? Кто научил вас видеть в поэзии только политику?

– Киплинг воспевал английских колонизаторов, – не унимался парень в кожаной куртке, – заливших кровью всю Индию!

– Вы, может быть, читали Киплинга в подлиннике? – перегнулся с трибуны Алчинбек. – Вы видели в глаза хоть одно стихотворение Киплинга?

– Товарищ Назири! – встал из-за стола президиума председатель. – У нас есть вопросы более важные, чем обсуждение поэзии Киплинга... – Он повернулся к парню в кожаной куртке: – А вы садитесь, товарищ!.. Хотите выступить – запишитесь в прения.

"Вот сволочь! – равнодушно подумал об Алчинбеке Хамза. – Неужели он так уверен в себе и в своей неуязвимости и безнаказанности?.. Выйти бы сейчас прямо за ним на сцену и раскрыть всю его любовь к поэзии Киплинга. Но нельзя, нельзя... Это может спугнуть его, насторожить. Это может помешать Рустаму Пулатову".

– Борьбу против паранджи, – снова заговорил с трибуны товарищ Назири, – против этого символа нашей вековой отсталости мы должны вести неукоснительно. Мы должны навсегда покончить с паранджой!.. Но как это сделать? Методом напора, методом грубой агитации или методом постепенного убеждения? Конечно, методом постепенного убеждения. Борьба с паранджой требует величайшей осторожности. Не надо забывать, что паранджу носят женщины. А их внутренний мир очень раним, очень хрупок...

– А мы думали, что паранджу носят мужчины! – крикнули из зала под общий смех. – Спасибо, что напомнили!

– Товарищи! – возвысил голос Алчинбек, давая понять, что сбить его никому не удастся. – Мы должны вести борьбу с паранджой так, чтобы не задевать чести наших женщин. Наши женщины и девушки воспитаны в условиях, присущих Востоку, и поэтому опрометчивые действия в этом вопросе могут принести только вред!

– Товарищ председатель! – встала недалеко от Хамзы девушка-узбечка с комсомольским значком на лацкане жакетки. – Наши женщины готовы снять паранджу все сразу, одновременно! Но этому мешают мужчины! Это мужчин надо убеждать в том, что надо покончить с паранджой! Если бы вы, товарищ Назири, половину жизни прожили, просунув голову в мешок, то к вам, я думаю, не надо было бы применять метода постепенного убеждения, чтобы вы этот мешок со своей головы сбросили!

– Вы меня не так поняли, уважаемая, – развёл руками на трибуне Алчинбек. – Я хотел сказать, что...

– Ваше время кончилось, товарищ Назири, – перебил его и показал на часы председатель.

Алчинбек пожал плечами и сошёл с трибуны.

И вдруг он словно растаял в воздухе.

Его нигде не было – ни на том месте, где он только что стоял, ни на его стуле в президиуме, на который он должен был сесть после своего выступления.

В зрительный зал он не спускался.

"Что за чертовщина, – забеспокоился Хамза, – куда же он делся?"

И вдруг понял – Назири просто сделал один шаг в сторону, за кулисы, и складки раздвинутого занавеса, около которого находилась трибуна, мгновенно поглотили его, скрыли его уход, позволили исчезнуть почти незаметно.

И неожиданно Хамза догадался, для чего Алчинбеку понадобилось это его нелепое сегодняшнее выступление. Он надел на себя маску. Чтобы, уйдя со сцены, тут же сбросить с себя эту маску и сделать то, что ему нужно было сделать, – встретиться с людьми, которых хотел засечь Рустам Пулатов.