Текст книги "Вызов (дилогия) (СИ)"
Автор книги: Ирма Грушевицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)
– Значит, ты не собирался оставить меня в машине?
– Нет, Лив, не собирался. Но разговаривать с твоим отцом буду я.
– Вот как? – Я саркастически подняла бровь.
– В первую очередь, я буду говорить с ним, как с шефом полиции, в чей город завтра хлынет толпа репортёров. В качестве тестя он сможет пристрелить меня позже.
– Думаю, до этого не дойдёт.
– Твоими молитвами, любовь моя.
Отец уже ждал нас. Разумеется, он услышал шум подъехавшей машины и вышел на крыльцо. Почему-то вспомнилось, как в детстве я упрашивала его позволить мне хоть раз провести с ним ночное дежурство. Папа долго сопротивлялся, говорил, что ничего интересного в этом нет, и что ночные дежурства совершенно не отличаются от дневных. Разве что ему не приходится колесить по городу. И тот день, вернее, ту ночь, когда он взял меня с собой, я мирно проспала на диване в комнате ожидания, заботливо накрытая его форменной курткой.
Сейчас на папе была та же куртка, и, сложив руки на груди, он хмуро встречал нас перед входом в сонное полицейское управление.
Коротко кивнув Дилану, папа двинул ко мне.
– Что-то случилось?
– Надо поговорить.
Он снова посмотрел на Дилана.
– Идёмте в мой кабинет.
В основном папа сидел за стойкой дежурного прямо напротив входа в управление. Так ему было удобнее. Кабинет же использовался только для официальных встреч или личных переговоров и был таким, каким и должен быть кабинет начальника полиции маленького городка. Обшитые деревянными панелями стены украшали множество рамок с дипломами, благодарностями от мэрии, от руководства округа и штата. Там же висела подробная карта города и окрестностей, на которой наш дом был обведён красным маркером: в детстве я получила за это хороший нагоняй. На простом дубовом столе со множеством ящиков не было практически ничего, кроме старенького, редко включаемого компьютера, стопки бумаги, стакана с дюжиной остро заточенных карандашей и моей детской фотографии в деревянной рамке. К столу был приставлен ещё один, с задвинутыми под него креслами из прочной серой кожи. Несколько стульев для посетителей стояли вдоль дальней стены; шкаф с документами, сейф – вот и вся обстановка.
Папа вошёл в кабинет и выдвинул из-под стола одно из кресел. Предлагая нам сесть напротив, он словно сократил между нами дистанцию. Не заняв своё обычное место, он не стал играть с Диланом в сурового шефа полиции, за что я мысленно его поблагодарила. Хотя, по выражению лица, по тому, как, сев в кресло, папа нагнулся вперёд, широко расставив ноги и положив на них руки со скрещёнными пальцами, – я поняла, что ничего хорошего от нашего разговора он не ждёт. В какой-то момент показалось, что мне снова двенадцать, и сейчас меня хорошенечко пропесочат за какую-нибудь выходку. Правда, ни разу в жизни папа не песочил меня, потому что ничего требующего серьёзного разговора я не делала. И вот к тридцати годам у меня появилась замечательная возможность это исправить.
Подумав об этом, я не смогла сдержать истеричный смешок. Папа удивлённо приподнял левую бровь.
– Ты помнишь Дилана? – начала я. – Я познакомила вас в прошлом месяце.
– Я помню мистера Митчелла, Оливия.
– Видишь ли, Дилан и я…
В этот момент Дилан меня остановил. Он накрыл под столом мою руку и тихонько сжал пальцы. Я поняла, что этим жестом он испрашивает моего разрешения продолжить самому. Что ж, такова была договорённость. Не глядя на него, я кивнула.
– Шериф, этот разговор должен был состояться немного раньше. Я обязан был прийти к вам и по традиции рассказать кто я, откуда, чем занимаюсь; кто моя семья. После этого я попросил бы руки вашей дочери. Но я нарушил все традиции и сделал её своей женой, не получив вашего благословения. За что сейчас искренне прошу прощения.
Ощущения, что Дилан подбирает слова, не было. Я была уверена, он всё хорошенько обдумал ещё до того, как мы вышли из самолёта.
Пока Дилан говорил, папа то и дело бросал на меня быстрые взгляды. Будто ждал подтверждения каждому сказанному слову. Поэтому то и дело приходилось быстро кивать.
Никогда в жизни мне не было так неловко перед отцом. Я вспомнила, как это было с Майклом. Он тоже хотел сделать всё правильно, попросив у него моей руки. К тому времени мы встречались два года, и не раз заходил разговор о свадьбе. Совершенно не хотелось забивать голову всей этой ерундой – платьем, гостями, приёмом, трясущимися руками Майка, надевающими на палец кольцо, – брр! Нам ничего не хотелось менять, пока в какой-то момент я не заглянула в календарь и не обнаружила, что следующих месячных придётся ждать долго. Вечером того же дня за ужином я сказала папе, что мы женимся. До сих пор сомневаюсь, показалось мне или нет, как он тихонько хрюкнул в тарелку: "Наконец-то!"
Отец не принадлежал к тем, кому для доказательства любви требуется ежечасно о ней твердить. Как, впрочем, и я. Но за месяц, проведённый с Диланом, я столько раз произнесла "я люблю тебя", сколько не сказала и за всю жизнь. И никогда не получала так много ответных признаний. У меня появилась потребность в этих словах. Но та часть меня, которая долгое время была ответственна за сдержанность, всё ещё была сильна. Именно поэтому, сидя перед отцом, я медленно заливалась краской.
– Хм, ладно. – Папа хмыкнул и откинулся на спинку кресла. Его взгляд пару раз метнулся между мной и Диланом, а затем остановился на мне: – Милая, ты не могла бы нас ненадолго оставить?
Честно сказать, этого я не ожидала. Неужто, все эти шуточки по поводу вооруженного отца-шерифа, имеют под собой реальную почву?
Я вперилась в папу взглядом, который частенько практиковала на детях. На Эбби, правда, он не действовал: дочь отличалась своенравием, но не упрямством. И в этом она была внучкой своего деда, который никак не реагировал на молнии, летящие из моих глаз. И только голос Дилана, мягко прошептавший: "Всё в порядке, детка. Иди", – заставил меня встать и, возмущенно фыркнув, покинуть кабинет.
Я знала, что он будет убедительным, предельно честным, и отец его выслушает. Но что тот в свою очередь собирался сказать моему мужу – над этим я ломала голову.
Папа никогда не любил длинные речи, но годы службы и должность вынудили его научиться правильно и красноречиво выражать свои мысли. Он принимал участие и в пресс-конференциях, и в многочисленных выступлениях на городских мероприятиях. Был он и в моей школе, когда директор Стоун обеспокоился возросшему числу мелких правонарушений среди учеников старших классов. Помню, как покраснела я от множества взглядов, обращенных в мою сторону, когда папа поднимался на сцену нашего актового зала; и с каким вниманием и нарастающим чувством гордости слушала его. Спокойно – не наседая, не воспитывая, не давя авторитетом, – он объяснял про статьи закона и про наказания, предусмотренные для тех, кто их нарушает. Я гордилась им, потому что знала, насколько папа не любил быть центром внимания. Частенько после этого я задавалась вопросом, почему он выбрал именно эту профессию, которая, так или иначе, подразумевает под собой публичность. Может, как истинный мужчина, отец видел смысл жизни в том, чтобы служить и защищать, что и было написано на дверце его полицейской машины. И сейчас он служит и защищает меня. Как и второй мужчина в его кабинете. Они оба меня любят и оба готовы служить и защищать нашу семью.
Эта мысль успокаивала, и впервые за несколько часов я немного расслабилась.
Дилан вышел минут через двадцать. К тому моменту я уже готова была ворваться к ним за разъяснениями.
Увидев моё обеспокоенное лицо, он рассмеялся и, подойдя, быстро поцеловал.
– Как видишь, обошлось без стрельбы.
– Почему так долго? Что он тебе сказал?
– Что сказано в кабинете шерифа, остаётся в кабинете шерифа, – отшутился он.
– Тоже мне, – фыркнула я, но на душе полегчало. – Пойду, поговорю с папой. Он точно не станет употреблять такие банальные фразы.
Дилан снова засмеялся и, прежде чем выпустить из объятий, оставил на моих губах лёгкий поцелуй.
– Я подожду в машине.
Отец встретил меня с улыбкой. Все слова тут же вылетели у меня из головы, и прямо с порога я кинулась в его раскрытые объятия. С удовольствием я вдохнула с детства знакомый запах его кожаной куртки и бальзама после бритья.
– Прости, что не рассказала тебе раньше, – пробормотала я, уткнувшись носом в его форменную рубашку.
– Ты взрослая девочка, Ливи. Я давно не жду, что ты будешь приходить ко мне со всеми своими проблемами.
– Но я должна была.
– Единственное, что ты действительно должна, – заботиться о благополучии моих внуков. В этом вопросе парень кажется мне вполне надёжным.
– Он любит их.
– Я вижу.
– И меня он любит.
– И это я вижу.
– И я люблю его.
Папа крякнул, но ничего на это не сказал.
– Он предупредил тебя о том, что может произойти завтра?
– Да. Об этом не беспокойся. Если эти ребята начнут доставать жителей, у меня есть полное право засадить их за нарушение гражданских прав.
Я засмеялась и отстранилась от отца.
– Мне жаль, что тебе придётся пройти через это.
– Не волнуйся, Ливи. Этому городу давно нужна какая-нибудь встряска.
– Ты обязан защищать его от всякого рода встрясок.
– Решать проблемы, которые сами же и создаём, – это лёгкие деньги.
Папа вышел со мной из управления. Дилан стоял рядом с заведённой машиной, и, как только мы показались у выхода, подошёл к крыльцу, чтобы подать мне руку.
– Осторожно, тут скользко.
Мельком взглянув на папу, я увидела одобрительный блеск его глаз. Он немедленно отвернулся, сделал вид, что рассматривает машину.
– В прошлый раз вы приезжали на ней же?
– Да, шериф.
– Ясно. Куда теперь?
– К Кимберли, – ответила я. – Она обещала нас дождаться.
– Ясно. Полагаю, мне пока не стоит спрашивать, когда вы появитесь в наших краях?
– Не знаю, пап. Но я бы хотела перед отъездом поговорить с Марти.
– Не стоит этого пока делать, – сказал отец. – Я сам с ним поговорю, объясню ситуацию.
– Но…
– Поверь мне, так будет лучше.
Дилан протянул папе руку:
– Надеюсь, в скором времени мы сможем встретиться при более благоприятных обстоятельствах, шериф.
– Увези их отсюда, парень. – Он ответил на рукопожатие. – Теперь моя семья – в твоих руках.
Долго и счастливо. Глава 42
Soundtrack – Gomenasai by t.A.T.u.
Одним из главных достоинств Кимберли Джонс всегда оставалась честность. Честность, которая либо обезоруживала, либо являлась в виде правды – а ее, как известно, не каждый готов выслушать. В первом случае Ким слыла искренней, во втором – острой на язык стервой.
После того как я вкратце рассказала о завтрашней статье в "Сиэтл Интеллиджинсер", она ненадолго замолчала.
– Чёрт, Ливи, я согласна с Диланом, – вымолвила она нехотя. – В Сиэтле об этом через неделю забудут, но здесь, в Лонгвью… Ох, потешат себя местные кумушки. Бриттани читает "Интеллиджинсер" от корки до корки, в салоне Кристины каждую пятницу обсуждают сплетни с последней страницы. Нет, думаю, чем скорее вы отсюда уедете, тем лучше.
– Я тоже так считаю, но хотелось бы встретиться с Марти. С Сандрой бы ещё поговорить, да и с Зоуи – ведь, придётся забрать Макса посреди учебного года. А магазин? Что будет с нашим магазином? А дом? Как можно просто так всё бросить!
– Не о том думаешь, сестрёнка. – Ким сочувственно покосилась на Дилана.
Пока я вводила подругу в курс дела, он хранил молчание. Его бедро касалось моего, и когда я устало откинулась на спинку стула, Дилан привлёк меня к себе. Даже если Ким было неприятно смотреть на это – так же когда-то на её кухне меня обнимал Майк, – она тактично помалкивала. И я была ей за это благодарна, потому что сейчас не было ничего важнее, чем чувствовать спиной твёрдую грудь любимого.
И я, действительно, не о том думала.
Дилан напрягся, когда я излишне эмоционально взывала к Ким. Да, я испытывала отчаяние: только вчера утром всё было прекрасно – мы сетовали на то, что в ближайшие полгода нам вряд ли удастся устроить ещё одни подобные выходные. Но и Дилан, и я понимали необходимость дистанции. А сейчас… сейчас всё изменилось.
Но разве не этого я хотела – никогда с ним не расставаться? Разве всё остальное так важно? Практичная Лив вопила, что много вопросов надо решить до отъезда. Влюблённая Лив шипела на практичную, приказывая ей заткнуться.
Я повернулась к Дилану, чтобы поймать его взгляд. Он некоторое время изучал меня, потом слабо улыбнулся и прикоснулся губами ко лбу.
– Мы справимся.
Чёрт, я реально его не заслуживаю.
Ким одобрительно кивнула – то ли в ответ на его реплику, то ли шестым чувством угадав мои мысли.
– Зоуи я позвоню сама. И за домом присмотрю, пока ты не решишь, что с ним делать.
– Ничего я не буду с ним делать. Это дом Майкла, а значит – Макса. Продолжу выплачивать ренту, и через пару лет полностью выкуплю.
Я сразу остановила принявшего было возражать Дилана. Ещё много придётся обсудить в нашем совместном будущем, но в данном вопросе необходимо было проявить принципиальность.
– Нет, милый. Пожалуйста, позволь мне самой решить этот вопрос. Я сохраню дом для Макса. Он всегда сможет сюда приехать. Ты же знаешь, он обязательно захочет.
Я с мольбой смотрела на мужа, надеясь, что он сможет понять мои чувства.
Макс был слабым звеном. Я ещё не придумала, что ему скажу. Мысли разбегались; меня бросало в холодный пот от того, что завтра, проснувшись на полу в комнате у троюродных братьев, он, как и я, не будет знать, где уснёт вечером.
Дилан внимательно посмотрел на меня и спустя несколько мгновений коротко кивнул.
Разговор с Кимберли проходил легче, чем с папой. Её не надо было вводить в курс дела, и первой реакцией подруги на информацию об охоте, которую с завтрашнего дня могут устроить на нас журналисты, был смех:
– Надеюсь, я не упаду в ваших глазах, Дилан, если скажу, что, до того, как Лив рассказала о вас, фамилия Митчеллов мне ни о чём не говорила.
– Я был бы расстроен, если б случилось обратное.
Это замечание немного разрядило обстановку.
– Как бы то ни было, что сделано, то сделано, – сказала Ким. – Может, продажи книг вырастут.
– Ага, – скептически хмыкнула я. – Детские книги и скандал – весьма взаимосвязанные понятия.
– Ты ничего не смыслишь в рекламе, дорогая.
– Можно подумать, ты смыслишь. Если я не ошибаюсь, у тебя юридическое образование, – поддела я подругу.
– Верно. Но курс экономики и права я прослушала, так что кое-какое представление о рекламе имею.
– Надо придумать, что сказать Максу, – устало вздохнула я. – Это первоочередное.
– Он смышлёный мальчик, тайны будут его нервировать, – заметил Дилан. – Думаю, он заслуживает знать правду.
Я согласилась: да, Макс ужасно нервничает из-за всякой недосказанности. Будучи изначально весёлым и открытым ребёнком, он закрылся в себе почти на два года. Тяжело было вернуться к беззаботному состоянию, и сейчас я рада видеть прежнего мальчика: умненького, отзывчивого, счастливого, но всё ещё с грустными глазами. Нет, он не заслуживает, чтобы с ним обращались как с ребёнком, ставя перед свершившимся фактом. Мы долго справлялись с трудностями вдвоём; едва ли я могла назвать его только сыном. Даже сейчас приходится напоминать себе, что он всё ещё восьмилетний мальчик, хоть и переживший многое. Я была рада, что сын поладил с Диланом, и, может статься, не будет у нас никаких проблем, если я объявлю ему, что мы поженились. Ни о чём больше Максу знать не надо. Во всяком случае, пока.
Но я должна именно сейчас расставить все точки над "i". Необходимо, чтобы и Ким была в курсе моего мнения – на тот случай, если поползут слухи.
– Милый, не всякую правду можно выдержать. С детьми это даже тяжелее, чем со взрослыми. Я люблю тебя и не хочу обижать, но… – Я запнулась, смотря ему прямо в лицо – прекрасное лицо, чуть бледноватое, с залёгшими под глазами тенями от недосыпа, но всё равно любимое и родное. – Не уверена, что Максу надо знать об Эбби.
Кажется, я ждала целую вечность. Когда Дилан отпустил мои плечи, я внутренне содрогнулась: неужели, моё решение его оттолкнуло? Но уже через секунду, когда он встал и, присев передо мной на колени, взял мои руки в свои, стало стыдно, что я в нём усомнилась.
Прежде, чем заговорить, Дилан поймал мой взгляд.
– Малыш, ты должна мне доверять. Я поддержу любое твоё решение. Особенно в том, что касается детей. У меня нет необходимого опыта, но я постараюсь стать хорошим отцом. Надеюсь, ты мне поможешь.
Я часто заморгала, обезоруженная его словами и тоном, которым он сказал их. Никогда не думала, что такие мужчины бывают и тем более не представляла, что когда-нибудь встречу одного из них и полюблю. А он полюбит меня.
– Я люблю Макса так же, как и Эбби. И если ты считаешь, что для него лучше будет не знать всей правды, я соглашусь. Более того, я тоже считаю, что это правильно.
– Ох, Дилан, – всхлипнула я и обняла его за шею, прикасаясь губами к его щеке.
– Не плачь, девочка моя. Всё будет хорошо. Ты просто устала.
Да, усталость давила: хотелось лечь и уснуть дня на два, но я точно знала, что этой ночью спать мне не придётся. Надо ехать домой, собирать вещи, и я не совсем понимала, что именно может понадобиться в Сиэтле.
– Тебе надо поспать, Лив, – Дилан успокаивающе гладил меня по голове. – Ты совсем измоталась.
– Всё в порядке, – я слабо улыбнулась и, отстранившись от него, поднялась. – Я только проверю детей, и поедем.
– Ливи, да всё нормально. Поезжайте, отдохните немного. – Ким попыталась меня удержать, но я её остановила:
– Я быстро. Хотя бы посмотрю на Эбби. Она у Стива?
– Да, всё так же оккупировала его комнату, – улыбнулась подруга.
– Я пойду с тобой, – Дилан поднялся следом.
– Нет, я быстро.
– Может быть, ещё кофе? – Ким потянулась к кофейнику, нажимая на кнопку.
– Да, спасибо.
Я чувствовала, как Дилан провожает меня взглядом, поэтому быстро обернулась и, выходя из кухни, ободряюще ему подмигнула.
Дверь в комнату мальчиков была приоткрыта. В коридоре горел маленький ночник. При его тусклом свете я пыталась отыскать в куче ног, рук и одеял своего сына. Сделать это было непросто: все трое мальчишек были темноволосыми, и все раскидывали во сне руки и ноги. Они всегда сваливали на пол матрасы и так, вповалку, засыпали перед телевизором. Приглядевшись, я увидела полосатую пижаму Макса, которая всегда хранилась у Джонсов – на случай, если он задумает у них переночевать. Помимо пижамы, в шкафах близнецов можно было найти и другую его одежду, в которой, если что, можно было бы пойти в школу. Кое-какая одежда Майка и Джона хранилась у нас. Стало грустно от того, что, возможно, это последний раз, когда Макс ночует у своих кузенов вот так, запросто. Сейчас это было легко сделать – достаточно просто добежать до другого конца улицы. Увезя сына в Сиэтл, я лишу его подобной радости. Как и общения с друзьями, с дедушками, со Стивом… Тяжело даже помыслить об этом, не то что сделать. Я тихонечко прикрыла дверь, с грустью думая о том, как же счастлив сейчас мой мальчик и сколько ему придётся ещё вынести, прежде чем он сможет снова вот так, беззаботно, спать на полу в комнате своих братьев.
Эбби крепко спала, и, как я и ожидала, была полностью раскрыта. Я обожала эту её привычку, оставшуюся с младенчества, спать на животе с согнутыми ногами и оттопыренной кверху попой. Макс в её возрасте тоже любил так спать, но как-то незаметно для меня перестал, больше предпочитая позу на боку, подперев щёку рукой. Эбби пока доставляла мне это удовольствие: я могла подойти к ней, спящей, и, нагнувшись, поцеловать кругленькую попку, обтянутую розовой поросячьей пижамой.
Вот и сейчас я не удержалась и, прежде чем натянуть на дочь сброшенное на пол одеяло, тихонько чмокнула её прямо в нарисованный маленький хвостик.
Спустившись вниз, я бросила взгляд в зеркало перед лестницей. Ну и пугало! Волосы растрепались, тушь потекла, вырез джемпера сбился набок, явив миру чёрную бретельку бюстгальтера. Я принялась приводить себя в порядок, одновременно прислушиваясь к голосам, доносящимся из кухни.
– Нет, Кимберли, это моя вина. Я должен был всё предусмотреть. Должен был хорошо подумать, прежде чем что-то делать, но… – голос Дилана стал тише, и я непроизвольно сделала шаг в сторону, напрягая слух. – Если бы она отказала, я… Я не знаю, я…
– А если бы она и вправду отказала? Что бы вы сделали тогда?
Голос Ким был тихим, но требовательным. Я отчётливо представила, как она буравит Дилана тёмными глазами в ожидании ответа.
"Милый, я не знаю, о чём вы, но что-то подсказывает мне, что вам обоим нужен этот разговор. Прошу тебя, будь честным. Ким мне как сестра. Она любит меня и детей, и обязательно полюбит тебя. Нет, она уже любит тебя, потому что тебя люблю я. Но ей нелегко, любовь моя…"
Сосредоточившись на этой мысли, я едва расслышала ответ Дилана.
– Не знаю, что бы делал потом, но сначала я… Я бы не смог с этим жить.
– Потом с этим не смогла бы жить она, и дети остались бы сиротами.
Ким невесело рассмеялась. Когда после она заговорила, я едва могла разобрать её речь: Ким почти тараторила, будто торопилась рассказать Дилану нечто важное, не предназначенное для чужих – в данном случае, моих – ушей.
– Вы должны понять: она не совсем обычная – наша Лив. Она с детства воспитала в себе огромное чувство ответственности. И не за себя – это само собой, а за всех нас – родных, друзей, родителей. Даже в школу сама записываться ходила, представляете? Генри бы вечно занят на службе, а Хлоя… Хлоя просто об этом не вспомнила. Лив с первого класса готовила себе завтраки, и, как вы понимаете, это были не шоколадные батончики. Она привыкла к ответственности, и мы знали, что на неё всегда можно положиться. Да, она выглядит слабой, но никогда не была ею. Мой брат любил её, но, да покарает меня Господь, если он не был счастливым сукиным сыном, купавшимся в этой любви. Эта любовь была скорее сестринская, если не сказать больше. Лив потакала Майклу, хотя казалось, будто они были на равных. Нет – в их семье мужиком была она. И почти никто об этом не догадывался. Когда Майк погиб, я думала, что именно этот стержень удержит её, придаст силы пережить трагедию. Но я ошибалась. Мы все ошибались.
Ким замолчала, а я так и застыла на месте, держа в волосах расчёску.
Что она говорит? Зачем она это говорит? Дилану совершенно не нужно знать, как я жила с Майклом. Это не имеет никакого значения в той ситуации, что мы сейчас переживаем. Но какая-то не совсем честная часть меня жаждала услышать её слова; понять, почему она говорит их именно сейчас.
Затаившись, я стояла в коридоре и внимательно вслушивалась в то, что происходит на кухне.
– Она тогда сломалась. Мы старались её поддержать: говорили, что надо быть сильной, взывали к ответственности перед детьми. Теперь-то я знаю, что надлом произошел раньше. В момент вашей встречи. Она рассказала мне всё.
– Осуждайте меня, Кимберли, но только не её.
От убеждённости, прозвучавшей в этих словах, произнесённых тихим, но твёрдым голосом, у меня сжалось сердце.
– Нет, – немедленно запротестовала Ким. – Я не в праве кого-либо осуждать. Хотя бы потому, что ничего подобного в моей жизни не было. А если бы даже и случилось, не стану кривить душой – вряд ли я поступила бы иначе. Это касается только вас, Оливии, ну и моего брата. Хотя… – Она на мгновение задумалась. – Нет, вряд ли это касалось Майкла.
– Спасибо, что понимаете нас.
– Это вам спасибо, что сделали из неё настоящую женщину. – Вот уж не думала, что до этого момента Ким не считала меня таковой! – Только с вами Лив стала слабой. Она так долго сопротивлялась, так привыкла к тому, что все видят в ней принципиальную, гордую Оливию, что, проявив однажды слабость, растерялась. Она честно пыталась забыться, хотя ей было тяжело тогда – сразу по возвращению. Я хорошо это помню: она выглядела растерянной, хотя делала вид, что всё в порядке. Если бы Майк не погиб, думаю, со временем всё бы наладилось.
– А дочь? – прервал Ким Дилан. – Вы думаете, она бы смогла скрывать её происхождение от мужа?
– Думаю, могла бы. Майклу никогда бы в голову не пришло, что он не имеет отношения к рождению Эбби.
– Он любил Лив?
– Любил. И я не солгу, если скажу, что и она его любила. Возможно, этой любви им хватило бы до конца жизни. Но случились вы, и всё изменилось. Не смотрите на меня так, я же права.! Я говорю, что не осуждаю вас, потому что не знаю, кто у кого случился: вы у Лив или Лив у вас. Думаю, свою адскую сковородку вы уже спалили. Как и она.
Ким замолчала, а я ощутила, как по щекам снова бегут слёзы.
– Позвольте ей быть слабой, Дилан. Любите её. Не требуйте от неё больше, чем она может дать. Хотя мне кажется, что для неё сейчас нет предела в любви. Мы здесь справимся, а вы забирайте и увозите их. Но я хочу сразу предупредить: с Максом будет нелегко. Сейчас он очарован вами, я знаю. Всё может измениться, когда он узнает, что вы посягнули на его территорию. Вам надо очень постараться сделать из парня слабого мальчишку, как из Лив – слабую женщину. Эти двое больше не могут быть сильными. На это им уже сил не хватит.
Всхлипнув на последних словах, я выдала своё присутствие.
Через несколько мгновений сильные руки заключили меня в объятия, и я заплакала на груди у Дилана, дивясь тому, какой эффект произвела на меня маленькая речь Ким.
Перед глазами мелькали картинки из жизни.
Вот я – семилетняя – глажу себе тёмно-синюю школьную юбку, пока мама болтает по телефону. "Аккуратно, Ливи. Ты неправильно загладила складку".
Вот я ставлю её перед фактом, что возвращаюсь к отцу, и мама всерьёз говорит, что без меня пропадёт. Я успокаиваю её и показываю Тиму, где лежат таблетки для посудомоечной машины.
Вот я заполняю папин холодильник, в морозильнике которого лежат просроченные упаковки с замороженной пиццей.
Вот разбираю кучу носков Майка и выбрасываю пять штук непарных.
Вот дую на разбитую коленку Макса; вот дую на разбитый локоть Майка; вот дую на свой порезанный палец и плачу, плачу горько, потому что мне никто не дует. Нет, если я закричу, то сбегутся все и от усердия сдуют меня на другой конец города. Но я хочу, чтобы мне подули сейчас. У меня сейчас болит.
– Сейчас болит, – всхлипываю я.
Дилан берёт моё лицо в ладони и начинает целовать мокрые щёки.
– Ш-ш, маленькая моя. Больше не будет…
Я люблю его. Боже, как же сильно я его люблю!
Стоя к прихожей, Ким смотрела, как мы одеваемся.
– Может, мне всё-таки поехать с вами? Всё равно уснуть сегодня уже не смогу, зато помогу собраться.
– Нет, дорогая, спасибо. Я не в силах сейчас думать о сборах. Возьму кое-что на первое время, а там будет видно.
– Сначала я заставлю тебя хотя бы пару часов поспать. – Дилан помог мне надеть пуховик, а затем подал руку Ким. – Мне было приятно снова видеть вас, Кимберли.
– И мне вас, Дилан. Заботьтесь о них хорошенько.
– Это моя первоочередная обязанность.
– Рада слышать.
– Мы заедем в восемь, – напомнила я.
– Можете и к девяти. Я накормлю их завтраком и соберу вещи.
– Спасибо, родная. – Я поцеловала Ким в щёку и добавила шепотом: – За то, что так сильно любишь меня.
– Береги его, Ливи. Не подведи меня на этот раз.
Слёзы снова навернулись на глаза, и, чтобы их удержать, не расстраивать Дилана и Ким, понадобились все мои скудные силы.
Дом был холодным. А прошло-то всего ничего! Лишь три дня он простоял пустым. Три дня прошло, как я уехала в Чикаго к Дилану; три дня, как моя жизнь изменилась – все наши жизни изменились. Всего три каких-то дня, и я… я не чувствовала, что вернулась домой.
Неужели это возможно? Неужели всё бывает именно так, когда приходит время перемен? Когда принимаешь их необходимость, когда перемены – логическое продолжение жизни. Поступки, слова, люди, встреченные на пути, – всё это привело к тому, что я потеряла ощущение дома в собственном доме. Разве могла я когда-нибудь предположить, что буду в растерянности стоять на его пороге, сомневаясь, должна ли проходить дальше этой уютной прихожей с диваном, вешалкой и потрёпанным, связанным когда-то тётей Талулой ковриком перед нашей входной дверью.
Нашей ли? Разве могу я теперь так говорить?
Я мотнула головой: что за ерунда! В этом доме росли мои дети. Их дом, а значит, – мой дом. Наш. Никто не забирает у меня ни Вудов, ни Хейзов, ни Хаскеллов, ни Дэвисов – они всегда будут со мной. И не только со мной, но и с моими детьми, для которых все эти люди – семья. Теперь в эту семью вольются Митчеллы. Может поэтому, став одной из них – впервые, с того самого дня, когда Дилан сделал меня своей женой, – я почувствовала себя гостьей в доме, который построил Майкл Вуд.
Я не кривила душой, говоря, что сохраню этот дом для Макса, но мой дом теперь был не здесь. Теперь мой дом – там, где мужчина, который только что вошёл следом и, остановившись на пороге, бережно взял меня за руку.
В его глазах вижу отражение своего лица: бледного и растерянного.
– Иди ко мне.
Одной рукой Дилан обнимает меня, а другой, приподняв за подбородок, находит мои губы.
Он целует меня нежно, без страсти, почти по-отечески, лёгкими касаниями, вызывающими покалывание в тех местах, где я чувствую его горячее дыхание.
– Всё будет хорошо, – в который раз за этот вечер говорит он, и я ему верю. Я хочу верить. У меня нет другого выхода, кроме как поверить Дилану, иначе я упаду и не смогу подняться. Я смотрю, как он отстраняется, переводит взгляд с моих полуоткрытых губ на глаза, в которых неуверенность сменяется надеждой, и говорит фразу, которая в очередной раз доказывает, что он – именно тот, кто будет нужен мне всегда:
– Потерпи, малыш. Уже сегодня мы будем дома.
От усталости меня слегка пошатывает и, закрыв глаза, я прижимаюсь к его груди.
– Ты – мой дом.
Дилан помогает мне раздеться. Затем за руку отводит в гостиную и, отодвинув подушки в сторону, кладёт на диван.
– Постарайся заснуть.
Он накрывает меня пледом Эбби, и, как только голова оказывается на подушке, глаза сами собой закрываются. Сквозь сон я чувствую, как он целует меня в лоб.
– Не уходи.
Остаток сил уходит на то, чтобы высказать эту просьбу. Не уверена, правда, что произношу её вслух, но, перед тем как провалиться в темноту, я слышу его ответ:
– Никогда больше.
Ещё секунду назад я спала, а в следующую вижу перед собой потолок. По нему прыгают тени. Жёлтый свет уличных фонарей, ветки деревьев, раскачивающиеся от сильного ветра, – всё это кружится в причудливом танце, будто продолжение чьего-то сна. Мой был без сновидений: не знаю, сколько времени ушло на отдых, но чувствовала я себя довольно сносно.
Зябко поёжившись под тонким пледом, я ощутила, как затекло тело: проснулась я в той же позе, что и уснула. Мне стоило огромных усилий сесть – жутко болела спина. Я замерла в ожидании, пока боль скатится к пояснице, чтобы опоясать её и постепенно угаснуть.
