Текст книги "Вызов (дилогия) (СИ)"

Автор книги: Ирма Грушевицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 48 страниц)

Бонус-часть 2

Soundtrack – Confessa by Adriano Celentano

«Одержимость».

Лишь один раз я ошибся, но эта ошибка едва не стоила мне жизни. И как бы высокопарно это не звучало, всё выглядело именно так: цепочка неверных шагов, неправильных или несвоевременных решений, едва не лишила меня жизни. Той жизни, которой я жил сейчас. Той, что держал в руках. Той, чьи пальцы в данный момент переплетены с моими. Той, что обволакивает меня горячим теплом, в чьё податливое тело я врезаюсь, не сдерживая свою страсть.

– Я одержим тобой, – шепчу я. – Ты моё наваждение, мой наркотик. Кажется, я раньше и не дышал вовсе. Только с тобой научился.

В минуты нашей близости я не боялся быть слабым. Она тянула ко мне руки, обнимала; обхватывая ногами, принимала глубже. Я растворялся в ней, я сосредоточивался на ней, и её крик в тот самый момент сводил меня с ума. Когда она билась подо мной в оргазме, я был рад, что одержимость ею не враждебна, а созидательна. Она вела туда, где мы не могли существовать по отдельности, где мы – единый организм и никогда не будет по-другому. Как не может быть по-другому, когда, ощутив вокруг себя пульсацию её плоти, я горячей вязкой жидкостью перетекаю в неё.

– Я одержим тобой, – повторяю я, когда она затихает на моей груди.

– А у меня от тебя зависимость. Чем ты ближе, тем больше я в тебе нуждаюсь. Я обязательно должна тебя касаться. Если этого не происходит, у меня начинается ломка.

Я знал, о чём она говорит. Однажды, я испытывал то же самое, и не было уверенности, что когда-нибудь смогу от этого излечиться.

* * *

Я быстро поднялся к себе. Бри лежала в кровати. Бросив ей короткое «собирайся», я набрал номер пилота:

– Ретт, мисс Холбрук возвращается в Сиэтл.

– А ты разве со мной не полетишь? – капризно протянула Бри, сбрасывая с себя простыню и оголяя идеальное тело.

– Нет.

Не сразу до неё дошло, что я не шучу.

– Ты не можешь так со мной поступить, – прошипела она, вскочив с кровати.

– Могу! – отрезал я и, не обращая внимания на полный ярости взгляд, отправился в душ. На сегодня с меня было достаточно.

Бри уехала спустя два долгих часа, в течение которых слала проклятия на голову всех, кто находился под крышей этого дома. В первую очередь мою.

Она металась по комнате, забрасывая в чемоданы свои вещи.

Как показала жизнь, пожалеть мне действительно пришлось.

Перед поцелуем Лив утроила мне гневную отповедь, выставив охотником за удовольствиями, беспринципным и аморальным. Не могу сказать, что я был удивлён, но через несколько минут подобные обвинения можно было предъявить и ей – нежной, страстной, стонущей подо мной маленькой развратнице. Острые пики сосков упирались мне в грудь; пальчики запутались в моих волосах, и, приподняв её, я почувствовал, как быстро бьётся её сердце, – я поймал его в силки.

Я врал, когда говорил, что отдаюсь ей на откуп. Я не собирался этого делать: в моих планах было соблазнить миссис Вуд. Но в тот момент я должен был позволить ей уйти, дать насладиться своей иллюзорной победой. Это успокоило бы её, расслабило. В дальнейшем, я постарался бы завоевать её доверие, усыпить бдительность, и когда она меньше всего будет к этому готова, сделал бы решающий шаг. Ничего не спасло бы её от соблазна подчиниться моим желаниям. В том, что они у нас идентичны, как и в том, что Лив Вуд из тех натур, у которых чувства берут верх над разумом, я уже убедился. Я не оставил ей ни единого шанса. Она уже была моей.

Шанс ей предоставил глава инвестиционного фонда, неожиданно решивший поддержать важную для нас правительственную программу в области здравоохранения. Он согласился на встречу, и следующим утром я улетел в Лос-Анджелес.

Сейчас я содрогаюсь от мысли, что тогда мог не вернуться. После утомительного дня, проведённого за сложными переговорами, я мечтал оказаться в номере ближайшего отеля с обжигающе горячим душем и удобной кроватью.

Звонок Кэтрин застал меня в такси. Сквозь шум ветра и помехи на линии она кричала о тропическом урагане, острове и оставленных детях.

– Слава Богу, я смогла дозвониться до Оливии. Она уже там. Вроде бы всё в порядке, но мне было бы спокойней, если бы ты их проконтролировал.

Почти весь день мне удавалось не думать о Лив. Но, как только Кэтрин произнесла её имя, губы закололо. Я до сих пор словно ощущал на них её вкус. Всего лишь мысль о том, что сейчас Лив в моём доме, вызвала острый прилив желания.

– Я вылетаю.

О том, что по всему Западному побережью объявлено штормовое предупреждение, я узнал в аэропорту.

– Надеюсь, она того стоит, – сказал Ретт, когда я отмёл все его возражения по поводу возможных сложностей в полёте.

Я занял место за штурвалом. Остальные члены экипажа остались в Лос-Анджелесе. Я не хотел рисковать людьми, ну а Ретт – больше друг, чем личный пилот, – не мог позволить мне лететь одному.

Сильный боковой ветер, нулевая видимость, мокрая посадочная полоса – всё это мелочи по сравнению с той разрушительной для моей души сценой, что я увидел дома.

Лив, спящая в окружении детей – эта картина навсегда врезалась в память. Я тщетно пытался её отогнать, но на протяжении нескольких лет она, как изощрённая пытка, то и дело вставала перед глазами.

Дети облепили её со всех сторон, как котята кошку. Стоя на пороге спальни, я потерял счёт времени, наблюдая за ними, но не мог заставить себя уйти. В моём представлении они принадлежали мне – эта женщина и дети, и неожиданно для себя я понял, что отдал бы всё на свете, чтобы так оно и было. Я бы разбудил Лив поцелуем. Она бы улыбнулась сквозь сон и неосознанно ко мне потянулась. Я бы вытащил её из детского клубка и унёс ещё спящую к себе, и она бы не отодвинулась, не испугалась, потому что никого другого не ждала. Я положил бы её на кровать и любил так, как любил на протяжении всей жизни, потому что знал о ней всё: она больше не была незнакомкой, она была моей жизнью. Моей Лив.

Осознание того, как я только что её назвал, меня потрясло. "Моя Лив".

Будто откликнувшись, Лив неожиданно открыла глаза и первым делом повернулась к Лиззи. Она потрогала её лоб, после чего повернулась к одному из мальчиков и осторожно переложила его голову на подушку.

– Ш-шш, малыш. Спи. Всё хорошо.

Нежный голос и полусонная улыбка, обращённая к ребёнку, – не думал, что когда-нибудь эти вещи могут вызвать что-то кроме умиления. Но я действительно испытывал злость, потому что эта женщина, с материнской заботой ласкающая чужих детей, не была моей. И никогда ею не станет. Она из другого мира: где есть семейные завтраки, где отдых планируют заранее, привязывая его к детским каникулам. Где, будучи женатыми, на второй медовый месяц выбираются спустя много лет после свадьбы.

Что я знал об этой жизни? Только то, что помнил по своему детству.

Мы всегда ощущали любовь и внимание родителей. Мама постоянно повторяла, что я, Саймон и Фиби – главные люди в их с отцом жизни. Но в её словах нужды не было – мы жили с ощущением важности и поддержки. Чувство дома всегда жило в наших сердцах и по жизни мы шли с высоко поднятой головой. Глядя на Лив и детей, я испытал знакомое чувство дома. Но понимание, что я не имею на него права, как не имею права на эту женщину, болью отозвалось в сердце. Я дёрнулся – как от удара.

Этим движением я выдал своё присутствие. Лив резко села в кровати и повернулась в мою сторону. Конечно, она испугалась. Это было разумно. Но после того, как испуг прошёл, то, что я увидел в её взгляде, окончательно меня добило. Она смотрела на меня с тревогой и сочувствием. Лив – чёрт побери! – меня жалела. Она видела мою душу, видела, о чём я думаю. Видела, что происходит внутри меня. Именно от этого полного сострадания взгляда я и сбежал.

Позже я выставил себя идиотом, в традициях средней школы насмехаясь над её неловкостью и даже заставив Лив обнажиться. Она с честью прошла через это испытание, а я получил очередную порцию мучительных воспоминаний.

Сливочные холмики мягких грудей, бледно-розовые горошины сосков, узкая талия – всё в ней меня волновало. Между нами пробегали электрические разряды, и, дьявол, чего мне стоило сохранять спокойствие, когда Лив стояла так близко! Я хотел попробовать её, не только губы, но и кожу, волосы, соски. Хотел сорвать эти облегающие коротенькие шорты, раздвинуть ноги и впиться губами в ту часть тела, что скрыта под ними. Уверен, её вкус мне бы понравился.

Взяв рубашку из моих рук, Лив отвернулась, подарив мне возможность сохранить хоть каплю достоинства и уйти. Что я и сделал.

За завтраком я безотрывно смотрел на неё. Я узнавал Лив по тому, как она общалась с детьми, как смеялась; как серьёзно рассказывала Лиззи историю про волшебный бульон, заставив её отвлечься от блинчиков. Снова возникло чувство раздвоенности: словно то, что происходит сейчас, – подсмотренная картинка из параллельной реальности. В ней это был наш обычный завтрак. В ней я мог каждый день наслаждаться улыбками своей Лив, её умением готовить чудо-бульон, её голосом, телом.

Я хотел эту женщину для себя. До этого момента ничего в своей жизни я не желал так страстно. И дело уже не в сексе. Дело – в ощущении спокойствия и счастья, что она дарила, находясь рядом. Вы бы смогли отказаться от счастья? Я – нет. Но даже наслаждаться его иллюзорностью у меня не было права.

Мне не верилось, что Лив может так просто уйти. Я не был к этому готов и, лишь когда хлопнула входная дверь, кинулся за ней.

Она бежала по дорожке к воротам, где её ждало такси.

– Обернись, – твердил я, стоя на крыльце под проливным дождём. – Пожалуйста, обернись. Если ты чувствуешь то же, что и я, посмотри на меня.

Но она не обернулась.

Это был самый странный день в моей жизни. Потерянный день.

После ухода Лив я не находил себе места, ни на чём не мог сосредоточиться. Я рвался к ней, но тут же находил сотни причин этого не делать. Мне необходимо было выкинуть её из головы, но все попытки оказались тщетны. Я везде и во всём видел её. Я до сих пор чувствовал её запах. Я не представлял, что со всем этим делать. Впервые я был в смятении из-за женщины. Мне не удавалось отделаться от мысли, что я знаю в ней всё. Я чувствовал Лив, пропускал через себя каждую её эмоцию. Она была для меня открытой книгой, и в то же время я понимал, что не продвинулся дальше титульного листа. У меня не осталось ни единого шанса это исправить. Более того, какая-то часть меня понимала, что так будет лучше.

Каким-то непостижимым образом Лив изменила меня. За несколько дней из здравого человека я превратился в сталкера, преследующего замужнюю женщину. Это был не я. Не мог быть я. Что со мной происходит? Почему именно она? В какой момент это стало нечто большим, чем просто желанием? Почему я не мог забыть о ней? Почему не мог, как она выразилась, поставить эту чёртову зарубку? Почему её уход выбил из моих лёгких весь воздух?

Я был в ярости.

К концу дня я ненавидел Оливию Вуд.

Я ненавидел её за то, что должен был выдумывать для детей убедительную причину её поспешного отъезда. Ненавидел, когда Лиззи снова попросила этот дурацкий бульон. Ненавидел, когда мальчишки без капризов и с явным удовольствием съели всё, что она приготовила. Ненавидел, когда слушал рассказ Адама, как Лив выгнала няню и как разрешила им перед сном не чистить зубы. Он был в восхищении от того, что она разбиралась в игрушках и мультфильмах. Я завидовал восьмилетнему сыну своих друзей потому, что он провёл с ней больше времени, чем я, и знал её с той стороны, с которой никогда не доведётся узнать мне.

– Я бы хотел с ней дружить, – сказал Адам.

Я бы тоже, парень. Я бы тоже.

Я оставил детей в компании скачущих по экрану железных монстров, а сам отправился в спальню брата. В ярости я метался по комнате, где ещё отчётливо ощущалось её присутствие.

– Что ты сделала со мной?

Это было сродни мазохизму, но то и дело я останавливался перед расправленной кроватью, закрывал глаза и снова видел темноволосую женщину, спящую в окружении детей.

Наверное, я провёл бы весь вечер, терзая себя, но от этой участи меня спасла моя мать.

Однажды наступит момент, когда я буду готов многое отдать за то, чтобы в тот день аэропорт так и не открыли. Но позже именно мама станет последним звеном в цепочке событий, которые привели меня к моей Лив. По иронии судьбы, первый шаг к этому был сделан в тот день, когда она от меня ушла.

Услышав, как подъехала машина, я решил, что вернулись горе-сёрферы.

– Сюрприз! Не ждали?

– Мама? Что ты здесь делаешь?

– Если бы ты знал, какой это был кошмар! – воскликнула она. – Пять часов в переполненном аэропорту!

Мама продолжала что-то говорить, но я уже не слушал.

– Мне надо уехать. Это срочно. В гостевой спят парни Ньютонов. Элизабет – в комнате родителей.

– Что-то случилось. милый?

– Нет. Всё в порядке. Просто… просто мне действительно надо ехать.

Ничего не объясняя, я взял ключи от машины и вышел под дождь.

Лив долго не открывала. Судьба словно давала мне шанс уйти, и в тот момент, когда я увидел её, я пожалел, что им не воспользовался.

Я словно оказался в раю. Или аду. Эти два взаимоисключающих понятия для меня сошлись во вполне земной женщине – растрёпанной, полусонной, с пылающими щеками и лихорадочно блестящими глазами, одетой в расстёгнутую, открывающую взору волнующую ложбинку между грудями, рубашке. Кстати, моей.

Взгляд скользнул по открытой полоске кожи плоского живота, и я едва не поперхнулся: с белых трусиков, соблазнительно выглядывающих из-под распахнутых краёв измятой рубашки, на меня смотрела нарисованная кошачья морда.

Святые угодники! Как можно быть одновременно такой дьявольски соблазнительной и обезоруживающе невинной. Титанических усилий мне стоило не накинуться на неё прямо в прихожей.

Я действительно не знал, зачем в ту ночь пришёл к Лив. Может, это была отчаянная попытка ухватиться за самый край желанной реальности. Может, я просто хотел ещё раз убедиться, что она существует. Может, специально искушал себя, чтобы не поддаться вытягивающему душу влечению.

Лив изучала меня, стоя на другом конце комнаты, пока я сидел у окна, пытаясь собраться с мыслями. Я не знал, с чего начать разговор, и она нисколько мне не помогала.

К тому моменту она уже переоделась в гостиничный халат, слишком большой для её маленькой фигурки. Ей пришлось подвернуть его в поясе, чтобы халат не волочился по полу. Лив выглядела так трогательно, что у меня зачесались руки от желания её обнять.

– Вот, держи. – Она бросила на кровать пакет. – Извини, она немного помялась.

Я не сразу сообразил, что речь идёт о рубашке.

– Не стоило. Оставь себе.

– Это не очень удобно. Я всё-таки замужем.

"Замужем".

Именно это слово меня отрезвило.

Она была замужем. В этом мире эта женщина мне не принадлежала. Я мог бы взять её ненадолго, но я не этого хотел. Хотя… Если бы она сама сбросила с плеч мою рубашку и позвала к себе, я был бы с Лив Вуд столько, сколько она позволила бы, и ушёл бы счастливым. Наверное, ещё пару дней я бы улыбался воспоминаниям о ней, но через месяц наверняка бы забыл. Но хрупкую фигурку, от ушей до кончиков пальцев закутанную в пушистый хлопок, взирающую на меня с трепетным ожиданием, я не смогу забыть никогда. В этом я был абсолютно уверен.

Но она была замужем.

Вот именно, что замужем!

Оказалось, я произнёс это вслух.

– Дилан, я не понимаю, что…

Я попросил у неё прощения. Искренне. Это были единственно правильные слова, что я мог сказать Лив. Произнести их бесстрастно и уйти – вот что я должен был сделать, но искушение ещё раз дотронуться до неё было сильнее благоразумия. Я поддался ему и, прежде чем поцеловать теплую ладошку, вдохнул неповторимый аромат её кожи. Теперь я знал, как пахнет счастье.

Она не оттолкнула меня. Не вырвала руку. Она ждала, а я не хотел её отпускать и понимал, что мне этого мало.

– Останови меня, Лив. Пожалуйста.

Я был повержен. Раздавлен своими чувствами к почти незнакомой женщине. Чужой женщине. Это было ново. И это было больно.

– Зачем ты пришёл, Дилан? – спросила она.

– За тобой, Лив. Я пришёл за тобой.

Всё, что я говорил после, было как покаяние. Ни перед кем до этого и никому после я не раскрывал свою душу. Я был в состоянии, близком к помешательству. Слова омывали меня, их солёную влагу я ощущал на своих губах. Я не знал, сколько времени длилась моя исповедь, но в какой-то момент Лив оказалась передо мной. В ожидании приговора я обнял её, вжимаясь в тёплое податливое тело. Её слёзы капали мне на макушку.

"Милая моя, нежная! Как так вышло, что мы разминулись с тобой? Что мне сделать, чтобы ты всегда вот так стояла рядом, чтобы я всегда чувствовал твои руки? Мне мало вечности, я хочу бесконечно наслаждаться тобой. Хочу, чтобы ты хоть на мгновение позволила себе любить меня, как люблю тебя я".

Вот оно!

Как же всё просто!

– Дилан, посмотри на меня. Посмотри на меня, милый. У тебя всё будет хорошо, поверь мне. Всё будет – дом, семья, дети. Ты обязательно найдёшь женщину, которая подарит тебе их. Но это буду не я. Прости.

Это было грёбаное аутодафе.

А последующий за этим поцелуй – приглашением на казнь.

Она казнила меня своим горячим язычком, соскользнувшим мне в рот. Я умирал под теплом её дыхания, чтобы в следующую секунду под ним же и ожить.

Не осталось ничего, кроме истины, что озарила меня несколько мгновений назад.

– Я люблю тебя, Лив.

– Я… я не могу, Дилан.

– Ш-шш, малышка, я знаю.

Наконец-то было найдено объяснение происходящему. Так вот как это бывает! Чувство, о котором так много говорят. Всё, что мне доводилось слышать ранее, – слова, которыми люди описывали его, – было неправильным. Вернее, не было таких слов в мире, чтобы дать определение тому всепоглощающему, огромному, заставляющему чувствовать внезапно выросшее сердце, упирающееся в грудную клетку. Я хотел завыть от боли, что заживо разрушала меня, и не осталось ничего, кроме желания уберечь ту, которая вызвала эту боль, от подобного разрушения.

"Я люблю тебя!" – говорил я, когда останавливал наш поцелуй.

"Я люблю тебя!" – повторял я, подхватывая её на руки и прижимая к себе.

"Я люблю тебя!" – стонало моё сердце, когда я осторожно опускал её на кровать.

"Я люблю тебя!"

Прежде чем уйти, я в последний раз дотронулся пальцем до её припухлой от поцелуя губы.

– Дилан! Нет!

Она остановила меня, навсегда изменив наши жизни.

Это было безумие.

Мы изучали. Мы пробовали. Мы хватались друг за друга, не понимая, как раньше могли жить без этого. Мы растворялись друг в друге, стремясь дать больше, чем получить. Лишённые всяких преград, мы насыщали собою наши тела.

Она не была девственницей, придя ко мне, но чёрт бы побрал всё на свете, если её вскрик, когда я впервые вошёл в неё, не стал для меня доказательством обратного.

После первого ошеломительного оргазма, к следующим мы шли долго. Она плакала, когда я целовал её маленькие пальчики на ногах. Я кончил на третьем толчке, когда ворвался в неё после того, как она несколько минут с мурлыканьем посасывала мой член. Я лежал меж её ног и целовал припухший холмик гладко выбритого лобка, спускаясь всё ниже и ниже, пока мой язык не оказался внутри её лона. Я испытал момент триумфа, когда она, закричав, кончила, и мой язык чувствовал, как сокращаются её мышцы. Я не отпустил её и тогда, дразня лёгкими прикосновениями к набухшей горошине клитора, и она шипела подо мной. В следующий раз я довёл её до экстаза пальцами. Она издала возглас изумления, когда я, глядя прямо ей в глаза, слизал с них её соки. Я пировал над ней, стараясь запомнить всё: её запах, вкус, прикосновения, звуки, которые она издавала, – всё было зафиксировано, учтено и отправлено на хранение. И вряд ли хоть на одно мгновение в нашу единственную ночь я мог предположить, что эти воспоминания когда-нибудь не причинят мне боли.

Уйти от неё, свернувшейся комочком на скомканных простынях растерзанной постели, было самым тяжёлым, что я когда-либо делал в жизни. Я готов был подхватить её, обнажённую, закутанную в простыню, и навсегда забрать в свою жизнь. Мысль о том, что сейчас я поцелую Лив в последний раз, ножом проворачивалась в сердце, и, обливаясь кровью, я запретил себе делать это. Меня хватило только на то, чтобы протянуть к ней руку, но я тут же её одёрнул, боясь обжечься. Но разве можно обжечься, когда ты уже сгорел?

Я не мог заставить себя уйти из гостиницы.

Сидя в пустынном холле гостиницы, я пил принесённый из ночного бара виски. Мне некуда было идти. Я вспомнил старую истину, в смысл которой никогда не вникал: "Дом там, где сердце". Теперь я понимал, о чём это. Я оставил своё сердце с ней, значит, это место было моим домом.

Я видел, как вернулся её муж. Он стремительно прошагал по холлу к лифтам, и мне стоило неимоверных усилий не броситься за ним. Я хотел догнать его, остановить, врезать, выплеснуть на него всю свою злость и проорать в лицо: "Здесь больше нет ничего твоего. Ты всё просрал! Уходи и не возвращайся!"

Но я не сделал этого. Я заставил себя оставаться на месте и ждать, когда моё сердце увезут от меня, и я стану бездомным.

Она была бледна, волосы, которыми я играл ночью, стянуты в узел. Пальцы нервно подёргивали ремешок переброшенной через плечо сумки, глаза смотрят в пол. Сжавшись в комочек, Лив кусала губы, буддто и изо всех сил старась не заплакать. Её облик кричал о безграничном отчаянии.

Все мысли о себе, о том, как я смогу, а вернее, не смогу жить дальше, ушли на второй план. Ангел мой, что же я с тобой сделал!

Мне придётся всю жизнь нести на себе вину за то, что я сделал с Лив. Но я не должен был уходить просто так. Необходимо дать ей возможность найти меня, если у неё так и не получится заново сложить свою жизнь. А я готов был вечно ждать её звонка с просьбой о помощи.

Я быстро написал на гостиничном бланке свой номер и, когда Лив вышла из лифта, окликнул её.

Пока она медленно шла ко мне, и я с отчаянием обречённого на вечный голод пожирал глазами её хрупкую фигурку. Моя девочка, моя бедная девочка… Бледная, растерянная, с тёмными кругами под глазами и искусанными губами.

Она вбирала меня в себя, вытягивала из меня душу взглядом измученных шоколадных глаз. Они смотрели на меня без обвинения, без укора – лишь боль и отчаяние.

Я сказал ей всё, что было у меня на сердце. Сказал, что мне нечего ей предложить, и в то же время, я отдаю ей всё. Она слушала меня не перебивая, и я попросил её дать мне надежду.

– Пообещай, если тебе когда-нибудь станет плохо, ты будешь в отчаянии, будешь нуждаться в какой-либо помощи, – позвони мне. Я хочу, чтобы у тебя был мой номер. Ты можешь выкинуть его сразу, как только я отвернусь, но прошу тебя, пожалуйста, – умолял я, – возьми его. Мне необходимо знать, что он у тебя есть.

Когда, беря бумагу, её рука коснулась моей, я вздрогнул. Я знал, что Лив тоже почувствовала тот же электрический разряд. Она закрыла глаза, задержав свою дрожащую ладошку в моей, и я понял, что когда она их откроет, пути назад не будет. Я не смог бы снова выдержать этот полный боли взгляд, поэтому отпустил её. Как мне тогда казалось, навсегда.