Текст книги "Вызов (дилогия) (СИ)"
Автор книги: Ирма Грушевицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 48 страниц)
Настоящее. Глава 25
Soundtrack – When You Say Nothing At All by Ronan Keating
Всего полчаса назад я почувствовала, как остановилось время. Сейчас для меня остановилась жизнь. Вернее, она всё так же бурлила, выплёскивалась, перетекала – но исключительно в границах держащих меня рук.
Рук любимого.
Я не слышала музыки. Я слышала только стук своего сердца, который дрожью отдавался в кончиках моих окоченевших пальцев. Сердце билось неистово, неравномерно, и мне страшно хотелось взглянуть на Дилана – слышит ли он его, чувствует ли? Но я боялась поднять глаза.
Моя.
Он сказал: "Моя!".
Ничего больше и не надо было. Никто и никогда не смог бы оспорить это утверждение. Я была его. И даже не с той бесценной для меня ночи, а гораздо раньше: там, в плотной жаркой завесе ночного клуба. Уже тогда я знала: он станет для меня чем-то настолько важным, что я забуду обо всём. И обо всех. Так и произошло спустя несколько дней.
Так происходит и сейчас.
Я – его.
Я принадлежу ему каждой клеточкой своего тела, каждым нервом, каждой капелькой крови. Он просто высказал вслух очевидное. И что бы ни произошло потом, куда бы мы ни двигались – вместе или врозь, я всегда буду его. И всегда буду дома в его объятиях.
Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, на секунду задержав дыхание. На выдохе, когда я, не удержавшись, прильнула к нему, оно прервалось.
– Ш-ш-ш, – прошептал Дилан.
Его объятия стали крепче, и я не сопротивлялась. Наоборот, я льнула к нему, бесстыдно стремясь заполнить собой его тело, запоминая его рельеф. Это было одновременно и сладко, и тягостно: сладко потому, что нет ничего более правильного для меня, чем быть сейчас здесь, с ним; тягостно – потому что знала, как только Дилан меня отпустит, – я умру. Меня больше не будет. Не будет Оливии Дэвис, как уже давно нет Ливи Вуд. Кто останется, я не знаю. Кем я буду, как буду жить, смогу ли – подумаю об этом после, когда разрешу себе воспоминания о том, что происходит прямо сейчас.
Танцевали ли мы или просто стояли, обнявшись, перетекая друг в друга… Я с наслаждением вдыхала такой знакомый, такой родной запах. Это был тот же аромат, что я запомнила, – мускус и амбра, с лёгким, едва заметной ноткой дорогого виски, что Дилан пил за ужином. Он пах собой, что было для меня лучше всякого афродизиака.
Даже на каблуках я едва доставала ему до подбородка. Прижавшись головой к широкой груди, я то и дело ощущала на своей макушке лёгкие касания его губ. Как же мне хотелось так же, пусть незаметно, касаться его.
Будто услышав моё невысказанное желание, Дилан поднял наши сцепленные руки и положил их себе на грудь. Он вздрогнул, когда мои губы впервые дотронулись до тыльной стороны его ладони. Я покрывала поцелуями его пальцы, и его рука дрожала под ними. Я ощутила, как он осторожно поглаживает мою ладошку большим пальцем, который я с жадностью обхватила. Так Эбби, лёжа в кроватке, обхватывает меня ручкой, когда я тянусь к ней.
Эбби. Наша дочь.
Именно в этот момент я поняла, что должна рассказать Дилану о ней. Не важно, что будет дальше – он должен знать. Должен знать о маленькой девочке с лучистыми зелёными глазами. Его глазами.
Я вскинула голову и посмотрела на Дилана. Он чуть отстранился, чтобы встретиться со мной взглядом. От того, что я увидела в нём, у меня сбилось дыхание.
Это была квинтэссенция боли. Последняя стадия обречённости, край, за который он вот-вот переступит, за которым нет жизни. Они были почти мёртвые – любимые зелёные изумруды, и моё сердце едва не разорвалось.
Слёзы освобождают от боли, помогают с ней справиться, а когда их нет – она остаётся внутри, словно раковая опухоль, съедающая не тело, но душу. От понимания, что я тому виной, меня с головой накрыла паника. Слова застряли в горле, я не смогла издать ни звука, и лишь отчаянно цеплялась за Дилана, боясь упасть.
Он закусил уголок губы. Затем убрал руку с моей талии и положил её мне на щёку. Знакомым жестом Дилан провёл большим пальцем по моей губе. Я снова закрыла глаза от острого наслаждения, которое вызвали во мне его прикосновения.
А потом он просто выпустил меня из рук и перестал быть.
Чувство невосполнимой потери затопило меня. Всё, что было во мне, – ушло: желания, связные мысли, душа. Лишь пронзительная тишина – вот, что ощущалось внутри.
Дилан ушёл.
С ним ушло и моё сердце.
Я не помнила, как выбралась из толпы. Мозг приказал двигаться, и я двигалась. Мозг приказал остановиться, и я останавливалась. Гардероб, пальто. Рука в карман, чтобы проверить телефон…
Так же по инерции я подошла к Эллен Митчелл, когда та окликнула меня по имени.
Она стояла недалеко от центрального входа и явно ожидала моих объяснений.
– Кто этот молодой человек?
Я даже позволила себе небольшую усмешку, прежде чем ответить.
– Вопрос вечера, не так ли? – Эллен нервно дернулась. – Это Стивен. Стивен Хейз. Брат моей близкой подруги и кузен Майкла.
– И как давно вы женаты?
– Мы не женаты. И никогда не были. Мне казалось, вы хорошо изучили меня, миссис Митчелл, чтобы поверить в это. Приглашение было на двоих, не удивительно, что я пришла не одна.
По выражению лица Эллен стало понятно, что этот момент она упустила.
– А ещё я искренне рассчитывала на ваше уважение, и то, что вы сделали… Чего вы добивались, миссис Митчелл? Тем, что встретившись, мы с Диланом тут же кинемся друг другу в объятия?
Она была поражена моей резкостью.
– Я не…
На мгновение мне даже стало жаль её. Но лишь на мгновение.
– Ваш план сработал. Мы кинулись. Но вы не учли того, что для вашего сына всё это может оказаться не столь однозначным.
С лица Эллен сошли все краски. Я решила её не щадить.
– Непростительный просчёт, миссис Митчелл. И мне нисколько не жаль.
На этих словах я ушла.
Снегопад закончился. В сочетании с обычной сиэтлской влажностью, он превратил город в декорацию рождественского спектакля: ветки деревьев, обрамлённые пушистыми ресницами налипшего снега, белые дорожки без единого следа машин или людей – сказка наяву. Но могла ли я получить хоть малую толику удовольствия от того, что вижу? Нет. Потому что вся я осталась там – в заполненном танцевальном зале, в его объятиях.
Рядом остановилось такси. Я села в машину и назвала отель, в котором мы со Стивеном остановились.
Стивен. Совсем о нём забыла.
Достав из кармана телефон, я увидела список пропущенных звонков. Все они были от него.
Стив ответил сразу после первого гудка.
– Ливи, что случилось? Ты где?
– Еду в гостиницу.
– В гостиницу? Почему в гостиницу? Ты… ты в порядке? Я тебя потерял.
– Да, всё нормально. Просто устала. Развлекайся.
Стив ещё что-то кричал в трубку, но я уже нажала отбой.
Я не помнила, как добралась до отеля. Как поднялась на лифте. Как дошла до своего номера. Как захлопнула за собой дверь и сползла вниз по стенке…
– Ливи, милая, что с тобой?
Взволнованный голос Стивена вырвал меня из забытья.
Сколько же времени я провела в нём? Господи, да сколько бы ни было – это так сладко. Так спокойно, так хорошо, когда ни о чем не думаешь…
– Держись, Ливи. Я позову врача.
– Не надо врача. – Неужели это был мой голос? Больше похоже на хрип раненого зверя. – Просто отвези меня домой. Пожалуйста, Стив.
Да, определённо дом – это было то, что нужно!
– Сейчас только одиннадцать вечера. Наш самолёт в полдень.
– Отвези меня домой, – заплакала я. – Просто отвези домой.
– Господи, Ливи, конечно. Сейчас…
Всё время, пока Стивен занимался организацией нашего возвращения, я сидела на полу рядом с входной дверью в своём шикарном платье, безнадёжно подмяв под себя пальто Сандры. Сознание то и дело ускользало от меня, но я пыталась держаться, сосредотачиваясь на голосе Стива, пока тот созванивался с авиакомпанией, аэропортом, службой сервиса гостиницы.
– Ливи, тебе надо встать, слышишь? Вставай, милая.
Я спала на диване. Похоже, Стивен всё-таки перенёс меня из коридора.
Спустив ноги на пол, я попыталась размять одеревенелую спину. Голова гудела, как после изрядной доли алкоголя.
– Который час?
– Без четверти три. Я поменял билеты. Мы вылетаем первым утренним рейсом.
Я с благодарностью посмотрела на парня. Он устало зевнул и с силой потёр ладонями лицо.
– Прости, что втравила тебя во всё это. Я не думала, что…
Стив резко прервал меня:
– Не надо. Не проси у меня прощения за то, что я не понимаю. Там что-то произошло, да, на том вечере? Ты из-за этого сейчас сбегаешь?
К горлу подкатил комок, и неожиданно слёзы сами покатились из глаз.
– Ох, да что же это такое! Ливи, Лив, – мягко позвал Стив, опускаясь передо мной на колени. Он взял в ладони мои трясущиеся руки и заглянул в лицо. – Ну чего ты, а?
Под его взволнованным взглядом я окончательно расклеилась и зарыдала у него на груди.
Стив ни о чём больше не спрашивал, а просто держал меня, позволяя выплакаться.
Дилан ушёл. Он нашёл в себе силы сделать это, а я в свою очередь его не остановила. Старания Эллен были напрасны: мы встретились, чтобы разойтись окончательно. У каждого из нас была своя жизнь, и мы оба побоялись впустить в неё наше прошлое.
День первый
В Лонгвью мы были около девяти утра.
Ким вышла встречать нас на крыльцо и, сложив руки на груди, с саркастической усмешкой наблюдала, как Стивен паркуется на подъездной дорожке.
– Как я и предполагала, сбежала! – Выкрикнула она, когда мы вышли из машины. – Ну, и как это она тебе объяснила, братец?
Её весёлая ухмылка исчезла, когда она увидела наши лица. Ким взволнованно переводила взгляд с брата на меня, пока мы в молчании шли к дому.
– Что случилось? Стив? Ливи?
Последнее, что мне хотелось – это объясняться с Ким прямо сейчас. Но я знала, что так просто она нас не отпустит. На помощь неожиданно пришёл Стив.
– После, Кими. Лив нужен отдых и большая кружка горячего кофе. И мне, кстати, тоже не помешает.
Кофе мне хотелось ещё меньше. Вернее, хотелось, но только дома.
– Дети встали? – спросила я.
– Пол повёз мальчиков в магазин. Им кое-что нужно докупить к завтрашнему празднику. Эбби ещё спит.
– Я разбужу её.
– Давай я. А ты иди в гостиную, отдохни…
– Нет, Ким, я сама.
Это прозвучало излишне резко. Подруга испуганно отступила.
– Хорошо, хорошо. Иди. Я приготовлю кофе.
Я поднялась наверх, в гостевую комнату, которую обычно занимал Стивен, когда оставался на ночь у сестры. Эбби спала на широкой кровати, привычно разбросав ручки и ножки. Одеяло, как всегда, сбито в сторону. На ней была розовая пижамка в поросячьих мордочках, и вся она – раскрасневшаяся ото сна, с разметавшимися по подушке бронзовыми кудряшками, была словно игрушечной. Моя маленькая, тёпленькая куколка.
– Эбби, котёнок, – позвала я, целуя мягкую щёчку. – Мамочка приехала. Просыпайся, сладкая.
Этот момент я обожала больше всего на свете: моя девочка открыла глазки, расфокусированные, растерянные, ещё пребывающие в сновидениях. Потом снова закрыла, сладко зевнула, потянулась, – и снова открыла их, нахмурившись от того, что её так бесцеремонно вырвали из сна.
Так было всегда. Так знакомо. И я, как всегда, не смогла сдержать улыбки.
– Доброе утро, мой маленький поросёнок, – я наклонилась к ней и снова поцеловала.
– Мама, – она ухватила меня за шею, притягивая к себе.
– Я так соскучилась по тебе, малышка.
– И я кучала. А де подаички?
– Ох, родная, у мамочки не было на это времени. Я так хотела поскорей к тебе вернуться.
Эбби надулась.
– Но мы сегодня пойдём в магазин и купим тебе всё, что захочешь, договорились? – Я пыталась предложить компромисс.
– Всё-пивсё?
– Всё-привсё! Обещаю! – Я подняла правую руку, присягая.
– И фьи?
Я вздохнула:
– И картошку фри.
– Ува! – Эбби вскочила на ножки и начала прыгать на кровати.
Все дети любят то, что неполезно. Мои не были исключением. Фастфуд, газированные напитки, сладости… Я вела борьбу с этим по мере возможности, но частенько проигрывала, потому что отлично помнила, что в детстве была такая же.
К тому моменту, как мы с Эбби спустились вниз, Ким сварила кофе и подогрела фруктовое пюре. Она великодушно отказалась от расспросов, или же просто решила позже попытать Стивена. Быстро закончив с завтраком, мы засобирались домой. Я попросила подругу прислать Макса, как только тот появится. Сегодня мне нужны были оба моих ребёнка.
Целый день я занимала себя делами. В общем-то, особо стараться и не нужно было – завтра день рождения Эбби, дел и вправду было невпроворот. Мы украсили дом к Рождеству ещё неделю назад, а теперь предстояло подготовиться и к её празднику.
Я готовила, убирала, прерываясь только на то, чтобы накормить детей.
Макс вернулся к полудню, весь груженный пакетами с украшениями и подарками для Эбби. Мы свалили их под ёлку, как и рождественские. Макс наклеил на них цветные стикеры, чтобы Эбби завтра не перепутала.
Разумеется, мы съездили в торговый центр, где прошлись по детским магазинам. Я купила дочке несколько очаровательных платьиц, пока Макс отвлекал её в отделе раскрасок, и целую гору игрушек для обоих. Мы погрузили яркие свёртки в машину, а потом снова вернулись уже за гастрономическим удовольствием. Дети жевали гамбургеры и соревновались, кто больше одновременно засунет в рот жареной картошки. Удивительно, но победа была за Эбби. Правда, как только Макс признал своё поражение, она тут же выплюнула на поднос неприглядный серый комок.
Весь день в доме работал телевизор, и играла музыка. Я специально загружала свой мозг ненужной информацией, подпевала знакомым песням и занимала себя разговорами по телефону со знакомыми, чтобы не думать о том, что произошло в Сиэтле. В обыденность я погрузилась, как в спасительную нирвану, в которую впадает безнадёжно больной после очередной дозы обезболивающего. Даже душ я принимала в рекордные для меня пять минут, чтобы не оставаться наедине с собой. Но я знала, что это ненадолго. Я могла обманывать себя, отвлекаться на дела, детей, но ночью была предоставлена сама себе.
Как могла, я оттягивала этот момент, поэтому спать мы легли поздно. Мне повезло – вымотанная, уставшая, издёрганная, я заснула, уткнувшись носом в горячую макушку сына.
Первый день моей новой жизни без Дилана прошёл.
День второй
– Подъём, подъём! Где моя маленькая принцесса? Где моя маленькая именинница? Покажите мне её!
– Господи, папа, что ты здесь делаешь? – простонала я, вылезая из-под одеяла. – Который час?
– Уже девять, – пропел абсолютно лишенный слуха отец. – Время поздравлений!
– Ох-х.
– Не скули. Я пришёл за Эбби.
– Ну конечно.
Подтянувшись на руках, я села в кровати. Папа приплясывал в дверях и выглядел вполне довольным собой.
– Где Макс?
– Внизу, с Марти. Привет, милая. С днём рождения.
Сонная головка Эбби показалась из кроватки.
– А де подаичьки?
Папа засмеялся и подхватил малышку на руки.
– А внизу! Давай умоемся и спустимся к дедушке Марти.
– Давай!
Пока я неторопливо потягивалась, они направились в ванную, обсуждая, кто кому будет чистить зубы.
В отличие от рыбы, с яйцами у Марти было больше опыта – вполне приличный омлет стал нашим завтраком.
Для этого дня отец Майкла выглядел довольно сносно. По моим воспоминаниям, каким он был в годовщину смерти сына, в Марти многое изменилось. Макс и Эбби вытащили его, как и меня, и теперь вместе с моим отцом он боролся за внимание внуков.
На этот раз я решила не брать Макса на кладбище, оставив его вместе с Эбби на папу. Для этого у меня были свои причины, но вслух я озвучила другое:
– На улице очень холодно, малыш. Я не хочу, чтобы ты простудился и все праздники провёл в постели.
Марти пошёл греть машину, а я задержалась, прощаясь с сыном.
– Но мы обязательно съездим к папе, ладно, мам?
– Обязательно, сынок. Потеплеет немного, и съездим.
В карих глазёнках появились слёзы.
– Передавай ему привет.
– Конечно, родной. – Я присела перед Максом на корточки. – Не расстраивайся. Совершенно не важно, где ты находишься и поедешь ли сегодня к папе. Главное, что ты его помнишь. А пока ты будешь помнить папу, он всегда будет с тобой вот тут, – я постучала ладошкой по его груди, – в твоём сердце.
– Я очень скучаю по нему, мам. – Макс заплакал, уткнувшись мне в плечо. Это был первый раз, когда он так откровенно выказал свои чувства. Как долго он держал это в себе, невозможно представить.
– Я тоже, малыш. Я тоже.
Я гладила его по вихрастой головке, изо всех сил стараясь не разреветься.
– Ну всё, всё, нам надо быть сильными. – Оторвав Макса от себя, я провела большими пальцами у него под глазами. – Сегодня же праздник Эбби. Она расстроится, если увидит, что мы плачем.
– Да, мам, конечно, – Макс шмыгнул и пятернёй вытер щёки. – Приезжайте быстрее, ладно?
Оставив машину на подъездной дорожке, мы направились к могиле Майкла. Марти держал меня за руку, тяжело ступая по заметенному снегом проходу.
Надгробная плита была занесена снегом. Присев на корточки, я принялась варежкой очищать её там, где значилось имя. Марти стоял рядом с букетом белых роз – строгий, вытянувшийся в струнку.
– Он очень любил тебя, Ливи.
Моя рука остановилась на дате рождения Майкла.
– Знаю, Марти. Я тоже любила его. И всегда буду любить.
Варежка намокла, пальцам становилось холодно.
– Думаю, он бы не хотел этого, – внезапно произнёс он.
– Чего именно?
– Чтобы ты хранила ему верность до конца своих дней.
Прервав своё занятие, я недоверчиво покосилась на Марти.
– Ты предлагаешь мне всё забыть и жить дальше?
– Я не прошу забывать, – сказал он твёрдо. – Я хочу сказать, чтобы ты подумала о себе.
– Я…
– Дай мне сказать. – Останавливая меня, Марти поднял руку. – Я всё вижу, Ливи. Ты совершенно не думаешь о себе. Ты думаешь обо всех: детях, друзьях, обо мне, Генри, о Майкле, наконец, – но только не о себе. Пришло время изменить это. Мы всегда будем рядом. Все мы. Всё это, – он взмахнул рукой, обрисовывая мир вокруг, – всегда будет у тебя, и ты ничего не потеряешь, если пустишь сюда что-то новое. Если дети увидят блеск в твоих глазах, неужели он не отразится в них? Не беги от счастья, если оно постучится в твою дверь, Ливи. Впусти его, позволь себе быть счастливой. Подумай об этом, дочка.
Он аккуратно положил цветы в снег рядом с наполовину расчищенной плитой и пошёл назад к машине.
Слова Марти застали меня врасплох. Они были так похожи на те, что говорила мне Эллен Митчелл, но услышать их из его уст казалось более важным. Лишь только я подумала об этом, как воспоминания о произошедшем в Сиэтле острой болью отозвались в груди. Я хотела быть счастливой, я почти позволила себе это, но Дилан ушёл, лишив меня права на счастье.
И внезапно мой разум пронзила страшная догадка: этот танец был нашим прощанием. Дилан понял, что я, так же как и он, не властна над притяжением, что мы испытываем друг к другу. Для него я до сих пор замужем, и неважно, что на этот раз за другим. Он решил, что если бы не эта случайная встреча, я бы и не вспомнила о нём. Дилан принял мою любовь за желание, а с ним, в отличие от любви, можно совладать. Я так и не сказала, что люблю его. Тогда я этого не сделала из-за страха разрушить наши жизни, а сейчас он не дал мне на это времени. Разве я могла его в этом винить? Всё, что я делала, представляло собой череду страшных ошибок – моих ошибок, – которые, в конце концов, забрали у меня Дилана. Он ушёл навсегда.
Ноги подкосились, и я упала в снег.
– Господи, прости меня! – Я зарыдала, не в силах больше вынести боль, раздирающую грудь. – Прости меня, пожалуйста, прости…
Я просила прощения у всех: у Майкла, Дилана, детей, Марти… Я плакала, уткнувшись лицом в мокрые рукавицы, потому что наконец поняла: своим желанием оградить себя от своих же чувств, я навредила им всем. Мне нет счастья без Дилана, – увидев его снова, я осознала это как никогда чётко. И ему нет счастья без меня – уверенность в этом жила во мне с того момента, как я оказалась в его объятиях. Без нашего совместного счастья никто вокруг нас не будет счастлив.
Теперь я знала, что делать.
Я встала с земли, вытерла глаза и отряхнула снег.
– Чтобы я ни сделала в прошлом, Майки, – я смотрела на выбитое на камне имя. – Я никогда не перестану любить тебя. Но сейчас я хочу попытаться снова быть счастливой, а без него у меня это не получится. Теперь он – моя жизнь. Это так, дорогой. Прости меня за это.
Когда мы вернулись, в доме пыль стояла столбом. За пять минут, прошедших после нашего прихода, я насчитала, по крайней мере, человек сорок детей. На самом деле, их было от силы десяток, включая моих собственных и близнецов Ким. Они кричали, бегали, прыгали по дому, не реагируя на окрики взрослых. Стивен пытался организовать их в одну игру, но дети разбегались, как рассыпанные по полу горошины, и мы натыкались на них во всех углах.
Макса и "эм квадрат" я застала под лестницей. С таинственным видом они что-то обсуждали, хихикая и шикая друг на друга.
– Что вы здесь делаете? А ну-ка, вылезайте!
С воплями и гиканьем мальчишки взлетели по лестнице, куда следом, к моему удивлению, поднялся мой папа. И тут же, словно по сигналу, смеющаяся Ким протянула мне завязанную бантом коробку.
– Иди наверх и переодень Эбби. И сама переоденься.
– Зачем это? – Моя одежда не очень отличалась от той, что была на подруге, – джинсы и футболка.
– Давай, давай, – хохотнула Ким. – Мы здесь и без вас управимся.
– Опять что-то придумали? – нахмурилась я. – Ты же знаешь, я не люблю сюрпризы.
– Это не мы, а Макс. И не для тебя, а для Эбби. Идите наверх, переоденьтесь и ждите моего сигнала.
Я вошла в спальню, держа в одной руке объёмную коробку, а в другой вертящуюся юлой дочь.
Усадив Эбби на кровать, я открыла коробку.
– Ну, что у нас здесь?
– Беиснешное патичко! – закричала она.
И точно: под слоем шуршащей бумаги лежал аккуратно сложенный наряд Белоснежки. А под ним ещё один – на десяток размеров поменьше.
Эбби прыгала по кровати, вопя во всё горло:
– Ува! Ува! Я Беиснешка, я Беиснешка.
– Ты Белоснежка, а я тогда кто? – смеялась я.
– Беиснешная мама.
Вот уж и вправду, как я сразу не догадалась?
Пока мы переодевались, из комнаты Макса то и дело доносился странный шум и взрывы хохота. Судя по звукам, там собрались все мужчины нашей большой семьи. Я различала голоса папы, Марти, Стива и даже Пола.
– Что же за сюрприз они нам готовят, – интриговала я Эбби. Между верчением перед зеркалом, она иногда опасливо поглядывала на дверь.
Моя девочка выглядела чудесно в своём немного великоватом платье. С помощью красной ленточки я попыталась сделать Эбби причёску, как в диснеевском мультике, – с её непослушными кудряшками, то и дело выбивающимися из общей массы, это была трудная задача. Свои же волосы я распустила, завязав красный бантик прямо на макушке. Получилось почти похоже.
Эбби была в восторге и от желтой длинной юбки, и от рукавчиков-фонариков, и от атласного синего верха, облегающего её толстенький животик. Она бегала, прыгала, крутилась, кричала, пела, и к тому моменту, когда звучный голос Ким позвал нас вниз, почти окончательно выдохлась. Если бы на этом моменте праздник закончился, Эбби уже была бы счастлива.
Как только мы ступили на лестницу, все, кто стоял внизу – родные и друзья – приветствовали нас громом аплодисментов и воплями. Эбби понадобилась минутка, чтобы отцепиться от моей юбки и принять правила игры. Как на диснеевском параде, который мы много раз наблюдали по телевизору, она спускалась по лестнице, крутя поднятой вверх ладошкой.
Теперь была счастлива я. Я видела тётю Талулу, Ким, Сандру с Беном, Бриттани и Молли Сью, друзей по чтению в "Секретном месте"… Даже миссис Стоун была здесь – утром Бен съездил за ней в Олимпию. Все они радовались за нас. Любовь, с которой они смотрели на Эбби, наполняла моё сердце гордостью.
Не успели мы сойти с последней ступени, как Ким подхватила Эбби на руки и расцеловала в раскрасневшиеся щёчки.
– С Днём рождения, принцесса!
Эбби передавали из рук в руки, целуя и поздравляя. Я тоже то и дело оказывалась в дружеских объятиях, в конец смущённая и едва сдерживающая слёзы.
Сверху раздался сердитый голос Макса:
– Ну, вы всё там?
Сам он так и не показался.
– Всё-всё, – закричала тётя Талула. – Уже садимся.
Словно в театре, перед лестницей были составлены ряды стульев. Большая часть их них была принесена из других домов. Ничего себе подготовочка!
– Что вы задумали? – прошипела я Ким и Сандре, но те, смеясь, от меня отмахнулись.
Нас с Эбби усадили на два кресла, вынесенные вперёд. Через пару минут, когда все гости заняли свои места, Талула крикнула в потолок: "Мы готовы!".
Свет погас, оставив зажжённой только ёлку в гостиной. Её мигающие лампочки наполняли коридор таинственным светом. А потом мы услышали, как кто-то осторожно начала спускаться по лестнице.
Глазёнки Эбби расширились, ротик приоткрылся. Честно говоря, я сама обалдела, когда увидела, как на лестничном пролёте один за другим появляются гномы: в смешных колпаках, одетые в одинаковые длинные свитера, подпоясанные ремнями, со всклоченными бородами, в руках – свечки в подсвечниках. Вот это сюрприз так сюрприз – на ступеньках нашей лестницы стояли семь сказочных гномов.
Эбби затихла на стуле, следя за каждым их движением. Даже у меня создалось впечатление, что я попала в сказку. Что уже говорить о малышке!
А потом они запели. Неровно, часто фальшивя.
Сначала была любимая Эбби "Хей хо!". Сзади послышались смешки и тихий голос Ким: "Говорила я Полу, раз бог не дал слуха, стой и молчи для антуража". Я попробовала разобраться, кто есть кто: Макса и близнецов узнала сразу – они стояли самыми первыми. За Весельчака, похоже, был Стивен. Пол стоял за ним и выглядел точно, как Скромняга. Рядом с Полом – папа-Ворчун, и на самой верхней ступени застыл Соня-Марти.
Все дружно зааплодировали, когда они закончили петь, и "гномы" тут же затянули "С днём рождения". Соскользнув со стула, Эбби медленно двинула к первому "гному". Она долго вглядывалась в смеющееся лицо Марка или Майка-младшего – в темноте было не разобрать. Дети пели, а взрослые, затаив дыхание, следили за малышкой: всё было устроено для неё и ради неё. На секунду мне показалось, что для Эбби это слишком большое впечатление, и она легко может заплакать.
Но моя дочь не могла разочаровать нас в такой день. Обойдя первых двух гномов, она поднялась к третьему и погрозила ему пальчиком:
– Мак, не бауйся!
Дом взорвался от смеха. Свет включили, "гномы" ринулись поздравлять Эбби, обнимая и передавая из рук в руки. Моя малышка была счастлива – сюрприз удался.
Это был весёлый день рождения. Я старалась поддерживать праздничное настроение, но мои мысли были далеко. Весь вечер я думала о том, что скоро останусь одна и наберу номер Дилана
Все разошлись далеко за полночь. Взяв с полки стакан, я щедро плеснула туда виски.
Я пила, по фрагменту вспоминая всю свою жизнь. Опьянения не было – лишь спасительное забытьё, где я снова была счастлива и беззаботна.
Менялись картинки в голове, менялись воспоминания. Счастье переросло в сомнение, беззаботность – в отчаяние. Отчаяние – в беду…
Я заплакала. Завыла. Заскулила. По своей прошлой жизни, по тому, какой слабой оказалась, как одиноко мне было в прошлом и как страшно, как горько сейчас. Голова отяжелела, я легла на кухонный стол, положив её на вытянутую руку, и смотрела на стоящий передо мной пустой стакан с уже облупившейся утиной мордой.
Если тебе когда-нибудь станет плохо, ты будешь в отчаянии, будешь нуждаться в какой-либо помощи, – позвони мне. Я хочу, чтобы у тебя был мой номер.
Эти слова выплыли из глубин моей памяти. Непонятно, каким образом, но я отчётливо услышала бархатный голос, произносящий их.
Мне было плохо! Мне было очень и очень плохо!
Сколько прошло времени? Почти три года. Неужели он помнит об этом порыве? Может, ему это не нужно? Он и номер мог изменить. Лив, будь реалисткой, на черта ты ему сдалась? Ты же всё понимаешь.
Его номер я сохранила в памяти телефона тем же утром. Не знаю, зачем я это сделала. Для чего? Звонить я точно не собиралась, не было нужды: со мной был Майк, которого я всем сердцем любила. Но эти слова, этот голос, этот мужчина… он тронул меня своей искренностью там, в холле шикарного отеля.
Я нажала клавишу вызова.
Один гудок.
Второй.
Третий.
Лив, ты смешна.
– Алло, я слушаю…
Тёплый бархатный голос окутал меня. Он. Воспоминания вызвали во мне новый приступ боли, и я задержала дыхание, справляясь с ней.
– Я слушаю, говорите.
Нет, нельзя. Нельзя вот так. Это неправильно. По отношению к нему, к себе, к Майку, наконец. Господи!
– Лив?
Что?
– Лив, я знаю, что это ты.
….
– Лив, не молчи. Пожалуйста, только не молчи! Я чувствую, что это ты. Лив, любимая, пожалуйста, скажи что-нибудь!
Рыдания рвались из груди. Как такое возможно? Любимая? Почему? Но ведь…
– Я слышу твоё дыхание. Пожалуйста, ответь мне.
Я крепко зажмурилась, околдованная этим голосом, этими словами, этими воспоминаниями, и выдохнула в трубку:
– Привет.
На том конце я услышала вздох облегчения.
– Лив, – выдохнул он. – Моя Лив.
Столько нежности и радости было в голосе, что я сразу поверила: он ждал звонка. Ждал все эти годы. Теперь я это знала.
– Дил… – Дыхание прервалось, когда я попыталась назвать его по имени. Как же долго я этого не делала, как же долго!
– Не плачь, родная, я уже близко, – прошептал он.
– Дилан! – наконец выдохнула я, но он уже положил трубку.
Что значит "близко"? Что он хотел этим сказать?
Резкий звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть. Я обернулась, взволнованно глядя в сторону тёмного коридора: кого это принесло в такую рань? После разговора с Диланом сердце неистово билось в груди.
Звонок повторился. Надо открыть, пока незваный гость не разбудил детей.
Вскочив со стула, я запуталась в длинной жёлтой юбке – чёрт, я так и осталась в этом дурацком карнавальном платье!
Постоянно чертыхаясь, я выбежала в коридор и резко распахнула входную дверь.
– Ты?!
Последнее, что я помню, – как меня подхватывают сильные руки.
После этого мой разум поглотила темнота.
