Текст книги "Секториум (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 62 страниц)

– Ничего, – ответила я. – У него есть запасная.

Похоже, шеф пожалел о начатом разговоре. Он встал, собрался идти, и у меня не было повода его задержать, как впрочем, и настроения обсуждать «опасные» темы. Я ждала, что он, наконец, оставит меня в покое, но шефу не хотелось возвращаться в пустой офис. Наверно, он, как Индер, привык к нам, и предчувствие разлуки было по-человечески невыносимо.

– Оля просила тебя не искать жилье, – вдруг вспомнил он, словно за этим пришел.

– Какая Оля?

– Ольга Васильевна, супруга Семена. Просила тебя занять старый модуль с ними по соседству. Говорит, что он в прекрасном состоянии, и если бы ты могла туда вселиться…

– Вега, сколько вам лет? – спросила я и удивилась своей наглости.

Этот вопрос волновал меня с первых дней работы в конторе. Никто из секториан не знал на него ответа, и никто не спрашивал, но назвать Олей столетнюю даму…

– Мне сто семьдесят лет, – ответил шеф, – по земному календарю. Оленьку я знал с детства. Знал в молодости…

– Она была вашей женой? – совсем обнаглела я.

После тяжелой паузы шеф кивнул, и я пошла в атаку откровенно и беспощадно:

– Почему же расстались?

– Женщине непросто жить с альфом, – ответил Вега, – если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Вы не предупредили ее?

– Я сказал…

– Она не поверила, что вы пришелец? Думала, шуточки?

– Не поверила.

– И что? Испугалась?

Шеф выдержал еще одну мрачную паузу.

– Я хочу предупредить тебя, Ирина… У женщины от супружеских отношений с сигирийцем меняется психика, перестраивается нервная система, я уже не говорю о химической реакции организма… Это очень и очень опасно. Если научиться получать удовольствие от электрического шока, это не значит, что надо регулярно совать пальцы в розетку. Опять же, если ты понимаешь, о чем я говорю…

– Я не понимаю, зачем вы мне это говорите?

– Если ты решишь поселиться в Шаруме…

– Вы сговорились? Я еду к детям, Вега! Я еду на Блазу только из-за детей.

– Мое дело предупредить, – сказал шеф. – Запретить я теперь не могу, – и добавил чуть тише. – Галей просил сообщить о твоем прибытии. Мне выполнить его просьбу? Может быть, ты захочешь побыть одна? Ты единственный человек, который покидает Землю вместе с миссией. Мне небезразлично, как сложится твоя жизнь.

– Заходите в гости, узнаете, – пригласила я, и шеф с чувством исполненного долга пошел к дверям. Похоже, он сказал больше, чем собирался, но у лифта его опять что-то задержало. Он подумал-подумал, поглядел на коробки и снова возник на пороге кабинета.

– Я пережил здесь несколько войн и революций. Я видел всякое, но рассчитывал дожить до времен, когда между Землей и Блазой будет легальная транспортная магистраль. Миссия, с которой я впервые попал на Землю, изучала темпы научно-технического прогресса. По нашим расчетам, к 2030-у году это было реально. Не я один, мы все в это верили. В итоге я остался ни с чем, но это не главное. Пройдет время и здесь появится новая миссия, которая захочет узнать историю Земли и понять, почему их предшественники бежали. Смогут ли они вовремя остановиться, вот в чем вопрос.

«Что может сделать человека несчастным, кроме недостижимых желаний? – писал отец Сириус в монашеской келье, в годы странствий по православным монастырям. – Что может сделать человека беспомощным, кроме неведения? Не потому ли мы придумали скромный быт и простые истины? Мы создали искусственные ценности и поклоняемся им, потому что исконные нам недоступны. Они проходят за гранью нашего понимания». В буддийский период Сир дописал к этой фразе что-то на хинди, неразборчивым почерком, который не смог расшифровать «переводчик», и я не стала стараться. В моих стараниях теперь не было смысла.

Между мной и пропавшей Ксюхой Миша сделал выбор не в мою пользу, и его можно было понять. Впрочем, трагедии не было. Я знала, что мы встретимся. Мне подсказывала интуиция, я предчувствовала и была уверена, что с этим человеком разлучить навсегда меня сможет только могила. Полтора Блазианских года я искала возможность забрать его с Земли, пока в один прекрасный день он сам ни появился в моем жилище, как ни в чем не бывало: бодрый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. Он привез подарки с запахом дома, рассказал все Ксюхины тайны и еще много интересного рассказал. Но это уже другая жизнь и совсем другая история.

Глава 15. ДРУГАЯ ЖИЗНЬ…

Никто не навестил меня на Блазе, ни Индер, ни Вега. У сигирийцев не принято ходить в гости. Хороший тон – встречаться на нейтральной территории. Со временем и мне пришлось оставить земные привычки. «Чем быстрее ты это сделаешь, тем легче будет», – сказали дети, и я приняла к сведению. Достаточно с меня того, что они чувствовали себя как дома и вспоминали Землю без ностальгии. Я же, чтобы отвлечься, сразу стала искать работу.

Рекомендации, которые Вега, как бывший шеф, приложил к моему резюме, были самыми лестными, но пользы не принесли. На Земле работали две сигирийские миссии, обе под эгидой Галактической службы безопасности и контроля, то есть, не по профилю. Кроме того, они принципиально не привлекали к работе землян. «То, чем мы занимаемся на вашей планете, – заявили они, – содержит секретную для человечества информацию».

Знала я, чем они занимаются, лучше, чем их начальство. Знала, что для контакта с землянами они используют человекоподобных альфов, из числа тех, что Вега с Володей отправили домой за профнепригодность. Эти ребята продолжают здороваться с пассажирами, заходя в автобус, и гулять по городу в одинаковых рубашках. Откровенно говоря, получив отказ, я испытала облегчение. Зато возможность беспрепятственно перемещаться между Землей и Блазой была потеряна.

Надежда осталась. Я продолжала искать работу, которая имела бы хоть косвенное отношение к внешней разведке. Моя специальность была признана редкой, уникальной, но не дефицитной, а многолетний опыт работы над лексикой автоматических «переводчиков» – ненужным. Не каждый год, даже не каждые сто лет, сигирийцы знакомились с новой цивилизацией и нуждались в адаптации языка. Моя работа с языком флионеров пригодилась только для библиотеки. В той же библиотеке меня пообещали иметь в виду и выставили за дверь. Тогда я решила искать работу ближе к связи и транспорту, но отсутствие технического образования свело мои шансы к нулю. На следующем этапе я была согласна на все, даже на самую малопрестижную и низкооплачиваемую работу, от которой отказались роботы. И там каждая вакансия предъявляла требования, которым я не соответствовала. Где-то надо было общаться без «переводчика», где-то – иметь при себе компьютер, который стоил как три моих модуля. В одном загадочном институте начальству не понравилась моя группа крови. Институт занимался производством еды, и я испугалась, уж не приняли ли меня за сырье? Фиаско преследовало меня одно за другим. «Зачем тебе работать? – удивлялись сиги. – Живи так».

«Так» на Блазе жила большая половина населения, и не делала из этого трагедии. Те, кого природа не одарила чрезвычайным энтузиазмом и не обременила такими же потребностями. Их главной задачей было не мешать тем, кто хочет и может работать. Бездельники здесь никого не раздражали. В сигирийском «коммунизме» пищи хватало всем, жилья было достаточно. Все необходимое для жизни предоставлялось государством бесплатно. Чтобы снять скромный модуль в нашем поселении требовался только биопаспорт. В Шаруме не требовалось ничего. Подземными коммуникациями сиги пользовались как люди тротуарами. Такси в небе было в достатке, и только в час-пик машину можно было ждать, как автобуса на городской остановке. Все привозилось на дом, и пища, и вода, и одежда. Для этого работали автоматические транспортеры. Надо было только уметь пользоваться сетевыми каталогами и грамотно ставить задачу машине. Сигирийских детей учили этому в школе раньше, чем арифметике. Особо одаренные ухитрялись иметь от государства больше положенного. Особо бездарные – не голодали. Сигирийское государство не было жадным и кормило всех, потому что похороны обходились дороже пожизненной кормежки.

Совсем другое дело частные конторы. Все услуги и товары, производимые ими, предназначались для требовательных сограждан и стоили баснословно дорого. Познакомившись с системой поближе, я поняла, что сиригийский коммунизм не только не отменил товарно-денежных отношений, а наоборот усугубил их. К примеру, частная лаборатория, где Сириусу взялись восстановить слэп, запросила сумму, которую я не заработала за всю жизнь. Если бы не Галей, от услуги пришлось бы отказаться. Из моих знакомых только он получал достаточно, чтобы спонсировать человеку психическое здоровье, которое почему-то не входило в перечень жизненно необходимых вещей.

Связь с Землей также не являлась предметом первой необходимости, поэтому государством не обеспечивалась. Это удовольствие находилось в частных руках двух миссий, которые поочередно отказали мне в трудоустройстве, а насчет одолжения сказали так: «Нам это категорически запрещено, но, учитывая обстоятельства, и в благодарность за то, что Вега нас иногда выручал, мы поможем». Когда я узнала сумму, которую мне, в виде исключения, придется уплатить за минуту связи, я решила, что вижу кошмарный сон. Определенно, шеф оказывал им услуги в приступе жадности, и коллеги дождались случая отомстить. Но, когда я узнала стоимость транспортировки одной биологической единицы с Земли, я решила, что собственный транспорт иметь дешевле. Хорошо, что я вовремя узнала стоимость частного транспорта. Только очень богатый альф мог себе позволить прогулку на собственной машине за пределы гравитационного поля планеты. Такую штуку приобрел Адам. В его «тарелке» было два этажа и несколько отсеков с удобствами, даже любительская обсерватория. В салоне лежали ковры на диванах.

– Здесь можно жить, – гордился хозяин. – Можно перелететь на Мигену, но делать там, по большому счету, нечего.

– А сколько времени, – спросила я, – эта машина потратит на перелет к Лунной Базе?

– Думаю, лет пятьсот, – сказал Адам, и смысл проживания в этом летучем дворце отпал сам собой.

«Надо искать работу, – настраивала я себя. – Любую. Желательно, хорошо оплачиваемую. Чтобы не просить у сигов милостыню, не брать в долг, а предложить им добавить к моей честно заработанной копейке недостающую пару миллионов. Это же совсем другой подход, – думала я. – Пусть я заработаю на мешок, с которым пойду побираться, так все же лучше, чем побираться с пустыми руками». Исполненная решимости, я в который раз набросилась на транспортный департамент. Я выразила готовность чистить сортир в дальнобойном корабле. Особенно, если этот сортир полетит к Земле. Но подобные заведения в серьезном транспорте не нуждались в чистке.

Работа пришла ко мне сама, когда я отчаялась. Когда стала посмешищем для детей и позорищем для самой себя. Работа нашла меня через объявление, которыми я бомбила блазианскую информационную сеть. Со мной связался вежливый бэт-сигириец, а я не поняла, о чем идет речь. Сначала он спросил, как я переношу излучение Красного Солнца? Потом предложил познакомиться лично.

– Зачем? – удивилась я.

Если бы мой собеседник не был исключительно вежлив и тактичен, я бы сразу послала его загорать… под этими самыми лучами. С какой стати меня, психоватую неудачницу, тиранить вопросами? Потом до меня дошло, что он говорит о работе. Сначала я неистово радовалась. Потом растерялась: работать с бэтами под Красным Солнцем… Неожиданно. Даже чудно.

Контора, пригласившая меня на работу, находилась в экваториальной зоне, в башне над подземным заводом, производящим микропроцессоры и прочие комплектующие, в том числе для транспортного оборудования. Красные лучи пронизывали башню насквозь, но мне разрешили работать дома, только иногда являться в офис на инструктаж. Я стала девятым членом команды и узнала, что девятка – для бэтов счастливое число. Контора занималась отладкой программных кодов непосредственно для конвейера. Технологический процесс был архисложным. Задачи менялись часто, и машина-кодировщик иногда ошибалась. В результате происходили сбои. Контора Сэпы, – так звали моего нового начальника, – являлась звеном в длинной цепи контроля.

– В тридцати процентах случаев, – объяснил мне Сэпа, – автоматика может найти причину сбоя сама. Мы повышаем процент, как можем. Абсолютной гарантии нет никогда.

Сэпу заинтриговала моя способность видеть гармонические аномалии, «сечь халтуру», как выразился бы Миша. Научно это свойство психики называется «дисгармонической аллергией» и крайне редко встречается у сигирийских рас. Мне предложили просмотреть длинные ряды символов и выделить участки, вид которых вызывает у меня «аллергию».

Подобную работу я делала в Секториуме не раз, о чем, собственно, свидетельствовало резюме. Особенного эффекта она не давала, но Сэпа пришел в восторг: двадцать процентов вероятности попадания! Без опыта! Без понятия о машинных языках! «Прекрасно!» – сказал он. С тех пор ежедневно на мой домашний компьютер приходили файлы с работы, и я, запершись в комнате, до головной боли высматривала материал. Иногда меня вызывали в офис для консультаций. Точнее, для учебы. Бэты нашли способ записывать в мозг информацию, которую человек все равно не усвоит, а для работы пригодится. Информация записалась, но на производительность труда не повлияла, и от меня отстали. Теперь меня звали в офис только для работы с файлами, которые пересылке не подлежали. Мне устроили рабочее место под крышей, где излучение не было таким пронзительным, надели на глаза фильтр. Коллеги беспокоились о моем самочувствии, но я привыкла и к свету, и к тому, что в местах обитания бэтов нечем дышать, так как кислорода они потребляют меньше, чем земляне и альфы. Да и к самим бэтам я тоже привыкла.

Прошло полгода и я привыкла ко всему, что меня окружало. Коллеги стали казаться мне необычайно милыми существами. Их серая кожа под Красным Солнцем приобретала приятный розовый оттенок, а моя становилась прозрачной. Они все были на голову ниже меня и говорили так тихо, что у меня непроизвольно обострился слух. Бэта-раса на девяносто процентов состояла из женских особей, и я, честно говоря, не понимала, чем их мужчины отличаются от женщин. Спросить было стыдно. К счастью, в языке «сиги» отсутствовало обращение мужского и женского рода. Или, наоборот, к сожалению, потому что я не знала, с женщинами работаю или в смешанном коллективе? Все бэта-сиги казались похожими друг на друга, только поработав с ними, я стала замечать разнообразие лиц и фигур.

То ли дело альфы-сигирийцы. Такого контраста в пределах расы я не встречала нигде. Человекоподобных, таких как Вега и Адам, среди альфов было не больше процента. Каждый раз, встретив такое существо, я испытывала желание кинуться к нему с вопросом, не землянин ли? Большинство же альфа-расы на людей походили мало. То есть, окажись такой тип на Земле, он бы выделялся в толпе гораздо больше Имо. Типичные альфы имели высокий рост, у них отсутствовала переносица и нос переходил в лоб без изгиба. У большинства не было волос, ресниц, и череп имел форму лампочки. Я встречала от природы беззубых альфов, карликов с большими головами, краснокожих субъектов, у которых во все стороны гнулись суставы, и это тоже были альфы. Только негров среди них не встречала, но слышала, что такая мутация тоже есть. Все они были абсолютно разными: добрыми, злыми, энергичными, заторможенными, болтливыми и молчаливыми, назойливыми и неприступными.

Одним словом, познакомившись с бэтами ближе, я привыкла, и была рада, что работаю с ними. Сэпа тоже был доволен моим прилежанием, которое иногда переходило границы. Джон же, как истинный американец, составил для меня график работы, в соответствии с экологической нормой, и возмущался, если я сидела за компьютером сверхурочно.

– Ты же повредишь здоровье, – говорил он, но зачем оно мне нужно здесь, на чужой планете, не объяснял.

Джон согласился жить со мной только из чувства долга. В новой школе у него появились друзья, там он оказался в среде таких же информалов, и никого не раздражал своими странностями. В ФД-школе со странностями были все. Конечно, среди будущих коллег ему было интереснее, но они с Имо посовещались и решили, что кто-то должен за мной присмотреть. Где жил Имо, я не знала, только подозревала, что он живет не один, и не спрашивала, чтобы не услышать подтверждение худшей догадки. Чем он занимался, я не знала тем более, и еще больше боялась спросить, поскольку на этот счет у меня были самые отвратительные подозрения.

Настал день, когда на моем счету набралась сумма достаточная для транспортировки Мишиной «туши» на Лунную Базу и аренду капсулы в один конец. Начало было положено неплохое, но за ним последовал ряд непредвиденных проблем, которые деньгами не решались. Чтобы привести на Блазу Ксюшу, требовалось согласие Веги. Ничье другое поручительство визы не открывало, потому что шеф был единственным ответственным лицом за все, что творилось на Земле под его руководством. И за последствия он оставался в ответе всю оставшуюся жизнь. Шеф уже прожил сто семьдесят земных лет и намеревался прожить еще, как минимум, столько же блазианских. Смешно было надеяться, что в следующем столетии его категорический отказ смягчится. Оставался последний шанс – говорить с миссионерами о нелегальной депортации, но мне не хватало духа для таких разговоров. Не говоря уже о финансах.

Впервые в жизни я стала считать деньги и ужаснулась, сколько стоило наше секторианское благополучие. Невероятно, как Веге удалось вынуть из государства такую сумму на сомнительный проект? Государство у сигов было небедное и на редкость незаметное глазу обывателя. Может, потому что не имело телевидения, а может, потому что не нуждалось в этих самых обывателях. Ни морально, ни материально от них не зависело. Я даже не понимала, каким образом оно управляется без парламента и президента, но мне объяснили так: все политико-правовые механизмы давно отлажены и работают так, что от личности управленца ничего не зависит. Я бы поспорила. За въездные визы у блазиан отвечает настоящая сволочь. Если бы ее переизбрать большинством голосов, мои проблемы решались бы проще.

И все-таки дела шли неплохо. Я была довольна собой и считала, что теперь меня должны уважать еще больше, но меня в основном ругали, списывали на пенсию раньше срока и возмущались, когда я работала, вместо того чтобы сидеть на лавке рядом с Ольгой Васильевной.

Джон после нашей вылазки к Флио заметно повзрослел. С ним произошло нечто особенное, заставившее его пересмотреть свой образ жизни, перестать брать пример с младшего брата. Джон делал потрясающие успехи в учебе. Не успел Секториум от него отказаться, как нашлась другая контора, не менее авторитетная, которая заявила о желании принять его на работу. Контора, как и наша, относилась к службе внешней разведки. Только, в отличие от нас, не мучила отдельно взятую планету. Она направляла экспедиции за пределы Галактики и остро нуждалась в операторах-фазодинамистах. Там вполне бы пригодились способности Джона. Он согласился, а я забеспокоилась. Такие экспедиции уходили на годы и не обязательно в сторону Земли. Его ожидала жизнь вояжера, жизнь в неизвестности, связанная с риском. Работа во внешней разведке всегда связана с риском, фазодинамические приборы – риск дополнительный, а диагностика диких планет… Джону ли не знать, чем иногда кончается такая диагностика. За время, пока мы обживали Блазу, Сириусу легче не стало. Землян не подпускали к нему. «Не на что смотреть, – заявляли лаборанты, – когда появятся результаты, вас пригласят». Представить себе Джона на его месте я не могла и не хотела.

– Сынок, – приставала я к нему, – может, ты найдешь себе работу поближе? Не на Блазе, так на других сигирийских планетах?

Джон обижался: как я не понимаю, что специалисту его профиля нечего делать там, где изнанки мироздания не существует, где не вяжутся гиперузлы, не давит ментосфера, не мешают жить матрицы редуктивной природы. Чтобы утешить меня, он рассказывал истории о планетах, похожих на Землю. О том, какой огромный и неизвестный космос предстоит исследовать ему в будущем. О том, что однажды он вернется на Землю, чтобы узнать о ней все, и новому Секториуму нечего будет бояться, потому что он будет во всеоружии. Джон был мечтателем и фантазером, а я слушала и боялась, что однажды он вернется на Землю, чтобы расквитаться с «белыми» за родителей, а я не буду знать, поэтому не смогу уберечь его от такого глупого шага.

С Имо по возвращении из экспедиции случилась противоположная крайность. Он отказался не только от дальнейшей учебы, но и от диспетчерской работы, к которой его готовила Лого-школа. То, что работа ему не подходит, Имо понял давно, и после закрытия Секториума без лишних церемоний простился с работодателями. Конечно, у меня возникло подозрение, что его выгнали оттуда за разгильдяйство, но в жизни Имо с той поры наступила ясность и определенность. Он вернулся на Блазу, о чем уведомил родственников. Жить с нами он все равно не стал, родственники обрадовались преждевременно, только теперь мы общались немного чаще. Где Имо жил, по-прежнему не знал никто. Где он пропадал неделями, тем более никто не знал. О своих отлучках Имо не докладывал. Просто однажды пропадала связь, потом появлялась. Он бы с удовольствием игнорировал нас вообще, но отец заложил в него программу меня охранять, и программа работала. Со сбоями, но работала, совершенно точно. Имо не то чтобы охранял, он держал меня в поле зрения. Пас, иначе не называется. Пас не только меня, но и Джона. Когда он находился на Блазе, регулярно звонил и спрашивал, где мы? Если место не казалось ему благонадежным, он интересовался, что мы там делаем? Только застав меня с Адамом, Имо вопросов не задавал. Может, перекладывал ответственность на Адама. Может, как и я, боялся услышать ответ. В глубине души Имо ему доверял, но не испытывал дружеской симпатии. Скорее, соблюдал нейтралитет и терпел, потому что на Блазе деться от Адама было некуда. Конечно, Мишу Имо терпел бы с большим удовольствием, потому что знал его. Чего ожидать от Адама, мои детишки не знали. И я не знала. Никто не знал, даже сам Адам. В их жизни появился новый дядя, которого никто не знал толком, даже те, кто проработали с ним много лет. Я же знала Адама, как мне казалось, лучше всех. Знала так, как не следовало бы знать подобное существо.

В Шаруме Адам был знаменит. Его считали преуспевающим шоумейкером и одиозной фигурой. Круг его общения был тот же, что на Земле, – в основном, граждане с сомнительной репутацией. Репутация самого Адама тоже не была безупречной, как и образ жизни, от которого он иногда отдыхал, сидя на моем диване. Он проникал в модуль, садился и молчал. После спектаклей он уставал неимоверно. Усталость выходила из него часами. День он мог сидеть неподвижно, глядя в одну точку. Со временем я привыкла к таким перформансам и стала воспринимать его как мебель: демонстративно стирала с него пыль и поливала вместе с кактусом, так как Адам по сути своей от кактуса не отличался. Как-то от безделья я разрисовала его косметикой, которой на Блазе почти не пользовалась. Загримировала под куртизанку, напудрила и заплела дурацкие косички. Зрелище получилось омерзительное. Адам не шевельнулся.

– Как ты можешь это терпеть? – удивилась я. – Ни одни мужик бы не позволил…

– Я не мужик, – ответил он, – я актер, – что соответствовало действительности в абсолюте.

Не нашлось бы во Вселенной второго существа, которое бы настолько соответствовало профессии.

Сценический псевдоним Адама остался прежним: Галей-Марсианин. Смысл слова Галей его поклонники объяснили мне быстро и просто: мифическое чудовище, сотворенное из огня. Оно когда-то водилось среди звезд Сириуса. Чудовище, ужасное с виду, но сентиментальное и ранимое внутри. По легенде, оно обладает магической силой, и использует эту силу без стыда и совести. Только слово «Марсианин» ввело в заблуждение театралов: «Вроде бы есть такая населенная планета, Земля, – рассказывали они, – вокруг которой вращается пустынная планета, Марс». То есть, Галей-отшельник, если образно выразиться на их родном языке. И это тоже соответствовало действительности. По крайней мере, кто такой Галей, знали только Вега, Индер, да я, по чистой случайности. Для остальных Адам был просто альфом-сигирийцем, вне всякого сомнения, типичнейшим альфом. Так же, как для землян он был типичным землянином. Для всех, кроме моей соседки Ольги Васильевны. Она Адама, иначе, как «черт безрогий», за глаза не величала. Она с первого взгляда невзлюбила его и отговаривала Вегу, когда тот только собирался взять Адама на работу. Ольга Васильевна была недовольна потом, когда поведение Адама не раз ставило контору на грань провала. Особенно она презирала его теперь, когда Адам стал мозолить глаза старушке.

– Чего он повадился? – ворчала она. – Не можешь сказать, чтобы больше сюда не ходил? Зачем это женщине с альфом путаться? Незачем это вовсе. (Я деликатно промолчала). Столько интересных мужчин за тобой ухаживало. А это что за чучело? Он совершенно тебе не пара.

«Интересными мужчинами» Ольга Васильевна называла многоликого Мишу, и больше всех сокрушалась, что не погуляла на нашей свадьбе. Теперь, из-за присутствия в моем модуле ужасного Галея и подозрительного Джона, она лишилась возможности безвылазно торчать у меня в гостях. Только частенько заходила убедиться, что я жива и на месте. Была бы ее воля, она превратила бы наши соседские жилплощади в коммуналку с общей кухней, и обязала бы Имо вернуться в семью. Только его Ольга Васильевна неистово любила и называла чудо-ребенком. Имо ел все, чем угощали, никогда не перечил и имел терпение часами слушать воспоминания о Земле. Ее беззаветную любовь не пошатнуло даже известие, что чудо выросло, и устроилось работать в Шарум.

Для меня же эта новость стала настоящим шоком. В промежутках между бездельем и загулами, Имо снял в ремесленном квартале закуток, расписал его от пола до потолка, прибил вывеску «Салон татуировки», и себя заодно оформил себя, как ходячую рекламу. Когда я увидела его в новой роли, ужаснулась… Ладно, затылок, ладно, задницу… но как можно было разрисовать себе спину? Позвоночный столб между лопатками был изображен так четко, словно с живого человека сняли кожу. Ненормальная мода пошла в Шаруме, рисовать на себе анатомические разрезы и рваные раны. Боюсь, что пошла именно из Имкиного салона. В помещении стоял аромат наркотических благовоний. Среди аромата стоял стул и стол, где лежали клиенты, а Имо рисовал на них ужасы вселенской катастрофы. Откуда ему в голову лезли такие сюжеты? И почему их надо тиражировать на телах сограждан? Как бы я ни относилась к творчеству Имо, он дорвался до любимой работы, и доводы о том, что прошлая работа была престижнее со всех сторон, пропускал мимо ушей.

Иногда Имо приходил в гости с мылом, которое Индер готовил на Земле к началу каникул, раздевался и ложился на пол. Это означало, что нам с Джоном предстоит субботник. Мы добросовестно трудились, и, когда клиент был чист как младенец, валились с ног от усталости. Имо наоборот, отдыхал с массажем и замышлял новые сюжеты, потому что на следующий день он снова был разрисован до позвоночника. Его рабочая конура тоже нуждалась в очистке, но я предчувствовала момент и уходила работать в офис. Джон не возвращался из школы. Мы врали, покрывая друг друга, пока настенные росписи не отмывались сами.

Однажды я наведалась в салон без предупреждения, чтобы посмотреть, как выглядит мой сын с тряпкой в руках. Наведалась и пожалела об этом. Произошло то, что давно назревало. То, чего я старалась избежать, что неотвратимо висело надо мной с первого дня поселения на Блазе. В тот день в салоне я все-таки напоролась на Морковку.

Хозяина не было на месте. Там, засучив рукава, орудовало пульверизатором это странное существо. Оно наносило краску поверх старых рисунков, и заметило меня раньше, чем я успела опомниться. Ужас обуял меня. Ужас, сравнимый с посещением пещеры плотоядного динозавра. По ее взгляду стало ясно: «Попалась!». Я бы с радостным позором убежала прочь, но дверь захлопнулась. Ноги подкосились подо мной. Возможно, я бы с удовольствием упала в обморок, если б было, куда упасть.

– Сядь здесь, – басом сказала Морковка и указала на рабочий стул Имо, где спала Булочка.

От волнения я чуть не села на Булочку.

– Зови меня Ласта. Что? – догадалась Ласта. – Плохо звучит для родного языка? Тогда зови Лата. Что? Тоже плохо звучит?

– Может быть, Лада? – предложила я. – Если вам все равно.

– Тогда зови Лада, – согласилась Морковка.

К моему удивлению, Лада-Морковка оказалась неглупа и образована. Она получила ту же инженерную аттестацию, что Миша, и это говорило о многом. Более того, она работала в серьезной структуре, отвечающей за внешнюю безопасность, а туда, как в КГБ, кого попало не брали. По социальному статусу Имо ей в прислуги не годился. Он не подходил ей ни коим образом, ни по каким параметрам. Лада была гораздо старше, чуть ли не с Имо ростом, носила вязаную шапку, потому что наверняка была лысой. Я бы приняла ее за тренера по какой-нибудь борьбе. Факт, что они с Мишей имеют одну и ту же специальность, поверг меня в шок. Они могли быть знакомы, если бы Миша во время стажировки на Блазе не тосковал по женщинам, а увлекался сигирийскими барышнями. Что серьезную даму могло привлечь в моем ребенке? Разве что, размеры мускулатуры. Вопрос престижа Ладу не волновал. Она изъяснялась откровенно, трезво рассуждала о жизни и не питала иллюзий. О том, что в отношении моего сына у нее самые серьезные намерения, она объявила сразу. И о том, что этот гаденыш не счел своим долгом ответить взаимностью, тоже не умолчала. Насчет последнего я не судила бы однозначно. Имо все-таки оставил Булочку на попечение этой особы. Кому попало он Булочку не доверял.

– Как Имо обращается к вам? – спросила я, расхрабрившись. – Каким именем называет?

– Никаким, – ответила она.

– Ведь это дикость! Вы не должны ему позволять.

– Ха! – ответила Лада-Морковка.

Годы общения с моим сыном научили ее выражаться лаконично и помалкивать вместо того, чтобы впустую молоть языком. Этапы развития их взаимоотношений Лада обрисовала так:

– Мальчик хотел научиться технике секса. Долг каждой опытной женщины поделиться навыками. Не так ли?

– Так, – согласилась я.

– Что же в этом плохого?

– Ничего. Совсем ничего. Все более чем естественно.