Текст книги "Секториум (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 62 страниц)

Глава 25. ИМО

То ли Юстин опоздал, то ли я поторопилась. Впервые мне удалось замерзнуть на каменных плитах, прежде чем небо Хартии раскололось и низвергло рокочущее чудовище. Я заткнула уши и отошла, дожидаясь, пока погаснут «жгуты» и уляжется облако гари. Рухнул люк. Из люка показались кроссовки «Адидас», обернутые целлофаном. Я отвернулась, чтобы не видеть, как они приземлятся в сажу.

– Любовь моя! – обратился ко мне Юстин. – Я жду-жду, челюсть поставил, а тя… все нет и нет. Бросила старика Юстина…

– Не морочь голову, быстро говори, зачем звал?

– А… – словно вспомнил он. – Да ё… тут такие дела. Давай присядем, что ли?

Мы сели. Юстин долго раскуривал папиросу.

– Давай, выкладывай, да полетели в цирк.

– Не… – помотал головой Юстин. – В цирк не полетим. Чуешь, какой холод собачий? Лава притухла. Там пусто.

– Птицелов знает, что я здесь?

Он отрицательно помотал головой.

– Что случилось?

– Да обожди ты! Не гони… Как сказать-то, не знаю? Две новости тут… Не знаю, обрадуешься ты или не…

– Юстин!..

– Тут, блин, дела такие… Помер твой Птицелов. Вот так-то. Вот так-то, вот…

– Как, помер?

– Ну, ё… как? Так! Капут, вроде того, что… Ну, не знаю я. Если я ничего не напутал…

– Этого не может быть! Это невозможно!

– Вот уж, не мое дело. Я так понял, как мне сказали. А мне сказали, что, дескать, раньше, типа того что был, а теперь, выходит дело, нет. То есть, по-человечески если, то натурально помер.

– Что ты мелешь? Кто такое сказал?

– Эти, мать их… флионеры. Приперлись, тебя искали.

– Кто приперся? Ясо?

– Да, вроде, родственник. Похожий на него. Сказал, дескать, Йога все… Йога больше нет. Его ж, бедолагу, Йогой звали?

У меня екнуло сердце.

– Это невозможно, Юстин. Они по молекуле восстанавливают тела. Как такое могло произойти?

– Так вот и могло, – нервничал Юстин. – Значит, не нашли молекулу.

– Идиотизм.

– Может, в дороге несчастный случай? Они ж не докладывались… Они искали тебя.

– И что мне делать?

Юстин поднялся и отряхнул штаны.

– Грузись.

– Куда? Они еще здесь?

– Слишком много знать хочешь. Грузись и не спрашивай.

– Я могу узнать, куда и зачем мы направляемся?

– Уехали твои флионеры, – проворчал Юстин. – Не боись, уехали. Подарок только оставили у меня в ангаре. Во, за ним и едем. Это, навроде того, что от Птицелова тебе прощальный сюрприз.

– Флион?

– Не знаю, можа, флион, а, можа, и не флион…

– Едем, – согласилась я, но по дороге стало тревожно. – Что мне делать с флионом? Он водный или воздушный?

Юстин пожал плечами. В его кабине что-то звенело, мигала подсветка панелей. Первый раз он не курил за штурвалом, наверно, решил, что от дыма я разволнуюсь еще больше.

– Он совсем мелкий, – сказал Юстин. – А уж водный или воздушный, хрен его разберет. Я бы сказал, наземный. Ты, девка, главное не трепыхайся. Скоро сама все увидишь.

«Хоть бы он влез в багажный контейнер, – думала я. – Чтобы не пришлось предъявлять в каждом карантине, как отдельную биологическую единицу». К такому повороту события я не была готова. Ни к первому событию, ни ко второму. Птицелов умел меня озадачить. Даже после смерти у него неплохо получилось. Тем более что последнее обстоятельство никак не укладывалось у меня в голове. Мне не хотелось думать серьезно о случившемся.

– В ангаре для него условия не годящиеся, – объяснял Юстин. – Будет нормально, если ты его сразу прямо и заберешь…

– Какого он габарита?

– В сумку войдет, – успокоил Юстин, – если сложить пополам.

«Ясо, гаденыш, решил подсунуть мне Пукера», – решила я.

– Черт! Если я появлюсь в Галактике с настоящим флионом, меня на Землю не пропустят. Это надо было делать не через Хартию. Почему они не предупредили? Почему ты не предупредил? – Юстин промолчал. – Он похож на осьминога?

– Не… на осьминога непохож. Ты, главное дело, его отсюда забери. А там разбересси.

На горизонте показалось разлинованное поле с кругами в черных квадратах. Небо светилось над огромным массивом, нас обогнала низко летящая «катушка» и нырнула в щель. Свет был такой чистый, словно над Хартией восходило светило. На этом фоне копошилась пара летающих посудин, словно жуки над цветками.

– Была хоть раз у меня в ангаре?

– Ты не приглашал.

– Вона… гляди, окно мигает. Это оно мне мигает, – под нами мигал сектор разноцветными фонарями. – Белый – готов к посадке. Синий – занят. Поняла?

Поняла. Что ж тут непонятного. Хоть завтра сдавай экзамен по пилотажу. Я все еще решала головоломку, как протащить флион через карантинные кордоны без контейнера и биопаспорта.

Мы стукнулись об площадку, заглушили двигатели, над нами захлопнулась крыша. В кромешной темноте мигал только красный «маяк» на фюзеляже, но Юстин вскоре выключил и его.

– Вылазь, – сказал он.

Я вылезла из «кишки» в темноту и боялась сделать шаг, пока Юстин не нашел фонарь и не открыл дверь жилища. Его ночлежка была пристроена к ангару: небольшое кубическое помещение, заваленное обломками техники, запчастями, мешками, кусками резины, коробками и бочками, как земного, так и местного происхождения. На полу лежала стоптанная тряпка, некогда бывшая ковром. На ней сидела Мариванна, распустив лохмы. Возле Мариванны находилась пустая корзина с подстилкой из поролона, будто приготовленная для собачки. А за ее спиной бродила в чане зеленая жижа, распространяя запах прокисшей картошки. На поверхности плавали в пузырях порубленные куски биомассы, похожей на кактус. Юстин прикрыл циновкой змеевик, выходящий из дебрей тряпичного хлама и утопающий в чане с жижей. Огляделся.

– Куда он заполз, чертяга?

– Кто? – робко спросила я.

– Ща! Обожжи. Далеко не уползет. Отсюда ползти некуда, – и, встав на четвереньки, скрылся за жестяными щитами, сложенными у стены, но вернулся ни с чем. – Куда ж он смылся, мать его?.. – полный решимости, Юстин стал шарить по углам, раскидывая старый хлам. Оттуда летели обломки мебели и десять лет не мытая посуда с присохшими к ней объедками. – Есть!!! – вдруг радостно воскликнул он, и, согнувшись в три погибели, извлек на свет божий мальчика лет двух-трех, одетого в старую майку на голое тельце. Юстин вынес его в центр комнаты, усадил передо мной на стремянку и погладил по лысой голове. – Вот, – с важностью произнес он, – твой сыночек. Глянь, как похож на мамку-то…

Мальчик смотрел на меня широко открытыми глазами, как на новый предмет интерьера. Не то, чтобы с интересом. Скорее, с недоумением.

– Неплохой пацанчик, – сообщил мне Юстин. – Он летает иногда со мной, если я без груза. Иной раз, Мариванна за ним подежурит. Самостоятельный, ничего не скажешь. Только вот в чем, понимаешь ли, ерунда… Мне оставили эту… – он вынул из кармана пачку с прозрачными капсулами, – жратву. Сказали, штука в день на язык и кормить не надо. Но ведь он тут месяц уже, поди. Отощал, понимаешь… и скучно ему. Даже поиграть негде. Я дал ему апельсин заместо мячика. Так он его сожрал с кожурой. Голодный, наверно. А косточки вот, мне отдал, – в доказательство, Юстин достал из кармана две апельсиновые косточки. – Дык, я ж боялся, что сдохнет. А он ничо, держится. Ой, Ирк? Ты чо? Сдурнело что ли? – Юстин откопал из хлама табуретку. – На, это… присядь.

– Ничего, я в порядке.

– Да не… Ты присядь, присядь, – настаивал он. – Ты послушай сюда. Когда Йога этот твой, того… в общем, как бы это выразиться, помёр. Этот детеныш остался сироткой. И, по законам ихним дурацким, если у детёнка есть мать, он принадлежит ей. Если мать не хочет, они его, сказали, заберут назад, но это будет… как бы, не престижно для мальца. Это типа того, что повлияет на его будущее, уразумела?

Я неуверенно кивнула.

– Так что лучше его забери. Я боюсь, пока они обратно за ним полетят, пацаненок совсем отощает. Жаль его. Он хороший. Только лысенький и не говорит ни х… То есть, совсем не говорит, но кой-чо понимает. У него даже имя есть. Вот… – Юстин оттопырил лямку маечки, где шариковой ручкой было написано три буквы «ИМО» – Имо, – произнес Юстин. – Предпочтительно делать ударение на букву «И». Они так сказали, чтобы ты не напутала. Вот, я здесь, видишь, ударение поставил… – под лямочкой тянулся шнур, и Юстин, покончив с именем, подцепил его пальцем. – Во, тут еще глянь, чо к нему прилагается. Фамильная реликвия, блин… – Он вынул из-за пазухи мальчика увесистый медальон с безголовой птицей, который я последний раз видела на шее Його. – Наследство папашкино. Он сымать его не дает. – И, правда, мальчик взялся рукой за шнур медальона и перевел взгляд на Юстина. – Ну-ну, дядя брать не будет, – успокоил его Юстин. – Дядя только мамке покажет, какой ты у нас прынц. Вот ведь, одарили родичи. Нет, чтоб что-нибудь путное… побрякуху сунули. – Тяжелый медальон провалился обратно за пазуху мальчика. – Вот ведь, ё… жмоты какие, родичи-то.

– Да, уж… – поддакивала я невпопад.

– Я гляжу, ты ваще никакая? Потухла, девка. Ты чо, ни х… не знала о нем? Я так и думал. Ваще не догадывалась?

– Н… – я отрицательно замотала головой.

– Ха! – Юстин от радости хлопнул в ладоши. – О, влипла! Отомстил Птицелов вам, бабам, за всех мужиков! Это ж надо! Чо, совсем не догадывалась?

Мальчик рассматривал меня большими темными глазами. Я, видимо, занималась тем же самым. И наши взаимно удивленные физиономии не выражали ни радости, ни тревоги. Сплошное фатальное недоумение.

– Что мне с ним делать? – спросила я, наконец, хотя более глупого вопроса невозможно было придумать.

– Твой сынок, – справедливо заметил Юстин. – Что хочешь, то и делай.

– Но я не знаю, как выращивать флионера?

– Выращивай человека, – посоветовал он, взял мальчика и дал мне в руки, худенькое и легкое тельце.

Огромный медальон весил чуть ли не столько же, сколько сам мальчик. Имо не старался защититься от незнакомой тети, он смотрел то на Юстина, то на меня, а я чувствовала его дыхание. Ей-богу, мне было бы легче, если бы он вырвался и убежал.

– Ну, как? – потирал руки Юстин. – Почуяла родное? Берешь его или нет?

– Разве у меня есть выбор?

– Вот так-то, – он еще раз погладил мальчика по лысой голове. – Вот и мамка нашлась. Что я говорил? Мамка хорошая. Она от тебя не откажется.

До возвращения Индера оставался год. Все, о чем я смела мечтать в нынешнем положении, это о том, чтобы год пролетел быстрее. Я до смерти боялась реакции Гумы с его идеально правильным подходом ко всем жизненным проблемам. Самым правильным было бы отсутствие Имо в природе. Только Индер был способен находить решение нестандартных проблем. Он всегда знал, что делать, и был достаточно смел, чтобы взять на себя ответственность. По дороге я убеждала себя в том, что мои страхи не имеют оснований. Что, в крайнем случае, ребенка заберут на Флио для «непрестижного» воспитания. Я же утешусь тем, что надаю по мозгам его братьям за то, что подвергли малыша ужасам хартианского быта. Когда капсулу открыл Индер, я решила, что бог есть, что он живет на Земле и хранит нас, грешных и нераскаянных.

– Это ты? – спросила я. – Ты же в отпуске?

– Уже вернулся, – ответил Индер.

– Зачем?

– Просто так.

– А Гума?

– Он там, – Индер указал пальцем в сторону лабораторий.

– Вы будете работать вместе?

– Пока да. Ты выйдешь или там будешь сидеть?

Я вышла, прошлась до медицинской комнаты. В офисе не было видно ни души. Индер шел за мной следом.

– Где народ? – спросила я.

– Все здесь. Миша скоро вернется. Так и будешь стоять?

– А что шеф?

– Что шеф? Ты, может, объяснишь, кто у тебя на руках?

– Имо, – объяснила я. – Мой сын. А шеф на месте?

– На месте. Так что, сын так и будет сидеть на руках или дашь взглянуть?

Он взял мальчика, снял с него юстинову майку, бросил ее в урну и уставился на медальон. Имо выразительно чихнул.

– Сюрприз с Флио? – спросил Индер. – За ним ты моталась в Хартию?

– Именно, – вздохнула я. – Раз ты все знаешь, скажи, пожалуйста, что теперь будет?

Индер осмотрел мальчика и остановил взгляд на уровне желудка, чуть выше медальона.

– Он ел хоть раз в жизни?

Я выложила остатки питательных пилюль, которые были сразу подвергнуты химическому анализу.

– Скажи мне, чем его кормить? Флионеры едят траву, которая здесь не растет.

Разобравшись с капсулами, Индер понес на химический анализ медальон, но мальчик взял свою реликвию за шнурок.

– Он крепко держит. Просто так не вытащишь, – предупредила я. – Наверно, не доверяет.

– Я не заберу, – обещал Индер. – Я только проверю сплав.

Но Имо не отпустил шнурок даже когда индикатор прошелся лучом по поверхности медальона.

– Он у тебя храбрый или глупый? – спросил Индер.

– Давай, ты проверишь сплав немного позже, – попросила я и вернула медальон на шею ребенка. – А сейчас займись, пожалуйста, его организмом.

Индер выполнил мою просьбу своеобразно. Он посадил мальчика в раковину, включил душ и начал мыть, как лабораторную посудину.

– Дай мыло, – попросил он.

– Какое?

– Обыкновенное. Детское. Оно в шкафу…

От волнения я вывалила на себя полшкафа простыней, салфеток и гостиничных полотенец.

– Полотенце тоже дай.

Индер обстоятельно вытер ребенка махровым полотенцем, усадил обратно на стол и пошел рыться в офисном холодильнике. В это время Гума вынырнул из лаборатории и замер перед Имо, согнувшись пополам. Имо опять взялся за шнур медальона. Похоже, он утратил доверие ко всем высоким гуманоидам.

– Откуда это? – спросил Гума с оттенком легкой иронии, прежде ему не свойственной.

– Из хартианской капусты.

– Сын?

– Что ли, похож?

– Вы все друг на друга похожи, – признался Гума, и снова исчез в лаборатории.

Индер вернулся с пачкой творога, яблоком и бананом, свалил все в миксер, влил туда же немного розовой жидкости, взбил до однородно массы и предложил Имо понюхать. Тот понюхал, взял в рот ложку и стал сидеть с оттопыренной щекой.

– Он забыл, что нужно глотать, – предположила я.

– Сейчас проглотит, – предупредил Индер, – не торопись.

Так и случилось. Имо проглотил порцию, за ней вторую, потом третью, но без восторга, словно это была новая разновидность таблеток. Возможно, с тем же равнодушием он съел бы все, если бы в офис не ворвался Адам и стремительно не помчался по коридору в нашу сторону. Имо отвлекся от ложки, а Адам, едва распахнув дверь медкабинета, окаменел на пороге. И мы окаменели, глядя на него, но не успели представиться, как Адам, с той же прытью помчался обратно и врезался в шефа на пороге лифта. Там они обменялись парой фраз, и шеф, повторив его маршрут, точно так же застыл у двери, но резких движений делать не стал. Он даже не задал вопросов, просто жестом пригласил меня в кабинет.

– Я не знала о его существовании! – оправдывалась я. – Честное слово. Теперь его отец умер и ребенка некуда деть. Сама не знаю, что делать. Мне пришлось его привезти!

– Его отец – Птицелов? – уточнил шеф.

– Кажется, да.

– Кажется? Ну-ка, закрой дверь на минутку.

Он опустил настенные жалюзи и рухнул в кресло.

– Каких еще мне ждать от тебя сюрпризов?

– Но я…

– Я спрашиваю, когда ты, наконец, повзрослеешь и начнешь отвечать за свои поступки?

– Откуда же я могла знать?

– Чего ты не знала? Что ты на Флио, а не на Земле, ты не знала? Ты в состоянии хотя бы изредка просчитывать ситуацию на два хода вперед? Что я тебе не объяснил, прежде чем отпустить к флионерам? О чем я забыл тебя предупредить? Разве ты не знала о возможностях флио-технологий? Ты иногда отдаешь себе отчет?..

– Я запретила ему! Я думала…

– Ты думала? За кого ты думала? За себя или за него? Или ты считаешь, на Флио никто кроме тебя не думает?!

– Но ведь это невозможно было…

– Невозможно представить, что с тобой не произойдет никакой глупости! Почему всегда именно с тобой? Почему никто другой мне не доставляет столько стрессов? Когда это прекратится, я спрашиваю? Я хочу знать, когда я смогу на тебя рассчитывать как на взрослого, мыслящего человека? Когда ты, наконец, перестанешь мне доставлять одни только проблемы? Детеныша фрона на Землю притащила! Это ж додуматься надо!

Я вышла из кабинета, укусив себя за губу, и в таком виде возникла перед Индером. Имо доедал остатки фруктовой смеси под руководством опытного кормильца и пытался освоить ложку. Взглянув на меня, Индер покачал головой.

– С виду здоровый мальчик, – сообщил он. – Никакой патологии не видно. Не вижу также препятствий для того, чтобы ему здесь жить. Конечно, я его обследую, но сейчас он смотрится неплохо. Зубы скоро вырастут, а волосы – вряд ли. Теперь насчет речи. Ты готова меня слушать? – я кивнула. – Обычно дети в его возрасте говорят. – Я кивнула еще раз. – Не вижу причины, чтобы и ему не заговорить. Он не пытался? – я отрицательно помотала головой. – Странно. А ты пробовала с ним разговаривать?

– Всю дорогу. Бесполезно.

– Не знаю, не знаю. А на их языке не пробовала?

– Он ни на каком языке говорить не хочет. Он просто не пытается вступить в контакт.

– Возможно, это стресс. Надо ждать. Если в течение месяца прогресса не будет, тогда и подумаем. Только ты уж постарайся его психику не нагружать, и вот еще что, – Индер подошел ко мне близко, чтобы не слышал мальчик, – я знаю, что ты большая мастерица распустить сопли. Чтобы при сыне этого не было никогда. Поняла меня? – я опять кивнула и еще сильнее прикусила губу. – Ни за что! Если не хочешь навредить ему – сухой закон!

До темноты я просидела в своей комнате на кровати. Соблюдала «сухой закон». В полной прострации. Имо в это время катал по прихожей Мишину гантель. Я нарядила его в свою футболку и подпоясала, чтобы он не мерз. У меня не было желания даже включить свет. Мне не хотелось жить. «Покормлю его утром Индеровой «кашей», лягу и умру, – думала я. – За день его найдут и как-нибудь устроят. По крайней мере, примут на Флио, потому что ни одного живого родителя у ребенка уже не будет. А если не найдут? – пугала я сама себя. – Миши нет. Кому придет в голову лезть ко мне в модуль?»

Темнота из зимнего сада подбиралась к дальним углам. Мальчика это ничуть не смущало. За всю дорогу он ни разу не заплакал, ничего не попросил. И, если бы я не совала ему в рот пилюли, так и умер бы от голода. Даже на меня он никак особенно не реагировал. Что Юстин, что Индер, что я, что Мариванна, – все мы были для него на одно лицо и интересовали не более чем гантели.

Когда в прихожей замигал фонарь, я не пошевелилась. Вега с сумками вошел в модуль, переступил через Имо, увидел меня, отрешенно сидящую, и присел рядом. Так мы стали сидеть вдвоем, в темноте и молчании, пока он не собрался духом для разговора:

– Прости, – сказал он. – Я был не прав. Погорячился, – но прощения не услышал. – Я не должен был так себя вести, – признался он. – Это было несправедливо и, поверь, мне неловко за то, что произошло. Все на нервах, не могу себе позволить ни дня разгрузки. И вот, видишь как: обидел тебя ни за что, получается, – я продолжала молчать. – Может быть, включим свет? Ты не против? – не дожидаясь согласия, он включил свет в комнате, в прихожей, и снова сел рядом. – Я кое-что о нем подумал, – сказал шеф, – о мальчике твоем. Не знаю, что из этого получится. Попробую послать его данные в Лого-школу. На Блазе хорошая Лого-школа, занимается обучением нестандартных детей. Его происхождение может заинтересовать. Там умные педагоги, индивидуальные программы. Джон уже учится там, им вдвоем будет веселее. Ты помнишь Джона Финча? Школа специализируется на аномальных способностях, а фроны – сами по себе аномалия. Там должны заинтересоваться. Главное, выпускники этой школы котируются не только в Сигирии. Я, конечно, не могу гарантировать его будущее…

– Со скольких лет туда берут? – спросила я.

– С любого возраста. Чем раньше, тем лучше. Там занимаются делом, а не убивают время, как в здешних школах и детсадах. Они развивают ученика в оптимальном направлении. Давай, пошлем о нем информацию, если ты не против?

– Мне будет хорошо все, что хорошо для него.

– Вот и прекрасно, – обрадовался Вега. – Попробуем это устроить. Даже если откажут, вырастим твоего парня. Ты всегда можешь на нас рассчитывать. – Он привел Имо в комнату, открыл сумки и стал вынимать оттуда кофточки, штанишки, ботиночки… – Все, что мы смогли собрать на скорую руку, – объяснил шеф, примеряя это на ребенка. – Тут кое-что на вырост, разберешься. Возьми завтра в офисе денег, купи ему что-нибудь из теплой одежды.

Имо понял игру и сам начал брать из сумки тряпки, прижимать их к своему тощему пузу, совершенно не понимая, зачем это нужно делать. Он выдернул за ухо розового зайца и тоже приложил к себе. Затем ему попался игрушечный самосвал, и что-то произошло. Что-то странное. Он замер в руках с большой пластмассовой машиной, схватив ее за черное колесо. Из всех предметов, побывавших в его руках, этот произвел на него самое сильное впечатление. Имо стоял в раздумьях над самосвалом, а мы с Вегой наблюдали, как в этом крошечном инопланетном существе медленно, но верно просыпалось мужское человеческое начало. Мы даже затаили дыхание. «Интересно, сообразит или нет?» – думала я, но шеф не дождался:

– Его надо поставить на пол, вот так, – объяснил он, и опустил самосвал на колеса, – а теперь тяни за веревочку. – Машинка поехала, Имо пошел за ней. – Тебе же теперь декретные полагаются, – вспомнил шеф. – Купи ему игрушек. Велосипед купи. Не знаю… у нас еще не было таких маленьких. Тебе виднее. И не переживай. Никакой трагедии нет. С каждым может случиться.

«Почему это случилось именно со мной? – думала я. – Почему не с Мишей? Так было бы гораздо более естественно. А главное, ни для кого не стало бы неожиданностью».

На следующий день Индер отпустил меня в магазин за продуктами. Составил список фруктов и овощей, которые надо давать Имо, и согласился посидеть с ним. Список ничем не уступал ассортименту овощного ларька, я отправилась за покупками с большой хозяйственной сумкой, а когда вернулась, обнаружила своего ребенка под столом в пустой лаборатории. Он возил по полу грязную губку, вымазанную неизвестно какой белой массой, и сам был похож на маляра-штукатура после рабочей смены.

Пока я отмывала его в санитарной раковине, объявился Индер, и, вместо того, чтобы выслушать мои претензии, сам прочел мне лекцию, как следует обращаться с ребенком, а как не следует, когда и как его купать, во что одевать и по каким признакам определить, что у него начинают резаться зубы.

– Ты уверен, что это будет не клюв? – спросила я.

Индер еще раз посмотрел на мальчика.

– Точно такие зубы, как у тебя, – заверил он. – И кожа у него точно такая. Только кости со временем отяжелеют. Они рассчитаны на большую мышечную массу. Не удивляйся, если в подростковом возрасте он будет весить сто килограмм.

«Прекрасно, – решила я. – Если кто-нибудь из одноклассников вздумает дразнить моего сына «лысым», он врежет один раз, и больше желающих не найдется».

– Думаешь, Имо будет сильнее своих сверстников?

– На несколько порядков, – спокойно ответил Индер, что свидетельствовало о его абсолютной уверенности.

Меня же опять одолели сомнения: будут ли у него когда-нибудь товарищи, которые станут его дразнить? Выйдет ли он когда-нибудь из подземелья?

– Он так и не пробовал говорить? – спросил Индер, чем окончательно спустил меня с небес на землю.

– Сутки только прошли… – напомнила я.

– Плохо, что сутки прошли, а он не пытался. Очень плохо. Попробуй поискать с ним контакт по-другому. Писать, что ли научи.

Мы пробовали писать. Достали цветные карандаши и фломастеры. Имо это занятие быстро утомило. Катать мяч и греметь самосвалом по полу было куда интереснее. Алена мне пообещала учебник для глухонемых детей.

– Слышит он хорошо, – объясняла я ей по телефону. – Даже на имя иногда отзывается.

– Что значит, иногда? – недоумевала Алена.

– Когда хочет, отзывается, когда не хочет, игнорирует.

– Знаешь, что нужно этому карапузу? Большой ремень. Очень тонизирует.

– Индер такие методы запретил.

– Подожди, – грозилась она. – Я приеду на выходные, наведу у вас порядок.

К выходным мне удалось преодолеть первую ступень контакта. Имо по-прежнему никого не слушал, вел себя так, как считал нужным, но при этом позволил мне снять со своей шеи медальон и повесить на стенку. Я пообещала, что никуда его не спрячу, а Имо поверил. Теперь семейная реликвия Птицелова висела над изголовьем кровати, а не грохотала по полу вслед за ползающим по модулю ребенком.

Потом появился Миша. Теперь уже дядя Миша. Новость застигла его на «Марсионе». Он ринулся к нам, едва успев приземлиться. Индер с Гумой вытряхнули его из скафандра, догнав у лифта. В одном исподнем он разбудил меня на рассвете.

– Где? – спросил Миша.

Я огляделась. Имо нигде не было.

– Должно быть, в саду, – предположила я.

Миша побежал в сад, а я за ним. Имо спал в гамаке, свернувшись, как котенок.

– Вообще-то, он не спит на диване, – объяснила я. – Только по дороге он спал со мной, и то поверх одеяла. Не любит, когда его накрывают. Я его просто на ночь одеваю теплее, и он спит, где хочет.

Миша долго висел над гамаком с задумчивой гримасой. Затем выпрямился.

– Вот, значит, чем ты занималась на Флио.

– Миша, я не знала о нем вообще.

Он улыбнулся.

– Да, да! Грузи… Наставила мне рогов, значит!

– Да уж твои рога, по сравнению с моими, это незначительная припухлость на фоне костяных зарослей.

Но Миша вдруг стал неожиданно серьезным.

– Пойдем, я тебе кое-что объясню. – Он вывел меня на кухню и закрыл дверь в сад. – Я тут подумал и хочу поставить тебя в известность. Точнее, предупредить. В принципе, раньше я считал так: если ты найдешь себе кого-то, может, оно и хорошо. Все-таки я хочу, чтобы у тебя была личная жизнь. Не нравлюсь я, может, кто-то другой понравится. Я бы к этому нормально отнесся еще пять лет назад. Но теперь предупреждаю: спутаешься с каким-нибудь мужиком, – убью.

– Что?

– Я предупредил: и его убью, и тебя. Ты меня знаешь. Я на такие темы не шучу.

Признаться, мне его заявление не понравилось. Если бы знать, что это новая шутка из Мишиного пошлого репертуара, или кровоток его мозга не успел восстановиться после переменной гравитации «Марсиона»… Я готова была забыть, но Миша злобно сверкнул глазами в полумраке и больше не улыбнулся.

– Пойду, переоденусь, – сказал он. – А ты приготовь пожрать.

Рассердил он меня в этот раз по-настоящему. Я открыла холодильник, забитый фруктами, и постаралась рассуждать трезво. Что его взбесило и как мне следует себя вести? Как бы я повела себя, допустим, полгода назад? Я бы топнула ногой, сказал бы что-нибудь в том же роде, и пошла бы по своим делам. Почему я этого не сделала сейчас? Как ни стыдно признать, испугалась. Мишино влияние в Секториуме было сравнимо с влиянием шефа. Уйти? Плюнуть на все и снова купить билет в Адлер? Поздно. Я уже не была так независима и неуязвима. Мое уязвимое место теперь спало в гамаке. Это было именно то самое обстоятельство, которое в момент связало меня, сломало, заставило думать не на два, а на сотню ходов вперед. Что будет с нами завтра? Через год? Через десять? Я не смогу даже обратиться к врачу, если с мальчиком случится несчастье. Вряд ли в его жизни найдется Петр, который сможет просто так, поверив на слово, взять дубину и отогнать от него медиков. И что будет потом?

Имо спал. Рыдать можно было безнаказанно. Я попала в ситуацию, когда и правда, лучшее, что я для него могу сделать, это умереть. Чтобы он мог жить в своей родной среде и воспитываться «престижно», как замыслил его отец. Чтобы он не томился здесь и не чувствовал себя брошенным там, а я не мучилась, глядя на все это.

«Может быть, – успокаивала я себя, – я опять преувеличиваю масштаб трагедии? Может, это самое «обстоятельство» подрастет, окрепнет, да и даст по башке каждому, кто посмеет со мной говорить в таком тоне?» Только прежде надо было дожить до этого светлого будущего.

Когда вернулся Миша, побритый и посвежевший, я совсем успокоилась.

– Опять пожрать нечего? – догадался он. Вынул из холодильника морковку, стал ее грызть, но тут заметил розовую смесь. – Что за говно у тебя в миксере?

– Имкина пища, – ответила я.

Миша запустил пятерню в Имкину пищу.

– Оставь ему на утро что-нибудь.

– Ты чего такая злая, мамаша? – удивился он, облизывая палец. – Обычно на женщин такое событие действует умиротворяюще.

– Положи Имкин завтрак, сказала!

Миша сел напротив меня за стол.

– Что стряслось, пока я принимал душ? Что я, не схожу на базар за клубникой? Эй, что с тобой?

– Ничего. Это моя жизнь, и ты не будешь ею распоряжаться.

Такой «репризы» я сама от себя не ожидала. Мишины зеленые глаза выпучились, как две виноградины. А я в секунду смирилась с тем, что нам с Имо придется жить на необитаемом острове, добывая себе пропитание охотой на черепах.

– Какая муха тебя покусала, я спрашиваю? – еще больше удивился Миша. – Я что, виноват, что Птицелов тебя поимел? Или, думаешь, ты одна такая? Да, выйди на улицу, старуха! Каждый второй мужик… Тебя хоть не шантажировали и денег из тебя не качали. Привезли и на, получи.

– Никогда не думала, что со мной может произойти что-то подобное.

– Она не думала! – передразнил Миша. – Женщины разве думают? Они залетают и бегом рожать, а думать приходится мужику! Он же и виноватым в итоге получается. А она кто? Она святая! Значит, то, что сделал с тобой Птицелов, ненормально, а то, что с нами делают бабы… Давай теперь, посиди в нашей шкуре…

Смутные подозрения зародились в моей душе. Уж больно прочувствованной показалась мне Мишина речь, уж больно от сердца.

– Ты что ли, – спросила я осторожно, – тоже папаша?

Миша тяжко вздохнул и закатил глаза в потолок.

– Чаю хотя бы дала…

– Ты серьезно? – я поднялась ставить чайник, не спуская глаз с его растерянной физиономии.

– У тебя хоть пацан, – жаловался он. – А у меня что?

– А что у тебя?

– Девчонка, что же еще?

– От кого, если не секрет?

– Да, блин! – Миша почесал затылок и снова уставился в потолок. – От Анжелочки, конечно. От кого же еще? Я ж имел дурость с ней обвенчаться. Хорошо, до загса опомнился.

– Обвенчался? Ты, нехристь?

– Где на мне написано, что я нехристь?

– И сколько ей?

– Кому?

– Дочке твоей?

– Год будет. Я ж еле ноги унес. Я ж думал, эта дура аборт сделает. Бац! Узнаю…

– Ты для них деньги занимал?

– Ну! Они с мамашей меня как взяли за жабры. И в суд, и в милицию… засаду на меня устроили, личность выяснять собрались. Только за деньги отстали. Не знаю, надолго ли?

– Ну, ты, однако, свинья!

– Я не свинья, а козел! – напомнил Миша. – А они на моем фоне святое семейство великомучениц. Представляешь, что придумала ее мамаша? Она ночью по моим карманам шарила, искала телефоны, по которым можно справки обо мне навести. Можешь себе представить? Я говорил Анжелке: «Давай, куплю тебе хату!» Она не хочет. «Мать, – говорит, – больная. За ней смотреть надо». Да за ней санитары в дурдоме должны смотреть! – разошелся Миша. – Я еле уговорил ее переехать, елки зеленые, только снял квартиру, только договорился с хозяйкой… Представь себе, залетает ее мамаша в чужое жилье и начинает орать: «Смотри, чем тут занимается твой муженек!»