Текст книги "Секториум (СИ)"

Автор книги: Ирина Ванка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 62 страниц)

– Дай-ка я догадаюсь. Вы с хозяйкой квартиры сидели голые на кровати?

– Так ладно бы на кровати, а то ведь на кухне! Чай пили. Я вполне был одет. Классная баба, между прочим, уезжала к мужу за границу. Трехкомнатную квартиру оставляла нам с полной мебелировкой.

– Она сидела у тебя на коленях?

– Она пекла блины. Так, утро уж было, Ирка! Восемь часов утра! Какой секс, когда на кухне блинчики с мясом? Не маньяк же я. Эта стерва истерику закатила, и Анжелку настроила. Я ж не думал тогда, что они оставят ребенка. А они оставили. Думаешь, для чего? Денежки из меня тянуть.

– Она на тебя похожа?

– Кто?

– Дочка, кто же еще?

– Что там может быть похоже? Я видел ее один раз в коляске издалека. Что там разглядишь? Они мне видеться с ней запретили. Думали, я зарыдаю. Очень надо! Ладно бы пацан был, а то девчонка. Я понятия не имею, как с ними обращаться, с этими детьми. Тем более с девочками. Я девочек воспринимаю только после восемнадцати.

– Как ее зовут?

– Бог ее знает!

– Ну, не перегибай. Не поверю.

– Скажи мне, Ксюха – что за имя? Это Оксана или Ксения? Объясни мне популярно.

– Не знаю.

– И я не знаю.

– Что ж теперь, так и не узнаешь?

– Разве что, бумага на алименты придет… – рассудил Миша. – Я им сто пятьдесят тысяч баксов отгрузил. Договорились, все! Они ко мне претензий не имеют. Что ты думаешь, первым делом сделала мамаша? Поехала в Германию лечить свой ревматизм. На воды, видишь ли, плешивая корова подалась. Ей надо голову лечить в «Кащенко»! То есть, в ваших… «Новинках». Ведьме старой! Водами ее не проймешь. Я бы ей выписал гильотину!

– Ты не только свинья, но еще и дурак?

– А что мне делать? Объясни, что бы ты сделала на моем месте? Я из-за них в Минск выйти не могу. Они меня со всех сторон обложили. Не удивлюсь, если через год опять начнут качать из меня деньги. Так что учти, если вдруг завалят к тебе в избушку, ты меня не знаешь.

– Ну, конечно…

– Я уехал в Бразилию и залез на пальму.

– Даже не мечтай, – заявила я. – Как только завалят, выдам тебя с потрохами. Тепленького. Предупреждаю.

– И ты из той же банды?

– Из той же банды, что и твой ребенок, ты хочешь сказать? Да. Потому что твой ребенок, это все равно, что мой ребенок. Мне плевать, девочка или мальчик, но если вдруг твоей Ксюхе понадобится отец, она получит его незамедлительно. Я это организую.

– Зачем только я тебе сказал? – расстроился Миша.

– Все равно бы узнала…

– Кто меня за язык тянул?

– Не переживай. Повзрослеешь когда-нибудь, поумнеешь, научишься отвечать за свои поступки. Потом спасибо скажешь.

Некоторое время Миша горевал, злился то на меня, то на себя, сопел в чашку. А затем, как всегда, предложил нестандартный выход из ситуации:

– Давай наших детей познакомим? – предложил он.

– Тебе же видеться запретили…

– Да, брось. Моя дражайшая теща съездит пару раз в Израиль к подружкам, деньги понадобятся. Куда им, дурам, деваться? Давай?

– Тебе просто так отдадут ребенка?

– Я же, в конце концов, отец. В крайнем случае, расписку оставлю.

– Дурак ты, а не отец. Я бы на месте Анжелы ни за что бы не отдала. Даже под расписку.

Мы посидели молча, подумали, прикинули. Два голодных, злых и не выспавшихся, с позволения сказать, родителя каких-то странных детей. Почти эфемерных. Повздыхали и попили чаю.

– Ну, в общем, короче говоря, я тебя поздравляю, – подытожил Миша.

– Ну, в общем, я тебя тоже…

Миша вернулся из магазина, нагруженный, как верблюд. Первым делом он заглянул в сад, увидел пустой гамак и спросил:

– Где?

– Где-то здесь. Только что его видела.

– Где видела? – он пошел искать, а я потащила сумки на кухню.

– Это малой утопил машинку в бассейне? – спросил Миша.

– Кто же еще? Он регулярно что-нибудь топит, а я вылавливаю.

Миша присел на кафельный бортик.

– Не боишься, что он сам когда-нибудь утонет?

– Утонет? – у меня подкосились коленки. – Почему утонет?

– Он плавать умеет?

– Не знаю.

– Ну, даешь, мамаша! Сейчас мы это выясним. – Миша продолжил поиски мальчика и скоро вышел из зарослей, держа его под мышкой. Имо, по своему обыкновению, не выразил никаких эмоций по поводу нового дяди.

– Как ты думаешь, он по деревьям лазает? – спросил Миша.

– Не знаю, лучше не заставляй его…

– Я снял его с макушки сливы, чтобы тебе было понятно. И, скажу тебе, сидел он там прочно.

Не успела я вытереть руки о фартук, как новый дядя взял моего ребенка за ноги, и опустил к воде.

Имо слегка обалдел. Прежде с ним так не обращались. Но, увидев утопленную машину, он сам потянулся к воде. Миша опустил его ниже.

– Храбрый, однако, пацан, – заключил дядька.

– Сейчас же поставь на место!

– Цыц, мамаша! Я должен знать, с кем мне предстоит иметь дело.

– Если ты сейчас же не поставишь ребенка на землю, будешь иметь дело со мной!

– Да он у тебя ни фига не боится! – удивился Миша. – Смотри, ему даже нравится. – Но, заметив мой свирепый взгляд, решил не связываться.

– Флионер не должен плавать, – объяснила я. – У них слишком большая плотность тела.

– Во-первых, он на флионера не похож, – возразил Миша. – Во-вторых, у них низкая плотность воды, тело здесь ни при чем. А в-третьих, я бы на твоем месте поэкспериментировал, прежде чем распаляться.

Имо, выпущенный на волю, не торопился удрать. Он лежал на бортике бассейна, свесив вниз голову.

– Ну, ныряй за машинкой, – подначивал Миша.

– Я тебе дам, ныряй! Ты у меня сам нырнешь!

Миша рассмеялся и стал расстегивать куртку. Я пошла за шваброй, которой наловчилась вытаскивать со дна затонувшие предметы, а когда вернулась, швабра чуть не выпала и моих рук. Имо плавал на середине бассейна. Не то чтобы плавал, но довольно уверенно держался на воде. Миша так и сидел на бортике, закатав штанины до колен.

Увидев меня, оба сообразили, что сейчас случится нечто особенное. Имо даже с некоторым соболезнованием обернулся к Мише, а тот закрыл руками голову.

– Это не я, клянусь! Он сам полез в воду! Имо, скажи ей! Я его пальцем не тронул!

Имо ничего не сказал в защиту дяди. Имо было интересно, как станут развиваться события.

– Имо, плыви сюда, голубчик! А то мамочка меня убьет! – просил Миша, но Имо даже не думал плыть, ни к нему, ни ко мне. Он продолжал держать нейтралитет на середине водоема.

– Немедленно достань его!

Миша схватился за швабру, которой я пихала его к воде.

– Только не по голове! – умолял он. – Только не насмерть!

Когда мы оба бултыхнулись в бассейн, охладились и умерили пыл, Имо уже стоял на бортике, смотрел на нас, как на дурных детей, и струи воды стекали на кафель с его мокрого шерстяного костюмчика.

Идиллия воцарилась позже, когда «семейство» сохло на диване. Миша выгребал из ящика стола старые кассеты. Половина из них тут же летела в мусорницу, ценные экземпляры он вставлял в плеер и вешал на уши Имо.

– Ему должно понравиться, – уверял Миша. – Чистый джаз. У детей в голове обычно полный джаз…

– Главное, чтобы не рок-н-ролл, – отвечала я, а сама смотрела телевизор.

Имо никуда не смотрел и ничего не слушал, он таскал за колесо гоночную машинку, последнюю из подарков Веги, которую он еще не успел утопить. Ему было наплевать на то, что звучит в ушах и мелькает перед глазами.

– Когда ты собираешься выводить его в свет? – спросил Миша. – Сейчас чудная погода. Солнце, лужи в парке, все тает. Надо, чтобы он общался с ровесниками.

– Как общаться, если он не говорит?

– Он никогда не заговорит, если будет сидеть на дереве, как макака. Надо купить ему сапоги, шапку и этот… как его называют? Такие комбинезончики продаются.

– Где продаются?

– Знаю одно место в Париже. Хочешь, завтра смотаемся. Тебе есть куда его пристроить на полдня?

– Индера попрошу.

– Он согласится?

– Куда он денется? Миша, я не знаю, что мне делать и как жить?

– Что случилось-то? – удивился Миша. – Что такого страшного произошло? Нормальный пацан. Тебе было бы легче, если б он орал и срался в штаны? Ты, считай, хорошо отделалась. Знаешь, какие дети в этом возрасте гады?

– Лучше бы орал и срался, – призналась я. – По крайней мере, это было бы нормально. А то смотрю на ребенка и представить не могу, что из него вырастет.

– Расслабься, мамаша! Что-нибудь вырастет.

– Ты был в таком возрасте буйным?

– Почему был? – удивился Миша. – Разве я уже умер?

– Вот и мой братец бандитом рос и постоянно хотел общаться. Когда он не шел в сад, для меня наступали черные дни. Племянники такие же, а Имку я боюсь. Не знаю, как с ним обращаться и что от него ждать.

– Жди сюрприза, – посоветовал Миша, ощупывая его наследственный медальон. – Вдруг он, в самом деле, королевских кровей? Может, надо говорить ему «Ваше Величество»?

– Не трогай наследство, – предупредила я. – Не то он опять повесит его на шею.

– Да, ладно, – Миша стал рассматривать медальон на расстоянии. – Слушай, его клан точно не родовитый? Вдруг он титул от отца унаследовал?

– Нет, не может такого быть. Я бы знала.

– Так вот, – вернулся он к теме, – сюрприз – это уже кое-что. Вот, родились, допустим, твои племянники. И что? До того, как они родились, с ними все было ясно. Вырастут, пойдут в школу, закончат, дальше пойдут учиться, если дураки. Если умные, сразу бабки косить начнут. Женятся, разведутся, опять женятся… ничего интересного.

– Может быть, оно менее интересно, но зато спокойно. Я бы предпочла не экспериментировать с собственными детьми. Пусть бы этим занимался кто-то другой, а мои росли бы как все нормальные люди.

– Ты не воткнулась, старуха!

– Я очень даже воткнулась, но сюрпризов не хочу. Я даже Индеру боюсь его оставить. Приду однажды, а там сюрприз. И не обязательно приятный.

Миша поменял кассету и вернул музыку на уши ребенку.

– Вот это точно должно понравиться, – сказал он, и заглянул Имке в глаза, но ничего нового в них не увидел. – Зачем напрягать Индера? Оставим его завтра у Вовки в гараже, а на обратном пути заберем. Вдруг он увлечется техникой? Смотри, он сейчас ее разломает.

– Будет весело, если он Вовке что-нибудь разломает.

– Вовка без ума от детей, – заверил меня Миша. – У него своих двое, брошенных. Скоро школу окончат. А пока были маленькими, он чуть не каждый день к ним таскался с конфетами и подарками.

– Не то, что некоторые…

– Ни скажи, – оправдывался Миша. – Тут многое от мамаш зависит. Вовка со своей бывшей всегда был в ладах. И жили бы, если б не пил. А я уж лучше повешусь, чем в ту семейку. Лучше женюсь на тебе и усыновлю твою макаку.

– Вот это да!

– А что, думаешь, я не смогу научить его ничему хорошему?

Я догадывалась, чему Миша может научить молодого человека, но портить настроение ему не стала. Оно и так было неважным у нас обоих.

В воскресенье приехала тетя Алена, увидела Имо и рассказала о нем много чего интересного.

– Как ты к нему относишься? – спросила она в лоб.

– Хорошо.

– Поподробнее, если можно, – попросила она, усаживаясь в кресло с чашкой кофе.

– Наверно, я не испытываю к нему таких сильных материнских чувств, которые нормальные женщины испытывают к своим нормальным детям. Это странная смесь чувства вины с желанием сделать для него все, что в моих силах.

– Нормально, – сделала вывод Алена. – Рациональный родительский подход. Еще девяти месяцев не прошло, как ты знаешь о нем, так? Естественный срок для страхов и сомнений. Все будет хорошо, поверь мне. Вы прекрасно поладите.

– Почему ты уверенна?

– Потому что он уже тебе покровительствует.

– Ты говоришь про Имо? Мы одного и того же ребенка обсуждаем?

Ребенок в это время елозил по полу машиной возле моего стула.

– Ты заметила: как только приедет лифт, звякнет компьютер или телефон, он первым делом смотрит на тебя, даже если рядом стоит шеф. Его в первую очередь интересует твоя реакция.

– Не обращала внимание.

– Потому что ты ненаблюдательна. Или, допустим, сидим мы в саду всей компанией. Как ведет себя Имо?

– Как он себя ведет? По-моему, мы все ему одинаково безразличны.

– Ты ошибаешься. Обрати внимание, он всегда устраивается спиной к тебе, чтобы держать в поле зрения остальных. О чем это говорит?

– О чем?

– О том, что подсознательно он каждую минуту готов защитить тебя от нас. Может, сейчас он слишком мал для этого, но программа в нем есть и она работает.

– Знаешь, что я заметила? – решила я внести вклад в психологический портрет своего сына. – Что он с интересом смотрит на твои волосы.

– Еще бы, – согласилась Алена. – После лысых флионеров. А твои волосы его не интересовали?

– Мои он уже трогал, а теперь хочет потрогать твои.

– Ну, давай! – Алена распустила пышный хвост и наклонилась к мальчику.

– Ты его засмущаешь, – предположила я.

Однако ничего подобного. Не дожидаясь повторного приглашения, Имо вылез из-под стула, и пошел трогать Алену за волосы.

Его возраст мы вычисляли до поздней ночи, множили и делили, соотносили вращение Флио с Землей, вычитали скорость в дороге, даже привлекли компьютер, но точного результата не получили. Пришел Миша и сосчитал все в уме за минуту:

– Он был зачат в день твоего прибытия на Флио, – доложил Миша. – Значит, когда Птицелов спрашивал разрешение, Имка был восьмимесячным зародышем.

Насчет морального облика Птицелова нам все было ясно, а вот, что считать датой рождения ребенка по земному календарю, осталось большим вопросом.

– Считайте дату зачатия, – предложил Миша. – Мы никогда не узнаем, в какой день его достали из «пузыря».

– Тогда он будет почти на год старше своих ровесников, – возразила Алена.

Прибавив к дате зачатия девять месяцев, мы получили 13 августа 1998 года. То есть, попали аккуратно в мой день рождения.

– Так не пойдет! – сказала я. – Почему у нас должен быть один семейный праздник на двоих? Давайте считать снова…

Из всех подарков, преподнесенных Имо в первый месяц секторианской жизни, он выделил две категории: то, что катится и то, что мажется. Эти категории он предпочел остальным. Кубики, конструкторы, музыкальные инструменты и красочные книжки он отложил в сторону. Из кучи он выбрал коллекцию гоночных болидов, которые шеф когда-то собирал, а теперь сплавлял ему по частям, и пластилин, который привезла Алена. Пластилин его интересовал гораздо больше, чем краски. По этой причине в первый же пластилиновый день все стены, двери, мебель и полы были декорированы в авангардном стиле. По пластилиновому следу я узнавала о его перемещениях по модулю. Я знала места, в которых он особенно любил бывать. Благодаря пластилину я узнала, что он лазает не только по деревьям, но и по стенам. По причине того же пластилина, я теперь не видела его часами. Он был так занят, что не показывался даже во время присутствия гостей. Не исключено, что покровительственная установка в мой адрес у него изменилась по той же самой пластилиновой причине.

То, что он лепил, не поддавалось анализу. Я показывала поделки Алене, в надежде получить разъяснение психолога, но психолог пожимал плечами:

– Я специалист по человеческой психике, – объясняла она. – Подожди. Мы все про него узнаем. Пусть пройдет время.

Индер, взглянув на творение своего маленького пациента, первым сказал что-то определенное. Точнее, забил первый колышек в построении Имкиной картины мира:

– Это же леляндры! – сказал он и попробовал найти аналог в русском языке. Аналог отсутствовал. – Очень похоже на леляндры.

– Расскажи мне о леляндрах, – попросила я, чем поставила Индера в неловкое положение.

– Что же мне рассказать, если я не уверен, что это леляндры, но так похоже, так похоже…

Я проявила настойчивость и выяснила, что леляндры являются чем-то вроде талисмана-оберега. Что в далеком прошлом зэта-сигирийской расы их лепили из клейкого растительного вещества, наподобие муки. Выглядели они как миниатюрные уродцы, андроиды с длинными пятками, лишними суставами, колбасовидной головой. Лепили для тех, кого хотели уберечь, главным образом, для родственников. Считалось, что оберег, сделанный родственником, надежнее прочих, хотя иногда их заказывали умельцам, как искусные сувениры. Предки Индера верили, что неприятности, имея выбор, предпочтут леляндра живому существу. С ним сладить проще, и он заметнее, благодаря необычному виду. Чем более уродлив леляндр, тем лучше он притягивает неприятности, так же, как человека экспонат кунсткамеры занимает больше, чем нормальный встречный прохожий. Если леляндр треснул или сломался, значит, верили зэты, одно несчастье миновало, и лепили следующего.

С этими изделиями я подкараулила Гуму на выходе из лаборатории.

– Что это? – спросила я. – Говори сразу, не думай.

Гума не умел говорить, не думая. Он вник в Имкины труды, даже взял в руки.

– Говори, – настаивала я.

– Это детский пластилин, – ответил он, словно сдал экзамен на «отлично», и с гордостью выпрямился. Два с половиной метра абсолютной правоты стояли передо мной в полный рост и не понимали, чем я недовольна.

– Они не напоминают леляндров?

Гума снова склонился к изделиям.

– Индер! – приставала я к гуманоидам. – Если он действительно делает эти штуки, значит осознанно или подсознательно пытается нас от чего-то защитить? Если я скажу об этом шефу, начнется новый скандал. Он и так решил, что от меня одни несчастья.

– Действительно, – согласился Гума. – Так и есть. Это леляндры.

– Значит, скоро он прекратит мазать твой модуль пластилином, – пообещал Индер. – Число его знакомых ограничено. А леляндров не делают на абстрактных людей.

– Вы не поняли, о чем я говорю?

– Поняли, – ответили гуманоиды. – Если он действительно прекратит их лепить, тогда мы будем знать точно, что это леляндры; когда мы будем знать точно, тогда и будем рассуждать об угрозе; когда мы определим угрозу, тогда и придет время огорчить шефа.

Логику процесса я нарушила сама. Не подумав, расшила круг знакомств Имо до непредсказуемых границ. Просто мы с Мишей однажды повели его в парк и как следует там выгуляли.

Кроме нас в парке сидела компания мам с детьми примерно того же возраста. Дети играли вместе, а мы не решились причалить ни к мамам, ни к песочнице, по причине моей неуверенности в себе и вечного предчувствия неприятностей. Мы с Мишей только прохаживались мимо, а Имо бегал вокруг, ползал на четвереньках, и не всегда по чистому снегу. Чаще всего как раз таки мимо. От этого синий французский комбинезон приобрел наколенники цвета минской грязи. Издалека он ничем не отличался от обычных детей. Собственно, он ничем не отличался от них и вблизи. Однако, по Мишиному мнению, я разительно отличалась от обычных мам.

– Обрати внимание на их выражения лиц, – говорил Миша. – Такое впечатление, что каждая совершила нечто грандиозное во Вселенском масштабе. Ты посмотри, сколько достоинства. А потом посмотри на себя: как будто рубль украла.

– Знаю, – соглашалась я. – Дай мне немножко времени, чтобы привыкнуть…

– Нет, ты все-таки посмотри на кумушек… Еще вчера прыщики выдавливали, тряслись перед выпускными экзаменами. А сегодня – царицы! Как преобразились, ты только обрати внимание. Пупы Вселенной! А ты? Между прочим, в этом парке только ты выгуливаешь чадо в компании мужчины. Их мужики что-то не горят желанием сидеть на холодных скамейках.

– Потому что бегают по городу, деньги зарабатывают. Ты видел, сколько стоит детская одежда? Это уму непостижимо, как они выживают на зарплаты.

– А я, допустим, уже заработал, – хвастал Миша. – Могу себе позволить прогуляться с семейством. Хотя бы это может сделать тебя счастливой?

– Но ты же не папа?

– Где на мне написано, что я не папа? Подожди, еще скажут, что Имо на меня похож.

Имо тем временем встал на лед над глубокой лужей и подпрыгнул на нем. Лед захрустел и прогнулся.

– Имо! – крикнул Миша. – Иди сюда!

Имо посмотрел на него, но не пошел. Тогда из детской компании выскочи мальчишка, и, с криками, размахивая палкой, понесся прямо на него.

– Имка, иди сюда, – позвала я и приготовилась к худшему. – Имка!

Имо не сдвинулся с места. Мальчик налетел на него, но Имо удержал равновесие. Что удивительно, даже не обиделся, стал с интересом рассматривать маленького хулигана, который упал и не желал вставать на ноги. А когда мы все-таки подняли его и отряхнули, он с теми же криками понесся обратно.

– Димка, Димка! Иди сюда! Иди к нам! – закричали мамаши. – Иди к нам, Дима!

Я обратила внимание, что они смотрят на нас, но не поверила.

– Дима! Дима! – звали они. – Иди к нам играть!

– Как вы его назвали? – спросила я.

– Разве его не Димой зовут? – улыбнулась мне молодая женщина. – Почему ваш мальчик один? Пусть они вместе играют.

– Разве я назвала его Димой? – спросила я Мишу украдкой, но мамочки все услышали.

– А как вы его назвали? – спросили они.

– Димой, – подтвердил Миша. – В честь нашего любимого телеведущего.

На этом инцидент был исчерпан. Имо получил «мирское» имя. Наверно, если бы я выбирала сама, то нашла бы что-нибудь более оригинальное и благозвучное, но случилось так, как случилось.

– То, что ты дурак, – злилась я на Мишу, – раньше знала только я. Теперь об этом будет знать вся поляна.

– А что я такого сказал? – оправдывался он. – Я разве сказал что-нибудь неприличное? Давай ему паспорт нарисуем. Будет Дмитрий Михайлович Галкин.

– Почему вдруг Галкин?

– Потому что фамилия у тебя дурацкая, немужская…

– Почему же не мужская? Все мужчины в моем роду ее носили и не жаловались. А ты, если хочешь стать Имке папой, сначала отмой от пластилина модуль.

– Давай его в садик отдадим, – не унимался Миша. – Там у него будут горы пластилина. А главное, мазать он будет казенную мебель.

– А еда? Ты знаешь, чем их там кормят? Спасибо, я сегодня наслушалась ужасов.

– Да, брось, – успокаивал меня Миша. – Если он сожрал у Юстина в ангаре апельсин, ему можно не бояться дизентерии.

– Врет он все! Как Имка мог сожрать апельсин, да еще с кожурой?

– Давай поспорим, – предложил он. – Дадим ему апельсин и посмотрим, что будет.

Вернувшись домой, мы так и поступили. Дали Имо апельсин и сделали вид, что не обращаем на него внимания. Миша считал, что он разорвет кожуру о какой-нибудь острый предмет, я же была уверенна, что разотрет о шершавую поверхность. Имо на этот счет имел свое мнение. Сначала он катал цитрус по полу, вымазывая светлый палас, а затем просто разорвал пальцами. Мы не успели понять, как он это сделал. Разорвал, покрошил, напихал за щеки, проглотил и облизался. Со мной случился шок.

– А что ты хотела? – удивился Миша. – Кажется, его отец пальцами гвозди загонял в деревяшку?

Шел второй месяц нашего земного бытия. Детским садом для меня стал офис. Я выпускала Имо из лифта, и он знал, куда идти. Индер был нерадивой сиделкой, поэтому, возвращаясь, я находила своего ребенка, где попало. Обычно шла по пластилиновому следу, который давал мне право входить даже туда, куда землянам запрещалось. Однажды этот след привел меня в кабинет к шефу. Стол шефа был перемазан и кресло тоже. Сам шеф от ботинок до очков тоже был в пластилине.

– Пришел ответ Лого-школы, – сообщил он мне. – Там заинтересовались. Я бы сказал, очень заинтересовались. Готовы взять его не говорящим.

– А кто сказал, что я согласна его отдать в Лого-школу?

– Разве мы не договорились?

– Не знаю, я соглашалась только послать запрос. Хорошо, что они готовы. Теперь пусть Имо заговорит и скажет мне сам, что хочет там учиться. Тогда я буду принимать решение.

– Что ты вообще предполагаешь насчет его будущего? – удивился шеф.

– Я хочу, чтобы он выбрал свое будущее сам. Вы же сказали, что в Лого-школе учиться можно в любом возрасте. Пусть он подрастет и решит.

– Принять решение, прежде всего, должна ты, – рассердился шеф. – Реши, наконец, кто он, твоя игрушка или человек, который нуждается в развитии?

– Это должен был сделать его отец. Я не имею права решать за них обоих, и не сбивайте меня с толку!

– Отец! – рассердился Вега еще больше. – Думаешь, он от большого чувства сделал тебе ребенка? Ему были нужны пилоты флионов! Ты лучше меня знаешь, что оптимальный пилот должен иметь родственные гены с машиной. Он сделал ребенка именно для этой цели, и не обольщайся, пожалуйста, насчет иных мотиваций.

– Во-первых, – ответила я, вытаскивая из-под стола своего чумазого «пилота», – вам не следует повышать на меня голос, потому что я мамаша нервная, а вам лучше себя поберечь. Во-вторых, где мои декретные за март-месяц? И, в-третьих… у вас очки в пластилине.

Больше шеф со мной не связывался. И Лого-школа с ее чрезмерным интересом к детенышам фронов была отложена в долгий ящик.